Основы теории фоносемантики

Основы теории фоносемантики

Проблемы семиотики и фоносемантика ……………………….. 11

·Общие замечания (11). ·Понятие знака (11). ·Семиотика коммуникации и семио-тика сигнификации (14). ·Коннотативная семиотика (семиотика сигнификации) (16). ·Конвенциональность, мотивированность, произвольность языкового знака (17). ·Проблема конвенциональности знака в русской семиосфере (20). ·Знак и символ (25).

Проблема происхождения языка и фоносемантика ……………. 28

·Общие замечания (28). ·Религиозные (мифопоэтические) концепции происхожде-ния языка (29). ·Научные (эволюционные) концепции происхождения языка (31).

Проблемы онтогенеза и фоносемантика …………………………… 39

Основные понятия фоносемантики ………………………………….. 41

·Общие замечания (41). ·Основные принципы фоносемантики (43). ·Основные законы фоносемантики (44).

Звукоизобразительная система русского языка…………………… 46

·Единицы звукоизобразительной системы русского языка (46). ·Основы классификации русских звукоизобразительных слов. Общие замечания (48). ·Звукоподражательная подсистема (50). ·Звукосимволическая подсистема (55). · Предварительная классификации русских ЗИ слов (59).

Из истории русской фоносемантической мысли

Общие замечания ..................................................…….. …………… 61

Сравнительная лингвистика и этимология в XVI - ХVIII веках … 61

Проблема мотивированности языкового знака в ХIХ веке ……… 63

·“Корнесловие” А.С.Шишкова (63). ·Проблемы языкового знака, “перво-начального” состава языка и звукосимволизма в работах И.С.Рижского, Н.И.Греча, Г.П.Павского, К.П.Зеленецкого (65). ·Фоносемантические идеи в работах Ф.И.Буслаева и К.С.Аксакова (68). ·Проблемы мотивированности языкового знака в работах М.А.Тулова и А.А.Потебни (70). ·Казанская и Московская лингвистические школы. Вопросы происхождения языка в работах Д.Н.Кудрявского (73).

Поиски взаимосвязи звука и смысла в ХХ веке ……………………. 74

·“По имени житие, а не имя по житию...”: философия имени (74). ·“Мир состоит из фонем, шумов, движений”: “заумный язык” футуристов и обэриутов. Общие замечания (76). “Художник, как Адам...”: языковой знак в концепциях В.Хлебникова, А.Крученых, А.Туфанова (77). “Если смысл уподобить небу...”: языковой знак в концепциях Д.Хармса, А.Введенского, Я.Друскина, Л.Липавского (83). ·“Высказывание с установкой на выражение...”: языковой знак в концепциях ОПОЯЗа и Московского лингвистического кружка (88). ·SAL, BER, JON, ROШ - “учение о языке становится уже в мировом масштабе”: яфетическая теория Н.Я.Марра (90).

Становление фоносемантики: общие замечания ………………... 95

Основные направления фоносемантики

Этимологическая фоносемантика

Общие замечания………………………………………………………… 96

Звукоизобразительность и полиэтимологичность ……………… 97

Фоносемантический анализ в этимологии ………………………. 98

Критерии этимологической идентификации ЗИ-слов …………. 100

Типологическая фоносемантика:

русские и коми-пермяцкие параллели

Общие замечания ……………………………………………………….. 103

Акустические ономатопы..……………………………………….. 104

·Класс А. Инстанты (105). ·Класс Б. Континуанты (105). ·Класс В. Фреквентативы (105). ·Гиперкласс АБ. Инстанты-континуанты (106). ·Гиперкласс ВАБ. Фреквентативы квазиинстанты-континуанты (108). ·Функции фонемотипов в русских акустических ономатопах (108).

Артикуляторные ономатопы.…………………………………… 110

·Класс А. Носовые (110). ·Класс Б. Ротовые (110). ·Класс В. Горловые (114). ·Функции фонемотипов в русских артикуляторных ономатопах (119).

Ономатопы говорения …………………………………………..... 116

·Основные фоносемантические группы ономатопов говорения (116). ·Функции фонемотипов в русских ономатопах говорения (119).

Полифункциональность фонемотипов в русских ономатопах … 120

Лексикографическая фоносемантика

Общие замечания………………………………………………………….

Фиксация и грамматическая характеристика ЗИ-слов ………….

Этимологизирование ЗИ-лексики ……………………………………. 123

Психолингвистическая фоносемантика

Общие замечания ………………………………………………………... 139

Экспериментальные исследования номинации и

звукосимволизма …..……………………………………………………... 140

Звукоизобразительность в суггестивной лингвистике ……….... 145 Психолингвистические методы в фоносемантике …………………146

Стилистическая фоносемантика

Общие замечания………………………………………………………… 178

Стилистические критерии идентификации ЗИ-слов …………... 178

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Шиповник так благоухал,

что даже превратился в слово.

А.Ахматова

Мы живем в мире звуков. Звуки окружают нас, обрекая на вечные поиски смысла, который стоит за этими звуками. Звук, смысла которого мы не понимаем, пугает неизвестностью или зачаровывает сокрытой за ним тайной.

До В.И.Вернадского многие ученые многократно описывали едва ли не каждого из основных представителей живого вещества (растения, животных, микробов, само-го человека), но только В.И.Вернадский за многообразием отдельных живых су-ществ увидел их единство, их структурную и функциональную связь и ввел в науку понятия биосфера и ноосфера. Биосфера, по В.Вернадскому, - это “организованная, определенная оболочка земли, сопряженная с жизнью”. ”Пределы биосферы обус-ловлены прежде всего полем существования жизни”. Ноосфера - это “эра Разума” в развитии биосферы, когда доминирующее значение приобретает разум человека, его рефлексии, мысли, сознательные и свободные изобретения, которые способны воздействовать на биосферу (Соколов 1986: 98).

Ю.М.Лотман, вслед за введенными В.И.Вернадским понятиями, вводит понятие семиосфера. Семиосфера, по Ю.М.Лотману, - “некий семиотический континуум, заполненный разнотипными и находящимися на разном уровне организации семиотическими образованиями”. Все уровни семиосферы - “от личности человека или отдельного текста до глобальных семиотических систем - являют собою как бы вложенные друг в друга семиосферы”. Если ноосфера имеет материально-прост-ранственное бытие, охватывая часть нашей планеты, то пространство семиосферы носит абстрактный характер (Лотман 1992, I: 11-12).

Фоносфера ( звукосфера, соносфера ), которая существует на грани биосферы и семиосферы, имеет совершенно особый характер (см. рис.1). Фоносфера, возникая на уровне биосферы, через ноосферу становится частью семиосферы, образуя многочисленные звуковые коды (музы-кальный, языковой, биоакустический и др.). Отдельные фоносферы су -

Рис. 1

ществуют в рамках биосферы или могут возникать в рамках семио-сферы. При этом многие биологические фоносферы (осознанные чело-веком) являются составной частью семиосферы, однако большинство биологических фоносфер остаются за рамками семиотических систем.

Фоносферу можно определить как некий звуковой континуум, репре-зентированный как на материально-пространственном, так и абстр-актном уровнях, заполненный разнотипными биологическими (неосоз-наваемые человеком) и семиотическими (осознаваемые человеком) зву-ковыми системами. Фоносферу изучают различные дисциплины (аку-стика, биоакустика, психология, физиология, музыковедение, лингвис-тика и др.), но установление структурной и функциональной взаи-мосвязи между отдельными образованиями фоносферы - дело будущего.

Однако уже сегодня делаются попытки выведения отдельных фоносфер, существующих на уровне биосферы, на семиотический уровень. Биоакустики и биолингвисты выясняют семиотические коды языка животных и влияние природных звуков на жизнь и деятельность человека, психологи устанавливают взаимосвязь и влияние различных звучаний на формирование и изменение психики человека, музыковеды и композиторы соотносят музыкальные коды и природные звуки. Лингвистика пытается установить семантическое наполнение речевого звука на уровне фоносемантики. Все это позволяет раскрыть тайну звука, определить его значение, назначение и влияние на жизнь человека во всех ее проявлениях.

Именно фоносфера человеческой речи является метой перехода от биосферы к ноосфере (семиосфере). Согласно реконструкциям Т.В.Гам-крелидзе и Вяч.Вс.Иванова, древние индоевропейцы считали, что дар речи, наряду с “двуногостью”, отличает людей от животных (Гам-крелидзе, Иванов 1984: 471). Таким образом, фоносфера человеческого языка занимает промежуточное положение между биологической и семиотической фоносферами. Однако внутри биосферы существует множество других фоносфер (звуки природы, языки животных и птиц), которые, безусловно, соотносятся с фоносферой человеческого языка. Фоносемантика является той наукой, которая позволяет определить свойства взаимосвязи природного и семиотического, при каких условиях биологическое не-семиотическое становится семиотическим.

В котором часу какого года и тысячелетия тот или иной звук, выйдя за границы биосферы, включается в круг семиотического? Наивно полагать, что можно точно описать этот процесс, однако необходимо хотя бы пытаться исследовать общие механизмы этого перехода.

Для человека является типичным описывать, представлять, осмыслять язык как таковой и языковые знаки через природные, «натуральные» звучания, где происходит ассоциативная корреляция биологического и семиотического ¹.

Р.Барт писал: «Ныне я в чем-то уподобляюсь древним грекам, о которых Гегель писал, что они взволнованно и неустанно вслушивались в шелест листвы, в журчание источников, в шум ветра, одним словом – в трепет Природы, пытаясь различить разлитую в ней мысль. Так и я, вслушиваясь в гул языка, вопрошаю трепещущий в нем смысл – ведь для меня, современного человека, этот язык и составляет Природу» (Барт 1994: 544).

Дети не дифференцируют звуковую биосферу и семиосферу, причем наделяют звучащим человеческим языком любой биологический и семи-отический объект, давая им возможность передавать информацию, ко-торую дети способны воспринимать. Подобный антропоморфизм являя-ется обычным в традиционной культуре, где человек и природа (resp. ку-льтура и природа: resp. семиотическое и биологическое) способны к взаимопониманию (СМ: 35) ².

В задачи фоносемантики входит изучение соотношения реального, природного, «нечеловеческого» звука и звука человеческой речи. Ос-мысление семантики звуков членораздельной речи позволит человеку не только прояснить законы развития языка, но и его (человека и языка) место и роль в границах биосферы и семиосферы.

Сегодня происходит пересмотр взаимоотношений человека с при-родой. Мифологический (подчинение человека природе) и научно-тех-нологический (господство человека над природой) подходы сменяются диалогическим (гармония человека и природы) режимом отношений, ориентированных на сотрудничество человека с природой, равно-правный диалог с ней. Отказ от установки «человек – царь природы» за-ставляет человека более пристально вглядываться в природные основы социального бытия.

Актуальность изучения фоносферы обусловлена и активизацией си-нергетических исследований, выдвигающих основания для осмысления парадигмы культуры нового (диалогического) типа, основанной на ан-тропо-природной гармонии и гармоничном этнокультурном полицентризме (НФС 2001: 913).

ВВЕДЕНИЕ

Языковой знак произволен... Слово произвольный тоже тре-бует пояснений. Оно не должно пониматься в том смысле, что оз-начающее может свободно выбираться говорящим... мы хотим лишь сказать, что означающее немотивировано, т.е. произвольно по отношению к данному означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи.

Ф. де Соссюр

Оглядываясь назад, мы в нашей лингвистической цивилизации видим, что унитарный принцип Ф. де Соссюра “языковой знак произволен” исчерпал себя как всеохватывающий осново-полагающий принцип. Мы видим, что на смену ему приходит но-вый - бинарный принцип: “языковой знак и не-произволен, и произволен”.

С.В. Воронин

Слова, вынесенные в эпиграф, представляют собою не просто стол-кновение двух точек зрения, но и заключают в себе крайние точки в ис-тории развития фоносемантики в ХХ столетии. Давно замечено, что ис-тина лежит где-то между крайностями, однако здесь же лежит и проб-лема. Эти цитаты, «вырванные» из общей лингвистической концепции, являются намеренным и лукавым столкновением двух мнений (на первый взгляд противоречащих друг другу), поскольку идеи совре-менной фоносемантики не столько опровергают Ф.де Соссюра, сколько дополняют и развивают его учение о лингвистическом знаке.

Авторитет Соссюра в лингвистике (которая до сих пор идет доро-гами, определенными великим швейцарцем) на долгое время оставил без особого внимания выдвинутое им (или “прямолинейно” записанное его студентами? ) утверждение: языковой знак произволен, т.е. немоти-вирован.

После утверждения соссюровского принципа немотивированности языкового знака в сознании большинства лингвистов мучительные по-иски связи звучания слова и его значения, означаемого и означающего активно продолжались если и не в научных центрах, то в поэтической и народной языковой рефлексии: откровение смысла в звуке всегда искали поэты и писатели, детская речь всегда стремилась найти однозначное соответствие между звучанием слова и его значением, народная (ложная) этимология объясняла “бессмысленные” иноязычные слова и вскрывала “забытые” звуковые мотивы номинации.

История фоносемантики имеет весьма длительную и богатую исто-рию (Воронин 1982, 1990), однако лингвосемиотический принцип, вы-двигаемый фоносемантикой - языковой знак не-произволен и произ-волен, - до сих пор рассматривается как несколько экстравагантный пассаж. Осторожно к этой мысли относится и русистика.

Подобное положение дел часто объяснимо: многие работы, декларирующие фоносемантический (ФС) подход, отличаются отсутствием научно обоснованной ФС-методики, что не могло не “скомпрометировать” как теорию звукоизобра-зительности, так и принцип примарной мотивированности языкового знака. Однако все, что сделано в фоносемантике сегодня, не позволяет сомневаться в правомерности постановки и возможности решения обсуждаемых вопросов.

Уровень развития этого раздела языкознания показывает, в част-ности, выделение специальных направлений фоносемантических иссле-дований, что связано, с одной стороны, с пограничным характером са-мой фоносемантики, которая возникла на стыке фонетики (план выра-жения), семантики (план содержания) и лексикологии (по совокупности этих планов), с другой стороны, со сложностью самого объекта изучения - звукоизобразительной системы языка (ЗИС).

На сегодняшний день можно выделить следующие направления фо-носемантики: общая теория фоносемантики, универсальная (типоло-гическая) фоносемантика, этимологическая фоносемантика, психолин-гвистическая фоносемантика, грамматическая фоносемантика, фоносе-мантика художественного текста, фоносемантика текста, коммуника-тивно-функциональная фоносемантика, стилистическая фоносемантика³. Сегодня уже говорят и о графофоносемантике (звуко-буквосмыслие) (Бубнов: http: //spintongues.msk.ru).

Конечной целью каждого из этих направлений является утверждение нового лингвосемиотического принципа, выдвигаемого фоносеманти-кой, - языковой знак и не-произволен, и произволен одновременно (Воронин 1999), - что не только не противоречит пониманию языка как системы у Ф.де Соссюра, который говорил, что “система зиждется на тождествах и различиях”, но является ее логическим продолжением.

Целью этой работы является попытка осмысления уровня развития этих направлений в русистике, которая казалось бы не отрицает ФС- поиски, но при этом словно не замечает их существования, продолжая сводить все либо к тиражированию классического постулата о немо-тивированности языкового знака, либо к аргументации его на уровне “этого не может быть, потому что этого не может быть никогда” или “каждый может проверить”, либо к малозначимым замечаниям ⁴.

Однако ФС-идеи не только всегда существовали в русской лингвис-тической традиции, но и нашли свое концептуальное оформление в пределах русскоязычной лингвистической среды (работы А.М.Газова-Гинзберга, Р.О.Якобсона, А.А.Леонтьева, С.В.Воронина, И.Н.Горелова, А.П.Журавлева, А.С.Штерн, Г.И.Богина, В.В.Левицкого, А.Н.Журин-ского, Б.В.Журковского, И.А.Стернина, С.В.Климовой, А.В.Пузырева и др.), поэтому еще одной задачей работы является попытка проследить становление русской фоносемантической мысли в классических и современных трудах отечественных лингвистов.

В работе также делается попытка по возможности просто и системно представить фоносемантику как самостоятельный раздел русистики, что, по нашему мнению, должно способствовать привлечению внимания лингвистов к этому весьма сложному, порой парадоксальному (с по-зиций классических представлений о языке), но увлекательному и пло-дотворному разделу лингвистики.

Вероятно, многие ФС-термины покажутся “неудобными” (“царапающими” ухо и “не радующими” артикуляцию), однако их употребление обусловлено стремлением включить русский материал в общее русло фоносемантических исследований, а также избежать проблемы терминологической неразберихи.

Вступление в сферу фоносемантики создает ощущение лингвис-тического “зазеркалья”, лингвистического парадокса, лингвистической мистики, порой - лингвистического детектива, что неизбежно приводит к желанию “дойти до самой сути”.

ОСНОВЫ ТЕОРИИ ФОНОСЕМАНТИКИ

Значенье – суета, и слово - только шум,

Когда фонетика служанка серафима.

О.Мандельштам

Артикуляторные ономатопы. Артикуляторные ономатопы (фоно-интракинемы) относят к ЗС-подсистеме ЗИС языка: “фоноин-тракинемы содержат звуковой (фонический) компонент, который, од-нако, в них вторичен, производен; принципиальные особенности их оп-ределяются не им, а артикуляторным компонентом. Поэтому кинемы бо-лее справедливо рассматривать в рамках неакустического денотата” (Во-ронин 1982: 74).

Артикуляторные ономатопы номинируют звуковые процессы, про-исходящие в полостях носа, рта и горла человека: рефлекторные (соп-ровождающие те или иные ощущения) и “выразительные” (сопро-вождающие эмоции) движения.

Здесь снова возникает сложность “прямолинейного” распределения языковых единиц в жестких рамках. С.В.Воронин, относя данные единицы к сфере ЗС ( интракинесемизмы ), называет их ономатопами (resp. ЗП). Действительно, подобные единицы можно рассматривать и в рамках акустического денотата, поскольку воспроизведение рефлекторных и “выразительных” движений в речи происходит в рамках слуховой модальности, где на первый план выдвигается звуковой (фонический) компонент, который и дает возможность говорящему воспроизвести в речи эти процессы ( апчхи, кхе-кхе, ха-ха и т.п.). Здесь явное подражание, т.к. в основе номинации лежит звук, “внешний” звук, поэтому можно говорить о том, что мы имеем дело не с фоно-интракинесемизмом как таковым, а с его звуковой проекцией в речи.

Следует заметить, что на письме довольно трудно отделить зафиксированный “звуковой жест” (например, в ремарках и драматических репликах обозначение кашля, вздоха, смеха и пр.) от собственно артикуляторного ономатопа, т.е. “зву-кового жеста”, оформленного фонемными средствами и выступающего в качестве языковой единицы. В звучащей речи различие слова-ономатопа и физиологического рефлекторного движения не вызывает сомнения, т.к. здесь артикуляторный ономатоп отчетливо произносится (ср.: Я отвечу тебе презрительным ха-ха; А ху-ху не хо-хо?; А малый чих да чих: простыл, видно где-то; У нее все хи - хи да ха-ха ). Впрочем, даже в письменных текстах “звуковой жест”, фонемно оформленный, становится единицей речи, а потом и языка.

Кроме того, акустико-артикуляторные звучания, происходящие в полостях носа, рта и горла человека, могут иметь рефлекторный (чиха-ние, кашель, храп и пр.), условно-рефлекторный (смех, плач, крик и пр.) и нерефлекторный (речь, говорение) характер, что позволяет уточнить классификацию ономатопов. Вслед за С.В.Ворониным считаем воз-можным рефлекторные и условно-рефлекторные звучания относить (с определенными оговорками) к общему типу, а слова, репрезентирующие их в речи, - к артикуляторным ономатопам ¹⁵.

Даже плач и смех, которые на первый взгляд представляются рефлекторными движениями, в действительности могут являться как рефлекторными (слезы от боли и смех при истерике; улыбка младенца и смех идиота), так и социально регулируемыми, а потому не могут однозначно квалифицироваться как безусловно-рефлекторные, по-скольку внешнее выражение эмоций имеет четкую историческую и со-циальную (resp. семиотическую) предопределенность (ср., напр., Сар-донический смех и скупая мужская слеза; пасхальный смех и кроко-диловы слезы): “смех есть особого рода рефлекс, но рефлекс, свой-ственный только человеку и поэтому имеющий свою историю” (Пропп 1978: 178).

Все наиболее распространенные концепции смеха (“некоторая ошибка и безобразие” Аристотеля; “негативизм” Т.Гоббса; контраст, противоречие, лежащие в основе комизма у И.Канта и Г.Гегеля; “нисходящая несообразность” Г.Спенсера; “безобразное” К.Фишера; “экономия” З.Фрейда; “несоответствие” Шопенгауэра; “юмор юродства” Г.Бёлля; “карнавальный, гротескный” смех М.Бахтина и др.) рассматривают смех как отклик на какую-либо отрицательную ценность, известную “меру зла”, т.е. включают его в определенную семиосферу. “Мимический компонент смеха свидетельствует о том, что смех развивался в тесной связи с социальной коммуникацией” (Минский: 299). “Возможно, задумавшийся роденовский молчаль-ник, уткнувшийся подбородком в кулак, назван скульптором не “Человеком”, но “Мыслителем”. Для того чтобы предстать символическим изображением “Человека”, он должен улыбнуться” (Карасев 1990: 368).

“Одни и те же движения могут выступать и как рефлекторные дви-жения (в ответ на сенсорный стимул), и как “выразительные” движения (при эмоциях)” (Воронин 1982: 72). Являясь социально и исторически обусловленными, “выразительные” движения генетически восходят и в значительной мере продолжают иметь условно рефлекторный характер, что позволяет рассматривать их в рамках артикуляторной ономатопеи.

Здесь также можно говорить об общей денотативной зоне, свойственной знаковому, социально обусловленному (условно-рефлекторному) и “формальному”, несемиотическому, обусловленному биологически (рефлекторному) движению. Совершенно очевидно, что фоносфера артикуляторной ономатопеи лежит на границе биологической и семиотической сфер.

Среди артикуляторных ономатопов выделяется три класса (А. Носовые. Б. Ротовые. В. Горловые), которые включают 36 типов (Воронин 1982).

Ономатопы говорения. На наш взгляд, нерефлекторные акустико-артикуляторные звучания, характеризующие процесс речи, целее-сообразно выделить с особую группу, репрезентированную в языке ономатопами говорения (так называемые лексика говорения, произ-носительные глаголы).

Под говорением в данном случае понимается конкретное произнесение, артикуляция, происходящие в звуковой форме, следовательно, воспринимаемые в слуховой модальности человека. Эта лексическая группа, весьма многочисленная в языке, изображает звуки говорения в отрыве от конкретного смысла того, о чем говорится, представляя процесс речи в его целевых, модальных, физиологических, акустических и прочих характеристиках.

Под ономатопами говорения понимаются единицы, воспро-изводящие фонемными средствами нерефлекторные акустико-артику-ляторные звучания, характеризующие процесс речи, говорения ( тары-бары, ля-ля-ля, у-у-у, говорить, болтать, зудеть, шептать, треп, бормотать и пр.) в отрыве от конкретного смысла речи. На уровне оно-матопов говорения действует ЗИ закон кросс-уровневой контактности, при котором в один класс ономатопов могут включаться единицы раз-ных уровней (слово, слог, фонема), в том числе и разных грамма-тических показателей.

Лексика говорения неоднократно рассматривались в историческом, лексико-семантическом, конструктивно-семантическом, функционально-стилистическом, этимологическом, концептуальном, семиотическом аспектах (Кодухов 1961; Ко-четкова 1977, 1978; Ничман 1966; Матвеева 1979; Степанова 1970; Милых 1975, 1985; Васильева 1971; Набокина 1985; Скитова 1964; Голос и ритуал 1995; Мир звучащий и молчащий 1999; Логический анализ языка: Язык речевых действий 1994; Гловинская 1993; Зализняк 1990; Шляхова 2000; Язык о языке 2000), однако собственно ФС-аспект не представлен в этих работах.

В акустико-артикуляторном плане говорение - явление сложное. “При описании звуков речи учитываются их артикуляторные, аку-стические и перцептивные характеристики” (Бондарко 1990: 165). Артикуляторно-акустические признаки репрезентируются в ЗП сфере, перцептивные - на уровне звукосимволизма. Вероятно, специфика по-добного звучания и позволяет относить звуки речи, оформленные фо-немно, как к ЗП, так и ЗС-подсистеме ЗИС языка.

Возникновение звука в артикуляторном тракте может реализовываться тремя способами, а следовательно, с акустической точки зрения звуки речи имеют три кА-чества источника: 1) голос (периодические модуляции голосовыми складками воз-душного потока, подаваемого из легких); 2) турбулентный шум (генерация шума ту-рбулентными завихрениями воздушного потока в сужениях речеобразующего аппа-рата); 3) импульс или взрыв (возбуждение звука путем скачкообразного изменения давления воздуха при резком раскрытии смычки в артикуляторном тракте).

С одной стороны, ономатопы говорения могут включаться в арти-куляторные ономатопы, поскольку в основе общности этих групп лежит воспроизводство звуков, образуемых в полостях носа, рта и горла че-ловека (артикуляторном тракте). С другой стороны, ономатопы говоре-ния выделяются на фоне других артикуляторных ономатопов 1) по хара-ктеру денотата (говорение - неговорение); 2) в силу особенностей своей природы и семантики (это не рефлекторные и не условно рефлекторные движения); 3) по значимости фонического (звукового) компонента (при-нципиальные особенности артикуляторных ономатопов определяются артикуляторным компонентом, тогда как в ономатопах говорения артикуляторный и акустический компоненты одинаково значимы).

Настолько же правомерна и противоречива возможность включения ономатопов говорения в сферу акустических ономатопов, где находим корреляцию типов звучания с акустическими параметрами: голос (тон), турбулентный шум (диссонанс), взрыв (удар). Однако здесь очевидны различия акустической природы звуков, положенных в основу номинации (артикуляторный / неартикуляторный). Ср. табл.1 и табл.2.

Таблица 1

Характеристика голоса

Звукосимволическая	Звукоподражательная
Гибкий, грубый, хмурый, мрачный, уг-рюмый, мертвый, кислый, холодный, мягкий, жесткий, сочный, метали-ческий, теплый, твердый, сладкий, высокий, низкий и пр.	Плаксивый, хриплый, ворчливый, звонкий, надрывный, сюсюкающий, натужный, лающий, придушенный нудный,, рыдающий, писклявый, пронзительный, журчащий и пр.

Таблица 2

Глаголы говорения

Соотносимые с артикуляторными ономатопами	Соотносимые с акустическими ономатопами
Стонать, хрипеть, сопеть, пыхтеть, фыркать, визжать, заикаться, шамкать, скулить, реветь, рявкать, кричать, вопить, выть и пр.	Тараторить, чеканить, шипеть, скрипеть, скрежетать, шуршать, звенеть, трубить, греметь, гудеть, ляпнуть, бухнуть, ботать и пр.

На уровне ономатопов говорения довольно трудно строго разграни-чить типы звучания, поскольку их денотат являет собою очень сложную и постоянно меняющуюся акустико-артикуляционную сущность: в слитной речи “реализуется непрерывный переход от одного артикулято-

рного уклада к другому, что приводит к непрерывному изменению аку-стической картины” (Галунов 1990: 28). Специфика денотата не позво-ляет представить единую и строгую акустическую картину изображения говорения, однако даже семантическая классификация этих ономатопов позволяет соотносить означаемое и означающее в рамках выделенной фоносемантической группы.

Возможно, что существование ономатопов говорения на грани ЗП и ЗС, акустики и артикуляции косвенным образом отражает переход акустических звучаний биосферы в семиосферу, являя собою мету особого статуса звуков говорения в пространстве фоносферы.

Подзывные слова и подражания голосам животных и птиц. За рамками описанных групп остаются слова клича (подзывные), лек-сические апелленты ( цып-цып, баси-баси, кис-кис ), и отгона, лекси-ческие репелленты ( кыш, брысь, пшёл ), животных и подражания голосам животных и птиц, номинация их “говорения”( му-у, мяу, гав, пи-пи-пи ), которые не укладываются в строго обозначенные рамки. Здесь также выделяется общая денотативная зона, которая не позволяет одно-значно квалифицировать эти единицы.

С одной стороны, эти единицы можно рассматривать в рамках аку-стического денотата как “внешнее” звучание по отношению к человеку. Тогда в рамках акустических ономатопов следует выделять звучания живой (биофакты: зоофакты и фитофакты) и неживой природы. С другой - можно исследовать их в рамках артикуляторной ономатопеи как “внутреннее” звучание, поскольку процессы рефлекторного характера (чихание, кашель, храп, сопение, рев, крик, визг и пр.) свойственны и животным. Тогда среди артикуляторной ономатопеи необходимо выделять артикуляторное неговорение человека и животного. Здесь снова встает вопрос об общей денотативной зоне, которую можно считать также и переходной.

Данные эксперимента

В тексте Хлебникова

Бобэоби

Вээоми

Пиээо

Лиэээй

Гзи-гзи-гзэо

Всего

Ед.

Бобэоби

27, 1

8, 3

23, 3

37, 3

1, 7

100

Вээоми

5, 1

56, 5

8, 3

5, 1

100

Пиээо

46, 6

20, 1

18, 3

1, 7

Лиэээй

18, 3

13, 3

37, 3

100

Гзи-гзи-гзэо

5, 1

3, 3

91, 5

100

Отказы

1, 7

Наибольшее число признаков, лежащих в основе номинации ЗС-слов, приходится на долю зрения: динамика (движение мгновенное/ длительное, быстрое/ медленное, резкое/ мягкое, ровное/ неровное, прерывистое/ непрерывное, беспорядочное/ скользящее); статика (удаленность: близко/ далеко; размер: большое/ маленькое; форма - округлая/ искривленная/ заостренная/ вытянутая) (Воронин 1982).

Через обоняние (восприятие запахов) и вкус (сладкое, соленое, кис-лое, горькое) номинация происходит через приятные/ неприятные ощущения.

Английский психолог М.Керк-Смит предложил нескольким испытуемым явно непосильную для них задачу. Во время решения задачи на их обоняние воздействовали незнакомым для них запахом. Когда позднее им давали понюхать то же вещество, запах пробуждал у них отрицательные эмоции, связанные с испытанной ранее неудачей. У людей безотчетно портилось настроение, опускались руки (Наука и жизнь 1984, №3: 88-90). Ср. у М.Булгакова: “Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя” («Мастер и Маргарита»).

Осязание дает номинацию через тактильные (гладкое/ шеро-ховатое; твердое/ жесткое/ мягкое/ упругое), температурные (горячее/ холодное) и болевые (режущая, колющая, тупая, острая, ноющая боль) ощущения.

Ср., например, лингвистической универсалией является связь с губными звуками обозначения округлого, выпуклого, шарообразного (рус. облако, обруч, колесо, опухоль; англ. ball “мяч, шар”, pot “горшок, котелок”, bleb “волдырь, пузырек воздуха”). Во всех языках лабиализация известна как способ выражения пейоративной оценки (рус. тупой, болван, уо, дурак, мурло; англ. goon “тупица, болван”, booby “болван, олух”; кит. mъtouren “дубина (о тупом человеке) и т.п. При этом в русском языке дурак «круглый» (можно сказать «лабиализованный»).

На основе анализа целого ряда неродственных языков выделены достаточно объективные критерии для “опознания” ЗС-слова: семанти-ческие (эмоциональность и экспрессивность, образность семантики, кон-кретность семантики, обозначение простейших психофизиологических процессов); грамматические (морфологическая гипераномальность); словообразовательные (редупликация); структурно-фонетические (фо-нетическая гипераномальность, относительное единообразие формы, фонетическая гипервариативность (метатеза, протетический сонорный, чередование гласных и согласных); функциональные (стилистическая ограниченность) (Воронин 1982). Однако главным критерием опреде-ления ЗС-слова является этимологический анализ, поскольку сферы ЗП и ЗС не только переплетаются, наслаиваются, пересекают друг друга, но и в процессе эволюции языка утрачивают связи со звукоизоб-разительной природой, переходя в сферу немотивированности.

Звукосимволические слова. Кроме ономатопов, которые так или иначе привлекали внимание русистики, абсолютно неисследованными остаются основные группы звукосимволических слов русского языка, в основе которых лежит понятие кинема (жестовые и мимические движения): интракинемы (процессы в сфере сознания человека) и экстракинемы (мимические подражания “внешним” неакустическим объектам по их форме, размеру, движению: обозначение округлого, большого/ малого и пр.).

Надо заметить, что эта сфера звукоизобразительности исследована слабо во всех языках, что определяет значительные перспективы для исследованияв этой области.

В области интракинем выделяются такие группы ЗС слов, как мимеоинтракинсемизмы (обозначение таких мимеоинтракинем, как улыбка, мимика презрения (лексические пейоративы) и пр.), сенсоинтракинесемизмы (обозначение “рефлекторных” движений), эмоинтракинесемизмы (обозначение “выразительных” движений тела: мимика, пантомимика, вокальная мимика (интонация и тембр); волеинтракинесемизмы (обозначение движений, сопровождающих волевые акты: напр., сжимание губ - мимика упрямства или упорства); метаинтракинесемизмы (например, движения, сопровождающие реше-ние задачи: морщить лоб, шевелить губами и пр.) и др. (Воронин 1982).

Перед русской фоносемантикой открываются значительные перс-пективы в сфере звукосимволизма: если сенсоинтракинесемизмы час-тично описаны в рамках артикуляторной ономатопеи (Шляхова 1991), то относительно других групп ЗС-слов вопрос в рамках русской фоносемантики специально не поднимался.

Предварительная классификация русских ЗИ-слов

В ЗИС русского языка в той или иной мере исследованы группы ар-тикуляторных и акустических ономатопов и ономатопов говорения, которые и составляют основу предлагаемой для описания класс-сификации. Предварительно можно представить следующую классифи-кацию (см. рис. 6).

Однако это лишь первый шаг к классификации русских ЗИ-слов, поскольку представляется необходимым введение в сферу русской зву-коизобразительности единиц так называемой зауми, заумной речи; уточнение и детализация единиц внутри выделенных групп; стремление к корреляции всех критериев при выделении групп ЗИ-единиц; воз-можно более детальное выделение и описание групп ЗС-слов и включе-ние их в рамки общей классификации; выяснение природы и соотноше-ния универсального и этнического в русской звукоизобразительности; выявление специфики семантики ЗИ-единиц и пр.

Подобная классификация может вызвать возражения, поскольку акустические/ артикуляторные ономатопы и акустические ономатопы/ ономатопы говорения находятся в оппозиции “внешнее”/ “внутреннее” звучание (по источнику звучания), тогда как артикуляторные ономатопы/ ономатопы говорения, являясь “внутренним” звучанием, противопоставлены по семантическому признаку, хотя и с учетом природы денотата. Возможно, что эта так называемая естественная классификация, где нет полной соотносительности признаков, более точно отражает структуру и взаимоотношение ФС-явлений. Общие (переходные) денотативные зоны отражают, на наш взгляд, существование фоносферы в рамках биосферы и семиосферы одновременно, что и обусловливает невозможность определения четких границ перехода от биологического к семиотическому. Артикуляторные и акустические ономатопы лежат на границе перехода биосферы в ноосферу, а ономатопы говорения и ЗС-слова - на границе ноосферы и семиосферы.

Н о о с ф е р а

Неакустический денотат Общая (переходная) Акустический денотат

денотативная зона

Б и о с ф е р а

Кинемосфера Фоносфера

Живая Неживая

Экстракинемосфера Интракинемосфера Интрафоносфера Экстрафоносфера

Нерефлек- Условно- Рефлек-

……………. торная рефлек- торная

торная

Говорение Неговорение

Антропо- Зоо- Фито- Натур- Арте-

факты факты акты факты факты

Экстракине- Интракине- Ономатопы Артикуляторные Акустические

семизмы семизмы говорения ономатопы ономатопы

1. Форма 1. Сенсо- 1. Собственно 1. Носовые 1. Инстанты

2. Большое/ ма- 2. Эмио- ономатопы 2. Горловые 2. Континуанты

лое 3. Волео- говорения 3. Ротовые 3. Фреквентативы

3. Размер 4. Мимео 4. Подражания 4. Инстанты-кон-

4. Движение 5. Мета- голосам жи- тинуанты

5. …. 6. Пейора- вотных и птиц 5. Фреквентативы

тивы 5. Лексические инстанты-кон-

7. …. апелленты/ тинуанты

репелленты

Общие замечания

В кратком историческом экскурсе основное внимание уделяется взглядам тех ученых, исследованиям и направлениям, которые представляются существенными для развития и становления ФС- подхода к языку в истории русской лингвистики.

Лингвистические подходы, которые неоднократно интерпретировались в работах по истории лингвистики, подробно не рассматриваются; внимание уделяется лишь тем работам, которые обычно находятся на периферии интерпретационного дискурса лингвистической мысли. При цитировании сохраняется орфография и пунктуация первоисточника.

Изучение ФС-подхода к исследованию языка тесно связано с пос-тановкой и разрешением следующих проблем: проблема происхождения языка и этапы его развития, природа языкового знака, этимологизация и деэтимологизация, поиски языковых универсалий, проблема номинации, собственно изучение ономатопеи и звукосимволизма. “Кружение” линг-вистической мысли вокруг этих проблем, понимание которых углубля- лось на каждом новом витке лингвистической спирали, и составляют путь развития ФС-мысли в русской лингвистической традиции.

В XVI - X VIII веках

В ХVI - ХVIII вв. под влиянием идей Реформации в Европе вновь вспыхнул интерес к проблеме происхождения языка, что привело уче-ных к поискам праязыка, который существовал до вавилонского смеше-ния языков. Эти поиски обусловили бесконечное этимологизирование с целью обнаружения и изменения форм, которые предполагались в этом праязыке.

Развитие лингвистики в период Реформации привело к повсеместному распро-странению грамматик, которые либо популяризировали и пропагандировали идеи Реформации, либо противостояли ей. Протестантский характер носили и первые печатные восточнославянские грамматики Лаврентия Зизания (Грамматика сло-венска съвершенаго искусства осьми частей слова и иных нуждных, новосоставлен-на Л. Z. в Вильне, 1596) и Мелетия Смотрицкого (Грамматики словенския правиль-ное синтагма..., 1619), где нет распространенной в православной книжности трак-товки церковно-славянского языка как священного, исключительного. Обращение к “простой мове” - первый шаг к исследованию “устности”, которая сохраняет наибо-лее архаичные черты языка, что и является предметом поиска этимологической фо-носемантики.

Первые этимологические и сравнительно-лингвистические изыс-кания в России часто носят курьезный характер и обусловлены не столь-ко лингвистическими, сколько идеологическими (чаще патрио-тическими) предпосылками, но стремление этимологизировать, вскры-вать внутреннюю форму слова является важным этапом в становлении ФС-мысли в восточнославянском языкознании.

Л.С.Ковтун рассматривает создание Азбуковников “среди наиболее примечатель-ных явлений духовной жизни Московской Руси” (Ковтун 1975). В русских азбу-ковниках XVI- XVII вв. толкуются “неудобопознаваемые речи” из текстов Священ-ного Писания; отмечаются этимология и генезис лексических пластов языка ¹⁶.

Углубляется изучение семантических отношений русского языка к другим европейским языкам: к XVII в. относится ряд славяно-латин-ских, греко-славяно-латинских и славяно-латинско-польских словарей; разрабатывается синонимика между лексикой высокого славянского и простого разговорно-бытового слова - ср., например, “Синонима славе-но-росская” (Житецкий 1889).

Расширение сферы сравнительно-лингвистических и сравнительно-стилистических наблюдений над языком, а также влияние европейских универсальных грамматик приводят даже к идее создания грамматики всеславянского, или общеславянского, языка, который мог бы служить средством объединения всех славянских народов и государств.

Система этого языка представлена в труде Ю.Г.Крижанича “Грамматично исказание об руском jезику”, написанном в Тобольске (1666), которому дано “стародавнее и коренное русское имя” (Виноградов 1978, 281). Здесь же можно от-метить первые ЗС-характеристики языка (церковно-славянскому языку противопос-тавляется “простая мова”, славенский язык считается “жесткий ушам” и “очень темный”), которые позднее станут одним из принципиальных аргументов в защиту того или иного варианта национального языка.

Этимологизирование того времени в целом было лишено строгого лингвистического подхода, поскольку становление методов научной этимологии только начиналось, поэтому часто этимологические версии зависели от воли и полета фантазии автора.

Позволительным считалось вольное обращение с формой слова (изъятие, перестановка, замена звуков и слогов) и его семантикой (на которую особое влияние оказала религиозная символика церковной риторики), однако излюбленным аргументом этимологов было сближение созвучий.

Патриотические чувства привели В.К.Тредиаковского не только к созданию русского силлаботонического стиха - “поэзия нашего простого народа к сему меня довела” (Тредиаковский 1963: 383) - и отстаиванию прав “природного”, национального русского языка, опирающегося на “общее употребление”, но и “патриотической” этимологии ¹⁷.

Подобными этимологиями увлекались не только в России, но и во всем просвещенном мире, начиная со стоиков (Платон 1968; История лингвистических учений. Средневековый Восток 1981; Gonda 1955; Маковский 2000). Хотя эти неупорядоченные и наивные попытки этимологизирования не могут считаться научными, однако именно они привели не только к критике подобного подхода, но и к становлению подлинно научной этимологии.

Важным этапом в развитии этимологии в XVIII в. является попытка распределения слов по этимологическим гнездам на основе живых морфологических связей между ними.

Ср., например, “Российский Целлариус, или Этимологический лексикон, купно с прибавлением иностранных в российском языке во употребление принятых слов, також с сокращенною российскою этимологиею” Фр. Гельтергофа под редакцией историографа Г.Ф.Миллера (1771).

Как уже говорилось, в XVIII и XIX вв. весьма популярными были поиски первого, первобытного, изначального языка, для чего проводились многочисленные сравнения слов разных языков с целью отыскания первообразных корней ¹⁸.

Примечательным лингвистическим трудом того времени являлся Сравнительный словарь всех языков и наречий, по азбучному порядку расположенный, который вышел в свет в Санкт-Петербурге в 1790-1791 гг., где для сравнения привлеклось 272 языка. Можно говорить о том, что это были первые подходы к сравнительно-историческому и типологическому языкознанию в России.

В.И. Абаев

Значение, эволюционируя, изменяется здесь без остатка.

В.Н.Топоров

Общие замечания. Новый подъем этимологии в середине ХХ в. тесно связан с подъе-мом этимологии в мировой науке, с развитием общей теории языкозна-ния, исторического языкознания и диалектологии: труды В.И.Абаева, А.С.Мельничука, Л.А.Булаховского, В.В.Виноградова, П.Я.Черных, Н.М.Шанского, Г.П.Цыганенко; славистов В.Н.Топорова, О.Н.Труба-чева, В.В.Мартынова, Н.И.Толстого, индоевропеистов Вяч.Вс.Иванова, Ю.В.Откупщикова и др. В этих работах устанавливается (в общем кор-пусе этимологизируемой лексики) основной (наиболее очевидный) фонд ЗИ-лексики русского языка.

Важным этапом в развитии русской этимологии для фоносемантики являются работы Л.А.Булаховского. Одной из важнейших причин деэтимологизации является вступление в действие конвенционального кода, когда при длительном употреблении знака первичная мотивация забывается, теряется, оттесняется на периферию и даже вступает в оппозицию по отношению к первичной мотивации. Признание неизбежности процесса деэтимологизации слова в истории языка – важ-ный этап в становлении научной этимологии, который позднее позволя-ет фоносемантике обосновать закон относительной денатурализации языкового знака ³³.

Важнейшее значение для определения этимологических методов и теоретических основ этимологии имеют работы В.Н.Топорова, который устанавливает возможность и необходимость многомерного, объемного, “голографического” этимологического анализа и выдвигает идею полиэтимологичности (Топоров 1960, 1981).

Этимологическая фоносемантика не только опирается на эти идеи, но и находит множество дополнительных аргументов их справедли-вости. Только “определение координат разных систем (фонологической, словообразовательной, лексической, семантической, поэтической и т.п.), пересечение которых порождает данное слово”, позволит представить более или менее точный этимологический анализ и определить “последующую траекторию слова” (Топоров 1960: 51).

Этимологическая фоносемантика ставит своей задачей выявить звукоизобразительный мотив номинации слова, объяснить характер связи между звучанием и значением этимона, смыкаясь здесь с эти-мологией, сравнительно-историческим языкознанием, семасиологией, лексикографией. Наиболее активно этимологическая фоносемантика развивается на материале английского языка (Климова 1986; 1998; 1999; Воронин 1992; 1997; Бродович 1999; Дубровская 1999), что же касается русистики, то исследования здесь только начинаются (Петрова, Шляхова 2000; Шляхова 2000; 2001), однако большинство из них не связно с фоносемантическим подходом к языку ³⁴.

Исследования в русле этимологической фоносемантики позволяют установить, что ЗП и особенно ЗС-слова развивают множество значений вплоть до самых абстактных, обладают высокой словобразовательной продуктивностью и отличаются широкой сферой бытования (Воронин 1982; 1999; Климова 1999; Бродович 1999).

Основной задачей этимологического анализа считается “определе-ние координат разных систем (фонологической, словообразовательной, лексической, семантической, поэтической и т.п.), пересечение которых порождает данное слово, и определение последующей траектории слова” (Топоров 1960: 51).

Представляется, что ФС-анализ является многомерной составляю-щей этого анализа, поскольку во многом объединяет все эти критерии: “только наличие определенных фоно-семантических соответствий того или иного слова в близко- и неблизкородственных языках (особенно засвидетельствованных в наиболее ранних памятниках письменности) может вывести его из изолированности, предоставить ему “права гражданства” в системе соответствующего языка” (Маковский 1999: 10).

Описание русской лексики в рамках ФС-этимологии позволит привести к пониманию того, что ЗИ-лексику нельзя рассматривать как линейный ряд или ограниченное собрание разрозненных вокабул, поскольку именно этимология позволит установить количественный и качественный семантический потенциал ЗИ-лексики, ее строгую упорядоченность в языке.

Звукоизобразительность и полиэтимологичность. В.Н.Топоров говорит об этимологической относительности (любая этимология слова может быть уточнена, изменена или отвергнута) и определяет основные подходы к идее “многозначных” этимологий (“полиэтимологичности”), когда в процессе функционирования слово обретает не одну, а несколько семасиологических связей, что “является следствием некоторых принципиальных и неотъемлемых характеристик самого слова” (Топоров 1981: 141). При этом отдельные этимологи-ческие решения рассматриваются как различные степени приближения к матрице этимологической относительности.

Проблема полиэтимологичности сегодня широко разрабатывается и связывается с проблемой соотношения двух семантических тенденций: предельное забвение собственных истоков и легкая включаемость в систему иных связей, внешних по отношению к исходному ядру; максимальное использование унаследованной системы смыслов (Топоров 1981; Воронин 1982, 1997; Климова 1986, 1998, 1999; Маковский 1971, 1980, 1986, 1988, 1992, 1996, 1999).

Исследование этимологии ЗИ-слова с учетом всех возможных крите-риев предполагает возможность перекрестной этимологии: несколько этимологий одного и того же слова могут оказаться верными, особенно в связи с метафоризацией, народной этимологией и разными видами контаминаций (заумь, эвфемия, энантеосемия, ассоциативные связи, омонимия и пр.).

Ср. также рус. палка обычно связывают с палить < и.-е. *pel-: *pol-: *ple-: *plo- “жечь, палить”. Сюда же полымя, полено, пепел, палица (Младенов 409; Фасмер III: 193; Черных I: 619). Здесь же приводятся родственные слова, которые, однако, не связаны с семантикой огня: д.-в.-н. spaltan “раскалывать”; др.-инд. sphatati “раска-лывать”, sphutati “разрывает”. Другие определяют родство с палец (Брандт РФВ 23, 302; Брюкнер 391) и с полоть (< и.-е. *(s)pel- “резать, разрубать”) (Маковский 1996: 363). Фасмер отделяет полоть от палка, но здесь же сближает с др.-инд. phalati “ло-пается, трескается”, sphatati “разрывает”, sphatayati “раскалывает”; нов.-в.-н. spaltеn, д.-в.-н. spaltаn “раскалывать” (ср. родств. у палка ). К полоть Фасмер относит по-лоть, полть “половина туши”, др.-рус . полоть, полъть “кусок, пласт” (Срез-невский II: 1148); словен. plat “разрубленная половина”; польск. polec “кусок, пласт”; лит. paltis “полтуши” (Фасмер III: 316-317) (букв. “разрубленный, расколотый”).

Вероятно, к этому же ФС-гнезду следует отнести плод и племя (< и.-е. *pel- “рождать, производить”) (Маковский 1996: 80; Трубачев ВЯ, 1957 №2). Далее Чер-ных отмечает связь с плод и племя с полный (< и.-е.*pel-: *ple- “наполнять, нали-вать”) (Черных II: 43). Фасмер, связывая плод и племя, не отмечает связи с полный (Фасмер III: 312).

Скорее всего, все рассмотренные слова соотносятся со значением “резать, разру-бать, раскалывать”, поскольку с этим значением в индоевропейских языках соотно-сятся значения “родиться”, “огонь”, “влага” (Маковский 1996: 365-366, 241). Ср.: в русском материале семантическое сближение значений “рассекать, ударять” и “огонь”, “рождаться”, “влага” в родственных словах: чикать, долбить диал. “ударять” и арг. “coire”; почка “зародыш, побег” и арг. “удар”, почковаться арг. “coire”; колоть и колодец; долбить “ударять”, арг. “coire” и долбак арг. “окурок”.

Связь этих значений обнаруживается даже в пределах одного этимологического гнезда: ср. диал. корень “заселенная земля”, корь “насиженное место”, кара “залив”, коренье “порода, племя”, черен “очаг”.

Фоносемантический анализ в этимологии. Этимологизация ЗИ- лексики была бы значительно полнее при использовании фоносеман-тического анализа, разработанного С.В.Ворониным и дополненного С.В.Климовой, который позволяет решить многие вопросы, вызываю-щие споры в традиционной этимологии (Воронин 1982а, 1982б; Климова 1986, 1990).

Метод ФС-анализа включает следующие этапы: 1) установление у слова наличия / отсутствия “звукового” значения; 2) учет и анализ критериев идентификации ЗИ слов; 3) этимологизация слова с учетом его фонетико-семантических коррелятов в родственных языках; 4) корреляция акустических и артикуляторных характеристик единицы с характеристиками денотата для определения мотива номинации; 5) выявление параллелей (звуковой облик и семантика этимологизи-руемого слова) в неродственных языках; 6) определение наличия / от-сутствия и характера ЗИ.

В рамках ФС-анализа важным является решение “задач на омони-мы”, где необходимо различать подлинные омонимы и ложные омони-мы (корни, считающиеся омонимичными, исторически являются одним корнем) (Трубачев 1985).

Ср., например, коса “инструмент” - коса “прическа” - коса “отмель” (ложные омонимы), поскольку восходят к и.-е. *kes-, *kos- “рубить, ударять”; брак “супру-жество” < брать; брак “дефект” < нем. Brack “негодный товар” (букв. “обломки”) < “лом” < breckhen “ломать” (подлинные омонимы). Однако даже разведение подлин-ной и ложной омонимии в рамках одного языка не исключает ЗИ этого слова в язы-ке - источнике заимствования. Ср. англ. brack “обломки”; установление подлинной и ложной омонимии необходимо лишь для определения первичного корня, который в разных языках развивает множество значений. Ср. также кровь арг. “деньги”, “убий-ство”; диал. “племя, род”; “жидкость в кровеносной системе” - ложные омонимы, по-скольку восходят к и.-е. * ker -, * kr - “резать, рубить”;

С.В.Климова отмечает, что недостаточно глубокое этимологизи-рование “происходит в том случае, когда производное значение прини-мается за первичное” (Климова 1990: 46).

Ср., например, С.В.Климова определяет родство, а не омонимичность, англ. ripplle “покрываться рябью” (< и.-е. *rei- “поцарапать, рвать, резать”) и англ. riffle “морщить, рябить воду; нарушать спокойствие” (< и.-е. *reu- “разрывать, копать, вырывать”), поскольку у каждого и.-е. корня есть “омоним” со “звуковым” значении-ем (*reu- “рычать, издавать резкий звук”; *rei- “рычать, кричать, лаять”), которые яв-ляются родственными. Ср. также англ. scorch “коробиться от жары” (< и.-е. *(s)ker- “сморщиваться, коробиться; шершавая кожа, черствая корка” и его “омоним” *(s)ker- “издавать резкий звук”). Семантическое развитие корней происходило сле-дующим образом: “издавать резкий звук” > “издавать резкий звук при выхватыва-нии, вырывании” > “вырывать”; “издавать резкий звук” > “издавать резкий звук при движении по шершавой поверхности” > “шершавая, неровная поверхность” (Климова 1990: 46-48).

Этимолого-фоносемантическое исследование английских глаголов “неясного” происхождения позволило сделать вывод о том, что поли-этимологичность ЗИ-лексики вытекает из тенденции забвения конкрет-ной ЗИ-мотивировки при сохранении связи с ЗИС в целом, что способст-вует появлению у слова нового значения в рамках звукоизобразительной системы, основанного на совершенно иных ассоциативных связях (Климова 1999: 146).

Ср.: в английских этимологических словарях слова diddle (1) “идти неверными шагами как ребенок” и diddle (2) “заниматься пустяками, тратить время попусту” рассматриваются как омонимы, однако эти слова этимологически тождественны. Фонетическая близость diddle “идти неверными шагами” к фоносемантической групппе обозначения безделья (fiddle, twiddle, piddle, tiddle, quiddleи др.) явилось причиной появления нового значения “бездельничать” (Климова 1999).

А.С.Мельничук установил, что к и.-е. корню *kes- “резать, ломать, рубить” восходят следующие русские слова: захолустье, касаться, каша, коса, косой, костер, кость, косяк, скосить, скопить (Мельничук 1986). Сюда же следует отнести слова сено, хвоя, скала, кощун, хлев, холить, час, чаша, чесать, чеснок, шест, шип, шишка, щепка, шибать (Маковский 1988; 1996). Даже просто внимательный анализ русских этимологических и толковых словарей позволит выявить широкий спектр значений, словообразовательных связей и стилистических возможностей единиц, изначально являющихся звукоизобразительными. Данные русских этимологических словарей позволяют расширить представленный ряд словами часовня, сечь, сечение, шип, ошибка, кусок и др.

Ср. также к и.-е. *(s)kel- * (s)kol-“резать, откалывать” восходят слова челн, челнок, чело, челюсть, холм, холка, хохол, скалить, осколок, скала, щель, щелкать, щелок, щелочь, холостой, холоп, холод ,, холст (Шляхова 2000). Ср. также и.-е. *kel- *kol- “” и “звуковые” значения щелкать, щелчок.

Критерии этимологической идентификации ЗИ-слов. Однако внимательного прочтения существующих этимологических словарей не-достаточно для установления реального корпуса ЗИ лексики русского языка: необходимо применение методов этимологической фоносеманти-ки для установления ЗИ природы слов “неясного”, “спорного”, “тем-ного” происхождения.

Критериями этимологической надежности при установлении ЗИ- природы слова являются как интралингвистические, так и экстралинг-вистические критерии (Воронин 1982; Климова 1986, 1990).

Процесс этимологизации слова можно соотнести с развитием этимологии как на-уки, где В.Н.Топоров выделяет пять этапов: 1) ориентация на формальное подобие сравниваемых слов, без строгих приемов верификации; 2) опора на фонетические закономерности, которые у младограмматиков осознаются уже как жесткие законы; 3) учет различных языковых уровней: апофонии, просодии, морфологических моделей; 4) семантическая реконструкция; 5) обращение прежде всего к контексту. Последний период развития этимологии сближает этимологию с искусством, поэтическим творчеством (Топоров 1995).

При установлении ЗИ природы слова необходим учет следующих интралингвистических критериев: семантических (см. раздел «Лексико-семантическая фоносемантика»), грамматических, структурно-фонети-ческих и словообразовательных (см. раздел «Грамматическая фоносе-мантика»), функционально-стилистических (см. разделы «Коммуни-кативная (функциональная) фоносемантика», «Стилистическая фоносе-мантика»).

Интерлингвистические критерии являются обязательными, по-скольку изучение истории слова в экстралингвистическом контексте (в том числе и прежде всего в родственных языках) является непременным методом любого этимологического анализа слова, однако в этимологии ЗИ-слов этот метод обретает особое значение, ибо фоносемантика стремится к поиску фоносемантических универсалий.

Ср.: ЗИ-слова англ. bogey “бука, пугало”; рус. бука “пугало для непослушных детей”; калмыц. buG “демон степи, демон тумана”; бурят. буг “злой дух” (Бродович, Воронин 1999); коми-перм. боболь “бука”.

На экстралингвистическом уровне обнаруживаются многие законно-мерности, утраченные (или слабо выраженные) в языковой системе. Современный этимологический анализ не может существовать вне соче-тания строго формального сопоставления лексем с их концептуальным исследованием в рамках определенной духовно - культурной семио-сферы: мифы и предания; прецедентные и “специальные” (магические, мистические, пророческие, глоссолалии и пр.) тексты; социальные, философские и религиозные дискурсы и пр.

ЗИ-слово является закрытым “сейфом” архетипического мышления, которое требует его истолкования как целостного образования с учетом всех семантических закономерностей в культурном контексте.

Проиллюстрируем это на примере арготического ономатопа капать в значении “доносить, выдавать”, который фиксируется арготическими словарями с начала века и по сей день.

В.Стратен (Стратен 1929) и Б.Ларин (Ларин 1931: 122) предполагают заимство-вание из нем. kappen, verkappen “доносить”, то же в польск. kapa ć . Возможно, данное слово не является заимствованием (ср. арг. породниться с водой “стать доносчиком”, замочит ь “предать”, кап-кап “доносчик”).

Ближайшей ассоциацией, реализованной в значении слова, может быть ассоциа-ция фоносемантического характера ( кап-кап – тихий удар, т.е. неслышный удар, удар исподтишка). Более дальняя ассоциация приводит к древнейшим представлени-ям человека, где вода является связующим звеном при переходе душ умерших в за-гробный мир (ср. кануть в Лету). На Руси и по сей день широко распространен об-ряд обмывания покойника, который в деревнях выполняют “обмывальщики”, “мыт-ница”, “умывальники”, действия которых носят магическую направленность. При обмывании обязательно ставят чашку с водой и следят “не сколышется ли; говорят, что душа обмывается”. Здесь ассоциативная структура усложняется и приобретает незвуковой характер “вода-дорога-смерть”, т.е. донос – это дорога к смерти кого-, чего-либо (намеченного преступления, провал дела, арест, наказание и т.п.).

М.М. Маковский, используя методы лингвистической комбинаторики, делает вывод о том, что к значению слова “вода” восходят русские слова “тропа, тропинка”, с одной стороны, и “труп” - с другой (ср. нем. Tropfen “капля”), т.е. здесь также ре-ализуется ассоциация “вода-дорога-смерть”. Ср. у Фасмера: тропа восходит в тро-пать “топать ногами”; др. ступень вокализма трепать ср. болг. трепам “убиваю”, др.-рус. притрепати “губить, убивать”.

Вероятнее всего, рус. капать, нем. kappen, польск. kapa ć восходит к этой древ-нейшей ассоциации “вода-смерть”. Самостоятельность данной ассоциации в русском языке подтверждается другими языковыми фактами. Ср. арг. мокрое дело, мокруха “любое убийство, в том числе и без крови (удушение, отравление)”; мокрушник, мокрятник “убийца”; окунут ь “поместить в места лишения свободы”; диал. кап-ельник “повеса”; капли не задевать “не прикасаться к чужому”; капли сума-сшедшие (веселые) “водка”; каплюга (каплюжник, каплюжка ) “горький пьяница”, “скряга, крохобор”, “хитрый и льстивый человек”, “крайне неприятный, отталкивающий человек” и т.п.

Таким образом, древнейшее представление человека “вода-смерть” сохранилось в ассоциации “вода-опасность”, а семантика воды обрела коннотацию пейоративного (ср. мокрая курица, мокрого места не останется, глаза на мокром месте, вывести на чистую воду, желтая вода “глаукома”, темная вода “слепота”). Ср. также семантические параллели и гипотезу В.М.Мокиенко в арг. стоять настреме / вассере/ маяке: “в приведенном ряду “караульных” идиом довольно активна мотивация, связанная с водой, с опасностью на воде” (ИЭСВЖ: 158).

Представляется необходимым и исследование зауми, заумной речи, функционирование в языке которой обусловлено экстралингвисти-ческими факторами (в частности, инвективы, заумные единицы и анома-льные языковые единицы ФС ряда структурируются и функционируют по общей модели) (Шляхова 1998; Хитренко 199).

Ср., например, заумные единицы, построенные по модели фреквентативов: ус-ловные языки отходников-ремесленников: хрутка “мать”; хрутень, хрутин “отец”; в воровском арго: хартан “передача продуктов питания” (вероятно, от харчи ); глосс-солалии сектантов: Капиласта гандряДараната шантра Сункара пуруша Моя дева Луша; загадки: Сидит дендра на пендре и кричит на кондру: не ходи кондра в пендру, в пендрерында и мяндра (Сидит мать на печи и говорит дочери: не ходи в лес там медведи и волки); детские тайные языки: шварка “швабра”; тыры-пыры “туда-сюда”; песни ведьм: охромея вызывон, тарандац даголданц экимозко порог-озды; детские считалки: Анка- дарнкадру-едру четар-фаер фу е фру; Обар, бобас за-бор, зи , обар бобар кур.

Также необходим учет корреляции вербальных и невербальных ко-дов, которые сохраняют наиболее архаичную семантику, что связано с ритуальной природой древнего вербального фонда языка.

Невербальные языковые коды также связаны с понятием ритуала, который в архаических культурах “пронизывал всю жизнь, определял ее и строил новые ее формы” (Топоров 1988: 22), а потому его можно считать “ключом к пониманию главного в строении человеческих обществ” (Еремина 1991: 193), где находят выражение “максимальные потенции данной социальной структуры, ее крайние полюсы и наиболее парадоксальные связи между ними” (Топоров 1988: 18).

Именно слово (прежде всего ЗИ-слово), изначально не прикрепленное или в процессе своего исторического развития оторвавшиеся от обряда, “<...> приняло на себя дополнительные функции, связанные с необходимостью выразить тот магический смысл, который некогда был заключен в действии и теперь мог быть окончательно потерян. Именно в результате этой “благородной миссии”, которую взяло на себя слово, утраченный и непроясненный смысл многих архаических ритуалов часто поддается реконструкции” (Еремина 1991: 195).

Ритуализованное действие воспринималось самим коллективом синкретично, как некое нерасчленяемое единство, что, в свою очередь, обусловило семантику этих первооснов, которые отличаются весьма широким и часто трудно ограничиваемым одной семантической плоскости набором значений (Маковский 1996, 1998).

Ср., например, значения, соотносимые со ЗИ и.-е. корнями: *ker- темный, цвет, краска, вешать, корова, связывать, ранить, кустарник, кормить, греть, гореть, огонь, брать, жидкий, сырой, дерево, середина, сворачиваться, покупать, приобретать, резать, расщеплять, голова, верх, верить, совершать, делать, творить, хвалить, обманывать; *ter -тереть, крутить, сверлить, греть, избивать, мучить, томить, чистить, помет, ногти, разговоры, крюк, кормить, работа, тревожить, буря, хруст, кролик, бежать рысцой, курить и др.

Внешне хаотичная система значений легко складывается во вполне законченную картину древнего ритуала, знакомого нам по многочисленным описаниям так назы-ваемых первобытных племен, а также по исследованиям первобытного мышления (Тайлор 1989; Леви-Брюль 1980; Фрезер 1984; Афанасьев 1995). Дальнейший анализ этих значений приводит к построению мифологической картины мира древнего человека.

Подобная синкретичность древнего мышления приводит к тому, что один и тот же денотат может номинироваться по весьма различным (часто противоположным) признакам, поскольку один и тот же предмет (явление) становились участниками совершенно разных сакрализован-ных действий, а потому получали языковое воплощение при помощи разных основ.

Данные положения коррелируют с ФС-законом множественности номинации, по которому один денотат мотивируется его различными признаками, лежащими в основе номинации (Воронин 1982).

Очевидно, что этимологизирование ЗИ-слов является длительной и скрупулезной процедурой, однако именно эта работа приблизит исследователя к приближению постижения тайн языка и мироздания.

Класс Б. КОНТИНУАНТЫ

Тип 2. ТОНОВЫЕ КОНТИНУАНТЫ. Тоновый неудар, т.е. тон в его наиболее чистом виде: (PLOS +) VOC (+ PLOS).

Ср.: ду-ду, ту-туууу, би-би “звук гудка, дудочки”, пи-пи, уа-уа, ги-ги-ги, ау-ау “звук при визжании, писке”, гудеть, дудеть, дудукать, пищать, пиньгать, пиньгать, пипикать, запиньгат ь диал.”зазвенеть в ухе”, гу-у-у-у, у-у-у-у, угу-гу-гу “завывание ветра, метели”, “ а-а-а эхо”, тию-тию-тию “звук пули”, лю-лю, ля-ля, ла-ла, на-на “пение”. Ср.: коми-перм. ту-ту “гудение, свист”; пиксыны “систеть на свистульке”; у-у-у “жужжание овода”; уа-уа “крик младенца”; вик-вик “визжать (о свинье)”.

Тип 3. ЧИСТО ШУМОВЫЕ КОНТИНУАНТЫ. Шумовой неудар, т.е. шум в его наиболее чистом виде: (PLOS + VOC +) FRIC ^гл. (+ VOC).

Ср.: псш-ш-ш “шуршание сыплющегося песка”, шп-ш-ш, ш-ш-ш, с-с-с “шипение (в том числе паров)”, пш-ш-ш, ш-ш-ш “шуршание, шипение, шелест”, с-с-с “струя воздуха сквозь зубы”, шипеть, шелестеть, свистеть, пшикать, шушукать. Ср.: коми-перм. кыш-каш “шуршание листьев”; шу-шу-шу “шушуканье”; пыш “фырканье, шорох”.

Тип 4. ТОНОШУМОВЫЕ КОНТИНУАНТЫ. Шум с элементами то-на: (PLOS +) FRIC ^зв. (+ VOC + FRIC ^зв.).

Ср.: ж-ж-ж, дз-з-з, зу-зу-зу “жужжание комара, овода, мухи”, зу-зу-зу «сигнал на корабле”, жужжать, дзузукать. Ср.: коми-перм. бизгыны, дзингыны “звон”; гизь “звук от чего-либо сыплющегося; шума мелкого дождя”; гуж-важ “шум падающего с крыши снега, скользящих досок”; няж-няж “звук хруста, треска”; з-з-з, дз-зь-зь «жужжание насекомого».

Класс В. ФРЕКВЕНТАТИВЫ

Тип 5. ФРЕКВЕНТАТИВЫ-КВАЗИИНСТАНТЫ. Диссонирующий удар: FRIC

PLOS + R + VOC (+ FRIC) + PLOS.

AFFR

Ср.: бряк, хроп, хряп, стуки - бряки “ удар, падение, стук”, хрупа - храпа, хряп, хруп, кр - кр “хруст, треск”, трик - трик “звук пишущей машинки”, крак “звук ломания”, трап “удар цепями”, храбастеть, хрупать « трещать, хрустеть», хрястать, хропать, брякать, чиркать “ударять, бить”, хряпнуться, брякнуться “упасть”. Ср.: коми-перм. пыть-пыть керны “издавать треск (о тракторе)”; сяр-сяр “частый стук”; тiр-тiр кыскыны “тащить с шумом”; тiр-тор вештыны “двигать с грохотом”; тiрки-торки лэдзчыны лестница “с грохотом спуститься по лестнице”; тор-тор “тук-тук”; брякнитны «брякнуть, стукнуть».

Тип 6. ЧИСТЫЕ ФРЕКВЕНТАТИВЫ. Чистый диссонанс, т.е. серия ударов: PLOS (+ VOC) + R.

Ср.: тар-ра-ра, тыр-тыр, туры-тары, буры-бары, бары-бары, др-р-р “звук работающего механизма”, бур-бур, бурл-бурл “бурление, движение жидкости”, ту-ры-тары “падение с грохотом”, гр-р-р, р-р-р “раскаты грома”, тыр-тыр-тыр “дре-безжание будильника”, тр-р-р “разрыв цепи”, дыр-дыр “стук зубов”, тр-р-тр-р, тра-та-та ”выстрел”, торкать, тропать, барабанить “ крр-крр ударять(по нежи-вому)”, бургать, буркать, тарахтеть ”о работе мезанизма”, “крик грача, галл-ки”.Ср.: коми-перм. бор-бор “бурление”, тарс“стук”, пур-пур “порхание (о птицах)”.

Тип 7. ФРЕКВЕНТАТИВЫ ТОНОВЫЕ КВАЗИКОНТИНУАНТЫ. Тоновый квазинуедар, в котором с чистым диссонансом присутствует элемент тонового неудара: PLOS + VOC + R.

Ср.: карр-карр “крик вороны”, куркать «издавать негромкие, низкого тона отрывистые звуки”, иркать “издавать неприятный резкий звук”. Ср.: коми-перм. йирны «грызть, обгрызать; скрежетать, скрести»; кар-кар «крик вороны».

Тип 8. ФРЕКВЕНТАТИВЫ ЧИСТО ШУМОВЫЕ КВАЗИКОНТИ-НУАНТЫ. Чисто шумовой квазинуедар, где чистый диссонанс сопрово-ждается шумовым неударом: FRIC^гл.+ VOC + R (+ PLOS).

Ср.: хрупы-храпы, скрип-скрип, шабар-шабар, чирк, шуры-шары, шурки-шарки, шуру-шары, хрусь, хруп “ хруст, треск, скрип, шуршание, скрежет”, шуры-шары, шурки - шарки, шуру-шары “ о хождении”, фурр-р-р, фуры-пуры “порхпние”, шир-шир ”звук пилы”; храбастеть, скрипеть, скыркать, шабаркаться, ширкать, чиркать, шаркать, шоркать ” хрустеть, трещать, скрипеть, скрежетать”; шоркать, шабаршить, шабарчать, шоршить, шабаркать “шуршать, шелестеть”; шарить. шуровать, шаркать, шуршать, шебуршать, шоркать “ходить, передвигать-ся”; фурнуть “бросить”, чиркать ”доить корову”, ширгать ”пилить пилой, стирать”; чиркнут ь “ ударить”. Ср.: коми-перм. гичыр-гичыр “звук скрежета зубов”; шур-шар пырны “быстро, с шумом входить”.

Тип 9. ФРЕКВЕНТАТИВЫ ТОНОШУМОВЫЕ КВАЗИКОНТИНУ-АНТЫ. Тоношумовой квазинеудар, где чистый диссонанс сопровож-дается тоношумовым неударом: FRIC ^зв. + VOC + R.

Ср.: рузы-разы “звук работающего комбайна”, рязгать ”о рассохшейся двери”, дзярскать, джярскать, джирскать “ о неприятном резком звуке; о движении белки по ели”. Ср.: коми-перм. дзурк “скрип”; жекыр-жекыр керны “скрежетать зубами”; дзурк-вирк керны “скрипнуть”.

Класс А. НОСОВЫЕ

Подкласс А. Собственно носовые

Тип 1. ВТЯГИВАНИЕ НОСОМ ВОЗДУХА: швыркать, шмыргать, шмурыжить. Ср.: коми-перм. вирс-вирс “шмыганье носом”; вишкыны, вирскыны “шмыгнуть носом”.

Носовой характер артикуляции передается посредством сонорного (М), на спираторность указывают щелевые согласные, вибрант отражает дрожащий элемент артикуляции.

Подкласс АВ. Носогорловые

Тип 2. ФЫРКАНЬЕ: фуркать, фыркать, хоркать, хрюкать, форскать. Ср.: коми-перм. хорскыны.

Заднеязычный (К) указывает на участие горловой полости, фри-кативный (Ф) - на участие губ. Глухие фрикативные отражают спиратор-ность процесса, вибрант - дрожащий элемент артикуляции.

Тип 3. ХРАП: хрр-хрр, храпать, храпеть. Ср.: коми-перм. корс-корс, кор-йыны.

Заднеязычный фрикативный отражает спираторность и участие горловой полости в процессе, вибрант - дрожащий элемент артикуляции.

Класс Б. РОТОВЫЕ

Подкласс БА. Ротоносовые

Тип 4. ПОСВИСТЫВАНИЕ: свистеть, фьюкать, фью, фьюить, фить-фить, фюйть, фию, фио, фиу. Ср.: коми-перм. свист, шутнявны.

Фрикативные отражают спираторность и щелевой характер артику-ляции. Фрикативный (С) актуализирует участие передней части языка (свист посредством языка), фрикативный (Ф) актуализирует другой вид свиста - посредством губ. Йот указывает на участие и напряженность горла в процессе.

Тип 5. ЧИХАНИЕ: чихать, прыскать, пчих, апчхи, чих, чхи, пчхи. Ср.: коми-перм. чихйыны, несйыны.

Условно процесс чихания можно разделить на три стадии: вдох, смычка, выдыхание воздушной струи. Различные единицы отражают либо все три стадии (а-п-чхи), либо две последние (п-чхи), либо лишь завершение процесса (чхи). Заднеязычный фрикативный указывает на спираторность и участие горловой полости, лабиальный (П) отражает участие губ и смычный характер кинемы.

Подкласс Б. Собственно ротовые

Тип 6. ЛАКАНИЕ, ЛИЗАНИЕ: лачить, лакать, лизать. Ср.: коми-перм. лёпкыны, вильö тны.

Переднеязычный указывает на участие передней части языка и рото-вой характер артикуляции; заднеязычный - на участие горловой полости.

Тип 7. СОСАНИЕ: сосать, сосить, ссать, чуп-чуп, чупать, чмок-чмок, чмокать, тышкать. Ср.: коми-перм. чупкыны, сö скыны.

Корень с аффрикатой актуализирует участие губ в процессе, где Ч указывает на среднеязычно-небную смычно-щелевую чавкающую артикуляцию, П и М - на участие губ в процессе. Корень со щелевыми актуализирует “внутренний” характер процесса (участие передней части языка и щелевой характер кинемы).

Тип 8. ВСАСЫВАНИЕ РТОМ ЖИДКОСТИ: хлебать, швыркать. Ср.: коми-перм. вырскыны.

Переднеязычный указывает на латеральный элемент артикуляции, фрикативные - на ее щелевой и спираторный характер, губные - на участие губ в процессе.

Тип 9. ПЛЕВАНИЕ: тьфу, тфу, плевать. Ср.: коми-перм. пульс сьö взыны.

Взрывной указывает на смычный характер кинемы, фрикативные - на участие губ в процессе и его щелевой и спираторный характер.

Тип 10. ЧМОКАНЬЕ (СМАКОВАНИЕ): чмокать, чупать, чуп-чуп, чмок-чмок, чамкать, смаковать, чавкать. Ср.: коми-перм. чуп-чуп окыштны “чмокнуть, поцеловать”. Ср. также: конфета «Чупа-чупс».

Аффрикаты отражают среднеязычно-небную смычно-щелевую чавкающую артикуляцию и участие передней части языка, губные - на участие губ в процессе.

Тип 11. ЦОКАНЬЕ: цок-цок, цокать. Ср.: коми-перм. чак керны «цокать языком».

Аффриката указывает на участие передней части языка, заднее-язычный - на заднеязычный элемент увулярной смычки.

Тип 12. ЩЕЛКАНЬЕ: щелкать, щелк, лязгать, ляскать, клацать. Ср.: коми-перм. шолк керис.

Фрикативные указывают на щелевой характер артикуляции в начале, взрывные - на заднеязычно-увулярную смычку в конце процесса и участие горловой полости.

Тип 13. ЧАВКАНЬЕ: чавкать, чамкать, чвакать, чмокать, чав-чав, чувыр-чувыр, швыр-швыр, лючи - лячи. Ср.: коми-перм. чуп-чап керис, шлям-шлям.

Аффриката указывает научастие языка и среднеязычно-небную смычно-щелевую “чавкающую” артикуляцию; взрывной - на участие горловой полости и заднеязычно-увулярную смычку. Губной и губно-зубной отражает участие губ в процессе.

Подкласс БВ. Ротогорловые

Тип 14. ДУНОВЕНИЕ (ртом): фук, фуу, хуу, фу, пфу, пфф, фукать, пахнуть, пыхтеть. Ср.: коми-перм. фу керис.

Глухой взрывной указывает на смычный характер кинемы и участие губ; фикативные - на спираторность; лабиальный - на участие губ.

Тип 15. ВЗДОХ/ ВЫДОХ: дышать, пыхтеть, вздыхать, хьюкать, пышкать, пыхать, быхать, здых-здых, ах, хуу, охх, уфф, пф, э-хе-хе, о-хо-хо, ыхх, ф-ф-ф, эх, ух. Ср.: коми-перм. пишкыны «сопеть (во сне)»; акайтны «ахать»; ашык-тыны «тяжело дышать»; пышкытны «вздыхать, дышать, пыхтеть»; уф-фу-фу керис «дышать»..

Основным компонентом является глухой фрикативный, который от-ражает спираторность и щелевой характер кинемы.

Тип 16. ДЫХАНИЕ С ПРИСВИСТОМ: хьюкать, быхать.

Тип 17. ПЛАЧ, ВОЙ: 1) жалобный, тихий плач: пинькать, пиньгать, всхлипывать, нюнить, скулить, диньгать, ныть, плакать, хлюпать.

Назальный элемент отражается сонорным назальным; самый высокочастотный речевой звук (И) - негромкость процесса; сонорный латеральный - связь с жидкостью;

2) беззвучный (отсутствие голоса) плач: сопеть, хлюпать, склекты-вать. Ср.: коми-перм. пильскыны.

Фриктивные актуализируют не тон, а шум процесса и спираторность; глухие взрывные - беззвучную смычку (завершение вдоха);

3) рыдание: грюпать, аргать, рыдать, реветь, дзярскать, джярскать, джирскать, рюмить. Ср.: коми-перм. базаниты-горзыны, арзыны “рыдать”.

Вибрант указывает на дрожащий элемент артикуляции, ее громкость, неравномерность (судорожность дыхания) и перенапряжение голосовых связок;

4) громкий, несдержанный плач: хайгать, выть, базанить, базлать, а-а-а, о-о-о, у-у-у, э-э-э, о-о-ой, голосить. Ср.: коми-перм. авзыны “вопить”; аксыны, ваксыны, бö рдны-горзыны, базаниты “громко плакать, рыдать”.

Актуализация гласного отражает свободное прохождение воздуха при его модуляции колебаниями голосовых связок при вое.

Тип 18. ГРОМКИЙ КРИК: а-а-а, о-о-о, вопить, орать, кричать, базлать, базать, базанить, хайлить, хайланить, аркать, аргать, бахлать. Ср.: коми-перм. авзыны, карзыны, айзыны “кричать”.

Актуализация гласного указывает на незначительность или отсутствие шумов в процессе; вибрант - на перенапряжение горловой полости и громкость процесса.

Тип 19. ОРАНИЕ, РЕВ: орать, аргать, рявкать, реветь, рычать, гаркать. Ср.: коми-перм. авзыны, карзыны, рявгыны “реветь, рычать; орать, вопить”.

Актуализация вибранта отражает большую “грубость, резкость” процесса по сравнению с криком.

Тип 20. ПРОНЗИТЕЛЬНЫЙ КРИК: визжать, иргать. Ср.: коми-перм. чирö стны «пронзительный крик»; чир-чир мунны «повизжать, покричать с визгом».

Актуализация самого высокочастотного (пронзительного) гласного (И); эффект резкости усилен звонким фрикативным.

Тип 21. СМЕХ: ха-ха, хо-хо, хе-хе, га-га, гы-гы, гы-ы-ы, ге-ге, ху-ху, ржать, голготать, гогтать, прычкать. Ср.: коми-перм. вак-вак ”громкий смех”, рыз-рыз ”смех, часто пренебрежительный, ироничный”, шынь серавны ”искренний смех”, ка-ка-ка, ки-ки-ки ”хохот”, гот-гот ”раскатистый хохот”.

Заднеязычные отражают горловой и смычный характер процесса.

Из предисловия к словарю

Общие замечания. Лексикография является разделом русистики, ко-торая менее всего уделяла внимания ЗИ, что проявляется в незначитель-ной фиксации аномальных форм, недифференцированности ЗП- и ЗС-слов, этимологической неразработанности этого лексического пласта.

Для русистики долгое время было характерно пристальное внимание лишь к “высокой” книжной и народной диалектной речи, которые отлича-ются некоторой цельностью, законченностью, “идеальностью”, тогда как все “недоязыки” (жаргоны, сленги, арго и пр.) рассматривались только в контексте культуры речи как “неправильные”, а потому не достойные вни-мания “высокой” лингвистики. Однако даже это положение дел не мешает проследить тенденцию возрастающего внимания русской лексикографии к звукоизобразительности.

Подобные установки привели к невниманию в фиксации “недослов”, коими являются фоносемантические аномалии (ФА), рассматриваемые большинством лингвистов как “неполноценные” языковые единицы.

Даже недавно актуализированный слоган “Пушкин - наше все”, не лишенный некоторой печальной иронии, но отражающий в числе прочего и традиционный русский лингвистический идеал, не смог подвигнуть лексикографов к фиксации единиц, имею-щих непосредственное отношение к идиостилю А.С.Пушкина (ср. полемику современ-ников поэта относительно допустимости/ недопустимости употребления в поэзии форм типа толк, хлоп, топ ).

Фиксация и грамматическая характеристика ЗИ-слов. Одной из проблем лексикографии является фиксация ЗИ-слов, прежде всего аномаль-ных форм, которые являются наиболее значимыми для фоносемантики.

Таблица 7

Фонемотип	Функция отражения
PLOS	1) голосового источника; 2) шумового источника; 3) взрывного ис-точника; 4) прямого отражения удара; 5) мгновенного характера звучания; 6) негромкости звучания; 7) краткости тонового неуда-ра; 8) напряженности голосовых связок; 9) смычного характера ар-тикуляции; 10) участия губ
FRIC	1) шумового источника; 2) голосового источника; 3) громкости звучания; 4) тоношумового неудара; 5) отсутствия голоса; 6) чисто шумового неудара7) участия передней части языка; 8) щелевого характера артикуляции; 9) спираторного характера кинемы; 10) горлового характера артикуляции; 11) напряженности процесса; 12) участия губ в процессе
R	1) шумового источника; 2) взрывного источника; 3) скорости гово-рения; 4) напряжения голосовых связок; 5) дрожащего характера артикуляции; 6) горлового характера кинемы; 7) напряженности процесса; 8) чистого диссонанса
AFFR	1) шумового источника; 2) взрывного источника; 3) среднеязычно-небной смычно-щелевой артикуляции; 4) участия передней части языка; 5) напряженности процесса; 6) аппроксимированное отра-жение удара; 7) чисто шумового неудара; 8) элемента чавкающей артикуляции
SON	1) голосового источника; 2) говорения в нос; 3) участия носовой полости; 3) резонаторного тонового неудара; 4) тонового неудара; 5) участия губ в процессе; 6) передача движения жидкости; 7) ла-терального элемента артикуляции
VOC	1) голосового источника; 2) тонового неудара; 3) передней / зад-ней артикуляции; 4) участия голосовых связок

Начиная с ХIХ в., в словарях прослеживается рост списочного состава наиболее употребительных ономатопей, тем не менее состояние дел остав-ляет желать лучшего.

Второй проблемой лексикографической фиксации ЗИ-слов является грамматическая характеристика аномальных форм, где не разграничи-ваются собственно ЗП, междометия, ЗС слова.

По данным С.А.Карпухина, в словаре древнерусского языка А.А.Срез-невского (1893-1912) ономатопеи не фиксируются; в Словаре церковно-славянского и русского языка (1877) отмечено 8 ЗП ( буль-буль, га-га, кахи-кахи, тюк, хрю, хи-хи, ха-ха, хны ).

В словаре В.И.Даля (1863-1866) выделяется 36 ЗП, в словаре Д.Н.Уша-кова (1935-1940) - 43, а в БАСе (1948-1965) - 66 ЗП (Карпухин1979).

Эти данные требуют определенной коррекции (в Материалах... А.А.Срезневского, например, фиксируются кра, ох, о, ха, чих, чох ), что, однако, не изменит общей картины. При этом в диссертации С.А.Кар-пухина исследуется 3 тысячи ЗП, из которых около 2 тысяч специальные (орнитологические и зоологические), однако тысяча ЗП, функциониру-ющая в живой и художественной речи, остается за пределами русских толковых словарей. В нашей диссертации анализируется около тысячи ономатопов, не зафиксированных словарями (Шляхова 1991).

С одной стороны, это обусловлено нормативностью большинства толковых словарей русского языка, с другой, - общей тенденцией в рус-ской лексикографической практике, что подтверждает и анализ диалек-тных словарей.

Естественно предположить, что диалектные словари более внима-тельно относятся к формам, которые всегда являлись метой живой на-родной речи, однако практика показывает, что различия между диа-лектными и литературными словарями невелики.

В Опыте областного великорусского словаря (1852) среди 1801 “областных речений” представлено 3 глагольных междометия ( ширк, хряп, цоп ), 3 ЗП ( ау “крик волка”, бот ”звук удара”, цок ”звук поцелуя”) и 4 подзывных слова ( куть, кыс-кыс, кыт-кыт, мась-мась ). Однако в Дополнении к Опыту областного великорусского словаря (1858) число их значительно увеличивается: около 30 глагольных междометий, 15 подзывных слов и 3 ЗП ( курны, писк, тви-тви ). Грамматические поме-ты в этих словарях непоследовательны и противоречивы, однако боль-шинство единиц относятся к междометиям, остальные не имеют грамма-тических помет.

Попробуем сузить территорию описываемых говоров и рассмотрим отражение аномальных форм в словарях ХIХ - ХХ вв., фиксирующих лексику только пермских говоров. Словарь русских говоров Среднего Урала (1964-1971) фиксирует только подзывные слова (около 40 еди-ниц), ЗП и междометные глаголы отсутствуют.

В пяти исследованных словарях, отражающих лексику пермских говоров (Краткий словник... 1962; Ночвин 1913; Соликамский словарь 1973; Акчимский словарь 1984; Теплоухов 1857), всего фиксируется около 50 подзывных слов и около 20 ЗП (Шляхова 1988), тогда как только для подзывания овец в пермских говорах нами зафиксировано около 40 единиц. Однако Словарь пермских говоров (вып.1, А-Н, 2000) фиксирует уже 36 единиц, где дифференцируются слова клича и отгона животных, но при этом слова отгона даются без грамматических помет, а слова клича даются с пометой “междом”.

Подобная практика фиксации рассматриваемых единиц наблюдается и в других областных диалектных словарях. Ср., например, Ярославский областной словарь (1981-1989) фиксирует только подзывные слова (около 80 единиц).

Грамматические пометы в словарях противоречивы и несистемны. В Словаре соликамских говоров все аномальные формы трактуются как междометия; в Акчимском словаре дифференцируются подзывные слова и междометия, но у подзывных слов грамматические пометы отсутству-ют, а остальные единицы (преимущественно ЗП) получают различную трактовку - “междом.”, “звукоподр.”, “междом. звукоподр.”, “детск.”) (Шляхова 1988).

Этимологизирование ЗИ-лексики. Еще одной важной лексикогра-фической проблемой является этимологизирование звукоизобразитель-ной лексики в этимологических словарях. Принято считать, что ЗИ не-значительно представлена в этимологических словарях русского языка, однако это не совсем так. По нашим наблюдениям, составители слова-рей на уровне интуиции чувствуют звукоизобразительную природу сло-ва, однако в русских словарях чаще всего дается помета “темное”, “спор-ное”, “неясное” слово, тогда как ЗИ отмечается только в явных, несом-ненных случаях.

Подобное этимологизирование ЗИ-слов отмечается и в словарях других языков: “этимологи констатируют их звукоизобразительный статус, но они не идут дальше и не ставят перед собой задачу объяснить характер связи между звучанием и значе-нием этимона. К тому же они, в лучшем случае, рассматривают только эксплицит-ные звукоизображения” (Климова 1999: 145).

Создание русского фоносемантического словаря является насущной проблемой не только русской фоносемантики, но и этимологии в целом. Даже простая фиксация слов ЗИ происхождения, установленных в рам-ках классической (не фоносемантической) этимологии, позволит пред-ставить, какое значительное место занимает ЗИ лексика в составе рус-ского лексического фонда.

Применение методов этимологической фоносемантики расширят этот круг лексики до пределов, которые могут показаться невероятными.

Так, например, 1) наши исследования этимологического гнезда слова «время» (лексема «время», родственные слова и их производные), включающего 198 единиц, показывает, что только на уровне этимологического значения 75, 8 % этих единиц квалифицируются в этимологических словарях как примарно мотивированные. Та-кие как верея, вериги, вервь, ворот, ворота, верать, вереница, вор, веретея, вере-тено, ворок, вороп, верста, вертел, вертеп, верба, верета, веревка, варовина, во-роба, вертеть, вращять, верстак, поворот, сверстник, воронка, створка, затвор, творить, вереница, веревка и др.

Применение методов этимологической фоносемантики позволяет установить, что ЗИ-этимология имеется у 14, 2 % исследуемых единиц; «звуковой» мотив в се-мантике родственных слов отмечается у 28, 6 %; а 57 % единиц, входящих в этимо-логическое гнездо слова «время», соотносятся со ЗИ индоевропейским корнем. Мож-но предполагать, что все единицы этимологического гнезда слова «время» имеют примарную мотивированность (Катаева 2002).

Исследование ЗИ имен 15 языческих божеств ( Сварог, Стрибог, Дажьбог, Род, Хорс, Волос (Велес), Ярила, Перун, Мара, Мо(а)кошь, Див, Мо(а)рена, Лада, Навь, Лель ) показывает, что только в 6, 6 % случаев в этимологических словарях славянс-ких языков отмечаются собственно ЗИ-этимологии, однако у 80 % исследуемых еди-ниц имеется ЗИ-мотив в родственных словах, а в 53, 3 % номинаций языческих богов указывается ЗИ-значение исходного корня. Гипотеза о примарной мотивированности этих единиц представляется достаточно обоснованной, хотя и требует дополни-тельных данных (Воробьева 2002).

Исследование в рамках ФС-этимологии 29 единиц русской метеорологической лексики и 193 этимологически родственных им единиц (всего 222 лексемы), позво-лило установить наличие собственно ЗИ этимологии или «звукового» мотива в эти-мологии у 201 единицы (90, 5%). Пыль, полено, пух, пепел, пламя, пыхать, па-лить, пухнуть, пухлый, пыл, пыхтеть; Дым, дуть, двошить; Ветер, вертел, ве-ретено, ветвь, ворота, вертеть, воротить, веять, ветла, вея; Вихрь, веха, ве--хоть, вить, вихор, вихлять, витый, витать; Туман, темный, тьма; Мгла, мга, мигать, жмурить; Смерч, сморкаться, мороковать, меркать; Морось, мер-кнуть, моргать, мерцать, морок, мерещить; Мороз, мережа, морозить, мер-зить, мерзкий, моргать, мерзость; Метель, меть, мерник, мерить, мету, ме-тать, мотылек, мятеж, метла, мешать; Крупа, кроха, крошить, крупный, крохаль, крушить, крупица, крушина, крошка; Молния, мука, моль, млин, мель-ница, молот, мелю; Буря, бурлить, бушевать, буркать, бурун, бухнуть, бурить, бурчать, бурьян; Пар, парить, паруха, переть, паром, преть и др.

Анализ ФС-аспекта метеорологической лексики приводит к выводу о том, что исследованная нами лексическая группа является ЗИ, причем даже в тех случаях, где в этимологических словарях нет прямого указания на ЗИ.

Интересно, что формально, по данным этимологических словарей, только четыре (из 29 лексем) единицы ( дождь, гром, гроза, буря ) считаются ЗИ, тогда как наши данные свидетельствуют, что все они являются примарно мотивированными. Кроме того, на уровне этимологической семантики старшие (возможно, исходные) значения исследуемых слов в 79, 3 % соотносятся со ЗИ-семантикой (Егорова 2002).

Проведенные исследования 195 единиц русской лексики говорения позволяют утверждать ЗИ-характер лексем, номинирующих речемыслительную деятельность человека. Анализ этимологических словарей показывает, что 94, 96% исследованной лексической группы имеет ЗИ-источник происхождения, т.е. примарно мотивирова-ны. У остальных 5, 64 % единиц в этимологических словарях, на наш взгляд, указана лишь ближайшая ступень эволюции значения и при дальнейшем изучении возможно открыть ЗИ-природу этих единиц.

Дополнительным аргументом в пользу ЗИ-природы исследуемых единиц послу-жило исследование этимологической семантики, которое показало, что 88, 22% ис-следуемых корней индоевропейского, общеславянского, общевосточнославянского и собственно русского лексического фондов имеют значение «звук, издать звук»: из них «издавать звук, крик при помощи голоса» (64, 7%), «звук удара» (23, 52%) ( ЛЮДА 2002).

Эти данные представляются весьма показательными, поскольку даже в невероятно длительной семантической эволюции слов сохраняется достаточно высокий процент ЗИ-мотивации в номинации.

Неоднородность состава данного лексического пласта (первообраз-ные ЗП, междометия, глагольно-междометные формы), которые включа-ют ЗП- и ЗС-единицы, обусловливает различную грамматическую ин-терпретацию ФА и отсутствие единых критериев их разграничения. В выделении междометий актуализируется семантический (чаще эксперс-сивно-смысловой) критерий, звукоподражаний – денотативная природа, а в глагольно-междометные формы выделяются на основании функцио-нального (чаще синтаксического) критерия.

Обычные лексемы абстрагированы от пространственно-временного момента и предлагают взгляд «со стороны», оценивающий эмоцию и анализирующий ситуацию, расчленяющий при этом сам предмет, его качества и действие.

Типичная для ФА редупликация (полная или частичная) является не просто формальным, но и семантическим компонентом, который не только усиливает эмоционально-оценочное, экспрессивное и образное начала, но и несет семантику «здесь-и-теперь», указывая на динамику действия, его существования в «настоящем» времени.

Специфической особенностью ФА является то, что при некоторых типах афазии на фоне утраты нормальной лексики сохраняются инвекти-вы (В.И.Жельвис, в частности, упоминает патологическое скверносло-вие), междометия, ономатопеи, ФА (Жельвис 1997; Воронин 1982), что говорит об их древней природе, о том, что она находятся в самой глуби-не вербальной памяти. Это уже не является собственно речью, ибо сло-воупотребление неконтролируемо, значение утрачивается при сохране-нии оболочки слова, его звучания. Это же подтверждается исследовани-ем таких экстатических форм речи, как иноговорения, камлания сектан-тов, шаманов, кликуш, юродивых и т.п. (Шкловский 1990; Тодоров 1999: 329-340; Коновалов 1908; Вербицкий 1893; Потапов 1991).

Можно говорить, что ФА - это «детство», «колыбель», «младенчес-тво» языка, что косвенно подтверждается данными детской речи и наи-более распространенными теориями происхождения языка (звукоподра-жательной, междометной, ономатопоэтической, жестовой, теорией тру-довых выкриков). Эти единицы наиболее характерны также для устных (исторически более древних) форм речи и фольклорных жанров (Шляхо-ва 1998). Древняя природа форм-аномалий неизбежно приводит нас к признанию тесной взаимосвязи говорения (речи) и других невербальных средств коммуникации (жеста, обряда, игры), которые являются знако-выми системами более древнего, чем язык, происхождения (Топоров 1994; Тодоров 1999; Горелов 1980).

«Если также учитывать, что в начале было не слово-отдельность («словарное слово»), а сверхсложный синкретический комплекс, <...> то оказывается, что этот комплекс есть одновременно и ономатопея, и междометие, и жест, что он столь же абстрактен, сколь и изобразителен и аффективен. <...> Он логичен и иррационален. Точен и неточен. Обманчив и правдив. Он не использует парафразы, тропы и символы. Он является ими» (Сорокин 1999: А-2).

Таким образом, можно говорить о том, что в макрокомпонентной структуре ЛЗ аномалий обязательным компонентом является эмоциона-льно-оценочный, экспрессивный, стилистический и фоносемантический компонент, а в микрокомпонентная структура включает семы «здесь-и-теперь» и «очень», но не содержит категориальных грамматических сем.

Сравнивая макрокомпонентную структуру не ЗИ-лексемы, ЗИ- лексемы и ФА (см. табл. 8), необходимо отметить, что лексемы звуко-изобразительного и незвукоизобразительного происхождения отличают-ся лишь мотивировочным компонентом, тогда как ФА содержат практи-чески все виды коннотативного компонента ЛЗ слова.

Таблица 8

Компонент ЛЗ	Тип единицы
Компонент ЛЗ	Не ЗИ-лексема	ЗИ-лексема	ФА
Мотивировочный (примарно мотивированный)	-	+	+
Эмоционально-оценочный	+/ -	+/ -	+
Экспрессивный	+/ -	+/ -	+
Фоносемантический	+/ -	+/ -	+
Стилистический	+/ -	+/ -	+

Классы ономатопов

Значения корней

Класс ономатопов

Инстанты Континуанты Фрекевен- тативы Инстанты-континуанты Удар, ударять, бить 78 3 44 53 Звук, издавать звук 3 91 31 40 Другие значения 19 6 25 7

Лексическая семантика русских ономатопов. Наши исследования показывают, что в русском языке значения “ударять, рассекать, раскалы-вать” и “звук, издавать звук” соотносятся со следующими значениями и семами, представленными в оппозиции: 1) разделять, дробить на части - гнуть, связывать, вить, делать узел; 2) реальное, рациональное, объяс-нимое - колдовство, чудо, иррациональное; 3) рождаться, жить, сущес-твовать - умирать, погибать, спать; 4) верх, высокий, длинный, гора, выпуклость, шишка, голова - низ, низкий, пропасть, бездна, нога; 5) пре-зирать, наказывать - хвалить, ласкать; 6) большой, толстый, сильный - маленький, худой, слабый; 7) духовное - материальное; 8) физиологиче-ское - психическое; 9) огонь, гореть - вода, мокрый; 10) природное – ку-льтурное; 11) создавать - разрушать; 12) плохой, неправильный, гряз-ный, больной, грустный, страдающий - хороший, правильный, чистый, здоровый, веселый, счастливый; 13) понимать, думать, умный – глупый, бестолковый; 14) богатство, часть, доля - бедность, голод; 15) по-лость, пустота - наполненность; 16) брать, хватать, воровать - давать, наделять; 17) быстрый, ловкий, умелый - медленный, беспо-мощный; 18) люди - животные и многие другие.

Исходя из полученных нами данных, можно утверждать, что в сема-нтике русских ономатопов восстанавливается целостная картина бытия человека во множестве аспектов его проявления.

Попытка исследовать структуру ЛЗ русских ЗИ-слов подтверждает значительный потенциал исследуемых единиц в номинировании окру-жающей действительности: доминирование в структуре ЛЗ коннотатив-ного компонента указывает на дробность, детальность, расчлененность, образность, многоаспектность отражения мира при помощи ЗИ-единиц, что уже подразумевает их многочисленность.

Сравнительный анализ семантики инстантов и континуантов. Сравнительный анализ семантики русских ономатопов проводился на основании сопоставления семантики двух классов - инстантов (удар) и континуантов (тон, шум), которые являют собою оппозицию по призна-ку удар - неудар.

Исследования показывают, что другие классы ономатопов сохраняют систему значений и семантических оппозиций, представленных на уро-вне инстантов и континуантов, что закономерно, ибо денотативная при-рода классов фреквентативов и инстантов-континуантов являет собою сочетание звучаний, представленных в денотатах инстантов и контину-антов. Анализ результатов сравнения семантики двух классов ономато-пов позволяет говорить о корреляции этой семантики с другими класса-ми русских ономатопов.

Исследуемые корни континуантов по преимуществу являются звуко-подражательными и относятся к праславянской эпохе развития языка, тогда как подавляющее число корней инстантов определяются этимоло-гическими словарями как индоевропейские по происхождению (см. табл. 9). Однако качественный состав ФС-групп инстантов весьма незна-чительно отличается от состава ФС-групп континуантов.

Можно выделить следующие семантические группы, присущие обоим классам ономатопов: “говорить, издавать звук”, “бездна, отверстие”, “рожать, произво-дить на свет”, “праздник, группа людей”, “вода, жидкость”, “молчание – конец – смерть”, “удар”, “животный мир”, “физиологическая сущность человека”, “мороз, холод”, “нечистая сила”.

В семантике инстантов есть также группы “выпуклость, шар, шишка”, “душев-ное состояние человека”, которые в семантике континуантов представлены незначи-тельно. Семантика континуантов актуализирует группы “мужчина”, “женщина”, “огонь”, не доминирующие у инстантов (см. табл. 11).

Можно отметить семантическую общность классов инстантов и кон-тинуантов, где следует говорить не о незначительных качественных, а о существенных количественных различиях в семантике исследуемых классов ономатопов (см. рис. 7).

Таким образом, и тон (континуанты), и удар (инстанты) имеют коре-лирующую семантику, что объяснимо: и тот, и другой класс ономатопов примарно мотивированы “звуком, звучанием”.

Архетипическое сознание четко противопоставляет наличие/ отсут-ствие звука, прежде всего связывая это с миром “живых” (этим) и миром “мертвых” (тем).

Однако более показательным в нашем материале представляется не простое совпадение семантики двух классов (континуантов и инстантов) ономатопов, а существование этой семантики на уровне оппозиций, ко-торые отражают существование “того” и “этого” мира на равноправных началах.

Семантика “бездна, отверстие” как метафора смерти “того мира” составляет 16, 8% исследуемого материала, тогда как мотив “рождения” - 15, 8%. Можно гово-рить о том, что на уровне русских континуантов представлена амбивалентная сущ-ность мира, где рождение и смерть существуют на равных правах (см. рис.7).

Более того, они составляют одно целое, поскольку “бездна, дыра, отверстие” в мифологическом сознании является одновременно концом (могилой) и началом (рождением). Тогда как ритуальные коды показывают, что моменты связанные с рождением, рассматриваются как “нечистые”, принадлежащие “тому” миру и требу-ют очищения.

Адекватное соотношение подобной семантики наблюдается на уровне инстан-тов, где семантика рождения составляет 3% исследуемых слов, а смерти – 2, 9%, однако совершенно очевидны количественные различия в представленности этих значений на уровне континуантов и инстантов.

Характерно, что семантика исследуемых классов ономатопов сущес-твует на уровне оппозиций, включаемых в различные отношения (см. табл. 11).

Таблица 11

Семантические Оппозиции	Классы ономатопов
Семантические Оппозиции	Континуанты	Инстанты
Огонь – вода	1, 8 - 5, 8	? - 4, 3
Рождение – смерть	15, 8 - 10, 3	3 - 2, 9
Говорение – молчание	11, 2 - 10, 3	3, 7 - 2, 9
Мужчина – женщина	1, 7 - 2, 3	?
Физическое – духовное	3, 8 -?	1, 3 - 1, 8
Люди – животные	10, 6 - 6, 1	4 - 2, 5
Люди – нечистая сила	10, 6 - 0, 8	4 - 0, 4
Бездна, отверстие – выпуклость, шар, шишка	16, 8 - 0, 1	10, 2 - 9, 1

Очевидно, что если для континуантов семантика амбивалентности смерти и рождения является наиболее актуальной (32, 6%), то на уровне инстантов - составляет лишь незначительный процент (5, 9%).

Можно говорить о том, что для инстантов доминирующей семанти-кой является семантика удара (11, 1%) и бездны, отверстия (10, 2%). Близким по количественному составу является значение выпуклость, шар, шишка (9, 1%), что в совокупности составляет 30, 4% (ср.: семанти-ка смерти и рождения в континуантах – 32, 6%).

Мифологическое сознание придавало удару гораздо большее значение, чем тону. Ср. мотив протыкания, раскалывания в славянской мифологии, где удар представлялся первопричиной всего сущего (Евзлин 1993). В результате удара, рассекающего хаос, бездну, образует-ся дыра, отверстие, полость. В свою очередь, семантика “отверстия, по-лости” дает значение “выпуклости, шара, шишки”, что является регу-лярным семантическим переходом для индоевропейских языков (Маков-ский 1996).

Тон в мифологическом сознании связывается прежде всего с голосом человека или животного или звуком музыкального инструмента (см. рис. 7: “праздник, толпа” - 6, 8%, “животный мир” - 6, 1%), где человек и животное одинаково владеют языком. Здесь очевиден древний антропо-морфизм, где человек отождествлял мир природы со “своим” миром, наделял природное “человеческими” чертами (СМ: 361).

Сравнение количественных показателей семантики инстантов: группы “душевное состояние человека” (1, 8%), которая количественно соотносится с группой “физиологическая сущность человека” (1, 3%) (см. рис. 7). При этом в семантике континуантов группа “душевное состояние человека” в нашем материале не представлена, а группа “физиологическая сущность человека” составляет 3, 2% (см. рис. 7). Ср.: общий процент “душевное” и “физическое” на уровне инстантов – 3, 1%.

Таким образом, тон в языковом сознании существует больше на уро-вне физиологического, материального, осязаемого, тогда как удар равно-правно отражает идеальное, неосязаемое. Возможно, это косвенно свя-зано и с особой представленностью физиологической половой диффе-ренциации человека на уровне континуантов (ср. значение “женщина” - 2, 3%, “мужчина” - 1, 1%; см. табл. 12), тогда как в материале инстантов актуализировано не половое различие человека, а его человеческое (не-животное) начало.

Можно говорить о том, что семантика русских ономатопов отражает не только достаточно полную картину мира, но и отображает действии-тельность в сложном диалектическом единстве.

Представляется, что исследование наивной картины мира на уровне ономатопеи в контексте философской научной картины мира может дать весьма интересные результаты, что, впрочем, достойно специального исследования.

Интересным представляется сопоставление наших данных с данными, полу-ченными А.Моничем при анализе материалов этимологического словаря Ю.По-корного, с целью установления природы коммуникативной единицы протоязыка.

По мнению Ю.Монича, в протоязыке закономерно должно было присутствовать довольно изрядное количество «энантиосемично-многозначных» синонимов, из чего со всей очевидностью вытекает, что одни группы омонимичных корней в праязыковых реконструкциях должны обнаруживать синонимию с другими группами не по отдельным значениям, а должны быть сопоставимы друг с другом в целом по основным семантическим параметрам. То есть там, где мы находим форму с разветвленной омонимией, следует ожидать, что значения этой формы будут в ос-новном соответствовать значениям других подобных форм. На уровне омонимии ав-тор выделяет типичные значения омонимических пар, где около 60 % приходится на значения «бить, рубить, резать, рвать и т.п».; около 50-60 % - на значения «вертеть, гнуться, связывать, ткать и т.п.»; около 50 % - «рычать, кричать, говорить и т.п.» (Монич 2000: 91-95).

Таблица 12

Общая семантика

(на уровне

интегральной

Семы)

О.Мандельштам

Людей, как мух, в сплетенья слов ловлю...

А. Белый

Общие замечания. Психолингвистическая фоносемантика исследу-ет явление звукового символизма в процессе восприятия и производства речи и связана с психолингвистикой порождения и восприятия речи, психолингвистикой развития, суггестивной лингвистикой, этнолин-гвистикой и др.

Р.Барт

Фоносемантика текста

Фоносемантика текста исследует проявление общих ФС-закономер- ностей построения текста (Воронин 1982; Красильникова 197; Проко-фьева 1999; Зубкова 1999; Ивахнов 1987; Татару 1999; Тамарченко 1999; Черепанова 1996; 1999; Шляхова 1998 и др.) и тесно смыкается с лин-гвистикой и стилистикой текста. Значимую информацию по ФС- органи-зации текста дают психолингвистические эксперименты (см. выше).

В процессе денатурализации языкового знака происходит преимущественная утрата примарной мотивированности, но не мотивированности вообще; примарная мотивированность в значительной мере замещается, вытесняется, «компенсируется» секундарной мотивированностью – семантической и морфологической. Происходит перестройка и самой примарной мотивированности: вытесняемая на периферию значения слова, и особенно морфемы, примарная мотивированность тем не менее стойко удерживает центральные позиции на уровне текста (особенно в поэзии) (Воронин 1982: 147-148).

Одним из аспектов изучения звуковой структуры текста является попытка установления изоморфизма между языковой и другими семиотическими системами. Осмысление звуковой структуры текста приводит к сопоставлению семиотических систем литературно-художес-твенных и музыкальных текстов с целью поиска универсальных семио-тических категорий, общих принципов порождения концептуально-эстетической информации в разных семиотических системах (Bense 1967; Mann 1975; Doderen 1975; Фортунатов 1971; Азначеева 1996; Ва-сина-Гроссман 1978; Гервер 1987; Кац 1994; Петрушанская 1984; Шля-хова 1994; Бразговская 2001).

Наши исследования показывают корреляцию музыкального и язы-кового кодов в поэтическом тексте. И музыкальный, и речевой звук являются акустической реалией. Фоносемантика предполагает семантич-ность отдельного речевого звука. Можно предполагать, что музыкаль-ный звук также семантичен вне контекста музыкального целого, поско-льку более древен, чем речевой звук.

Многие исследователи говорят о доязыковом и доречевом происхождении просодических и мелодических характеристик речи, а в наше время сохраняется интонационное родство непосредственно между речью и пением (Павловская 2001; Морозов 1967; Борзов 1985).

Анализ поэтических текстов свидетельствует, что звук различных музыкальных инструментов связан с регулярными ассоциациями, репрезентированными в поэтическом тексте общими мотивами и образами: появление в тексте упоминания о том или ином музыкальном инструменте приводит к появлению семантически близких мотивов, иногда буквально повторяющих друг друга, где «музыкальный звукоряд отображает мирозданье» (А.Белый) ³⁶.

Звучание определенного музыкального инструмента «диктует» авто-рам мотивы и образы, выстраивающиеся в общие ассоциативные цепи.

Для анализа привлекались тексты К.Фофанова «Рыдает и плачет тоскливая скрипка», Н.Гумилева «Волшебная скрипка», И.Анненского «Смычок и струны», В.Брюсова «В ресторане», А.Блока «Уже померкла ясность взора», «Голоса скрипки», «Смычок запел», «Мы были вместе помню я», А.Ахматовой «Вечером», «Ночное посещение», В.Маяковского «Скрипка и немножко нервно».

В поэтических текстах разных авторов, объединенных общей темой (попытка любви и взаимопонимания), решение которой «озвучено» скрипкой, выделяется несколько ассоциативных рядов.

Первый ряд мотивов-ассоциаций во всех индивидуальных поэтических системах связан со слуховой модальностью и этимологически восходит к ЗП-значению: смех, улыбка, поцелуй, бред, гроза, гром, грусть, тоска, ужас, испуг. Второй ряд мотивов-ассоциаций этимологически восходит к первому: вода, мгла, мрак, облако, туман, дым, огонь, печаль. Третий ряд мотивов-ассоциаций, выделяемых во всех текстах, связан с первым и вторым на основании общих сем в значении: безумие, море, ручей, река, память, воспоминание. Четвертый ряд мотивов-ассоциаций имеет мифологи-ческий характер: мотивы вода, река, туман, облако, мрак рождают мотив брака и невесты (липы дремлют в наряде венчальном (Брюсов), невеста рыдает (Гумилев), деревянная невеста (Маяковский); река – память, воспоминание; смерть – брак; смерть – сон; смерть – холод; дым – рай.

Однако все выделенные ассоциативные ряды этимологически и семантически восходят к двум ключевым мотивам всех индивидуальных поэтических систем – дым и туман, которые, в свою очередь, этимологически и семантически восходят к понятиям дух, душа, Бог, с одной стороны, и страсть, мечты, грезы – с другой, что собственно и является темой всех рассмотренных текстов.

Можно говорить о том, что звук музыкального инструмента семанти-чески связан с языковой примарной мотивированностью, поскольку все мотивы образной системы поэтического текста так или иначе восходят к ЗИ-мотиву ³⁷.

Художественного текста

Условно ФС-методы анализа художественного текста можно разде-лить на традиционные (фоностилистические) и собственно фоносе-мантические.

Традиционные методы фоносемантического анализа издавна существуют в поэтике и фонике и заключаются в наблюдении и описании фонетической (звуковой) структуры текста, что в поэтике именуется звукописью, инструментовкой, эвфонией, фонической организацией текста.

Наиболее активно фоностилистические средства языка изучаются в период становления символизма как литературного течения (особенно в России и во Франции), где звуковой символизм становится «материализованной» формой символизма философского.

Фоностилистический анализ традиционно обращается к благо-звучию речи, которое связано с удобным для произнесения и приятным на слух сочетанием звуков ³⁸.

Кроме того, фоностилистический анализ актуализирует лишь изобра-зительно-выразительные и текстоструктурирующие возможности звуко-писи, тогда как смысловые и интерпретационные возможности этих стилистических средств остаются за его пределами. Однако в контексте фоносемантики наблюдение за различными видами повтора открывает новые перспективы.

И.Ю.Павловская рассматривает традиционные виды повтора не только в эстетическом, но и в общеязыковом контексте. Истоки аллитерации как средства организации текста на самом деле более глубоки и восходят к процессу онтогенеза и филогенеза языка на очень ранних стадиях становления. В языке детей следует искать источник редуплицированных форм (геминатов) и аллитерированных повторов внутри слова или словосочетания, характерных и для языка взрослых (Павловская 2001: 73). Включенность осмысления звуковых повторов в этот контекст позволяет выявлять «архаичность», архетипичность авторского мышления и восприятия им действительности. Последователи А.П.Журавлева, проводившие эксперименты на материале русской (Филиппова 1976; Зубова 1980; Сомова 1982; Кулешова 1983; Эткинд 1998), немецкой (Петрухин 1979), французской (Анисимова 1989) поэзии, доказали также наличие собственного ЗС значения в поэтических аллитерациях.

Анализ парономической аттракции (ПА) в поэтических текстах (Григорьев 1990, 1976; Северская 1990) в самом общем виде сводится к следующим операциям: 1) анализ смысловой структуры текста и выяв-ление слова-темы в отдельных фрагментах текста; 2) выявление слов-мотивов для всех слов-тем на основании общих квазиморфем; 3) интер-претация каждого слова-темы за счет значений, привносимых словами-мотивами; 5) выявление композиции особых смыслов, создаваемых за счет ПА на уровне всех слов-тем текста; 6) интерпретация соотношения этой композиции смыслов с общим содержанием текста, его ассоциативно-образного поля; 7) вывод о значимости ПА для интерпретации данного текста; 8) интерпретации текста по данным ПА.

Собственно фоносемантические методы анализа художественного текста можно условно разделить на описательные и экспериментальные.

Описательные методы анализа художественного текста основываются на традиционных научных методах наблюдения и элементарной статистической обработки данных.

Анализ звукоцветовых соответствий в поэтическом тексте вклю-чает несколько этапов: 1) подсчет общего количества звукобукв (глас-ных и йотированных), где ударные считаются за две; 2) статистическая обработка данных и определение доли звукобукв данного цвета на определенном участке текста (строфа); 3) соотнесение цветовой семан-тики текста с его содержательно-смысловой структурой; 4) интер-претация полученных результатов (Журавлев 1991).

Анализ фонетической значимости текста. Компьютерная обработка текстов сводится к следующим операциям: 1) задаются полученные при помощи метода семантического дифференциала признаки звукобукв (например, а – хорошая, большая, светлая, активная, простая, сильная, красивая, гладкая, легкая, величественная, яркая, окру-глая, мужественная, радостная, громкая, храбрая, добрая, могучая; х – плохая, грубая, темная, пассивная, отталкивающая, шероховатая, страшная, низменная, тусклая, угловатая, печальная, тихая, короткая); 2) задается средняя (нормальная) частота звуков в обычной речи; 3) оп-ределяется частота употребления звукобуквы в тексте; 4) сравнивается средняя (нормальная) и полученная частотность употребления звуко-буквы, что позволяет установить высокую или низкую частотность тех или иных звукобукв в данном тексте. Если частотность звукотипа в исследуемом тексте равна средней частотности звука в речи, то данный текст не имеет этих ФС-характеристик; если частотность выше или значительно выше средней частотности, то текст обладает данными ФС-характеристиками; 5) актуализированные высокочастотные звукобуквы сравниваются с семантикой исследуемого текста (Журавлев 1974).

Идеографический фоносемантический анализ (метод поэтической идеографии) состоит из нескольких этапов: 1) поиск в тексте стихо-творения аллитерационных явлений с последующим установлением их анаграмматической парадигмы; 2) идеографический анализ лексико-смысловой структуры стихотворения; 3) выявление ключевых единиц лексического и фоносемантического характера; установление фоносмысловой интерпретанты и соотнесение ее с лексико-смысловой доминантой; 4) интерпретация фоносмысловых вариантов, сведение их к инварианту; 5) вывод о наличии в тексте фонетических смыслов и их характеристика (Казарин 2000: 155, 134).

Анализ доминантности ономатопей (ономатопеический метод) заключается в следующем: 1) методом сплошной выборки выявляются различные виды ономатопов, функционирующих в тексте (ФА и «нормальные» лексемы); 2) при помощи элементарной статистической обработки устанавливается ЗИ лексическая доминанта ономатопов, где выявляется частотность а) ФА или «нормальных» лексем; б) акустичес-ких, артикуляторных ономатопов или ономатопов говорения; 3) соот-несение данных по частотности со смысловой структурой текста; 4) ин-терпретация полученных результатов.

Частотность того или иного типа ономатопов позволяет установить значимость той или иной фоносферы для автора (звучания внешнего мира, звучания плоти или звуки речи), что позволяет расширить возможности интерпретации.

Повышенной частотностью ФС-единиц (особенно ФА) обладают тексты, кото-рые отвечают одному из следующих признаков: 1) тесная связь жанра с обрядом и его кодами; 2) жанры с высокой степенью устойчивости, которая, в частности, связана с религиозной и магической функцией; 3) жанры, которые тесно связаны с древними формами речи или сохраняют ее (загадки, заговоры, паремии, магический, религиозный, детский фольклор и фольклор для детей); 4) высокое эмоциональное напряжение текста, где степень частотности ФС единиц определяется степенью стресса создающего текст; 5) жанры с ограниченным текстовым пространством (паремии, частушки и пр.); 6) тексты, функционирующие в устной форме; 7) детская речь (Шляхова 1998; Шляхова 2001).

Ниже мы предлагаем анализ доминантности ономатопей, при помо-щи которого вскрываются языковые механизмы глубинного уровня, в идиостиле М.Цветаевой, а также в дискурсе былички.

Экспериментальные методы основаны на данных психолинг-вистических экспериментов, которые были описаны выше.

Комплексный фоносемантический анализ представлен в исследовании Ю.И.Павловской, где роман Э.Берджеса «Заводной апельсин» рассматривается в рамках фоностилистического анализа, который дополняется данными психолингвистических экспериментов (Павловская 2001).

Попытка комплексного ФС-анализа текста В.Пелевина «Жёлтая стрела» делается Е.Пориной, где автор пытается объединить основные существующие подходы к ФС-анализу текста (Порина 2003).

Анализ доминантности ономатопей в идиостиле М.Цветаевой. Однажды поэт Наум Коржавин заметил, что «писатели делятся не на волны и направления, а на штуки». Безусловно «штучной» является поэ-зия М.Цветаевой, ибо стоит она в русской литературе особняком, «весь-ма и весьма на отшибе» (И.Бродский). Подобная «перифериийность», «аномальность» свойственна и ее языковому стилю: поэтический язык М.Цветаевой отличается особым пристрастием к употреблению ФА.

Почему для М.Цветаевой столь притягательно то, что стоит на периферии языка, что выходит за рамки «нормального»? Думается, что ответ можно найти в ее днев-никовых записях, относящихся к сороковым годам: «Моя трудность (для писания стихов и, может быть, для понимания) в невозможности моей задачи например, словами (то есть смыслами) создать стон: а-а-а. Словами (смыслами) сказать звук. Чтобы в словах осталось одно: а-а-а. Зачем такие задачи? ». Ср. также ее понимание цели поэзии: «в тетрадь, чтобы не задохнуться».

Признание поэта заставляет идти вслед за звуком и стоном, что означает - погрузиться в сферу фоносемантики, поскольку одним из признаков звукоизобразительного слова является его аномальность (Воронин 1982).

На сверхэмоциональное начало цветаевского стиха указывают все исследователи и критики ее творчества, да и сама М.Цветаева признава-лась: «Безмерность моих слов - только слабая тень безмерности моих чувств».

Ср. также: «рыдание» и «работа на голосовом пределе» (И.Бродский); «Марина часто начинает стихотворение с верхнего “до”» (А.Ахматова).

Эмоции обычно представляют собою целый спектр субъективно недифференцируемых нюансов, которые трудно поддаются передаче с помощью кодифицированных средств (Жельвис 1997: 38).

В состоянии эмоционального напряжения в высказываниях увеличивается чис-ло элементов, которые не несут никакой смысловой нагрузки, поскольку происходит затруднение в выборе слов, отсюда множество паралингвистических «чуждых» звуков, аномалий, инвектив, которые менее всего связаны с содержанием, но несут на себе всю эмоциональную нагрузку речи.

Специфика семантики ФА заключается в том, что они всегда имеют сверхэмоциональное начало, что закономерно, ибо личностная эмоция стремится преодолеть знаковость языка: «когда в припадке нежности или злобы мы хотим приласкать или оскорбить человека, то нам мало для этого изношенных, обглоданных слов, и тогда мы комкаем и ломаем слова, чтобы они задели ухо, чтобы их видели, а не узнали» (Шкловский 1990: 40).

Ср. А- и - рай ! (Куды и вся удаль Му-жайся же, сердце!

А -и -вей ! Давалась, - невемо! Му-жайся и чай!

О - би - рай! ...На тебя не дунул, Не-бесный разверзся

Не - ро - бей! На тебя не вену л. Свод!...

«Переулочки» «Молодец» «Ариадна»

Любая эмоция, переживание включает в себя «здесь-и-теперь» удовлетворение (Василюк 1984: 50). Именно ФА оказываются способны передавать семантику «здесь-и-теперь» наиболее адекватно.

Синкретичность ФА позволяет М.Цветаевой в минимальной языко-вой форме обозначить «сюжет» и эмоцию «здесь-и-теперь» ситуации; передать «ежесекундное изменение жизни» (Ж.Жаккар), ибо «останов-ленное окаменевает» (Р.М.Рильке); способствовать компрессии времени и преодолению разрыва «хронотопа» между читателем и автором.

Ср. Ой! - Молния! Грех - таки... Лбом об землю - чок!

Ой! - Жжет! Стыд - таки.. Да на ветку -

Не - молния! Кхе-кхе-кхе... Скок -

Конь - ржет! Кхи-кхи-кхи... Тут к ней барин! Хвать!

«Переулочки» «Крысолов» «Молодец»

Повышенной частотностью ФА обладают тексты, которые тесно связаны с обрядом и его кодами, древней речью (песни ведьм, заговоры, былички, глоссолалии сектантов, косноязычие юродивых и кликуш, детский фольклор и фольклор для детей) ⁴⁰.

Характеризуя народную песню, В.Ходасевич определяет и сущест-венные черты цветаевского стиля: «чистейшая игра звуками», «причита-ния», «отголоски заговора, заклинания», «отчасти заумна и истерична». И совершенно безусловна вера М.Цветаевой в магическую силу слова, где назвать - значит создать, что не раз привлекало внимание исследова-телей (Ревзина 1991; Жогина 1999) ⁴¹.

М.Цветаева своими текстами творит магию, стремясь влиять на обстоятельства. Цветаева использует «периферийные» языковые сред-ства, создающие иллюзию «заумности», ибо ФА являются типичными для экстатических форм речи (религиозного и магического фольклора), где существуют на равных правах с собственно «заумью», заимствованиями и инвективами (Шляхова 1998) ⁴².

Повышенная частотность ФА характерна также для устной формы существования текста и детской речи ⁴³.

М.Цветаева неожиданно останавливается во времени (вернее, возвращает его назад), моделируя в ограниченном пространстве новый, временно действующий мир, принимая правила игры («понарошку», «на пока»), свойственные этому детскому миру. Однако это, на наш взгляд, отнюдь не является показателем инфантилизма цветаевского поэтичес-кого мира, который столь раздражал В.Ходасевича, поскольку корни этого лежат не столько в «детстве» поэта, сколько в «детстве» языка и человечества ⁴⁴.

Представляется, что это поэтическое моделирование архетипической (детской? дикой? женской? животной? сумасшедшей? ) картины мира, где ФА являются основным строительным материалом столь зыбкой, призрачной, подсознательной и неподотчетной структуры. Об архетипичности когнитивных рядов, позволяющих играть со словами и смыслами, актуализируя неосознаваемые смыслы, говорилось неоднократно.

«Неофициальность», «карнавальность» поэтической картины мира М.Цветаевой, где разрушаются законы «правильного» поведения, коди-фицированного языка, эффективной коммуникации, где «аномальность» с периферии перемещается в центр мироздания, возвращаясь к забытым истокам мифа, обряда, языка, речи, слова ⁴⁵.

Именно этот потенциал ФА использует М.Цветаева в своей поэтической речи, которая всегда, по словам Р.О.Якобсона, «стремится стать непрозрачной».

Из 356 употреблений ФА в текстах М.Цветаевой встречается 159 артикуляторных ономатопов ( кхе, фырк, ой, тьфу ), 11 акустических ономатопов ( бац, дзинь, порх, чок ), 27 подзывных и прочих ФА ( ау, брысь, тсс, цыц ) и 159 единиц имитации зауми, где остранняется обычное слово путем поэтической этимологизации: об-ми-рай, сне-го-вей, рас-стояние, о-снова (см. табл. 13).

Таблица 13

Тип единицы	Артикуляторные ономатопы	Акустические ономатопы	Подзывные и прочие	Имитация зауми
%	44, 6	3, 2	7, 5	44, 6
ед.	159	11	27	159

Количественные данные показывают, что в идиостиле М.Цветаевой актуализируются внутренние (скрытые, имплицитные) процессы жизни физического тела (артикуляторные ономатопы) и «тела» языка (имитация зауми). Ее не интересуют внешние звучания (акустические ономатопы) и обращенность к другому (подзывные и прочие слова). Можно говорит о том, что поэт существует во внутреннем мире, а внеш-ний мир, диалог с ним, ответность в этом диалоге не имеют для нее особого значения.

Очевидна актуализация артикуляторных ономатопов, где выделяют-ся группы непроизводных междометий и номинации собственно органических звучащих движений человеческого тела. По М.Цветаевой, поэт - «утысячеренный человек», в том числе утысячеренный и со сторо-ны «физики тела», которая является значимой во многих поэтических и философских системах (О.Мандельштам, Вл.Соловьев, В.Розанов, Д.Ме-режковский, Б.Поплавский, Г.Марсель, М.Пруст, П.Валери и др.) ⁴⁶.

Особенно заметно отражение «органических» движений и отсутст-вие «интервала» между душой и телом в поэзии М.Цветаевой. ФА явля-ются здесь знаком личного и языкового типа поведения поэта, которые позволяют преодолеть «репрессивно-подавляющую, контролирующую функцию» (Л.С.Выготский) языкового знака, чья роль заключается в репрессии «физики тела», инстинктов как «реального», натурального уровня психики социальным дискурсом (Выготский 1982: 1; Лакан 1995; Фрейд 1991: 1).

Ср. - Ух! Ах, далеко до неба!

- Кто же это там ухнул вдруг? Губы - близки во мгле...

- Просто вылетел из тела - дух! - Бог, не суди! - Ты не был

« Царь - девица» Женщиной на земле!

«В гибельном фолианте...»

Греми, громкое сердце! О друг! Не обессудь!

Жарко целуй, любовь! Прельстись!

Ох, этот рев зверский! Испей!

Дерзкая - ох! - кровь. Из всех страстей...

«Стихи о Москве» « Бессонница»

Существенную роль в поэтической системе М.Цветаевой играют междометия. Как литературный манифест возникает в 1924 году стихо-творение «Молвь», где вся сложность жизни и высота поэзии укладыва-ется в несколько междометий: «Ах с Эмпиреев, и ох вдоль пахот. И повинись, поэт, Что ничего, кроме этих ахов, Охов, у Музы нет». По М.Цветаевой, эти «неодолимые возгласы плоти» и являются сутью жизни и поэзии, «проводниками в душу, а не в пустоту».

Не менее важно для М.Цветаевой исследование не только «физики тела», но и «физики слова», где слово ломается, пробуется «на ощупь», растягивается и сжимается, обрубается и надстраивается по воле и замы-слу поэта. Эти «физические» игры со словом сродни «народной» эти-мологии, где поэт через форму пытается постигнуть сущность, что тоже создает некий трагедийный смысл этого созидающего разрушения. М.Цветаева пробует себя в роли Творца, словом создающего Мир. Эта игра напоминает конструктор «Лего», где из одних и тех же элементов создаются совершенно противоположные системы: машины и люди, деревья и дома, цветы и роботы ⁴⁷.

Пропуск конечного слога или обрубание слова в любом месте, где недоговоренность рождает не только надрыв, незаконченность, но даже момент «смерти» или «рождения» слова, что является абсолютной нормой игрового контунуума, где смерть и рождение суть одно и то же. М.Цветаева словно не знает, где находится она сейчас (в конце или начале), но пытается уловить само движение, обуздать пространство, ощутить (остановить? ) время.

Ср. Лик - в лик, близь - в близь: - Мало этого-то:

«Скажись - объявись! » Рукой писанные

Близь - в близь, жызть - в жисть: Все-то летописи

«Скажи - назо. ..» Поо -

«Молодец» - Присягай, визжат, главсвисту! «Крысолов»

М.Цветаева способна из одного слова создать несколько и несколько слов объединить в одно, что сродни физической жизни тела.

Ср. А - ю - рай, Мертв Полночные страны

А - ю - рей , Царь. Не родится - Пройду из конца в конец,

Об - ми - рай, Вот, в царстве тщеты - Где рот-его-рана,

Сне - го - вей. О - снова. Очей синеватый свинец?

«Переулочки» «Ариадна» «Стихи к Блоку»

Поэтическая этимология воскрешает «забытые» этимологические связи, устанавливает «природный», истинный, «первородный» порядок связи смыслов, который хранится языком, но утрачивается обыденным сознание. ФА для М.Цветаевой - это «до-словный, до-книжный хаос, из которого все рождается и в который все уходит» (В.Шкловский).

ФА позволяют поэту преодолеть семантическую «пустоту» обыч-ных слов, возвратиться к «первоначальной диффузной чувствитель-ности», создать «зримость», «картинность», «зеркальность» конкретно ощущаемого «живого» мира, мира «становящегося», а не «ставшего», ибо движение - главнейшее свойство живой жизни ⁴⁸.

Исследование функционирования ФС-единиц в идиолекте М.Цвета-евой позволяет увидеть не только особенности индивидуальной стилис-тики и языковой картины мира, но и уловить закономерности существо-вания этих единиц в системе языка.

При анализе функционирования ФС-единиц (особенно аномальных) на различных языковых уровнях, в различных типах и жанрах текстов, в различных дискурсах создается ощущение «хождения по кругу», что указывает на универсальные механизмы существования ЗИ в языке.

Анализ доминантности ономатопей в быличке. Устные рассказы о столкновениях человека с нечистой силой (НС) – былички - относятся к несказочной прозе, т.е. говорящий не сомневается в реальности описы-ваемых событий. Сам жанр былички обусловливает её ФС лингвис-тическую природу. Здесь возможно говорить о поверхностном (осозна-ваемом) и глубинном (неосознаваемом) уровне ФС структуры текста, которая связана как с идиостилем и состоянием говорящего, так и с генезисом жанра и его тематикой.

В тексте былички условно можно выделить две группы ФС-единиц: 1) эксплицитно выраженные (звуковая природа единиц обычно осознается носителями языка; слова с прозрачной внутренней формой) и 2) имплицитно выраженные (ФС-природа единиц не осознается; слова демотивированные).

Репрезентация поверхностной структуры текста связана с единицами первой группы и обусловлена прежде всего личностью рассказчика. Лингвистическая репрезентация глубинной структуры «управляется» скрытыми языковыми механизмами, которые не поддаются рефлексии рассказчика, что позволяет обнаруживать архетипические семантичес-кие константы, утраченные в ходе языковой эволюции лексических единиц.

Наиболее значимыми для выявления ФС-механизмов структурирования текста былички представляются единицы с утраченной «звучащей» внутренней формой, поскольку именно значение этимона проясняет древнейшее представление носителей языка о нечистой силе, ее действиях и атрибутике, которые сегодня не осознаются носителями языка.

По отношению к жанровой специфике текста в быличке можно условно выделить также две группы ФС-единиц: 1) дифференцирующие жанр былички и 2) «нейтральные» по отношению к жанру. Условно выделенные «нейтральные» ФС-единицы относятся к лексике, которая функционирует в любом тексте, независимо от его жанровой природы (сказал, говорит, спорить, молвить, ударить и т.п.). Предметом анализа являются те единицы, которые определяют природу и структурируют текстовое пространство былички.

Глубинная фоносемантическая структура. Фоносемантическая репрезентация реальности мира былички. Наличие звуковой «темы» в жанре былички подчеркивает ее реальность, поскольку звук как таковой уже сам по себе является приметой «этого» мира, тогда как «тот» мир молчалив и беззвучен.

В тексте былички нечистая сила начинает «звучать» только тогда, когда перемещается в «этот» мир, обретая черты человека или животного. Однако это перевоплощение аномально: баранговорит человеческим голосом, баранья голова со стуком и грохотом появляется из-под полка в бане, лягушка живет внутри человека, обнаруживая себя икотой; жучок, который пищит «всякими голосами ».

Фоносемантическая репрезентация амбивалентности мира былички. Звучащий в быличке мир амбивалентен. Звуковая структура текста указывает на двойственность, обоюдность, одновременное нали-чие двух миров, что отражается прежде всего на уровне глубинной ФС-структуры текста былички.

Глубинная ФС-структура текста манифестируется на уровне номина-ции животных, в которых предстает нечистая сила: все они имеют ЗИ- источник происхождения (баран, лягушка, жук). Представляется, что олицетворение нечистой силы не зависит от воли рассказчика, пос-кольку все животные тесно связаны с древними обрядовыми кодами ⁴⁹.

Таким образом, обретая облик существ реального мира, которые являют собою амбивалентную сущность (животное/ насекомое и человек одновременно), нечистая сила в быличке маркируется звуком, который аномален для реального мира.

Характерно, что физиологические звучания (жизнь тела), репрезен-тированные в системе языка артикуляторными ономатопами, практичес-ки не представлены в тексте былички, тогда как акустическая ономато-пея (звучания внешнего мира) представлена многообразно и частотно. В нашем материале имеется лишь один артикуляторный ономатоп (икота), который относится к нечистой силе, но обитает она в теле человека. Остальные физиологические звучания связаны с обитателями реального мира, мира «живых»: лошадей, ребенка.

В быличке «угнетены» внутренние (скрытые, имплицитные) процессы жизни физического тела: ее интересуют внешние звучания. «Физика тела» является значи-мой только для человека, тогда как нечистая сила остается неуязвимой при нару-шении ее телесной оболочки, которую она избирает по своему вкусу - превращается в барана, лягушку, жука, мужика, женщину (бабу, девку), ребенка; ходит с проткнутой вилами ногой или остается бесплотной.

Таким образом, отсутствие души и тела у нечистой силы предопреде-ляет неактуальность артикуляторной ономатопеи для былички ⁵⁰.

Характерно, что ЗИ-слова душа и нечистый дух (< и.-е. *dheu – «дышать, дуть»; Черных 1: 275), которые собственно и являются единицей обмена между двумя мирами, этимологически родственны. Это указывает, с одной стороны, на зыбкость границ между двумя мира-ми, их взаимообусловленность и одновременное сосуществование, а с другой – на верования в то, что нечистая сила создана самим Богом. Таким образом, нечистый дух – это обратная сторона души или Святого Духа, их зеркальное отражение (ср., например, в мифологии смену значений правого и левого, а также создание нечистой силы из отражения на воде Бога).

Эта же взаимообусловленность миров в быличке отражена в амбивалентных функциях нечистой силы по отношению к человеку: злокозненность и добродетельность, в крайнем случае безвредность, нейтральность, где вновь наблюдается новое зеркальное перемещение «правого» и «левого».

Нечистая сила может принимать физический облик обычного чело-века, отличаясь при этом определенными странностями, которые также связаны со звучаниями «этого» (но внешнего, а не внутреннего) мира.

Ср.: НС не любит определенную молитву, например, «Иже Херувимы»; не может принести из амбара достаточное количество муки, потому что там « кресты наделаны»; ходит с воткнутыми в ногу вилами; при ее появлении лес нагибается и шумит; изо рта пышет синий огонь.

Характерно, что звуковая природа «странности» перевоплощенного нечистого репрезентирована не только на эксплицитном (непосредствен-ное звучание окружающего мира: молитва, шум), но и имплицитном уровне (ЗИ-происхождение номинации атрибутов, связанных со странностью: вилы, крест).

Фоносемантическая репрезентация материальности нечистой силы. Нечистая сила, которую видит человек, в тексте быличке может не описываться, но она обязательно «звучит» и часто имеет антропоморф-ные или зооморфные признаки: суседко с бородой и топает; мохна-тенький и топает.

Только при помощи звука неуловимая, невидимая и часто бесплотная нечистая сила обретает материальность существования в этом мире: иначе обнаружить нечистых просто невозможно. В быличке нечистая сила часто манифестируется посредством звука, который является для рассказчика безусловным доказательством наличия нечистой силы в «здесь-и-сейчас» ситуации.

Наиболее типичным звучанием нечистой силы в прикамской былички является шум ветра, звук вихря. Прежде всего ФС-сущность былички представлена на уровне символического образа, в котором предстает нечистая сила, передачи речи и действий нечистой силы.

Наиболее часто встречающийся образ нечистой силы в прикамской быличке – вихорь, вихрь, который налетает на человека с пугающими звуками: « взззь », « крылом метет с дороги », «гайками в шары – тики-тики-тики »; взвих; свись.

Следует отметить, что «звучащая» природа этого образа представле-на и на имплицитном уровне: этимон имеет звукоизобразительное происхождение.

Вихрь, вихорь родственно веха, вихлять от и.-е. *uei- *uoi- «вертеться поворачи-ваться». От вить. Родственно вехоть, вихлять, ветвь, витвина. Ср.: словен. Zavit «нарезка», др.-инд. vayati «плетет, ткет» (Черных 1993, 1: 148, 155; Фасмер 1: 324).

Фоносемантическая репрезентация коммуникативных кодов между мирами. Именно звук (голос) является тем знаком, который нарушает невидимую границу между человеческим и потусторонним миром, переводя обитателей этих миров из одного пространство в другое. В сущности только звук (голос) является тем коммуникативным кодом, который и обеспечивает общение и понимание представителей «того» и «этого» миров. Даже «видимость» нечистой силы для человека стано-вится реальной только при наличии коммуникативного акта, или наоборот, только при общении с человеком нечистые обретают видимый облик: так лесной показывается только тому, с кем говорит.

Характерно, что коммуникативные коды между мирами представлены как на уровне человеческой речи, так и природных и других звуков. Выход нечистой силы из небытия «того» мира репрезентируется сменой коммуникативных кодов, которые коррелируют с эволюцией человеческого языка: от жестового языка через звукоподражание и междометие к логическому языку. Степень приближенности к человеческой коммуникации адекватна степени близости общения между человеком и нечистыми.

Сначала общение представлено в виде действий и «звуковых» жестов: баран бегает, доски тар-тар-тар, суседко давит, вихор гайками в шары тики-тики-тики, девочка хыркает, когда чертенок засел в горле, пурга закружилась и завыла, суседко торк карты в руки и затопал, свись – дуга вылетела, лес шумит, гроза гремит и пр. При неизбежности тесного и непосредственного общения двух миров в тексте былички появляется язык человека.

При помощи природных звучаний, криков животных и «заумной» междометной речи нечистая сила обычно предупреждает человека о своем присутствии, как бы предлагая человеку избежать контакта. Если человек не предпринимает никаких действий против нечистой силы, то обычно контакт с потусторонним миром прекращается без особого ущерба для человека.

Однако когда коммуникация неизбежна (обычно потому, что человек нарушает границу миров) - человек пытается противостоять нечистой силе, - то нечистая сила переходит на коммуникативный код, более понятный человеку. При этом выполнение всех условий, предложенных человеку при встрече с нечистой силой, также обусловливает безопасность человека. Однако если человек продолжает сопротивление (проще говоря, не понимает предлагаемого коммуникативного кода), то он подвергается наказанию.

Таким образом, можно говорить о том, что знание человеком ФС- кодов позволяет ему избежать столкновения с «тем» миром и обезопасить себя. Переход нечистых к человеческому языку означает, что человек нарушил границы миров, а потому за пределами «своего» мира должен играть по правилам, предлагаемым нечистыми.

Это еще раз подчеркивает неоднозначность коммуникации между двумя мирами: враждебность нечистой силой по отношению к человеку обусловлена не столько ее природой, сколько тем, что человек не хочет «услышать» этот другой мир, навязывая ему собственные каноны существования. Эволюция коммуникативных кодов от аномальных единиц к системной лексике обозначает переход от «нечеловеческого» к «человеческому» миру.

Характерно, что в тексте былички актуализируются два основных типа звучания: собственно человеческий голос и звук от различного вида ударов, которые соотносятся с архетипическими кодами, репрезентированными на уровне этимологической семантики.

Фоносемантическая репрезентация архетипа нечистой силы. Номинации нечистой силы, явлений и действий, связанных с ней, часто имеют звукоизобразительную природу.

Ср.: Черт < и.-е. *(s)ker- *(s)kor- “резать, обрезать, отсекать” (Черных 2: 384). Колдун, колдовать < и.-е. *kel- *kol- «говорить, звать, кричать» (Шанский II, 8: 196-197; Фасмер II: 287-288). Порча < и.-е. *per- *por- “перемещать(ся), пронзать” (Черных 2: 58-59). Нечистый, нечисть < чистый < и.-е. *skei- “резать, обрезать, отсекать ненужное” (Черных 2: 391).

Таким образом, этимологически выделяется два исходных ЗИ- значения этимона: 1) «говорить, кричать, издавать звук» и 2) «разрезать, отсекать, пронзать». При этом значимым представляется то, что «голосовой» мотив относится к человеку, который общается с нечистой силой, а мотив «рассекания» - собственно к нечистой силе.

Этимологическое исходное значение вновь указывает на перемещение миров, их амбивалентность, поскольку сотворение мира Богом также связано с идеей «разрывания, рассечения, разрезания» или сотворения Мира словом.

Следует отметить, что именно табуированные названия нечистой силы (леший, суседко, лесной, банник и пр.) имеют внутреннюю форму, далекую от названных исходных значений.

Не случайно и то, что значение этимона коррелирует с семантикой действий и атрибутов, связанных с нечистой силой, которые представлены в тексте былички.

Фоносемантическая репрезентация функций и атрибутики нечистой силы. Звук удара и голос (слово) рассматриваются в мифологии как первопричины всего сущего. Ритуальное расчленение связано в языческой традиции с главным религиозным обрядом – жертвоприношением, которое предполагало ритуал отрубания, разрезания, протыкания, удара топором, ножом, рогом, копьем и т.п.

Однако этот же ритуал является «жертвоприношением» и нечистой силе, когда наведение порчи и установление коммуникации с другим миром связано с рассечением плоти или протыканием, ударом. При этом порча могла наводиться или связываться с говорением, голосом ⁵¹.

Фоносемантическая репрезентация защиты от нечистой силы. Одновременно с тем, что протыкание, расчленение, разрезание, отрубание или говорение являются типичным действиями нечистой силы против человека, эти же действия являются и типичными действиями человека против нечистой силы, что снова возвращает нас к идее амбивалентности мира, представленного в быличке ⁵².

Нож и другие металлические предметы в народной традиции – лучший оберег от нечистой силы (ср. также протыкание вампира осиновым колом), средство для снятия порчи и прерывания коммуникации с другим миром. В прикамской быличке средствами защиты от нечистой силы и коммуникативным кодом с «тем» миром являются нож, вилы, медная пуля, ножницы, лом, топор, коса.

Исследование глубинной ФС-структуры текста былички подчерки-вает архаичную природу как самого жанра, так и текстовой семантики былички.

Поверхностная фоносемантическая структура. Поверхностная ФС структура текста былички представлена прежде всего на фоничес-ком, семантическом и структурно-синтаксическом уровне организации текстового пространства.

Фоническая организация текста былички представлена на уровне фоностилистических языковых средств, которые являются типичными для организации фонического пространства художественного текста.

Ср.: 1) ассонанс: д у ло т у да с у н у л; Свадьб у т у т о дн и с о б и рал и, а ег о в и дн о чем-т о п оо б и дел и; г о л о с о м г о в о рит; Н е д е лю н е п и л и, н е е л и, Стоял и в ч и сты елк и выход н е в и д е л и; 2) аллитерация: б а р а- б а р а, - гово р ит б а р ан; в и л ы-то в идел; ве рт и т, тр ясе т, к р ичи т; 3) редупликация: тар-тар-тар, топ-топ, тики-тики; 4) рифма: Осиное жало, пчелиное жало, чтобы колдуну рот зажало; Едет бог по гнилой границе на железной колеснице, колесница вертится; Колдун, колдуй свой х..й; Не колдуй, а п..здуй; 5) звуковая тавтология: тар-тар-тар доски с тар гали; топ-топ-топ топ чик; крест ь я не крестя тся; гр оз а – гря нет – з агр емело - гр омыхнет; 6) паронимическая аттракция: гроб – горб унья; гар мошк а заи гра л а; в ты кал и в кал; неч ис т а я си л а; тер п ел – с трел яю т; 7) звукоподражания: бара-бара, о-о-о, а-а-а, тики-тики, свись, тар-тар-тар, топ-топ, взвих; 8) звуко-символизм: ч е р т, ви х о р, не ч исть, где актуализируются «плохие», «агрессивные» звуки.

Структурно-синтаксическая организация текста былички. Кроме того, ФС-единицы в быличке выполняют функцию структурно-синтаксической организации текста, маркируя в текстовом пространстве завязку, кульминацию или эмоциональный пик рассказа. Менее актуальны ФС для экспозиции и развязки.

Семантическая организация текста былички. Не менее важную роль играют ФС-единицы в организации семантической структуры тек-ста, являясь средствами создания семантической изотопии. «Сильные» позиции в тексте былички прежде всего репрезентируются на уровне ключевых слов, которые порой даже навязчиво повторяются в линейном пространстве текста.

Устная форма существования жанра былички обусловливает активность функционирования в ней аномальных «звуковых» форм (междометий, звукоподражаний, междометных и звукоподражательных предикативов и пр.).

Подобные единицы характерны для жанров, которые отличаются высоким эмоциональным напряжением текста. Именно эмоциональное «Я» рассказчика определяет степень насыщенности текста ФА, посколь-ку тексты быличек могут составлять значительный корпус слов всего текста или содержать лишь отдельные «вкрапления».

Характерно, что частотность ФА в тексте былички напрямую связана с прост-ранственно-временной структурой текста: чем дальше во времени и пространстве описываемое событие, тем меньше аномалий содержит текст.

Кроме того, на частотность этих единиц влияет степень личной причастности к событиям, происходящих в быличках: актуализация и повышение частотности ФА происходит в соответствии со шкалой «однажды/ давно это было/ еще до революции» - «один мужик/ люди рассказывал/ сказывали» - «мамка/ бабушка/ сестра/ соседка рассказывала» - «я».

Можно говорить о том, что степень «звучности» текста былички на-прямую связана с личной причастностью к «здесь–и–теперь» пережива-нию эмоционального стресса от встречи с нечистой силой.

Таким образом, исследование ФС-организации текста былички по-зволяет считать ФС-единицы и приемы принципиально значимыми для данного жанра. Именно жанр былички обусловливает необходимость ФС-организации текста как на глубинном, так и на поверхностном уровне, что связано как с идиостилем и состоянием рассказчика, так и с генезисом жанра и его тематики.

Можно также предполагать, что глубинная ФС-структура текста, не поддающаяся рефлексии рассказчика, является тем лингвистическим источником, который позволяет обнаруживать архетипические семанти-ческие константы, утраченные в ходе языковой эволюции лексических единиц.

Исследование ФС-структуры былички позволяет говорить о том, что архаическая семантика текста не зависит (не изменяется и не утрачивается) от личной фантазии и лингвистических пристрастий рассказчика, что еще раз указывает на устойчивость и, следовательно, древнюю природу исследуемого жанра.

Все это, в свою очередь, позволяет предполагать, что единицы ФС- уровня языка являются тем коммуникативным кодом, который формировался в глубокой древности, являясь наиболее адекватным средством для эффективной коммуникации «того» и «этого» миров как в древности, так и сегодня.

Таблица 14

Разновид-

Ности речи

Значение «ударить» выражено

Термины и понятия

арг. – арготическое ФА – фоносемантическая аномалия

военн. – военное диал. - далектное

ЗИ-слово - звукоизбразительное слово ЗИС - звукоизобразительная система

ЗИ – звукоизобразительность, языка

звукоизобразительный ЗП – звукоподражание,

ЗП-слово – звукоподражательное звукоподражтельный

слово ЛЗ - лексическое значение

ЗС-слово - звукосимволическое слово разг. – разговорное

ПА – паронимическая аттракция ФС – фоносемантический

сленг. – сленговое ФЕ - фразеологизм

Словари

АС, Акчимский словарь – Словарь говора деревни Акчим Пермской области: В 3 вып. Пермь, 1984-1995.

Ахмет. – Русский мат: Толковый словарь/ Составитель Т.В.Ахметова. М., 1996.

БАС – Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М., 1948-1956.

Балд. – Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона/ Авторы-составители Д.С.Балдаев, В.К.Белко, И.М.Исупов. М., 1992.

Бык. – В.Быков. Русская феня: Словарь. Н.Новгород, 1992.

Даль – В.И.Даль. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978-1980.

ЛЭС - Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

НФС – Новейший философский словарь. Минск, 2001.

СМ – Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995.

СПГ – Словарь пермских говоров: В 2 т. Пермь. 2000.

ССГ, Соликамский словрь – Словарь говоров Соликамского района Пермской области (Словарь соликамских говоров). Пермь, 1973.

СРНГ – Словарь русских народных говоров: В 27 вып. М., 1977.

Фасмер – М.Фасмер. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1986 - 1987.

ФСРЛЯ – Фразеологический словарь русского литературного языка конца XVIII-XX вв. М., 1995.

ФСРЯ – Фразеологический словарь русского языка/ Под ред. А.И.Молоткова. М., 1986.

ФСПГ - Прокошева К.Н. Фразеологический словарь пермских говоров. Пермь. 2002.

ЭС - Шейнина Е.Я. Энциклопедия символов. М.; Харьков, 2001.

Черных – П.Я.Черных. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. М., 1993.

Шанский - Этимологический словарь русского языка/ Под ред. Н.М.Шанского. М., 1982. Т.2, вып.8.

Юган. – И.Юганов, Ф.Юганов. Словарь русского сленга. М., 1997.

Языки

Англ. – английский Лат.- латинский

Блр. – белорусский Болг.- болгарский

Голл.- голландский Др.-инд.- древнеиндийский

И.-е. – индоевропейский Итал.- итальянский

Карельск.- карельский Лит.- литовский

Нем.- немецкий Польск.- польский

Сербохорв.- сербохорватский Слвц.- словацкий

Словен.- словенский Укр.- украинский

Фр.- французский Коми-перм. – коми-пермяцкий

ã Символы в моделях ономатопов: FRIC – фрикативный; R – вибрант; VOC – гласный; PLOS – взрывной; AFFR – аффриката; SON – сонорный; лаб. – лаби-ализованный; лат. – латеральный; наз. - носовой; гл. - глухой; зв. - звонкий; ( ) – необязательность стоящего внутри скобок элемента.

Основы теории фоносемантики

Проблемы семиотики и фоносемантика ……………………….. 11

Проблема происхождения языка и фоносемантика ……………. 28

Проблемы онтогенеза и фоносемантика …………………………… 39

Основные понятия фоносемантики ………………………………….. 41

·Общие замечания (41). ·Основные принципы фоносемантики (43). ·Основные законы фоносемантики (44).

Звукоизобразительная система русского языка…………………… 46

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Последнее изменение этой страницы: 2019-06-08; Просмотров: 266; Нарушение авторского права страницы