В АУЛАХ РЕДКО КТО ЗАСИЖИВАЕТСЯ ДОПОЗДНА

ДЕРЖАТЬ ВОЛКА ЗА УШИ

Автор: Амадулаев Эдвард

 

Владивосток 2016

ДЕРЖАТЬ ВОЛКА ЗА УШИ

Автор: Амадулаев Эдвард

 

Владивосток 2016

В АУЛАХ РЕДКО КТО ЗАСИЖИВАЕТСЯ ДОПОЗДНА

Есть два народа - бедные и богатые.

(народная мудрость)

 

Тусклый свет редких фонарей, на этих улицах, то единственное что служило хоть каким-то ориентиром в наступившей непроглядной тьме. Солнце зашло и темень, порождение ночи захватило огромный город. Вкупе с едким удушливым смрадом черное зло сражало и окутывало с ног до головы. Липкими бездушными пальцами, обхватывая, оно заставляло глаза слезиться, беспросветностью своей затыкало рот, а потому не было никакой возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни выкрикнуть. Черная масса ночной городской улицы накидывалась, и словно туман обволакивала, превращая человека в черный бездушный уголь. Так эта тьма калечила любого, так эта тьма эта всегда привычно действовала. Человек что жил здесь, думал об этом все время. Человек рассуждал о том, что только лишь ночь схватывала и душила, и ранила душу как иную доброту, заставляя кровоточить ее грязным соком.

Любому казалось, что если ночью прислушаться, то отчетливо будет слышно, как хор чистых душ поет заупокойную мессу по нему. Человеку думалось, что перед тем как погрузиться в эту темноту, он должен сначала проникнуться нестройным хором доброты человеческой растворившейся в темноте и на миг обретшей голос. Только когда хор кончал, человек закрывал глаза и становился слугой зла. Человек всегда находил всему объяснение и оправдание. Даже собственным слабостям, даже собственному злу, творимому только им одним не подчиняясь ни чьей воле. Человек видит тусклый свет редких фонарей вокруг, которых соблазнительно слетались мотыльки. Мотыльки, что желали спастись от темноты, но каждый из них направлялся на верную погибель. Это была злая насмешка, пытаясь, спаситесь от пожирающей их темноты, они умирали, сгорая на свету и падая в зените яркого огня. Фонари же словно в насмешку лишь подмигивали их смертям. Продолжая бороться за свое право освещать непроглядную тьму и не желая сдаваться, не желали никому помогать, оттого невольно убивая что-то незначимое для них. Фонарям нужно было озарить весь данный всепоглощающий мрак. Темнота, которая с каждым разом подступала все ближе и ближе, обжигалась, и отступала назад, чтобы снова через некоторое время приблизиться к своему врагу. Фонари были, словно стражи что не давали пустой ночи захватить весь свет.

Адам задумался. Возможно, и он вот так же излучал свет в темноте и во всем этом черном мире он пытался светить. Вся его жизнь это чернота, что пыталась поглотить его, а он такой же одинокий фонарь, который развевал эту тьму своим светом и пытался не уступить в борьбе света и тьмы. Адам все время смотрел в эту бесконечную черную пропасть. Смотрел, пытаясь разглядеть свой путь. Смотрел, чтобы увидеть где-то свою судьбу. Он сам себе освящает дорогу и рано или поздно он разглядит то, что по праву даровано ему. Адам ни в коем случае не сдастся. Не потерпит поражение, в то время как другие перестали бороться и сдались. Он продолжит светить, не смотря ни на что, в то время как других подкосили, подставили им подножку, разбили их, заставив упасть и уже не подняться. Он продолжит гореть ярче всех остальных, и стоять особняком ото всех. Если он не уступит и продолжит искать свой путь, озаряя при этом светом вырвав свое сердце из груди, возможно, что он вселит в кого-то надежду.

Надежду? Надежда! Не все ли еще потеряно для него? Может, есть еще надежда? Вопрос, который Адам задавал сам себе в последнее время все чаще. Вполне возможно, что все обстоит совершенно иначе. Фонарь — это не его напоминание о том, что ему ни в коем случае нельзя сдаваться, не смотря ни на что. Фонарь это не его символичный ориентир в темноте жизни. Нет, это не маяк что светит ему как кораблю, чтобы он не заблудился на волнах сильного безнадежного шторма. Фонарь это наоборот свечка, которая стоит над ним. Ее поставили в его честь, его и всех таких же, что сейчас находились перед своим камнем. Перед ними был камень, а дальше дорога их судьба такая длинная, неаккуратная, с ямами. Быть ли ему в порабощении у своих невзгод и дум и продолжать ли противоборствовать ему всем его тяготам? Свеча только лишь покачнулась на ветру.

Может, есть еще надежда?! Вопрос, который постоянно тревожил Адама. Может, есть надежда – вопрос, который скрывает для каждого бедняка бесконечные горы необъемлемых желаний. Может, есть надежда мантра, заклинание, вылечивающие все недуги и мотивирующие на любой самый героический поступок. Может, есть еще надежда, фраза которую выговаривали везде всегда, и все, начиная от юношей и девушек и заканчивая преклонными стариками. Каждый ждал надежду. Каждый верил в нее. Может, есть еще надежда фраза, которую шептали местные в то же самое время, когда эту же самое выражение выкрикивали не местные, пока богатые в разговоре употребляли этот вопрос как затравку для бедных.  

Может, есть еще надежда, об этом гласил плакат, на котором был изображен еще один не местный. Национальность у него была не такая как у Адама, но все же он тоже был не местный житель. Молодое и холеное лицо улыбалось с множества плакатов. Довольный своей сытой жизнью он задавал этот вопрос как-то лениво и неискренне, словно с издевкой. Адам, тревожимый, никак не мог понять, для чего в этом бедном районе вообще вывесили эту политическую агитку, надсмехающуюся над не местными и над местными. Грубая шутка, растиражированная в таком огромном количестве которой здесь никого уже не проймешь.

- Чего ты улыбаешься? Может, есть еще надежда. Для таких как ты детей богатых родителей, конечно же, есть и не просто надежда, а целый корабль, плывущий к берегам вашего денежного счастья. Надежда это просто гулящая девка, которая идет к тем, кто больше платит. Она уж точно не одарит таких людей как мы, своим драгоценным вниманием! Фонари – маяки жизни! Как же! Вот ерунда-то! Это в своей-то пустой жизни или в жизни тех, кто живет на этой улице. Все это сказки вообще для всех людей, живущих в их личной непроглядной тьме. – Адам негромко выругался. – Вот смеху-то! Ребята бы и не поняли, если бы услыхали, о чем я рассуждаю и как ругаюсь на местном языке. Здесь. Стою посреди улицы, смотрю на плакат и ругаюсь. – Адам сплюнул перед собой, после чего набрал полные легкие горячим летним воздухом. На улице было знойно и необычайно тихо, словно и ветра в этом крупном городе у моря никогда и не было. Вокруг царствовал раскаленный дух.

Что зима, что лето, все здесь одинаково непригодно для человека. Летом изнываешь от невыносимой жары, зимой от властвующего холода. Нет золотой середины. И почему из всех дыр на планете его семью занесло именно сюда? Разве что только после войны это место было одним из самых привлекательных для него и его семьи беженцев, да и тут уже обосновались некоторые их родственники. Вроде как удобное место чтобы переждать бурю войны царствующей на его родной земле. Адаму припомнилось, как тяжко было здесь им первое время, не то, чтобы сейчас было лучше, но все же. Хоть от родственников помощи было немного, но помогли обосноваться, и на том спасибо, а дальше же прожили все время как-то худо-бедно. Прожили столько, что слово выждать стало словом жить. Хотя какая это жизнь? После войны здешние эти трущобы уже не были страшны только одним, тем, что с неба на голову внезапно не упадет на тебе быстрый билет в загробный мир, а так вышло, что поменяла его родня шило на мыло. Здесь тоже была война, может, конечно, не такая как на родине, но суть та же, если не хуже. На родине ты всегда знаешь, кто друг, кто враг, кто предатель, а здесь, поди, разбери. Все здесь разворачивается в мирное время на улицах города без объявления. Обороты не собиралась сбавлять, а наоборот жернова, что мололи людей, только лишь усиливались, и людям по большому счету было плевать на это. Плевать бедным в своей мелкой суете, плевать состоятельным, потому что беды не видно, плевать и власти и безвластию. Этот конфликт стал нормой жизни здесь. Страну нельзя назвать обескровленной, только лишь потому, что в ней нет открытого конфликта. Конфликта уносящего жизни молодых людей. Конфликта разрушающего жизни и семьи. Если нет глубинных мин, это не значит, что тебе не должно быть страшно выходить на улицу. Адаму как любому адекватному человеку, человеку, пережившему уже в сознательном возрасте ужасы войны, ни в коем случае не желалось уничтожать себя на улицах этого города. По идее отец и мать увезли его с исторической родины, для того чтобы спасти. Только вышло все так, что они попали из огня да в полымя и самое ужасное было то, что Адам ничего не мог с этим поделать. Не желание следовать тому течению, что все больше и больше его сносило с его жизненного пути, заставляло Адама разрываться, изнутри превращая в сплошной комок противоречий. Не только чужие, но уже и близкие и любимые ему люди стали ввязываться в эту городскую войну, которую ему хотелось оставить где-то в стороне, не желая быть вовлеченным в нее. Пусть он не сможет ее остановить, то хотя бы убежать со всех ног от этого закрыв при этом глаза от страха всегда можно. Но пока этого не происходило, так что, какая тут надежда.

В начале улицы послышались родные для Адама звуки народных мотивов. Приятно защемило где-то в глубине него. Сердце стало биться чаще. Думы и тревоги отступили, и Адам чудесным образом сразу же воспарял духом. О, воистину эта волшебная сила. Каждый раз, когда Адам слышал искусство звучаний с его национальным колоритом, то всегда чувствовал единение со своей давно для него потерянной родиной.

- Эй, может, станцуешь для нас братишка, а мы тебе за это подкинем немного деньжат! – выкрикнул водитель автомобиля на родном для Адама языке. – Ребята не скупитесь, сейчас Адам станцует. - Старая темная машина остановилась на дороге. Привезенный из-за границы европейский автомобиль (границы страны, откуда был автомобиль Зелимхан – хозяин автомобиля с трудом бы показал) представляла собой особую ценность. Как сотни лет назад его предки любили коня и джигитовку, так и сейчас Зелимхан наследник высокого искусства верховой езды знал все то, что ему надо было знать, а именно модель автомобиля и лошадиные силы, разгон, все слабые и сильные стороны. Европейский автомобиль, стекла которого были затемнены и занижен почти до самого асфальта, чтобы высекать искры, из разбитых дорог утоляя нездоровую страсть водителя, всегда удивлял Адама.

Зелимхан был просто ненормальным с какой-то присущей ему жаждой к совершению противоправных действий эдакий настоящий ночной кошмар любого цивилизованного мира, воспитанный этим же цивилизованным миром. Рядом с ним находился его двоюродный брат Висхан. Оба были одного возраста и на два года старше Адама. Висхан, наверное, самый спокойный из их компании, в отличие от двоюродного брата не был так импульсивен и напротив просил всегда Зелимхана не лихачить аз рулем. На заднем сидении расположился младший брат Зелимхана – Сулейман, который и открыл дверь, для Адама приглашая его в автомобиль. Сулейман – был самым младшим из их компании, и по праву считался любимчиком. Такой талисман команды. Молодой, веселый, в чем-то даже наивный, но глубоко верующий и тщательно изучающий свою религию, он единственный, кто меньше всех проводил время на улице, и больше в святилище для молитвы или дома за изучением религиозных книг. Из всех братьев Зелимхан любил его больше всех, потому что он был так же и самым младшим в его семье, и, по его мнению, самый талантливый, правда традиционное воспитание не позволяло ему показывать свою любовь и заставляло наоборот быть всегда строгим с ним. Отчего сейчас Зелимхан прикрикнул на него:

- Чего ему дверь открыл? Он же еще ничего не сделал! -

- Да ну тебя! - проговорил шутливо Адам, после чего сделал несколько шагов к автомобилю, но приблизившись достаточно близко увидел, как дверь перед ним захлопнул Зелимхан. Настроение у водителя переменилось.

– Нет, так не пойдет брат. Я же говорю, чтобы сесть в этот автомобиль надо тебе будет станцевать. Еще ты не разучился, а? Помнишь, как дома, когда подъезжаешь, а малыши отплясывают, и ты даешь им угощение или ты уже совсем все позабыл? – Зелимхан подначивал своего приятеля. – А то если ты все позабыл, так мы тебе все напомним разом. Ты ведь и говоришь то периодически уже только на местном языке, а на родном иногда так коверкаешь слова, а иногда и просто не договариваешь, потому что и слов не знаешь, в общем, говоришь, что тебя и не понять уже! -

- Я хотя бы дома бываю, а ты, когда последний раз был? Когда драпал от солдат? – ответил ему Адам и, открыв дверь, быстро сел в машину. Конечно же, это была дружественная шутка. Адам всегда считал Зелимхана ни сколько даже другом, сколько близким родственником, братом, хотя и был тот всего-навсего из одного с ним рода, на которые делилась вся их нация. Поздоровавшись со всеми и потратив несколько минут на расспросы о здравии родственников и близких, а также о положении дел каждого - Зелимхан продолжил начатый диалог:

- Ладно, красавчик, надерзил ты мне, так надерзил! А знаешь ли, ты Адам что? –

- Что? – переспросил земляк.

Зелимхан развернулся к нему лицом, широко улыбнувшись, ответил – я любому другому даже родному брату за такие слова навешал бы хорошенько, а может даже, - и он похлопал себя по поясу – пустил бы ему пулю прямо в лоб! Слова не шутки и ты сам знаешь об этом. – Зелимхан снова отвернулся и стал смотреть на друга через зеркало заднего вида, ожидая от него ответа. Глупая словесная перепалка между двумя друзьями, хоть и была беззлобна, но все же могла затянуться надолго, так как каждый не желал оставлять последнее слово за другом и обязательно должен был что-то ответить на очередную колкость в свой адрес.

- Только ты их сам бросаешь очень неосторожно, что сам первый получишь пулю – огрызнулся Адам – Что насчет тебя, то может ты  и стрельнул бы только вот не в лоб, а в спину или все-таки нет? – Адам продолжал изводить товарища.

- Смешно. Смешно. Ничего не скажешь. Только вот напомни мне Адам, когда ты вдруг стал таким дерзким? Я вот что-то не припоминаю этого в тебе, – сказал Зелимхан и снова развернулся – Знаешь, раньше за такое в нашем далеком краю отрезали нос. Сказать кому-то такое значило нанести страшное оскорбление – он оскалился.

- Много что было раньше! – нарушил беседу Висхан – Поехали уже! Не охота слушать, как вы будете друг с другом состязаться до утра в словесной перебранке.

Автомобиль тронулся, проезжая вдоль ряда однотипных двух и трехэтажных домов, построенных еще полвека, назад и теперь служивших жилищем для бедного и неблагополучного населения этого города. Любому, кто хотел затеряться в этом городе, такая прописка, конечно, в плюс, но молодому человеку, который мечтает жить спокойной жизнью такие районы — это сущий ужас. Хочешь, не хочешь, но, чтобы выжить ты должен приспособиться к условиям выживания в этих каменных безликих джунглях, кишащих на каждом углу опасностью и населенных настоящим сбродом.

Есть, конечно, такие кто словно специально родился для жизни в таком районе, и которым ничего другого не остается, как смириться со всем этим и впоследствии они даже остаются довольны своей так называемой жизнью. Проживают они весь свой отведенный срок, сталкиваясь ежедневно со всеми реалиями и умирают, кто раньше, кто позже так и не вырвавшись из этого порочного круга и не сумев, что-то привнести значимое в свою жизнь. Есть же те, кому это не по нраву, и они вынуждены жить бок о бок со всей этой нетерпимостью, насилием, со всей этой несправедливостью, впитавшейся в воздух этих переулков. Адаму подумалось, что, наверное, и невозможно представить людям из благополучных районов, каково это жить здесь. Они словно с другой планеты, а такое для них чуждо и непонятно.

Есть, конечно, те, которые вырвались и добились успеха, но это случалось так редко, и было больше похоже на басню местных выпивох. Сами же такие люди чаще всего менялись в худшую сторону, забывая то, откуда они пришли, и словно открещиваясь от всего этого как дурной сон. С другой стороны Адам их понимал. Кому лежа в теплой постели перед большим телевизором с полной тарелкой еды охота вспоминать про такое. Кто бы вспомнил, что твои родители переехали из одного ада в первое, по их мнению, удобное место, только, прямиком в чистилище.

Вся семья Адама очутилась в самой эпидемии наркотиков, неустроенности, социальной нестабильности, уличной преступности и беззакония местных властей. В чем вина родителей ведь всего чего они так хотели так это съехать от неоправданных, по их мнению, военных действий прочь. Думая сбежать от всей этой ужасной военной жизни в поисках оазиса, что приютил их хотя бы на время. Желая начать все заново под солнечным небом далекого от войны города, они наткнулись на это прибежище. В результате семья с маленьким ребенком оседает в проклятых трущобах, бок о бок с множеством таких же оторванных от нормального бытия людей и теперь суровая жизнь стала обыденность. Целых семнадцать лет вся семья Адама балансирует на грани безумия. Вот что значит иногда положиться на удачу. Когда кругом надвигается большая буря - ты хоть полагайся наудачу, хоть нет - тебя либо накроет с головой, либо заденет, либо пронесет, но отпечаток все равно оставит. В любом случае бесследно для тебя это не пройдет. Всегда можно сделать вдох как можно глубже и авось все перенесешь. Только что делать, когда ты молод, оторван от родных мест, а новое место ты не можешь назвать домом, так как здесь для всех ты потенциальный преступник и чужак, а про историческую родину тебе вообще лучше позабыть?! Что делать, когда ты еще не научился переживать бурю и отделять зерна от плевел и все тебе кажется либо плохим, либо хорошим и даже не знаешь, когда наступит тот момент чтобы набрать воздуха в легкие как можно больше?

- Надо сначала заехать поесть, а Зелим? – предложил Висхан, когда они покинули предел спального района, где жил Адам. – Есть охота донельзя!

- Разве я не хочу? У самого живот уже сводит. Адам, ты что-нибудь будешь? – Зелимхан резко свернул по направлению к парковке одной из недавно открывшихся маленьких кафешек, стоящих прямо возле дороги. Адам хотел было ответить, но вспомнил, как до этого кафе здесь была другая забегаловка, где так же подавали фаст-фуд, и где на этой же самой парковке произошла трагедия. Тогда какой-то парень подъехал с машиной полной детей, желая их накормить не полезной пищей, пока их мать не знает об этом. Парень был сам еще совсем молодой, сущий ребенок, может и не отец им даже, а вовсе старший брат такой он юный был. Повел всю эту кричащую и веселящуюся ораву, а следом из-за угла подъехал автомобиль без номеров, в котором находилось несколько молодых парней. Они следили за парнем с детьми и ехали за ним до места остановки. Адам хорошо запомнил их, так как все трое были его соседи, жили в соседнем доме. И вот двое выскочили из автомобиля набросились на этого парня для того чтобы ограбить и забрать ключи от машины. Дети раскричались, расплакались, хозяин машины начал сопротивляться вместо того чтобы отдать сразу все, что потребовали от него. Один из нападавших выхватил пистолет, прогремел выстрел, после чего еще один. Все произошло так быстро в какие-то доли секунды, что никто ничего и не понял. Просто два громких взрыва, после которых наступила тишина. Даже дети замерли в оцепенении. Парень рухнул замертво, грабители начали шарить по его телу, и внезапно один из детей набросился на них. Прогремел очередной выстрел после, которого грабители побежали к своему автомобилю. Вот что врезалось сильнее всего Адаму так это то как просто были отняты жизни двух людей. Без войны, без бомб, танков и солдат вот так запросто прямо посреди бела дня в обычном городе. Кажется, он только тогда понял, что жизнь человека так легко отнять. Умирающие люди на родине, казались ему сплошным месивом. Каждый час кто-то погибал и это для ребенка, только начинающего осмысливать эту жизнь стало какой-то нормой. Словно бы так и должно быть. Но вот когда этот же ребенок стал жить на другом конце земли, в мирном городе, он как будто, понял, что смерть она есть и она забирает каждого и ей не всегда нужна для этого война.

- Нет, что-то я ничего не хочу. Может потому что только недавно ужинали – Адам посмотрел по сторонам. Уровень жизни по сравнению с районом, где он жил, ближе к центру все-таки менялся. Словно по кирпичикам выстраивалось благополучие людей, и по таким же кирпичикам менялся уклад людей. Они отъезжали от трущоб и ехали по направлению к центру. В центре, где дома это не кондоминиумы и не многоэтажные однокомнатные высотки. Не встретишь в центре города автомобили старые жутко пыхтящие на вид гробы, и люди сновали без вечной усталости и дикой злости отпечатанной на лицах. Не бросались в глаза, женщины легкого поведения, потому что тут они другие без следа многолетнего употребления алкоголя и наркотиков. Нет несчастных малолетних детей, получающих от своих матерей подзатыльники за то, что они в очередной раз нюхали клей или учились варить наркотик в каком-нибудь подвале. В центре города шикарные особняки на одну семью с аккуратно подстриженными газонами, автомобили, самой последней модели, люди с лощеной внешностью мировой кинофабрики. Разница была велика. Здесь никогда не было и не будет упадка. Наркотики нельзя купить прямо на улице с машины, и вас там точно никогда бы избили прямо посреди солнечного дня среди прохожих. Преступления были очень редки и в основном связаны с супружеской неверностью. В центре города через здание были нагромождены приличные офисы, где люди в дорогих костюмах и растянутой блаженной улыбкой на лице обеспечивали себе легким путем такую же не сложную жизнь. В центре города множество чудных торговых центров с людьми, не знающими никаких бед, снующими взад-вперед в бесконечных денежных растратах на неприлично дорогие заморские продукты, которые ребятам вроде Адама могут только присниться. Два полушария в одном городе. Два абсолютно разных мира и два абсолютно разных сословия. Оба этих общества привыкли сосуществовать бок о бок и если одни люди давным-давно уже не замечали своих бедных припольщиков, то люди находящиеся за чертой благополучия и достатка глотали комок слюны, от голода завидуя и восхищаясь своими соседями. Между ними были люди, и была жизнь этих людей, которые не могли примкнуть ни к одному из лагерей. В цивилизованном мире это называлось средний класс, но для Зелимхана это были такие же жертвы, как местные богатые, как бедняки. Разницы он не видел, так как для него всегда была важна только национальность и вероисповедание, а все остальное не имело никакого значения. 

- Время-то уже не детское. Какой ужин? Просто не хочешь, потому что переживаешь, что родители узнают, что ты так поздно ушел из дома, вот и все объяснение. Ждал, наверное, пока они уснут, потому что отец тебя не за что бы ни отпустил по ночи? Теперь вот сидишь на иголках и есть оттого не хочешь, – Зелимхан принялся вновь шутить над Адамом.

- Зелим ты всегда такой болтун или только когда ты сам чего-то боишься? – высказался Адам, и приготовился к новым колкостям от друга, только вот к его удивлению, Зелимхан подъехал ближе чтобы припарковаться рядом с входом кафе и никак не отреагировал на словесный выпад. Возможно, просто не услышал, но чтобы не выглядеть идиотом, и как будто его это задело, Адам больше не стал ничего говорить. Зелимхан в любой момент пожелает потягаться словесно, и Адам снова изречет эту насмешку.

- Вот деньги, возьми нам чего-нибудь поесть. Только возьми что-нибудь съестное. Такое чтобы мы через час не тратились опять на еду. Бутерброды эти не такие уж и дешевые, чтобы тратиться на них каждый час. Денег у меня не так много и живее давай, – приказным тоном старший брат дал наказ Сулейману и протянул ему несколько банкнот крупным номиналом. Сулейман пулей выскочил из машины, а старший брат прикрикнул ему еще вдогонку:

- Возьми съестного и проверь, чтобы не было никакой свинины! -

- Ну что он тебе дурак, что ли? Не поймет, что ему попытаются подсунуть свинину? – заметил Висхан.

- Доверяет он. Думает, что если он молится и ходит в религиозной одежде, то здесь люди это понимают и сразу ему дают разрешенные продукты. – пробурчал Зелимхан в ответ.

- Тогда пойду, посмотрю, а то точно подсунут не то, что надо, – Висхан вылез из автомобиля и проследовал за Сулейманом. Адам так же вышел из автомобиля и огляделся по сторонам. Здесь было так же тихо, как и возле его дома, только вот не было в этой тишине таящейся какой-то опасности. Кажется, наоборот это безмолвие вызывала умиротворение, и не было затишьем перед бурей, которую постоянно ожидал Адам. Зелимхан, высунувшись из окна по пояс, выкрикнул выходившей из кафе паре симпатичных девушек сальное замечание о длине их юбок. Все было, как и прежде. Это кафе или бургерная (Адам не различал их, потому что все эти мелкие забегаловки были для него однотипны) было для него ещё одним местом, где можно собираться. Постоять и поболтать целый день без дела – это было сплошным мучением для Адама, но он не мог воспротивиться этому глупому времяпровождению. У него почти не было выбора, чем занять себя, то есть увлечений и занятий огромное количество, но не для того, чтобы удовлетворять саму сущность Адама. Сам он желал бы быть полезным в этой жизни, и ни в коем случае оставаться еще одним парнем, что живет в трущобах этого города.

- Что загруженный-то такой? – Зелимхан скрестил руки и положил на них свою голову. Адам повернулся к другу:

- Что-то сейчас вспомнил, как тут парня с ребенком застрелили. Помнишь тот случай?

- Ага, было дело! (Зелимхан сплюнул) Это ж сто лет назад было? Что это вдруг ты вспомнил это?

- Да так что-то припомнилось. Интересная штука, мы на следующий день как обычно собрались и все знали об этом и так спокойно стояли и даже не разговаривали об этом, как будто всего это и не было. То есть я хочу сказать, понятно, что такое бывает каждый день здесь, но это же не нормально? Я хочу сказать странно, когда это происходит рядом с тобой, и ты относишься к таким вещам как к чему-то такому, что может спокойно происходить. Вроде в порядке вещей, что происходит здесь на улицах, и до этого никому нет дела.-

- Белены что ли объелся? Что нашло на тебя вдруг? Дома сколько людей убивали, и всем было все равно? А тут ребенка и парня, застрелили и ты прям, так сильно задумался об этом! Что с тобой? решил стать тем самым толстым, что в телевизоре говорит о том, как все плохо вокруг и сам пальцем не ударит, чтобы исправить творящееся? Или тебе просто стало жалко парня с ребенком. Местный убил местного, что с этого? Когда местные убивают не местных здесь у себя, что с этого? Но вот когда они убивали наших младших братьев у нас дома, вот тогда мы должны были думать и делать. К сожалению, мы малые дети были и нас вывезли. Некоторым нашим братьям повезло меньше, и они приняли этот удар вместо нас и многих убили. Тех, кого не убили, те кто выжил в этой мясорубке так и не оправились. Поразмысли лучше над этим Адам. -  

- Нет, ты не так меня понял. Нет, я согласен со всем, что ты произнес, но дома это совсем другое дело. Вроде война, когда есть слово война, когда оно у тебя на слуху ты вроде как понимаешь, что вроде так и должно быть. Я хочу сказать, что само слово война изначально говорит о том, что будет катастрофа. Само слово тебя программирует на то, что убийств и страданий и всего сопутствующего будет много. И я не спорю, что это трагедия, и я думаю над этим постоянно. Только смотри Зелимхан мы ведь сюда ехали, и я думал, здесь будет лучше, будет хорошо! Хорошо мои родители так думали и меня уверяли, что так и будет, а в итоге парня и ребенка убивают у нас на глазах, просто так, просто потому что кто-то захотел забрать у него деньги! Там-то война, там схлестнулись интересы, там люди боролись за выживание, а тут что? Два сытых человека без войны убивают друг друга, что за бред?

- Говорю тебе, до добра вся эта жизнь тебя здесь не доведет. Скоро станешь как все они! Слезы еще начни лить по бедным жертвам! – Зелимхан выкрикнул ругательства молодым парням, выходившим из кафе. - Ерунда здесь, а не жизнь. Каждый день здесь насилуют и убивают и грабят друг друга, все эти сытые люди, и напомни мне, но ты не в стороне от этого, разве нет или я ошибаюсь? Ты сам, что отличаешься, что ли от них всех?

- Нет, конечно, – с сожалением ответил Адам – такой же сытый человек и причин на то, чтобы грабить у меня не так уж и много! -

- С работой как, так и не решилось у тебя? – перебил Зелимхан.

- В очередной раз сходил на собеседование. Сказали что, перезвонят мне и на том все, и кончилось как обычно. Да и сам знаешь лучше меня, что это все дохлый номер. Дайте поработать вот вся моя просьба. Только все эти местные готовые все делать, что от них потребуют и не роптать подобные рабам и терпят каждодневное унижение, а у меня на лице написано, что я не такой и просьбы мои - липа. – Адам повернулся и улыбнулся другу. – Мы-то с тобой не такие. Мы такие, какими нас вырастили наши отцы. Я не знаю, каково это просить кого-то о чем-то. Пытался, а ничего не выходит у меня. -

- А говоришь причин, чтобы грабить нет? Разве мы с тобой такие уж и сытые. Ну да согласен, войну увидели с тобой самую малость, но видели же пусть и в детстве. Половина людей, что здесь живут только и видели что в репортажах бомбы, да в фильмах, по своим телевизорам. Ну, убивают иногда друг друга по попойке, по разнузданности и все. Разве это война. Слезы тут льешь мне по бедному неудачнику, которому не повезло получить пулю в лоб. – Зелимхан громко засмеялся - Да это мы же с тобой. Мы те самые жуткие парни, что пустим пулю любому в голову, кто встанет у нас на пути! Мы же такие с пеленок. Здесь дети что - изучают таблицу умножения, а мы в это время уже могли рассказать все про эту штуку – Зелимхан снова громко рассмеялся, доставая из-за пазухи пистолет. Смех был нервным и истеричным. Не искренним. На самом деле Зелимхану было не смешно, скорее его нечеловеческий оскал был защитной реакцией.

- В лоб говоришь? И ребенка сможем застрелить? – спросил Адам.

– Нет, это что-то ужасное. Я никогда бы так не сделал. Это противоестественно. Дети не участвуют в бойнях. Солдату, который тычет автоматом в лицо ребенку, я сам бы отрезал голову. Думаешь, я смог бы стать на место этого воина тем более после того, как на самого наставляли автомат или когда я стал свидетелем, как двоюродного брата застрелили возле школы только за то, что он отказался танцевать на потеху солдатам. Нет, брат Адам ребенок это, то неприкосновенное в нашем мире, что ни в коем случае нельзя трогать ни при каких обстоятельствах. – Зелимхан с тоской взглянул на оружие, после чего спрятал пистолет за пояс.

- Про работу, - продолжил Зелимхан - нам и работа-то их честная как жалкая подачка от них она нам не нужна. У нас есть кулаки да ножи с пистолетами, и мы свое как-нибудь да отгрызем. Они принесли войну к нам домой, а мы принесем к ним. Сам видишь, они тут грызутся друг, с другом почем зря, и вот мы под шумок наведем шороху здесь у них. Устроим такого, что будь здоров, закачаешься. –

Зелимхан отвлекся на группу молодых людей на скейтбордах, подъехавших к кафе. Внимательно смотрел на их выходки, после чего решил подойти к ним, и спровоцировать на конфликт. Не успел он сделать и нескольких шагов, как Адам остановил его и головой отрицательно помотал. Зелимхан недовольно посмотрел на Адама, но решил не совершать глупостей. Зелимхан порассудил, что отыграется на других своих жертвах чуть позже и лучше сэкономить силы. Правда, влепить пару пощечин этим женственным парням, все же не мешало бы.

- Знаешь, возьмем еды. Поедим, потом дело сделаем и поедем сразу к тем ребятам, о которых я говорил. Послушаем, о чем речь. Ребята они грамотные и говорят правильно, думаю, тебе не будет лишним. Как ты смотришь на это?

- Без проблем. Ты же знаешь, куда ты туда и я. – ответил Адам.

Из кафе вышли Висхан, и Сулейман. В руках у них было несколько крупных бутербродов завернутых в белую пищевую бумагу.

- Ну, наконец-то! – проговорил Адам и быстро сел назад в автомобиль.

- Сейчас поедем к дому этих Сулеймановых друзей. Там посидим и поедим, недалеко от их дома. Удобнее так будет. Верно? – предложил Зелимхан.

- Конечно, – согласился с ним Адам.

- Вы о чем тут твердите? – спросил Висхан, подошедший к автомобилю.

У таких как они, разве есть надежда на будущее? Человек с плаката, почти земляк, улыбающимся лицом говорит что есть, говорит о том, что надежда есть всегда. Просто надо стараться и всего добьешься честным трудом, говорят богатые. Правда, не скажут никогда им это прямо в лицо. Не спустятся с высокой трибуны, чтобы сказать им это в лицо и при этом пожать руки. Выросшие без родины. Выросшие в новой по своему чужеродной к ним среде. Новое место не стала им домом, не стала им приемной матерью и попросту не готова была приютить их. Более того, изначально дав что-то похожее на иллюзию крыши, теперь отняла и с каждым новым днем сталкивала их с хорошего пути, не оставляя им шансов на нормальную жизнь. Юноши не знали, что было лучше для них быстро погибнуть, дома сгинув в вихре войне или здесь медленно гнить на этих преступных улицах превращаясь в чудовищ. Постепенно вся их жизнь стала сводиться, к последнему шагу в пустую пропасть и советы отцов о том как прожить каждый новый день, не работали. За каждым хмурым днем для них не было рассвета и Всевышний который не оставил их предков в самые трудные времена, бросил на произвол это поколение. Адам оправдывал своего отца и мать, тем вроде как больше ничего и не оставалось, как говорить речи о какой-то надежде, каком-то светлом новом дне. Надежда давно уже продалась, так же, как и все в этом мире за деньги и хорошо отрабатывала у людей, родившихся под более счастливой звездою. Самое плохое, что вот эту безнадегу разделяли наравне с ними и множество местных людей. Дело было не в том, что плохое случается с приезжими, а в том, что плохое просто вошло в жизнь любого, у кого не было денег и шанса на нормальную жизнь. Только какое дело было Зелимхану до местных, если он был как заряженный пистолет, готовый выстрелить в любой момент.   

- Смотри, смотри! Вон они! – Висхан, указывал пальцем на парней стоящих возле подъезда многоэтажки. Адам стал разглядывать пятерых здоровых молодых парней. Было темно, но они явно были старше их по возрасту и гораздо крепче. Все они стояли возле только что остановившегося рядом с ними спортивного автомобиля. Водитель разговаривал с одним из парней, высунувшись по пояс из окна автомобиля. Остальные стояли рядом и курили. Вели они себя как хозяева положения.  

- Сулейман они? – Зелимхан оглянулся на брата.

- Да они, – нервно ответил своим юным тонким голосом Сулейман.

- Ну, все тогда идем к ним. Чего ждать? Сулейман ты садись за руль и как мы влезем в автомобиль, что есть мочи, гони и без разговоров гони! Без расспросов сразу педаль газа в пол и все! Не хочу я попасться из-за каких-то подонков! – Зелимхан натянул на глаза спортивную кепку с эмблемой города, и первый вылез из автомобиля, оставив дверь автомобиля открытой. Быстро короткими перебежками направился он к группе молодых людей, держась, все время в тени, чтобы те его не увидели раньше времени.

- Покажем им кто такие настоящие звери, - весело пробормотал Адам, и вместе с Висханом они последовали за Зелимханом, повторяя за ним все его действия. Наконец, когда уже нельзя было спрятаться в тени, все трое выпрямились во весь рост, Зелимхан вытащил из-за пояса пистолет.

Зелимхан громко выругался на местном языке. Выражений он не выбирал. Группа молодых людей повернулась к ним, и теперь они казались просто огромного роста. Великаны с крепкими мускулами, перед которыми из ниоткуда появился этот выскочка - небольшого роста хоть и был крепкого телосложения, но они могли его смять просто как листок бумаги. Явно этот недомерок приезжий, потому что выкрикнул ругательства с характерным акцентом, да на таком выместить злобу для них это приятное дело. Каждый день они развлекались тем, что избивали таких дерзких не местных гуляющих поодиночке. Великаны заприметив, наконец, что неприятель был не один и что с ним были такие же коротышки, ожидали хорошую драку. Азарт избиения ненавистных не местных только еще больше вскружил им их головы, и когда они уже приготовились броситься на этих приезжих, медленно приближающимся к ним, прогремел предательский выстрел, нарушив всем их планы. Никто этого не ожидал. Зелимхан растерявшийся посмотрел на пистолет, потому что на курок он не нажимал, да и звук был такой, словно у всех над головами взорвалась граната. У всех звенело в голове. Адам, так же как и все участники ничего не понял, но инстинктивно схватил рядом стоящего Висхана за шиворот и подтянул за собою к стене дома. Звук раздался у всех над головами, и, следовательно, стреляли, откуда-то с верхних окон, если конечно это был выстрел. Под окнами угол обозрения был слабый  потому Адам и спрятался у стены дома, стрелявшим будет сложнее попасть в них. Зелимхан так же молниеносно прореагировал, он стремительно отпрянул в сторону и на раздавшийся выстрел сверху сделал три выстрела в те окна, с которых, по его мнению, и стреляли. После того как Зелимхан сделал эти три выстрела вокруг настала такая гробовая тишина, лишь из открытого окна сверху раздался громкий плач ребенка из колыбели разбуженного шумом, доносившимся с улицы. Зелимхан машинально пальнул два раза в сторону автомобиля, за которым спрятались молодые люди. Адам взглянул на друга, тот стоял в легкой пороховой дымке. Зелимхан перевел взгляд на Висхана и Адама которые прижались к стене дома, сделал еще один выстрел и направился к своим землякам.

- Что стоим? Видели все наперекосяк пошло?! Бежим отсюда дураки! – и, схватив Адама за плечо, Зелимхан потащил его за собою. Втроем они бегом направились к их автомобилю. Еще несколько минут пока они подбежали к автомобилю и буквально впрыгнули в него, и Сулейман повез их в сторону наименее освященных улиц города. Молодые люди последовали так же за ними и на одном из перекрестков скрылись, свернув по другой дороге.

- Что это было? Что за выходки? – Висхан, наконец, привстал с сидения и решил посмотреть, что происходит и где именно они едут.

- Думаешь, я сам понял, что это было. Кто-то стрелял, но не эти. Кто-то с квартиры. С окон – Зелимхан повернулся лицом назад – Все целы? – он посмотрел внимательно на Адама.

- Что за ерунда? Они с чего стреляли? Или что это было? – спросил встревоженный Сулейман, петляя по дороге.

- Сулейман веди нормально и не угробь нас по дороге. Зелим перестань меня разглядывать я целый – выругался Адам.

- Может кто-то поджидал? Ты в кого-нибудь попал из них? – спросил Висхан.

- Не знаю. Не было похоже на то, чтобы они ждали нас. Готов был расстрелять их. Они не ожидали, когда я вылез со своим стволом. Все бы вышло, если бы не это недоразумение. Мне вообще показалось, что взрыв какой-то был? Что это вообще такое было? Только дыма вокруг было до кучи, и я даже не увидел, попал, куда-нибудь я или нет. Так стрелял наотмашь всего лишь, вслепую, – ответил Зелимхан, после чего проверил пистолет. Вытащил обойму, пересчитал патроны и выругался.

За окном стремительно менялись дома. Это приятное ощущение, которым Зелимхан наслаждался каждый день чувства постоянного риска, опасности, как тогда в их детстве, которого ему кажется, недоставало. Парадокс ребенка войны, как и само словосочетание, ребенок войны. Безумное словосочетание, включающее в себя два понятие совершенно невозможных представить вместе. Одно из чудес жизни и одно из уродств, все той же жизни порожденное как прекрасными, так и ужасными силами. Зелимхан безумно страдающий от адреналиновой ломки и теперь получив ее сполна наслаждался эйфорией медленно растекающейся по его телу. Он сделал включенную музыку громче. Адам, закрыл глаза. В отличие от своего друга, он не очень-то и любил такие ситуации, хотя и частенько в них попадал вместе все с тем же Зелимханом, но сам он считал, что для него всегда лучше оставаться в стороне от этого. Такого удовольствия как Зелимхан он не получал. Трусом он не был, но боялся только того, что попадет когда-нибудь в переплет и разочарует своих родителей. Больше всего на свете он этого боялся – не оправдать надежд своих отца и матери.

- Останови здесь – приказал Зелимхан своему младшему брату, затем повернулся назад и еще раз осмотрел с ног до головы Висхана и Адама. – Ну, выходим что ли, эй, Адам, ты там, что уснул что ли? – Адам почувствовал, как его потрепал по плечу Зелимхан.

Окраины. Сущая дыра, где все было застроены жуткими однотипными многоэтажками, с которых и днем то зачастую скидывали людей с окон, а в подъездах было готово два-три трупа. Ночью не смелым здесь нечего было делать. И чего они сюда приехали? Причина веская. Приехали они к каким-то новым друзьям Зелимхана, о которых тот только и говорил все последние дни. Приехали они к каким-то очередным землякам, очутившимся в городе.

- Не, опять задумался, - ответил Адам, хотя на самом деле он сорвал, на самом деле он задремал.

- Кончай думать много мыслитель. Все равно всех мыслей не передумаешь, и эти твои думы только тревожат тебя и отвлекают. Замороженный весь вечер какой-то, а замороженным не надо быть, а то удар пропустишь! – Зелимхан в шутку произвел хук в сторону Адама, но друг не поддержал его в шуточном спарринге.

- Ладно, приехали. Пошли, – пробормотал Зелимхан. Все четверо вышли из машины и направились к первому подъезду одной из многоэтажек. Мимо них проехал автомобиль, полностью набитый выходцами из Средней Азии. По мнению Адама, дурацкая привычка набиваться по двадцать человек в один автомобиль и пытаться кого-то запугать, будучи самим далеко не храбрецами. Все одеты в темные цвета, в черных кепках, надвинутых на глаза и черных спортивных костюмах, все это должно было вызвать страх у их потенциальных жертв. Водитель притормозил движение и стал медленно проезжать перед Зелимханом, Адамом, Висханом и Сулейманом. Зелимхан приподнял свою спортивную толстовку, чтобы показать, что у него за поясом пистолет. Автомобиль проехал дальше и выехал на большую дорогу.

- Запугают пусть кого угодно своей толпой, но не меня! – выругался Зелимхан, опуская свою толстовку. После он еще вслед громко выругался сначала на родном языке, затем разбавляя их нецензурными словами из местного.

- Какой этаж? – спросил Адам.

- Третий. – Ответил Зелимхан – Идем – он махнул рукой, чтобы все следовали за ним.

Как только они вошли в подъезд, в нос им ударил резкий запах нечистот, сгнившего мусора и затхлой воды. Света не было и только по отсвету от уличного фонаря они разглядели, что подле стен подъезда сидело несколько каких-то подобий человеческих созданий. Изредка перешептываясь, те не были похожи на обыкновенных людей. Вместо этого какие-то изможденные тени, словно сошедшие с дешевых фильмов ужасов. Шепот их был похож на змеиный свист, одежда напоминала лохмотья, а глаза как у диких зверей светились в темноте. Жуткое зрелище.

- Попинать бы их, а? – резко высказался Висхан, чем удивил всю свою компанию. Никто не ожидал от него такого.

- Оставь их. Не видишь что ли что и так совсем на краю. Они и так не жильцы уже, – к удивлению Адама проявил благоразумие Зелимхан.

- Бесит, как некоторые так спокойно распоряжаются своей жизнью и разбазаривают ее. Мои братья больше заслуживали жизни, чем вот это вот подобие человеческое. – Висхан психанув, быстро поднялся по лестнице, по направлению к лифту. Внутри Висхана шла борьба с искушением причинить вред, как ему казалось существам, совершенно не имеющим права именоваться человеком, и у которых не было разрешения жить на этой земле. Судить его никто из ребят не желал да возможно и не мог, потому что для них для всех Висхан в своем резком высказывании в чем-то был да прав.

В подъезде вокруг отовсюду доносились крики. Стены были изрисованы в убогих граффити и похабных надписях. Кругом валялись груды мусора и пищали крысы. Адам зашел последним в лифт и нажал кнопку третьего этажа. Кнопки с указателями этажей были много раз подожжены, так же, как и потолок лифта. Глупые акты вандализма, служившие развлечением местных детей. Стены в лифте так же были исписаны граффити. Были объявления с социальной рекламой. Уакая-то организация желала помочь местным жителям, агитационные плакаты с надписью о надежде еще большая насмешка, чем попытка прийти на выручку. Чья-то рука помощи никогда не доходила до домов вроде этого, так как эти преступные жилые кварталы были, словно чистилище со своим демоническим и грешным населением, скрывающимся от блага.

Двери лифта распахнулись, и ребята вышли на этаж. Все было наполнено легкой дымкой, от того здесь не так сильно несло смрадом, как на первом этаже, но запах все равно был не из приятных. Едкий запах готовящихся наркотиков за множеством дверей, где в своей квартире каждый местный доморощенный химик, в домашней лаборатории кухарил свой особый вид яда. Зелимхан первым пошел от лифта сквозь длинный коридор. Мигающие подъездные лампы громко трещали, откуда-то сверху доносился дикий хохот, снизу же крики бранящихся. На этом этаже так же можно было различить крики взрослых и плач детей, звуки современной танцевальной музыки и шум работающих на максимальной громкости телевизоров. Одно из множества представительств чистилища на земле сейчас походило на бесконечный клубок звуков. Дом, наполненный шумом, похожим больше на звериные мольбы, издаваемые в тон, невольно сливающиеся в общем хоре и наконец, напоминающим молитвы грешников внезапно о мире и прощении. Прощения им за их грех, совершаемый и мира, чтобы этот грех все-таки совершить. Раскаиваться никто здесь и не желал. Слово покаяние было незнакомо никому из здешних жителей.

Последняя дверь в длинном коридоре. Без номера. Простая металлическая дверь похожая на ряд таких же врат в маленькие темные квартиры. Постучав несколько раз в эту дверь, Зелимхан отошел на два шага назад, чтобы в глазок в этом тусклом освящении его смогли рассмотреть. Послышался скрип ключа в скважине и дверь отворилась. На пороге стоял их земляк, Адам сразу смог определить это по его характерной внешности. Только вот разглядев его чуть пристальнее, Адаму подумалось о том, что этот парень разительно отличался от них. Не внешне, глядя на них со стороны, сразу с уверенностью можно было ответить, что все они из одних краев, и поразительное внешнее национальное сходство бросалось в глаза. По возрасту, парень был старше ребят, всего лишь на несколько лет, а возможно, что и с Зелимханом и с Висханом он вообще был погодок, так что и возрастом они не особо отличались. Отличие между ним и гостями, мог заметить только такой человек как Адам. Человек, который прожил долгое время и мог различить уже земляка приехавшего в этот город давно или наоборот недавно. Он даже поздоровался с ними, выговаривая слова, так как говорили отец и матерь Адама дома между собой. Язык не был незнакомым, но произношение слов своеобразное и даже не такое чистое и режущее слух своей правильностью как у Зелимхана. Зелимхан, по мнению Адама гораздо чище и гораздо лучше говорил на родном языке, чем он сам.

Наконец открывший дверь земляк их всех запустил внутрь квартиры, после чего одной рукой тихо прикрыл за ними дверь, а второй спрятал неизвестно откуда взявшийся пистолет за пояс. Гости разулись на пороге, после чего встречающий земляк провел их в небольшую единственную комнату в квартире. В комнате окна были открыты настежь. На стене висел большой зеленый флаг, на котором была изображена белая сабля, а над ней надпись. Обстановка в комнате была скромная. Дешевый плоский телевизор, стоявший на полу да плеер для просмотра двд-дисков, три матраса ровным рядом лежавших на полу, а также четыре большие спортивные сумки с одеждой аккуратно сложенные друг на друга. На экране телевизора муфтий зачитывал лекцию на том же языке, на котором была надпись на зеленом флаге. Язык был всем знаком, язык их религии, но внизу экрана шли титры на местном языке, материал был предназначен для тех, кто знает местный язык. На матрасах сидели двое ребят, которые были гораздо взрослее того, что открыл дверь ребятам. Увидев, что к ним зашли они привстали и приобняли гостей в дружественном приветствии. Так на родине у них принято здороваться. Форма приветствия давала понять о том, что перед вами точно ваш земляк, и вы не ошиблись в том, что можете с ним переговорить, спросить у него дорогу, попросить или оказать помощь. Такая открытость была связана с природой происхождения данного жеста, издревле предки таким приветствием обозначали то, что их сердца открыты для вас и помыслы должны быть у всех чистыми. Правда, в этом мире от традиции так мало осталось что данные действия только лишь копирование деяний, оставшихся в наследство от благородных предков.

Тот, кто встретил гостей вошел следом в комнату и представился гостям:

- Так, я Микаил! Это Тамерлан и Мухарбек. – указывая на молодых мужчин.

Зелимхан ответил, указывая на своих попутчиков:

- Это Висхан, Сулейман и Адам.

Микаил стремительно вышел из комнаты Мухарбек же на правах старшего усадил всех жестом и только после того как все гости сели они с Тамерланом так же приспустились на колени. Тамерлан поставил видео лекцию на паузу. И обратился к Зелимхану:

- Ну что Зелимхан, как твои дела? Что нового земляк? –

- Да вот ребят к вам, наконец, привез познакомиться! Думаю не лишнее это? – осторожно ответил Зелимхан, испытывающий явный трепет перед старшими товарищами. Это поразило Адама.

- Конечно не лишнее. Мы только рады нашим братьям здесь, - ответил Мухарбек. – чем занимаетесь братья? – спросил он ребят.

- Тоже вместе со мною ничем не занимаются. Так, то там, то здесь кусок урвут и все. Грабежи, и прочее. Больше нечем нам тут делать, но хотят что-нибудь намудрить, как и я. Я и подумал, о том, что может, вы нам, что и подкинете? Может, какие есть дела, что-нибудь решить там, подзаработать или чем помочь, помнишь, я говорил об этом Мухарбек? – поинтересовался Зелимхан.

Тамерлан рассмеялся:

- Вы же тут дольше нас, должны наоборот лучше нас все знать. Только получается с твоих слов Зелимхан что наоборот, мы лучше вас тут обо всем осведомлены. Ответь, как мы вам можем помочь? Разве что только на правах старших и не более? -  

Зелимхан хотел что-то ответить, но Мухарбек не дал ему и вставить слова, задав вопрос всем гостям, находящимся в комнате:

- Молитесь братья? -

Все дружно закивали. Адам ответил утвердительно, хотя на самом деле он уже давно не молился. Даже дома не совершал ритуала религиозного благоговения. Адам даже не помнил, того когда последний раз его нога переступала порог дома для молитвы. Но, он же не один такой кто сейчас слукавил? Зелимхан и Висхан, так же изредка наведывались в молитвенный дом, чтобы покаяться в своих прегрешениях. Из них из всех, только Сулейман отличался строгой покорности религиозных догматов и соблюдению всех столпов их веры

- Молиться нужно братья, – начал откуда-то издалека Мухарбек. Адаму стало понятно, что этот земляк любил говорить и любил послушать себя. - Это первое и последнее, что у нас есть здесь. Это самое главное, что у нас есть вообще в жизни. На самом деле скажу я вам так, что знать свою религию это одно из ваших главных правил в вашей жизни. Вы можете быть плохим во многих аспектах, но не в соблюдении правил своей религии. Единственное но, что религию нашу извратили порядочно.  

Тамерлан подхватил слово:

- Ковер должен быть всегда с собой у вас. Молиться нужно всегда и везде, где бы вас и за каким бы занятием не застало время для молитвы. Помните об этом ежеминутно. Можно делать неумные вещи, разрешается оступаться на жизненном пути. Так как что уж говорить такова наша жизнь, что сама иной раз толкает нас на совершение дурного. Но молиться, молитва и вера это то, что Всевышний дал нам как возможность искупить свои грехи, возможность искренне раскаяться и попросить прощение за свою неправоту. Вера должна быть всегда с вами. Мой отец однажды мне сказал, что самый страшный человек на всем белом свете — это человек, который не верит ни во что. Он так же убьет ни за что, потому что у него нет веры ни во что, для него нет никакой значимости в этой жизни. Вера, поверьте эта иногда последняя ниточка, которая держит ваш разум тело, а самое главное дух, чтобы не кончиться! Вера имеет значительную степень поражения, чем любой обоюдоострый меч, чем любая пуля. – Тамерлан закончил как раз в то самое время, когда в комнату вошел Микаил с двумя большими тарелками, на которых были разложены лепешки с сыром и вареные куски бараньего мяса. В комнате запахло разогретой пищей пробуждающей аппетит у молодых людей, однако гости стали вежливо отказываться от приема пищи, но хозяева квартиры ничего, не желая выслушивать, насильно стали разламывать лепешки, заставляя  молодых ребят перекусить. Разжевав пару кусков, Зелимхан продолжил:

- Здесь не далеко мы сейчас постреляли. Пара местных накинулась на Сулеймана на днях, когда он гулял один по центру. Подкараулили его и посмеялись над ним. Болтали о том, что им не нравится то, что он по их улицам ходит вот в таком виде, – Зелимхан жестом указал на своего младшего брата на голове, у которого красовался национальный традиционный головной убор.  

- Да?! – старшие товарищи удивленно перевели взгляд на Сулеймана, единственного кто в этой комнате был совсем ребенком. У него на лице только стала пробиваться первая щетина, которую он явно не намеревался сбривать, желая иметь внешность как у своих старших товарищей, однако от этого он выглядел наоборот только комичнее.

- Ну, он то не дал себя в обиду. Но перевес, численный был на их стороне. Поколотили моего братишку слегка, но он не дурак, сам заднюю не дал и еще надерзил им. И смог выудить у них где и когда их искать, потому что знал что Адам и Висхан не оставят его в беде и не позволят быть такому что их младшего брата кто-то избил безнаказанно.

- Сейчас говоришь было? Давно? – спросил Микаил.

- Да вот только что, может с полчаса назад. Район то тот более спокойный, чем этот, поближе к центру городу все-таки, но все равно еще не центр. Оказался тоже дикий с дикими людьми населяющими его. Кругом местные того и гляди этим попадешься – Зелимхан указал на плечи пальцами изображая знаки отличия на погонах - и сразу всех бы раскатали по асфальту. Закон то местных этих защищает не так как нас. В общем, быстро решили все сделать. Я решил все сделать быстро. Разобраться так, разобраться, только вот что-то пошло не так! Не ко всему можно быть готовым, как ты не готовься. -

- Что именно произошло? – Тамерлан пристально посмотрел на Зелимхана.

- Да мне кажется, какой-то старик высунулся с окна с пугачом и как давай палить по нам. Достало, наверное, что разборки постоянно под окнами ну и даже такому случиться мы попались ему сегодня под горячую руку. Не в то время не в том месте как говориться. Решил спугнуть нас, чтобы другим неповадно было. – В темных глазах Зелимхана снова забегал азартный огонек. 

- Ну а ты чего? – задав вопрос, Тамерлан перевел взгляд  на Адама.  

- Я-то что. Стрельнул пару раз оттуда, откуда стреляли. В сторону верха. По окнам. Потом выстрелил еще по этим ребятам. В их сторону. После этого мы все дали деру оттуда. Шуму то и так мы подняли там, так что убежать до приезда слуг закона было делом техники. Туда они приедут раньше, чем к нам в трущобы. Наверное, все сейчас там оцеплено. Очевидно, что уже ищут всех нас. – Зелимхан закинул очередной кусок мяса в рот и принялся громко чавкать.

- Горячая ты голова Зелимхан. Похвально как для юноши, только так дела все же не делают. Я не говорю, что на улицах надо делать как-то иначе. Я даже замечу, что по большому счету ты все правильно сделал, хоть и опрометчиво. Но все-таки есть одно «но». В мелких делах шум не нужен. Подождал их где-нибудь да передавил гадов по одному. К чему поднимать весь этот шум? К чему еще более пристальное внимание к нашим и без того ярким персонам? Не надо так широко шагать. Слишком рискованно это не для тебя так для твоих товарищей. Мы здесь чужие и законы чужие и судить вас всех будут очень серьезно. Я ли должен вам об этом говорить? Народ настроен против нас всех. Закон против нас всех. Тут все против нас и вместо того, чтобы вступиться за одного из братьев ты подставляешь всех сразу разом. – Мухарбек взял паузу, позволяя Зелимхану проанализировать сказанное. – Стрелять я думаю тоже начал сам, а вот ребята с тобою пустые. Если бы те стали стрелять, ты что и братьев всех разом закрыл бы своим телом и один отстреливался бы?

- Ну…- Зелимхану нечего было ответить, он понял, что, в самом деле, сплоховал и не подумал головой, прежде чем совершить в очередной раз опрометчивый проступок. Адам увидел, что Зелимхан отвел глаза, выглядело так, будто Зелимхану было стыдно. Адам впервые видел такую реакцию своего товарища. 

- Ладно, все же обошлось! Я и сам что-то не подумал и ствол не взял с собою, – наконец заявил Адам в оправдание друга – Я вообще вначале думал, что мы едем так просто потолкаться с кем-то, ну максимум разбить пару голов и не более. Пистолет держу на крайний случай, и думал, что сегодня не нужно будет пускать его в ход. Потому и не взял. Потому и не был подготовленным. Хотя как на это посмотреть? – Адам приподнял край толстовки, на поясе у него в кожаном чехле красовался длинный охотничий нож.

- А я просто не успел среагировать. Как-то медленно я родился. За всем и всеми не поспеваю разом. Все произошло так быстро, я даже опомниться не успел и благо Адам меня оттащил в укрытие, но все равно я был готов ко всем, – Висхан жуя большой кусок лепешки, достал из-за пояса пистолет.

- Ха, значит вы и не пустые ребята! Не городские. – Мухарбек громко похлопал в ладоши - Это правильно. Правильно делаете. Тут такое место, что повторюсь одни кругом враги для нас и надо держать ухо в остро, а клыки острыми всегда! -

- Мне так не кажется, что только одним нам здесь так плохо. Неужели мы и впрямь только лишь одни для всех враги? – Адам отломил небольшой кусок лепешки и отправил ее себе в рот. – Не поймите неправильно, но есть что-то и странное в происходящем вокруг. Где живут мои родители, где я живу, этот район, там много местных семей и знаете что? Эти люди честно живут еще хуже, чем мы здесь. К ним относятся к ним, применяют законы еще хуже, чем к нам. А ведь они местные? Тогда получается дело тут уже не в национальности. Эти парни они же местные, но на их месте и так же могли быть любые не местные, но которые и нам не земляки и что тогда? Может быть, нет этого деления на местный ты житель или не местный? Возможно, здесь просто вообще отношение всех и вся зависит только лишь от толщины твоего кошелька. Будь ты хоть не с этой планеты хоть с этой самое главное, сколько денег можно взять у тебя. -  

- Интересное мнение Адам, – ответил Мухарбек тон, которого сменился с шуточного на серьезный. – Занимательный факт мой брат. Позволь спросить это ты с моих слов, что все здесь нам враги так решил? Так ты прокомментировал мои слова? Может кому-то и есть тогда что тут добавить к твоим уже словам, только вот мне совсем нечего кроме того что ты живешь дольше меня здесь и, наверное, видел большего чем я. Я же пока что знаю, одно, это то, что здесь я все равно потенциальный преступник для всех. Для людей простых, для людей не простых, для людей с властью и без, для людей в форме, для врачей, учителей, мужчин и женщин. Для всех. Даже для детей. Нами с тобой Адам маленьких детей с детства пугали, пугают и будут пугать мамы, напевая им песни пока они лежат в своих колыбельках о том какие мы ужасные! -  

- А кто мы есть? – Зелимхан, желая разрядить обстановку, решил неудачно пошутить – Мы и есть ужасные преступники. Мухарбек перевел взгляд с Адама на Зелимхана.

- Может быть и так, только вот я никогда не был преступником. Мой дом разбомбили. Отдали на растерзание бандам, и я был вынужден бежать, похоронив отца и старших братьев. Я приехал сюда, в поисках лучшей жизни, но мне ее не дают, да и более того тычут в лицо, что я вообще почти недочеловек и сам развязал у себя дома войну, а теперь вот еще приехал сюда с семенем опасности. И вот когда тебя постоянно ставят в такой угол, когда тебе постоянно так говорят то, что ты сделаешь? Что ты сделаешь с нашим нравом и нашим воспитанием?! Мы же мужчины, а не овцы, что привыкли блеять, пока их стригут. Я знаю, что делаю плохие вещи. Жестокость и злоба – это плохо. Я это понимаю и каждую свою молитву я размышляю об этом и искренне каюсь и прошу у Всевышнего простить меня. Я знаю то, что сила не в принуждении отдать мне деньги или хлеб, или что-то другое, что мне нужно в данный момент. Нет. Но я так же знаю что, если бывает так, что нет другого выхода, как забрать силой то, так и надо поступить. Вот у меня сейчас нет другого выхода, и я как могу, так и борюсь за свою жизнь. Повторяю, борюсь, как умею и как могу. Есть у нас тут земляк, и он тоже тут сто лет уже живет и вы, наверное, его даже знаете. Так вот общаюсь я с ним на днях, и говорит он мне, да я вор. Родился вором, живу вором и умру вором. Я не такой, я делаю иногда что-то такое, как и он. Что-то похожее, но не ставь меня и его на одну чашу весов, потому что-то его жизнь, а это моя жизнь. Я не вор. Я не преступник. Я хотел быть обычным честным человеком, а меня заставили быть таким, какой я есть. Заставляют, делают то, что я делаю. Пусть он, тот, другой они считают, что они родились ворами, преступниками, насильниками, грабителями. Пусть так. Пусть они всем тут об этом говорят, чтобы их боялись, и может быть где-то кто-то немного, да и уважал, но я сам лично отвечаю за свои грехи перед Всевышним. Я только сам и только один, так же как и вы. Вы братья должны это понимать, чтобы для вас вот эти ваши ночные катания и стрельба не были развлечением от скуки, от безделья. Чтобы если вы даже делали что-то хорошее, но плохими действиями, не думали что вы преступники. Чтобы вы не смотрели на местных, проживших здесь всю жизнь и в принципе не имеющих препятствий для того чтобы жить нормально не думали о том, что ко всем здесь относятся одинаково плохо. Мы все должны учиться на ошибках, учиться, чтобы их не совершать в будущем, но без первой ошибки не будет и первого урока и иногда без того, чтобы заявить о себе любым способом с тобой не будут считаться, и будут вытирать о тебя ноги. – Мухарбек замолчал и обвел взглядом всех присутствующих. Все внимательно внемли его словам, только вот Адам все равно остался при своем мнении. Он задумался над словами земляка. Нет, он не мог согласиться с Мухарбеком и его сладкими речами, который мог оправдать что угодно. Не мог он согласиться, потому что отец и мать Адама всю его сознательную жизнь учили его другому. Нет, он ни в коем случае не винил ни Всевышнего, ни судьбу, ни эту страну, ни свою Родину, ни родителей и ни в коем случае ни местных. Адам чтобы там не пытался ему доказать Мухарбек сам сотни, раз видел, как многим людям что жили и родились здесь, было гораздо хуже, чем к его землякам. Несправедливая система несправедлива ко всем одинаково. Неважно кто ты, если ты уже попадал в эти жернова, не имеет значение ни твой возраст, ни твой пол, ни твой цвет кожи, ни расовая, ни этническая принадлежность, ни твой язык, если над тобой занесен этот дамоклов меч не заслуженности.

Наконец Зелимхан, что-то пробубнил на ухо Адаму, и тот интуитивно понял, им пора уходить. Наступило ранее утро и за окном пробивались первые лучи солнца. Необходимо было отправляться домой, прежде чем родители проснуться. Отец ужасно разозлиться, если узнает, что его единственный сын вновь не ночевал дома и занимался неизвестно чем и неизвестно где. Попрощавшись с новыми знакомыми, ребята вышли из квартиры, и когда дверь закрылась, Адам облегченно выдохнул. Складывалось ощущение, будто бы он закончил изнурительную физическую работу.

- Как тебе ребята? – Зелимхан спросил друга, когда они уже подошли к автомобилю.

- Нормальные хорошие ребята. Только обольщаться то не стоит нам. Земляк он на то и земляк, пока себя не покажет с дурной стороны, всегда хорош, - Адам посмотрел на Зелимхана, но тот никак не отреагировал на его слова. – Ладно, я только пару часов их знаю. Как я могу тебе сказать что-то о них сейчас? –

- Тоже верно, – согласился Зелимхан, - что ты думаешь, если мы будем с ними работать? Я хочу сказать, если они нам что-нибудь предложат, как ты на это смотришь? – Зелимхан задал вопрос предельно осторожно, чем немало ошеломил Адама.

- Ну, когда предложат, тогда и поговорим или ты хочешь что-то другое от меня услышать? Я должен сразу дать свое согласие на любое их предложение, какое бы оно ни было? –

- Нет. Конечно же, нет, - ответил Зелимхан и продолжил - но ты же понимаешь, что отказываться нельзя, если будет что-то стоящее? Во всяком случае, я так думаю, а ты можешь со мной не согласиться и, ну мне этого не хотелось бы, – он вопросительно посмотрел на Адама, и тому вдруг стало интересно, в чем заключался для Зелимхана авторитет этих земляков.

- Садитесь уже в машину, и поедем отсюда, – произнес Висхан.

- Ну да, поехали – проговорил Зелимхан и сел в машину. Следом на сиденье опустился Адам. Он так и не дал желаемого для друга ответа, ему нужно было хорошенько подумать, что ответить Зелимхану. Он сам не всякому земляку здесь на чужбине доверял. Все же, все они отличались друг от друга. В чем-то да было различие между каждым, не смотря на общий язык, культуру обычаи и даже недавнее прошлое. Новоиспеченное место пережёвывало их и делало иным межнациональным продуктом и здесь уже земляк ты не земляк, ты все равно другой. Ты будешь отличаться даже от самого близкого тебе человека. Все они не были в полной мере местными, но и не местными их тоже уже трудно было назвать. Во всяком случае, Адам не мог так сказать ни про себя, ни про своих друзей. Сам Адам каждый раз тосковал по своей исторической родине, вспоминая ее с горечью утраты. Для него не было ничего роднее, чем утерянная земля отцов.

Оставшуюся часть пути они ехали молча. Каждый думал о чем-то своем, и говорить не особо хотелось. Особенно Адаму, который отчего-то почувствовал себя ужасно одиноким.

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: