Решетов побледнел, потерял дар речи. А блатарь ушел.

Стою и смотрю на Алексея, зажавшего в кулаке стольник. Наконец Решетов разжимает кулак: «А пошел ты...» — даль­ше следует горняцкий мат, и он швыряет сторублевку на пол, пинает ее и идет к выходу.

Иду следом:

— Зря ты, Леш...

— Чего зря?! Я буду с голода подыхать под забором, землю жрать, но милостыню ни от кого не приму.

Я был тоже гордым, обиделся.

— Это значит я, что ли, побирушка? А пошел ты, мон шер, знаешь куда!..

Так я впервые с ним поцапался. С этого момента мои отно­шения с Решетовым испортились. Но еще больше осложни­ло наши отношения то, что я сблизился в это время с его очень сложным другом Виктором Болотовым и его женой Верой: жить стал рядом с ними, встречаться почти каждый день. Много трагифарсов случалось в эти годы в доме Болото­вых, в том числе и с участием Решетова, но особенно мне за­помнился один, произошедший в день рождения Виктора Мартыновича.

Января. Празднично одетая в приподнятом настроении Вера заканчивает сервировку раздвинутого стола не менее чем на двадцать гостей. На столе цветы, шампанское, конечно же, водяра, закусь всякая, даже икра, кажись, но не черная и не красная, а кабачковая. Судак заливной. Фрукты в вазе.

В углу наряженная новогодняя елка.

Вера, напевая, с нетерпением ждет гостей. Среди них дол­жен быть и особо почетный гость, своего рода свадебный гене­рал — гривастый, седой уже Лев Иванович Давыдычев.

Его все нет. Явно нервничая, Виктор Мартынович, как глу­харь на суку, токует, поблескивая своими знаниями, хоть и не вращается в кругу высоколобых философов и экономистов:

— Экономические законы, Леш, экономические силы, эко­номическая динамика — это все, конечно же, важно. И парла­мент, и гражданские свободы, и справедливый суд, и возмож­ность эмигрировать, и многое чего еще. Все важно. Но не дос- та-точ-но... Россия — особая страна. Эмоциональная страна, пассионарная, сосредоточенная на своей внутренней жизни, на вековых духовных поисках... Пока не найдет свою особую, высокую, объединяющую всех идею, не найдет идеал, не под­нимется она с колен.

Алеша Решетов помалкивает...

Пришел поэт Николай Бурашников с женой, Герман Митя- гин приехал из Осы, соседка старуха-фронтовичка, подруга Веры, еще кто-то.

Болотов к этим гостям даже не вышел. С нетерпением ждал Давыдычева. А Лев Иванович все не шел.

Решетов, тоже с нетерпением ждавший Давыдычева и воз­можности наконец-то сесть за стол, взорвался в ответ на тира­ду Виктора:

— Не надо ничего искать, Вить. Ничего нового не будет най­дено, Виктор Мартынович. Искали уже. Бог знает, сколько сил на это потратили. А жизнь — она мимо прошла.

Совсем иное, чем у Виктора, смысловое наполнение слов. Неподдельная горечь так и сквозит в них... Виктор и я изум­ленно смотрим на него. Никогда прежде Решетов на эти темы так не говорил.

— Не надо, говоришь, Леш? Идеи не надо? А что надо? Чем тогда жить?

— Тем, что есть, тем и надо жить. Все у нас уже перепробо­вано, одно только не пробовали: жить тем, что есть... И чем люди во всем мире живут.

Задребезжал звонок.

Виктор кинулся к дверям:

— Наконец-то!

Разносчик телеграмм. Их целых пять.

Виктор, не читая их, кричит:

— Вера, хватит ждать Леву! Давай за стол!

Вера сникла.

Уселись. Во главе Виктор в белой рубахе и галстуке. По левую руку Вера, по правую Алексей.

Виктор взялся было за бутылку с водкой, но Вера останови­ла его:

— Коля, — к Бурашникову, — открой шампанское.

Коля открыл, разлил по фужерам женщинам, ну, а мужи­кам плеснул в стопарики водочки, поднял руку вверх и запел:

— «Не бродяги, не пропойцы...» — он кивнул Виктору, под­тягивай, мол. Тот подхватил:

— «За столом семьи своей. Вы пропойте, вы пропойте, сла­ву женщине моей».

Нахмуренное лицо Веры засияло, как солнышко из-за туч.

Алексей поднял стопку:

— За хозяйку дома.

Все дружно выпили.

— А теперь за хозяина дома, — объявила Вера и кивнула Николаю Бурашникову. — Туш!

И Коля выдал туш, да еще какой:

— «Когда услышу марш военный... А он — в неслыханной тиши — гремит, гремит во всей Вселенной до уголков моей души...»

Тут Вера подхватила:

— «И полный грусти изначальной, прощальной грусти всех времен, любимый голос твой печальный услышу в нем, услы­шу в нем...»

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: