У соленого глаза лежала И волос моих слушала шум.

И чем больше вникал в строки, тем яснее осознавал духов­ную причастность этого стиха к рыцарскому ряду любовной русской поэзии. Эта, одна из благороднейших традиций нашей поэзии настолько мощна своей чистотой, что любая рифмован­ная продукция иного настроя просто отлетает в сторону. (Нуж­но иметь есенинскую лирическую силу, чтобы выдержать и устоять рядом).

Светолюбивы женщины. Они Не могут пыль на стеклах окон видеть,

Им докучают пасмурные дни,

Их черным словом так легко обидеть.

И светоносны женщины. Нельзя Представить даже, что за темень будет — Исчезни вдруг их ясные глаза И маленькие матовые груди.

Рыцарская (не будем стесняться этого слова) чистота по­мыслов о женщине пронизывает все лирические стихи Реше- това. Но односторонняя чистота не может быть радостной. Поэтому, мне кажется, решетовская любовная лирика печаль­на. Таков опыт лирического героя его поэзии.

Окошки вроде желтых клеток Для шахмат. И по ним порой Передвигается нелепо Разбитый вдребезги король.

Его ладьи лежат в пучинах,

И офицеры спят в земле Его жену чужой мужчина Увез в серебряном седле.

Он прячет горькую усмешку В седую бороду свою.

О, если б маленькую пешку Найти у бездны на краю.

Одну из тех, кто и без денег,

И без дворцовой мишуры Тобой живет, с тобою делит Все беды шахматной игры.

И снова сквозь эти строки видится тот добрый великан. Он не обнажает «шпагу», чтобы драться за иллюзорное счастье обладания, он обнажает сердце.

Чтобы ты на плечо мне взбежала И полна ослепительных дум У соленого глаза лежала И волос моих слушала шум.

И тогда в обнаженном сердце он чувствует боль, от которой доверчивые люди не умеют защищаться. Что делать...

Увы, я счастлив... Лишь порою Я вспоминаю, словно сон,

Что мир еще не так устроен,

Как мог бы быть устроен он.

Пылинка ссорится с пылинкой,

Им тесен солнечный простор,

И гном заносит над былинкой Микроскопический топор...

...Я не анализирую стихов, а пытаюсь наметить путь, по ко­торому можно было бы прийти к наиболее полному понима­нию любовной лирики Алексея Решетова, богатой на тонкие оттенки.

ГААЗА НА ТОНКИХ СТЕБЛЯХ

В одном из стихотворений Решетов пишет:

Душа и природа в предчувствии вьюг.

Другое заканчивает строками:

Потерять, как женщину, природу,

Мучиться и сохнуть без нее.

Почему так высоко ставит поэт природу, возводя ее в ранг высшего лирического чувства, хотя это иное чувство, нежели любовь к женщине, и корни его иные.

Чтобы понять корни решетовского отношения к природе, нужно обратиться к маленькой поэме «Хозяйка маков». Сю­жет ее прост. Мальчишка лезет в сад Кузьмичихи за маками для первой своей любимой — девочки Ленки. А Кузьмичиха...

Трех сыновей она на фронт послала,

Три ворона накаркали беду.

Тогда три грядки старая вскопала У стихнувших соседей на виду.

Три грядки серых под весенним небом.

И грядки те напоминали ей То три кусочка аржаного хлеба,

То три могилки русых сыновей.

На этих грядках цвели маки. И Кузьмичиха на них пойма­ла мальчишку. И вот, полубезумная от горя, она принимает его за младшего сына. Но потом, опомнившись:

Бери — чего уж! Мертвым не помогут.

Бери цветы, они нужней живым...

...Они живым нужней...

Холодный ветер

Хлестал наотмашь по лицу меня,

Когда я нес цветы святые эти,

Цветы из негасимого огня...

С тех пор бессловесная природа этими самыми маками точ­но прикоснулась в сознании мальчика к человеческой траге­дии.

И вот в другом месте книжки:

Снится сон слепому человеку,

Будто тихо шепчутся леса,

И срывает, нагибая ветку,

Он большие, спелые глаза.

Будто он вставляет их в глазницы И бросает черные очки И глядят с восторгом сквозь ресницы Круглые, как косточки, зрачки.

Это совершенно новое, и в то же время в этом есть неулови­мая связь с маками Кузьмичихи. И вот с обостренным чув­ством снова листаю «Белый лист».

Ты знаешь, что такое рань?

Ты просыпался рано,

Когда стекло оконных рам Мерцает как-то странно...

А за окном еще птахи не поют, и еще росы не выпали, и спит земля на трех китах. А в ней:

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться: