Акафист Преподобному Сергию Радонежскому. В жизни каждого человека есть вещи, к которым он про­являет особое внимание

 

В жизни каждого человека есть вещи, к которым он про­являет особое внимание, имеет особую любовь. Еще в дет­стве одно дитя любит играть в пароходики, другой ре­бенок — в коня, третий — в кукушку. Девочки играют в куклы, или в мяч, или в хороводы. Даже по отношению к пище у человека возникает вкус особый, и это ощущение остается на всю жизнь, до самой смерти. Приходилось ви­деть человека в преклонных летах, который говорил, что он с самых юных лет, даже с младенчества, любит кушать греч­невую кашу, а другой говорил, что он всю жизнь безумно любит молочный кисель, а третий обожает горький перец, четвертый — горчицу и так далее. В каждом человеке живет привязанность к какому-либо цвету. Один любит цвет бе­лый, другой — красный, третий — синий, четвертый — зе­леный. И этими любимыми вещами, предметами, цветами обставляет человек свою жизнь. Например, одежду носит любимого цвета или комнату красит в любимый им цвет и обставляет любимыми предметами. Случается даже, что у человека проявляется особая любовь к тем или иным бук­вам, которые он при письме выводит с большим старанием, любуясь ими, или любовь к некоторым словам, которые он произносит с особым чувством, протягивая их и всячески подчеркивая. Так же он разбирает и людей: одних любит, других ненавидит, третьих терпит, четвертых поносит. Да и такие есть, которые любят сидеть на месте, другие любят путешествовать, третьи предпочитают подольше поспать, а четвертые — побольше и послаще поесть. А вот чтобы по­больше помолиться — таких, наверное, совсем мало.

Таков человек с его вкусами и взглядами, с собствен­ным отношением к жизни и вещам. Хотя, правду сказать, есть и такие непонятные люди, которые ничего, кажет­ся, ничего на свете не любят, ничем не хотят заниматься, а хотят закрыть на всё глаза и день и ночь только спать. Да, есть на свете и такие.

Одним словом, человек — это сложное существо, глу­бокое и таинственное, со своими внутренними и внешни­ми запросами, высокими и низкими идеалами, со смелы­ми мечтами и глубокой человеческой немощью.

Но всё это — обычное, житейское, чисто человеческое, земное. Таков человек с земными потребностями и при­вязанностями, которые имеются и у животных: лошадка любит сено, коровка — солому, овечка — свежую травку, а поросенок любит грязную лужу.

А вот человек с духовными запросами — это совсем другое. Его трудно заставить полюбить что-то времен­ное, житейское, например какую-нибудь пищу. Его труд­но привязать к этому. Во всем земном и обыденном он не найдет удовлетворения и смысла. У него возникают высшие стремления, более глубокий взгляд на жизнь.

Приходилось видеть человека довольно образован­ного, культурного, просвещенного, который всю жизнь носил в кармане своей гимнастерки маленькую иконку. С этой маленькой иконкой он прошел все бури и невзго­ды жизни. Пережил не одну войну, подвергался тысячам опасностей. Над ним не однажды витала смерть. Он был и в огне, и в воде, и под землей. У себя на груди, как зени­цу ока, он хранил любимую святыню.

Есть люди на свете, которые с самого раннего детства и до самой смерти имеют и чтут какую-либо святыню. Благоговеют пред ней, нежно берегут ее и даже, больше сказать, — ставят всю свою жизнь под ее защиту...

Есть среди нас такие счастливые люди, которые не расста­ются с благословением материнским, не расстаются никогда. Где бы они ни были, куда бы ни ехали, они всегда носят эту любимую святыню при себе, завернутую в платочек, в кар­мане на груди, а потом и в своем сердце. И эти люди, хотя их и считают чудаками и фанатиками, гораздо счастливее тех, которые их осмеивают и позорят. Они спокойнее и без­опаснее живут, легче переносят всякие трудности, невзгоды, увереннее и определеннее смотрят в будущее. Любимая свя­тыня с ними, и им всё нипочем. Им ничто не страшно, они знают по опыту, что их вера не посрамит, не подведет.

Особенно хорошо делают те, которые не расстаются со своим нательным крестиком. Если не могут его носить от­крыто, то прикалывают к одежде. Но эта святыня с ними всегда. Она незримо хранит человека, оберегает его от не­счастья, прикрывает от всяких бед, а главное — прогоняет бесов, не дает им полной власти над человеком.

Очень похвально делают и те, которые особенно любят и чтут какого-либо святого и всегда призывают его в сво­их молитвах.

Любовь к святыне выражается и в том, что чело­век от души полюбит ту или иную святую обитель, тот или иной монастырь, как, например, мы любим Лавру Преподобного Сергия.

Но есть люди, даже из верующих, которые носят при себе крестик или иконку только для того, чтобы эти свя­тые вещи, как талисман, охраняли их от несчастий, и толь­ко. Такое отношение к святыне не просто грешно, но даже и преступно. Надо носить ее при себе по самой любви к святыне, то есть я ношу крестик на груди или иконку не только для того, чтобы они меня сохраняли от беды, но потому, что я всей душой люблю эту святыню, не могу с ней расстаться никогда и нигде.

Один молодой человек имел при себе маленькую ико­ночку — благословение матери. Он надеялся на эту иконку, как на вещь, которая его сохранит от всего недоброго. Одна­ ко он не питал к ней сердечной любви как к святыне. С ним случилось несчастье, и он бросил эту иконку, сказав: «Ника­кого Бога нет, если бы Он был, Он бы сохранил меня».

А вот одну девушку не переставали упрекать: «Зачем ты носишь этот крестик, ведь всё равно ты болеешь, всё равно Бог тебе не помогает. Если бы Он был, Он бы помог тебе, дал бы здоровье, счастье». А она в ответ убежденно и решительно говорила: «Я люблю эту вещь, я не просто к ней привыкла, а люблю ее всем своим существом и рас­статься с ней не могу, тем более что я больна и одинока».

Любимая святыня! С ней всегда тепло и отрадно, к ней всегда стремится человеческое сердце, и когда достигнет любимой святыни — или Божиего храма, или святой оби­тели, — оно успокаивается.

Как любили наши дорогие предки ходить по святым местам, как они стремились к любимым святым оби­телям! Сотни верст идет иной старичок с котомочкой за плечами, в лычных лаптях. Он переносит и холод, и го­лод, и бессонные ночи, и все тяжести пути, а всё-таки идет к желанному месту.

А мы теперь едем к любимой святыне в комфорта­бельных поездах, удобных электричках, а то и на такси подкатим...

Умеем ли мы благоговеть пред любимой святыней, уме­ем ли ценить ее? Мы даже на поездах ездить к ней ленимся, и потому если и приезжаем, то мало успокаиваемся.

Всякая святыня требует к себе благоговейного отно­шения и особенно смирения, то есть определенного при- уготовления к встрече с ней. А мы, приезжая в святую обитель, не имеем ни того, ни другого. Потому часто и говорим себе: «Лучше бы я не ездила в эту Лавру, так можно помолиться и дома». А не знаем или забываем, что в святой обители само место, орошенное слезами, овеян­ное молитвами святых, способствует нашему спасению и незаметно, незримо действует на наши души.

Отец протодиакон Григорий Михеев больше половины своей жизни прожил в миру. Он был человек образован­ный и семейный, имел детей, которые занимали видные общественные должности. Служил в больших соборных храмах, в больших городах и столицах. Одним словом, он был человек «большого полета» и большого практиче­ского дела. И по внешнему виду он был замечательным во всех отношениях: солидный, высокий, с приличной бородкой, с благообразным открытым русским лицом и сильным протодиаконским басом.

Трудно определить, какими путями протодиакон Григо­рий оказался в Троице-Сергиевой Лавре. Но, видя его край­нюю любовь к святой обители, а главное — к ее основате­лю Преподобному Сергию, можно с уверенностью пред­положить, что отец Григорий пришел в святой монастырь не по расчету, не с намерением заработать или найти себе здесь спокойный и тихий уголок. Он любил святую обитель и Преподобного Сергия. И любил давно, с самого детства.

Вот маленький Гриша в доме своего отца, известно­го священника, сидит в уголочке детской и увлеченно читает «Троицкие листки». Любил эту книгу маленький Гриша, нежно берег и прятал подальше от своей озорной сестренки, чтобы она не вырвала из нее картинки. Гриша особенно любил читать в этой книге о Сергии Преподоб­ном. Он замирал и весь уходил в себя, когда читал строки об отшельнических подвигах этого дивного и любимого им старца.

Ему хотелось быть рядом со старцем, вместе с ним молиться ночами, поститься и трудиться. Как-то ночью после чтения маленький Гриша долго не мог заснуть. В детской, кроме него, никого не было. Он встал на сво­ей постели на коленочки и молился Сергию Преподобно­му, чтобы тот взял его к себе. Он стал бы носить ему воду из источника, дрова из лесу, стал бы держать ему свечку, когда отче читал священные книги. Молился по-детски чистосердечно, и помнит, как ему тогда было хорошо!

Будучи юношей, он не забывал своего заветного же­лания — побывать в святой обители Сергия Преподоб­ного, пожить в ней и потрудиться. Когда Григорий уже был хорошим семьянином, в минуты досуга он рассказы­вал или читал своим малым деткам о Троицкой обители и славном Сергии.

Начались годы тяжких испытаний. Григорий Михеев был уже к этому времени почтенным протодиаконом. Ему пришлось пережить много огорчений, напастей и злоключений. И чем больше жизнь обрушивала на него свои испытующие удары, тем больше и чаще думал он о Троице-Сергиевой Лавре. Отец его погиб где-то на труд­ных работах, мать-старушка умерла и тоже переселилась к вечной жизни. Жена, по воле Божией, пожила недолго, приболела и умерла. Детки, как оперившиеся птенцы, разлетелись в разные стороны. Отец Григорий понял, что настал его желанный час.

...Ранним зимним утром, когда еще все спали и только в дежурной будке горел огонек, к святой обители Препо­добного Сергия подошел человек. Он был похож на ду­ховное лицо и имел приличный вид. Дежурный монах сказал ему, что придется немного подождать, так как на­местник Лавры еще не выходил из своей келии. Незна­комец вежливо поклонился, поблагодарил и тихонько по­дался к Успенскому собору. Он шел и всё поднимал свой взор на золотые главы святых храмов. Его уста шептали неслышные слова: «Любимая святыня, любимая святы­ня...» Спустя два часа этот человек сидел в келии отца на­местника архимандрита Иоанна и выражал свое горячее желание потрудиться в святой обители и быть постоян­ным ее жителем. Так протодиакон отец Григорий Михеев оказался в Троице-Сергиевой Лавре.

Послушанием, а правильнее сказать, обязанностью его было в качестве протодиакона служить богослужения в праздничные дни, когда совершал их наместник Лавры или кто из старших: благочинный, эконом, казначей. Слу­жил он хорошо, благоговейно, торжественно, а главное — молитвенно. Как сейчас вижу его пред собою, стоящего в полном протодиаконском облачении, поющего с наро­дом «Верую». Его представительный вид и воодушевле­ние были исключительными — служить он любил. И так продолжалось лет пять.

Монашество он не принимал, но всё готовился, и уже по самому образу жизни и по положению своему он был почти монахом. Жил в отдельной приличной келии, кото­рая была у него в идеальной чистоте.

Особым его качеством было тщательное приготовление к Божественной службе. Перед службой он всегда вычиты­вал все каноны, акафисты, молитвы к Святому Причаще­нию и крайне не терпел нерадения, которое ведет к сугубому наказанию Божию. В связи с повествованием об аккуратно­сти отношения отца Григория к правилам приготовления к Божественной службе мне хочется привести пример совер­шенно обратного отношения человека к этому делу.

 

***

 

Однажды к схимнику отцу Гавриилу, который находил­ся в одной из наших русских обителей, приехал священник исповедаться. И вот на исповеди схимник вопрошает:

— А вы правила читаете, когда служите?

— Что? — будто не слыша, переспрашивает его свя­щенник.

— Правила-то вы читаете? — повторяет схимник.

— Ах да, правила. А как же, читаю —- газеты.

— Как газеты? — возмущается схимник. — Да вы что, веруете хоть сколько-нибудь?

— Я верующий, а как же иначе, я же священник.

— Ну чему же вы учите народ, когда сами...

— Я считаю, что это мое внутреннее дело. Других учу, а сам как хочу.

— Боже мой, — вздыхает схимник, — да что же это такое? Значит, у вас на устах — мед, а в сердце — лед? Пре­ступник, лицемер, обманщик! Что вы делаете?! Как это можно!..

И схимник стал самыми грозными словами обличать и вразумлять нерадивого священника. Последний расте­рялся. Потом стал утираться ручным платком и наконец зарыдал...

Отец Григорий не относился к числу таких священно­служителей. Он свято и благоговейно исполнял свой долг.

Проверь себя, мой милый друг, может быть, и тебе сле­дует приложить большее усилие для подготовки к Прича­щению? Может быть, и ты вместо правила и молитв чи­таешь если не газеты, так свои суетные мысли или рассеи­ваешься по всему свету своим воображением? А то, может быть, просто отделываешься небольшими молитовками и потом бесстрашно и дерзко приступаешь к Святым Тай­нам? Какое это страшное дело! Как мы будем сурово на­казаны за свое нерадение и неблагоговейное отношение к святыне! Надо читать правило к Святому Причащению, кто бы ты ни был, какие бы обязанности ни тяготили тебя. Особенно если ты имеешь на себе священный сан, или монашеский чин (явный или тайный), или иноче­ский. Господь взыщет с тебя за невыполнение твоих обя­занностей, а если не исправишься, то и накажет.

Вторым особенным качеством отца протодиакона была его любовь к чтению о христианах первых веков. Он всегда с трепетом говорил о мучениках и мученицах, которые ради Господа Христа не щадили своей цветущей юности и самой жизни. Он читал эти исторические бытия со слезами и благоговением. Он восхищался героизмом этих людей и поражался их мужеству, беззаветной пре­данности Христу, их верности своей христианской идее и стойкости до смерти.

 

***

 

...Кикилию схватили в восточных дверях, ведущих в катакомбы, где христиане первых веков совершали бо­гослужения скрытно от язычников.

Ей было всего девятнадцать-двадцать лет. Стоя с заж­женной лампадой, она освещала путь христианам — бра­тьям и сестрам, скрывающимся внутрь катакомб. Как при­видение, стояла она во всем белом, высоко подняв над го­ловою светильник.

— Кикилия, бежим, мы последние, — быстро сказал ей брат и скрылся в подземелье.

— Нет, я буду здесь, — ответила Кикилия и осталась на своем месте.

— Ты кто? — раздался голос сотника-язычника.

— Я христианка.

— А где другие?

— Ушли, и вам их не найти.

— Взять ее, — раздался грубый приказ воина.

— Да она слепая!

(Кикилия действительно была слепой от рождения).

— Взять! — раздался повторный приказ.

И когда ее пытали, она говорила одно и то же: «Я хри­стианка, и у нас плохого ничего не делают». Ее распяли на колесе, как на кресте, привязав руки и ноги.

— Отрекись от Христа, принеси жертву нашим богам!

— Я христианка...

Кикилия умерла и чистой душой своей воспарила к любимому Господу.

Так отдавали свою жизнь за Господа святые мученики и мученицы первых веков христианства.

 

***

 

Это было в далекой Африке. Десятилетний мальчик-негр по имени Измаэль не имел ни отца, ни ма­тери. Господин, у которого он был рабом, — суровый язычник.

Однажды Измаэль зашел в христианскую церковь и был восхищен ее красотою. Его поразила проповедь свя­щенника, который говорил о Христе Спасителе, пришед­шем в мир спасти всех людей, и особенно бедных, сирот и беззащитных. Мальчик плакал от умиления и от любви Христовой. Он раньше не знал, что Христос и его любит, и его жалеет, и за него страдал и умер.

Когда мальчик вернулся домой, то господин уже знал, где был его маленький раб.

— Если ты еще зайдешь в христианскую церковь — убью, — сурово пригрозил хозяин.

Но как было маленькому негру не пойти в христиан­скую церковь, когда душа его рвалась туда, рвалась к Го­споду Спасителю? О, эта бедная сиротская душа рвалась к свету! И маленький Измаэль опять был потихоньку в христианской церкви.

— Ах ты, такой-сякой, негодяй, не слушаешься, — взревел злобно господин. — Дать ему двадцать пять уда­ров палкой!

Когда маленького мученика били, хозяин насмешливо спросил:

— Ну, что, помогает тебе твой Христос?

Сиротка, утирая слезы, тихо ответил:

— Он помогает мне терпеливо сносить все эти наказания.

— Дайте ему еще двадцать пять! — закричал мучи­тель. — Ну а теперь помогает тебе Христос твой?

— Он внушает мне надежду будущего блаженства, — тихо ответил отрок.

— Еще двадцать пять! — заревел жестокий тиран. — Ну а как теперь, Он помогает тебе, твой Бог?

— Он учит молиться за тебя, мой господин, — чуть слышно произнес маленький мученик и тихо отдал душу свою в руки Божии.

Какой в этом большой урок для нас с тобой, мой доро­гой и милый друг! Как мы то слабы и немощны, чтобы так бесстрашно и жертвенно идти за Христом! Чтобы всё- всё, даже смерть, понести за Него, нами нежно любимого и чтимого. Как эта юная девица или этот негритянский отрок обличают нас с тобой за наше нерадение и небреже­ние к нашему христианскому долгу!

Ведь для нас с тобой нет ничего дороже на свете, чем Го­сподь наш Спаситель. И любим мы Его, и чтим, и молимся Ему. А случись что, сразу прячемся в кусты. Говорим, что мы почти и неверующие, мы как все. О иудино окаянство! О преступное малодушие! Низкий, животный страх!

Одна девушка рыдала у креста и Евангелия: она вот так же отреклась от Христа, от своего Господа Спасителя....К ним в дом пришли. Девушка была одна. «Это что, ико­ны твои? Ты на них молишься? » — спросили ее. Она пере­пугалась. А вдруг да с работы снимут? Сошлют? Осмеют да еще что-нибудь сделают. «Нет, — говорит девушка, — это мама молится, это ее иконы, а я-то... я-то перестала молиться...»

А когда, ушли, она заплакала: «Что я наделала? Как те­перь я буду жить без Господа? Отреклась. Отказалась. Предала Его, как Иуда...»

О Боже, сохрани каждого из нас от этой страшной уча­сти! Лучше и не жить, чем так делать. А всё это бывает по боязни, по ложному страху человеческому. Все боимся, как бы чего не случилось с нами, как бы худо не было. Лю­дей боимся, а вот Бога не боимся.

 

***

 

«Кто боится Бога, тот не должен ничего бояться на све­те», — сказал прусский король и бесстрашно открыл дверь...

Это было в Пруссии. Король проснулся ночью и увидал в окно, что зал заседаний сильно освещен. «Кто в зале в та­кой поздний час? » — спросил он адъютанта. Тот ответил, что там никого не может быть, двери все заперты, а клю­чи у него. «Смотрите же, — указывал король на окно, — весь зал освещен, в окнах свет. Кто там может быть в полночь? » И он решил сам идти в палаты и посмотреть, кто там, тем более что в освещенные окна видны были какие-то люди. Его тяготило какое-то страшное предчув­ствие. Взяв ключи, он пошел по коридору. Адъютант — следом. «Боже мой, — ужасается король, — да и стены-то в коридоре все обтянуты черным. Что такое ужасное де­лается в зале заседаний? » Когда они подошли к главной двери, ведущей в зал, в страхе остановились. Дверь была заперта. «Открывайте», — приказал король адъютанту. Последний трясся от страха и наотрез отказался. Король чувствовал, как дрожат его колени и на голове поднима­ются волосы. Секунду помедлив в нерешительности, он сказал: «Кто боится Бога, тот не должен ничего бояться на свете» — и... открыл дверь... И что же они увидели?

По полу зала бежали потоки крови. Какие-то таинствен­ные люди совершали казнь нескольких осужденных. Им ру­били головы, и тела, обливаясь кровью, падали на пол. Это было зловещее предсказание будущей судьбы прусского государства. «Ковда это будет? » — страшным голосом вос­кликнул король. «Ровно через сто лет», — ответил ему некто, и видение скрылось. В зале сделалось темно, страшно. Ко­роль и адъютант выбежали из зала, не закрыв дверей...

Кто боится Бога, тот ничего не должен бояться, а кто Бога не боится, тот будет бояться всего, и даже там, где бояться-то нечего.

Несколько лет подвизаясь в Лавре, протодиакон отец Григорий незаметно подходил к неизбежному концу сво­ей жизни. Любимая святыня — Лавра Преподобного Сер­гия — подняла его на высокую ступень духовной жизни. Он, как бы окрыленный молитвами небесного игумена Пре­подобного Сергия, стал человеком глубоко духовным и бла­годатным. Время, свободное от богослужения, он большею частью проводил в своей одинокой келии. Тихо сидел он у келейного стола и углублялся в чтение священных книг, черпая из них благодатную пищу для своей души.

Читал он также книги о святых отцах-подвижниках прежних и настоящих времен. Особенно любил читать повествования о жизни современных ему благочестивых старцев. Его боголюбивая душа хотела видеть свежие по­двиги. Она жаждала убедиться в том, что наша современ­ная Церковь также не бедна святыми мужами и чудесами, связанными с их жизнью.

 

***

 

...Старец Гавриил, настоятель одного из монастырей, проснулся ночью от страшного смрада в его келии. Открыл глаза. Боже мой! Полна келия бесов. Черные, отвратитель­ные, гадкие, с оскаленными зубами. Старец сел на своей по­стели. Бесы обступили его со всех сторон и стали клеветать ему на братию. Брат такой-то — пьяница, другой — вор, третий — блудник, четвертый — обманщик. Старец сидел, слушал, а потом сказал: «Вон отсюда, хулиганы! Как вы смели прийти сюда и клеветать на братию? » Бесы не ухо­дили. Тогда старец встал с койки и пошел в угол, где стояла его иерусалимская палка-посох. Взяв ее, он стал грозить ею бесам: «Ах вы, забрались в келию, да еще хватают за рубаш­ку, за подол! Прочь отсюда, клеветники! » И бесы скрылись. Старец долго потом ходил по келии из угла в угол и всё сту­кал своей иерусалимской палкой о пол. «Ишь чего выдума­ли, обманщики, хулиганы, да еще за подол хватают! »

В дверь постучали. Келейник принес старцу чай. А он всё ходит из угла в угол, грозит своей иерусалимской палкой и приговаривает: «Ишь, хулиганы, забрались, не на того напали...»

Читая подобные повести, отец Григорий воодушевлял­ся, проникался особым чувством любви к монашеской жизни и удивлялся бесовским козням. Но Господь не су­дил умереть ему монахом, он умер священнослужителем, живущим в монастыре. Ведь бывают судьбы Божии не­исповедимы в жизни человека. Так было и в жизни протодиакона Григория. Что-то таинственное, непостижимое виделось в его судьбе. И как он ни стремился к монаше­ской жизни, умер простым священнослужителем.

Может быть, и у тебя, мой милый друг, есть в жизни нечто подобное? Может быть, и ты всю жизнь стремишь­ся к монашескому подвигу, но Господь не приводит тебя к этому? Так ты не горюй, не опускай руки. Терпеливо жди и не ослабляй своей духовной жизни. Помни, что Господь лучше знает твою душу и на что она способна. И в мирском звании ты спасешься, если не будешь лениться. И монаше­ство тебя не спасет, если не будешь радеть, будешь без конца спать, ссориться, клеветать и делать прочие мирские дела.

Однажды отец Григорий отправился в отпуск. Он захо­тел съездить в одно знакомое место, отдохнуть и поправить свои физические силы. Тем более что он стал чувствовать общее недомогание и болезнь в желудке. По прошествии не­дели, не больше, обратно в Лавру его принесли на носилках. Он был в крайне болезненном состоянии. Когда мы пришли в его келию, чтобы проведать его, он лежал в постели. И во­лосы, и лицо, и руки его были белыми... Мы его не узнали: как мог человек измениться в такой короткий срок! Он был настолько слаб, что без посторонней помощи не смог бы подняться с постели. Чтобы достать что-либо со стола — водички, просфорочки — он подтягивался за полотенце, привязанное одним концом к спинке койки в ногах, и так садился. Он почти ничего не ел. Внутренний жар палил его организм, и он утолял свою жажду маленькими кусочками апельсина. Ничего другого желудок не принимал.

Не забыть мне бесконечно мучительного взгляда, такого стра­дальческого, мученического, которым он встретил нас. Когда мы стали выражать ему чувство соболезнования, он слабым голо­сом отвечал: «О, еще послужу, еще потружусь у Преподобного Сергия». Но по всему видно было, что отец Григорий уже не жи­лец, что здесь он уже отслужил. И действительно, через два дня его не стало. Его бессмертная душа, так много лет стремившаяся в святую обитель Преподобного Сергия, нашла там покой. Под кровом любимой святыни он завершил свой жизненный путь. Окрыленный благодатью Божией, очищенный подвигами и мо­литвами святых, да и своими постоянными трудами и богослу­жением, он воспарил на небо.

Отец Григорий умер простым человеком, но как укра­силась и окрылилась его душа! Как она очистилась и убе­дилась терпением и святостью!

Говорили, что он в последние годы, бывая в отпуске, особенно стремился скорее вернуться в святую Лавру. Он боялся, как бы ему не умереть где-то на стороне. Как бы ему не остаться одиноким вне святой обители. Любимая святыня влекла его к себе. Отец Григорий даже чувство­вал, что Сергий Преподобный зовет его умирать в свою обитель и что он только там найдет себе покой.

После похорон, придя в его келию, мы нашли ее в аб­солютной чистоте и порядке. Каждая книжечка, каран­дашик, каждая вещь лежали аккуратно на своих местах. Как любил отец протодиакон чистоту и порядок в жиз­ни! Несомненно, что, любя внешнюю чистоту, он любил и внутреннюю. Содержа келию в образцовом порядке, он строго следил за порядком в своей душе. В последние дни жизни тяжелая болезнь очистила его от остатка греха, приготовив к вечной блаженной жизни.

Отец Григорий при жизни особенно любил быть в мире с братией. Он готов был во всем уступить, перед всеми себя унизить, всё отдать, лишь бы достигнуть мира в отношениях со своими ближними. И особенно хранил он свою душу от гнева и раздражения, когда предстояло ему служить и приступать к Божественному престолу.

Так и нам, мой дорогой и милый друг, читая эти строки о жизни нашего собрата и отца протодиакона Григория, надо стремиться душой к вожделенному миру, согласию, любви. Ничего не жалеть, не щадить своего самолюбия, гордости, чести, чтобы только достигнуть мира и любви со своим братом или сестрой. И чем раньше ты попросишь у своего противника прощения и примиришься с ним в сердце, тем больше покажешь свои благородство и разумность. Сумей найти в жизни отца Григория, этого труженика Божия, для себя пользу, чтобы душа твоя обо­гатилась красотой добродетели.

Покойся же, наш дорогой собрат, в селениях вечного света, в блаженном сожитии со всеми учениками Сергия Преподобного. Мы верим, что ты перед смертью своей сказал истинно пророческие слова — и поныне они звучат в наших ушах: «Еще послужим, еще потрудимся в обите­ли Преподобного Сергия». И ты служишь, только не здесь, не с нами, а там — в горней обители славного Сергия — ревностно приносишь молитвы за нас, грешных.

Любимая святыня усовершила твой дух для жизни вечной. Молись, чтобы и нас она воспитала для небесной жизни, чтобы и мы все, любящие святую обитель Сергия Преподобного, хотя и живем многие в миру, как мирские люди, тоже удостоились бы назваться учениками вели­кого заступника нашего аввы Сергия и водвориться в его горней обители вместе со всеми святыми. Аминь.

 

ОБНОВЛЕНИЕ

 

Диакон Илия (Илья Петрович Ефремов) (1894-1957)

 

Очищение наших даруй

неведений, яко безгрешен.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: