Стихира Преподобному Сергию Радонежскому. Нет ничего более трудного, более сложного и даже су­губо опасного

 

Нет ничего более трудного, более сложного и даже су­губо опасного, чем духовная жизнь.

Однажды мне пришлось побывать в глубоком подземе­лье — в горизонтальной шахте. Ее непроглядно темные ко­ридоры растянулись на многие сотни метров. Какой мрак! Кругом мокрые и холодные земляные стены, под ногами грязь. Могила, самая настоящая мрачная могила. Ваго­нетка с маленьким огоньком укатила далеко вперед. Шел я, шел и провалился... Удержавшись за какую-то палку, вылез. Еще два-три шага — опять попал в какую-то тряси­ну. Выбравшись оттуда, снова пытался идти, но ударился, наткнувшись на мокрую стену... И всё во мраке. В непроницаемой, будто адской, тьме... Вспомнив о спичках, в кар­мане нашарил спичечный коробок, зажег маленькую свечу и с этим небольшим пламешком двинулся вперед...

Духовная жизнь, как пишет епископ Феофан Затвор­ник, подобна подземным проходам, в которые спустил­ся человек без светильника. Сколько неожиданностей! Сколько трудностей и смертельных опасностей встре­тит человек на духовном пути, тем более если он пошел по нему без светильника.

Духовную жизнь хорошо знают святые духоносные отцы. Они глубоким внутренним опытом познали ее и с помощью Божией преодолевали все ее опасности и трудности. Но святые отцы жили гораздо раньше нас и поделиться с нами опытом духовной жизни могут толь­ко через свои писания.

Есть и в нашей современной жизни, и с нами отцы ду­ховные, но они далеко не такие, как были раньше. К тому же во многом изменилась сама наша жизнь. Хотя законы ду­ховной жизни остаются те же, что и тысячу лет назад, но самые условия спасения усложнились. Если и раньше труд­но было идти по духовному пути и по-настоящему духовно жить, то как же теперь трудно и опасно!

Иногда душа человека живет, как в глубоком темном подземелье, не видит ни просвета, ни тепла, ни гладкого пути, ни направления, куда идти человеку. Такой чело­век даже маленькую молитву «Богородице» или «Отче наш» затрудняется прочесть. Не знает, как перекрестить­ся, вместо правого плеча кладет руку сначала на левое, как неумелый ребенок. Вместо того чтобы воздержать­ся от пищи перед Причастием, приходит наевшись. Это люди, совсем не ведающие о духовной жизни. Они живут какой-то полуязыческой мирской суетой и духовного сов­сем, бедные, ничего не знают. Живут одной физической реальностью, и душа у них совсем замирает.

Жалко этих людей, очень-очень жалко. Среди них есть и такие, которые по неведению оскорбляют Церковь Бо­жию, затаптывают в грязь ее материнскую любовь и Самого Господа не признают. Ну точно дети неразумные и озорные.

Кроме неведаюгцих людей, есть маловедающие. Они кое-что знают о духовной жизни, но не хотят выпол­нять по лености, из-за отсутствия ревности ко спасению или не могут по болезни, по условиям жизни. Это люди полумирские-полудуховные. Они, зная, что есть путь ду­ховного спасения, во многом путаются, соблазняются, проявляют маловерие, а самое главное — нерадение.

Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих (Откр. 3, 16), — говорит Спаситель. Есть среди нас и многоведающие, которые много знают из духовной жизни, а иные очень и очень много. Они разбираются в духовных вопросах и даже учат других. Но, к нашему стыду, из много знающих немного спасаю­щихся. И здесь беда: и знаем, да не делаем, а самое страш­ное, что впадаем в гордость, которая всезнание обращает не в пользу, а во вред нам и нашим близким.

Вот для того, чтобы могли спастись и неведающие, и маловедающие, и многоведающие, им нужен руково­дитель, окормитель, вразумитель — духовный отец. Но и духовные отцы бывают разные! Одни из них очень хо­рошие — духовные, другие — малодуховные, а третьи совсем никуда не годятся. Первые и вторые по-разному помогают спасаться, а третьи губят.

В наше-то время, которое очень бедно верой и благоче­стием, мало опытных духовных отцов, а если они и обре­таются, то сами себя скрывают по смирению и из опасе­ния большой славы.

Как и раньше, духовно опытные отцы возрастают пре­имущественно в монастырях, где в монашестве, в глубо­ком внутреннем делании совершенствуют они свою ду­ховную жизнь и знание духовной борьбы с грехами и по­роками.

Мирские священники (в городах, селах) тоже бывают опытными духовными руководителями. Но испокон ве­ков народ тяготеет больше к монашескому сословию. Мы знаем таких старцев, как Амвросий Оптинский, Серафим Саровский, Сергий Радонежский и много-много других, которые свой дух в борьбе с грехом закалили суровым мо­нашеским подвигом. На этом основывается их огромный опыт руководства другими душами. А теперь-то есть ли опытные духовники? Есть, но очень мало, и в основном во святых обителях. Но вокруг таких духовных отцов часто происходит что-то невероятное! По причине ли скопления верующих, или по болезненности людей, или по другим неописуемым поводам бывает так, что над известным ба­тюшкой сгущаются, точно черные тучи, ссоры, раздоры, ревнование, зависть, недружелюбие и всякие-всякие дру­гие неприятности. Да, видимо, еще и враг — диавол — во­круг такого духовника производит свою усиленную рабо­ту, смущая, возбуждая и устраивая недовольства и смуты.

Пришлось выслушать такой вопрос: «Почему около такого-то батюшки постоянно бывают ссоры, а около дру­гого батюшки всегда все тихо и спокойно? »

Не знаю, что ответить на это. Думаю, что это вражие дело. Где больше спасаются, там и больше сила беса прояв­ляется. Вот и всё. А может быть, кто-то думает и по-иному.

Как трудно теперь и духовникам, и духовным детям! Если говорить более определенно, то теперь и духовников-то настоящих нет, а только исповедники. Ведь духов­ник — духовный отец — должен знать всю душу чело­века, то есть все его грехи, все немощи, все слабости его. Как, например, лечащий врач знает историю болезни сво­его больного и для каждого недуга прописывает соответ­ствующее лекарство целительное.

А что же получается у «духовного врача»? Приехал че­ловек на исповедь раз в месяц откуда-нибудь издалека, подходит к своему батюшке поисповедоваться, открыть душу, а у батюшки нет времени говорить с ним. Накры­вает батюшка исповедника епитрахилью, читает разре­шительную молитву, и человек уходит, может быть, не­ довольный и неуспокоенный. Хотя батюшка все грехи отпустил этому человеку, но ведь надо же разъяснить ему его трудности, дать необходимые наставления на по­следующую жизнь. А этого как раз нет. Но батюшка-то «свой» так мало уделяет нам времени совсем не потому, что он не хочет с нами говорить, наставлять нас, а пото­му, что у него сил-то уже не осталось нисколько, а наро­ду — исповедников — видимо-невидимо, и каждый ждет, надеется, что батюшка с ним поговорит, выслушает его и даст необходимый совет. Батюшка от усталости и сло­во-то с трудом выговаривает и только вздыхает глубоко.

Не так давно в трех верстах от Лавры Сергия Препо­добного был Спасо-Вифанский монастырь — Вифания, где подвизался духовник иеромонах Варнава. Он так был загружен беседами с народом-исповедниками, что изнемо­гал до крайности. Великим постом он поисповедовал мно­го-много народа, потом почувствовал — силы вышли. Он пошел во святой алтарь, припал там к престолу и... больше не встал. Его ждут на исповедь, а его нет. Пошли за ним, а он склонился на колени пред святым престолом и умер.

Как могучий маяк в житейском море, стоит Лавра Пре­подобного Сергия, и на огонь этого маяка слетается мно­жество людей с житейского моря, желая спастись.

Если Господь судил нам жить в такое тяжелое время и спасаться в таких сложных условиях, то надо как-то приспосабливаться, подлаживаться к этим трудностям, особенно в отношении исповеди, и в простоте сердца, без всякой зависти, тем более ревности или, еще хуже, гордости подходить ко кресту и Евангелию, получать про­щение грехов и, благодаря Бога от всего сердца, отходить, давая место другим.

Для того чтобы сэкономить время на самой исповеди, с давних времен духовные дети пишут и передают заранее своим духовным отцам записочки, в которых называют главные свои прегрешения. Это хорошее дело, если де­лать его правильно и умело: писать надо самую сущность

своих грехов, а кроме того, стараться, чтобы в следующих записочках грехов было меньше и меньше, то есть раска­иваться и исправляться надо.

Самым лучшим покаянием бывает такое покаяние, когда человек еще на общей исповеди оплачет свои грехи. А вот у нас, дорогой мой и милый друг, брат, или сестра, или чадо, бывает так: стоим на общей исповеди, спим или дремлем или совсем на исповеди не были, а потом подходим к батюшке и требуем от него времени, хотим, чтобы батюшка снова начал исповедь. А если батюшка быстро отпустил и не поговорил побольше с нами, то мы остаемся недовольны. Да еще смотрим и говорим: «Вон с другой он говорит долго, а со мной нет».

Как нам надо просить Господа и Преподобного Сергия, чтобы исповедь всегда приносила нам пользу и обновле­ние души и чтобы мы всё дальше и дальше подвигались по пути спасения!

Самыми главными условиями к искреннему покаянию являются смирение и простота. С этими добродетелями исповедь всегда будет приносить человеку большое об­легчение и пользу. А если уж нет в исповеднике смирения и простоты, то здесь ожидай, духовник, зависти, гордо­сти, недовольства, ревности, неблагодарности и прочего, то есть хоть беги с исповеди и больше не показывайся.

О Боже мой, как трудно духовному отцу по-настояще­му исповедовать чад своих! Тысяча крестов накладывает­ся на духовника, да еще враг разжигает против него раз­ные и многочисленные смуты.

Особенно трудно бывает справляться с многоведающими, которые знают иной раз больше духовника (если тот молод). Эти люди (бедные! ) невольно впадают в гор­дость, осуждая и унижая духовника, а то и поливая его грязью, сплетнями. Такие люди бывают из тех, которые видели разных духовников — и начинающих, и опыт­ных, — и теперь для них никто не хорош. Тяжелое со­стояние! Жаль таких людей. Трудно им смириться пред духовником, особенно молодым. А опытных духовников теперь немного.

С маловедающими легче. Это большей частью смирен­ные труженики и труженицы, инокини, послушницы, мо­лодые девицы, которые ограждены смирением и скром­ностью. Они имеют страх Божий, принимают от духов­ника безропотно все наставления и исполняют всё им сказанное. Эти люди более счастливы. И среди них мень­ше ссор, меньше зависти, меньше ревности. Они бывают более благодарны духовнику и Господу. Таким образом, они лучше спасаются и поднимаются в духовной жизни.

Но трудно, очень трудно бывает духовнику с неведаю­щими. Они ничего не знают о духовной жизни. Им нуж­но обо всем говорить, всё растолковывать, разъяснять, во всем убеждать. А времени для этого у духовника, как правило, нет. Поэтому ему приходится брать на себя всю тяжесть их грехов, и он, видя холодность исповедни­ков, всегда отпускает их прегрешения с тяжелым сердцем.

Есть еще одно большое и тяжелое искушение в духов­ной жизни. Это чрезмерная привязанность к духовнику, когда человек прилепляется к наставнику не по-духовному, а по-душевному, то есть чуть ли не по-плотскому; когда он ищет своего любимого батюшку и исповедоваться желает только у него и ни у кого другого. Если же этого батюшки нет в храме, то он вообще не исповедуется, не причащается, так как он своего батюшку считает лучше всех других. Хотя духовная жизнь, как учат нас святые отцы, требует иметь од­ного духовника, как для больного телом — одного лечащего врача, но всё-таки уважение нужно иметь ко всем духовни­кам и этим избегать греха излишней привязанности.

Чрезмерное выделение одного духовника среди других вызывает большое недовольство последних, особенно в больших обителях, где духовников не один, не два, а де­сять и больше. И вот если народ идет больше к одному ба­тюшке, а к другим нет, тогда они завидуют, озлобляются на этого собрата.

Непомерная любовь народа к батюшке причиняет и ему большие огорчения. Так как на исповеди, и при причаще­нии, и при елеопомазании, и при отпусте, когда крест дает­ся, и при других случаях народ бежит к одному батюшке, а к другим не хочет идти, тогда возникает ненависть к этому батюшке даже со стороны начальства. Им делается обидно: как это так, к ним, начальникам, народ не идет причащать­ся, а к какому-то подчиненному—идет. Получается гонение на этого батюшку от своих же монастырских собратий.

Всё это в добрые времена переносилось бы легче, а вот ныне — труднее и опаснее.

...Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наем­ник бежит... (Ин. 10, 11, 13). Как часто и батюшке прихо­дится бежать от своих же дорогих чад! Бежать не потому, что он боится положить душу свою за овец, — совсем нет, а потому, что они его сильно прославляют, считают осо­бенным молитвенником и даже чудотворцем! Вот батюш­ка от них и бежит. А иногда, чтобы умерить излишнюю любовь и привязанность духовных чад, батюшка позво­ляет себе даже какие-нибудь слабости пред народом, ну, например, кого-нибудь обругает или прогонит, пробежит мимо, будто не заметив, или еще что соблазнительное та­кое, что унизило бы его в глазах окружающих.

Духовная жизнь — как она сложна, многообразна, сколько требуется мудрости, сколько сил, терпения!

Как много вокруг батюшки разных людей: и любящих его, и ненавидящих, и строящих батюшке козни и ковар­ства, — а ему всё равно всех жалко, всех хочется спасти и в разум истины привести. Ведь все они — дети Божии и за всех них пострадал Господь на Кресте, пролил Свою пречистую кровь. И как они все дороги Господу! И дороги должны быть батюшке как служителю Божию и духовно­му наставнику труждающихся...

Несколько часов подряд в ночное время принимал ба­тюшка людей. Вот он кончил исповедь, и, кажется, келия должна дать ему покой и заслуженный отдых. Но не тут-то

было. И в своей одинокой келии, под покровом темной ночи, он всё думает о тех, кто ему дорог и кого ему поручил Сам Христос. Ведь он вовсе не оставил их там, в бурлящем круговороте жизни, а унес в своем сердце и в келии вместе с ними молится, плачет, скорбит о них и тоскует.

Духовная жизнь всегда была трудна, а в наше время — особенно. Если человек убежит от льва, нападет на него медведица. Убежит от медведицы — наскочит на него тигр. Спасаясь от тигра, он бросится в яму — там ужа­лит его змий... Вот как трудно спасаться чадам Божиим в наше лукавое время!

А есть страшные случаи, когда люди ищут спасения у батюшки, а находят погибель. Батюшки, особенно мо­лодые, да и пожилые, творят со своими духовными чада­ми что-то ужасное. И получается по Евангелию: волк за­лез в овечью шкуру и расхищает стадо. И вот спрашиваю тебя, мой дорогой и милый друг: если с тобой случится нечто подобное в духовной жизни, какое у тебя останется чувство к этому духовнику, а через него и ко всему духо­венству? Недоверие и отвращение.

У духовных детей часто бывает чрезмерное доверие к своим духовникам. Они думают, что если батюшка сказал, то, значит, всё непременно делай. Такое духов­ное чадо, например, думает, что совершить какой-либо грех, если так сказал батюшка, — это угодно Богу. Какое страшное ослепление!

И мне приходилось видеть такие юные души, простые, доверчивые, погубленные таким вот образом! А потом попробуй выправить эту душу, искалеченную — кем? — ее же духовником. Только с помощью Благодати Божией, со многими трудами и слезами возможно поставить душу эту на камень веры и спасения, избавив ее от отчаяния и вечной погибели. Каким надо быть осторожным и бо­дренным, чтобы не погибнуть — где? — там, где ищешь себе спасения! В этом-то и сказываются хитрость и ковар­ство бесовские и наши человеческие немощь и слабость.

Бывает в духовной жизни и так. Вот молодая девуш­ка, горячо стремящаяся к Господу, к духовной жизни. Ее на службе дергают, нервируют, расстраивают. Дома она тоже не в ладу с домашними. С подругами — мало обще­го. Она чувствует себя совершенно одинокой. Приходит она на исповедь. Батюшка ее пожалел, искренне посочув­ствовал ее трудному положению, поплакал вместе с ней. И вот уже девушка привязалась сердцем к этому батюшке, полюбила его душой, по-детски, как младенец свою люби­мую мамочку. Хорошо, если это останется так навсегда. Но враг любит грязь и нечистоту. Постепенно он начи­нает вселять в сердце девушки грязные мысли и чувства, желания скверные. И бедная невинная душа начинает те­рять покой, мир и думать больше о батюшке, как бы по­скорее его увидеть, поговорить с ним или хотя бы посто­ять около него, то есть сердцем полностью воспринимает батюшку, а Господа своего Спасителя начинает забывать, охладевать к Нему сердцем и тем самым оскорблять Его.

Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф. 10, 37), — сказал Господь.

Смотришь на такую душу, которая сильно-сильно воз­любила батюшку, и жалко ее становится, и оскорбить-то ее не хочешь грубостью и черствостью. И вот осторож­но, нежно старается батюшка всё же выправить эту душу и направить ко Христу, Который один только достоин к Себе любви и преданности.

Но вы спросите, как же тогда — совсем не любить ба­тюшку? Ведь кого не любишь, тому не доверяешь свою душу, и грехи останутся не открыты, не уврачеваны.

Отвечаю тебе, моя милая душа: непременно любить! Обязанность батюшки такова, что он берет свою детку как бы за руку, нежно и осторожно ведет через ямы и опа­сности, охраняет от змиев и аспидов и ведет ее ко Христу, где душа находит себе истинный покой и радость. Одна девушка сказала: «Батюшка, когда ты у меня в сердце, то и Господь рядом, и к Господу у меня является горячая лю­бовь. А когда ты уходишь из моего сердца, то я и Господа не чувствую в своей душе».

Что на это ответить? Не знаю. Может быть, и так. Но хочется сделать поправку к этим по-детски правдивым словам. Надо бы тебе, милая детка, сказать лучше так: «Когда Господь у меня в сердце — и батюшка рядом, а ког­да нет Господа в сердце — и к батюшке нет любви». Это лучше, духовнее, правильнее.

Духовного отца надо любить. Как же иначе? Если ребенок не любит свою мать или отца, то что из него получится? Ди­карь, разбойник. Но мы говорим о том, что любовь к отцу ду­ховному должна быть разумной, правильной и умеренной.

Когда я об этом думаю, мне кажется, мы батюшку больше любим потому, что мы его видим, что он говорит с нами, он смотрит на нас, а вот Господа мы живого ви­деть не можем, а только на иконе. Его полюбить труднее, потому что мы Его не видим.

Для того чтобы духовная жизнь текла тихо, спокой­но и благодатно, без скачков или застоев, без уклонений от пути истинного, надо добиваться в исповедании грехов своих искреннего откровения, чтобы в душе не оставалось никаких неоткрытых мыслей. Ведь когда мы читаем жи­тия святых, то видим, как духовные чада открывали свое­му духовному отцу каждую мелочь. А мы этого не делаем. Почему не делаем? По разным причинам: или по ложно­му стыду, или по неумению кратко выразиться, или по не­достатку времени у духовника.

Кто из вас хочет спасти свою душу, тот прежде всего доверься непостижимым судьбам Божиим!

 

***

 

Один отшельник сильно молился Господу Богу, чтобы Тот показал ему пути Своего Промысла. Отшельник по­шел к старцу, чтобы получить ответ через него. На пути ему попадается черноризец, который говорит: «Пойдем вместе». И вот они пошли. Заходят к одному добродетель­ ному человеку, который с любовью принял их и стал уго­щать. Черноризец взял со стола серебряную чашу и раз­бил ее о пол. Пошли дальше. Зашли в другой дом. Здесь черноризец задушил младенца. А в третьем доме он раз­ломал каменную стену, а потом снова стал ее собирать.

— Кто ты такой? — спросил отшельник черноризца. — Или ты демон, или ангел, если делаешь такое?

— Ты хотел знать пути Божии, а они для тебя неиспо­ведимы. Чаша, которую я разбил, была чужой, приобре­тенной незаконно. Малютку придушил потому, что он в будущем стал бы страшным злодеем. Стену разломал из-за того, что в ней был клад золота, и если бы кто нашел его, погубил бы свою душу. Не испытывай судьбы Божии, они неисповедимы, — сказал черноризец и стал невидим. Это был ангел Божий.

 

***

 

У святого Венедикта было два отрока-послушника — Мавр и Плакида. Плакида пошел на реку за водой. Река была очень быстрая и глубокая. Плакида поскользнулся и упал в воду. Круговорот подхватил его и понес в глуби­ну. Святой Венедикт почувствовал это и говорит второму отроку: «Мавр, быстро беги к реке, Плакида тонет». Мавр схватился и побежал. Увидев Плакиду далеко на середи­не реки утопающим, он, не рассуждая, побежал по воде, как по суше, схватил Плакиду и вынес его на берег.

Когда Мавр рассказывал об этом святому Венедик­ту, тот сказал: «О чадо, это действовала в тебе сила послушания».

 

***

 

Молодая женщина Анна осталась одна, без мужа, с двумя малютками на руках. Да еще упала с лестницы и сломала ногу. Вот лежит Анна в гипсе который месяц.

В доме — нищета, голод, холод. Дети есть просят, плачут у постели матери.

«Как буду жить дальше, — думает женщина, — что делать? Ни родных, ни знакомых, одна, как былинка, да еще больная, две малютки голодные, холодные». За­плакала Анна: «Господи, не дай погибнуть неповинным младенцам». Долго плакала больная и молилась. Вдруг тихо открывается дверь, входит старец в монашеской оде­жде. Подходит он к постели больной и говорит:

— Что, Ганка, тебе тяжело?

— Да, дедунь, очень тяжело, — ответила, плача, больная.

— Не скорби, выздоровеешь, будешь ходить и рабо­тать, — сказал и, как в туманной дымке, стал невидим.

Через два дня Анна уже ходила по комнате с палочкой. А потом вышла и на двор. В воскресенье была уже в церкви. Взяла она маленькую свечку и подошла поставить ее к ико­не. Взглянув на икону, Анна вздрогнула: «Боже мой, да это же преподобный Иов Почаевский! Это он приходил ко мне».

Так Анна узнала своего исцелителя.

Не унывай и ты в несчастье, а надейся на Господа.

 

***

 

Однажды преподобному Макарию [Александрий­скому] ученики принесли ветку винограда. Старец, хотя и был болен, есть виноград не стал, но отнес его другому болящему брату. Тот тоже не стал есть, а отнес эту вет­ку третьему брату. И так виноградная гроздь обошла все келии в скиту преподобного Макария и опять вернулась к нему. И удивленный старец возблагодарил Бога, что среди его братии процветают воздержание и любовь.

 

***

 

Маленький слепец Наффалим жил вместе со свои­ми родителями Ездрой и Сарой в окрестностях Вифле­ема. Ночью, когда Наффалим еще не спал, он слышал, как отец рассказывал матери, что он, пася овец на поле, ночью видел Ангелов, которые сказали ему, что в Вифле­еме родился Христос, и теперь им обоим надо идти покло­ниться Спасителю мира. «И я пойду с вами», — просил Наффалим. Но его не взяли и оставили дома с дедушкой.

Когда родители поспешно ушли, маленький слепец взмолился: «О Божественный Младенец, позволь мне увидеть Тебя, хотя я и слеп! » Дождавшись, когда дед за­снул, Наффалим тихо вышел в хлев, захватив с собой ленту. Один ее конец он привязал к шее ягненка, а дру­гой взял в руки и сказал своему маленькому другу: «Веди меня в Вифлеем, в пещеру, где родился Господь».

...У пещеры было много народа, но, увидев слепого ма­лютку, которого вел ягненок, все расступились. У самых яслей Наффалим споткнулся и упал на солому. Богомла- денец, как бы сожалея о маленьком слепце, в это время за­плакал. Его слезочка, катясь по соломке, упала на слепые глаза Наффалима, и тот увидел новорожденного Христа.

«О Иегова, да ведь это же наш Наффалим! » — послы­шалось из толпы.

Горячая любовь неудержимо влечет нас ко Христу.

 

***

 

«Когда зазвонят колокола, возродишься душой», — ска­зала умирающая мать своему непутному сыну. Сын похо­ронил свою мать и продолжал вести беспутную жизнь.

Прошло несколько лет. Он низко пал и не видел никакого просвета в жизни. Вот однажды в зимнюю ночь он блуждал по улицам большого города. Тяжелые чувства угнетали его. Он поднял свой взор к небу—тысячи звезд с небесной высо­ты смотрели на него. В сердце еще сильнее защемили тоска и безысходность. Вдруг — удар колокола... Второй, третий... Как волны, полились звуки благовеста.

«Что это? » — вздрогнул непутный сын. «Рождество. Рождественская ночь», — будто кто-то тихо ответил ему.

Вспомнил он свое детство, горящую елку, свечи, свою родную мать. Сердце еще более защемило. Остановился. Д звуки благовеста всё зовут и зовут, а звезды на небе всё манят и манят. Он зашагал быстрее. Храм был полон наро­да. С клироса неслось торжественное: «Христос рождается, славьте! Христос с небес, встречайте! » Слезы покаяния по­лились из его очей. И вспомнились ему слова умирающей матери: «Когда зазвонят колокола, ты возродишься».

Если в твоей душе, мой милый друг, живут жажда возрождения и непреодолимое влечение ко Христу, жер­твенность, терпение в болезнях и воздержание, любовь и послушание к духовному отцу, а также прочие доброде­тельные качества, то ты стоишь на верном пути духовной жизни и неизменно будешь со Спасителем Христом.

Когда мы говорим о духовной жизни, об условиях спа­сения души в наши времена, то невольно вспоминается одна дивная святая душа, которая жертвенно и предан­но трудилась в стенах обители Сергия Преподобного. Это была женщина. Да, женщина в мужском монастыре. И вот она, уже ветхая телом, но юная душой, вела настоя­щую духовную жизнь и спасалась.

Ведь мы не раз говорили, что обитель Преподобного Сер­гия окрыляет не только братию, не только монахов-мужчин, но и женщин, которые хоть малую долю труда, веры и мо­литвы влагают в общий братский труд. И те, которые горя­чо возлюбили авву Преподобного и питают детскую при­вязанность к его святой обители, посещают Лавру, молятся в ней со смирением и терпением, получают спасение и будут включены в состав общего Сергиева братства в Небесном Иерусалиме. Ну что может быть отраднее этого, радостнее?

Монахиня Людмила (Любовь П. Ребракова) появи­лась в Лавре один Бог знает когда. Только братия увидели однажды, что по двору идет старая-престарая старушка. На вид худая-прехудая и согбенная телом. Оказалось, что это и есть монахиня Людмила — просфорница.

Да, она помогала печь просфоры в лаврской просфор­не, хотя работа эта требовала большой силы и напряже­ния. Жила матушка где придется: и под навесом, и под кустом, и в городе Загорске на квартире, но в просфор­не не ночевала. Как ни тяжел был ее физический труд, как ни слаба была она телом, но внутренне матушка Люд­мила жила полной духовной жизнью. Слышно было, что она с юных лет подвизалась в каком-то женском мона­стыре и сюда, в Троицкую Лавру, пришла с большим ду­ховным опытом. Она здесь никому не мешала; все ее ува­жали как старицу и опытную монахиню. Я затрудняюсь подробно излагать ее внутреннюю духовную жизнь, она известна в полноте одному Богу, Которого она возлюбила от юности своей. Постоянное ее глубокое смирение, мол­чание, трудолюбие, безропотность, чистота, целомудрие и молитвенность были для всей братии примером.

В свободные от работы в просфорне минуты (а таких было очень мало) она находилась в храме. Стояла в уго­лочке или за колонкой и горячо молилась Богу.

Богомольцы за смирение и кротость горячо любили и уважали матушку Людмилу. Те из женщин и девушек, которые имели счастье принять явно или тайно монаше­ский постриг и были монахинями, брали с матушки Люд­милы дивные примеры смирения, терпения, целомудрия и других монашеских добродетелей, спрашивали ее сове­тов во многом.

Особенным качеством этой святой души была любовь ко всему церковному. Столь необходимый каждому веру­ющему страх Божий всегда присутствовал в ее душе и по­рождал в ней чистую любовь к Господу. Если бы вы ви­дели, с каким страхом она всегда переступала церковный порог! Как трепетала ее целомудренная душа, когда она шла на беседу лицом к лицу с любимым Господом!

Видела ли ты, моя милая душа, как в церкви на под­свечнике горит прямая и чистая восковая свеча? Вот так молилась монахиня Людмила, стоя пред Лицом Божиим.

Не двигаясь ни одним членом тела, стояла она на молитве, и пламя ее духа молнией неслось к небесам. Так и верилось, что она своим духовным взором созерцает Самого Господа или Его Пречистую Матерь, Которая еще раз сошла с небе­сной высоты со святыми апостолами Петром и Иоанном, чтобы исполнить Свое обещание, данное когда-то самому Сергию Преподобному, — охранять обитель и молящихся.

С каким величайшим благоговением относилась она к святым просфорам, которые пекла по послушанию! Ка­кой нам поучительный урок в этом!

А ты, мой милый друг, как относишься к церковной свя­тыне? Как ты переступаешь порог церковный, идя на мо­литву? Как ты берешь в руки святую свечечку? Есть ли у тебя страх, смирение и любовь к Господу и ко всему вы­сокому? Ведь ты тоже, может быть, облачена в одежду ан­гельской красоты или призвана так же сохранять нетлен­ную чистоту девственного целомудрия. И хочу, наконец, спросить тебя, как проходит твоя духовная жизнь — са­мое важное и великое твое дело?

Может быть, мне немного известна твоя милая душа. Может быть, Господь и приоткрыл мне твое некоторое внутреннее душевное состояние. Но вся глубина многих твоих духовных переживаний, вся их полнота известны только одному Господу Богу.

Вот вспоминаю матушку Людмилу, и чувством бес­конечной благодарности Господу наливается сердце. Как искренне хочется, чтобы и ты, мой милый друг, шла путем этой ангельской души! Скажешь, она, мол, жила в монастыре — ей было легко спасаться. Но ведь и ты не чужая в этой святой обители, и ты, говорю, связана с ней душой своей. Только вот телом ты вращаешься всег­да в суете мира. И глубоко сочувствую тебе, моя милая душа, что спасаться в нем нелегко.

Живет в моей грешной душе одно сильное чувство — это дерзновение в спасении. Я по благодати Божией уве­рен, что все, кто имеют любовь к Господу и любовь к Пре­подобному Сергию, спасутся и не погибнут.

У духовного отца есть сильное средство, которым он спасает своих духовных чад, — горячая отеческая молит­ва. Это средство никто у него отнять не может: ни люди, ни время, ни обстоятельства. И где бы ни был духовный отец, где бы ни были его духовные чада — рядом они или за тысячу верст друг от друга, — всё равно он с ними тесно связан своей душой. В Ветхом Завете первосвящен­ник, по закону Господню, всегда носил на своей груди ма­ленький ковчежец, в котором находились все имена сынов израилевых. С этим ковчежцем первосвященник совершал богослужение и приносил жертву за грехи людские.

И теперь духовный отец всегда и везде, где бы он ни был, тоже носит с собой имена своих духовных чад. Только не в ковчежце на груди, а в своем сердце.

Отче Святый! Соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал... чтобы они имели в себе радость Мою совер­шенную (Ин. 17, 11-13), — молился Господь пред Своими страданиями в Гефсиманском саду о верующих во имя Его.

И вот когда духовный отец в силу ли многолюдства, или немощи своей, или изолированности не может близ­ко поговорить с своими духовными чадами, полностью отдать им свое сердце, свою душу, то у него остается наи­сильнейшее средство — пламенно молиться за своих чад, которых он носит в сердце своем, и молиться за них везде: в келии, в пути, и особенно у престола Божия и у священ­ного жертвенника, где он вынимает за каждого человека частицу. Эта частица омывается Кровию Христовой, зна­чит, и душа, за которую эта частица вынута, тоже будет очищена от грехов Кровию Христовой.

А теперь мне хочется показать, милый мой друг и дитя, хочется показать тебе такие страшные примеры, которых надо тебе избегать, чтобы не погибнуть.

 

Дерзость

 

Одна пожилая женщина причащалась Святых Христо- иых Таин. Причастившись, она выплюнула святую части­цу Животворящего Тела Христова. Когда Святая Частица упала, блеснула молния, ударил гром и небесный огонь посхитил святыню...

Глубокой ночью, когда эта женщина находилась одна в своей комнате, неожиданно явился пред ней незнако­мец. Он был настолько страшен, зол, мрачен, что женщи­на вскричала от ужаса:

— Прочь! Прочь!

— Нет, — сказал явившийся, — мы с тобой друзья.

— Кто ты такой?!

— Я тот, кто ударил Христа в ланиту на суде Каиафы.

Женщина лишилась чувств и упала на пол.

 

Воровство

 

Один брат утаил от преподобного Венедикта пожер­твованный сосуд с вином. Преподобный, провидя это, стал делать брату наставление: «Смотри, не пей из того сосуда, что спрятал под кустом, вылей на землю и уви­дишь, что там».

Брат был поражен знанием преподобного. Когда ему сильно захотелось пить из спрятанного сосуда, он вспомнил слова преподобного: «Вылей на землю и уви­дишь, что там». Брат стал понемногу выливать из сосу­да. И жаль ему было вина! Каковы же были его удивле­ние и страх, когда он увидел, что вместе с вином из со­суда выползает змей, шипя и извиваясь. Брат бросился бежать.

Не утаивай того, что принадлежит другому.

 

Злоречие

 

Две инокини были великие постницы. Они много мо­лились, много клали поклонов, удерживали себя от раз­личных увеселений. А язык не удерживали — были зло­язычницы: любили потолковать, поболтать, поклеветать. Старец их увещевал, но они и над ним подтрунивали, ехидничали.

Но, как и все люди живут и вдруг умирают, одна за дру­гой умерли и эти великие постницы. И, раз они были та­кими славными монахинями, их погребли в церкви.

И вот, когда за Божественной литургией диакон, выхо­дя на амвон, возглашал «Оглашеннии, изыдите», многие не раз видели, как две темные тени в женском одеянии выходили из усыпальницы и немедленно покидали храм. Сказали об этом святому Венедикту. Он подумал, а потом пояснил: «Это две великие постницы. За свое злоречие они не приняты в число верных и потому выходят из храма».

Была заказана ранняя литургия об этих душах. Старец за них вынул частицы у жертвенника, подавали за них ми­лостыню, и теперь, когда дьякон возглашал «Оглашеннии изыдите», то никакие тени из храма уже не выходили.

 

Нерадение

 

Почтенная девица видела сон. Большой светлый храм. Всюду светильники, лампады. Посреди огромного хра­ма стоит икона Божией Матери, вся в цветах. А над этой иконой, немного повыше, в воздухе стоит Она, живая, во весь рост. На пречистых руках Ее распростерт дивный покров. Лик скорбный, задумчивый. «Идите ко Мне, Я вас успокою», — как бы говорит Она людям. Подошли к Ней несколько человек. Она их матерински нежно бла­гословила. Больше не идут. Она стоит и ждет. «Идите, идите ко Мне», — тихо шепчут Ее уста. Но люди пошли кто куда: кто на рынок, кто на зрелище, кто на гулянье, а кто просто домой поспать. Словом, все пошли по жи­тейским своим делам, пренебрегая зовом к Себе Царицы Небесной. А Она всё стоит и стоит, зовет и зовет, и лик Ее скорбен и печален...

 

Неуважение

 

Какою мерою мерите, такою возмерится и вам (ср. Мф. 7, 2).

В большой крестьянской хате жили старый дед, сын его с женой и семилетний внук. Сын так не любил стари­ка отца, не мог его сносить, что не позволял ему слезать с печи. Дед так и сидел на печи день и ночь. А сын подавал ему туда щи кислые в разбитом черепке и всегда укорял грубыми словами.

На полу играет сынишка неблагодарного сына.

— Что это у тебя, дитя мое? — спрашивает мальчика отец.

— Это, папа, черепок. Когда ты будешь старый, я тоже буду тебя кормить на печке из этого черепка.

Чти отца твоего и матерь твою (ср. Исх. 20, 12), — гласит Пятая заповедь Божия.

 

Беспечность

 

Чтобы изобразить светлого ангела, художник нахо­дит прекрасного отрока и с него рисует образ. Проходят многие годы. Художнику нужно стало нарисовать образ демона. Он идет в тюрьму, к уголовникам, и там находит преступника с подходящей внешностью. Он был ужасен с виду: темный, грубый, с жестоким лицом, злыми глаза­ми. Но каково же было удивление художника, когда он уз­нал, что этот преступник есть тот самый бывший отрок, с которого много лет назад он писал светлого ангела!

Умоляю тебя, милый друг и дитя, делай добрые дела, угождай Господу верой и любовью, изменяйся к лучше­му! А вознерадишь, будешь беспечным — жизнь сделает свое: из ангела сделает тебя демоном. Да не будет!

 

Непрощенный

 

Из года в год каждую полночь из угла полуразрушен­ного храма тихо выходила темная тень и плыла к алта­рю. Остановленная незримой преградой у амвона, тень простирала руки вперед. При этом из ее груди, как бы из глубокой темной могилы, вырывались покаянный плач и рыдание: «Векую мя отринул от лица Твоего, Свете незаходимый, и покрыла мя есть чуждая тма, окаяннаго». Эта могильная песнь тихо плыла среди ночного мрака по­луразрушенного храма и замирала в безлюдной ночной степи. Нарыдавшись у церковного амвона, тень опускала руки и, будто колеблемая ветром, обращалась назад и ис­чезала в стене. Молись, мое дитя, за своего батюшку, что­бы с ним не случилось такого несчастья.

 

Равнодушие

 

Маленькая птичка высоко парила в небесах и пела. Вдруг стало темнеть. Среди белого дня угасло солнце. Птичка камнем пошла вниз.

Голгофа. Три креста. Лицо Распятого на среднем кре­сте бледно и измучено. Взор поднят к небу. Из головы те­чет кровь. Увидев всё это, птичка застонала. Ее пение сме­нилось как бы плачем. Она села на голову Страдальца, маленьким клювом вцепилась в большой шип терновни­ка и стала вытаскивать его из раны. Вырвав из раны шип, она бросила его на землю. И так много раз. Затем, вырвав последний шип из головы Страдальца, маленькая птич­ка вскрикнула жалобным криком и взметнулась в небо. Выше, выше, выше неслась она. Ее птичий крик разры­вал облака, пространство и самое небо... Люди поднима­ли головы и слышали жалобу к Богу маленькой птички за неправду и злобу людей. И улетела птичка на небо, на грешную землю больше не вернулась... И если эта маленькая птичка так сильно переживает распятие не­винного Спасителя, то как же мы с тобой, мой друг, про­ходим бесчувственно и с хладным сердцем мимо Голго­фы — распятия Христова?

Как маленькая светлая звездочка, пройдя свой путь по небосклону, уходит за горизонт, так жизнь матушки Людмилы, многолетняя и трудная, подходила к концу. Мать Людмила заболела. Маленькая, худенькая, сла­бенькая, она еще более похудела и ослабла. Она лежала в комнатке, расположенной в крепостной стене восточ­ной стороны монастыря. В этой клетушке жили матуш­ки-уборщицы, которые убирали храмы Лавры. Их было пять человек. Так как у матери Людмилы не было в миру ни родных, ни знакомых, то она умирала среди своих мо­настырских людей.

Помню, зашли мы в эту комнатку вдвоем с братом. Матушка лежала на койке, покрытая худенькой мантией. Как былинка, скошенная острой косой, падает и сохнет, так она, еле живая, увядала ежеминутно. Глаза ее были за­крыты, и бледное лицо казалось безжизненным.

«Мать, матушка, ты что, или умирать собралась? » — спросили мы ее в один голос. Она очнулась, открыв глаза, посмотрела. «Или не узнаешь нас? » Лицо ее озарилось, она еле слышно прошептала: «Батюшка пришел» — и свои худенькие ручки хотела сложить под благословение. Но сил уже не хватило. А через час она угасла.

Похоронили ее очень тихо. Народу было мало. Малень­кий гробик был очень легкий. Отпели, а потом и отвезли на кладбище. И сейчас ее могилка там, самая маленькая, самая низенькая. Летом на ней растут живые цветы. И зи­мой эта могилка не замирает — тихий ветерок поет здесь как-то по-особому нежно свою пустынную песню.

Матушка Людмила жила всю жизнь по-духовному. Ду­ховная жизнь была ее стихией, ее дыханием и радостью. Как и у каждого из нас теперь, ее духовная жизнь была нелегка: опасности, скорби, злострадания, слезы были ее постоянными спутниками. Бывало трудно, бывало нелег­ко, но она шла, окрыленная любовью к Спасителю и без­заветной преданностью Ему. Эта любовь всё победила.

«Тебе, Женише мой, люблю и Тебе ищущи страдальчествую... Яко да царствую в Тебе, и умираю за Тя, да и живу с Тобою...». Да, она живет теперь вместе со Христом в селениях небесного рая. Не может же навеки умереть и обратиться в ничто такая жертвенная и добродетель­ная жизнь! Счастливы те люди, которые живут духовной жизнью и не лишаются своей великой награды. Питая детскую любовь к пресвятому Сергию, они непременно удостоятся тихой благодатной кончины. Где бы ни застал их ангел смерти — далеко ли от святой обители или близ­ко или в самих стенах святой обители, — он принесет им тихую радостную весть о новой небесной жизни, где вечно царствует правда, мир, святость и любовь, где день никогда не умирает и тихая улыбка блаженной радости никогда не уходит с уст возлюбивших Господа и на земле свершивших духовный подвиг.

Матушка Людмила была одной из счастливых труже­ниц, спасших свою душу под молитвенным покровом Преподобного Сергия. И как счастливы все те, которых Господь в жизни призвал делать святые просфоры! Даже и теперь, когда священник берет в руки святую жертвен­ную просфору и вынимает из нее частицу, то непременно вспомнит просфорницу монахиню Людмилу.

 

Монахиня Серафима

 

⇐ Предыдущая17181920212223242526Следующая ⇒

Поделиться: