Из письма девицы Анны духовному наставнику

 

«Наша семья состояла из девяти человек. Семеро детей, отец и мама. И вот нашу семью постигла беда. У троих дево­чек болели глаза. Когда средней нашей сестре Наташе было семь лет, у нее заболел сначала один глаз и в скором време­ни пропал совсем; через некоторое время заболел и другой. Уездный врач дал направление в город Яранск, к профессо­ру. Транспорта тогда не было, и мама с Наташей отправи­лись в больницу пешком за шестьдесят километров. Про­фессор поглядел и сказал, что пропадет и другой глаз, дал мазь и велел дома мазать. Когда они вернулись домой и мама помазала, то Наташа всю ночь кричала от боли, а утром глаз ослеп. Восьми лет сестра стала совсем слепой.

Наташа еще не знала мира. И вот так она прожила до сем­надцати лет, а на восемнадцатом году заболела и слегла. Кро­ватей у нас не было, лежала на скамейке. Болела она около года. Месяца за три до своей кончины она совсем перестала спать и почти не ела, когда разве откусит хлеба — и всё.

Мама стала ее принуждать поесть. А Наташа говорит: “Мамочка, а я ведь сыта”. — “Чем же ты, дочка, сыта? ” — спрашивает мама. “А меня ангелы кормят”, — отвечает Наташа.

Конечно, сначала мы не поверили, думали, что в бреду говорит, но потом поняли, что нет. За Наташей ходила я, маме было некогда: семья большая. Однажды я от нее от­хожу, а она говорит мне: “Аннушка, когда ты отходишь, ангелы тебя благословляют”.

Осенью папа лен переделывал рядом с ней. Изба была маленькая, так пыли было — полна изба, и сестра лежа­ла вся в пыли. Но ни разу не слыхали, чтобы она, с тех пор как заболела, на что-либо роптала. Только когда мама скажет ей со слезами: “Ох, дочка, пока я жива, ты со мной, а когда я умру, то кому ты будешь нужна? ” — она ответит ей: “Не плачь, мама, я, может, еще раньше тебя умру”. Так и получилось.

Мама ее спрашивает: “Дочка, чем же тебя ангелы кор­мят? ” Она говорит: “Яблочком, раз откусишь и сыта”. Мама снова: “Что, всё одно яблочко носят? ” — “Нет, — отвечает, — каждый день всё свежие, целые”.

А то, бывало, мама с папой уедут рано утром в воскре­сенье на базар, мы одни дома останемся, и вот Наташа го­ворит: “Молитесь, начинается обедня... Вот поют ‘Иже Хе­рувимы’ ”. Поднимает ручки и поет... “Вот ‘Верую’ поют, вот ‘Отче наш’, вот ‘Достойную’...”

А церковь-то у нас за три километра. Поверьте, батюш­ка, ее никто не учил ни одной молитве. Маме было некогда.

И вот в одну пятницу Наташа говорит маме: “Мама, завтра мою душеньку ангелы возьмут на сутки”. А мама ее спрашивает: “Что, Наташенька, ты разве умрешь? ” — “Нет, не умру. Они сказали, что завтра в двенадцать ча­сов. Так ты ребят-то не унимай, пусть кричат и играются, я ведь всё равно не услышу”. И ровно в двенадцать ча­сов уснула и спала до двенадцати часов следующего дня. Уснула она в субботу, а проснулась в воскресенье, и всё это время лежала как мертвая, безо всяких признаков жизни. Когда она пришла в себя, как же она горько плакала! “Ма­мочка, милая моя, где же я была и что я видела! ” Мама плачет и спрашивает: “Что же ты, дочка, видела? ” Но На­таша много не говорила, а только сказала: “Я всем вам место видела. Папе будет плохо. Мама, девчатам не да­вай в праздник и субботу работать, очень большой грех”. Мама говорит: “Скажи, дочка, кому какие места-то? ” — “Нет, не велели. Вот когда буду умирать, тогда скажу”.

Один раз было воскресенье. Наташа говорит: “Мама, я ведь всё вижу”. И всё рассказала: кто во что одет, что где лежит. Потом просит: “Принесите мне смертную оде­жду, в чем вы меня положите”. Принесли. Поглядела она и всё назвала. Целый день сестра видела и всё повторяла: “Как хочется на папу поглядеть, но, наверное, уже не уви­жу”. А отец-то был на базаре. Едет он во двор, а Наташа и говорит: “Вот уж и не вижу больше ничего”. Потом мне сказала: “Аннушка, когда я умру, ты никому не говори, а останься в избе одна и встань вот на этом месте и гляди в окно: когда меня понесут, ты увидишь ангелов, которые со мной полетят, только никому не говори”. А когда она умерла, я маме рассказала, а мама — всем родным, кото­рые приехали ее хоронить. Я всё же осталась, но ангелов не видела, а видела как бы искру огненную. Не знаю, пото­му ли, что сказала другим, или не дано мне было видеть. Тогда я была еще маленькая, мне было двенадцать лет.

Наташа умирала накануне Николина дня во время все­нощной, и не было никакого подозрения на то, что вот она сейчас умрет. Сказала только: “Мама, поверни меня на бочок”. Мама повернула ее, а она глазки закрыла, вздох­нула — и всё. Когда хоронили, то мама батюшке говорит: “Мы забыли ее спросить насчет того, кому где место приго­товлено”. А он отвечает: “Ах, Варвара, разве вы это забыли? Вам не дано знать! Это ей, ангельской душеньке, Господь открыл потому, чтобы вы знали, что есть загробная жизнь. А ты-то благодари Бога, что у тебя было такое дитятко. Она молитвенница не только за вас, но за весь ваш род”.

Да, вот еще забыла сказать: в праздники ей всё были ви­дения. В одно воскресенье папа и мама были в городе, а мы, дети, завтракали. И вот она крестится, крестится: “Царица Небесная, Царица Небесная! ” Улыбается, потом глаза за­крыла и говорит: “Что же вы не молились, ведь была Цари­ца Небесная! ” — “Какая же была? ” — спросили мы. “Свет­лая, сияла вся в золоте”. — “Ну, что Она говорила? ” — спросили. “Ничего. Она меня только благословила”».

Эта семнадцатилетняя девица Наташа почти всю жизнь была слепая. Но какие дивные видения открыва­лись ее духовному взору!..

Матушка Серафима, о которой мы хотим сказать не­сколько слов, тоже была почти слепая. Но матушка про­жила длинную жизнь, ей было под девяносто лет, и была она старенькая-престаренькая. Жила она одна недалеко от Лавры Сергия Преподобного, с южной стороны свя­той обители, на Долгопрудной улице, рядом с озером. Ангел Хранитель всегда был с нею, она беседовала с ним и никогда не оскорбляла его. Какое это большое счастье для человека — жить вместе с Ангелом Хранителем, ясно чувствовать его около себя, каждую минуту проверять свои дела и думать: «А как Ангел Хранитель? Не оскор­блю ли я его этим делом? »

Яко ангелом Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих (Пс. 90, 11).

Идет человек один темною ночью по пустынным ули­цам. Нигде ни огонька, только осенний ветер качает дере­вья, и их тени рисуют причудливые образы в воображе­нии одинокого пешехода. Страшно человеку! Кто укрепит в эту минуту немощную, беззащитную душу? Ангел Хра­нитель. Его сила велика. Еще в древности Ангел в одиноч­ку поразил несколько тысяч воинов Синнахирима. И раз­ве он не защитит одинокую душу? Как хорошо призвать его на помощь, почувствовать его рядом с собой в страш­ную минуту! Под его покровом и защитой тебе не будет страшно. Как часто мы чувствуем себя одинокими, слабы­ми, беззащитными! Но какая сила и бесстрашие рождают­ся в душе человека, когда он вспомнит Ангела Хранителя и своими духовными очами увидит его около себя! Нет большего оскорбления для Ангела Хранителя, чем то, ког­да мы забываем о нем, не надеемся на него, не призываем его к себе на помощь. Как ты, мой милый друг, относишь­ся к своему Ангелу Хранителю? Помнишь ли всегда о нем, чувствуешь ли на себе его дыхание и веяние светлых крил?

...Матушка Серафима жила одна в своей полуразвалившейся хибарке. Она, кажется, и дверей-то никогда не запирала. Сила ее духа укреплялась близостью Анге­ла Хранителя. Могу ли я заверить, что она его не видела наяву? Ее тихая сосредоточенность и постоянная молитва говорили о том, что она всё время беседует с Ангелом Хра­нителем и с Господом.

 

***

 

В просторной комнате в маленькой люльке спит ма­лютка безмятежным детским сном. Тихая блаженная улыбка сияет на его чистом личике. Осторожно входит мать, на цыпочках подходит к ребенку, боясь его разбу­дить. И вдруг кто-то тихо говорит ей в самое ухо: «Бери младенца и беги». Она оборачивается. Никого нет. «Бери младенца и скорее беги», — еще настойчивее повторяет голос. Уже не рассуждая, она хватает малютку и выбегает за дверь. В эту самую секунду за ее спиной раздался страш­ной силы треск, гром падающих бревен и досок. Потолок в комнате, где только что безмятежно спал ребенок, прова­лился и обрушился. Ангел Хранитель спас малютку.

 

***

 

В минуту отчаяния одна мать прокляла своего ребенка.

Когда ему исполнилось десять лет, бесы пришли за ним. Была ночь. Неожиданно двери в комнату открылись, и во­шло множество нечисти. Впереди — самый страшный. Глаза его горели огнем адской злобы. Он был настолько ве­лик, что головой упирался в потолок. Отрок — маленький, щупленький — спал рядом с матерью. Увидев незваных го­стей, мать, как разъяренная львица, вскочила.

«Отдай сына, ты его прокляла, он наш», — прорычал старший демон. «Нет, ни за что на свете! » — ответила она и подняла руку для крестного знамения. «Отдай! » — на­ступал злобный демон. «Ни за что не отдам! Ангел Хра­нитель, помоги! » — вскричала мать. Молния блеснула лучом яркого света, мать, не помня себя, упала без чувств.

...Когда она опомнилась, в комнате была тишина. От­рок спал тихим безмятежным сном.

 

***

 

Семья готовилась ко Святому Причастию. А храм был за семь километров, ехать нужно было рано утром на па­роходе. Пока с вечера читали молитвы к Причащению, вечерние молитвы, каноны, настала глубокая ночь. Через два часа должен быть пароход. Спать — проспишь. «Ан­гел Хранитель, разбуди, чтобы нам не проспать! » Пере­крестившись, легли...

Спустя два часа в окно раздается легкий стук. Но сон утром крепкий. Стук повторяется громче. Отец встает и выходит во двор. Никого нет. С реки доносится гу­док — это пароход подходит к пристани. «Боже мой, вставайте! Ангел Хранитель как раз вовремя нас разбу­дил, собирайтесь».

 

***

 

Мальчику Тимофею было семь лет, а его сестре Марии— годик. Вот неожиданно она смертельно заболела. Мать но­чами не отходила от ее постельки. В последнюю ночь мать так утомилась, что не могла бодрствовать и заснула. Маль­чик Тимофей сидел у окна. «Мама, мама, Маньку взяли! » — вдруг закричал мальчик. «Что ты кричишь? » — проснулась мать. «Да Маньку-то нашу взяли». — «Кто взял? » — «Да вон понес, белый-белый и с крылышками».

Когда мать подошла к кроватке больной Марии, девоч­ка уже умерла. Тихий светлый ангел унес ее душу в небе­сные обители рая.

 

***

 

Отец тихо вошел в детскую спальню. Он намеренно вошел так тихо, чтобы дети не услышали. Отец хотел своим незаметным приходом особенно обрадовать де­тей. Притаившись за ширмой, он услышал детский голос: «А как ты думаешь, они сегодня придут к нам? » — спра­шивала маленькая девочка Надя свою сестру. «Да, они придут, обязательно придут», — отвечала маленькая

Катенька. Входит отец. Дети смутились... «О чем это вы, детоньки, разговариваете, кого ждете? » — «Да ангелов ждем». — «Каких ангелов? » — удивляется отец. «Ангелов настоящих, — в один голос отвечают дети. — Они ходят к нам каждый вечер, да такие тихие, светлые». Отец, ро­няя слезу, тихо вышел из детской.

 

***

 

Необъятное небо. Два ангела воспарили к небесам, неся душу человека. Неожиданно навстречу явилась темная толпа бесов. Они кричали, требовали, угрожали: «Куда несете эту грязную душу? Она наша. Или вы не знаете, что она всю жизнь делала грехи? » Ангелы, несшие душу, защищались. «Докажите, что она ваша», — говорили они бесам. «Всю жизнь она беззаконничала! » — наступали бесы. «Так как вы всегда лжете, то мы вам не верим, — ска­зал один ангел. — Спрошу Ангела Хранителя».

Ангел Хранитель ответил: «Да, действительно, эта душа — великая грешница, но я видел, как при смерти она много плакала о грехах своих». Пристыженные бесы исчезли.

Какое великое счастье для человека — всегда живо ощущать около себя Ангела Хранителя! Во всю жизнь — в младенчестве, отрочестве, юности, в зрелых и старче­ских летах — человек охраняется мощною силою Ангела Хранителя. А какое великое утешение для бедной души увидеть тихий и светлый образ Ангела Хранителя в мину­ты смерти человека, когда душа его мятется, устрашается безобразными призраками, когда от родных нет ни уте­шения, ни помощи! Беззащитная перед смертью, душа переживает страшную муку одиночества, полной остав­ленное™, страх наказания за грехи, неведомую тайну бу­дущей жизни или вечной муки... Но вот у одра умираю­щего тихо является Ангел Хранитель. Как солнце своими теплыми лучами, согревает он умирающего своей опекой.

Его кроткий взор вселяет надежду в грешную душу и дает твердую опору в защите от бесов. Как небесные серафимы ведут чистую и мирную жизнь с другими ангелами, так матушка Серафима жила в любви и неразрывной дружбе со своим Ангелом Хранителем.

Последний раз я видел ее в Лавре, когда она, с неизмен­ным узелком за спиной, в котором лежали Святое Еванге­лие, поминание, просфорочки, — согбенная, с посошком в руке — причащалась Святых Христовых Таин. И с той поры в Лавре ее больше не видели. Тот, кого она так бо­ялась оскорбить во всю свою жизнь, кому она так всегда горячо молилась, тихо открылся ей в минуту ее смерти. Он твердо встал у ее одинокого бедного одра и своим ог­ненным мечом отогнал все бесовские призраки.

Похоронили ее на братском кладбище. Святое имя ма­тушки Серафимы навечно вписано в лаврский синодик и в сердца иноков святой обители. Она жила вне святой Лавры, но вот своей любовью к небесному покровите­лю Преподобному Сергию, а также любовью к Ангелу Хранителю она заслужила себе венец нетленной жизни и вечного небесного счастья. Ее душа окрылилась от по­стоянного, ежедневного молитвенного общения с Серги­ем Преподобным. А воля ее укрепилась от близости к ней святого Ангела Хранителя.

Сколько теперь христианских душ, живущих в миру, среди суеты, житейских невзгод, среди искушений, вся­ких греховных падений, — сколько их теперь спешит под кров Преподобного Сергия и под молитвенную сень святой его обители! Все верьте, что ваша любовь к святой обители не тщетна. Ваш труд, хотя, может быть, и малый, всё равно не пропадет даром. Окрыляйтесь и вы под се­нью великой Лавры, пока еще ее свет мощным сиянием горит во тьме жизни. Не забывайте своих Ангелов Хра­нителей, которые ежеминутно, как любящая мать, нежно берегут вас от всяких зол, и болезней, и вражеских напа­дений. Прислушивайтесь к советам этих Божиих послан­ников, которые, стоя за правым вашим плечом, всегда внушают вам благую мысль. И всей силой души отвра­щайтесь от наветов и козней бесов, которые из-за левого плеча всегда толкают вас на погибель. Питайте самую не­жную любовь к Господу, к Матери Божией, своему Ангелу Хранителю, к Преподобному Сергию, и за ваш труд в ду­ховной жизни воздастся вам сторицею!

 

Матушка Сергия

 

Есть такая прекраснейшая добродетель, которая упо­добляет людей небесным ангелам и святым Божиим чело­векам, — незлобие.

Вот любящая мать наказывает своего непослушного ребенка. Тот плачет, кричит, даже пытается чем-то уда­рить свою мать. Но проходит минутка-другая, и ребенок снова лезет на колени матери, мирно играет, не помня ни­какой обиды.

Аще... не будете яко дети, не внидите в Царство Небе­сное, — говорит Спаситель (ср. Мф. 18, 3).

Какая прекрасная добродетель — незлобие! Она упо­добляет людей безобидным детям и кротким ангелам. По­смеялись, поехидничали над тобой за твою веру, обидели, унизили, перестали ценить, — как необходимо здесь тебе незлобие! А если бы мы еще помнили, что незлобие иску­пило мир от вечной погибели, как бы мы горячо возлюби­ли эту добродетель!

Посмотри-ка, мой дорогой и милый друг, как умирает на Кресте Господь наш Спаситель! Кругом насмешки, издева­тельства, угрозы, ехидство. От страданий Он едва не теряет сознание и всё же находит силы, чтобы молить: «Отец Небе­сный, Ты им прости, прости всё, что они сделали со Мной».

Какое дивное незлобие, какое благодушное всепроще­ние, любовь!

Да, много на земле прекрасных добродетелей, но по­четное место среди них занимает святое незлобие! Добро­детель эта велика потому, что рождает многие другие хри­стианские качества: кротость, смирение, простоту, терпе­ние, милосердие, уступчивость.

Уступчивость — любимая дочь незлобия. Она нужна нам, как воздух. Без уступчивости невозможно уподо­биться ангелам и Божиим людям. Если уступчивость мо­жет поднять человека до святой ангельской простоты, то какое зло, даже смерть духовную и телесную, приносят человеку неуступчивость и упрямство!

Хочешь видеть живые примеры гибельной неуступчи­вости и спасительного незлобия?

 

***

 

Течет быстрая и широкая река. Если кто попадет в ее бурные и крепкие объятия, то тому несдобровать. Закру­тят воды, завертят, понесут и поглотят...

Чрез реку пролегает узенький мостик. Только одному свободно можно пройти по этому переходику, а двоим — еле-еле разойтись.

Но вот, смотрите, смотрите, с этой стороны по пере­ходику пошел рогатый козлик. А с другой стороны ему навстречу — другой такой же. Вот они сошлись на се­редине мосточка. Как бы надо кому-то одному уступить дорогу другому, потесниться! Нет, ни один не уступает. Хоть бы чуть-чуть в стороночку — и разошлись. Нет, они еще схватились бороться! О ужас, оба летят в бурный по­ток. Вот плод неуступчивости!

Ах, как жаль, как жаль этих козликов! Вон они барахта­ются в воде и жалобно кричат. Минута —- и вода понесла и поглотила их.

Когда тебе, мой милый друг, кто-либо перечит или пред­лагает свое, то ты не упорствуй, не противься, как упрямый козлик, но прояви благоразумие и благородство души — уступи. Даже если тебе кажется, что твое суждение правиль­нее, и тогда уступи. И две души будут спасены от погибели.

 

***

 

Январская ночь в поле была темной и метельной. Ветер выл, точно голодные волки. Трещал мороз. По глубокому снегу пробирался человек. Он, кажется, уже не шел, а полз. Вот сквозь снег и вьюгу он заметил огонек в оконце хатки. Но как добраться к нему? Силы вышли, руки, ноги заледене­ли. А хатка совсем рядом. Кричать? Да разве услышат!

...На горячо натопленной печи сидели две сестры. Они ждали родного брата с войны, так как тот сообщил, что должен прийти на днях. В эту ночь им обеим не спалось. Уже скоро полночь, а у них еще теплится лампа. Вдруг им почудилось, как будто кто-то кричит.

«Поди, Марья, поди, не брат ли приехал», — сказала одна сестра другой. «Ишь ты, Дарья, поди-ка сама, это буря в трубе визжит».

В хате вновь воцарилась тишина, только тихий свет лампы еле освещал замерзшее окошко. Вдруг снова се­страм показалось, что кто-то будто кричит о помощи, но уже слабее. Одна из них зашевелилась и сказала: «Поди, Дарья, поди, не брат ли приехал? » — «Ишь ты, Марья, поди ты сама, это ветер гудит в трубе».

И снова в хате тишина...

Всю ночь ревела метель. Всю ночь напролет рвал сильный ветер. Под утро водворилась мертвая тишина. Рассвело. Марья, закутавшись, пошла на зады за водой. Вдруг бежит обратно: «Дарья, эй ты, Дарья, поди скорее, мне страшно».

Когда Марья и Дарья вышли на зады, кругом был снег, точно белый саван. Совсем рядом от калитки, шагах в пяти, из-под снега торчала человеческая рука. Сестрам стало страшно. Они вскричали соседям. Собрался народ. Откопали замерзшего солдатика. Он шел с войны в род­ной дом, к родным сестрам. А они просидели на горячей печи, поленились слезть, одна другой не уступили и брат­ца у родной хаты погубили.

 

***

 

Выходной день. В семье решается вопрос, куда ехать отдыхать. «За город», — кричит что есть силы мальчик. «Нет, лучше в городской парк», — старается перекричать его девочка. «Нет, нет, лучше на озеро, на пляж», — кри­чит еще сильнее вторая девочка. И в семье завязалась ссо­ра: каждый настаивал на своем и доказывал, что там не­пременно лучше отдыхать, веселее. Никто не хотел усту­пить, но желал, чтоб было только по его. Если бы не вме­шались в это дело родители, то дети бы подрались.

Наконец выбор все-таки сделали, но так как долго спо­рили и не хотели друг другу уступить, то на электричку опоздали и не попали ни в парк, ни на озеро, ни за город, и все остались дома. Отдохнули?

Бывает подобное и с нами. Подходит воскресный день. Одна детка говорит другой: «Поедем в Лавру к Преподоб­ному». А другая говорит: «Нет, мы там недавно были. Луч­ше поедем в Елоховский». А третья говорит: «Не в Лавру и не в Елоховский, а самое лучшее — в Скорбященский». Начинается спор. Каждая доказывает свое, не уступает другой — как маленькие дети. Время идет, возбуждение и недовольство возрастают. И наконец, не достигнув со­гласия, разъезжаются кто куда. Одна едет в Лавру, другая в Елоховский, а третья в Скорбященский. И думают там помолиться. А душа-то и не молится. Благодати нет, пото­му что не уступила, и на сердце не мирно.

 

***

 

Да, велик грех неуступчивости, очень велик.

А вот теперь посмотрим, как благотворна для души уступчивость и как приятно Богу незлобие.

Две духовные сестры прожили в одной келии двадцать лет и ни разу не поссорились. И вот однажды сестра Ма­рия говорит сестре Зинаиде: «Зина, мы с тобой ни разу в жизни не ссорились, давай хоть раз поссоримся, хоть понарошку». — «А как? » — спрашивает Зина. «А вот как:

я поставлю посреди келии ведро с водой и скажу, что это ведро мое. А ты скажешь: нет, не твое, а мое это ведро. А я скажу: ничего подобного, это мое ведро. Так и поссорим­ся, может быть, и подеремся».

Так сестры и договорились. Взяли ведро с водой, поста­вили его посреди келии. Мария говорит: «Это мое ведро». А Зина отвечает: «Твое, так и бери». И ссора не состоя­лась — не могла Зинаида стоять на своем. И сестры так и жили по-мирному.

 

***

 

Стояла знойная погода. Жара невыносимая. Хлеба и травы выгорали дотла.

«Батюшка, надо бы отслужить молебен о дожде», — сказал священнику старый псаломщик. «Ну что ж, от­служим, — ответил батюшка, — только сначала пойдем на кладбище да попросим умерших, чтоб они помоли­лись о нас, о живых, чтобы Господь послал нам дождич­ка». — «Нет, на кладбище мы не пойдем, — настаивал псаломщик, — ни за что не пойдем, там чистое поле и жара ужасная».

Батюшка говорил свое, псаломщик — свое, и молебен не начинался. Тогда батюшка на минуту отлучился в свою комнату, а когда вышел, на нем был надет дождевой плащ, на ногах — галоши, над головой — зонт от дождя. Все ах­нули: батюшка с ума сошел, знамо, сошел с ума!

«На кладбище пойдем», — тихо сказал он псаломщику. «Хорошо, батюшка, на кладбище», — мирно и кротко со­гласился псаломщик.

Не успели батюшка с псаломщиком и народом тро­нуться к кладбищу, как солнце закрыла тучка. Эта тучка росла, сгущалась, и, когда они пришли на кладбище, по­лил сильный дождь.

Уступчивость низводит с небес на землю благодать. А батюшка имел такую твердую веру, что всегда, когда была страшная засуха и жара, он, идя в поле совершать молебен о дожде, заранее надевал дождевик, галоши и брал зонт. И вера его никогда не посрамлялась.

 

***

 

У неверующего отца умирает любимый сын, семнад­цати лет. Отец затосковал. Дня через два после похорон, когда он пошел на кухню, увидел на пороге покойного сына. Живыми глазами посмотрел тот на отца, потом бы­стро повернулся и ушел в свою комнату. И на другой день, и на третий так же. Потом сын стал являться отцу во сне. Вот однажды он спрашивает отца: «Папа, ты думаешь, я совсем умер? Нет, я жив, папа». — «Как же ты живешь, Игорь? » — «Мне хорошо. За меня молится одна благоче­стивая монахиня». — «Игорь, что же мне делать? » — спро­сил в недоумении отец. «Иди, папа, в церковь и поставь за меня свечку». — «Игорь, ведь я же не верую». — «Ниче­го, папа, надо сходить». И отец уступил. Он сходил в цер­ковь и поставил за сына свечку. С тех пор сын успокоился и больше не являлся отцу. (Письмо из Тулы, 1963 год.)

 

***

 

А вот тебе, милый мой друг, пример незлобия и про­зорливости.

В одной семье брат смеялся над сестрой за то, что она ве­рит в прозорливость митрополита Филарета Московского.

«Вот я сам испытаю, какой он прозорливый», — ска­зал насмешливо брат. Он оделся в бедную одежду и идет к митрополиту.

«Помогите на погорельщика», — попросил он плакси­во, обращаясь к митрополиту. Тот вынес ему пакет: «Вот вам на сгоревшее имение».

Торжествуя и смеясь, брат рассказывал сестре, как он обманул митрополита Филарета, когда вдруг принесли телеграмму, в которой говорилось, что от возникшего по­жара сгорело имение брата в таком-то селе. Он был пора­жен. Но еще больше он поразился тому, что сумма ущер6а от сгоревшего имения совпадала с той, которая была в пакете, данном ему митрополитом Филаретом.

 

***

 

Один неверующий доктор хотел увидеть знамение Бо­жие. Жена его говорила ему о Боге и предупреждала, что знамение может быть страшно.

Как-то прибежал к доктору старик сосед. «Доктор, спаси­те моего внучка, он задыхается! » — «Ни за что на свете. Ты меня обобрал, негодяй, обманул, а теперь просишь спасти внучка? Вон отсюда, уходи», — и доктор захлопнул дверь.

В комнате на стене висела гравюра, изображающая Христа, внизу — подпись: «Любите врагов ваших, добро творите ненавидящим вас». Взор доктора упал на гравю­ру. Где же Христос? Нет Христа. Нет на гравюре Христа! Только слова остались: «Любите врагов ваших...»

«Я с ума схожу, лишился рассудка. А может быть, это — знамение? Жена говорила, что оно страшно. Любите врагов ваших... Не помните зла... А старик, ребенок?..» Доктор бы­стро собрался и пошел в соседский дом. Он застал ужасную обстановку. Женщина держала на руках мальчика, который задыхался от дифтерита. Старик, безнадежно опустив руки, сидел на лавке в углу. Увидя доктора, мать радостно вскрик­нула: «Боже милостивый, мой ребенок будет спасен! »

...Операция прошла успешно, ребенок стал дышать свободно. Старик упал на колени. Доктор же быстро одел­ся и вышел. На душе было спокойно и светло. Вот он вхо­дит в свою комнату, бросает взгляд на гравюру: Иисус Христос на прежнем месте — в центре картины...

 

***

 

Преступный сын несчастной матери осужден на смер­тную казнь. Мать скорбит, что погибает его душа без по­каяния, без причастия, без исповеди, от которой он от­казался перед казнью. «Зачем мне священник, всё равно подыхать», — сказал преступник.

Мать пришла к знакомому тюремному начальнику и упросила его отнести в смертную камеру сына малень­кий узелок. Отдавая узелок, мать про себя думала: «Он узнает Ее. Перед Ней в детстве он молился, он так любил Ее». А вслух сказала: «Когда всё будет кончено, я приду».

...В камере смертников на земляном полу вниз лицом лежит юноша. Он забылся тяжелым сном, страшный кошмар сдавил его душу... Тихо открылась дверь. Вошел тюремный страж. Развязав узелок, он вынул небольшую икону Божией Матери, поставил ее на стол, засветил свеч­ку. Просфорочку вынул, в пузыречке святую воду — всё положил на стол и так же тихо вышел.

Юноша очнулся, поднял голову. В слабом луче света грустный и кроткий лик Богоматери смотрел прямо в его душу. Чем-то знакомым, родным повеяло от иконы, мол­нией мелькнули в душе образы маленькой детской, роди­мой матери и теплой материнской любви. Мать вспомни­ла о нем!

Дрогнуло жестокое сердце преступника. Он потянул­ся к родной иконе, дрожащими руками взял ее, прижал к груди и зарыдал... «Пошли христианскую кончину, о Матерь Божия! » Не отрывая икону от груди, он принял часть просфоры, запил святой водой и от наплыва чувств глубокого раскаяния и сожаления о прошлом потерял со­знание и упал на пол...

В храме перед образом Владычицы молилась мать. Вдруг она почувствовала, что кто-то стоит около нее. По­вернулась — сын смотрел ей в глаза: «Спасибо, мама, ты всё мне простила, я теперь свободен».

Когда в назначенный час пришли за юношей, чтобы вести его на казнь, он лежал на полу, безжизненный и хо­лодный, крепко прижимая к груди святую икону.

Матушка Сергия жила недалеко от Сергиева монасты­ря. Она была уже совсем старенькая. К святой обители го­рела большой любовью. Одно время, пока были силы, она пекла на дому просфорочки для монастыря. Неся такой тяжелый труд, в котором ей помогали некоторые сестры, она всегда благодарила Господа и не проявляла неудо­вольствия и ропота. Со своей маленькой сумочкой, в ко­торой она всегда носила много поминаний, она появля­лась в храме Лавры — маленькая и очень старенькая. Вну­тренняя жизнь ее была известна одному Господу. Близкие ей люди рассказывают, что матушка Сергия отличалась особенной строгостью нрава и благодатным незлобием. Во всю свою подвижническую жизнь она никогда не име­на привычки в чем-либо упорствовать или стоять на сво­ем. Радостью и великим счастьем для нее было кому-либо уступить, кому-либо услужить. А если кто ей сделает какое зло, то у нее рождалась сильная потребность за это зло от­платить добром, по слову Спасителя. Любила она святое незлобие, как дитя любит сладкую пищу. Постоянным ее стремлением было угодить Господу, сделать Ему прият­ное и быть Его рабой, хотя бы и в числе самых последних. Святою жизнью жила матушка Сергия. В последние ее дни огонь болезни коснулся тела матушки и окончатель­но ее предочистил для будущей загробной жизни.

Помню я, как последний раз причащал матушку Сер­гию Святых Христовых Таин. Сестры передали мне, что она очень плоха, умирает. И вот я пришел с запасными Святыми Дарами, чтобы ее причастить. Она жила на Кукуевской улице, в маленькой клетушке, отгороженной от комнатки. Больная матушка лежала на своей коечке, одетая во всё монашеское. Тихий свет лампады освещал маленький, но хорошо убранный уголочек святых икон. Матушка Сергия сильно обрадовалась, когда ей сказа­ли, что пришел батюшка причащать. Когда я вошел в ее клетушку, матушка была настолько слаба, что не могла подняться, но делала усилие и хотела сесть на своей ко­ечке, чувствуя важность и высоту момента. Ее попроси­ли лежать. За всю жизнь привыкнув уступать другим, она и здесь уступила нашей просьбе и лежала, покрытая мантией, в апостольничке. Вид ее был необыкновенный. Внутренне она испытывала физическую боль, но внеш­не она сохраняла спокойствие, и лицо ее светилось ду­ховной радостью.

«Сейчас я буду читать молитвы к исповеди, а ты, ма­тушка, слушай», — сказал я мягким голосом. «Хорошо, батюшка, я буду слушать», — ответила она тихо.

Когда я начал читать молитвы исповедные, она сов­сем затихла и лежала совершенно спокойно, не двигаясь, не издавая ни одного звука, хотя чувствовалось, что она переносит предсмертную тяжелую муку.

Исповедь я провел краткую, чтобы скорее ее причастить Святых Христовых Таин. Чувство мне подсказывало, что надо спешить и что матушка живет последние минуты. Прочитав кратко молитвы к исповеди, я ее исповедовал. Помню, как она по-детски каялась, и самый большой ее грех был, как она говорила, — нетерпение: трудно ей было терпеть, что смертушка не приходит долго. И осторожно выразила опасение, что жизнь ее прошедшая очень греш­ная и что Господь ее не примет к Себе в райские обители. Я успокоил ее надеждой и сам искренне был уверен, что Господь всё ей прощает и за ее святую жизнь, ее незлобие и смирение, за постоянный труд пошлет ей тихую, бла­женную кончину, и Ангел Хранитель восхитит ее душу в светлые обители рая. Она, совсем успокоенная, со свет­лым лицом и тихой духовной радостью приняла Святые Тайны, чуть-чуть подняв свою головку от постели. При­частившись, она тихо произнесла слова благодарения: «Слава Тебе, Господи, слава Тебе», — и неуверенной рукой совершила на себе крестное знамение.

Внутренне благодаря Господа, что Он сподобил меня успеть причастить матушку Святых Христовых Таин, я уже полностью прочел благодарственные молитвы. За­кончив их, я подошел проститься с матушкой. Предчув­ствие говорило мне, что я еще раз ее увижу, но уже в гро­бу. Так и получилось. Не успел я выйти из этого дома, как сестры стали читать для матушки отходные молит­вы. Ангел смерти уже приступил к ее одру... На следу­ющее утро, после ранней литургии, я совершал о ней первую панихиду, а еще через сутки мы провожали ее в последний, дальний путь.

Помню, как на дворе крутила вьюга. Холодный ветер гнал по земле снег и заметал наши следы. Машина, кото­рая должна была везти гробик к могилке, не могла подой­ти близко к дому и остановилась несколько выше, у доро­ги. Гробик с отпетым телом матушки вынесли на руках во двор. И когда сестры и собравшиеся понесли гробик к машине, раздалось тихое и трогательное пение... «Свя­тый Боже»... Я проводил ее до самой машины с этим пени­ем и кадилом в руках. Гробик поставили в кузов. Закрыли борта. Сестры сели на лавочки машины, чтобы проводить матушку до могилы. Заработал мотор. Машина, обдав нас едким газом, медленно двинулась в путь... Сильная по­земка замела последние следы...

Матушка была незлобивая и трудолюбивая голубка. Свою жизнь отдала Господу Иисусу Христу, Которого возлюбила до смерти. Мы не знаем ее прежней жизни. Но говорят, что она раньше жила инокиней в Хоть­ковом монастыре, потом была пострижена в мантию и в схиму, в чем Господь и призвал ее душу в Свои не­бесные обители.

Спустя некоторое время после блаженной кончины матушки Сергии ее чистая и светлая душа благоволила, по воле Божией, навестить своих близких сестер. Одна­жды они неожиданно увидели наяву ее светлый образ в своей келии. Этим она показала, что Господь ее удосто­ил небесного покоя и душа ее светлая, незлобивая вместе со смиренными святыми ангелами находится в блажен­ной радости на небесах.

Вспоминай, мой милый друг и дитя, вспоминай в сво­их молитвах приснопамятную схимонахиню Сергию, что­бы Господь ее святыми молитвами и тебя сподобил, моя милая душа, завершить твой жизненный путь благодатно и спасительно и перейти в иную жизнь тихо, безмятежно и радостно.

Мы написали в кратких словах о духовной жизни трех рабынь Христовых — монахини Людмилы, монахини Серафимы и схимонахини Сергии, которые спасались и закончили земную жизнь под молитвенным покровом Преподобного Сергия.

Как говорили мы и раньше, эти рабыни Христовы непосредственно не относятся к братству Троице-Серги­евой Лавры, но своими душами, своей любовью и пре­данностью святой обители они были близки к Сергию Преподобному. Он их так же любил, как и свою братию. И не только эти три счастливые души, о которых мы на­писали здесь, но и много, много других, таких же счастли­вых душ, нашли себе тихий приют под священной сенью обители Сергия.

Эти невесты Христовы, среди которых много тайных инокинь, взявших на себя сокровенный, никому, кроме Бога, не ведомый подвиг, подобны тем евангельским ми­роносицам, которые неотлучно ходили за Христом Спаси­телем, за что удостоились быть вписанными в Евангелие вместе со святыми апостолами.

Вот так и вы, дорогие мои и милые друзья, питаю­щие горячую любовь к святой обители Сергия Препо­добного, приносящие в нее все свои скорби и пережи­вания жизни, следующие неизменно по стопам Сергия Преподобного, подражающие его смирению, дивному терпению, неослабному труду, внутреннему очище­нию, удостоитесь быть так же причисленными к свя­тому братству его учеников, как мироносицы к святым апостолам.

Да спасет вас всех милосердный наш Господь по молит­вам Своего великого угодника Преподобного Сергия!

 

Заключение

 

Вот мы, с Божией помощью, закончили второй том наших воспоминаний «У Троицы окрыленные». В нем мы рассказали о монашеской жизни тринадцати старцев из числа братии нашей Троице-Сергиевой Лавры, почив­ших в разное время с 1955 по 1960 год, и трех монахинь, которые любили посещать святую Лавру, молиться в ее стенах и по мере своих сил помогать ей.

Как видите, воспоминания не дают полной биографии описываемых здесь лиц, но касаются главным образом последних лет их жизни, проведенных во святой обители, где они и достигли своей блаженной кончины.

В воспоминаниях много дополнительного материала, непосредственно к биографии братии не относящего­ся, но имеющего прямое отношение к их добродетелям или достоинствам, что делает чтение более интересным, живым, увлекательным.

Воспоминания написаны с целью не только истори­ческой, но и чисто нравственной, чтобы каждый чита­тель нашел здесь себя, увидел свои недостатки, свои сомнения, свои переживания. Особенно большое вни­мание обращается на духовную жизнь или духовный путь. Так как современная духовная жизнь связана со сложнейшими, трудноразрешимыми вопросами, то здесь и даются необходимые пояснения, которые могут быть полезными для каждого желающего вести пра­вильную духовную жизнь. Например, об отношении к духовному отцу, к миру внешнему и миру внутренне­му, душевному.

Написаны воспоминания простым и доступным язы­ком, не языком рассудка или логики, а — сердца, чувства, глубокой убежденности. Автор сам пережил многие собы­тия, здесь описанные, и излагает их как личный, внутрен­не пережитый религиозный опыт. Тем более что, находясь в святой обители — Троице-Сергиевой Лавре — довольно много лет, был свидетелем тех или иных чудесных собы­тий, совершающихся в ее стенах.

Воспоминания предназначены для келейного чтения и для сохранения фактов, связанных с жизнью лаврских насельников. Это своего рода летопись, которая может быть полезна для будущего историка, который продол­жит описание славной истории нашей святой обители. Время течет, как быстрый поток. Умирают поколения, рождаются на место их новые, и вот им-то, может быть, и пригодятся эти наши воспоминания, особенно людям, любящим старину, имеющим большой интерес к событи­ям истории.

И если кому-нибудь из современных людей придется прочесть эти строки, то пусть серьезно углубятся в них. Думаю, что они найдут много жизненной правды, а так­же практическое руководство для личной своей духовной жизни.

Вторая часть воспоминаний была написана в короткий срок из-за недостатка свободного времени, многих обя­занностей по монастырю, отсутствия должного здоровья и по всяким другим причинам.

Единственная желаемая награда для автора за этот труд — душевная польза читателю. Если он найдет что-то полезное для себя в этих бедных словах, если они подвигнут его к большему благочестию, к большей вере и любви к Господу нашему Иисусу Христу, любви ко всем людям, живущим на Земле, — верующим и не­верующим, к друзьям и врагам, — то автор будет полно­стью вознагражден.

Конец второго тома, и Богу слава.

 

Часть III. 1960-1965

 

От автора

 

Милостию Божиего приступаю к завершению неокон­ченного труда «У Троицы окрыленные». Отзывы читате­лей на первые две части, написанные мною с некоторым перерывом, оставили в моей душе двойственное впечат­ление. Дело в том, что в наше время люди ко всему отно­сятся очень уж критически — каждая личность, каждое дело, каждая книга, вышедшая в свет, непременно вы­зывает самые разнообразные суждения. И, к сожалению, в большинстве случаев каждый старается дело другого как-нибудь осудить, унизить, обесценить.

Святитель Феофан Затворник давненько ведь жил от нас, и даже в его времена подобное тоже бывало. Он пишет по этому случаю следующее: «Ох уж и вре­мена настали, прямо удержу нет людям, каждый судит, каждый пересуживает: это что, да это почему, а это не по-моему и т. д.». Так вот теперь-то люди еще просве­щеннее стали, ведь мы в двадцатом веке живем. Век-то не какой-нибудь, а двадцатый! Ныне совопросников-то (см. 1 Кор. 1, 20) сплошь и рядом уйма, бездна, счету нет, удержу нет.

Чуть малыш встанет на ноги — и уже философствует: «А где Бог? Почему я Его не вижу? » — и прочее, и про­чее. Это всё потому, что теперь мы можем называться действительно «много знающими», а некоторые даже мечтают, чтобы их звали «всезнающими». Такой уж те­перь народ пошел, совсем иной, чем был сорок-пятьдесят лет назад. И всё это, конечно, хорошо, чтобы мно­го знать, даже очень хорошо, но плохо уж очень то, что иной почти совсем мало знает или даже ничего толком не соображает, а претендует на всезнание, берется ре­шать вечные вопросы жизни с тем, чтобы его считали знающим или даже очень знающим. Вот тут-то и делает­ся прямо обидно за человека нашего времени. Ну, напри­мер, так много разных наук разрослось теперь, что лопу­хи в поле. Это очень хорошо, что много наук разных, но беда вся в том, что науки-то отводят человека от само­го себя. Ведь современный человек так мало знает себя, просто ужас. Обидно прямо. Нет ничего дивнее, дороже, краше человека. И как бы надо изучить его подробнее, детальнее. Правда, есть специальные науки, которые из­учают человека, например анатомия. Но какого челове­ка? Внешнего, физиологического, или, как говорят, плот­ского. Что у него за организм, что в организме, какое ка­чество крови, какая длина кишок и так далее. Словом, всё, что можно увидеть глазами, ощупать руками, вот это и изучаем. Но, чтобы поглубже «покопаться» в че­ловеке, то есть подробнее изучить то, что мы не видим, но оно есть непременно, например душа человеческая, этим почти не занимаемся.

Да и что там заниматься, говорят многие, никакой души-то и нет, где она, покажи ее мне, чтобы посмотреть на нее хоть одним глазком. Вот тут-то беда и начинается. Не видно души, значит, ее и нет вовсе. Вот тебе и вывод! Да и много имеется подобных вопросов. И решаются они очень уж просто, даже чересчур просто, прямо по-детски: не видно, значит, и нет ничего.

Теперь вот появилась очень важная наука о космосе. Это действительно умная мысль: полететь на небо, са­мому убедиться, что же там есть, как и чем всё держится, пощупать и удостовериться... Это чем-то похоже на еван­гельский рассказ об апостоле Фоме. «Нет, нет, что вы, — говорил апостол Фома другим ученикам, — никакого воскресшего Христа нет, что это вы выдумали. Ни за что не поверю, пока сам не увижу. Да нет, не только не уви­жу, ведь увидеть можно что угодно: покажется мираж, вот и увидел. Я хочу ощупать, рукой осязать, пальцы свои в раны Его вложить. Вот тогда я действительно поверю». И что же? Господь позволил апостолу Фоме убедиться именно таким образом, как он хотел. И убедился. Да так, что убежденно сказал: Господь мой и Бог мой! (Ин. 20, 28), а потом и умер за Христа и Его учение как славный муче­ник и исповедник.

И то же самое с этими полетами. Ведь как хорошо по­летать да убедиться самим. И, к нашему счастью, совре­менный человек летает, и летает очень высоко и далеко, и летает успешно, и что ни выше он полетит — ближе к Богу, что ни больше откроет нового — скорее просла­вит Создателя, Который так мудро прекрасно всё со­творил и устроил. Вот эту науку прямо можно назвать божественной, богословской. Она поистине занимается богоисканием. Да не по книгам, а прямо в эксперименте, на живом опыте.

На днях произошел довольно интересный случай. Поздним вечером на монастырском дворе собралась куч­ка молодых монахов. Они были сильно возбуждены. Мно­го говорили, горячо рассуждали. О чем? О луне. В руках у одного монаха была подзорная труба, или, как теперь называют, небольшой телескоп. Он увеличивал предме­ты в 25 раз. Вот эти монастырские «астрономы» и зади­рали свои бородатые лица к луне. «Боже мой, — говорил взахлеб один из них, недавно окончивший семинарию, — да я теперь еще горячее буду молиться Богу. Ведь луна-то, братцы, оказывается, какая, прямо чудо! Даже где-то там видны моря, океаны, да чудо Божие это, больше ничего. И такая громадина идет по небу, как поезд по рельсам. Ни вправо, ни влево, а точь-в-точь. Да несется-то как бы­стро, смотрите, она уже заходит за башню, точно живая. Это, братцы, настоящее диво. А я, — обратился говорив­ший к высокому молодому академисту, — и совсем было споткнулся в вере в Бога. Не видно и вправду Его, а Он вон где — в дивном Своем творении». И все монахи подтвер­дили слова говорившего. Затем они разошлись по своим келиям под особым глубоким впечатлением. Даже вечер­нее правило они читали по-иному, с живым чувством к живому Богу, Которого они так близко почувствовали сердцем в дивном творении Божием.

Ах, какая это прекрасная наука — изучать космос, небо, Вселенную! Дай Бог, чтобы она все более и более развивалась и совершенствовалась и приближала челове­ка к Богу, сотворившему всё и вся.

Вот такие пошли сейчас люди. Если можно сказать, это люди великих исканий, достижений, освоений. Но все-таки самая лучшая и близкая нам наука — это из­учать самого себя, изучать свою душу, постигать тай­ну ее жизни, ее существования. Ох, какая это сложная наука и какая нужная, и даже менее опасная. Главное, лететь никуда не надо, корабль строить тоже незачем. Сидишь дома или на службе — внимательнее будь к себе, сосредоточеннее следи за движениями своей души, а если умеешь, то еще лучше — читай Иисусову молитву. Наши святые отцы давным-давно занимались этой внутренней самонаукой, и какие они были гиган­ты духа, какие крепкие физически и настоящие столпы святой веры православной.

Но я что-то далеконько зашел с этими рассуждениями о нынешнем человеке. Ведь я-то хотел сказать, что критика теперь сильна и что моя первая книга попала под обстрел этих критиков. Хотя я и раньше напоминал, да и теперь говорю, что эти мои «Воспоминания» совсем и не такие книги, как, например, толковые сочинения. Мои воспо­минания — это просто-напросто воспоминания и только, и ничего в них делового и существенного-то и нет. А не­которые ученые люди прямо-таки распушили мою пер­вую книжку (1-Н части). Но я совсем не собираюсь защи­щаться от этих критиков. Давайте больше критикуйте. Я всё-таки думаю, что найдутся и добрые, простые сердцем люди, которые прочтут да и поплачут, смахнут украдкой слезинку с очей своих, смягчатся душой, вздохнут поглуб­же, да и возьмутся поревностнее за свое спасение. Найдут­ся и такие. И их больше, чем ученых-то критиков.

Так я думал, а всё же в душе-то своей остыл, охладел, руки опустил и задумался: а может, и вправду больше не браться за продолжение воспоминаний? Может быть, закруглить всё это дело как ненужное?..

Но вот взял я в руки Святое Евангелие и прочел такие слова: В то время проходил Иисус в субботу засеянными по­лями; ученики же Его взалкали и начали срывать колосья и есть (Мф. 12, 1).

Прочитан эти строки, я заплакал почему-то. Мне очень ясно представился душный палестинский вечер. Солнце уже садилось за горизонт. Кучка бедно одетых людей устало двигалась по полю по направлению к де­ревне. Впереди шел молодой галилейский Учитель и ря­дом с Ним пожилой седоватый человек (апостол Петр). Они о чем-то серьезно беседовали. Позади цепочкой растянулись другие ученики, уставшие и голодные. Це­лый день они провели, может быть, в пути, идя из Гали­леи в Иудею, или, может быть, где-либо в пустыне. Учи­тель их беседовал с народом, и им некогда было поесть. И вот теперь, проходя полем, они срывали колосья, ко­торые, быть может, еще совсем и не поспели. Они ра­стирали их руками, выдували мякинку и ели зерно. Ка­кая трогательная и вместе с тем поучительная картина! Устали в пути и проголодались... В эту минуту я мигом вспомнил всех вас... Всех, кто с детским доверием и лю­бовью читает эти строки. Я подумал о том, как трудно вам на жизненном пути, как вы устали, как вам тяжело переносить духовный голод. Многие из вас, как и свя­тые апостолы, тянутся искренне за Господом. Уставшие, духовно голодные, а иные, может быть, и больные, недужные, иные — обиженные, оскорбленные и без­утешные. Но все цепочкой, по одному-по двое тянетесь за Ним. И вот срываете «колосья», чтобы утолить го­лод души. Но разве голым зерном, да в таком малом количестве, можно утолить алчбу измученной души?.. Тем более что некоторые из вас, либо как малые дети, либо как старые старушки, даже не имеют, чем разже­вать твердое зерно, уставшие, одинокие, беззащитные...

И я сказал себе: нет, я должен им чем-либо помочь! Хотя мне и трудно, хотя это и сверх сил моих, хотя я, по существу, и не способен на это, но я им обязан не­пременно помочь. Ведь как их жалко. Уставшие и ал­чущие... бредут, идут за Христом, спотыкаются, пада­ют... Он далеко впереди. А они не только голодные, но еще и в опасности. Ведь вечер, темнеет; вдруг выскочит хищник из-за куста или ядовитая змея выползет, изви­ваясь, из-под цветка...

И вот я, благословясь, засел за стол, чтобы хотя бы вручную размолоть, раздробить зерно истины Христовой и в самом доступном, простом слове дать духовную пищу своим чадам, алчущим, утомившимся в пути жизни.

Эта, третья и последняя, часть моих «Воспоминаний» охватывает пятилетний период жизни в Троице-Сергие­вой Лавре, то есть с 1960 по 1965 год, и дает, насколь­ко это возможно, описание тех лиц из братии, которые, окрылившись у Преподобного Сергия, перешли в гор­ний мир.

Здесь мы сделаем пояснение. Ранее я говорил, что всех старцев, которые будут описаны в «Воспоминаниях», — тридцать два. В первой части — восеть, во второй — три­надцать и в третьей, то есть в этой, — одиннадцать. Одна­ко делаю поправку. За вторую половину 1965 года умерли еще старцы, и описанию подлежат здесь не одиннадцать, а двенадцать человек.

Еще я хочу напомнить моим дорогим читателям, что эта работа не имеет никакого серьезного значения. Она пишется единственно по горячей любви к нашим ми­лым и дорогим умершим труженикам Лавры. Хочется как можно дольше сохранить в памяти их тихий, покор­ный, светлый образ. Хочется хоть чуть-чуть, насколько это можно, взволновать и вместе с тем лучами святой простоты согреть бедные души людей, которые будут знакомиться с жизнью и смертью этих кротких уче­ников Сергия Преподобного, которые на моих глазах до конца дней своих удивительно терпеливо, покорно и с благодарением в сердце несли на своих плечах иго Христово.

Этот последний период моих воспоминаний имеет ту особенность, что 1960-1965 годы были чрезвычайно пло­дотворны для Лавры. Их можно назвать периодом про­цветания святой обители. Хотя братство Преподобного Сергия и лишилось за это время многих духовных отцов, отошедших в небесные края, но на смену им в ограду свя­той обители «прилетели молодые голуби», причем в до­вольно большом количестве, целыми «стаями». Особен­но много их появилось за истекший 1965 год. Это совсем еще юные ребята — семинаристы и студенты Московской духовной академии, которые приютились под молитвен­ным кровом великого Игумена земли Русской Преподоб­ного Сергия. Он их воспитывает как боголюбивых, тру­долюбивых и честных молодых тружеников для Церкви Божией и Отечества. Они-то в большинстве случаев и пе­реходят в братство монастыря, принимают монашество, затем священный сан и духовно оперяются в стенах лю­бимой Лавры.

Таким образом, описываемый период довольно пло­дотворный для святой обители и по количеству насельни­ков, и в материально-бытовом ее устроении, и, наконец, в духовно-нравственном отношении.

Лавра Сергиева цветет и трудится. Для иностранных туристов она — изумление; для живущих и молящихся в ней — окрыление; для всего нашего народа и самой Рос­сии — всесильное ограждение.

Описание умерших старцев будет дано, как и раньше, в хронологическом порядке, начиная с 1961 и по 1965 год включительно.

 

ПОСЛУШАНИЕ БОГУ

 

⇐ Предыдущая18192021222324252627Следующая ⇒

Поделиться: