Кондак Божией Матери в честь иконы Ее Казанской, глас 8.

 

Какое отрадное чувство испытывает человек, когда он после ужасной ночной бури приближается на своей малой ладье к тихому берегу. Переживший минувшей ночью страх за свою жизнь, он находит себе полное успокоение на твердой земле.

Недаром говорят, что земля — родная мать. Она успо­каивает после пережитой морской бури, она укрывает во­ина на поле брани от вражией пули, она питает человека нею его жизнь, она объемлет его последние останки и упо­коевает в своих недрах до великого дня воскресения. Зем­ля — родная мать, но только для тела, для праха в земной жизни. Родной матерью в полном смысле слова для че­ловека как разумного существа, созданного по образу вечного Бога, является небо с его светлым необъятным миром, миром горним, ангельским. Поэтому земля с ее удобствами, красотой, комфортом, всевозможной культу­рой — всё-таки мачеха, а небо с его горним миром, с со­вершенными формами жизни, вечным разумным строем, неумирающим личным бытием — родная мать.

Отражение вечного неба, прекрасного и совершенного, на земле — Святая Церковь Православная. Тихое приста­нище от бури и непогоды, от напастей и скорбей, от болез­ни и даже смерти имеет человек в образе святых храмов Бо­жиих, святых обителей, монастырей и даже тихого уголка маленькой комнатки (келейки), где кротко мерцает лампа­да пред святой иконой. Кто из нас не испытал тех дивных, неописуемых, благодатных мгновений, минут, а может быть, и часов, которые вкусила душа после душевной бури в тихом уголочке в благодатной молитве. И как жаль того человека, который не знает, не испытал этих утешитель­ных минут под кровом тихого пристанища.

Земная жизнь человеческая, особенно наших дней летящего стремительно двадцатого века, полна неопи­суемых, невыразимых забот, тревог, суеты и увлечений. В юные годы молодому сердцу особенно хочется испы­тать все удовольствия, пережить их, вкусить, ими насы­титься. Но потом вскоре появляются горькие плоды жиз­ни. Цвет миновал, весна цветения прошла. Наступила более суровая полоса — знойное лето с его серьезными жизненными проблемами. И вот тут-то, на этой стадии человеческой жизни, начинаются разочарования, сожале­ния о прошлом, ранее сделанном. И подчас это осмысле­ние прошлого и трудность настоящего, поиск будущих путей выливаются в душевную бурю, сопровождаемую страданиями, от которых душа ищет глубокого успоко­ения. И вот здесь-то у человека возникает острая нужда в тихом пристанище.

Как трудно говорить о том, сколько прекрасных, раз­умных, драгоценных, измученных душ человеческих на­шли себе вечные страдания в волнах разъяренной стихии жизни, опустились в пучину нравственной ночи. И все они, милые и бедные, не достигли тихого пристанища, не доплыли до желанной цели — благодатной, вечной жизни, но потерпели «кораблекрушение» в своем гран­диозном, неповторимом плавании. И как хочется, чтобы этих «кораблекрушений» было меньше, как хочется, что­бы их не было совсем.

В далеком океане шел корабль. Он быстро рассекал темные волны, стремясь к своей цели. Но вот неожидан­но налетел страшный шторм, небо среди дня почернело. Тяжелые, как свинец, тучи низко поплыли над водой. Волны рвались ввысь и падали стремглав в бездну. Небо и вода, казалось, слились воедино. Корабль, так гордо, так величественно ранее несшийся по океану, стал жалкой щепкой, которую бросало туда и сюда, обдавая солеными брызгами, заливая водой. Но вот страшный удар волны повернул корабль так, что он потерял всякое управление и, кренясь всё более и более на правый бок, стал захле­бываться волнами. Не слышно было криков тонущих лю­дей. Вой и свист ветра заглушали голоса людские. Отча­янный вопль, безумный смех, горячие слезы, жалобный плач детей, усиленная борьба экипажа с бурей, крики команды — всё поглощал шум ветра, а окутавший океан мрак скрыл страшную трагедию всей этой ужасной гибе­ли. Спустя несколько минут на месте погибшего корабля не было ничего. Но казалось, что волны здесь вздымались еще выше и ветер ревел с удвоенной силой. Катастрофа, кораблекрушение, гибель. Трудно представить картину страшнее этой. Но такое бывает. Бывает такое и в океане человеческой жизни, на просторах человеческих судеб. И надо сказать, что на этих просторах жизни «корабле­крушения» бывают куда более страшные, куда более тра­гичные! Я не знаю ничего страшнее, чем гибель челове­ческой души, ее катастрофа, хотя бы даже и одной души, как самой ценной сущности во всем творении.

...В один из весенних дней, когда уже солнце садилось за горизонт, в воротах святой обители появился мужичок. Видно было, что он шел по какому-то важному делу. Его внешний облик показывал в нем человека почтенного возраста. Сутуловатый, среднего роста, он шел мелкими шагами — ноги его как бы заплетались — к внутренним вратам святой обители. Это был Константин Николае­вич Молокоедов, первоклассный специалист-позолот­чик. В столичных и сельских приходах он слыл искусным мастером, украшавшим церковную утварь, иконостасы и иконы. По этой же церковной специальности он и был принят в братию Лавры Преподобного Сергия, где всегда требуется что-то подновить, подкрасить, подзолотить.

Константин Николаевич был человек исключительно высоких духовных дарований. Тихий, кроткий по нраву, уступчивый и мягкий по характеру, боголюбивый и ре­лигиозно настроенный, он сразу завоевал среди братии общее доверие. Его все полюбили — и начальство, и бра­тия. Через некоторое время указом Святейшего Патриар­ха Алексия он был пострижен в мантию с именем Ксено­фонт. С этой минуты Константина Николаевича не стало. На его место стал монах Ксенофонт, послушание которо­го было преимущественно в мастерской и храме. В хра­ме его основным послушанием были: продажа свечей, просфор, запись на поминовение, сбор с тарелкой пожер­твований. По мере необходимости он занимался и своим ремеслом — украшением храмов и утвари церковной. Но главным его занятием теперь являлось украшение души. Здесь он шел путем неуклонного монашеского подвига, внутреннего труда, молитвы, стояния, коленопреклоне­ния. Как глубоко религиозный человек, достаточно обра­зованный и целеустремленный, он прекрасно понимал необходимость новой жизни во Христе. Следуя наставле­ниям святых отцов, он избрал путь жизни чисто монаше­ский, отрешенный и подвижнический. Будучи золотых дел мастером, он теперь стремился украсить и озолотить свою душу и души окружающих его людей.

Я не смею вникать в сокровенную глубину души отца Ксенофонта, но по внешним его делам, поведению и сло­вам могу засвидетельствовать, что он был человеком вы­сокой духовной жизни и глубокого внутреннего опыта.

Как человека духовно зрелого, его вскоре посвятили в сан иеродиакона, но иеродиакон из него вышел не блестя­щий. Страдая склерозом, он с большим трудом усваивал порядок церковной службы. В ней он так много путался, что невозможно было перечесть его ошибок. Этому спо­собствовала также его старческая рассеянность. Начиная говорить ектению, он никак не мог ее окончить. Сказанное прошение он повторял по нескольку раз. И потом, чувст­вуя, что говорит неладное, тушевался, еще больше нервни­чал, запутывался и начинал коверкать даже отдельные слова. И только, когда певчие наконец пели «Аминь», тогда братия и все молящиеся облегченно вздыхали. Хотя подоб­ное случалось с ним довольно часто, но не вносило ника­кого беспорядка в церковную службу. Его внешний облик, старческая осанка, какая-то детская, даже младенческая, ле­пота придавали его служению особую неуловимую красо­ту и благодатность. И, слыша, как старец отец Ксенофонт неправильно говорит ектению или что-то он вышел совсем не из тех дверей, никто над ним не смеялся, но молились, как обычно, и даже с особым горячим подъемом.

Иеродиаконом отец Ксенофонт был очень недолго. Его посвятили во иеромонахи. Здесь он был на месте. Поисповедовать, дать совет, благословить, поговорить с кем-либо — всё это он теперь делал от души и с поль­зой для людей.

Жил он во втором корпусе, потом поселили его рядом со мной. Келия его монашеская была в беспорядке. Ста­ренький, загруженный, к тому же и больной — ему неког­да было заниматься внешней чистотой, внешним убран­ством жилища. Но зато его душа окрылялась, всё более и более крепла, украшалась и, видимо, готовилась к «ве­ликому полету».

Я вспоминаю, как часто отец Ксенофонт после трудово­го дня войдет, бывало, в мою келию, встанет в самых две­рях, облокотится на косяк и начнет рассказывать что-ли­бо из прошлого, а чаще о настоящем — минувшем дне. Пересказывал какой-нибудь эпизод, бывший со старуш­кой, или женщиной, или девушкой, которые в течение дня подходили к нему и говорили о своих скорбях. «Ну-те-с, я сказал ей, что надо потерпеть, жизнь такая нагряну­ла», — говорил скороговорочкой отец Ксенофонт. И тема его разговора сводилась к народной жизни, к нравствен­ному переживанию, к трудности спасения души. Было ясно, что он жил душой вместе с народом и что народная печаль была его душе родной и близкой. Иногда старец со слезами на глазах говорил о какой-нибудь девочке или об­манутой девице. Говорил, вздыхая, отирая слезы рваным платочком, и всё повторял: «Нуте-с, что поделаешь, вре­мена такие пришли, потерпеть надо».

Мы с ним жили очень дружно и благодатно, никог­да не ругались, не злобились. И мне даже было иногда не по себе, когда отец Ксенофонт, старше меня по летам, хотя и младше по званию, чем-то иногда служил мне: или письмо с почты передаст, или записочку от кого, или какую передачку от знакомых принесет. «Нуте-с, вот, отец Тихон, тебе велели передать».

Тихая старческая простота в отношениях с отцом Ксено­фонтом меня всегда глубоко трогала. Это был престарелый младенец с простой изящной душой и тихим благодатным нравом. Особенно же эти духовные качества проявились в старце, когда он начал болеть. У него на левой ноге появи­лась чернота, закупорка вен или, может быть, еще какая бо­лезнь; сам батюшка отец Ксенофонт не знал, что это такое, даже врачи, которых призывали, и те не могли определить его болезнь. Но нога всё более и более чернела и, начиная от щиколотки и выше, делалась как уголь. Никогда не было слышно, чтобы отец Ксенофонт жаловался. Хотя он и при­бегал к помощи докторов, пользовался выписанными ма­зями и всякими народными средствами, но более всего он возлагал надежду на Преподобного Сергия. Во все лекар­ства он прибавлял маслица и святой воды и ждал помощи больше от Бога, нежели от людей. Трудно судить, в какой мере небесный игумен помогал отцу Ксенофонту, но по­могал, и это определенно. Бывало, призванный врач ста­новился в тупик перед проявлением болезни и, выписывая рецепт, говорил старцу, чтобы он сидел дома, а еще лучше, если бы лежал в горизонтальном положении и не смел бы выходить на службу. Однако после молитвы и маслица старцу делалось так легко, что он невольно вскакивал, сво­ей походочкой отправлялся на послушание и, как ребенок, радовался, что от болезни не осталось и следа. Но болезнь всё же прогрессировала. Я сам видел, что левая нога старца до самого колена была черна, как уголь, и тверда, как чугун. Не очень долго отец Ксенофонт пролежал в келии. Вначале предлагали поместить его в городскую больницу, но он от­казался. А затем его перевели в лаврскую больницу, где он и завершил свой жизненный путь.

В Писании сказано: Да не како ослабеют на пути (Мф. 15, 32), и еще сказано: И видев (Иисус) смоковницу издалеча, имущу листвие, прииде, аще убо что обрящет на ней (Мк. 11, 13), и еще: Да ничесоже возмут на путь (Мк. 6, 8). Отец Ксенофонт заканчивал путь своей жиз­ни. Его «смоковница» принесла обильные, добрые пло­ды для Господа и Божиих людей. Теперь пред ним от­крывался иной путь, ведущий в неведомые далекие края. И ничего он не мог взять в этот путь, кроме одних до­брых дел, совершенных им здесь, на земле.

О мой дорогой и милый друг, задумывался ли ты когда над этим наиважнейшим вопросом: какова «смоковница» твоей жизни? Какие плоды она принесла — горькие, слад­кие? Или ни тех, ни других? И что ты возьмешь в предсто­ящий тебе далекий путь? Что возьмешь с собой в дорогу?..

Старец часто горевал о тех забытых путях духовной жизни, которые так дороги были для него и которые мо­гли бы быть спасительны для людей нашего времени. Особенно же он дорожил церковной жизнью, заветами Церкви, ее святыми уставами.

...Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь об­новлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим. 12, 2).

Мать всегда старается оберегать своих детей. Вот ре­бенок только что научился ходить. Он рвется вперед, ему всё интересно, всё ново, особенно если он отроду имеет дарования, способности, здоровье. Вот он увидел цве­ток, тянется к нему, хочет его сорвать. Мать удерживает его и говорит: «Дитя мое милое, колючими шипами, что в цветах, поранишь ручки и получишь заражение кро­ви». Но ребенок рвется из рук матери, кричит... Вот он увидел красивую бабочку и бежит за ней по высокой тра­ве. Мать знает, что на окраине луга овраг, и она бежит за младенцем, чтобы его удержать от гибели. А когда ре­бенок вырастет, то не хочет слушать свою мать, обижает, оскорбляет ее, считает ее отсталой, неразумной, некуль­турной, несовременной. Он думает, что далеко превзо­шел ее своими познаниями и развитием ума. Наконец он совсем отвергает мать и хочет жить независимо от нее, жить самостоятельно, счастливо. Но здесь-то он встреча­ет то, что не предполагал...

Мать — это Церковь Христова. Юное дитя — совре­менное поколение людей, которые говорят, что Церковь отстает от жизни, что она живет прошлым веком, что она не идет в ногу со временем, с народом, а надо жить про­блемами современности. Правда ли это?

Наша Мать Святая Церковь Божия не отстает от жиз­ни. Она охраняет жизнь и своих чад от неверных шагов, предостерегает их от опасных путей. Церковь имеет двухтысячелетний, и даже более, опыт, она не только не отстает от жизни, но своими пророчествами, пред­сказаниями святых книг идет далеко впереди всяко­го прогресса нового времени. Зная будущее народа, она охраняет молодые души, ретивых — от неверного пути. Но, когда выросшее дитя перестает ее слушать, она скорбит, плачет, молится и тихо говорит: «Чада мои милые, не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, познавая, что есть воля Божия, святая, совершенная».

 

***

 

Царь-язычник спрашивал министра-христианина: «Зачем Бог христианский Сам сошел на землю? Он мог бы послать ангелов и спасти мир чрез них. Если ты мне на это не ответишь, я тебя казню». Министр попросил дать ему время на размышление. Затем он позвал к себе ваятеля и велел ему сделать куклу, похо­жую на дочку царя. Когда утром царь выехал на озеро покататься на лодке, то с ужасом увидел, что вроде бы его маленькая дочка упала в воду. Не раздумывая, он тотчас бросился в озеро, чтобы спасти «дочь свою». Но это была кукла. Министр спросил царя, почему он сам бросился в воду спасать дочь, а не послал кого-либо другого? Царь ответил: «Сердце отца может ли снести гибель своего дитяти? » — «Вот так и Бог, — заметил министр. — Он Сам сошел на землю, чтобы спасти нас, а не послал кого-либо другого».

 

***

 

В одном тибетском селении у горящего дерева собра­лась толпа людей. Люди поднимали свои лица кверху и напряженно смотрели. Там с отчаянным криком летала птица. Она время от времени спускалась к огню, но потом вновь поднималась с криком. На горящем дереве было гнездо с птенцами. Но вот огонь стал сильнее, дошел до гнезда. Все смотрели, что же будет дальше. Мать могла улететь, оставив птенчиков, но поступила иначе. Увидев, что огонь подступил к гнезду, она покрыла птенцов свои­ми крыльями и... вместе с ними сгорела.

Так пастырь добрый полагает жизнь свою за овец своих (Ин. 10, 11).

 

***

 

Девушка была культурной и любила, чтобы у нее в комнате был идеальный порядок и чистота. Так она каж­дый день мыла пол, стены, снимала паутину с углов своей келии. Как она ее ни снимала, паук следом снова масте­рил ее. Но девушка не уступала: она терпеливо убирала комнату. Однажды, смахивая паутину, она вспомнила про свое грешное сердце и сказала сокрушенно: «Госпо­ди, как я очищаю каждый день свою комнату от паутины, так и Ты, Милосердный, очисти от грехов мое сердце». — «Дитя мое, — услышала она ответный голос, — какая польза, что ты снимаешь каждый день паутину? Избавься от паука, и паутины не будет». Так и мы не избавляемся от греха до конца и беспощадно. И он снова загрязняет нашу душу и приносит всё новые и новые скорби, болез­ни, смерть. (Из прочитанного.)

 

***

 

Читая Святое Евангелие, скептик усомнился: «Что за книга такая, она не выдерживает здравой критики». — «Хорошо, — ответил ему другой, более рассудитель­ный. — Посмотри на химика. Он, прежде чем выпить мо­локо, подверг его научному анализу: разделил его на со­ставные части — белок, воду и прочее. Молоко как тако­вое перестало существовать. Пить это и питаться этим можно ли? Рядом с ученым стоит девочка и пьет молоко без всякого анализа. Оно питает и дает ей жизнь и силы. Если вы хотите, чтобы Евангелие вас питало и давало вам абсолютную пользу, — сказал этот благоразумный муж скептику, — то поступайте так же, как эта девочка с моло­ком, и будете жить, и жить вечно».

...Отец Ксенофонт своей исключительной, безупреч­ной добротой, тихим, детским нравом, верностью цер­ковно-православным традициям достиг нужной святости в тихом пристанище — Лавре Преподобного Сергия. Он издавна стремился, как орел на горные вершины, в Лавру Сергия и здесь нашел успокоение и удовлетворение своим заветным желаниям.

И как всё-таки трогательно и поучительно наблюдать за неисповедимыми, спасительными путями Промысла Божия. Одинокий человек как блуждающий голубь зале­тел в ограду дома Святой Троицы. Здесь он прошел свой монашеский искус, облекся в ангельские одежды. Созрел, убелился, украсился, оперился и единым взмахом крыл воспарил в мир горний. И всё это на наших глазах, при нас, даже совсем близко, рядом с нами...

Вот сейчас около двенадцати ночи, сижу за своим сто­лом в своей келии. За окном тихая августовская ночь. В келии также тихо и спокойно. Так и чудится: вот-вот откроется дверь и на пороге покажется старец с кротким, сияющим лицом, небольшой беленькой бородкой, в стоп­танных келейных башмаках и скороговорочкой скажет: «Нуте-с, дорогой отец, как ты поживаешь? » Нет. Дверь остается закрытой... и не видно милого старичка на пороге моей келии. Не встанет он больше, как это было раньше, у дверного косяка и не заведет разговора о людских пере­живаниях, скорбях, невзгодах, трудностях, искушениях, слезах — словом, о всем том великом, неизбежном, огром­ном, важном, не совсем объяснимом, чем только живет на­родная душа и чем жил вместе с ней отец Ксенофонт.

Его малый корабль, некогда носимый по бурным вол­нам грозного моря, нашел себе тихое пристанище у бе­регов святой обители Сергия Преподобного. Но старец, живя в святой обители, знал, что это всего лишь ти­хое пристанище. Это — не постоянное место обитания, а как бы тихая гавань, где успокаиваются временно плов­цы, где они набираются новых сил для того, чтобы плыть дальше и дальше — в океан вечности. Ведь, как мы уже и раньше говорили, настоящее пристанище для души че­ловека, пристанище абсолютно спокойное — это вечная жизнь, это небо с его вечной, незыблемой, блаженной ти­шиной и нерушимым счастьем.

Пристанище же в святых обителях и тишина в них от­носительные, или временные, непостоянные. Разве мы не видим, к примеру, теперь какая «тишина» в святых наших храмах, обителях, монастырях? Тишина, так ска­зать, условная. Буря жизни с необычайной силой врыва­ется и в святые обители, за ограду церковную. Врывается, чтобы и там создать хаос, беспорядок смущений, недо­разумений. Но тем не менее душа, обуреваемая волнами страстей, испытаниями жизни, находит здесь, в святых обителях, покой и утешение. Как островки среди безбреж­ного, волнующегося океана стоят они — святые обители, чтобы принимать изнуренных, измученных «пловцов». И все прошли сквозь море (1 Кор. 10, 1), — говорит святой апостол Павел.

Отец Ксенофонт, повторяю, знал, что настоящее ти­хое пристанище там, в заоблачных высях, там, в светлых небесных далях, где обитает Господь. В тихой обители Преподобного Сергия он сделал как бы остановку в сво­ем плавании, чтобы, укрепившись, набравшись сил, двинуться дальше, выше, к пристанищу вечной тишины и вечного покоя.

О мой милый и дорогой читатель! Как же нам надо стре­миться к тому, чтобы как можно чаще приставать к бе­регам тихой пристани. Для этого, может быть, и не надо ехать куда-то в далекую обитель, в далекие края, земли: теперь ведь и паломнические путешествия приносят не­малую суету и расстройство души; а прямо дома, в уго­лочке (если он у тебя есть по особой милости Божией), в своем тихом уголке, в благодатной, слезной молитве пристань к тихой пристани хоть на полчасика, хоть на ча­сочек, чтобы твои слабые силы отдохнули, чтобы душа твоя бедствующая укрепилась в благодатных струях мо­литвы. О, как это важно, как необходимо и полезно тебе и мне, моя милая и драгоценная душа!

А уж если у тебя нет тихого уголочка, нет пристанища, если и в доме, где ты живешь, — бесконечная сутолока, суета, немирствие, и тебе негде уединиться, тогда что же тебе, моя дорогая душа, что тебе посоветовать? Где тебе указать тихое пристанище, чтобы душа твоя, утомленная, охлажденная, отдышалась, согрелась. Пойди в храмик Божий, в святую обитель. Невозможно, говоришь? Тогда в любой парк, лесочек, где меньше людей, меньше бурной суеты, круговорота жизни.

Вот мне рассказывал один боголюбивый юноша, как он, служа в армии, во время войны с немцами не мог посетить храм Божий, не мог причаститься Свя­тых Христовых Таин. Постоянная тревожная военная жизнь, опасности, грехи, переживания так вымотали его душу, что он даже не знал, что ему делать. Куда податься, с кем поделиться, куда свалить груз тяжести душевной? И вот он говорил, что единственно, что ему помогало, — это лес, парк, безлюдный пост. В свобод­ную минутку душа его рвалась к тихому пристанищу, в тишину — в лес, парк, на озеро, на берег реки, — и там он, никем из людей не видимый, изливал пред Богом в обильных слезах свою тоску, тяжесть, тихую жалобу...

А после такой душевной бури как же ему было лег­ко, как радостно, как милы были ему Божий свет, при­рода, все люди! И даже маленький комарик, букашечки, которые попадали ему под ноги, они радовали его, и он старался не наступить на них, чтобы только не задавить этих маленьких существ, которых в эту святую минуту становилось жаль. Ведь если Господь его, самого велико­го грешника, пожалел, простил, облегчил его душу и дал возможность ему жить дальше, то как же он не пожалеет малюсенькую букашечку, которая тоже ведь хочет жить.

Вот так и ты, мой милый, драгоценный друг, пользуйся самой малой возможностью. Господь ведь везде и всюду. На всяком месте владычества Его (Пс. 102, 22). Он везде примет твое покаяние, вздох, слезы. Даже, если бы ты за­крылся глубоко под землей, и «тамо рука Владыки нашего и Господа».

И там Господь, и там Он видит тебя и согреет твою душу Своей любовью. Ох, какое же в этом счастье, какая радость и утешение для нас, христиан! Где бы мы ни ока­зались, куда бы нас судьба ни бросила, какие бы усло­вия ни окружали нас: тайга, пустыня, горы, море, поля, звери, люди; в какое бы время: день, ночь, зима, лето, осень, весна и прочее, и прочее, — везде и всегда мы пред лицем Господним и Господь рядом с нами и даже в нас, в нашем сердце.

Вот мне из прочитанного вспоминается случай, быв­ший со святителем Василием Великим. Его за веру право­славную еретики преследовали и ненавидели. Император послал к нему своего видного сановника, дабы он склонил святителя Василия Великого к арианской вере. Сановник явился к святителю и стал его склонять на свою сторону Но служитель Божий не уступал ни на шаг. Он мягко, но решительно отстаивал правоту своего учения. Тогда са­новник, не достигая цели, стал грозить святому, что если он не уступит, то будет сурово наказан. Святитель Хри­стов нимало не смутился от этой угрозы, а только спокой­но сказал: «Делайте со мной, что вам угодно, — я не бо­юсь. Если вы собираетесь конфисковать мое имущество, то у меня нет ничего, кроме этих трех книг; если вы хоти­те сослать меня на край света везде Господня земля, и ис­полнение ея (Пс. 23, 1), как говорит святой Давид. Ну а уж если вы убьете меня — мне... еже жити, Христос, и еже умрети, приобретение (Флп. 1, 21), как говорит святой апостол». Сановник, видя, что святителя ничем не запу­гаешь, весьма подивился его смелости и стойкости. Так и оставил его в покое.

Господь-то везде, мой милый друг. Он на всяком месте, где бы мы ни были: на заводе, на фабрике, в канцелярии, на поле, на море, в пути, во сне, в бодрствовании — ве­зде, везде Он. И как это хорошо для нас, как утешительно. Только вот беда — мы не помним об этом, мы забываем эту отрадную истину. Поэтому и грешим, где только при­дется, унываем и трясемся от страха при малейшей не­приятности.

О, если бы всегда помнили, что очи Господни на всех нас взирают и всегда и везде! Даже и тогда Господь отечески хранит нас, когда мы, как малые дети, спрятавшиеся от ро­дителей, бедокурим и грешим. Он и это видит и терпит.

Наконец, тихое пристанище можно найти даже при отсутствии всех вышеуказанных возможностей — в свя­тейшем имени нашего Господа Иисуса Христа. Этого уже никто не сможет отнять у нас, если мы сами этим не бу­дем пренебрегать.

Вот находишься ты в дороге, где ни помолиться, ни пе­рекреститься совершенно невозможно, всюду люди, на­смешки, кощунство. Душа твоя мятется как бы на волнах. Вспомни имя Божие, скажи только два слова в уме своем или тихо устами: «Господи, помилуй», или «Господи Иису­се Христе, Сыне Божий...», или «Матерь Божия, спаси нас», и ты, мой друг, разом почувствуешь, как бедная душа твоя входит в тихую пристань, как волны утихают, и тебе ста­новится значительно легче и отраднее. Именем Моим бесы ижденут, — сказал Господь наш Иисус Христос (Мк. 16, 17).

Таким образом, тихое пристанище Господь наш может дать на всяком месте, во всякое время, при любых обстоя­тельствах. И мы с великой благодарностью Господу гово­рим, как всё-таки это хорошо, как прекрасно, как утеши­тельно иметь тихое пристанище в Боге везде и всюду.

А ты, мой милый дружок, всё горюнишься, всё уныва­ешь, да киснешь, как кислая капуста, да всё приговарива­ешь, ворочаешь в своем уме: «А что я буду делать, когда начнутся гонения и мучения за Господа? Или куда я пой­ду, если храмов не будет, что буду делать без духовного отца, если его отнимут у нас? » И многое-многое другое копошится в твоей голове, не давая покоя и лишая мира твою душу. Призови Мя в день скорби своея, и изму тя, и прославиши Мя, — говорит Господь (ср. Пс. 49, 15).

Итак, мой милый друг и собеседник, будем искать ти­хого пристанища везде, где бы мы ни оказались, куда бы нас судьба ни бросила, — в Боге. И, находя Его здесь, на земле, будем всегда помнить, что настоящее, истинное, самое надежное пристанище ожидает нас там, на небе, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

Дорогой и милый мой батюшка отец Ксенофонт на­шел себе пристанище тихое на земле в святой обители Преподобного Сергия. Он здесь отдохнул душой, укре­пился силами, расправил свои крылья веры и, взмахнув ими, как орел могучими крыльями, понесся духом далее, к пристанищу небесному, где его встретил сам Сергий Преподобный.

Я не знаю подробностей смерти отца Ксенофонта. Как он умирал, как он прощался с братией, что он гово­рил под конец, какие видения открывались его духовно­му взору? Ничего я этого не знаю. Отец Ксенофонт умер зимой, в декабре. Были сильные морозы, и мы все сиде­ли, закутавшись, в своих келиях. Но вот душа чувствует, что последнее его плавание (от земли к небу) было, хотя и трудное и опасное, но всё же благополучное и спаситель­ное. Отчалив от земного пристанища тихого — обители Преподобного Сергия, он достиг пристанища вечного, блаженного, никогда не обуреваемого, которого я и тебе, моя милая душа, желаю всем сердцем наследовать от Бога нашего. Ему же слава и держава во веки веков.

 

Гори, лампада!.. Озаряй

Святых икон киот отрадный

И слабый свет свой проливай

В приют печали жизни хладной...

 

На могилке отца

 

Под раскидистою ивой,

На густой траве, в тени,

Собралися и тихонько

Разместилися они.

 

Видно, тяжка жизни доля

Привела их всех к отцу,

Чтобы выплакать на воле

Слезы горечи Творцу.

 

Чу!.. Завеял тихий шепот:

«Детки милые, всегда

Будьте кроткими, какими

Вы теперь пришли сюда!

 

И не ссорьтесь, не ленитесь,

Не завидуйте, злобясь.

Я отец ваш, а вы, детки,

С горя все пришли сюда.

 

Но не плачьте, не горюйте:

Вы сиротки не всегда.

Близок час, пройдет разлука,

Соединимся навсегда».

 

Шепот стих. Умчался ветер.

Детки вспрянули душой.

Утирая сладки слезы,

Тихо двинулись домой...

 

РАДОСТЬ ВОСКРЕСЕНИЯ

 

⇐ Предыдущая26272829303132333435Следующая ⇒

Поделиться: