Молитва Преподобному Сергию Радонежскому. Если же хочешь войти в жизнь

 

Если же хочешь войти в жизнь

веч­ную, соблюди заповеди.

Мф. 19, 17

...По другую сторону реки, древо жизни.

Откр. 22, 2

 

Приходилось ли тебе, мой любезный друг, видеть пер­вую улыбку ребенка, появившегося на свет Божий? При­ходилось ли видеть невыразимую радость узника, после многолетней тюрьмы выпущенного на свободу? Может быть, тебе судьба предоставила счастливый случай ви­деть человека, очнувшегося после летаргического сна, и его радость возвращения к жизни?

Да, вряд ли возможно описать то чувство, которое ох­ватывает душу человека в подобных случаях. И не только человек испытывает радость при возвращении к жизни, но даже звери, птицы и прочие животные — малые и ве­ликие — переживают эту радость.

Недавно мне пришлось наблюдать за маленькой бе­ленькой собачкой, которая была на привязи и жила в не­большом деревянном ящике. И вот эту собачку время от времени отвязывали и выпускали на десять-двенадцать минут прогуляться. Какое же трогательное зрелище представилось моим глазам! Как только ее отвязывали, она с пронзительным визгом бросалась в подворотню. Не чувствуя боли от удара о доску, она несколько раз пе­реворачивалась, как шар перекатывалась через канавку и, вскочив, начинала бегать туда и сюда по зеленой траве, выражая радость жизни и свободы.

Боже мой, подумал я, как же эти бессловесные жи­вотные умеют выражать свою благодарность Господу! А мы, люди, с великими преимуществами, дарованиями, способностями часто ноем, тяготимся всем и не выража­ем Богу благодарных чувств и искренней радости. Гово­ришь: «Грешу очень много, потому и хочу умереть, чтобы не грешить, не оскорблять Бога». Но вот этому-то как раз и надо удивляться и выражать Богу искреннее признание, что мы грешим — и всё-таки живем, оскорбляем — и по­милованы, непослушны Богу — и не перестаем быть Им любимы. Сам дая всему жизнь (Деян. 17, 25).

Но я говорю пока всё о радости жизни земной, времен­ной, преходящей. Как же сказать о радости вечной жизни? И смогу ли что вообще сказать об этом?

Да, есть радость жизни земной. Ведь жизнь — это дар Божий. Но есть радость жизни небесной, вечной. Нет, мои милые друзья, я решительно отказываюсь что-либо говорить об этой радости вечной жизни. Да и как я дер­зну описывать эту радость, если сам от нее нахожусь не менее как за сто верст. Не испытав сердцем тех неопи­суемых дивных восторгов небесного счастья, как посмею говорить об этом? Предпочитаю привести вам примеры из житий тех великих людей — наших святых, которые действительно на опыте испытали сладость и радость веч­ной жизни, пребывая еще здесь, на грешной нашей земле.

 

***

 

Живые цветы устилали гробик умершего мальчика. В рамке зелени, разноцветных бутонов лицо ребенка было особенно красиво и очаровательно. Вдруг всеоб­щее молчание прорезал крик испуга. Никто не верил своим глазам — маленький покойник зашевелился. За­тем он медленно открыл свои карие глазки и поманил к себе свою мать. «Дитя мое милое», — зарыдала она во весь голос и, забыв всякий страх, рванулась к ожив­шему сыночку. «Нет, мама, — тихо и внушительно ска­зал мальчик, — ты не плачь, и пусть папа не плачет. Я пришел с вами проститься, а потом опять уйду туда, где был». Родители упали на колени и стали умолять отрока, чтобы он не покидал их, чтобы остался с ними здесь, на земле. «О нет! — решительно отвечал маль­чик. — Папенька, маменька, как я вас люблю, но остать­ся здесь я не могу. О, какие там я видел сады, какие реки, озера, какие дома, чертоги! Видел я и Машеньку нашу, которая умерла. Какая же она веселая, радостная, а какая красивая! И дяденьку видел там и бабушку. Как же там хорошо, как светло! А здесь грязно, темно, сыро. Прости­те меня, папочка и мамочка, я ухожу, ухожу снова туда». И ребенок обнял в последний раз плачущих родителей, затем закрыл глаза и тихо отошел в иной мир, где ра­дость вечной жизни.

 

***

 

А вот молодой иеродиакон вышел на церковный ам­вон, чтобы сказать возглас. Взглянув кверху, он остано­вился в оцепенении и страхе. Его юное лицо непрестанно менялось под воздействием небесных видений. Он весь сиял под лучами небесного света и красоты. Устремив свой изумительный взор кверху, он стоял пред лицом на­рода, как небесное изваяние, как херувим, сияя отблеском неземной красоты... Так его и увели в алтарь...

Иеродиакон Серафим несколько дней был под впечат­лением небесного откровения. Он ни с кем не разговари­вал, не ел, не пил, почти не спал. Тихий свет и радостная улыбка не сходили с его лица. Испытав небесную радость, он всю жизнь был духовно пламенеющим. Всю жизнь лучи Божественного света веселили его сердце. И когда злодеи напали на него в темном лесу, топором рассекли ему голову и нанесли много ран, он укреплялся небесной радостью и перенес ужасные телесные муки...

 

***

 

Всю ночь Преподобный Сергий стоял на молитве. Ког­да с вечера он начинал молиться, то солнце светило ему в спину, когда же солнце освещало его лицо, он оставлял молитву и начинал трудиться. Какие дивные созерцания впитывала его душа в этой целонощной беседе с Госпо­дом! Какие светлые чертоги горных красот открывались его просветленному духовному взору! А сладость духов­ная в сердце... да что может сравниться с ней из земных удовольствий? Находясь еще в этой земной жизни, он уже духом витал там, где вечная красота, любовь и совер­шенство. Когда он в ночи горел огнем молитвы, то около него поднималась буря зловещих страхований. Злобная бесовская сила в виде всяких страшилищ и привидений поднимала невыразимый шум и гам. Страшилища явля­лись ему в виде отвратительных гадов, дышащих пламе­нем адского огня, в виде воинов в остроконечных шап­ках, которые в адской злобе скрежетали зубами и грози­лись убить его, а он стоял как гранит среди бушующего океана. Его ум молнией устремлялся к небесам, сердце горело верой и любовью к живому Богу. И что для него все эти бесовские страхи, когда сердце его было полно радости вечной жизни!..

...Можно привести великое множество ярких приме­ров из жизни патриархов, пророков, апостолов, мучени­ков, преподобных, святителей — всех праведных людей, как они, презирая временное, тленное, земное, стреми­лись всеми силами души к вечной небесной жизни.

А что сказать о нас — теперешних христианах послед­них времен? Стремимся ли мы к радости вечной жизни? Враг рода человеческого изо всех сил старается отвлечь человека от этой небесной вечной жизни, для чего он и помогает нам как можно лучше устроиться в земной юдоли, на этой малюсенькой планете Вселенной. Чело­век украшает ее памятниками высокой культуры, краси­выми городами, строит каналы, создает искусственные озера. Человеку теперь доступны самые быстрые и удоб­ные средства передвижения: по воздуху — сверхзвуко­вые самолеты, по воде — быстроходные лайнеры, под водой — атомные подводные лодки, по суше — прекра­сные автомашины, мотоциклы, велосипеды и прочее, и прочее. Словом, цель цивилизованного человечества, руководимого диаволом, — сделать новый рай на земле. Оторвав человека от рая небесного, настоящего, он хочет создать свой земной рай без Бога. Какая грандиозная по­пытка! Какая смелая идея и какая дерзкая! Перевернуть всё вверх дном. Погрузить человека в земные наслажде­ния и лишить радости жизни небесной. Одним словом, отнять у человека Бога и поставить себя вместо Бога. И вот все мы видим, как он старается всё это осущест­вить на наших глазах и имеет огромный успех. Слов нет. Но и тем не менее ни на земле, ни на других планетах не удастся ему своими бесовскими силами и бесовским гением создать что-либо подобное небесному раю. Нет! Это под силу только одному Творцу — Богу — и никому другому, никому.

Радость вечной жизни непременно связана с радостью о Боге и о Господе нашем Иисусе Христе. Кто всем сво­им сердцем полюбил Господа, Его святой закон, полюбил Пречистую Его Матерь, святых ангелов Божиих, полюбил святых пророков, апостолов, мучеников, всех святых, тот душой начинает жить радостью вечной жизни.

Царствие Божие внутрь вас есть, — говорит наш Спаситель (Лк. 17, 21). Да, оно начинается изнутри, а не от внешних удовольствий мира. Зарождается начало вечной радости... Особенно это происходит в часы страда­ний человека, когда он невинно несет оскорбления, пору­гания или даже подвергается смерти. Вот в эти-то минуты тесноты, всеобщего поругания и начинает в душе стра­ждущего за правду сиять луч небесной радости.

Святой апостол говорит: «Аще избыточествуют в вас страдания Христовы, избыточествует и утешение ваше» (ср. 2 Кор. 1, 5), то есть по мере страданий воздается и ра­дость утешения человеку. И если мы живем теплохладной жизнью и не несем искушений, если нет у нас скорбей, жертвенности за правду, за Господа, а всё тихо и спокой­но, то на что же нам надеяться, за что же получать радость духовную? Мы и так уже благодушествуем, наслаждаемся покоем и довольством мира сего.

Совсем недавно посадили в тюрьму одну юную деви­цу. Она хотела прописаться в нашей области, чтобы жить рядом с Лаврой, и потому дала одному чиновнику не­большую взятку. А закон сурово наказывает взяточников и тех, кто дает взятки. Заступиться за нее было некому. Ее судили за подкуп, за домогательство незаконной пропи­ски. По своему здоровью худенькая, больная — сердечница, вся бледненькая, да еще и ростиком совсем маленькая, она, как говорят очевидцы, была на суде подобна ангелу. Светлая, спокойная, даже радостная, она выслушала об­винение и теперь отбывает свой срок в тюрьме. Когда раньше приходилось ее видеть в Лавре, то казалось, что она вот-вот упадет от бессилия, от физической слабости. Только дунь ветерок посильнее, и она, как былинка, сло­мится и больше не поднимется. Но нет, сила Божия в немо­щи совершается (ср. 2 Кор. 12, 9). Там, где кончаются силы человеческие, начинает действовать сила Божия. Откуда, скажи мне, взялась у этой слабенькой, несмелой, полу­живой малютки чувство радости и силы в момент, когда храбрые по природе мужчины теряют присутствие духа? «Христос моя сила, Бог и Господь, честная Церковь». Да, именно в этом. Душа этой юной осужденной была запол­нена радостью вечной жизни. И сейчас она этой радо­стью только и живет, ею она дышит, ею питается. Надо полагать, что с этой радостью о вечной жизни она своей чистой, девственной душой перешагнет и таинственный порог грозной смерти.

Я не знаю, сколь многочисленны были испытания, вы­павшие на долю отца Вениамина (Виталия Николаевича Городкова), но по складу его характера и по внешнему виду можно было судить, что и этого раба Божия, истин­ного делателя на «ниве Христовой, верного пастыря сло­весных овец», чаша страданий физических и духовных коснулась сполна.

В святой Лавре Преподобного Сергия он, кажется, был с самого ее открытия в 1945 году. Из каких краев занес ве­тер этого голубя в наш северный монастырь — нам не­ведомо. Но одно известно, что иеромонах Вениамин, до­вольно уже битый жизнью, прибыл к Сергию Преподоб­ному в обитель с чистым намерением — отдать последние свои силы на Божие служение.

Помню как сейчас: стоит он у святой раки Преподоб­ного Сергия и служит молебен угодничку Божию. Его усталый внешний вид говорит, что старец уже доволь­но много сегодня потрудился. С пяти часов утра он был и на исповеди, отслужил уже раннюю панихиду, помянул в алтаре у святого жертвенника своих близких — живых и усопших — и вот теперь стоит у святых мощей. Надо сказать, что отец Вениамин был кроткий батюшка. Он никогда ни с кем не скандалил, никому не сказал обидно­го слова, даже ни на кого не посмотрел с укоризной. Всех он любил как своих братьев во Христе. Каждому иноку, даже самому юному, новоначальному, он готов был по­служить, уступить, сделать что-либо доброе. Высокий, сутуловатый, с виду физически мощный, он постоянно недомогал — болели сердце и ноги. Он был совершенно незаметен среди братии. Быстрая, несколько сбивчивая речь свидетельствовала о его постоянной внутренней ра­боте, постоянном напряжении его духовных сил. Как уже маститый старец и истинный монах, он мало заботился о своем внешнем виде. Ряса и вся одежда его были в убо­гом состоянии. Головной убор — клобук, а также обувь на ногах — самого обветшалого вида. А если кто отважи­вался заглянуть в его одинокую келию, то рисковал заблу­диться там и не выбраться, как из темного леса, — такой там был ералаш. Словом, внешняя сторона жизни отца Вениамина была в самом жалком состоянии.

Но скажите, мои дорогие друзья, когда же нашим ми­лым старцам было заботиться о внешнем порядке жизни? Так сказать, о внешнем блеске? Не гораздо ли больше за­нимали каждого из них духовная жизнь, спасение и укра­шение своей души, создание красоты во внутреннем доме своего сердца? Вот эти наиважнейшие вопросы и отнима­ли всё время у наших старцев. И пусть никто не подумает, исходя из моих воспоминаний, что монахи — все люди некультурные, нечистоплотные, грязные, невежествен­ные, лентяи, за собой не хотят убрать и прочее, и прочее. Или скажут, что монахи живут в самых плохих антисани­тарных условиях, что о них никто не заботится.

Это совершенно не так. Условия жизни наших мона­хов неплохие. Есть кому о них и позаботиться. Но дело всё в том, что сама монашеская жизнь требует не внешней красоты, удобств и прочего, а полноты жизни внутренней, духовной, благодатной. Ведь и все святые отцы поступали именно так. Они внутреннее предпочитали внешнему, ду­ховное — мирскому, душевную красоту — телесной.

Может быть, читатель хочет видеть в моих рассказах какие-либо чудеса, совершаемые нашими старцами. Нет этого в моих воспоминаниях. И я совсем не хочу брать на себя этого великого дела — писать о чудесах наших лаврских старцев. Время не настало писать об этом. Бу­дущие историки напишут об этом. Напишут непременно. А нам писать об этом слишком рано. Мы отмечаем только чисто внешнюю, так сказать, наружную сторону жизни этих людей — то, что было видно нам со стороны. А уж внутренних подвигов, степени святости, прозорливости, чудодейственности — их мы не смеем касаться, считаем это слишком преждевременным. Но и внешняя сторона жизни хороших людей разве не поучительна? Разве она не достойна нашего подражания? Вот, к примеру, мы го­ворим о глубоком смирении отца Вениамина, о его исклю­чительной покорности и послушании старшим, о его изу­мительном терпении во время болезни. Да разве всё это для нас не назидательно? Разве отец Вениамин не дает нам живой пример для подражания?

Мы пишем эти строки о радости вечной жизни. Разве отец Вениамин не служит нам всем примером и в этом? Помню, когда батюшка отец Вениамин еще исповедо­вал народ, то весьма много волновался о том, что люди слишком привязаны, как животные на лугу, к мирской жизни, что они совсем забыли о вечной жизни, что они абсолютно не готовят себя к ней и совершенно не знают, что такое духовная вечная жизнь, вечная радость. Вол­новался, и очень много. Его грубоватый баритон часто брал высокие ноты, умолял, устрашая, располагая людей к истинному покаянию, к истинной жизни, к истинной радости. И скольких мы упоминаем старцев в этих вос­поминаниях — все они не только звали людей к вечной жизни, но и теперь не перестают это делать. И ныне они незримо и неслышно говорят нашей душе, что надо ста­раться, надо спешить, надо богатеть добрыми делами. Время не ждет. Оно настолько быстро может закончиться для нас, что мы и не предполагаем насколько.

А теперь несколько о разном.

 

***

 

Святого мученика за веру посадили было в темницу. Когда ему не давали пищу по два дня и более, то он был бо­лее счастлив, чем когда ее приносили. В лишениях — в са­мом сердце ощущается присутствие Господа. Поэтому му­ченик не только не уклонялся от издевательств и побоев, но и сам искал всего этого. И когда его выпустили на свободу, то он пошел туда, где его когда-то особенно преследовали, где били и мучили христиан: он добровольно искал новых пыток. Так может делать только святой человек, который проникся жаждой страдания за Господа, за правду Его.

 

***

 

В одном горном труднопроходимом районе разбойники убили двух пастухов. Бросив свои жертвы, они скрылись в неизвестном направлении. Вскоре после этого страшно­го события стало происходить нечто удивительное. На той дороге, где были убиты пастухи, часто, особенно в бурю или в темную ночь, можно было видеть двух незнакомцев, которые неожиданно появлялись и провожали либо заблу­дившихся детей до дома, либо уставшего путника. Когда пытались подойти ближе к провожатым, они исчезали... Так два убитых пастуха охраняли от злодеев невинных лю­дей, выводили их к более безопасному месту.

 

***

 

Ей было всего двадцать лет. Звали ее Надя. Она была дочь священника, что служил в Рязанской епархии. У де­вушки болели почки. Медицина помочь не смогла. Она умерла, и ее похоронили в ограде церкви. При жизни она как-то сказала: «Видела сон: сижу одна на кладбище, на могилке, а меня из алтаря видно». (Ее могилка теперь действительно видна из алтаря.) Второй ее сон: «Вхожу я в собор в длинном белом платье, меня встречает сам вла­дыка и много-много духовенства». (Замечательно то, что отпевал ее сам владыка с сонмом духовенства.) Накану­не смерти девушки в окно влетела ласточка и долго-дол­го кружилась над больной. Потом отец Нади ее поймал и выпустил на улицу. Как ангел, лежала она в гробике, вся в цветах, точно живая, — она была очень красивой.

И вот уже третий год, как в Успенский пост отлетают дев­ственные души. Видимо, Матерь Божия отбирает Себе бо­лее достойных. Здесь с каждым днем всё труднее и труд­нее жить. Мрак сгущается, буря свирепеет, но что самое страшное — люди холодеют душой и сердцем...

Вот и вспоминаю всё ее слова: «Сижу одна на могил­ке, а меня из алтаря видно». Ах Надюша, да какая же ты счастливая!

 

***

 

Инок Макарий шел своей дорогой. Молитва Иисусова была в его устах и в сердце. Вдруг он видит: в том месте, где ему проходить, мечется огромный пес. Он бегает вокруг чего-то, злится, готов схватить что-то, но вновь отскаки­вает и в нетерпении юлит хвостом. Макарий, недоумевая, подошел ближе и видит: на земле лежит просфора, та са­мая, что преподобный Зосима Соловецкий дал только что проезжавшим купцам. Но купцы по небрежности своей уронили просфору. Но что такое? От просфоры пышет огонь! Да-да, огонь! Так вот почему пес не мог взять свя­тую просфору. Огонь опалял его, и он отскакивал прочь.

Ах милый читатель! Подумай, как мы обращаемся со святыней? И как только огонь не опаляет наши скверные уста и руки, когда берем святую просфору?

 

***

 

Когда император Юлиан, язычник, отрекшийся от веры во Христа, пошел войной на персов, то проходил через город, где святительствовал архиепископ Василий Великий. Отдавая должное императору, святитель со сво­им клиром вышел ему навстречу с хлебом-солью. Юлиан ненавидел Василия Великого как христианского пастыря и в знак своего презрения велел дать святителю сена. Кро­ме того, Юлиан клялся по возвращении с войны разру­шить город, где служил святитель Василий Великий. Но Юлиану не суждено было вернуться. Когда он сражался, святитель Василий Великий молился пред иконой Бо­жией Матери, на полях которой был изображен мученик Меркурий. Вдруг святитель видит, что святой мученик Меркурий исчез с иконы... Потом он снова явился, но уже с окровавленным копьем... Отступник Юлиан в тот самый час был поражен невидимой рукой и умер со словами: «Ты победил меня, Галилеянин! » (Так он презрительно называл Иисуса Христа.)

Господь всегда слышит молитвы Своих рабов, вопию­щих к Нему день и ночь.

 

***

 

Умирала маленькая девочка. Ее окружали плачущие ро­дители, родные, соседи. Было очень жалко малютку, ведь она была единственным ребенком в семье. Вот девочка открыла свои большие глаза, полные слез. «Мамочка, ми­лая мамочка, — тихо сказала она, обращаясь к плачущей матери. — Зачем ты так сильно убиваешься обо мне. Ведь Сама Владычица приходила в наш дом». И умирающая попросила подать ей Ее икону. Мать взяла икону Божией Матери и бережно протянула дочке. «Нет, не та», — тихо говорит болящая. Подали другую. «Нет, нет, дайте ту, что на окне...» И тогда все с удивлением заметили: в узорах морозного стекла проступил дивный образ Царицы Не­бесной. Явившись умирающей девочке, которая сильно любила Матерь Божию, Царица Небесная, уходя, прошла через замерзшее стекло и... оставила на нем Свой дивный девственный образ.

 

***

 

Как наступает полночь, так в доме за печкой начина­ется стук. Семья встревожена, какой тут сон! Стуку конца и краю нет. «Стукалка» точно пестом колотит по ступе. Что делать? Позвали священника, отслужили водосвятный молебен, окропили весь дом. Особенно батюшка кро­пил за печкой. Но наступила полночь — стук стал будто еще сильнее, как бы назло: «Вот, мол, вам, освятили?! » Ку­рили ладаном, читали заклинательные молитвы — ниче­го не помогает.

«А ты бы, соседка, открыла Евангелие», — сказала странница-старушка хозяйке дома. Нашли Святое Еван­гелие. Принесли в дом и, как только за печкой раздался снова стук, открыли его... Послышался удар неимоверной силы. Казалось, рушится весь дом. Но этот удар был по­следним.

Как надо хранить нам Святое Евангелие! Благоговейно брать его в свои грешные руки и читать со слезами.

 

***

 

На море страшная буря. Волной смывает с палубы юно­шу. Ему бросают с корабля толстый канат, но утопающий не может ухватиться за его конец. Волна отбрасывает его в сторону. Пытаются еще раз бросить канат, но и эта по­пытка неудачна. Бедный юноша гибнет на глазах у людей. «Шлюпку! » — раздалась команда капитана. Но как только шлюпка коснулась воды, сильный удар волны разнес ее в щепки, и их тут же разметало волнами. «Еще канат», — почти без всякой надежды сквозь свист и вой ветра кричит капитан. Канат был брошен, и... совсем уже обессиленный юноша чудом ухватился за него. Придя в себя на палубе, он потом записал день и час своего спасения. Оказалось, что его родная мать, находясь далеко от того места, почув­ствовала своим материнским сердцем, что сын ее в вели­ком несчастий. Она взяла акафист Матери Божией, встала на колени и со слезами начала молиться за сына.

А нам разве не угрожают волны житейского моря? Раз­ве мы не в опасности? Кто же помолится о нас? Кто?..

 

***

 

Война. В госпитале делают сложную операцию. Моло­дому воину под наркозом удаляют из брюшной полости острый осколок снаряда. Мать узнает об этом. Она рвется в госпиталь. Ее не пускают. «Сын мой, сын мой», — стонет она... Но вот каким-то чудом ей всё-таки удалось пройти, и она совсем неожиданно оказалась на пороге операционной. «Боже мой, — невольно на ходу опера­ции воскликнул профессор, — всё пропало». Но мать не издала ни малейшего звука. При общем оцепенении присутствующих она тихо, как привидение, подошла к сыну, который лежал под наркозом, покрытый про­стыней, положила свою руку на пылающее чело и... со­вершилось невероятное: сын, будучи под наркозом, по­чувствовал материнскую ласку, не открывая глаз, тихо произнес: «Мама, милая мама, я знал, что ты придешь ко мне в этот трудный час» (многие из присутствующих заплакали).

А разве Она, Матерь Божия, не придет к тебе, моя ми­лая и дорогая душа, в трудный час искушений, в трудную минуту жизни? Придет, непременно придет. Она нежно коснется Своей десницей страждущего сердца, и оно по­чувствует благодать великого утешения.

...Радость вечной жизни как бы освещала всё существо отца Вениамина. Она облегчала благодатным утешением всю его многотрудную жизнь. Эта радость укрепила его в последние минуты. Как много невысказанных, неот­крытых тайн уносят эти последние минуты человеческой жизни! И что переживает человек в эти последние мину­ты? Какая при этом нужна помощь умирающему? И кто ее подаст?.. Кто утешит? Несомненно, ангел надежды принес умирающему отцу Вениамину радость вечной жизни. И с этой тихой радостью он легко и свободно предал свою душу Господу.

 

Светлая юность, полная грез,

Райских безгрешных видений.

Радость поста, покаяния, слез,

Подвиг полночных молений...

 

Ревность к служенью, священная речь,

Гордых грехов обличенье.

Проповедь правды, как ангела меч,

Грешников бедных прощенье...

 

Вечная жизнь как счастье любви

В лазурных высях витает,

Снежна голубка сияньем блестит,

В дали небес улетает!..

 

В светлых великих небесах нет летоисчисления. Там неугасающий, радужный день. Милый наш собрат отец Вениамин перешел в светлый, нескончаемый, райский день, переселился в свет возлюбленного Бога нашего, Спасителя Христа.

А у нас здесь начался 1966 год. И снова время потекло как бурная река, клокоча и скача... И снова труженики и кре­стоносцы Лавры Сергия Преподобного, отмерив свой зем­ной путь, идут туда, в небо, к своим братьям по вере, по тру­ду, страданиям, слезам... Но о них уже будут писать другие.

«Вечная ваша память, достоблаженнии отцы и братия наша, приснопоминаемии». Сделав три земных покло­на, с пением этой заупокойной молитвы, иноки святой великой Лавры в два стройных ряда, все в темном длин­ном одеянии, тихо возвращаются от центра Трапезного храма в святой алтарь. Так бывает в святой Великий пост на заупокойной литии, где поминаются все усопшие отцы и братия наши. Пусть будет всегда так в святой Лавре. Да будет, Господи Боже!

Когда и мы с тобой, мой милый и терпеливый чита­тель, умрем, то и нас помянут этими же словами: «Вечная ваша память...»

А я в конце своих воспоминаний прошу земно проще­ния у вас, живых, моих милых, и у вас, умерших, моих премилых. Простите Бога ради за всё...

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

На нивы желтые нисходит тишина...

В вечернем воздухе, во тьме плывущих теней.

Дрожа несется звон... Душа моя полна

Разлукой с вами, милых впечатлений.

А. К. Толстой

 

Вот и кончились мои воспоминания. И слава Богу, ска­жет читатель, что наконец-то кончились. Но нет, подо­ждите, мои друзья, мне хочется сказать еще кое-что. Вы, может быть, заметили, мои дорогие, что мои описания старцев Сергиевых касаются главным образом последних дней их земной жизни. И это совсем не случайно. Я имел цель не только показать святость жизни этих добрых лю­дей, но, главным образом, показать красоту их смерти. Ведь святые отцы наши, богоносные, учат нас не только благочестиво и богобоязненно жить, но и правильно, бо­гоугодно умирать. И надо сказать, что это большая наука, даже очень-очень большая, больше всех других наук, — наука умирать. Только в наши дни очень мало людей, серьезно думающих об этом. «Что? Учиться умирать? А вы в своем ли уме? Надо учиться жить в свое удоволь­ствие» — так говорят мирские жизнелюбцы. Но мы идем дальше. Мы говорим: «И жить надо достойно Бога и че­ловека, и умирать тоже надо учиться, и учиться весьма серьезно».

Смерти предшествует старость — вечер человече­ской жизни, хотя иногда умирают и дети, и люди юного и среднего возраста. Так вот, хочется сказать поподробнее о предшествующей смерти старости. Тем более что мы в своих воспоминаниях и говорили о старцах в преклон­ном возрасте. Хотя многие мои читатели совсем юные, молодые. Тем охотнее я расскажу о маститой старости, ко­торая-то и дает человеку уроки, как умирать.

Некоторые считают эту пору жизни — старость — самой грустной, так как за ней неумолимо надвигается смерть. Но в христианском смысле это далеко не так. Для нас, верующих людей, старость должна быть пол­на отрады и высокого значения. Каким примирением с жизнью, каким великим упованием веет от старца- христианина! Всё тяжелое, всё, что мучило и волнова­ло, теперь осталось далеко позади и в отдалении своем кажется не только легким, но еще и милым... Страсти больше не волнуют кровь, не манят больше пустые не­сбыточные мечты, всё затихло, всё успокоилось, и в этой тишине душа с миром ожидает Христа. «И угодно Моей святыне, — говорит Господь душе человеческой, — что­бы люди хотя и поздно, но всё же приходили ко Мне. Радуюсь Я, долго жду их, как евангельского блудного сына, и даже если отвергавший Меня весь свой земной век на ложе смерти вздохнет и возопиет ко Мне, и того не лишу милости Своей. Приидите ко Мне вси тружда­ющиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11, 28)». Вот эта трепетная радость — во всепрощении Христа, это надежда на спасение не своими делами, а безгра­ничной ценой крестной жертвы Христовой, это ясное для души предчувствие, что, при всем окаянстве сво­ем, ты пришел к милосердному Владыке и Он примет тебя, — всё это составляет источник неиссякаемой ра­дости старческого возраста...

Всё земное может измениться: умерли или забы­ли тебя друзья, в могилах все близкие, не исполнились мечты, счастье прошло мимо человека. Но Бога, Его-то ничто не отымет! Он всегда стоит при душе, и радость, которую Он может дать, затопит все бедствия жизни. И если человек дошел до живого общения с Богом, то как он может страшиться момента соединения с Ним в тайне смерти?

Вот оно, это грозное, роковое чудовище, столь при­ветное и желанное для души христианской, начиная с великого Павла с его дивным восклицанием: Желание имею разрешиться и со Христом быть (ср. Флп. 1, 23).

В самом деле для верующих людей, с христианской точ­ки зрения, страх смерти есть одно из самых больших не­доразумений.

Отец ушел на время, оставляя одиноким любимого сына, и заповедал ему не идти за ним, пока сам он не по­зовет его к себе. Часто тоскливо сыну без отца, но сын, исполняя волю отца, всё ждет его и не смеет идти за ним. И вот наконец приходит весть: «Отец зовет тебя к себе». Радуется ли этому сын? Теперь скажем себе, что сын — это каждый из нас, а отец — Творец и Господь. Чего же тут страшиться, чего тосковать, зачем уклоняться от смерти и цепляться судорожно за жизнь? Так ли надо понимать зов Божий, так ли надо держать себя в те часы, когда должна открыться нам жизнь вечная? Как умели умирать встарь русские люди, так и теперь умирают труженики Божии — люди из простого верующего народа, и как тру­сливо умирают, по большей части, люди образованные, и как не умеет достойно себя вести в присутствии тайны смерти большинство людей!

Когда медицина решила, что спасение человека невоз­можно и что смерть неизбежна, тогда остается одно — дать человеку спокойно умереть. А вот именно этого у нас делать и не умеют. Никакое лекарство уже более не спасет человека, а его продолжают пичкать всевоз­можными снадобьями. Не думают вовсе о единственно важном для него деле — о примирении с Богом, а обо­дряют заведомо ложными обещаниями: «Да вы еще по­правитесь... через месяц будете молодцом» и так далее. Вместо того чтобы направлять мысль умирающего к единственно нужному, сбивают его с толку несбыточ­ными мечтаниями. Боятся сказать человеку правду, что он умирает и что ему пора о душе позаботиться, поисповедаться, причаститься Святых Таин и сосредоточить мысли свои на вечности. Наконец, в самую последнюю минуту, когда начинается агония, и тут мешают душе расстаться с телом. Говорят, что те вопли, стоны и кри­ки, которые подымают вокруг постели умирающего, могут, прервав агонию, на несколько часов или даже на несколько дней отсрочить смерть... Но к чему такая пытка для умирающего? Совсем не так умирали истин­ные христиане. Да и сейчас среди простонародья к смер­ти совсем иное отношение. Верующий народ смотрит на смерть совершенно спокойно. Не редкость услышать, например, такие разговоры: «Что это ты, тетка Акулина, зажилась? » — «И впрямь, голубчик, зажилась, пора дав­но старым костям на покой, а Господь всё не прибира­ет, не готова, видно». — «А ты готовься, и умрешь». — «Пора, пора помирать мне, голубчик». Надо сказать, та­кое простое, ясное отношение к смерти составляет при­надлежность не одного только простонародья, а вообще всех людей, верующих в вечную жизнь.

У нас в Лавре и до сих пор, милостью Божией, живет старец архимандрит, который всегда меня крайне удив­ляет своим простым, почти детским отношением к смер­ти. По праву начальника (он раньше был благочинным в Лавре), он должен был заботиться об умерших из бра­тии. Когда весть о кончине до него доходила, он спокойно одевался, заходил за мной и как ни в чем не бывало го­ворил: «Скончался старец такой-то, пойдем его одевать». Ни вздохов, ни сетований, ни угрюмого лица. Он хлопо­тал около умершего брата, будто готовя его на свадьбу или на какую вечерю. Какая ясная, живая вера в будущую жизнь, какое светлое понятие о смерти!

Он сам из простых людей. Труженик великий. Еще до­вольно крепкий телом. Лучше его никто не знает, когда сорокоуст, или полгода, или год такому-то брату. Шепнет, скажет отцу наместнику или эконому, что такому-то стар­цу сегодня полгода или год по смерти. И будет непремен­но сварена кутья, эту кутью поставят на панихиду, а по­сле понесут в трапезную. Здесь все братия встанут, споют громогласно «Вечную память» усопшему нашему брату и разнесут кутью по всем столам.

Рассказывают про одного шестнадцатилетнего маль­чика, умного, жизнерадостного, достигшего впослед­ствии в жизни больших успехов. Он в юные годы рас­пределил на случай своей смерти все свои вещи: книги, одежду, обувь и прочее. А есть пожилые люди, которые придут в ужас, если вы посоветуете им заблаговремен­но составить завещание на случай смерти. Они даже боятся произнести такие слова: «Когда я умру, когда меня не будет в живых», точно они одни из всей вселен­ной не будут умирать или смерть, убоявшись, не при­дет к ним. И наоборот, есть молодые девицы, юноши, в цветущем возрасте совершенно спокойно рассуждаю­щие о своей смерти.

Некоторые говорят, что-де, мол, теперь жизнь стала такая тревожная, трудная, болезненная, что и совсем молодым, юным не хочется жить: умереть бы скорее... А иные хотят умереть в юном возрасте, чтобы потом в жизни не потерять веру или чтобы больше не гре­шить, Господа не оскорблять, душу свою не погубить в этом запутанном до невозможности, греховном до ужаса мире. Кто-то говорит: вот будут страдания в последние времена, антихрист будет мучить верую­щих людей, а я сильно слабая, боюсь всяких мук. Да чтобы от веры не отказаться, чтобы Господу не изме­нить, так, если Богу угодно, лучше уж умереть до всех этих страшных событий.

Подобные рассуждения вытекают от маловерия на­шего, возникают за недостатком надежды на Бога, над­ежды на Его благодатную помощь. Он-то уж, Господь наш Спаситель, и в страданиях укрепит, и в гонениях защитит, и в самом пекле греха и порока, нас окружаю­щего, сохранит наши души и подаст Свою всесильную помощь.

По-христиански умирающие люди, если смерть не приходит внезапно, непременно стараются принять таинство Елеосвящения, или, как говорят в народе, со­бороваться, по вере, что при соборовании человеку от­пускаются все грехи, забытые или утаенные. Часто веру­ющие искренне скорбят о том, что тот или иной человек умер ненапутствованный, то есть непричащенный. Но по сильной и дерзновенной вере можно думать, что Бог невидимо посещает таких людей, которые умирают вне­запной смертью или при отсутствии, по дальности цер­кви, священника.

Один странник, ночевавший на обширном постоялом дворе, проснувшись ночью, увидел, как чудный ангел приобщает из чаши лежащих на полатях возчиков. По­том всё исчезло, а полати вскоре обрушились, и все воз­чики погибли. Точно так же и преподобный Серафим Са­ровский однажды говорил одной молодой вдове, которая приходила в отчаяние, что ее муж умер непричащенный. Этой вдове старец говорил, что есть люди, которые види­мо причащаются, но для Бога остаются непричащенными. И наоборот, есть такие, что умирают непричащенными (по причине внезапности смерти или на войне от ран, на пожаре, утонувшие и прочие), но Господь невидимо их причащает.

Как я уже говорил, весьма трудно передать состояние умирающей души. Это состояние характеризуется некото­рой печалью от расставания с близкими, родными, от тре­воги за них, или глубоким чувством смущения, раскаяния за прошлое, робости перед Судом Божиим, или чувством радостного ожидания вскоре увидеть те блага, о которых так мечталось и к чему так стремилось сердце при жизни, думами о тех, с кем смерть разлучила раньше. Но в эти часы вообще всё человеческое как-то ослаблено. Человек становится равнодушен к земле, пребывая в тревоге свое­го ожидания.

Один молодой верующий человек умирал вдали от своего родного дома. Он был так слаб, что не мог под­нять головы, не мог произнести нескольких слов. Знако­мые приезжали к нему с мыслью проститься навсегда, и он улавливал их прощальные взоры. Он уже начинал жить будущей жизнью, которая вскорости должна была открыться ему. Он ждал многих радостных свиданий. И, когда он ожил, ему стало тяжело, что всё это не сбы­лось, — чудом он остался жив.

Но как много теперь умирает неверующих людей! Каково их состояние в этот страшный час? Писание го­ворит: Смерть грешников люта (Пс. 33, 22). И бывает, что человек до конца остается нераскаянным, до конца отрицает Бога и отвергает совет близких исповедаться и причаститься. Приглашенный священник тихо скло­няется к умирающему, подает ему крест, чтобы тот приложился к изображению распятого Искупителя. Но, о ужас! Больной собирает последние силы — для чего, вы думаете? Для того чтобы дрожащей рукой оттол­кнуть крест — знамение спасения. И думается, что всё кончено. Погибла душа... Но нет! Между Богом и чело­веком есть невидимая связь. Какими, Он Сам знает, пу­тями Бог в последние мгновения, когда жизнь чуть-чуть теплится, силен так тронуть душу, что она вдруг позна­ет своего Творца и в радостном трепете устремляется к Нему. И считает ли время Тот, для Кого тысяча лет — миг единый?

Приходилось ли вам видеть мать, которая вырывает из рук смерти своего ребенка? Как же Бог борется за веч­ное спасение созданного Им человека, хотя бы и изменив­шего, но безгранично дорогого Ему сына!..

Какая милость Божия почить так, как почил препо­добный Серафим Саровский. Накануне смерти, в день нового, 1833 года, он приобщился Святых Христовых Таин, обошел в церкви все иконы, весь день пел в сво­ей келии победные пасхальные песнопения, несколько раз выходил в монастырь посмотреть место, избран­ное им для своего погребения. А утречком его нашли тихим, спокойным... и бездыханным. Он стоял коле­нопреклоненный пред своей любимой иконой Божией

Матери «Умиление», которую он прозвал «Всех радо­стей — Радость».

Нельзя без глубокого волнения читать о блаженной кончине святителя Димитрия Ростовского. 27 октября 1709 года он писал своему старому другу и собеседнику иноку Феологу: «Поистине вещаю ти, яко немощствую. До чего не примусь, всё из рук валится. Дни мне ста­ли темны, очи мало видят, в нощи свет свещный мало способствует, паче вредит. А недугование вынуждает лежать и стонать». Вечером того же дня святитель ве­лел позвать своих певчих. Он сидел у печи и грелся, а певчим велел петь сложенные им канты: «Иисусе мой прелюбезный...», «Надежду мою в Боге полагаю...», «Ты мой Бог, Иисусе, Ты моя радосте...» Послушав пение и отпустив певчих, он удержал у себя одного из них — преданнейшего. Очевидно, святитель хотел иметь воз­ле себя живую душу. Он стал рассказывать Савве (так звали этого певчего) о своей ранней юности, о поры­вах к Богу и заключил свой рассказ словами: «И вы, дети, так же молитесь». Затем он сказал: «Время и тебе, чадо, отойти в дом свой». Он благословил его и, про­вожая, поклонился ему почти до земли. Затем святи­тель вошел в свою келию, где он обыкновенно молил­ся. А наутро его нашли почившим коленопреклоненно в молитве.

Мне приходилось писать эти последние строки в дни Успения Божией Матери. Кто ни умилялся душой о Ее блаженной кончине? Кто ни проливал слез у Ее святой плащаницы? И какое дивное зрелище можно было ви­деть в Успенском храме Лавры, когда у святой плащани­цы за ранней литургией звучала проповедь. Народ плакал обильными слезами, слушая о святой блаженной кончине Пречистой Девы. Райская ветвь, принесенная архангелом Гавриилом Матери Божией, будто бы благоухала во всем храме дивным благоуханием в веянии общей народной молитвы. О дивный праздник Успения! О славная по­ беда над смертью! О радость нашей христианской веры во Христа, Спасителя нашего!.. Дай и нам, Владычице, сподобиться тихой, блаженной кончины. Прииди Ты Сама к нам в тот час, когда душа наша будет разлучаться с телом... Прииди, Пречистая!

По церковному преданию, душа человеческая в тече­ние сорока дней по смерти бывает водима по мытарст­вам, где она дает отчет о своих земных делах и где Ан­гел Хранитель защищает душу от злых демонов, пред­ставляющих грехи человека в преувеличенном виде. Поэтому в это-то время совершается чтение Псалтири по умершей душе. Подобно тому как юный псалмопевец Давид отгонял от Саула пением псалмов злого духа (см. 1 Цар. 16, 23), так и Церковь верит, что чтение Псалти­ри помогает душе благополучно пройти воздушные мы­тарства. Избавляются от истязания на мытарствах те, которые причастились в день смерти или в том случае, когда кончина приходится на дни Светлой седмицы. Ка­кое, действительно, великое счастье отойти ко Господу в эти дни! Какая радость душе возноситься на небо в дни пасхального ликования! Когда вся вселенная оглашается вестью, выше и сладостней которой нет нигде: «Христос Воскресе из мертвых».

Сильное впечатление произвела на меня смерть одно­го христианина, который встретил Пасху, отстоял свет­лую заутреню, причастился за обедней и через несколь­ко минут отошел... Какая радость для священника скон­чаться в церкви у престола Божия. Так умер известный старец, духовник скита в честь Черниговской иконы Бо­жией Матери, что недалеко от Троице-Сергиевой Лавры, иеромонах Варнава. Великим постом он исповедовал насельниц Дома призрения в Сергиевом Посаде, утомился и, тихо склонившись к подножию святого престола, ото­шел ко Господу.

Милостыня, творимая в память умершего, — это одно из наиболее сильных средств помощи для него.

Грустно видеть то небрежение, в котором иногда остав­ляют душу человека его родные, скоро забывая умер­шего. Вообще же нам, русским, нельзя не поставить в укор наше пренебрежительное отношение к могилам наших близких.

Один архиерей, объезжая епархию, был поражен тем, что сельское кладбище было в крайнем запустении. Там копались свиньи и кости покойников всюду были вид­ны. Святитель в проповеди укорил верующих за такое небрежение к своим усопшим. Заканчивая проповедь, он сказал: «За такое отношение ваше к усопшим нет на вас моего благословения». Народ бросился к ногам святите­ля, умоляя его простить им эту вину. Когда же он приехал в другой раз, то увидел, что кладбище было обнесено но­вым забором, всюду была чистота. И сколько у нас людей нуждается в подобном вразумлении...

Не скорбите, якоже и прочие, не имущии упования (Фес. 4, 13). Этот завет святого апостола мы должны пом­нить особенно тогда, когда лишаемся своих близких. Че­ловеку трудно не скорбеть, когда уходят люди, с которы­ми он был связан, ради которых он жил. Но какая глубо­кая пропасть отделяет просветленную скорбь христиани­на от дикого отчаяния неверующего человека. Мы верим, что Господь, отнимая у нас близких и любимых, делает это для их же блага.

Представьте себе, что к матери, живущей в великой бедности и еле обеспечивающей своего сына, приходит богатый человек и говорит: «Дай мне сына на воспита­ние. Он будет жить в прекрасном дворце, будет иметь мудрых наставников, будет здоров и красив». И вот это расставание матери с сыном во имя лучшей для него жизни весьма сходно с тем, когда мы предаем Богу своих близких и родных. Нам не следует роптать, по­тому что от страданий они призываются к блаженству, от уничижения — к славе. И чуткие душой люди всегда имеют духовную связь со своими усопшими. Они мо­лятся за умерших, а те тоже помогают им в земной жиз­ни и спасении их душ.

Рассказывают, как один молодой человек, сильно привязанный к почившему старцу Амвросию Оптинскому, через несколько недель после его смерти, нахо­дясь в Москве, говел и должен был причаститься Свя­тых Таин в день празднования Введения во храм Бо­гоматери. В ночь перед этим он видит во сне алтарь, себя стоящим перед священником с чашей в руках в от­крытых царских вратах, а из алтаря, залитого светом, смотрит на него, одетый в блестящую ризу, с золотой митрой на голове, почивший отец Амвросий. И толь­ко через несколько дней этот духовный сын великого старца вспомнил, что 21 ноября как раз день рождения отца Амвросия.

Описанные мною старцы-труженики святой Лавры живут на небе также заботой о нашем спасении. В эти бурные времена опасностей и заблуждений они особен­но внимательны к нашей земной судьбе и готовы помочь в трудный и опасный час. О, если бы мы чаще поминали в молитвах наших умерших старцев, духовно общались с их душами, брали с них добрые примеры! Цель моих воспоминаний и сводится к тому, чтобы люди не только прочли их, но главное — нашли для себя в этом чтении образцы добрых примеров. Духовно связать свою жизнь с жизнью старцев, научиться у них терпению, вере, люб­ви, воздержанию, рассуждению, покорности воле Бо­жией, чистоте молитвы, молчанию, незлобию; в конце концов, научиться у них не только благочестиво жить, но и благочестиво умирать. И пусть никто из нас, мои милые читатели, не откладывает это великое дело на бу­дущее. Смерть-то может совершенно неожиданно прий­ти за нами...

«В чем застану, в том и буду судить».

Да не умрет светлая память о тружениках-старцах в наших сердцах. Будем усердно молиться о них Богу, подавать записочки в алтарь, подавать просфорочки об их упокоении, тогда и они не перестанут ходатайствовать о нас перед Престолом Святой Троицы, ходатайствовать о нашей святой обители, о всех нас, живущих и моля­щихся здесь, о всех, любящих Преподобного Сергия, о всех, терпящих скорбь, лишения, озлобления, напасти от видимых и невидимых врагов, о всех православных христианах.

Времена наши очень трудные, но ты, мой друг, как верное и преданное чадо нашей Святой Матери Цер­кви Православной, не спеши колебаться своим умом. Не внимай тем разногласиям, которые так усиленно раздувает враг спасения. Живи тихо, мирно и трезвен­но, горячо молись Господу о спасении всех людей. Очи­щай свою душу от страстей и пороков, храни святое молчание и смирение, предай себя в руки Владыки всех, Господу нашему, Иисусу Христу, Его Пречистой Мате­ри, внимай голосу своего Ангела Хранителя, который говорит с тобой через твою совесть. И еще усерднее молись за усопших и живых своих старцев и отцов ду­ховных. Тогда Господь даст тебе разум понимания, Он просветит твое сердце познанием истины Христовой, и тогда никакой туман не затмит твои очи душевные и телесные, и путь за Христом Спасителем будет тебе ясно виден.

Аз есмъ путь и истина и жизнь (Ин. 14, 6). Не бой­ся, только веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешь­ся (Деян. 16, 31). Се, гряду скоро, и мзда Моя со Мною (Откр. 22, 12). Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего (Откр. 3, 11).

 

***

 

Белая березонька,

Дочь родных полей,

Низко-низко свесила

Кончики ветвей.

Под ее охраною,

Тенью весь покрыт,

На сырой могилушке

Белый крест стоит.

 

У креста склонилася

Душечка с тоской

И усердно молится:

«Боже, упокой!

 

Упокой Ты батюшку

Радость всю мою,

Посели родимого

У Себя в раю! »

 

И рыдает, бедная,

И с ресниц струей

Слезы так и падают

На песок сырой...

 

Успокойся, милая,

Вопль твой не забыт,

И тебя и батюшку

Господь наградит!..

 

Всем отшедшим

 

Едва покинул я житейское волненье,

Отшедшие отцы уж собрались толпой.

И прошлых смутных лет далекие виденья

Всё ярче и ясней выходят предо мной.

 

Весь свет земного дня вдруг гаснет и бледнеет,

Печалью сладкою душа упоена,

Еще незримая, уже звучит и веет

Дыханьем вечности грядущая весна.

 

И верю я, что вы к земле свой взор склонили,

Вы подняли меня над тяжкой суетой.

И память вечного свиданья оживили,

Едва не смытую житейскою волной.

 

Еще не вижу вас, но в час предназначенья,

Когда сей жизни дань всю до конца отдам,

Вы въявь откроете обитель примиренья

И путь укажете к немеркнущим звездам.

 

Теперь же спите вы, отцы мои драгие,

Мы память вечную немолкнуще поем,

Для нас вы были, есть и будете живые,

Мы к Богу вечному в одну семью придем...

⇐ Предыдущая26272829303132333435

Поделиться: