Высшая добродетель полярника

 

 

24 июня 1931 г.

 

Ни в нашей жизни, ни в погоде никаких перемен не произошло. Мы сидим в палатке,спим или едим, а погода по-прежнему киснет.

Почти беспрерывно стоит густой туман. В короткие моменты, когда онрассеивается, видна низкая, сплошная облачность. Температура воздуха неподнималась выше

Единственной новостью является маленькое разнообразие в нашем меню. Мы,наконец, нашли применение шоколаду. До сего времени мы его возили без пользы илишь утяжеляли на несколько килограммов загрузку саней. Очень редко, без особойохоты, съедали плитку и всегда при просмотре продовольствия недоумевали — зачеммы его таскаем. Взяли мы его с собой по какому-то недоразумению, должно быть,вызванному сложившимся убеждением об особой питательности этого продукта.Вероятно, питательность его действительно высока. Оспаривать этого несобираемся. Но мы убедились, что в полевых условиях шоколад все же не настоящаяпища. А потребность в сладостях у нас очень ограничена.

Теперь употребляем мы шоколад так: кладем в наш двухлитровый чайникполкилограмма и кипятим. Получается напиток, как говорится, на любителя.Основой нашего питания, как и раньше, служат мясные консервы, сухие овощи,масло, сахар, пеммккан, сухое молоко, чай и галеты. Мясные консервы мыодинаково охотно едим как в холодном, так и в разогретом виде.

На этот раз мы захватили изрядное количество сушеных овощей и необходимыхспеций,— пользуемся каждым удобным случаем, чтобы приготовить наш излюбленныйсуп. И только при наличии свежей медвежатины суп отходит на задний план.Основным нашим напитком теперь, в теплое время, является чай. Он прекрасноутоляет жажду и несравним ни с кофе, ни с какао. Когда жажда одолевает сильнееобычного, мы прибавляем в чай клюквенный экстракт. А после особо тяжелыхпереходов, когда мы измучены, мокры с головы до ног и дрожим от холода,извлекается со дна продуктового ящика заветная фляга, и мы пьем чай«по-монастырски», с коньяком.

Прекрасным по питательности и по вкусу оказался молочный порошок. К великомусожалению, качество порошка мы оценили слишком поздно и взяли его мало. Вполнеоправдали лучшие надежды галеты. Они приятны на вкус, питательны, занимают маломеста, стойки к сырости и не боятся тряски. Последнее качество особенно ценно.Будь у нас вместо галет сухари, они давно превратились бы в труху, а труха незамедлила бы заплесневеть. Кроме перечисленных продуктов, у нас есть ещемакароны и рис. Мы возим их в качестве неприкосновенного запаса и будемрасходовать в случае особой нужды. В среднем наш суточный рацион составляетпо-прежнему 1200 граммов на человека.

Собаки наши чувствуют себя очень плохо. Ненавистная для них сырость мешаетотдыху. На земле — лужи, а сверху — сырой туман. Каждая собака, выбрав себеместо для отдыха и согрев его, старается уже не вставать. Сегодня даже во времякормежки многие не поднялись и съели свои порции лежа. На вчерашнем переходе уменя охромела Блоха. Ошкуй сегодня стер обе задние лапы. Еще несколько такихпереходов, и пес может совершенно выйти из строя. Жаль. Он давно уже потерялсвой жир и лень и теперь стал примерным работником.

 

 

25 июня 1931 г.

 

Наше положение серьезнее, чем казалось. Сегодня рано утром туман исчез. Облакарассеялись, показалось солнце.

Мы на лыжах пошли на разведку. Добрались до мыса, замыкавшего Снежную бухту(так мы окрестили ее за обилие снега на льду) с запада, и проделали в оба концакилометров двенадцать.

В западной части бухта еще глубже врезается в Землю. Кут ее находитсякилометрах в четырех от западного мыса. За бухтой берег Земли уходит насеверо-запад. Ледниковый щит, против которого мы стоим, прерывается километрахв пятнадцати — двадцати. Дальше на северо-западе виден другой такой же щит.Между ними большой прогал.

Снегу на льду по-прежнему много, и за последние сутки он не стал ни крепче, нирыхлее — та же каша, что и была. Когда мы шли в первый конец, лыжи кое-какдержали нас на снегу, а возвращаясь обратно, вынуждены были снять их и поколено брели в жидкой снежной массе.

В кут бухты впадает большой поток, берущий начало, по-видимому, где-то междуледниковыми щитами. Сегодня скопившаяся вода прорвала многометровые снежныезабои в русле, и поток с шумом устремился на лед. Рев воды слышен наполтора-два километра и напоминает гул далекого водопада.

Вода все больше и больше заливает лед бухты и пропитывает снег. Это «вода нанашу мельницу». Чем больше печет солнце, тем скорее ручьи, потоки и речкипромоют себе сток в прибрежном забое, зальют прибрежные льды и растопят снег, имы получим возможность идти дальше.

Сидим и надеемся, что такая погода продержится хотя бы дня три-четыре. Думаем осолнце, о потоках воды. А в глубине души растет тревога: как бы эти потоки неоказались слишком мощными. В таком случае они не только растопят снег, но могутразмыть и прибрежные ровные льды. Тогда волей-неволей нам нужно будет идти поземле. Это будет слишком тяжелым предприятием и нарушит все наши планы.

Все же унывать еще рано. Пока мы можем выжидать. Остается к этой возможностиприбавить хорошую дозу спокойствия. Только вот из бухты надо выбираться припервой же возможности. Здесь может размыть лед раньше, чем у открытого берега.Тогда мы окажемся на положении зайцев в половодье. Если завтра продержитсятакой же день, то к вечеру снег должен осесть, и ночью мы попытаемся выбратьсяиз нашей западни.

 

 

26 июня 1931 г.

 

Ночью небо затянуло облаками, но утром они быстро рассеялись, и началопригревать солнышко. В полдень в тени термометр показывал +4,5°, а наповерхности снега +1,7°.

Днем спустили с цепей собак. Солнце и тепло оживили их. Они начали бегать,резвиться и скоро занялись охотой. Один из соседних бугров, наиболее сухой,оказался заселенным леммингами. Вся земля была изрыта норами. Наиболееудачливые собаки вернулись в лагерь с полными желудками и во время кормежкиотказались от своих порций пеммикана.

...Весь сегодняшний день стоит мертвая тишина. Я сижу недалеко от лагеря. Рядомсо мной несколько собак. Разомлевшие от непривычного тепла, они лежат бездвижения. Весь лагерь в покое. Бесконечно глубокий сапфировый небосклонопрокинулся над белым простором льдов. До предела чист и прозрачен воздух. Инад всем этим стоит абсолютная, мертвая тишина. Ни звука, ни шороха, нишелеста. Даже обычно крикливые чайки летают совершенно бесшумно.

Чтобы рассеяться, беру карабин и приглашаю Николая Николаевича прогуляться потундре. За нами увязываются собаки. Только через несколько часов возвращаемся влагерь успокоенные и уверенные в себе.

Пока мы бродили, вода в большом количестве скопилась в русле соседнего потока,но, не преодолев берегового забоя, устремилась в небольшую ложбину и нашлавыход к морю восточнее нашего лагеря. Палатка оказалась отрезанной от тундрышироким шумным ручьем.

Пора покидать эту бородавку. Кстати, в Снежной бухте все больше и больше темныхводяных пятен.

Идти, вероятно, будет легче. Во всяком случае попробуем выбраться отсюда.

 

 

27 июня 1931 г.

 

Вышли в полночь. Сразу встали на лыжи, но скоро выяснилось, что поканеобходимости в них нет. На протяжении нескольких километров поверх льда лежалслой воды глубиной от 5 до 15 сантиметров. Снег, попадавшийся небольшимиперемычками, был значительно тоньше, чем два дня назад. Собаки все ещестарались избегать воды, но потом, очевидно, поняв, что по воде тащить санигораздо легче, чем Даже по неглубокому снегу, сами стали тянуть к каждомуголубеющему озерку, как только оно попадалось им на глаза. Временами онипереходили даже на галоп, и тогда во все стороны от упряжки летели целыефонтаны брызг. Теперь за ними пешком было не поспеть. Мы сели на сани. Носидеть нам пришлось совсем недолго. В конце седьмого километра мы достиглизападной стороны Снежной бухты. Здесь берег образован рядом невысокихвозвышенностей, которые легко можно принять за отдельные островки. Однако всеони соединены или очень низкими перемычками, или намывными косами.

В месте нашего выхода лежал береговой намывной вал. Далее море небольшойизлучиной, шириной километров пять, вдавалось в Землю. Решили срезать излучину.

Здесь ни вблизи берега, ни в отдалении от него не было и признака воды. Всяповерхность излучины была бела, как скатерть. Мы уже знали, что это такое, и неошиблись. Как только сани вышли на лед, так и погрузились в снежное месиво.Белизна снега, как мы и ожидали, была только кажущейся. На льду скопился слойводы. Поверх нее лежал пропитанный водой снег, покрытый в свою очередькрупнозернистым фирном, и все это прикрывала корочка хрупкого льда.

Дорога была очень тяжела. Но что же делать? Надо было добраться до намеченногоберега. Чем дальше, тем становилось хуже. Сначала мы сбросили меховые рубашки,потом шерстяные фуфайки.

Остановки участились. Пришлось пробивать путь на лыжах. Они оставляли двеглубокие борозды. Собаки, видя впереди человека и какое-то подобие дороги, шлидружнее и 1 останавливались реже. Через восемь часов вы добрались донамеченного мыска.

Продвинулись от старой стоянки на одиннадцать с половиной километров. Этонемного, но все же лучше, чем ничего. Когда-то мы делали за один переход почтиполградуса широты, а теперь радуемся, если нам удается сделать полградусадолготы. Времена и условия меняются.

Мысок совсем обтаял, местами сухой. Много цветов. Ложечная трава, лютик-пигмей,камнеломка, сравнительно много мятлика. Узкой полоской, точно грядкой, южныйсклон мыса опоясан полярным маком. Много леммингов.

Разбили лагерь. Собак пустили на охоту.

 

 

28 июня 1931 г.

 

Опять целый день на месте. Начинает надоедать. Еще вчера мы успели осмотретьвесь клочок земли, на который вылезли после тяжелого пути. А сегодня делатьсовсем нечего. Единственное занятие — ждать, пока выправится дорога. Мы дажеприблизительно не знаем, когда наступит настоящее таяние снега. Может быть,завтра, а может быть, через неделю. А вдруг так протянется целый месяц? Здесь иэто возможно. Продукты убавляются. Пеммикана для собак осталось только натринадцать дней. На охоту сейчас надеяться трудно. Тяжела бездеятельность.Изобретаем занятия. Перетащили на другое место палатку. Сварили суп. Попыталисьзаснуть — не получилось. Кипятили чай, потом кофе. Наконец, занялисьсоставлением программы предварительного отчета экспедиции, хотя допредставления его оставалось еще года полтора-два.

Погода все же работает на нас. Беспрерывно дует ровный южный ветер. Онсправится со снегом лучше всякого тепла. Снег на льду тает. Количество водыувеличивается.

Надеюсь — сидеть осталось недолго. Но нужны терпение и выдержка.

 

Наш купальный сезон

 

 

29 июня 1931 г.

 

Тронулись! Сделали не переход, а настоящий прыжок. Продвинулись, не прерываясъемки, на 33,7 километра — расстояние, не предусмотренное самымиоптимистическими предположениями.

Вчерашний южный ветер сделал свое дело. Поднявшись в 5 часов утра, увидели, чтоприбрежный ровный лед, полосой от полутора до трех километров, почти сплошьпокрыт водой. Еще сутки назад здесь лежала снежная каша, воды не было и впомине, а сейчас ее было так много, что становилось не по себе от одной мысли оезде по ней на собаках. Целое море! Но вода давала возможность идти вперед.Позавтракали, собрали свое хозяйство и пустились в «плавание».

Собаки, немного поупрямившись, вбегают в воду. Сани сразу погружаются почти повязки, но идут легко. Это, а может быть, и надежда поскорее выбраться изледяной воды заставляет собак перейти на ходкую рысь. Нам не остается ничегодругого, как сидеть на санях, хотя, надо сказать, что и это занятие совсем непустое. На льду много углублений, где вода доходит до полуметра. Здесь собакивсплывают, а сани заливает водой. Надо зорко следить за дорогой, чтобы вовремяотвернуть в сторону. Кроме того, мы не застрахованы от попадания в промоину илиполынью, что может кончиться крупной неприятностью.

Первое время мое внимание было напряжено до отказа. Но постепенно я освоился сдорогой и по одному оттенку воды уже мог достаточно точно определять ее глубинуи добротность скрытого под ней льда. Дело пошло совсем хорошо. Только брызгиполетели.

Так мы прошли целых 27 километров. На этом расстоянии только два раза встретилинебольшие ледяные бугры, на которых с трудом поместились, чтобы датьвозможность собакам немного передохнуть, обсохнуть и обогреться. А один раз, ненайдя ни одного сухого клочка льда, вынуждены были посадить всех собак на сани.Все видимое пространство вода заливала слоем от 15 до 25 сантиметров.

Последние 7 километров шли снова по снегу. Он настолько осел и раскис, что ужене представлял для нас трудной преграды. Только отдельные участки были оченьнеприятными. Под пропитанным водой слоем снега была ледяная корка, покрывающаяфирновый рассыпчатый снег, что лежал над коренным льдом.

На этой ледяной корочке из крупных смерзшихся кристаллов фирна несколько собакпорезали себе лапы. Но теперь от этого уже не спасешься. Вода начинаетразъедать поверхность морских льдов и превращает их в терку. С каждым днем вупряжках будет увеличиваться количество охромевших собак, и, наверно, часть изних останется непригодной к дальнейшей работе. Применяемые осенью и раннейвесной собачьи чулки сейчас не годятся. Они размокают и не держатся на лапах.

На всем пройденном участке берег Земли низкий, сложенный из валунных суглинков.Здесь он почти сплошь еще покрыт снегом. На севере по-прежнему виден ледниковыйщит. Сейчас он от нас на расстоянии 10—12 километров. Мысок, на котором мыразбили лагерь, сложен известняками, выходящими из-под суглинков. Здесь почтинет растительности, если не считать единственной камнеломки и очень редкихлишайников.

Погода чудесная. Ясное небо, и по-настоящему жарко. Дует легкий юго-восточныйветер.

 

 

30 июня 1931 г.

 

Снова проделали только 10 километров, да еще с такими приключениями, каких досего времени не переживали.

Вышли со стоянки в 8 часов. Впереди, близко к берегу, лежали торошенные льды.Предвидя трудности, несколько сократили намеченный план перехода: решили пройтитолько (!) километров двадцать. На самом деле не выполнили и этого.

Уже через два километра подошли к небольшому торошенному участку,протянувшемуся всего лишь на несколько километров. Проложили курс и погналисобак. Через полчаса забрались в такую кашу, что единственной мыслью стало —как бы отсюда выбраться. Снег был до метра глубиной, а в отдельных местах итого глубже. Ясно, что он не держал ни саней, ни собак. Часто попадалисьнебольшие озера. Они сначала облегчали путь, а потом совершенно остановили нас.Собаки не находили опоры на рыхлом снежном дне озер. С трудом мы повернулиобратно и по пробитой дороге вылезли из торосов.

Первая попытка пройти вдоль берегового снежного забоя между берегом иприжавшимися к нему торосами, казалось, тоже сулила полную неудачу. Здесь снегбыл еще глубже. Через некоторые торосы весь груз и сани мы перенесли на руках.Наконец, нашли хоть и трудный, но проходимый путь. Дальше торосы чутьотодвинулись от берега, а снежный забой, несколько обезвоженный благодаряблизости приливно-отливной трещины, куда стекала вода, выдерживал собак и сани.Беспрерывно меняя курс и следуя всем извилинам берега, медленно шли вперед.

На пути встретили большую лагуну. Коренной берег Земли отодвинулся километра наполтора. От моря лагуну отделял невысокий намывной вал. Ровный лед лагуны былнастолько соблазнительным, что мы было направили туда упряжки, но вовремязаметили, что лед там вскрылся. Через полчаса с шорохом и скрипом ледустремился на юго-восток, к выходу из лагуны, и освободил ее северо-западнуючасть. Окажись мы в это время на льду — попали бы в малоприятную историю.Сколько нужно осторожности!

Так за первые четыре часа осилили 9 километров. Но все это были лишь цветочки.Ягодки мы попробовали в следующие три часа.

Обогнув лагуну, мы увидели перед собой глубокий залив. Осмотрев в бинокль береги не найдя на нем ничего примечательного, решили срезать залив по прямой. Онбыл покрыт сравнительно ровным льдом, уже обнажившимся от снега. Вода лежала нальду тонким слоем и благодаря неровностям образовывала на его поверхностипричудливый узор из озерков и заливчиков, соединяемых рукавами. Никакихтрудностей для прохождения этот участок как будто не представлял. В данныхусловиях это была наиболее благоприятная дорога, какую мы видели за последниедесять дней.

Выход из залива замыкала сплошная стена высоких торосов. Она шла почти попрямой линии с мыса на мыс. Вдоль этой гряды со стороны залива мы и направилисвой путь. Тянул еле заметный ветерок. Яркое солнце и ясное небо не предвещалиникаких неожиданностей. Сани скользили легко, и караван быстро прошел примернополовину залива, здесь-то и настигла нас беда.

Береговой ветер неожиданно засвежел. Он усиливался буквально с каждыммгновением и уже через десять минут превратился в шторм. Вода, покрывавшая лед,под бешеным напором ветра пришла в движение. На льду зажурчали ручьи, потомпотоки. А ветер свирепел — свистел, бесновался и гнал воду дальше, пока на еепути не встала облюбованная нами гряда торосов. Встретив преграду, вода началабыстро скапливаться. Уровень ее поднимался, а площадь расширялась все больше.Озеро, растущее на глазах, преградило нам путь. Вода начала заливать сани.Пробежав около сотни метров вперед, я убедился, что идти еще можно, и, надеясь,что мы успеем проскочить самую опасную излучину и добраться до выступающей изводы высокой льдины, погнал собак вперед. Но несколько минут, потерянные на моюкороткую разведку, оказались роковыми. Едва мы прошли половину разведанногопути, мои собаки и сани всплыли. Ветер свистел, вода прибывала с такойкатастрофической быстротой, что создавалось полное впечатление оседания льда нанашем пути. Подав команду Урванцеву гнать упряжку против ветра на мелкое место,я начал поворачивать свою. Но даже удержать ее было трудно. Плавающих собак исани ветром и течением воды тянуло в глубь озера. Несчастные животные подняливизг, полезли друг на друга. Видя, что это не помогает, они начали взбиратьсяна плавающие сани. Когда, наконец, удалось повернуть сани, вода доходила мнепочти до плеч. Собрав все силы, мы вытянули упряжки против течения на мелкоеместо.

Когда опасность миновала, мы осмотрелись вокруг. Вдоль всей гряды торосовстояло огромное сплошное озеро, а позади нас, к югу, и справа, к востоку,— всторону берега, лежал сухой лед.

Отсюда ветер угнал всю воду. И возможно, что лед действительно осел, так как усамой гряды торосов слой воды достигал двух метров.

Распутав собак, вышли на берег. Теперь по льду, обнаженному от воды, можно идтисвободно, но мы решили выждать. На собак жалко было смотреть. Накупавшись вледяной воде, они тряслись, точно в лихорадке. Да и сами мы выглядели вряд лилучше.

Выпрягли и отпустили собак. Поставили палатку. Хотели переодеться, ноубедились, что переодеваться не во что. Вода просочилась в мешки и вымочилазапасную одежду. Разделись, выжали одежду и снова надели ее на себя. Утешалисебя шутками о полезности компрессов.

Ветер по-прежнему гудел. В районе лагеря — сухой лед, но вдали волновалосьогромное озеро, прижатое к гряде торосов, точно к плотине.

 

 

1 июля 1931 г.

 

Вот и июль. Прошел месяц, как мы покинули нашу базу. Что-то там делается?

Во второй половике июля уже можно ожидать общего вскрытия льдов. Следовательно,мы располагаем только двумя гарантированными неделями для возвращения на базу.До нее остается километров 150. В зимнее время мы бы сказали: «Какие пустяки!Три-четыре перехода, и мы дома». Теперь думаем: «Ох, как еще далеко! Оченьдалеко!» Даже приблизительно мы не можем сказать, сколько времени нампотребуется для достижения базы. Все зависит от погоды — от солнца, от дождя иветра. Чем интенсивнее будет проходить весна, тем скорее мы будем дома.

Собачьего корма у нас осталось на одну неделю. Сократив норму, мы можемрастянуть его на десять дней. Хорошо было бы теперь добыть медведя. Но что-тоих не видно. От пролива Шокальского мы не встретили еще ни одного. Похоже, чтоих не тянет сейчас прибрежная зона. Нередко видим нерп, однако подползти к нимпо воде невозможно. Часто, но без всяких результатов рассматриваем в бинокльльды в надежде увидеть медведя. Пока не добудем зверя, порции собакам придетсясократить, хотя по теперешнему их состоянию надо было бы усилить кормежку.

Наши сегодняшние успехи не лучше вчерашних. С утра пошли вдоль берега,выписывая все его изгибы и не отрываясь от приливно-отливиой трещины. Водывблизи берега почти не было. Ветер, хотя и несколько ослабевший, продолжался. Угряды торосов по-прежнему стояло озеро, растянувшееся на многие километры.

Съемку не прерывали. То и дело приходилось останавливаться, чтобы взять новыйазимут в том или ином изгибе берега. Худо ли, хорошо ли, мы все-таки проходилиодин километр за другим, все больше и больше продвигаясь к северу. В душе мыуже были благодарны ветру, принесшему нам вчера столько неприятностей. Похожебыло на то, что сейчас он работал на нас, сгоняя воду е прибрежного льда. Нонаша благодарность была преждевременной. На десятом километре мы достигли кутазалива. Берег здесь повернул на юго-запад, и на пятнадцатом километре небольшаяизлучина в глубине берега стала перед нами непроходимой преградой. Ветер нагналсюда массу воды; она шумела и бурлила, а по ее поверхности ходили волны. Иприливно-отливная трещина и береговой забой были под водой. Оставался толькоберег, но с него в вершину излучины с шумом несся такой поток, переход черезкоторый был немыслим. На сегодня нам путь был отрезан.

Попробовали пробиться берегом, покрытым неглубоким снегом. Но чем дальше мыуглублялись, тем больше становилось преград. Поток разделился на два рукава. Вкаждый из них впадали десятки ручьев. Все притоки, овражки и ручьи за зиму былизабиты глубокими снежными заносами. Сейчас снег превратился в жидкую кашицу.Вода еще не везде пробила себе русло, но, как правило, пропитала снег до дна.Собаки здесь не могли ни идти, ни плыть. Сани погружались в снежное месиво, имы еле вытаскивали их. Работая по пояс в ледяной жиже, мы настойчиво искалипроходимого пути. Но проклятым овражкам и ручьям не было конца. Местами мы нетолько не решались загнать в них собак, но и сами опасались забрести туда,чтобы не погрузиться с головой. Собаки выбивались из сил, мерзли и беспрерывнодрожали. Они не отказывались работать, а просто не могли. Но и это еще не все.Тяжелые тучи заволокли небо. Скоро все покрыл такой густой туман, что мы виделитолько размытые силуэты соседней упряжки.

Дальше идти было безрассудно. По своему следу вернулись к морю.

Остается одно — ждать, пока не промоет прибрежный лед и не сбежит вода. Ждать,чего бы это ни стоило. Мучая собак и самих себя, мы все равно ничего недостигнем. Попробуем взять терпением и выдержкой.

Сейчас сидим в палатке. Стянули с себя мокрую одежду. Сушить ее не на чем —экономим керосин. Дождь сменяется снегом. Отжатое белье сушим на себе, сидя вспальных мешках. Согреваемся крепким кофе.

Собаки лежат точно мертвые. Их можно переносить с места на место, и они даже нешевелятся. Удивительно, как только они выдерживают такой путь.

Мы купаемся в ледяной воде всего лишь 4—5 часов в день и то коченеем, а они —беспрерывно. Их лапы разбиты и кровоточат. Они неохотно берут пищу, хотя порциипришлось сократить.

 

 

2 июля 1931 г.

 

До сего времени мы мокли снизу. Теперь поливает сверху. Начавшийся вчера дождьлил всю ночь и сегодня продолжается весь день. Крупные капли барабанят допалатке.

Иногда шум затихает. Дождь переходит в мелкий, моросящий сеногной, но вскоре,словно вновь собравшись с силами опять начинает лить густыми струями.

Одежда, как и вчера, лежит мокрой грудой в углу палатки. Собаки под проливнымдождем не издают ни звука. Укрыть их негде. В палатке даже людям тесновато, темболее что прислониться к полотнищу нельзя: сейчас же потечет вода. Мы сидим водном белье, высушенном на собственном теле. Почти не вылезаем из мешков.Теперь для нас это единственная возможность быть сухими.

 

 

3 июля 1931 г.

 

Все так же: с утра дождь, потом туман и снег и снова туман. Слабый ветер сюго-запада. Лед частью подняло, частью освободило из-под отступающей воды.Можно было бы идти, но в конце следующего перехода нам необходимо закрепитьсъемку на пройденном участке астрономическим пунктом. Для этого надо видетьсолнце, то есть снова сидеть и ждать. А так как сидеть всюду одинаково, торешили не двигаться с места.

 

 

4 июля 1931 г.

 

Все так же, все то же. Целый день небо окутано тучами. Крупными хлопьями падаетснег, а в короткие перерывы густой мокрый туман скрывает весь мир. Температуравоздуха в полдень +0,2°. Падающий снег не тает. К вечеру полная картина позднейосени — все бело. Барометр упал и по всем признакам не собирается подниматься.

После полудня я, натянув на себя мокрую одежду, пошел на разведку. Теплиласьтайная надежда увидеть медведя. Прошел километров пять от лагеря — никакихпризнаков зверя. В такую погоду даже тюлени предпочитают не вылезать из моря.

Вода ушла под лед. В заливе, где два дня назад было бурное озеро, теперь почтиголый лед.

Густой туман заставил меня повернуть обратно в лагерь. На берегу нашелнесколько мелких обломков плавника. Некоторые из них еще свежие и могутпослужить дровами. По-видимому, льды вскрываются здесь довольно часто. Всюдувидны выброшенные на берег водоросли и раковины моллюсков — следы прибоя иосенних штормов.

 

 

5 июля 1931 г.

 

То же, что и вчера. Беспрерывно снег и туман. Кругом все бело. После полуднябарометр пошел на повышение, но перелома в погоде пока нет.

Если завтра не будет надежд на ее улучшение, придется астрономическиенаблюдения оставить до лучших времен. Запасы собачьего корма позволяют нампотерять только один лишний день.

Во всяком случае завтра двинемся в путь и остановимся на сутки для определенияастрономического пункта, только если появится солнце.

Наступило время думать о возвращении на базу во что бы то ни стало. Пойдем сосъемкой, а астрономически закрепим ее в будущем».

 

Соблазн

 

 

6 июля 1931 г.

 

Нет, удача все же с нами! И мы сумели ею воспользоваться. Наше положениеизменилось к лучшему.

Еще вчера, боясь потерять собак, мы обсуждали возможности некоторого сокращенияобъема наших работ и совсем было решили не ждать солнца, оставить на будущееопределение астрономических пунктов и по возможности быстрым маршем идти наглавную базу экспедиции. До нее не менее 150 километров, а дорога такая, чтотеперь переход в 10 километров мы считаем уже достижением. Собачьего кормаосталось только на пять суток. Последние дни мы их кормили через день. Бедняги,чтобы чем-нибудь наполнить желудки, начали есть глину.

В общем перспективы всего лишь 12 часов тому назад были совсем нерадостными:большой путь впереди, отчаянно трудная дорога, изнуренные собаки, пятидневныйзапас корма для них и необходимость сокращения наших работ. Наше выступление излагеря не ознаменовалось ничем, кроме гложущего чувства тревоги за собак иработу.

За 12 часов мы продвинулись только на 8,5 километра. И этого оказалосьдостаточно, чтобы неузнаваемо изменить наше положение. На 8-м километре пути,осматривая в бинокль дорогу, я заметил недалеко от берега медведя. Он уходил вморе. Через 10 минут мы вышли на его след. Собаки, почуяв зверя, насторожились.До медведя было километра полтора ровного, местами залитого водой льда. Дальшешел торошенный лед, к границе которого приближался медведь. Но собаки былиизмучены, а близкое соседство торошенных льдов не давало уверенности, чтодобыча не уйдет. При погоне можно было еще больше изнурить собак и, не догнавзверя, оказаться в еще худшем положении. Что делать? Рисковать!

На разгрузку саней и переупряжку собак потребовалось только несколько минут. Навосьми наиболее сильных собаках я пустился в погоню. Наш медвежатник Тяглыймчался впереди по следу зверя. За ним неслась упряжка. Сани то и дело заливаловодой. Скоро на мне уже не было ни одной сухой нитки..

Медведь заметил собаку, бросился ей навстречу, но тут же, поняв опасность,повернул назад и быстро скрылся в торошенных льдах. Тяглый догнал его там,однако, опасаясь в тесноте попасть в лапы зверя, только бежал за ним и лаял,сохраняя приличную дистанцию.

Зверь, не обращая внимания на собаку, продолжал забираться в глубь торошенныхльдов. Я спустил еще одного пса, выбросил из упряжки уставшую собаку и осталсяна шестерке. Положение ухудшилось. Две собаки также не могли держать зверя. Амоя ослабленная упряжка по уши барахталась в снежной каше.

Торосы становились все гуще. С отчаянием я увидел, что расстояние между мной имедведем увеличивается. Зверь уходил!

Надо было прибегнуть к последнему средству. Я сосчитал имевшиеся патроны.Только 14. Ничего — должно хватить! Один выстрел за другим я начал выпускать ввоздух. После каждого выстрела собаки словно набирали сил и вновь неслись черезторосы и озера воды. Теперь расстояние между мной и медведем быстросокращалось. Услышав выстрелы, осмелели и медвежатники, преследовавшие зверя.Он начал останавливаться и отгонять наседавших псов. Я уже слышал его грозноерычание. Он был совсем близко, но стрелять я не решался. Оставалось только двапатрона. Надо было бить наверняка. Наконец, зверь, утомленный не менее собак,залез в озеро между двумя грядами торосов. Озеро было небольшое, но глубокое.Медведь плавал по нему. Я подъехал на 18—20 метров.

Последующие полчаса картина выглядела совсем мирной. Собаки обессиленно лежалиу воды. Высунув языки и тяжело дыша, они блестящими глазами следили за зверем.Медведь крутился посредине озерка. Я с карабином в руках сидел на соседнейльдине и курил трубку. Бить зверя на воде не входило в мои расчеты. Я бы не могдобраться до его туши. А он не желал покидать убежища. Я кричал, махал руками,но медведь в ответ только фыркал, показывал клыки и время от времени угрожающерявкал. Я принялся откалывать ножом небольшие льдинки и бросать их в медведя,стараясь попасть в наиболее чувствительное место — черный пятачок носа. Зверькрутил головой, увертывался. Наконец, после моего меткого удара он рассвирепели, выскочив на лед, бросился в мою сторону, но сейчас же упал с пробитойголовой.

Однако и теперь я еще не знал, радоваться ли добыче. Осмотревшись, убедился,что от ровных прибрежных льдов меня отделяют километра два с половиной торосов.Одно дело — ехать здесь на пустых санях, преследуя в охотничьем азарте медведя,другое дело — двигаться по торосам, погрузив на сани тушу убитого зверя.

Медведь оказался очень крупным и жирным. В живом виде он, должно быть, весил400—450 килограммов. Сняв шкуру и с душевной болью бросив ее, я уменьшил веспочти на сотню килограммов. Столько же убавили внутренности, 'толстый слойжира, срезанный с туши, голова и лапы. Погрузив остальное на сани, я пустился вобратный путь. Много труда потратил, пока добрался до земли.

Мы вышли на берег, нашли сухое место, разбили лагерь и решили дожидаться солнцадля астрономических наблюдений.

Скоро удача вновь посетила нас. По моему следу, привлеченный следами крови,стекавшей с саней, пришел второй матерый медведь. Он тщательно обнюхивал след исовсем не смотрел на берег. Уставшие и сытые собаки не почуяли зверя. Мыподождали, пока он подошел вплотную к берегу, и первая пуля Урванцева удвоиланаши запасы мяса.

Теперь мы сильны и можем не беспокоиться ни за нашу работу, ни за собак. Еслисолнце заставит ждать себя даже неделю, все равно мы отсюда не уйдем.

 

 

7 июля 1931 г.

 

День изобилия и отдыха. Собаки прямо-таки ходят по мясу. Время от временикакая-нибудь соблазнится куском повкуснее, погрызет его и снова укладываетсяспать на сухую землю. Давно они так не блаженствовали. Не постимся и мы.Освобожденная сковородка немедленно вновь заполняется медвежатиной ивозвращается на примус.

На глинистых местах берега много отпечатков медвежьих лап. Они посещают этиместа частенько. По-видимому, здесь у них «большая дорога» в период весеннеймиграции.

Весь день пасмурно. Часто летят крупные хлопья снега. Солнца не видно. Ну ипусть — рано или поздно, а мы его поймаем. Теперь праздник на нашей улице.

 

 

8 июля 1931 г.

 

Удалось сделать только полуденные наблюдения. Остальное время дня былопасмурным. На небе — тяжелые черные тучи. Идет снег. Слабый ветер в течение дняменял румбы почти каждые полчаса. К вечеру он остановился на восточномнаправлении и засвежел. Температура воздуха понизилась. Лед в прежнемсостоянии.

Трудно поверить, что сейчас июль. Где-то пышно распустилась зелень и палитсолнце, а мы в течение всего дня не снимали меховых рубашек. Только птицынапоминают о том, что и у нас сейчас лето. Около шкуры медведя и мяса стоитбеспрерывно галдеж и завязываются драки. Здесь пируют белые полярные чайки,поморники и несколько бургомистров. Мы их не трогаем. Знаем — шкуру все равнобросим, а мяса нам хватит.

Кроме чаек и поморников, нас часто навещают кулички. Несколько раз небольшимистаями появлялись гуси, которых мы не видели уже больше недели.

Наши предположения о том, что мы попали на «большую дорогу» медведей,подтверждаются. Сегодня после полудня в километре от лагеря опять появилсямедведь. Он шел спокойно. Обследовал каждую трещину, каждую льдину. Подойдя клагерю на верный выстрел, зверь почуял опасность, насторожился, вытянул длиннуюшею, втянул носом воздух и, круто повернув назад, скоро скрылся в торошенныхльдах. После этого появилась медведица с годовалым медвежонком.

Они больше двух часов провели на виду лагеря и приблизились метров на 300—350.Время от времени мамаша проверяла тюленьи лунки. Тогда медвежонок медленно брелпозади. Как только он видел, что мать переставала заниматься делом, догонял ее,кувыркался на ходу через голову и ласкался. Все их движения и позы говорили оспокойствии за свою судьбу. Мы без всякого труда могли бы убить зверей, но мясау нас хватало, и незачем было губить животных.

 

 

9 июля 1931 г.

 

Погода улучшается. Иногда появляется солнце. Провели несколько наблюдений.Завтра, надо думать, закончим определение пункта и двинемся дальше.

Какая-то будет дорога? Хочется надеяться, что будет легче той, которуюминовали. По правде сказать, эта надежда ничем не обоснована. Хотя вода и нашласебе выходы в море и освобождает поверхность льдов, но ее еще много.

Собаки заметно отдохнули и сегодня даже устроили потасовку, от которой неудержались и хромые. Но все они еще далеко не в форме: лапы разбиты икровоточат, нужен довольно длительный отдых, чтобы раны затянулись. А впереди,если воды и будет меньше, поверхность льда, несомненно, хуже, чем была.

Днем переменный ветер. Температура, как и вчера.

Убили гуся. В меню разнообразие. Видели глупышей. Эта птица обычно держится уоткрытого моря. Возможно, что где-нибудь поблизости началось вскрытие льдов.

 

 

10 июля 1931 г.

 

Прекрасный солнечный день. Все наблюдения закончены. Завтра в путь. Мы такобжились, так сроднились с местом, что не очень-то хочется покидать его, темболее что мысли о дороге совсем не радуют. Она, безусловно, будет еще тяжелее.Опять — вода, купанья, мучения собак и все прочее, вплоть до возможной нехваткисобачьего корма, продовольствия и керосина.

В связи с этим сама собой пришла мысль — не остаться ли нам на все лето в этомисключительно благоприятном для промысла уголке. У меня кет никаких опасений занашу жизнь при летовке в здешних местах. Зверя здесь достаточно, а добыть егомы сумеем. На санях лежат 280 штук патронов. При умелом использовании такогозапаса вполне достаточно, чтобы не испытывать нужды в мясе. Хуже обстоит дело стопливом, но и тут можно найти выход. Жировая лампа может с успехом заменитьпримус. Летовка здесь заманчива еще и тем, что мы смогли бы по окончаниираспутицы совершать экскурсии в глубь Земли, чего не сможем делать с нашейбазы. Психологически к такой перспективе мы тоже готовы, так как еще до выходав поход предвидели возможность быть отрезанными от своей базы.

Сегодня к лагерю опять подходил крупный зверь. По всем признакам мыдействительно на «медвежьем тракте». Уходя отсюда, мы сойдем с этого тракта. Адальше, в случае вынужденной летовки не в таком благоприятном месте, рискуемпопасть в более тяжелое положение.

Но есть и другие доводы. Наша задержка сорвет подготовку экспедиции к следующейзимовке. А самое главное — Ходов, конечно, сообщит на Большую Землю о нашем«исчезновении», и это вызовет ненужную тревогу за нашу судьбу. Неминуемо будутприняты меры найти нас. В то время как мы, вероятно, без особых лишений будемлетовать здесь, какой-нибудь ледокол отправится к Северной Земле, а нашилетчики, рискуя жизнью, примутся обследовать Землю. Что на первый взглядкажется разумным и целесообразным с точки зрения нашей личной судьбы, можетоказаться ненужным в большом деле.

Поэтому, как ни привлекательна была мысль об остановке здесь на лето, мы решилиидти и во что бы то ни стало достигнуть своей, базы. Завтра в дорогу!

 

На размытом льду

 

 

11 июля 1931 г.

 

Вместе со своими четвероногими друзьями мы пять суток находились на сухойземле. Собаки вдоволь ели свежую медвежатину, отдохнули и окрепли. Сегодня,хотя раны на их лапах и не зажили, они дружно взялись за работу. Мы быстропрошли 12 километров по льду вдоль низкого, как и всюду на западе, берега иприблизились вплотную к крутому склону ледникового щита, спускающемуся прямо вморе.

Ни одного клочка обнаженной земли здесь не было. Склон ледника при дружномтаянии снега, по-видимому, дал сразу так много воды, что она несколько днейтому назад заливала все видимое пространство льдов. Об этом говорила ихповерхность, совершенно обнаженная из-под снежного покрова. Потом вода нашластоки и ушла под льды. На поверхности их остались необычные следы. Они былиочень своеобразны, но для нас крайне нежелательны. По-видимому, вода нашластоки в море в дни с заметно пониженной температурой, когда поверхность водыбыла покрыта прозрачной ледяной коркой толщиной до 8 миллиметров. Сейчас водасохранилась только на дне многочисленных углублений, а корка, покрывавшая почтивсе видимое пространство, висела в воздухе, опираясь на мелкие бугорки и всякиенеровности на поверхности льдов. Она, конечно, не выдерживала упряжек. Кактолько мы вышли на этот участок, так и услышали «музыку». Ледяная коркаподломилась и зазвенела, как тонкое стекло. Собаки шарахнулись в сторону. Но итам раздался тот же звук. Собаки остановились и вопросительно посмотрели нанас. Для них это было новостью, как и для нас. Мы прошли вперед, осмотрелидорогу ближе к леднику, отошли в глубь морских льдов, но всюду было одно и тоже.

«Музыкальная» корка местами висела на высоте лишь нескольких сантиметров,местами же пространство, отделявшее ее от поверхности льдов или неглубокихозерков воды, достигало 15—20, а иногда и 25—30 сантиметров. Впереди был виденобнаженный из-под ледника мыс. Надо было пробиваться на него. Другого выхода непредставлялось. Никаких надежд на то, что корка исчезнет за ближайшие день-два,не было. И мы погнали упряжки. Километр за километром, час за часом шли мы подзвон рассыпавшейся корки. При каждом шаге дорога звенела словно ксилофон. Звукльдинок менялся в зависимости от высоты падения, от их толщины и размеров и,наконец, от того, куда они падали —на лед или в воду. Корка была плотная, акромки обломков остры, точно бритва. Еще не зажившие лапы собак скоро началисильно кровоточить. Для нас это было тяжелее всего.

К концу перехода корка стала тоньше. Местами стояли открытые лужи и озеркиводы. Мы все чаще продвигались по перемычкам морского льда между озерками.Собаки сами старались обойти воду по узким гребням обнаженного льда. Но водыстановилось все больше. Она была всюду одинакового мутно-желтого цвета. Этоввело нас в заблуждение, которое могло обойтись нам очень дорого. Мы еще ниразу не попадали в такое трудное положение, как здесь. Оказывается, преснаявода настолько разъела морской лед, что местами превратила его в тонкоекружево. Мы прошли довольно далеко по этому кружеву. Только попав на узкийперешеек между двумя широкими промоинами, я заметил опасность и крикомостановил караван. Осмотревшись, мы ужаснулись. Кругом сплошь зияли отдушины.Узкие перемычки льда были так тонки, что вибрировали под ногами. Былосовершенно непонятно, как мы до сих пор не провалились. Развернуться было уженевозможно. Пятясь назад, волоча сани и собак, мы с большими предосторожностямии напряжением выбрались на безопасное место.

Выйти на мыс оказалось тоже сложным делом. Несколько больших речек, собирающихводу с ледникового щита, успели образовать здесь широкую прибрежную полынью. Награнице ее мы с трудом нашли небольшую перемычку между двумя промоинами,вылезли по ней на берег и облегченно вздохнули.

Трудный и необычный день остался позади. На 26 километров мы приблизились кнашей базе.

Вокруг нашей палатки много цветущего мака. Видны незабудки и камнеломки. Многомхов. Среди них пробиваются мятлики, и кое-где видны тонкие нежные побегиполярной ивы. На илистых берегах двух лагун очень много старых гусиных следов.Сейчас самих птиц здесь не видно. Очевидно, они собираются сюда на линьку.

 

 

12 июля 1931 г.

 

Тронулись в дорогу около полудня. Там, где накануне по узкой перемычкевыбрались на берег, сегодня путь уже не существовал. Насилу перебрались наморской лед. Через два часа, обогнув мыс, увидели знакомые места.

На севере синели возвышенности мыса Серпа и Молота, а к северо-западу виднеласьузкая-узкая полоска земли. Это был полуостров Парижской Коммуны. К западу отнего, почти неуловимой линией, намечались острова Седова. В конце их находиласьбаза экспедиции — там лежал конец нашего трудного путешествия.

Повеяло чем-то родным, теплым и близким. Там нам был обеспечен покой и отдых.Измучились мы сильно, обросли и оборвались, похожи на бездомных бродяг иликаких-то пещерных жителей. Еще больше измучены и требуют отдыха наши собаки.Однако мы далеки от сознания победы и радости оконченного дела. Дорога поистинестрашна. Сколько времени мы будем добираться до синеющей вдали линии,неизвестно. Самый тяжелый вариант нашего путешествия — возможность бытьотрезанными вскрывающимися льдами от базы — все еще не исключен. Поэтому иуспокаиваться еще рано. Необходимо собрать все силы, упорно шаг за шагомпробиваться вперед и стойко переносить трудности. А их еще немало.

Сегодня прошли 16 километров. Двигались уже по льду залива Сталина. Вблизиберега лед не вскрывался, по-видимому, много лет. Он когда-то был торошенным. Сгодами все вершины торосов стаяли, и вместо них остались лишь высокиеокругленные бугры. Среди них вода разъела глубокие ямы.

Ежеминутно собаки и сани погружались в воду и тут же должны были подниматься наочередной бугор. Ледник снова захватил берег. Помня вчерашний кружевной лед, мыстарались держаться от него на почтительном расстоянии. Начали попадатьсяперпендикулярные берегу трещины, настолько широкие, что представляли трудностидля переправы. Резкий холодный ветер с юго-запада дополнял все испытания пути.Собаки теряли силы. На 10-м километре отказался идти Архисилай. Бедняга бежал влямке до последних сил. Наконец, лег прямо в воду и не мог встать. Большего отнего требовать нечего. Положил на сани. Еще через два километра рядом с нимположил Юлая. Я остался без передовика. Роль передовика стал выполнять сам,забегая то справа, то слева от упряжки и направляя собак на нужный путь. Передконцом перехода свалился в одно из бесчисленных озер. Вода дьявольски холодна.Поистине нужно иметь собачье терпение, чтобы переносить ее ежедневно.

Наконец мы опять добрались до конца ледникового щита.

Край его отвернул в глубь Земли. Рядом лежал берег, усыпанный цветами полярногомака. Мы попытались выбраться на этот цветущий берег, показавшийся нам раем. Норай, как и полагается, оказался недоступным. Широкая трещина и берег позади неепреградили нам путь. В рай можно было попасть только в лодке, но перевоза здесьне было. И собаки и сами мы были настолько измучены, что искать где-нибудьпереправы не было сил.

Лагерь разбили на остатках снегового забоя, у подножия ледника, между двумяширокими трещинами. Другого сухого места не нашлось. Будем надеяться, что заночь трещины не разойдутся.

Сейчас я сижу в спальном мешке и все еще стучу зубами после холодного купания.Сварили крепчайший кофе, всыпав в чайник последние запасы его.

 

 

13 июля 1931 г.

 

Тот же юго-восточный ветер, только значительно усилившийся. В полденьтемпература воздуха в тени +1,2°. При свежем ветре в не успевшей просохнутьодежде такую температуру воспринимаешь как холод.

Время от времени налетает туман. Такими же перемежающимися зарядами идет дождь.

Весь день провели за осмотром местности и выяснением своего положения.

Оставив собак, мы пешком пошли на разведку.

Ледник здесь образует отвесную стену от 15 до 20 метров высотой. Весь уступстены зимой был занесен огромным снежным забоем. Сейчас забой оторвался отледниковой стены и несколько осел. Глубокие трещины внизу заполнены водой. Насчастье, все они выклиниваются, заходят друг за друга и образуют сеть узкихснежных перемычек, местами не превышающих 15 сантиметров в ширину. Лавируямежду трещинами и пользуясь снежными перемычками, мы кое-как выбрались наповерхность купола.

Перед нами открылась безрадостная картина. Вся прибрежная часть льдов быласплошь покрыта водой. Далее, вплоть до синеющей вдали полоски полуостроваПарижской Коммуны, лежал лед, на 60—70 процентов покрытый водой. Очевидно, ледбыл сильно разъеден.

В поле зрения бинокля то и дело попадали появляющиеся и исчезающие тюленьиголовы. Тюлени могли высовываться только из промоин и полыней. Было ясно, что вэтом направлении нам не пройти. Путь необходимо было искать в другом месте. Ногде?

Вдоль берега идти было невозможно. Здесь километров на пять к северу тянулсяширокий заберег. Чтобы миновать его, надо было это расстояние пройти по земле?Другого пути не было. Но удастся ли пройти по земле? На протяжении этих 5километров шумели три речки, вливавшиеся в береговую полынью.

Решили переправиться через устье этих речек, а потом снова выбраться на лед.

 

 

15 июля 1931 г.

 

Только что разбили новый лагерь. Прошли 21 километр, а продвинулись впередтолько на 5 с половиной.

Вчера с утра начали подъем на ледниковый щит. Несколько часов потратили напереправу через трещины в снежном забое. Через некоторые из них удалосьпостроить снежные мосты, другие пришлось по-прежнему переходить повыклинивающимся перемычкам. Пройти через трещины на собаках было невозможно.Поэтому сначала частями переносили на себе весь груз, потом сани. Каждый брал ссобой прочный шест, на котором в случае провала можно было бы висеть, покаподоспеет другой. Паутину трещин с грузом на спине проходили поочередно.Продвигаясь таким способом, через четыре часа мы преодолели около ста метров ивыбрались на ледниковый щит. Проскочили по нему немного более километра и поотлогому склону скатились на голую землю.

Наши сани достаточно тяжелы. Мы знали, что измученные собаки не потянут их поголой земле. Решили перетаскивать сани по очереди, объединив всех собак в однуупряжку. Пока Урванцев обследовал перекат первой речки, я переделал лямки изапряг в первые сани пятнадцать собак. Остальных, наиболее пострадавших,оставил свободными. Для себя у меня была приготовлена особая лямка. Впрягсясбоку саней, и мы начали испытывать новый способ передвижения.

Земля уже подсохла. Сани со стальными подполозками по глине передвигались струдом и застревали на каждом валуне, словно остановленные автоматическимтормозом. Облегчали путь попадавшиеся небольшие лужайки, поросшие мхом итравой. В конце концов этот тяжелый путь оказался все же не тяжелее движения польду. С несколькими передышками нам удалось благополучно переправиться черезпервые две речки и дотянуть до третьей первые сани, а потом и остальные.

Перекаты первых двух речек были не глубоки. Ни собаки, ни сани не всплыли.Последняя речка оказалась значительно глубже. Здесь собаки должны были всплытьобязательно, и если бы нам не удалось удержаться, быстрое течение неминуемоснесло бы нас на глубину, а затем и в полынью.

Сначала разгрузили сани и все вещи перенесли на себе. Трудно было бороться стечением. Речку переходили по очереди, связавшись бечевой. Один входил в поток,другой оставался на берегу, чтобы каждое мгновение иметь возможность помочьтоварищу, если того собьет течением.

Самый напряженный момент наступил при переправе собак и саней. Первую упряжкупереправили удачно. Вторая попала на несколько шагов ниже по течению на болееглубокое место. Сильная струя воды подхватила собак. Вожжа в моих рукахзазвенела как струна. Вода дошла до пояса. Еще момент, и я бы тоже был сбитпотоком. Но тут помог Урванцев, шедший впереди с бечевой, прикрепленной на этотраз к упряжке. Услышав мой крик «держи», он, не раздумывая и не оглядываясь,шлепнулся на четвереньки прямо в воду, вцепился в большой валун и напряг всесилы. Я почувствовал, как ослабела вожжа, но зато теперь струной звенелабечева. На миг показалось, что мы теряем упряжку. Но Урванцев удержал. Собак ссанями, словно на поводке, прибило течением к отмели.

Переправа закончилась.

Разбили лагерь. Довольные удачным переходом, не обращаем внимания на то, чтосами мокры по уши. Признаться, мы ожидали здесь больших затруднений. Да,кстати, и вода в речке теплее, чем на льду. Разгоряченные работой, мы нечувствовали даже ветра. Сейчас он дует с юго-востока и усилился до 15 метров всекунду. Наша палатка крепко натянута, а мы голые, полусидя в спальных мешках,устроились за чаем.

Теперь наши горячие супы остались только в воспоминании. У нас всего лишь банкапеммикана, немного масла, шоколад и мешочек риса. Эти запасы мы сможемрастянуть на четыре-пять дней. Керосина только около двух литров. Вообще близокконец всему. Ну, что же! Ведь так же близок и конец нашего пути.

 

Конец тяжелого пути

 

 

17 июля 1931 г.

 

В дальнейший путь тронулись около полуночи с 15-го на 16-е. Первые двакилометра шли вдоль заберега по сохранившемуся береговому снежному забою.Дальше на пути распростерлась новая прибрежная полынья. Вода плескалась о самыйберег. И лишь на небольших отрезках его сохранился лед. Надо было вновь начатьсанное путешествие по голой земле. Это нам совсем не нравилось. Кроме того, нехотелось забираться в глубь залива Сталина. Открытой воды, полыней и промоинтам, безусловно, было больше.

На наше счастье, ветер, давно уже перешедший к северо-востоку и все времяусиливавшийся, согнал большую часть воды с морских льдов по пути нашегоследования. Лед, сколько можно было видеть под приподнявшимся слоем тумана,казался почти оголенным. Решили воспользоваться благоприятной обстановкой и попрямой выйти на юго-восточную оконечность полуострова Парижской Коммуны.

Однако, чтобы осуществить это решение, надо было сначала попасть на морскойлед. Широкий заберег, вдоль которого мы шли до этого, теперь превратился вприбрежную полынью до 300 метров шириной. Перемычки нигде не было видно.Положение казалось безвыходным. Но это толкнуло нас на изобретательство. Решилисоорудить паром и переправиться вплавь. Материалом для парома должен былпослужить лед. Около двух часов работали топором. Наконец, острый выступльдины, толщиной около метра и площадью около 9 квадратных метров, отделился отузкой полосы припая. Эта льдина стала нашим паромом. На ней, приспособив вместовесел лыжи, мы одну за другой переправили через полынью свои упряжки.

Лед оказался действительно вполне пригодным для пути. Вода на нем держаласьтолько в углублениях сравнительно небольшими озерками. Большинство из них намудавалось обходить, но некоторые простирались на большом пространстве, и мыбыли вынуждены резать их поперек. Собаки и сани, как правило, всплывали, носами мы ни разу не погружались выше пояса. Сквозные промоины попадались ещереже. Их легко можно было определить по цвету воды и обойти. Короче говоря, мыимели привычную дорогу, продвигались «нормально» и надеялись добраться донамеченной точки без особых приключений.

Но наша надежда и на этот раз не оправдалась. Вскоре после нашей переправы налед туман рассеялся и сменился... проливным дождем, да еще с громом и молнией.Это явление мы наблюдали на Северной Земле впервые, так как грозы в высокихширотах Арктики необычайно редки. Мы с большим удовольствием согласились бысмотреть на это эффектное зрелище дома, на своей базе, но не в пути, тем болеечто гроза разразилась с такой силой, которой могли бы позавидовать самитропики.

Как только рассеялся туман, мы увидели на севере огромную тучу. Ветер к этомувремени стих. Туча приближалась в полной тишине, медленно, но неумолимо. Лишьвремя от времени ее сверху донизу разрезала молния. После этого, точно медвежьерычание из снежной берлоги, доносились далекие раскаты грома.

Угроза ливня нас не пугала. Мы привыкли к воде. Скоро месяц, как мы изо дня вдень бредем по ней иногда по щиколотку, чаще по колено и нередко по пояс. Сутра она обжигает и кажется невыносимо холодной. Сразу начинают мучительноломить ноги. Невольно ожидаешь судорог. Хочется выпрыгнуть из воды, избавитьсяот нее. Но если бы мы умели делать даже семимильные прыжки, то все равно неминовали бы воды. По-видимому, ею покрыты сейчас все льды Арктики. Ледянаявода, наполнив сапоги и ожегши ноги, постепенно теплеет, а сами ногиразогреваются от ходьбы, боли в них постепенно исчезают, и через полтора-двачаса водного похода мы забываем о болях. После этого вода беспокоит толькотогда, когда попадаем в нее выше келен или погружаемся по пояс, и оназахватывает новые части тела.

Зато как становится приятно, когда, разбив лагерь и раздевшись догола, мывлезаем в меховые мешки. Несмотря на все трудности пути, нам удалось сохранитьмешки сухими. В туман, дождь и снег мы не раз, выжав белье, сушили его на себе,в спальных мешках, но в солнечные дни успевали высушить и мешки. Поэтому влюбую погоду мы отдыхали в палатке хорошо и на другой день всегда чувствовалисебя достаточно сильными и бодрыми, чтобы снова лезть в ледяную воду.

На этот раз, перед приближающейся грозой, мы уже несколько часов выполнялиобычную работу, давно были мокры с ног до головы и не могли вымокнуть ещебольше. Туча могла принести нам только теплый душ. Главное было не в этом, а втом, что поверхность льдов позволяла идти вперед. И мы спокойно продолжалипуть.

Гроза приближалась. Туча заняла половину неба и скрыла солнце. Наступилинеобычные сумерки, от которых при полуночном солнце мы давно уже отвыкли.Вспышки молнии стали ярче. Грохот разрядов усилился. Тишина между раскатамигрома стала ощутимее.

Первые, очень крупные капли шлепнулись в воду, точно вспугнутые лягушки. Потомони забарабанили часто-часто, но ненадолго. После этого минут пятнадцать неупало ни одной капли.

А туча наседала и от тишины казалась еще грознее.

Вдруг потянул ветерок... прекратился... снова зарябил воду, быстро усилился ичерез пять минут превратился в бешеный шквал. Одновременно хлынул ливень.Беспрерывные струи воды! Ветер с ревом относил их в сторону.

Сплошной поток хлестал по косой линии, как будто скатываясь с крутого горногосклона. Молнии вспыхивали почти беспрерывно. Треск, грохот, шум ливня, войветра — все слилось воедино.

Туча повисла над самыми нашими головами. На протяжении 20 километров ливеньхлестал беспрерывно. Впечатление было такое, словно мы продирались сквозьдвадцатикилометровый водопад. На льду озера воды соединились в сплошное море.Собаки и сани стали всплывать чаще и чаще. Теперь мы уже не могли быостановиться, если бы и захотели. На десятки километров вокруг не было ниодного клочка льда, свободного от воды и годного для лагеря. Да мы и несобирались останавливаться. Собаки продолжали тянуть и, пожалуй, лучше, чем вдругих условиях. При сильных разрядах молнии животные, поджав хвосты и прижавуши, шарахались в сторону, а потом устремлялись вперед, словно под нимираскалывался лед. Молния и следовавший тут же оглушительный треск действовалина них лучше всяких понуканий.

Выбирать дорогу было бесполезно. Вся она теперь была одинаковой. Оставалосьтолько держать напуганных животных на прямой линии да время от временипеленговать видимые точки берега.

Наконец, ливень прекратился. Гроза медленно уходила на юго-восток. Выглянувшеесолнце залило лучами наш маленький «водоплавающий» караван. На 27-м километремы вышли на полуостров Парижской Коммуны. Беспокоивший нас залив осталсяпозади. Ближайшая цель была достигнута.

Наш лагерь разбит на низком глинистом берегу. Здесь тоже достаточно воды. Отнее защитил нас только брезент, разостланный внутри палатки.

Таким был вчерашний день. Сегодня нет ни грозы, ни ливня. Зато целый день стоитнепроглядный туман, дует холодный северо-восточный ветер и время от временивалит густой снег. Видимость только изредка достигает 200—300 метров, а большуючасть дня не превышает 30—40 метров. Нам надо сомкнуть свой маршрут с конечнойточкой прошлогодней съемки. Она где-то совсем недалеко. Но при такой видимостини о какой съемке нечего и мечтать. Сидим в палатке и ждем погоды.

Собаки мокрыми клубками лежат в слякоти и не поднимаются. Вода и сырость недают им отдыха даже на стоянке. А изнурены они до последней степени. И восновном не от работы. Тянуть сани не так уж .тяжело — груз давно поубавился.Собаки теряют силы от потери крови. Поверхность льдов, по которой мы идем,теперь сплошь усеяна острыми кристаллами и напоминает не то бесконечную пилу,не то терку. До сего времени мы давали собакам полкилограмма пеммикана в сутки.Этого количества пищи вполне достаточно в обычных условиях при умеренных зимнихморозах; но теперь такого рациона вряд ли хватает только на восстановлениепотерянной крови. В этом основная причина изнурения животных. Приходитсяудивляться, что они еще могут работать. Самому больно понукать их, особеннозагонять Е воду, да еще при ветре и такой температуре, как сегодня. Поэтому мыне очень ропщем на туман, приковавший нас к этому месту, хотя нам и следуетторопиться. Завтра мы скормим собакам последний пеммикан, а до дома еще более50 километров. Но лучше, в случае необходимости, убить двух-трех собак на кормостальным, чем потерять большую часть упряжек.

 

 

18 июля 1931 г.

 

Ночью туман рассеялся. Немедленно натянули на себя по-прежнему мокрую одежду ипустились в путь.

Через 15 километров, пройденных вдоль западного берега полуострова, нашли знакв конечной точке прошлогодней съемки и сомкнули маршрут. Теперь вся центральнаячасть Северной Земли ляжет на карту. Мы уверены, что ляжет она с достаточнойточностью. Это дает нам полное удовлетворение, оправдывает испытанныетрудности.

Наша работа окончена. Теперь остается добраться до дома и по возможностисохранить собак. Надо пройти еще километров 40—45. Осилить их будет нелегко, ноутешает мысль, что они будут последними.

После трехчасовой передышки двинулись дальше. Сначала сделали попытку выйтипрямо на острова Седова, но на пути встретили полынью около километра шириной.С северной стороны островов виднелось много воды. Местами она была почтичерного цвета. Значит, и здесь лед был уже размыт. Решили идти прямо на западпо льду пролива Красной Армии.

Здесь лед внешне выглядел крепким, но буквально весь был залит водой. Всередине перехода собаки беспрерывно плыли на протяжении 5 километров. Санизалило, а сами мы брели в метровом слое воды. Дальше воды было меньше, но всёже на протяжении 15 километров мы не видели ни одного метра, свободного от нее.Чтобы дать передышку собакам, возможность хотя бы стряхнуть с себя воду иобогреться, останавливались, втаскивали всех животных на сани, а через полчасавынуждены были снова гнать их в воду. Две собаки не выдержали и свалилисьмертвыми в лямках. Другие, окончательно измученные, падали в воду и не хотелиподниматься. Одну за другой мы вынимали собак из лямок и клали на сани. К концуперехода на моих санях лежали три собаки и на санях Урванцева две. Только напятнадцатом километре мы нашли выступающую из воды старую торошенную льдину,площадью около 50 метров, и поставили на ней палатку. Некоторые собакиотказались от мяса своих погибших сородичей. Отдали им последние три банкипеммикана и банку своего. У нас осталось две горсти риса, с килограмм масла,несколько плиток шоколада и около двух килограммов пеммикана. В примусепол-литра керосина. До базы около 25 километров.

 

 

19 июля 1931 г.

 

Близок локоть, да не укусишь. Прошли сутки, а мы не приблизились к дому ни наметр. Накрывший вчера вечером непроглядный туман продержался беспрерывно весьсегодняшний день. Иногда начинал моросить дождь, но скоро прекращался исменялся густыми хлопьями снега. Барометр упал. Температура сильно понизилась.Вокруг нашего маленького ледяного островка вода покрылась льдом. Гнатьизнуренных собак с израненными лапами в такую воду мы не решались. Терять ихтак близко от дома было бы непростительно. Пусть лучше будут голодными. Да ибесполезно гнать. Пробиваться по воде, покрытой двухсантиметровым льдом, онивсе равно не смогут.

Собаки смотрят на нас ожидающими глазами. Но что мы можем дать? Пеммикан вчеракончился. Я подстрелил пролетавшую чайку, собрал остатки сливочного масла,нашего пеммикана и весь оставшийся шоколад, который мы так и не съели, и,поделив все на маленькие порции, отдал собакам. Чайку, масло и пеммикан онимоментально проглотили, а от шоколада большинство отказалось. Для самих насосталась одна кружка риса.

Сейчас, когда мы, несмотря ни на что, провели намеченную работу и находимся водном переходе от дома, над нами нависла самая большая опасность. Льдывскрываются. Вчера пересекли свежую трещину, местами в несколько метровшириной. На западе видно водяное небо. Несколько раз слышался треск льда. Оннапоминает далекие, сильно заглушённые артиллерийские залпы. Недостаточноопытный человек может и не понять, чем угрожают эти явления. Но вскрытие льдовеще не катастрофа. Идти по ним все же можно. Только бы не поднялся сильныйвосточный ветер. Он вынесет нас в открытое море.

 

 

20 июля 1931 г.

 

Все позади: и снежная каша, и ледяные ванны, и опасность быть унесенными вморе, и падающие мертвыми собаки... Все, все! Мы дома!

Ночью западный ветер стих. На смену пришел южный. Потеплело. Появились клочкиголубого неба. Молодой лед размяк. Воды на льду стало заметно меньше.По-видимому, ушла в новые трещины. Не мешкая, снялись с лагеря. Остров Среднийвиднелся километрах в пятнадцати. Первые же часы пути подтвердили нашивчерашние опасения за собак. Даже сегодня, при несравненно лучших условиях, иходну за другой пришлось класть на сани. Оставшиеся в упряжках дрожали,спотыкались, то и дело с жалобным визгом падали в воду. Приходилось частоостанавливаться, чтобы дать им отдохнуть.

Около полудня опять волнами пошел густой туман. Бредя в тумане, наткнулись насвежую трещину. Ее успело раздвинуть на полтора метра. Перебравшись через нее,скоро снова попали в бесконечные озера воды. После полудня в разрыве туманаопознали знакомый старый торос, прижатый к берегу Среднего острова. Через двачаса, переправившись еще через одну трещину, подошли к этой приметной точке ивыбрались на остров. Потом на себе перетащили сани на лед, лежавший уже с южнойстороны острова. Теперь до дома оставалось только пять километров.

Радость окончания тяжелого пути боролась с обострившейся тревогой за положениена базе экспедиции.

Туман, как нарочно, плотно укутывал остров Домашний. Как мы ни крутили бинокли,рассмотреть ничего не могли, и чем ближе подходили к дому, тем больше рослатревога и усиливалось волнение. Мы забыли об усталости, о тяжести пути, даже освоих измученных собаках. Пять из них лежали на санях, а остальные, понуривголовы и опустив хвосты, в полной безнадежности уныло брели по воде. Но скоро,даже в таком состоянии, они почувствовали наше волнение. Все, не исключая илежащих на санях, оживились, начали поднимать головы и всматриваться туда же,куда смотрели люди. Догадывались ли они, что близок конец их мучениям?

До дома оставалось уже меньше двух километров, а мы все еще не видели его. Этоначинало походить на пытку. И вдруг на берегу я увидел стоящую палку. Бросилсяк ней, точно к родному очагу. Кто ее так заботливо укрепил между камнями? Вот ислед человека, отпечатавшийся на глинe. Снова прильнули к биноклям. Туман началредеть. Вот из него показались верхушки мачт, ветряк, флюгер... Вотобрисовались дом, склад, магнитный домик.

Но где же люди? Только приблизившись к базе на 300 метров, мы услышали лайсобак и увидели, как из домика выскочили Ходов и Журавлев.

Все в порядке! Вздох облегчения вырвался из груди.

Собаки, увидев дом, забыли о разбитых лапах, с визгом, напоминавшим стон,передернули сани через ледяной бугор и в двадцати шагах от домика упали наобнаженную землю.

Бросив хорей, я сжал руки товарищей. Это было тоже последним усилием. Ногиточно подкосились. Я бессознательно опустился на сани. Невероятная усталостьсвинцом налила все тело. Казалось невозможным пошевелить хотя бы одним пальцем.Урванцев, как и я, сидел на своих санях и только устало улыбался. Стало ясно,что в последние дни лишь усилиями воли мы преодолели крайнее утомление. Волясохраняла упругость мышц, держала в напряжении нервную систему и сохраняла нашутрудоспособность в условиях, которые теперь самим нам казались чудовищными.Около упряжек хлопотали Журавлев и Ходов. На их лицах радость смешивалась судивлением. Нетрудно было догадаться, что наше возвращение для них былонеожиданным. Очень уж долго мы задержались.

Как бы то ни было, наш поход завершен. Тяжелый путь окончен. Мы дома.

На следующий день товарищи признались, что они уже теряли надежду увидеть насживыми. Самым оптимистическим было предположение, что мы где-то застряли на вселето и, может быть, сумеем просуществовать охотой до установления нового пути.Видя наступившую распутицу и начавшееся вскрытие льдов, они все меньше питалинадежду на встречу и несколько раз спрашивали себя — не пора ли передать вМоскву известие о нашем исчезновении. Только сознание всей серьезности такогосообщения заставило их со дня на день откладывать свое намерение.

Так наша маленькая семья снова собралась вместе. Полевые работы в этом годузакончились. Мы могли подвести итоги пройденного экспедицией этапа.

Прошел год, как мы оставили Большую Землю. На исходе был одиннадцатый месяцпосле того, как, сидя в своей шлюпке, мы следили за тающими в туманеочертаниями «Седова». Каким большим был этот год для нас!

За одиннадцать месяцев пребывания в экспедиции мы прошли на собаках свыше 4000километров. Из них более 500 километров падает на охотничьи поездки для добычимяса, около 2000 километров на организацию продовольственных складов наСеверной Земле и почти 1600 километров на маршрутную съемку. В результате нашейодиннадцатимесячной работы Северная Земля перестала быть таинственной,неизвестной страной. Мы установили, что это не «мелкие острова» и не«мифическая земля», как говорили некоторые зарубежные географы, а действительнообширная территория, достойная называться Землей, как и считали открывшие еерусские моряки. Мы исследовали ее простирание к северу, открыли западные берегас их мысами и заливами, все проливы, ряд мелких островов и проникли вовнутренние области Земли. Мы доказали, что Северная Земля не представляетсплошного массива, а расчленена проливами на четыре крупных и ряд мелкихостровов, местами собранных в небольшие группы. Этим наша экспедиция опровергламнение скептиков о невозможности реализации великой идеи Северного морскогопути, утверждавших после открытия Земли нереальность этого пути, поскольку вцентре его стоит непроходимый сплошной барьер. Две трети Земли нами уже былиположены на карту. Мы узнали рельеф Земли и степень ее оледенения, собралибогатые материалы о ее внутренних областях и геологическом строении, о режимеокружающих ее льдов, органической жизни, климате и прочих природных условиях.

Приоритет в ряде географических открытий и исследовании Северной Землипринадлежал нам — советским людям, посланцам Советской страны. Нам жепринадлежали право и честь дать наименование отдельным частям Земли. Мызакрепили названия за мысами, проливами, заливами.

Наступило время дать наименование отдельным островам. Решено было, чтоцентральный остров Земли будет называться в честь величайшего события,открывшего новую эпоху в истории человечества, островом Октябрьской Революции;южный остров будет носить имя Большевик, в честь нашей героической партии; аострова, лежащие к северу от пролива Красной Армии, получают названияКомсомолец и Пионер, в честь советской молодежи.

В тот же день радиоволны понесли в Москву весть о результатах первого годаработ экспедиции, о наших походах, о новых открытиях и о наименованияхостровов, заливов, мысов, проливов, врезанных в карту мира.

 

 

Будни

 

Лето

 

Целую неделю мы безотлучно провели на базе и вдосталь отдохнули. Пора быловновь приниматься за дела. Их у нас всегда было достаточно, а сейчас должнобыло наступить особенно горячее время. Предстояла подготовка к новой полярнойночи, заготовка мяса для собак и проведение некоторых летних работ в районеостровов Седова.

В домике по возвращении из похода мы нашли идеальный порядок. Вася закончилпокраску. Теперь наше помещение блестело и играло белизной стен и потолка,стало еще уютнее и приятнее. Снаружи домик выглядел менее привлекательно, чемодиннадцать месяцев назад: когда-то желто-розовое дерево успело посереть.Давали себя знать длительные туманы и буйные полярные метели. Но домик былпо-прежнему прочен, стоял прямо и крепко и не требовал никаких работ поподготовке к зиме.

Глубокие сугробы вокруг растаяли. Земля успела подсохнуть, и мы увидели на«дворе» накопившийся за зиму мусор — консервные банки, пустые ящики,многочисленные обглоданные собаками медвежьи кости и всякий хлам. Первое, зачто мы принялись, было наведение чистоты и порядка. Через два дня территориябыла очищена.

Собравшись после этого на мыске, мы любовались нашим хозяйством. Я задал своимтоварищам вопрос:

— Как вы считаете — чего здесь не хватает?

Все задумались.

Полярники народ неторопливый — отвечают не сразу, зато солидно, спокойно.

— Пара высоких берез или развесистых лип не испорти ли бы картины,— ответилВася.— Но вряд ли мы их вырастим. Лучше я установлю мачты для направленногоприема. Они облегчат связь и оживят пейзаж североземельской столицы.

А на кой леший деревья-то? — возразил охотник.—

Разве белые медвежьи шкуры хуже зелени? Смотрите, как они украшают наш город.Добавим десятка два-три, и картина будет замечательная. Зелень-то что —облетит, мусор будет, а прибавим шкур — склад мясом наполнится — тоже красота!Впереди-то опять четыре месяца темноты.

— Товарищи правы,—отозвался Урванцев.— Деревья надо заменить мачтами, а вместозелени побольше добыть медвежьих шкур. Это лишний раз подтвердит старую истинуо том, что белый свет в здешних местах является защитным. Я тоже прибавлюнесколько штрихов к пейзажу. Вот здесь надо поставить репер[15]с вековой маркой, а вон там, около лагуны, водрузим футшток[16]для наблюдения за приливами. Правда, репер больше будет походитьна пень, зато тонкая рейка футштока вполне может сойти за рябину.

Шутки на этом кончились, уже серьезнее Урванцев продолжал :

— Мне понадобятся пятнадцать суток для проведения ежечасных наблюдений надприливами. Кому-то из вас надо стать моим помощником. Я прошу выделить ВасилияВасильевича, так как вам, Георгий Алексеевич, опять придется разрешать мяснуюпроблему. Попутно мы с Васей проведем и более подробную съемку нашего острова.Потом я отеплю магнитный домик. Это не обогатит пейзажа, зато предотвратиттеперешнюю фанерную будку в настоящий рабочий кабинет.

Так, вперемежку с шутками, мы обсуждали уже наметившийся план наших летнихработ и подготовки к новой зимовке.

Со следующего же дня мы приступили к выполнению самого плана.

Я говорю о планах летних работ, о летнем периоде, о лете... Чтобы у читателя несоздалось ложных представлений, необходимо рассказать, что подразумевается подздешним летом. Июнь и июль вам уже знакомы.

Наше лето больше всего напоминало вторую половину апреля в средних широтах ибез какой-либо натяжки могло быть названо «мягким». Зноя здесь нет. Мы ходим вбарашковых кубанках и не испытываем от этого никаких неудобств, за исключениемразве только случаев, когда приходится несколько километров пробежать замедведем. Мы совсем не стремимся в тень и, если как следует не поработаем, нетомимся жаждой. Кожаная куртка на фланели, одетая на толстую шерстяную фуфайку,или меховая рубашка, а в ветреные дни и полушубок — вот наша летняя одежда, имы отнюдь не тоскуем по легким летним костюмам. Болотные сапоги илинепромокаемые тюленьи пимы, надетые на толстый шерстяной чулок, устраивают наскуда больше, чем парусиновые туфли.

За все лето нас не потревожил ни один комар, ни одна мошка; появлению их мы,вероятно, удивились бы не меньше, чем немыслимому здесь кваканью лягушек. Дажетаких неизменных спутников лета, как мухи, мы не видели ни одной.

Правда, в наших краях тает снег, журчат ручьи, шумят водные потоки, на льду ина земле стоят озера воды, распускаются цветы, в низинах зеленеют мхи, местамиможно найти маленькие лужайки осоки и злаковых, а птицы кладут яйца ивыращивают птенцов.

Но самыми яркими чертами здешнего лета все же являются таяние льдов, изобилиежизни в море и незаходящее солнце.

Льды, разъедаемые водой, беспрерывно потрескивают. В некоторые дни у кромкираздаются короткие звенящие звуки, словно кто-то пересыпает миллионы мелкихсеребряных монет. А солнце работает без отдыха. Дни и ночи оно кружит понебосводу невысоко над горизонтом и поэтому напоминает или утреннее илипредзакатное солнце средних широт. В этом главная прелесть, незабываемоеочарование полярного лета.

Мы не видим многих привычных картин — ни колосящихся полей, ни зеленых дубрав,ни летнего раздолья степей, зато Арктика щедро вознаграждает нас многим, о чемв средних широтах можно только мечтать.

 

Урожай в Арктике

 

К югу от островов в этом году долго сохранялся ледяной припай. Он тожеразъедался полыньями, но не уходил. Несколько параллельных гряд высоких торосовцементировали всю массу льдов. Нужен был хороший шторм, чтобы разломить этимногометровые махины. Только в половине августа против базы экспедиции открытаявода приблизилась к острову на два — два с половиной километра. Наша моторнаяшлюпка оставалась блокированной льдами, и в районе базы мы не могли выбратьсядля охоты в открытое море.

Правда, на льду появлялось много нерп. Иногда в хорошую погоду в поле нашегозрения их вылезало погреться на солнышке до ста пятидесяти штук. Но они малопривлекали нас. Охота на них в этих условиях требовала много времени, надо былоприменять метод эскимосов: наметив зверя, ползти к нему на животе и изображатьтюленя — лежать на льду, когда зверь, подняв голову, осматривается вокруг,копировать его движения — крутить головой, почесываться по-тюленьи и т. п.

Иногда можно услышать рассказы о том, как эскимосы ухитряются таким образомобмануть зверя своим искусным подражанием, как приближаются к нему вплотную ихватают его за ласты. Я ни разу не наблюдал такого искусства, хотя и видел, какохотник приближается к нерпе на верный выстрел. И сам я без особого трудапроделывал то же самое.

Эскимосы пользуются таким способом охоты обычно в случае, когда нет другойнадежды добыть кусок мяса, и то только тогда, когда лед покрыт снегом. Зверьможет долго не рассмотреть охотника, но зато слух у него развит лучше зрения, ималейший треск или шорох спугивает его и заставляет уйти под лед.

Сейчас снега не было и в помине, обтаявшая и разъеденная водой поверхность льдахрустела при малейшем прикосновении ноги, а кроме того, всюду были лужи имелкие озера воды.

Одна мысль ползти по ней после нашего месячного «купального сезона» в последнеммаршруте вызывала зябкую дрожь, тем более что за полтора-два часа такой охотыможно было рассчитывать получить от охоты максимум тридцать — пятьдесяткилограммов мяса и жира. Это очень мало. Мы не могли заниматься такой охотойточно так же, как не могли сидеть с удочкой и часами остановившимся взглядомследить за поплавком, в надежде когда-нибудь подсечь пескаря.

Мы предпочли бы пробежать за зверем десять километров, чем ползти к немунесколько сот метров на животе. И даже на это мы согласились бы только не радидобычи нерпы, а, скажем, ради добычи морского зайца весом не менее двухсоткилограммов. Это в наших глазах была уже настоящая добыча. А еще лучшей добычейбыл бы, конечно, медведь. Нас тянуло в открытое море, где с большим успехомможно было рассчитывать на хорошую добычу.

Мы перебросили на собаках на остров Голомянный стрельную лодочку, фанеру,бруски и все необходимое для лагерной жизни. Поставили сначала палатку, а потомвыстроили маленький фанерный домик и таким образом оборудовали главнуюпромысловую базу, или, как мы по-сибирски называли ее, медвежью заимку.

По касательной к западной оконечности острова, как и зимой, с севера на юглежало открытое море. Плавучие льды то появлялись, то исчезали. В зависимостиот движения льдов появлялся и морской зверь. Медведи шли вдоль кромки льдов и,как правило, приходили в район нашего лагеря; а вздумавшие поохотиться наприпае или прогуляться по неподвижным льдам зачастую попадали на базу. Такимобразом, мы использовали преимущества открытого моря и вместе с тем охватилипочти 20-километровую полосу для охоты на медведей.

Заготовительная кампания началась. И началась она на месяц раньше, чем впредыдущем году, то есть в разгар полярного лета, в период изобилия. Охарактере его далеко не полное представление дают сухие записи промысловогодневника:

«21—29/VII 1931 г. База экспедиции. К югу от островов— неподвижные льды, наюго-западе, западе и северо-западе — водяное небо. На льду много нерп. Обычно вполе зрения их видно 100—150 штук. В некоторых местах около трещин они лежатгруппами в 10—15 голов. Звери очень чутки и редко подпускают на выстрел. Убитыена воде немедленно тонут. Промысел с ружьем почти невозможен. Из птиц виднытолько белые полярные чайки и оба вида поморника.

На острове найдены два больших полуистлевших оленьих рога. Когда здесь былиолени и как они сюда попали, сказать трудно. Могли быть занесены вместе сольдами. На всем пройденном экспедицией пути никаких следов оленей, кроме кости,найденной на острове Октябрьской Революции, да этих рогов, пока не обнаружено.

30/VII. Остров Голомянный. К западу от острова море вскрыто. Плавучие льды в 3балла. На воде много нерп, часто показываются морские зайцы. На берегу многосвежих следов медведей. На острове обнаружена гнездовка белых полярных чаек.Всего около ста гнезд. Многие птенцы уже бегают; есть, вероятно, только чтовылупившиеся: в одном гнезде обнаружены еще яйца. Видны поморники. Добыто дваморских зайца.

31/VII. База экспедиции. В прибрежных трещинах появилось много саек.

31/VII. Остров Голомянный. Обнаружена вторая гнездовка белых полярных чаек. Изморя слышно дыхание белух.

1/VIII. Там же. Добыт медведь.

2/VIII. Там же. Добыт морской заяц и одна нерпа.

3/VIII. Там же. Добыт морской заяц.

5/VIII. База экспедиции. Добыты две нерпы.

8/VIII. Остров Голомянный. Добыто три медведя.

9/VIII. Там же. Добыто два морских зайца.

10/VIII. Северо-западная оконечность острова Домашнего. Добыт медведь.

12/VIII. Остров Голомянный. Добыт медведь. На гнездовке белых полярных чаекмного полуоперившихся птенцов (на взлете), но есть и совсем маленькие, невыходящие еще из гнезд. Первые при виде человека разбегаются в разные стороны,а взрослые птицы, стараясь согнать их в одну стаю, одинаково заботятся обо всеймолоди.

13/VIII. Остров Голомянный. Добыт один медведь.

14/VIII. Там же. Добыт морской заяц.

14/VIII. База экспедиции. Добыт медведь.

15/VIII. Остров Голомянный. Добыт один медведь, один морской заяц и одна нерпа.На льду показывались три медведя. Близко от берега прошло небольшое стадо(50—60 особей) белух и стадо гренландских тюленей-лысунов (60—70). Наблюдалсянеобычайно большой подход морских зайцев, много нерп. По всем признакам, зверьшел за рыбой. Часто видим чаек, дерущихся из-за какой-то мелкой рыбешки(по-видимому, сайки). Появились молодые моевки и бургомистры.

15/VIII. База экспедиции. Добыта одна нерпа.

16/VIII. Остров Голомянный. С утра идет снег. После полудня сильный северныйветер. Лед быстро гонит к югу. На воде много морских зайцев; нерпы показываютсяредко. Много моевок. Добыт медведь. Вечером прошло небольшое стадо лысунов(30—40 штук).

17/VIII. Там же. Сильный северо-восточный ветер, пурга, земля покрыта снегом —вид зимний. Льды унесло из поля зрения. В море волнение. Замечено нескольколетающих птенцов белой полярной чайки. Морского зверя не видно совершенно.

20/VIII. Там же. Льды все еще за пределами хорошей видимости. Очевидно, с нимиотошел и зверь. Морских зайцев, не видно уже три дня, очень мало нерпы. Вечеромна воде замечен морж. Добыта одна нерпа. На льду пролива Красной Армии замеченодин линялый песец. Видели одну крачку.

21/VIII. Там же. В полукилометре от берега на одинокой льдине убит морж. Повсем признакам, принадлежит к атлантическому виду. Зверь около тонны весом,голова по сравнению с тушей мала, клыки короткие, тонкие, сильно разведенные встороны, на коже почти сплошная рыже-бурая шерсть. Желудок зверя оказалсянаполненным кусками еще непереваренного нерпичьего сала, среди которого рваныекуски нерпичьей шкуры.

22/VIII. Там же. Зверя очень мало. За весь день замечен один морской заяц инесколько нерп. Много поморников и моевок. Снова замечена крачка.

23/VIII. Там же. Подошел зверь. Замечено два морских зайца. Много нерп. Онипо-прежнему быстро тонут. Сегодня из одиннадцати убитых удалось достать толькодве.

24/VIII. Там же. Замечен глупыш. Добыты две нерпы. Утоплено четыре зайца. Нагнездовке белых полярных чаек большинство гнезд опустело.

26/VIII. Северо-западная оконечность Среднего острова. Около мыса большаяполынья, затянутая салом. Очень много нерп. На кромке льда у полыньи замеченопять морских зайцев. На мысу найдены норы леммингов.

26/VIII. База экспедиции. Ежедневно подходит в большом количестве сайка. Вместес приливом рыба заходит в лагуну позади дома. Первый массовый заход отмечен 20августа. Самки рыбы с икрой, самцы с молоками.

27/VIII. Там же. В четырех-пяти километрах от базы на льду замечен медведь.Много поморников и белых чаек. Небольшими стайками появляютсякулички-песочники.

29/VIII. Там же. Добыто три медведя — крупный самец и самка с пестуном. Убитына льду в пяти-шести километрах к востоку от базы. Там же найдена нерпа,задавленная медведем.

3/IX. Там же. Добыт медведь и одна нерпа. Медведь убит на припае к востоку отбазы.

4/IX. Там же. Кроме нерп, зверя не видно. Из птиц летают только полярные чайки,поморники и кулички-песочники.

6/IX. Средний остров. Найден мертвый маленький медвежонок, погибший, очевидно,весной. На льду добыта одна нерпа.

7'/IX. Остров Голомянный. Добыта одна нерпа, зверя мало. Морских зайцевсовершенно не видно. Гнезда белых полярных чаек опустели все.

8/IX. Там же. Добыто две нерпы. Зайцев нет.

8/IX. База экспедиции. Добыта одна нерпа.

9/IX. Там же. Добыта нерпа. В прибрежную полынью заходил морж.

10/IX. Там же. На припае к востоку от базы добыто четыре медведя (самка с двумямедвежатами и самец), пятый медведь раненым скрылся во льдах. Самец убит вовремя подкарауливания нерпы. Зверь настолько был увлечен своим делом, чтосовершенно не обращал внимания на людей, стоявших в 50 метрах, на их крики идаже на бросаемые куски льда, падающие около его носа. При вскрытии его желудококазался совершенно пустым.

12/IX. Там же. Последние три дня дул сильный, достигавший 17 метров в секундуветер южных румбов. С юга, по-видимому, был сильный нажим льдов. Припай к югуот островов взломан, потом изменившимся ветром отнесен к горизонту. В разводьяхубиты четыре нерпы.

13/IX. Там же. Впервые в этом году получили возможность спустить на водушлюпку. При плавании вдоль припая, еще сохранившегося к востоку, виделинебольшое стадо белух (20—25 штук). Нерп мало. Зайцев почти не видно. Близко кдому подходила медведица с пестуном. В море много глупышей. Добыто пять нерп.Утоплен заяц.

14/IX. Там же. Льды придвинуло к берегу. На плавучем льду замечено два медведя.Вечером прошло небольшое стадо белух. Добыто пять нерп. Утоплен заяц.

15/IX. Там же. Добыто семь нерп. Замечен один морж.

17/IX. Остров Голомянный. Лед из пролива Красной Армии на участке противострова Голомянного и Среднего унесло в море. На косе между этими островами, вполосе прибоя, найден скелет медведя. Под скелетом обнаружены вмерзшие в галькукуски шкуры и шерсть. Очевидно, зверь погиб в море или во льдах, которыми потомбыл выброшен на косу. На Голомянном добыт медведь.

18/IX. Остров Домашний. Добыта нерпа.

22/IX. База экспедиции. Третьи сутки почти беспрерывно дует сильный ветер,сначала с юга, потом с севера. На море сильный шторм. Вскрыло льды в проливемежду островами и вынесло в море. Наш островок отрезан от остальных. К концудня шторм начал утихать. В воздухе много моевок. Вечером с севера через проливмежду Домашним и Средним островами прошло большое (не менее пятисот голов)стадо белух. Над стадом целое облако полярных чаек и моевок, занятых ловлейсаек.

23/IX. Там же. Утром подошло новое стадо белух. Убиты три штуки, но вследствиеволнения на море и неполадок с мотором шлюпки взять удалось только одну(взрослый самец длиной 4,5 метра); как и накануне, белух сопровождало большоеколичество чаек. На всех льдинах много саек, выловленных чайками, но несъеденными. Птицы, очевидно, сыты, но по-прежнему с увлечением заняты охотой,вытаскивают пойманную рыбешку на льдины.

24/IX. Ночью прошло три стада белух. Днем они не появлялись.

25/IX. Там же. Недалеко от дома ночью прошел медведь. Белухи не появлялись.

26/IX. Там же. Утром прошло стадо белух. Добыта одна большая самка. Из сосковпри нажимании бьет густое молоко желтоватого цвета. На вкус молоко сильноотдает рыбой. Вечером недалеко от берега замечено новое большое стадо белух.Нерп видно очень мало. Замечен гренландский тюлень-одиночка. Зайцев не видносовсем.

27/IX. Там же. За день с севера прошло шесть больших стад белух. Добыто четыребелухи — три самки и один крупный самец. Замечено несколько стаек молодыхчистиков.

28/IX. Там же. В течение всего дня почти беспрерывно с севера идут белухи.Добыто шесть штук — два крупных самца, две взрослые самки, одна молодая (синяя)самка и один детеныш. Около полуночи ход белухи стал беспрерывным. Звери шли ис морской стороны и через пролив. Слышно беспрерывное сопение. Пролив несколькочасов буквально кипел. Кроме белух, сегодня добыт один морской заяц.

29/IX. Там же. В проливе сало, местами молодой лед. Утром прошло нескольконебольших стад белух. Вдоль берега почти непрерывно идет сайка. Заметноувеличилось количество нерп. Часто видели морских зайцев. Добыты две крупныебелухи — самец и самка и один морской заяц».

Таков в этом году был урожай Арктики. Так мы собирали его.

 

Нашествие белух

 

Луна, показавшаяся из-за горизонта, была желтой, как хорошо созревший лимон.Море же стало совсем черным. Широкая дорога, отливающая желтым шелком, легла наморской простор. Все видимые предметы, все, что в темноте ночи мог воспринятьвзгляд, окрасилось только в два цвета. Даже льдины, застрявшие на отмели, содной стороны искрились ярко-желтым цветом, а с другой — казались черными.

И море сегодня тоже необычно.

Еще вчера вода, близкая к замерзанию, казалась густой и тяжелой, как ртуть.Море в таком состоянии немеет: не услышишь ни всплеска, ни прибрежного шороха.Пленка ледяных игл, вот-вот готовая сомкнуться в эластичную, гибкую корку льда,глушит все звуки, которыми всегда так богато море. Сегодня, как и накануне, вморозном воздухе царит полный покой, а море кипит точно при очень свежем ветре.Гребешки волн бороздят водное пространство. Фонтаны брызг то и дело взлетают ввоздух. Освещенные желтыми лучами луны, они то вспыхивают, то гаснут, как сотнитысяч светлячков над болотной гладью. Особенно оживлен пролив между островами.Всплески, сопение, глубокие вздохи, какие-то странные звуки, напоминающиеприглушенное хрюканье, беспрерывно доносятся на берег.

Это кормятся белухи. Тысячи белух. Это они превращают море в кипящий котел и недают ему возможности одеться льдом. Их здесь, поистине, как сельдей в бочке.Только большинство этих «сельдей» достигает в длину четырех-пяти метров, и дажесамые маленькие из них, совсем еще сосунки, никак не уместятся в самую большуюсельдяную бочку. Огромные, сильные звери пенят морскую поверхность. Ониежеминутно то погружаются, то всплывают. Белые, блестящие спины взрослыхживотных, попав в желтые лучи луны, кажутся огромными топазами.

Косяки сайки, привлекшие белух, с полудня идут по обеим сторонам нашегоострова, а преследующие их многочисленные стада белух вновь и вновь появляютсято в проливе, то с морской стороны.

Иногда к юго-восточному мыску, где стоит наш домик, одновременно подходят собеих сторон два стада. Тогда путь сайке преграждается, и она застревает вбухточке, как раз напротив нашего домика. Что в этот момент здесь делается!Могучие звери устремляются вслед за рыбой, в тесноте сталкиваются друг сдругом, сопят, бьют по воде огромными плавниками. И все это происходит рядом скосой, на расстоянии двадцати — двадцати пяти метров от нашего домика. Невольнорадуешься, что звери не могут выйти на берег, иначе они снесли бы нашу базу,как ураганная океанская волна.

Вероятно, так выглядело первобытное море в далекие геологические эпохи, когдаего заселяли гигантские животные. Сейчас вряд ли еще где-нибудь, кроме северныхморей, увидишь что-либо похожее на это столь изумительное зрелище!

Даже наши собаки возбуждены и никак не могут успокоиться. Они бегают вдольберега и лают на море, вдруг ставшее таким странным — живым, дышащим, сопящим ибурлящим жизнью.

Сами мы целый день возимся с огромными тушами добытых зверей и устали доизнеможения, однако не можем оторваться от невиданной картины.

Время приближается к полуночи.

Луна поднялась высоко над горизонтом. Свет ее стал серебристым, как обычно.Море освещается лучше, а зрелище сделалось еще более захватывающим. Ссеверо-запада идут новые и новые стада белух.

...Уже несколько суток мы живем в этой фантастической обстановке. Она настольконеобычна, количество зверя так велико, а прохождение его стад стольвеличественно, что мы живем точно во сне. Охотничья горячка и новизна самойохоты захватывают нас, хотя тяжелая работа по вытаскиванию и разделке огромныхтуш очень утомляет. От усталости мы еле волочим ноги, падаем при попыткеоттащить от туши пластину жира, ходим пошатываясь и моментами как бы засыпаемна ходу; но все же неохотно покидаем берег и не задерживаемся в домике, так какзнаем, что такое зрелище, даже в Арктике, можно видеть далеко не каждый год.Глаза, слипающиеся от бессонницы, по-прежнему, как и в первый день нашествиябелух, тянутся к кипящему морю.

Удачная охота на белуху могла полностью обеспечить нас мясом, сулила сытую зимунашим собакам. Пользуясь счастливым случаем, мы с Журавлевым целиком отдалисьохоте. Но прежде чем рассказывать об этой охоте, надо описать самого зверя.

Белуха, или полярный дельфин,— млекопитающее и принадлежит к отрядукитообразных. Взрослое животное достигает четырех-пяти и даже шести метров вдлину и весит до полутора тонн. Крупное тело белухи, лишенное спинного плавникаи задних ласт, напоминает гигантское веретено. Только огромный, частопревышающий метр в поперечнике, хвостовой плавник нарушает это впечатление.Кожа белухи совершенно' лишена шерсти. Она покрыта сантиметровым слоем «брони»,или, как говорят поморы, «алаперы»,— роговидной массы, одновременнонапоминающей и пробку, состоящую из плотно сросшихся вертикальных волокон.Взрослый зверь ослепительно белой окраски, без единого пятнышка, без единойскладки или морщинки. Белуха словно выточена хорошим мастером на токарномстанке и затем покрыта белой блестящей эмалью. Отсюда произошло название зверя.

К старости цвет приобретает светло-желтый тон — это своего рода «седина»белухи. Поэтому среди самого многочисленного стада белух легко обнаружитьстариков — самых крупных, самых матерых животных. Еще легче не только поразмерам, но и по окраске отличить молодежь и детенышей. Новорожденная белухадостигает полутора метров в длину и окрашена в темный, почти коричнево-серыйцвет; потом, с годами, цвет постепенно переходит в пепельно-серый,голубовато-серый и, наконец, в белый. По-видимому, окраска молоди являетсязащитным цветом. Насколько легко еще издали рассмотреть на воде взрослуюбелуху, настолько трудно бывает отличить от морских волн молодь. Правда, надосказать, что естественных врагов у белухи почти нет, если не считать довольномалочисленного ее сородича, неутомимого зубастого хищника — касатку.

Голова белухи круглая, с небольшими, сильно сплюснутыми челюстями. В переднейчасти головы имеется сильно развитая жировая подушка, позволяющая зверюпробивать достаточно толстый молодой лед.

Питается белуха и морскими моллюсками и ракообразными, но главной пищей ееявляется мелкая рыба — сайка, мойва и др.

Местом обитания белухи является Северный Ледовитый океан и примыкающие к немуморя. В погоне за рыбой белуха часто заходит в заливы с опресненной водой, вустья больших рек или достаточно далеко уходит на юг. Поэтому ее можновстретить как в любой точке вдоль побережья полярных морей, особенно у устьевкрупных рек, так и в более южных широтах, например у берегов Сахалина.

Белуха — стадное животное и всегда держится косяками от нескольких десятков домногих сотен и даже тысяч голов.

Взрослая белуха дает от 250 до 400 килограммов жира и до 100 квадратных футовкожи, идущей преимущественно на приводные ремни. Кроме того, ценится ее костныйжир, являющийся прекрасным смазочным маслом для точных инструментов. Мясо можетидти в пищу, но наравне с костями используется в производстве на туковых иклеевых заводах. Промысел на белуху чрезвычайно заманчив, но, несмотря на это,развит недостаточно. Объясняется это не только его трудностью, но иненадежностью. Дело в том, что у белухи нет постоянных путей миграции. В одноми том же месте один год она может появиться в огромном количестве, а потом рядлет не появляется совершенно. Наш пример подтверждает это с достаточнойубедительностью. В минувшем году, несмотря на открытое море и присутствиесайки, мы не видели ни одной белухи, а в этом году мимо нашей базы прошлидесятки тысяч зверей. Хорошо организованный и оснащенный промысел в одномсезоне может дать богатую добычу, а в другом принести только крупные убытки,так как организация промысла белухи требует значительных затрат.

Для промысла необходимы специальные крепкие ставные сети. Ими закрывают белухув узких заливах или «обметывают» стадо на прибрежных отмелях и затем бьют зверятак называемыми «спицами» — железными или стальными копьями. Часть белух простозапутывается в сетях. Известны случаи, когда один такой лов давал сразу дотрехсот голов зверя. Кроме сетей промысел должен быть обеспечен плавучимисредствами, приспособлениями для вытаскивания и разделки тяжелых туш и т. п. ирасполагать достаточной рабочей силой, которая может быть занята лишь несколькодней в году при появлении зверя. Поэтому промысел на белуху, несмотря на своюкажущуюся заманчивость, может быть выгодным лишь в комплексе с каким-либодругим постоянным делом.

Изменчивые пути хода белухи до сего времени сохраняют ее поголовье, и запасыэтого зверя можно считать пока нетронутыми. В будущем, при большем освоенииАрктики, белуха безусловно будет играть не последнюю роль в общей суммепромысловой продукции. А пока местные охотники нередко бьют белух из ружья.Такая охота требует хорошего знания характера зверя и некоторых чистотопографических условий. Она дает незначительную продукцию и никак неотражается на запасах зверя.

Первый раз мы услышали характерное дыхание белух в дрейфующих льдах у островаГоломянного еще 31 июля, увидеть самих зверей тогда не удалось. После этого двенедели белухи и в нашем районе не подавали о себе никаких вестей. И только 15августа, находясь на том же Голомянном, мы увидели небольшое стадо. Вместе сбелухами шел косяк в шестьдесят — семьдесят голов не совсем обычных для здешнихмест гостей — гренландских тюленей. Это заставляло предполагать, что оба стадапришли откуда-то издалека вместе с появившейся в большом количестве сайкой.

Нашествие гостей переполошило все местное население. Большим белым облакомшумно носились над ними чайки. В значительном количестве собрались у кромкильдов нерпы и морские зайцы. Они необычно высоко высовывались из воды, чтобыпосмотреть на пришельцев. А те шли, не обращая ни на что внимания. Белухисолидно сопели и вздыхали, словно озабоченные своим промыслом на рыбу, астремительные лысуны, как всегда, беззаботно резвились.

Наш охотник волновался. Если раньше нерпы казались ему не заслуживающейвнимания мошкарой по сравнению с морскими зайцами, то теперь и последниепотеряли в его глазах всякое значение по сравнению с белухами. Глядя навысовывающихся из воды матерых зайцев, он досадливо говорил :

— Да не лезьте же вы, лешие! Не до вас сейчас. Всякому грибу свое время.

Он пытался стрелять по белухам, но безрезультатно. Для верной стрельбы по этомузверю необходим невысокий, хотя бы в несколько метров, крутой или, еще лучше,обрывистый и приглубый берег. Уже с небольшой высоты можно следить за каждымдвижением животного, идущего на глубине нескольких метров, держать его на мушкеи бить наверняка в тот момент, когда оно вынырнет для вздоха. На Голомянном небыло таких условий, да и сами белухи держались в 150—200 метрах от берега.Поэтому охота не дала ничего, кроме волнений. Журавлев несколько дней не могуспокоиться. Даже добытый морж не утешил его, и охотник продолжал проклинатьберега Голомянного.

Белухи опять исчезли и вновь мы увидели их лишь 13 сентября в открытом море,когда шторм взломал около базы ледяной припай и мы получили, наконец,возможность использовать свою моторную шлюпку и выйти в открытое море. На этотраз не только Журавлев, но и Урванцев загорелся азартом. Он сел за руль и снепоколебимой верой в технику заявил:

— Сергей, приготовься к стрельбе. Сейчас догоним.

Мотор бешено заработал. Шлюпка понеслась за уходящим стадом белух. Но нашатехника не выдержала испытания. Шлюпка еле развивала 12—13 километров, абелухи, напуганные стуком мотора, уходили со скоростью не менее 20— 25километров. Журавлев бесновался на носу шлюпки, на чем свет стоит ругал мотор иумолял Урванцева «наддать» и «нажать». Но тот не только «наддавал», а можносказать, выжимал из слабосильного мотора все, что было возможно. И белухискрылись в морском просторе.

Разочарованные, мы повернули к берегу. Недалеко вынырнул морской заяц. Раздалсявыстрел — и зверь, пуская пузыри, пошел ко дну. Это подлило масла в огонь.Журавлев рассвирепел. Направо и налево он начал стрелять в нерп. Пять из нихнам удалось выхватить из воды.

Охотник недовольно ворчал:

— Тоже зверями называются. Кошки, а не звери. Пользы от вас, как от котамолока!

Белухи на много дней растревожили его сердце.

И только еще через десять дней он получил удовлетворение.

Перед вечером, при затихающем шторме, против нашего домика прошло стадо белух,не менее пятисот голов. В следующее утро подошло новое стадо. Тут и началасьохота.

Теперь были все необходимые условия, вплоть до приглубого дна и крутого берега,поднимавшегося над водой до 8 метров. Журавлев мог проявить свое охотничьеискусство. Я до этого много раз видел белуху, но ни разу не промышлял ее и нацелый день охотно занял около Журавлева место ученика.

Мы дежурили недалеко от мыса. Вдоль берега сплошной, густой массой шла сайка.Широкая темная полоса двигалась, точно бесконечная лента конвейера, почти досамой поверхности воды. Тучи моевок и белых полярных чаек с криком носились надрыбой. Птицы то и дело пикировали на воду и тут же поднимались в воздух стрепещущей в клюве рыбешкой. За удачливыми рыболовами, пытаясь отбить добычу,гонялись чайки-разбойники. Беспрерывный гвалт стоял в воздухе.

Наконец, вдали показались всплески, легкая волна катилась с северо-запада. Отдыхания зверей над водой появилась тонкая пленка пара. Это шли белухи. Они неторопились, двигались спокойно, со скоростью пяти-шести километров в час, и находу поедали сайку. Так же спокойно, не рассыпаясь, сомкнутыми миллионнымирядами шла рыбешка, словно ее совершенно не касалось все происходящее.

Вот звери уже рядом с нами. Ослепительно блестят их белые тела. Среди взрослыхмного синих белух. Это двух-трех-летки. Коричнево-серые детеныши жмутся кматерям, идут с ними бок о бок, и некоторые совершенно непонятным образомдержатся на гладких и скользких спинах матерей, вместе с ними уходят под воду ичерез минуту-две снова в том же положении появляются на поверхности.

Непуганая белуха идет волнообразно, ни на мгновение не задерживаясь и незамедляя хода на поверхности, скрываясь под водой не больше трех минут. Вотголова показывается над водой, обнажается расположенное в передней частиголовы, как раз за жировой подушкой, дыхало, раздается шумный вздох, и головаснова погружается в воду, а на поверхности показывается туловище, потом видентолько хвостовой плавник, наконец и он исчезает. Через две-три минуты всеповторяется сначала.

Стадо вытянулось километра на полтора. Примерно третью часть его Журавлевпропустил без выстрела. Как у охотника хватило на это терпения, я не могпонять. Но вот вижу, как он поднимает карабин, берет на прицел огромноеживотное, хорошо видимое под четырехметровым слоем воды, ведет карабин по ходузверя, не спуская мушки с его головы. Зверь приближается к поверхности. Надводой показывается голова, раздается вздох, и тут же гремит выстрел.

Зверь вздрагивает, проплывает еще несколько метров по инерции и, вытянувшись,замирает. Ближайшие белухи, как бы желая оказать помощь соплеменнику, точно покоманде, поворачиваются к нему головами. Образуется подобие громадной ромашки сживыми, четырехметровыми лепестками. Это так неожиданно, что даже Журавлевзастывает в изумлении, позабыв о своем карабине. Через минуту группараспадается. Часть белух несется вперед, хвост стада поворачивает обратно, анесколько десятков зверей устремляется в открытое море. Охотник спохватывается.— Не уйдете! — кричит он, заглушая голоса тысяч чаек. Его карабин начинаетработать, точно автомат. Не останавливаясь, он выпускает две обоймы. Белухимечутся то вправо, то влево. Выстрелы становятся реже. Теперь охотник тщательноцелится. Наблюдая в бинокль за всплесками пуль, я вижу, что он бьет совсем непо животным. Все пули ложатся впереди них. И каждая пуля, щелкнувшая в водуперед зверями, заставляет их менять направление. Вот три отделившиеся белухикруто поворачивают назад. — Теперь эти на поводке! — торжествует Журавлев.

Он оставляет в покое всех остальных и сосредоточивает внимание на отбившейсятройке. Стоит животным отвернуть в сторону, как в двух-трех метрах впереди нихщелкает пуля. Этого достаточно, чтобы они сейчас же изменили курс. Каждаяпопытка уйти в море пресекается новой пулей.

Все это и в самом деле похоже на то, что охотник ведет добычу на невидимомповодке. Используя острый слух животных и их необычайную пугливость, Журавлевуправляет их движениями. Белухи все ближе подходят к берегу, упираются в негои, прижимаясь к обрыву, направляются в нашу сторону.

— Первая моя, бей вторую. Целься в голову, на ладонь позади дыхала,— шепчет мнеЖуравлев.

Звери идут на полутораметровой глубине. Их белые тела видны до мельчайшихподробностей. Прицелившись, мы ни | на мгновение не спускаем их с мушки. Вотони уже только в десяти метрах. Здесь необходимость вдохнуть воздух заставляетих вынырнуть на поверхность. Одновременно раздаются два выстрела и... двебелухи становятся нашей добычей.

Третья бросается в море. Журавлев хочет вернуть и ее, но в волнении беретнеправильный прицел. Пуля ударяется как раз позади зверя.

— Ах, лешой, теперь не вернуть!

Белуха, услышав щелчок позади себя, в ужасе устремляется в открытое море.

Увлекшись охотой, мы не заметили, как первая убитая белуха погрузилась на дно.Ее белая туша еле просвечивала сквозь десятиметровый слой воды. Вторая жепопала в течение, уплывала от берега и тоже еле держалась на воде.

— Шлюпку! — заревел Журавлев.

Урванцев уже давно возился с мотором. Обычно заводившийся без отказа, на этотраз он, как нарочно, закапризничал. Мы бросились на помощь и на веслах подплылик месту охоты. Но было уже поздно. На поверхности воды плавала только однатуша. Две были потеряны безвозвратно.

Вся же добыча была знатная. Оставшийся экземпляр достигал четырех с половинойметров в длину и весил около полутора тонн. Почти два часа мы с помощью талей иблоков вытягивали туши на берег и закончили работу уже в темноте, а потом долговозились с переборкой мотора, пока не заставили его работать с точностьюхронометра.

Из моря вновь доносились сопение и всплески. Это давало надежду, что наследующий день промысел будет еще удачнее.

Но днем белухи не появились. Не было их и на следующий день. Мы уже сталитерять надежду. Но еще через день мимо базы прошло два больших стада. Это былоуже в сумерки. Нам удалось отбить от стада, привести на «поводке» к берегу иубить только одну белуху.

Еще через день зверь пошел почти беспрерывно, тысячными стадами.

Двое суток море кипело день и ночь. Это было настоящее нашествие. Иногда белухиплотно окружали нашу шлюпку и только после запуска мотора рассыпались встороны.

Теперь мы уже не теряли добычу. Шлюпка по первому сигналу вылетала из-за мыскаи подбирала тушу. Запасы мяса у нас росли. В один из удачных дней мы добыли двебелухи, потом четыре, затем шесть. Но эти оказались последними. Звери сразуисчезли, хотя привлекшая их сайка все еще бесконечной лентой продолжала идтивдоль берега.

Охота кончилась.

Две туши белух были уже разделаны, четыре нетронутыми лежали на берегу, авосемь, закрепленных на тросах, все еще плавали на воде против нашего домика.Предстояла тяжелая работа по вытаскиванию и разделке добычи. Но мы посленедельного охотничьего азарта и почти полной бессонницы были неспособны кработе. Лучшее, что можно было придумать,— лечь в постель. Только послесуточного беспробудного сна соорудили подъемные приспособления и принялись задело.

Целую неделю мы крутили ворот. Одна за другой тяжелые туши медленно, миллиметрза миллиметром, вытягивались на берег. Самый крупный экземпляр белухи достигалв длину 5 метров 27 сантиметров, а самый маленький был случайно подстреленныйсосунок длиною 1 метр 73 сантиметра, весивший около 200 килограммов.

Только появляющиеся медведи да морские зайцы, подходившие близко к берегу,отрывали нас от работы. Тогда мы отвлекались от разделки белух и еще большепополняли запасы мяса.

В результате в половине октября, накануне новой полярной ночи, мы обладалитакими запасами, о которых не могли и мечтать.

С августа по 15 октября мы добыли: 1 моржа, 9 морских зайцев, 14 белух, 24медведя и 50 нерп. Наш склад заполнился под крышу. Кроме того, большой бунтзаготовленного мяса лежал на острове Голомянном.

Так мы использовали период изобилия в Арктике и вновь могли спокойно ожидатьнаступающую четырехмесячную ночь. Мы теперь были уверены в сохранении нашихсобак, а следовательно, и в окончании работ по съемке Северной Земли веснойследующего года.

 

Домашнее хозяйство

 

Снова пришла четырехмесячная ночь. Жизнь наша и занятия стали беднее событиями.Подходящее время, чтобы рассказать о нашем домашнем хозяйстве, о кухне, опитании на базе и о всех, по выражению Журавлева, «бабьих» работах. В них нетни романтики, ни напряженной борьбы с природой, но это одна из важных стороннашего быта, тесно связанная с успешным выполнением задач экспедиции.

У нас нет ни повара, ни хлебопека, ни прачки и вообще никакого обслуживающегоперсонала. Сами мы до этой экспедиции тоже были далеки от занятий бытовымимелочами, и многое в этой области было для нас неизведанным. Самые простыенавыки в домашнем хозяйстве, конечно, нам были известны. Каждый из нас умел,например, заварить чай, зажарить яичницу, подмести пол или в походных условияхприготовить блюдо, которое с одинаковым успехом можно было назвать и супом, иборщом, и щами.

До настоящих высот домоводства мы доходили здесь, как говорится, своим умом.Сначала многое нам казалось более трудным и сложным, чем переход на собаках вполярную метель. Поражало многообразие всех свалившихся на нас обязанностей,необходимых для налаживания питания, культуры жилища и в конечном счетесохранения нашего здоровья.

Самым сложным делом была кухня. Многое далось нам не сразу, и первое время необходилось без казусов, иногда печальных, но чаще всего комичных.

Еще перед отправкой в экспедицию мы договорились, что домашним хозяйством будемзаниматься все без исключения; кухонная деятельность будет такой жеобязательной и достойной работой, как, например, работа с теодолитом,метеорологические наблюдения, охота на зверя или работа на радиостанции. Кактолько наша группа оказалась на острове и приступила к самообслуживанию, яобъявил об очередности недельных дежурств. Этот порядок сохранялся все время инарушался только тогда, когда мы отправлялись в поход и таким образом выбывалииз очереди.

Наша «домохозяйка» обязана наблюдать за порядком: подметать и протирать полы,топить печь, проветривать помещение, выпекать хлеб, мыть посуду, готовить пищу,заправлять, в случае перебоев с электроэнергией, керосиновые лампы, добывать ирастапливать глыбы снега и льда, ходить на «базар», помещающийся впродовольственном складе, будить товарищей к завтраку — в общем делать все, чтоделает домохозяйка на любой широте земного шара.

Немало забот требуют и «дети». А их у нас всегда достаточно. Сейчас подрастаютизящная Аэлита, маленькая и хлопотливая Ихошка, солидный и важный Тускуб,горячий и непоседливый Гор, мечтательный и несколько медлительный Лось, буйный,всегда ищущий повод к драке Петух и, наконец, пухлый, забавный лакомка снесколько странным именем Перевернись.

Это прекрасные «ребята», наша утеха и надежда. Весной они пополнятуменьшившуюся свору наших четвероногих помощников, пойдут в упряжку и помогутзакончить съемку Северной Земли.

Рождение их совпало с чтением нами «Аэлиты» Алексея Толстого, и поэтомубольшинство щенят получило имена марсиан. Но имен героев романа не хватило навсю семью. Двое ползунков оставались безымянными, пока не встали на лапы и непроявили своего характера. Один из них с младенчества начал драться и за свойбоевой дух стал называться Петухом. Второй был пушистым, упитанным и круглым,как шар. Нам нравилось катать его по полу, приговаривая: «А ну, перевернись!»Потом оказалось, что малыш — любитель сахара. Чуть ли не за каждое сальто онстал получать желанное лакомство. Привычка укоренилась. Увидев открытую дверь,щенок стремительно влетает в нашу комнату и, не ожидая напоминаний,кувыркается, пока не получит вознаграждения. И «перевернись» так и стало егокличкой.

Сейчас «марсиане» достаточно подросли, чтобы целыми часами носиться вокругдомика, упражняться в драках и даже спать на снегу, но в метельную пору и влютые морозы они все еще ночуют в углу кухни, сбившись в пухлую посапывающуюкучку и забыв все свои дневные ссоры и недоразумения.

Естественно, что «дети» в раннем возрасте требуют особого питания. Они еще немогут есть замерзшее рубленое мясо. Для них надо всегда держать большой кусок,лучше всего медвежий окорок, талого мяса. Часа полтора-два они возятся надкуском мяса, сосут, отрывают крохотные кусочки и, таким образом, не перегружаяжелудков, впитывают самые ценные соки; а упираясь лапками в кусок, напрягая всесвои маленькие силенки, занимаются обязательной физкультурой для развития иукрепления мышц.

Утром «домохозяйка» кормит их и отправляет на прогулку, другими словами —просто выставляет за дверь. Благо одевать такую ораву не требуется: оченьтеплые шубки всегда на них.

Многочисленные и многообразные обязанности по домоводству первое время никомуне доставляли удовольствия и по-настоящему тяготили. Но совсем не потому, чтоони были тяжелыми. Просто их трудно было воспринять психологически. Ведь мымужчины, да еще полярники! Смелость, решимость, настойчивость, физическаявыносливость — вот необходимые нам черты характера. А тут целую неделю надо«торчать» на кухне: следить, чтобы не перекисла опара, не ушло бы тесто, непригорело бы жаркое, мыть тарелки и т. п.

Примерно так думал каждый. А если прибавить к этому еще и известную долюгордости за свою профессию, то станет понятным тот внутренний протест противдомашних работ, который в первый период жизни на острове обуревал нас.

Проявлялось это по-разному. Журавлев в свое дежурство поближе вешал карабин,словно боевое оружие было необходимо не менее поварешки, то и дело вздыхал ипосматривал в окно — не покажется ли зверь. Охотник расхваливал самуюотвратительную погоду, которая якобы как раз и нужна для промысла; на кухне оноглушительно громыхал посудой.

Вася в свое дежурство часто так погружался в разработку схемы«всеулавливаюшего» приемника или «сверхдальнобойного» передатчика или такувлекался игрой со щенками, что забывал о плите, и она иногда тухла, а поройжаркое на сковородке обугливалось и начинало дымить.

Глядя на Урванцева, вступающего в свою «неделю», можно было подумать, чтоначинается великий пост. Часто именно в это время у него возникаланеобходимость в каких-либо особо срочных вычислениях, тетрадь с которыми онбрал с собой на кухню.

Однако внутренняя наша дисциплина, осознанная необходимость наладить хозяйствоне по-бивуачному, а по-настоящему заставляли нас смиряться, приспосабливаться ипостепенно постигать секреты домохозяйства. На помощь пришли привычка делатьвсе добросовестно, чувство соревнования и, наконец, удовлетворения, как и отвсякого труда.

Так постепенно все мы не только втянулись в хозяйствование, но и почувствовалик нему определенный вкус...

Теперь у каждого из нас уже выработались свои приемы и даже свой цикл ихарактер блюд. Вася специализировался на кашах, киселях и компотах. Журавлевобычно с увлечением готовил котлеты и пироги, изобретая каждый раз новую иновую начинку. Широкая натура охотника сказывалась и здесь. Котлеты у него неуступают по размерам лапе трехгодовалого медведя, а количество пирогов закаждую выпечку превосходило наш далеко не заурядный аппетит. И только один разон подорвал свой общепризнанный авторитет непревзойденного пирожника, когдавздумал начинить свои пироги... гвоздикой.

Моя специальность — медвежьи бифштексы, беф-строганов и вообще «беф» во всехвозможных и невозможных видах. Первые дни моего дежурства товарищи увлекалисьмясной диетой, а к концу недели начинали мечтать о вегетарианских блюдах Васи,вступающего в обязанности хозяйки после меня. А Урванцев ежемесячно устраивалнам «мексиканскую неделю». Виной всему желание «чуть-чуть поперчить» изапотевающие очки. В таких случаях повар при «снятии пробы» ухает и дышитшироко открытым ртом. Спрашиваешь:

— Что, Николай Николаевич, переперчил?

— Чуточку, самую малость! А нутро так и обжигает.

Не понимаю, как это случилось.

Все же наши блюда, несмотря на личные склонности дежурных, всегда питательны ибольшей частью по-настоящему вкусны.

В первую очередь это относится к медвежатине. Все разговоры «знатоков» о том,что медвежатина «чем-то отдает», в наших глазах только пустые слова. Мысовершенно не понимаем многочисленные в истории исследований Арктики случаи,когда люди категорически отказывались от медвежьего мяса, предпочитали емуконсервы и даже солонину и в конце концов цинговали и даже гибли. Больше того,не будь у нас медвежатины, мы, несомненно, предпочли бы консервам и тем болеесолонине свежее мясо моржа и тюленя, хотя оно во многом уступает медвежьему идействительно «отдает». Мне лично подолгу приходилось питаться моржатиной итюлениной. Они не обладают приятным вкусом, но даже и их нельзя променять насолонину.

Разнообразие блюд в основном относится к обеду и ужину. Утром мы пьем кофе иликакао. Кроме них в течение первого года на завтрак, как правило, подаваласьяичница. Она появлялась на столе в огромной сковороде, вмещавшей двадцать яиц,а при некотором уплотнении и все двадцать пять. Но вот яйца на исходе, да иперестали привлекать наше внимание. Прошлой зимой они замерзли, потом оттаяли,сейчас снова превратились в лед и потеряли свой вкус. Теперь к завтраку вместояичницы подаются сыр, масло, хорошо сохранившиеся шпроты, фаршированный перец,корейка или московская колбаса.

Первым блюдом на обед идет суп с макаронами или крупами, а то и борщ из сушеныховощей, заправленный красноармейскими консервами, лучшими из всех известных намконсервов, или медвежатиной. Больше всего мы употребляем масла, компота и мяса,причем последнее часто с удовольствием едим в сыром, замороженном виде.Замерзшее медвежье сердце, приготовленное в виде знаменитой сибирскойстроганины,— с солью и хлебом, уничтожается нами в один присест во времязатянувшейся вечерней беседы. Или же вносится сырой, но тоже замороженныймедвежий окорок. И это совсем не потому, что нам лень поджарить мясо или что мыпревратились в «сыроядцев». Отнюдь нет. Просто мы чувствуем потребность в такойпище и испытываем настоящее удовольствие. Надо думать, что организм самподсказывает наши желания. Мясо, да еще сырое — единственный свежийвитаминозный продукт. Мы уверены, что наше здоровье в значительной степениобеспечивается таким мясом, и совершенно не боимся цинги — этого знаменитоговрага полярных путешественников.

Такой же естественной потребностью, по-видимому, объясняется и то, что мы неиспытываем особого аппетита к белому хлебу. День-два в неделю едим его послевыпечки, потом требуем у дежурного ржаного.

В то же самое время у нас, кроме клюквенного экстракта, абсолютно не пользуютсяникакой популярностью всякие антицинготные продукты, привезенные с материка.Даже целая сотня засахаренных лимонов вот уже полтора года лежит непочатой иникого не привлекает своей прославленной витаминозностью. Участь антицинготныхсредств разделяют и все сладости — разнообразные конфеты и шоколад. Они непользуются спросом ни в походе, ни на базе. Только Вася явно тоскует помороженому. Однажды его тоска прорвалась. Он не вытерпел и решил приготовитьмороженое сам: насыпал в большую кастрюлю сахару, залил разведенным молочнымпорошком, добавил сгущенного молока, обложил кастрюлю льдом и со всей энергиейсвоего возраста принялся вращать ее. Часа полтора трудился в поте лица, номолочно-сахарная смесь никак не хотела превращаться в мороженое. Трудносказать, чем кончилась бы эта затея, если бы Васю не осенила благая мысль. Онвытащил кастрюлю на улицу, на 88-градусный мороз, а сам спокойно занялсядругими делами. После ужина мы ели мороженое. Сладости и холода в нем былодостаточно, но есть его надо было осторожно. Содержимое кастрюли превратилось вплотный ледяной круг, а отколотые кусочки «мороженого» обладали такими острымигранями, что ими легко можно было поранить рот.

Как-то сразу неожиданно хорошо наладилось у нас дело с выпечкой хлеба. Внезависимости от того, кто дежурит на кухне, у нас всегда чудесный, отличновыпеченный, вкусный хлеб. У Урванцева он получается особенно удачным.Самолюбивому Журавлеву это острый нож в сердце. Он буквально колдует над тестоми чувствует себя победителем, когда ему удается превзойти наиболее удачливогохлебопека.

Небольшим кусочком закваски мы запаслись у добрейшего Ивана Васильевича —буфетчика с «Седова», щедрого покровителя покойного Мишки. С тех пор дрожжевойгрибок бережно сохраняется нами в оставляемом после каждой выпечки хлебакусочке теста. Он помогает нам сохранять здоровье в борьбе с полярной природой.

Если упомянуть еще об одном оригинальном блюде, то в общих чертах о нашемпитании будет рассказано достаточно полно. Я говорю о студне из плавникабелухи. Он вошел у нас в обиход после удачной охоты на белух. Мы часто включалиэто блюдо в свое меню и всегда были рады видеть его на столе.

Плавник взрослой белухи, по форме напоминающий огромный рисунок червонноготуза, весит сорок пять — пятьдесят килограммов и весь состоит из упругойхрящевидной массы и сухожилий. Для приготовления студня надо нарубить кускивесом в сто пятьдесят — двести граммов, положить их в кастрюлю, залить холоднойводой и поставить на огонь. Через тридцать — сорок минут после начала кипенияотставшая алапера[17] удаляется,а оставшаяся хрящевидная масса продолжает увариваться до тех пор, пока нестанет настолько мягкой, что ее можно будет легко резать. После этогоуварившаяся масса мелко крошится, солится, перчится, заливается бульоном иставится в холодное место. Вот и все. Через несколько часов готово прекрасное,вкусное блюдо.

Обслуживая коллектив, наш дежурный в течение недели занимается и своими личнымиделами — принимает ванну, стирает белье. В эти дни ему приходится работатьбольше обычного. Потребности в воде сильно увеличиваются. А в наших условияхполучение воды не простое дело. Большие снежные кирпичи или глыбы опресненногоморского льда вносятся в кухню и медленно перетапливаются в воду. Особеннодлинен и канителен процесс таяния снега. Поэтому каждый из нас перед своимдежурством обычно тщательно обследует ближайшую полосу льдов, отыскиваяопресненную льдину.

Но самым сложным делом неожиданно для нас оказалась стирка белья. Освоение еепотребовало много труда и принесло немало огорчений.

Я никогда не забуду своих первых опытов. После ухода «Седова» мы целый месяцработали не покладая рук, готовя к зиме нашу базу, добывая мясо и собираясь кпервому походу на Северную Землю. В это время нам было не до стирки. Белья укаждого накопилось много — начиная с простыней и кончая носками. Наконец, рукидошли и до него. В одно из своих дежурств я решил привести в порядок запущенныйгардероб. Стирать, так стирать! Подумаешь, какая сложная задача!

Собрав все, что было, я наполнил большой бак, залил водой, всыпал пачкустирального порошка и поставил бак на плиту. «Прокипячу, потом выполощу,просушу, выглажу — вот и все»,— думал я. Немного спустя мне показалось, что баквеликоват, а стирального порошка я положил недостаточно — только одну пачку.Для чего-то я попробовал воду рукой. Вода была как вода. Но по каким-тонепонятным признакам я все же окончательно решил, что порошка положеномаловато. Ошибки надо исправлять. Взял еще одну пачку порошка, высыпал его вбак, помешал палкой и успокоился. Скоро из бака послышалось шипение, потомпобулькивание — вода закипела. Все шло нормально. Добротность стирки казаласьобеспеченной.

В это время кто-то вбежал в домик и сообщил, что показался медведь. Снаружи ужедоносился дружный лай собак. Охота и свежевание добычи заняли больше часа.

Вернувшись на кухню, я убедился, что здесь все в порядке. Вася, освободившисьот работы в радиорубке, заботливо подкинул в плиту уголька. Вода в бакеклокотала, точно лава в кратере. Выкурив трубку и передохнув после охоты, я,наконец, решил посмотреть на белье. Сунув в клокочущий бак палку, я вытянулкакую-то вещь и застыл в недоумении. Долго смотрел, пока по некоторым признакамне убедился, что это одна из моих лучших верхних рубашек. Белизна ее полотнавсегда доставляла мне удовольствие. Теперь рубашка была разрисована полосамигрязно-бурого цвета. Потом мне попался носок. Раньше он был коричневым, асейчас стал почти белым. Но и это было еще не все. Следующий улов в бакеоказался самым загадочным. Собравшиеся товарищи, пытаясь определитьрасползавшуюся на палке массу, высказывали самые разнообразные догадки. Одинговорил, что это медуза, и искренне удивился появлению ее в баке. Другойинтересовался — не попал ли туда каким-либо образом столярный клей. Третийуверял, что вместо стирального порошка я положил в бак весь запас желатина. А вэто время, переливаясь перламутром, с палки все еще сползала непонятная густаяи студенистая масса. Только пуговицы, найденные потом в баке, помогли разрешитьзагадку. Я прекрасно помнил, что точно такие же пуговицы были на моих шерстяныхкомбинезонах... теперь, конечно, уже бывших комбинезонах.

После этой злополучной «стирки» я, подсчитав белье, остававшееся в чемоданах,возблагодарил свою предусмотрительность, подсказавшую в Москве благую мысльсделать солидные запасы. Непострадавшего белья должно было хватить надолго.

Потом мы освоили и прачечное дело. Правда, белье, выстиранное нами, не былобелоснежным, но все же оно всегда было чистым. Так шаг за шагом мы осваивалидомашнее хозяйство.

Теперь идет восемнадцатый месяц, как мы остались в одиночестве, во всемпредоставленные самим себе. Но у нас уютный и опрятный домик; едим мыпрекрасный хлеб; совсем не плохо питаемся; спим на чистых простынях; нашездоровье отлично сохраняется. Многие ранее незнакомые нам занятия освоенысовсем неплохо, и мои спутники иногда в шутку говорят о том, кто и какую вновьприобретенную профессию закрепит за собой по возвращении на материк.

 

Новая страда

 

В полдень минуло двое суток, как мы с Журавлевым, точно медведи в берлоге,лежим в палатке, тоскуем и слушаем вой метели. Да еще какой метели! Такую вздешних краях мы переживали всего лишь три-четыре раза. Скорость ветра неспадает ниже 20, преимущественно держится на 22—23, часто достигает 25 метров всекунду и все еще продолжает усиливаться.

Окружающий пейзаж меняется на глазах. Правда, из-за бешеного снежного вихря мывидим очень мало. Не в силах стоять на ногах, ползая по-пластунски, мынаблюдаем, да и то больше ощупью, только небольшую площадку между двумявысокими грядами торосов, где раскинут наш лагерь. Площадка заносится новыми иновыми сугробами. Еще вчера похоронены под снегом наши собаки и сани. Палаткана три четверти погрузилась в сугроб. Видневшийся гребень мы обложили снежнымикирпичами. Теперь снег забил щели между кирпичами, ветер сгладил неровности, инаше убежище совсем стало похожим на звериную нору. Чтобы попасть в него, надонырять вниз.

Все же сходство его с медвежьей берлогой только внешнее. И все преимущества, кнашему сожалению, целиком на стороне берлоги. В ней не живут сразу два взрослыхмедведя, и поэтому там просторнее, чем у нас. В ней под многометровыми заносамизначительно теплее и тише, чем в палатке. И, наконец, самое главное, всякаяберлога находится на земле, и обитателю ее нечего опасаться, что под нимрасколется пол или что он вместе со своим жильем будет унесен в открытый океан.Во всем этом у нас нет ни малейшей уверенности.

Наш лагерь находится (во всяком случае должен бы находиться) среди морскихльдов, на половине прямой линии между южным выгибом островов Седова и мысомКржижановского на острове Октябрьской Революции. Термометр внутри палатки,когда в ней не горит примус, показывает от 30 до 32° мороза, а вчератемпература падала до —39°. Метель такая, что даже днем трудно что-либорассмотреть, а ночью нас окружает непроглядная бушующая тьма. Она гудит,свистит, стонет и со скоростью курьерского поезда несется куда-то внеизвестность. В темноте не видно собственных рук. Откройся под ногами трещина— и не заметишь ее, шагнешь в полной уверенности нащупать твердую опору.Правда, при таком ветре не только нельзя шагнуть, но и просто встать на ноги.Может быть, это и к лучшему. Ползать сегодня безопаснее, чем ходить. Рукамиможно ощупать появившуюся трещину и таким образом не нырнуть в воду. — Эх, истругает, любо-дорого! Не то сбесилась, не то боится на свидание к лешемуопоздать! — восхищается охотник метелью.

И тут же совсем другим тоном добавляет: — Хотел бы я знать, где мы сейчаснаходимся? Не может так случиться, метель стихнет — глядь, а мы передАрхангельском? Прямо к набережной причаливаем — встречайте, мол, полярныхгероев! Вот было бы здорово!

Интерес к местоположению нашего лагеря далеко не праздный. Мы знаем, гдеостановил нас шторм, но где находимся сейчас, не имеем ни малейшегопредставления. Хочется верить, что лагерь все еще на прежнем месте. Пожалуй, мыдаже и верим в это. Но наша вера не подкреплена ничем, кроме собственногожелания оставаться на месте. Многое заставляет опасаться, что положение ужеизменилось или может измениться в любую минуту далеко не в нашу пользу. Морскиельды в этом году слабые и беспрерывно передвигаются, а ветер уже более 50 часовсо страшной силой несется с северо-востока, то есть со стороны Земли. Он можетоторвать припай и вместе со льдами выбросить в открытое море и наш лагерь.

Это было бы очень неприятно, хотя до безнадежности положения еще далеко. Еслинас и унесет в море, но лед под нами не будет смят вместе с лагерем, то гибель,тем более немедленная, пока не угрожает. Полярная зима в самом разгаре. Морозыеще скуют льды. И мы, располагая трехнедельным запасом корма для собак (прикатастрофических обстоятельствах он превратится в продовольствие для нас),сможем выбраться на Землю. Но такие приключения нас совсем не привлекают. У наснет никакой охоты прерывать работу и пускаться в более чем рискованноеплавание. Поэтому мы с надеждой думаем об окружающих нас торосах. Перед тем какначала бушевать метель, мы видели, что в некоторых местах торосы громоздятсяхолмами высотой в 14—15 метров. Возможно, что некоторые из них стоят на мели исмогут удержать льды при любой буре.

Сегодня утром в восемнадцати шагах от палатки появилась трещина. Она разделилапополам участок, где расположились на ночлег собаки, и к концу дня расшириласьдо 30 сантиметров. Медленное расширение служит хорошим признаком: по-видимому,трещина — чисто местного характера, и льды еще не пришли в движение. Однакопоявление трещин напоминает об опасности. Надо быть в полной готовности наслучай резкой передвижки льдов.

Решили откопать из-под снега сани, чего бы это нам ни стоило. Ведь на санях всенаши запасы, необходимые при вынужденном плавании. Ветер валил с ног, вихрь недавал дышать, 35-градусный мороз казался нестерпимым, на лице каждые пять минутобразовывалась ледяная маска. Еле удерживаясь на коленях, мы долбили сугроб, аметель взамен одной отброшенной нами лопаты снега бросала целых десять.

Мы пытались сделать невозможное, пока не выбились из сил и не убедились вполной тщетности своих усилий. Но примириться с таким положением и отдать себяна волю судьбы было не в нашем характере. Отдышавшись в палатке и выпив почашке чаю, мы возобновили борьбу с беснующимся вихрем. д

На этот раз мы избрали другую тактику. Вместо лопат вооружились ножовкой. Лежана снегу, с наветренного края сугроба, под которым были погребены сани, мыначали выпиливать большие снежные кирпичи и складывать из них стенку, точно также, как московские строители сооружают дом из шлакобетонных блоков. Первые дваряда кирпичей удалось положить не поднимаясь. Третий ряд положили, стоя наколенях. Потом мы вынуждены были встать на ноги. Но теперь уже помогалавозведенная метровая стенка. Ветер прижимал нас к ней, точно листы бумаги, инадо было сделать усилие, чтобы оторваться от нее и снова лечь на снег.

Буря крутила вихри, ветер оглушал воем, словно стараясь превратить нас в пыль иунести вместе со снегом, но наша стенка все же росла. Через час она полукруглымбарьером высотой более полутора метров опоясала то место, где были занесенысани. За стенкой образовалось относительное затишье.

Мы довольно быстро откопали сани и, чтобы вновь не завалило сугробом, поднялиих на снежную стенку и как следует укрепили. Собак разместили под защитойстенки. Теперь в случае резкой передвижки льдов или опасности торошения можнобыло в одно мгновение сдернуть сани со снежной стенки и принять нужные меры.

Когда все было сделано, нас охватило чувство невольной гордости, сознаниясобственной силы, и мы еще долго не уходили в палатку, лежали вместе с собакамипод защитой возведенной стены, курили трубки и любовались результатами своеготруда. Журавлев даже запел:

— Будет буря, мы поспорим...

Голос потонул в гуле бури. Охотник махнул рукой и прокричал :

— Ладно, ладно! Шумишь ты громче, а мы все-таки сильнее. Посмотри-ка где сани!

Сугроб вокруг палатки все рос. Откапывать ее было бесполезно, а переносить надругое место слишком рискованно. К тому же сугроб защищал ее от ветра и помогалсохранять внутри кое-какое тепло.

Под вечер мы вернулись в палатку. Ночь решили спать но очереди. Бодрствующийдолжен следить за поведением льда хотя бы возле палатки.

Возникает вполне уместный вопрос: почему в такую непогодь мы оказались наморских льдах вместо того, чтобы сидеть в своем теплом домике? Постараюсьответить. Только вот руки коченеют. Их часто приходится подносить к шипящемупримусу или прятать за пазуху, иначе пальцы отказываются держать карандаш. Самя хорошо укутан в олений мех, ноги защищены спальным мешком. Буря по-прежнемугудит, и, по всем признакам, хватит времени на подробный рассказ. Трещина врайоне палатки пока не расходится, толчков льда не чувствуется. Это даетнекоторое право думать, что наш лагерь продолжает оставаться на неподвижныхприбрежных льдах.

Мы недавно сделали вылазку из палатки, но вокруг был ревущий мрак, и мы ничегоне увидели. После ужина Журавлев залез в спальный мешок и немедленно заснул.Кроме гула бури, ничто сейчас не нарушает покоя. Можно неторопливо вестирассказ. Это поможет мне скоротать часы ночного дежурства.

...Вторая полярная ночь кончилась. В конце ее, как и в прошлом году, прошлаполоса сильных метелей. Мы, было, потеряли надежду своевременно увидетьдолгожданный восход солнца. Но Арктика все же не лишила нас такогоудовольствия.

К вечеру 20 февраля очередная метель стихла, налетевшая вслед за ней полосатумана быстро рассеялась, и на небе остались редкие клочья высоких облаков. Всюночь горело яркое полярное сияние. Даже утром 21-го на небе то и делопоявлялись и исчезали то маленькие, еле заметные, то огромные и яркие пятнамалинового цвета. Потом начался рассвет. Южная часть небосвода постепенно сталаокрашиваться в медно-зеленый цвет.

После завтрака мы уже не возвращались в домик. К полудню, чтобы как-нибудьразрядить нарастающее нетерпение, затеяли стрельбу в цель. К этому времени надгоризонтом легла розовая полоса. Она медленно, но беспрерывно разгоралась.Отрываясь от стрельбы, мы следили за небом. В раскраске горизонта началипоявляться оранжевые тона. Они делались все ярче, охватывали своим пламенем всебольший сектор небосклона. Потянул ветерок. Заснеженные льды закурилисьпоземкой. Над густыми фиолетовыми тенями, лежавшими на льдах, снежная пыльказалась розовым туманом. Сквозь эту дымку было видно, как на фоне багровойзари вырос высокий огненный столб, потом из его основания брызнули настоящиесолнечные лучи и, наконец, показался край самого солнца. В полдень оно вышлополностью.

Мы стояли и, не отрываясь, смотрели на огненный диск. В нашем взгляде сливалисьмногие чувства: тоска по солнцу и людям, по светлой родине, по весне, по шумнойМоскве, по лесам, по всему знакомому и дорогому с первых дней детства.Казалось, что где-то в глубине сердца таится дружеский упрек солнцу за то, чтооно пряталось от нас целых четыре месяца.

Солнце скоро исчезло за горизонтом. Но огненный столб напоминал, что завтра мывновь увидим багряный диск.

При свете солнца мы успели заметить, что наши лица стали бледнее, чем четыремесяца назад: загар с кожи сошел. Этим, собственно, и исчерпывались всеперемены, происшедшие с нами за вторую полярную ночь. Эта ночь, как и первая,прошла благополучно, даже легче, потому что мы испытывали меньшее напряжение.Все мы были здоровы, полны сил и воли, готовы к новым походам. С появлениемсолнца мы намечали продолжение исследовательских работ.

В прошлом году была выполнена самая трудная часть этой работы. Ночные поездки,и особенно последний маршрут, вторую половину которого мы с Урванцевым шли попояс в ледяной воде, потребовали от нас предельного напряжения сил и полногоиспользования скромных средств, имевшихся в нашем распоряжении.

Все же и в новом сезоне предстоит очень серьезная работа. Надо исследовать иположить на карту острова Большевик и Пионер. По нашим расчетам, они составляюттретью часть всей Северной Земли. Остров Пионер, расположенный совсем близко кнашей базе, не вызывает особого беспокойства. Но работа на острове Большевикобещает быть значительно труднее. Ближайшая точка его отстоит от базыэкспедиции почти на 300 километров. Это и осложняет план его исследования.Маршрут вокруг острова, включая путь к нему и обратную дорогу, должен составитьот 1100 до 1250 километров. Как и в предыдущий сезон, мы не можем сразу поднятьнеобходимое снаряжение и продукты на весь поход. Рассчитывать же на попутнуюохоту — значит безрассудно рисковать успехом работы. Охота может быть иобильной и скудной. Это нас совсем не устраивает. Надо действовать наверняка,насколько позволяют наши силы и возможности. Для этого мы должнывоспользоваться опытом минувшего года, то есть создать продовольственные депона будущем маршруте.

Расчеты по оборудованию депо не отличаются большой сложностью. Для съемкиострова Большевик потребуется пройти не более 700 километров. При среднейскорости движения 20 километров в сутки, с учетом задержек на определениеастрономических пунктов, остановок из-за метелей и туманов придется пробыть наострове от 30 до 35 суток. Следовательно, на этот срок мы должны запасти наострове собачьего корма, топлива и продовольствия. Путь к острову и возвращениезаймут 15—20 суток; значит, надо прибавить еще пеммикана и на эти дни,разбросав его мелкими партиями на будущей дороге. Таким образом, предстоитзабросить на линию будущего маршрута около 600 килограммов корма для собак итоплива. К этому надо прибавить лагерное и рабочее снаряжение, продукты длялюдей.

Поэтому еще в конце полярной ночи мы перебросили большую часть груза навосточную оконечность островов Седова, намереваясь с появлением солнцапродвинуть груз сначала на остров Октябрьской Революции и уже потом, третьимрейсом, пройти дальше на юг, перебраться через пролив Шокальского и устроитьпродовольственные склады на самом острове Большевик. По нашим расчетам, дляэтого предстоит посетить остров два раза, чтобы оборудовать один склад в егосеверной части, а другой — в юго-западной. Исследование острова надо начать сзапада, чтобы после съемки южного берега выйти к восточному с облегченнымисанями. Берег этот — высокий, горный, а состояние льдов для путешествия насобаках обещает быть наименее благоприятным, значит, восточную часть маршрутанадо проделать по возможности налегке.

Мы ожидали появления солнца, чтобы сразу начать работу по подготовке последнегоэтапа съемки Северной Земли с расчетом закончить эту подготовку к 1 апреля,чтобы 10 апреля выйти в самый большой из наших маршрутов. Но Арктикаспланировала по-своему. После восхода солнца одна за другой начались метели.Они налетали почти беспрерывно и не выпускали нас с базы вплоть до 3 марта.Особенно свирепый шторм разыгрался в ночь на 29 февраля, мы прозвали егоКасьяновой бурей. Буйный снежный вихрь несся со скоростью, превышающей 20метров в секунду. Сложилась погода, о которой говорят: «Света белого не видно».При 35-градусном морозе такую погоду трудно было переносить даже на базе.Метель буквально душила. И это продолжалось почти трое суток.

После метели Арктика преобразилась. Вверху не осталось ни одного облачка. Поутрам еще задолго до восхода солнца небо окрашивалось в характерный длянаступления полярного дня нежный медно-зеленый цвет, потом становилосьбирюзовым; а вечерами, когда солнце уходило на покой, на небе вновь появлялисьзеленовато-голубые оттенки. Они сгущались, приобретали цвет вороненой стали, ина этом фоне загорались необычайно яркие звезды. Барометр держался хорошо.Казалось, все предвещало длительное затишье.

Мы решили, что время наступило, и 3 марта выступили в поход. Новая страданачалась.

Первую ночь мы провели в 30 километрах от базы, у берегов островов Седова. Наследующее утро, чтобы сократить путь километров на тридцать и выгадать целыйпереход, мы направились через морские льды по прямой линии на мысКржижановского. Высокие гряды торосов располагались здесь, как правило,параллельно нашему курсу и почти не мешали передвижению.

В минувшую полярную ночь у нас не было необходимости предпринимать большиепереходы. Самые продолжительные поездки на собаках не выходили за пределыостровов Седова и не превышали 60 километров. Для нас они были скорееразвлечением, чем работой. И теперь мы, стосковавшись по длительной дороге,рвались вперед. Нас радовал и ледовый простор, и медно-зеленое небо, изастывший в неподвижности воздух, и быстрый бег собак; а мороз казался такой женезначительной помехой, как и окружающие нас холмы торосов.

С утра по-прежнему стоял полный штиль, термометр показывал —40°, небосвод былсовершенно чистый, и ничто не предвещало перемен. Потом мы любовалисьразгорающейся зарей и наблюдали, как из-за горизонта выплывал четко очерченный,полный диск солнца.

Но все хорошее скоро закончилось. После полудня с северо-востока налетеламетель, покрепче той, которую мы пережидали перед отправлением в поход. Бураннагрянул, точно смерч, и через четверть часа ничего не осталось от спокойнойобстановки последних двух суток.

Теперь идут уже третьи сутки, как метель бушует со страшной силой, держит насна месте и заставляет гадать: где же мы находимся — все еще у берегов СевернойЗемли или, как говорит Журавлев, уже приближаемся к Архангельску?

...Пока писал, руки у меня совсем закоченели, хотя я не- сколько раз и прерывалзаписи. Но все же это занятие помогло мне скоротать часы. Время уже за полночь.По-прежнему гудит метель, а за палаткой тот же бурлящий черный ад. Лед под намицел, толчков не чувствуется.

Пора заступать на дежурство Сергею. Он будет прислушиваться к бушеванию метели,следить во тьме за льдами, а я заберусь в спальный мешок и засну с надеждой нато, что утром положение улучшится.

Проснулся от боли в ноге. Низ моего спального мешка был завален свежим снегом.Журавлев, весь белый, точно мельник, стоя на коленях, сбивал с себя снежнуюпудру. Лицо его было мокро, а с бровей свисали длинные ледяные сосульки.

Он только что делал вылазку: хотел «посмотреть», что делается «на улице». Выходиз палатки оказался занесенным сугробом, и Журавлев, чтобы выбраться наружу,должен был отгрести снег внутрь палатки и почти по пояс завалить меня.

Сейчас он только что вполз обратно. — Ад, настоящий ад! Еще хуже, чем вчера,—услышал я вместо утреннего приветствия.— Палатку совсем сровняло.

Боялся — не найду ее, и ползал с веревкой, словно Иван-царевич с клубком ниток.Все собаки опять под сугробом. Ветер не дает подняться, даже на коленях неустоишь... — Потому ты и навалился на меня? — перебил я, выдергивая свою ногуиз-под его колена.

Сергей попытался отодвинуться в сторону и тут же уперся в противоположнуюстенку палатки. Наше жилище, придавленное сверху сугробом, а внутри наполовинузагроможденное ворохом снега, стало очень тесным.

— Как трещина?

— Добрался до нее на четвереньках. Обратно еле дополз.

Вся засыпана снегом, не расходится. Что-то удерживает льды.

— Значит, доброе утро!

— Да, добрее не придумаешь!

Так наступило утро 7 марта. Часы показывали 8.

Мы очистили от снега одежду, сложили ее в еще свободный угол палатки иприготовили завтрак. Потом кое-как выгребли из палатки снег и расчистили выход.Он теперь уходил вертикально вверх и напоминал узкий колодец. С трудомвыбрались наружу.

Журавлев был прав. Метель свирепствовала еще сильнее, чем накануне. Ветер неизменил направления. У палатки скорость ветра достигала 28 метров, а когда мывыползли на гребень покрывавшего лагерь тороса, анемометр показал 84 метра всекунду. Это означало, что жестокий шторм перешел уже в ураган. По шкалеБофорта, принятой моряками для классификации движения воздуха, ураганомназывается ветер со средней скоростью более 29 метров в секунду, или более 105километров в час; такой ветер называется еще и 12 балльным. Выше этого баллапоказателей на шкале нет. А в графе «влияние ветра на наземные предметы» оветре со средней скоростью 23 метра в секунду (крепкий шторм) сказано:«вырывает с корнем деревья»; жестокий шторм со средней скоростью в 27 метров всекунду «производит большие разрушения»; ураган более 29 метров в секунду(какой бушевал у нас) «производит опустошения». К счастью, ни разрушать, ниопустошать у нас было нечего. Наша палатка была защищена от урагана наметеннымнад ней сугробом. Беспокоило лишь одно: удержались бы льды.

Я вспомнил ураган, пережитый нами в мае прошлого года севернее мыса Ворошилова,когда Журавлев, болевший снежной слепотой, сидел с завязанными глазами впалатке, а мы с Урванцевым боролись со стихией. Тогда ветер вблизи лагеря,расположенного под защитой айсберга, достигал скорости 27 метров, а на открытомместе несся со скоростью 37 метров в секунду. Но тогда не было снега, о чем мысожалели: хотелось посмотреть картину метели при таком ветре.

Сейчас эта «картина» была перед нами. Метель хлестала в лицо, жгла его, точнораскаленным железом, ревела и, казалось, хотела смести и уничтожить все насвоем пути. Ураган захватывал своей мощью, заставлял даже любоваться собой изабывать о серьезности нашего положения.

Но все же наступил кризис. Буря не могла бесконечно бушевать с такой яростью идостигла своего предела. К полудню силы ее начали иссякать. В сплошной,беспрерывный рев начали врываться визг и свист; это говорило о том, что ветерстановится порывистым. Еще через час уже слышалось завывание. Лишь время отвремени ураган вновь пытался свирепствовать, как бы силясь сохранить прежнююмощь. К 15 часам ветер склонился к востоку, скорость его уже не превышала 6метров, и только отдельные порывы вздымали снег и пронзительно свистели. Метелькончилась.

Теперь можно было осмотреться. На западе и юго-западе большими пятнами темнеловодяное небо — признак открытой воды. С высоты торосов мы увидели крупноеразводье всего лишь километрах в двух — двух с половиной от нашего лагеря.Вскрытие льдов его не достигало. Трещина — не в счет.

Откопать палатку и собак теперь уже было нетрудно. Скоро мы пустились в путь.Продолжавшаяся поземка досаждала собакам, но мало беспокоила нас. Небо затянулооблаками. Сразу потеплело. Термометр показывал только 25° мороза.

Такой мороз при скорости ветра в 6 метров обычно дает себя знать, но в этотдень он казался нам незаметным. Мы пересекли несколько свежих узких трещин и,приближаясь к Земле, попали в полосу рыхлого, убродного снега. Он в огромномколичестве был сброшен бурей с ледникового щита и не успел смерзнуться. Путь потакому снегу очень труден. Потому мы и не замечали мороза. Но когда мы уже втемноте выбрались на мыс Кржижановского, где отпала необходимость тащить насебе тяжелые сани, мороз сразу почувствовался по-настоящему. Первое, что мысделали,— установили палатку и сбросили с себя мокрое белье.

Процедура переодевания при 25-градусном морозе малоприятна, но как хорошочувствуешь себя в сухой одежде!

Пока я, лежа в мешке, вел запись, Сергей, тоже не вылезая из мешка, успелприготовить «мечту». Нет сомнения, что заснем мы достаточно крепко. А утром,сложив припасы, повернем, вероятно, обратно на базу за очередной партией груза.

Обратный путь в 120 километров на пустых санях проделали за два перехода. Впервый день, покинув мыс Кржижановского, поднялись вдоль кромки ледника ксеверу, обошли стороной полосу убродного снега и вечером в начавшейся новойметели разбили лагерь на полуострове Парижской Коммуны.

Утром нас встретил ветер скоростью в 15 метров при 20-градусном морозе и тучахснежной пыли. Это была нешуточная метель. Но после того что мы пережили наморском льду, такая метель не могла удержать нас на месте. Правда, пурганеслась с запада, била нам прямо в лоб, но путь был знаком, сани легки, и мырешили пробиваться к дому.

По очереди выходя вперед, чтобы пробить задней упряжке дорогу, мы шли противметели. К вечеру она, точно поняв наше упорство и бесполезность своих усилий,неожиданно стихла. Около полуночи в полной темноте мы подкатили к домику.

— Где вас захватила метель? — был первый вопрос, которым встретили настоварищи.

В районе базы она бушевала немногим более двух суток и была заметно слабее.Ветер только в отдельные моменты достигал скорости 22 метров. Очевидно, мы сЖуравлевым попали в самый центр воздушного потока. На базе ветер сорвалантенну, разметал с вешал медвежьи шкуры и совсем занес вход в домик. В комнатепри свете мы были озадачены восклицанием:

— Да вы обморозились!

Мы взглянули друг на друга и убедились, что кожа на лицах почернела. Журавлевдолго рассматривал себя в зеркало и недоумевающе повторял:

— Вот лешой! Да где же это прихватило? Даже не за метил.

Удивлялся он так, словно вернулся обмороженным из теплых стран. К счастью,обморожение было поверхностным. То, что мы испытали за трое суток, сидя нальду, могло обойтись нам гораздо дороже.

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: