Вдоль берегов острова Большевик

 

23 апреля 1932 г.

 

Вторые сутки стоим лагерем в точке выхода на остров Большевик. Новостью этихдней является потеря свободы Ошкуем. Наш ветеран, как и все остальные собаки,сидит на цепи. Временами он недоуменно мычит, а когда ветер налетает с берега,безрезультатно пытается снять тугой ошейник и вновь обрести свободу.

Дело в том, что еще при первом посещении острова с Журавлевым мы наткнулись наберегу на свежие следы оленей. Зто было полной неожиданностью. Ни на островеОктябрьской Революции, ни тем более на острове Комсомолец мы не встречалиникаких следов современного обитания оленя на Северной Земле. Только однажды наберегу залива Сталина мы нашли старый олений позвонок да на островах Седовабыли обнаружены полуистлевшие, обросшие мхом оленьи рога. И то и другое моглобыть занесенным морскими льдами с сибирского побережья и никак несвидетельствовало о наличии живых оленей. Животные, обнаруженные нами наострове Большевик, были для нас радостной находкой, а сама Северная Земля сэтого момента стала казаться нам совсем землей обетованной.

Журавлев тогда долго зачарованным взглядом рассматривал на снегу отпечаткикопыт и разминал в руках свежие оленьи орешки. А когда на одной из ближайшихвозвышенностей показалась тройка живых оленей, охотник совсем потерялсамообладание — одним движением он перевернул сани, свалил в сугроб весь груз ипустил свою упряжку в обход животных. Стоявшая тишина и сильный мороз помешалиохоте. Чуткие звери издалека услышали скрип снега. Бык сначала замер на месте,потом высоко поднял голову и, поскакав рысью, моментально скрылся из виду. Заним умчались важенка и годовалый теленок.

Олени были так красивы, а встретить их на Северной Земле было так приятно, чтоя тогда, кажется, впервые порадовался охотничьей неудаче товарища. Журавлев,конечно, не разделял моего удовольствия и готов был оставаться на острове дотех пор, пока ему не удастся попробовать свежей оленины. Пришлось проявитьнастойчивость и, рискуя нашей дружбой, уже на следующий день увезти охотника сострова.

Вчера, разбив лагерь, мы полезли вверх по обрывистому склону берега и оказалисьна первой ярко выраженной террасе. Местами она была совсем узкая, а местамидостигала нескольких сот метров, но всюду лежала ровным поясом. А выше за нейнаходилась вторая, менее ярко выраженная и более древняя терраса, заваленнаящебнем, принесенным сюда ледниками. Обе террасы выглядели гигантскими ступенямиперед блестящим амфитеатром ледника, видневшегося в глубине острова.

С первого взгляда, как и всюду на Северной Земле, страна казалась совершенномертвой — камень, снег и лед, и ничего живого. Но и здесь, уже на первойтеррасе, мы наткнулись на следы оленей. Крупные отпечатки копыт быковчередовались с более мелкими следами важенок и совсем игрушечными следамителят. По всем признакам, олени кормились здесь лишайниками и мхами совсемнедавно и исчезли незамеченными лишь в момент нашего приближения к острову.Недаром собаки при подходе к берегу поражали нас своей прытью. И теперь мыдолжны были держать их на цепи.

Следы животных показывали, что тройка оленей, встреченная в первом рейсе наостров, не случайное явление и что остров Большевик богаче жизнью, чем всеостальные, более северные острова архипелага.

Наряду с оленьими следами мы нашли и следы песцов, обычно сопровождающих оленейи лакомящихся их орешками. А ночью жизнь проявлялась в еще более привычных намобъектах. К лагерю подошла медведица с двумя малышами. Все время настороженныесобаки издали заметили гостей, подняли лай и заставили броситься наутек всесемейство. У нас не было нужды в мясе, и мы, отказавшись от верной добычи,легко смогли показать свое великодушие.

Перед утром налетела метель. Она скоро ослабела, но сильная поземка нерасполагала к выходу, и мы решили осмотреть и заснять лежавший рядом фиорд.Потратили весь день, но отнюдь не пожалели об этом.

Фиорд, получивший с сегодняшнего дня имя Тельмана, почти на 15 километровврезается в глубь острова. На выходе в пролив Шокальского он достигает ширины 3километров, а к вершине сужается до 1 километра. Здесь в него впадает небольшойледник. Он еще живет, продолжает двигаться, ломать морские льды и даватьнебольшие айсберги, но все же является только жалким остатком былого величияэпохи сплошного оледенения, когда льды огромной мощности доходили до открытогоморя и в своем неудержимом течении пропахали глубокое ущелье в горных породах.

Теперь о минувшей силе ледника молча свидетельствуют берега фиорда, достигающиев некоторых местах значительной высоты. Скалы почти отвесно падают к воде идаже в ясный, солнечный день производят необычайно сильное впечатление своеймрачностью...

Вечером ветер вновь усилился, и сейчас за палаткой гудит метель.

 

 

27 апреля 1932 г.

 

Лагерь экспедиции на мысе Неупокоева. Это самая южная точка Северной Земли. Поодну сторону лагеря Карское море, по другую пролив Вилькицкого. Сейчас онивыглядят совершенно одинаково. Как к западу от мыса, так и к юго-востоку лежатсильно торошенные льды, с той лишь разницей, что в проливе торосы значительномощнее и более свежей ломки. Высота их здесь достигает 8—9 метров. Огромныемногометровые льдины часто стоят ребром, а пространства между ними засыпанысвежим пушистым снегом. Час назад мы попытались гнаться по ним за подошедшиммедведем, но скоро бросили безнадежную затею. Даже собаки скоро охладели кохоте в таких условиях и тут же вернулись в лагерь. Торосы совершеннонепроходимы. Хорошо, что берега самого мыса представляют плоскую равнину,опоясанную многочисленными намывными косами и небольшими лагунами, создающимисейчас идеальные условия для санного передвижения.

Расстояние между фиордом Тельмана и мысом Неупокоева мы покрыли в четыресравнительно легких перехода. Только на первом переходе за нами беспрерывногналась сильная поземка, иногда усиливающаяся до метели. Однако ветер, дувшийнам в спину, не мог помешать вести съемку четко выраженных берегов проливаШокальского, идущих к юго-западу почти по прямой линии.

В конце второго перехода миновали наш продовольственный склад. Тащитьсодержимое его вокруг мыса Неупокоева не было никакого смысла. Взяли с собойтолько немного пеммикана. За остальным решили вернуться налегке с южного берегас расчетом пересечь юго-западную часть острова чуть севернее горы Герасимова.Это облегчило последние переходы и дало нам возможность подробнее ознакомитьсяс этой частью Земли.

Погода пасмурная. Будем ждать появления солнца для астрономических наблюдений.

 

 

3 мая 1932 г.

 

Определение астрономического пункта на мысе Неупокоева закончили 28 апреля.Через два перехода вдоль южного берега Земли мы оказались на расстоянии 47километров к северо-востоку от мыса и 115 километров от нашегопродовольственного склада. Отсюда, по нашим расчетам, было всего ближе досклада при движении по прямой линии через Землю.

Утром 1 мая, сложив в одной из маленьких бухточек весь груз, кроме палатки,спальных мешков, примуса и четырехдневного запаса продовольствия, двинулисьчерез Землю. Погода стояла пасмурная, иногда порошил снег. Прибрежная равнинасливалась с белесоватым небом. Отдельные обнаженные из-под снега вершины редкиххолмов, казалось, висели в воздухе. Единственным ярким пятном был наш флаг,развевавшийся над санями по случаю праздника. Только перед подъемом навозвышенность погода несколько улучшилась, и мы без особого труда нашлидоступный склон. На высоте 240 метров достигли наивысшей точки перевала. ГораГерасимова, представляющая собой скалистый юго-западный обрыв возвышенности,осталась слева от нашего пути. На северо-востоке смутно виднелся ледниковыйщит.

Спуститься с возвышенности оказалось труднее: северо-западные склоны ее оченькрутые, местами обрывистые. Преодолев их, мы вновь вышли на высокую террасу,уже виденную наши ранее со стороны пролива Шокальского.

Казалось, что теперь мы уже не встретим серьезных препятствий. Однако на 15-мкилометре пути от возвышенности мы неожиданно уперлись в узкий каньон сотвесными берегами, глубиной около 40 метров. Невольно пришлось изменитьвычисленный курс, повернуть на юго-запад и пройти вдоль ущелья почти до моря.Это сильно удлинило наш путь, и только на 46-м километре пути мы добрались допродовольственного склада.

Обратный путь прошли в сплошном снегопаде, гору Герасимова обогнули с юга.Сегодня утром вернулись на южный берег. Весь оставленный здесь груз нашли вцелости. После отдыха двинемся дальше — на восток. Теперь мы вновь богатыпродовольствием и топливом. Вес каждых саней опять достигает 400 килограммов.

 

 

8 мая 1932 г.

 

4 мая весь день удерживалась чудесная ясная погода. Однако переход оказалсяочень тяжелым. Рыхлый снег часто доходил до колен и очень затруднялпродвижение. За 15 часов едва пробились на 38 километров. К концу переходанастолько вымотали себя и собак, что казалось уже невозможным сделать хотя быодин шаг. Лагерем остановились в первом попавшемся месте. Наша стоянкаоказалась на морском льду, в километре от ближайшей точки земли.

Через час после остановки разразилась метель. Она началась очень бурно иблагодаря обилию свежего рыхлого снега сразу подняла такой вихрь, что мыпостарались поскорее накормить собак и убраться в палатку.

Сначала мы даже радовались неожиданной гостье — метели, надеясь, что она частьрыхлого снега унесет, часть утрамбует и таким образом исправит дорогу, облегчитдальнейшее наше передвижение. Кроме того, неплохо было воспользоваться случаем,чтобы денек поваляться в спальных мешках. Последнюю неделю мы спали не более 6часов в сутки. При изнурительной работе во время переходов этого было явнонедостаточно — нарастало утомление. Хотелось как следует отдохнуть и выспаться.Метель встретили без всякой неприязни.

Первые сутки мы действительно много спали; рев, свист, улюлюканье буранавоспринимали как колыбельную песню. На второй день спать уже не хотелось. Да идорога улучшилась. От убродного снега не осталось никаких следов. Можно было быидти вперед. Но метель бушевала с еще большей силой. Мы уже начали роптать назадержку. Это, как и всегда, не помогло. Вьюга продолжала бесноваться. Поднятыйснежный вихрь скрывал и солнце и весь белый свет. Хотя барометр лез вверх и ужепоказывал полный штиль, шторм не унимался. Снежный вихрь несся со скоростью19—20 метров в секунду. На вторые сутки шторм открыл трещину между лагерем иберегом. Это заставило нас при ветре, дувшем со скоростью 20 метров в секунду,перенести лагерь на берег. Три часа ушло на то, чтобы снять палатку, поднятьсобак и пробиться к суше. На третьи сутки нам надоело спать, ворчать нанепогоду и заглядывать на барометр. Оторвать нас от берега шторм не мог, иновой переноски лагеря не предвиделось. Кроме кормежки собак, дела как будто небыло. А конца метели не было видно.

К счастью, на этот раз мы захватили с собой несколько книг. Николай Николаевичначал расшифровывать описание Аляски на английском языке. Несовершенное знаниеязыка заставляло его часто заглядывать в словарик, и поэтому можно было небеспокоиться: работы хватит надолго. Я скоро прочитал имевшийся у нас роман.Можно было пожалеть, что роман не написан клинописью, тогда чтения хватило бына все метели Северной Земли.

Но сейчас у меня нет причин сожалеть об этом. Есть еще одна книга, которуюможно читать бесконечно. И картины в ней близкие, понятные:

 

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя,

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя...

 

Разве это не про нас? Разве можно лучше описать то, что творится за парусиновойпалаткой?

Проще говоря, со мной томик Пушкина. Родная, заветная книга! В ней каждый стих«течет водой живою»...

В момент, когда зачем-то была приоткрыта пола палатки, ворвавшийся ветерперелистал страницы книги. А когда полы в палатке были завязаны, я увидел, чтотомик открыт на заглавном листе «Руслана и Людмилы».

С детства родные сердцу образы возникли в воображении. Шум метели как бы затих.В памяти встало далекое прошлое. ...Глухая таежная дальневосточная деревушка.Восемнадцать изб, срубленных из посеревшей от времени, когда-то розовойдаурской лиственницы. Рядом к востоку хребет Чурки, а к западу, за узкойполоской увалов с пашнями, на десятки километров, точно зеленое море,раскинулись зыбкие болота.

В одной избе, ничем не отличающейся от других семнадцати, живет еще не старыйказак. В его бороде и усах только пробивается серебро. Но жизнь, про которуютогда говорили «слава казачья, да житье собачье», уже надломила его силы.Слишком тяжело было поднимать семью. «Изробился»,— говорят про казака соседи.

Теперь он часто отлеживается в постели. Вся семья печалится в таких случаях,только его сынишка — шестилетний казачонок — не видит в этом плохого. Если отцузанедужилось, значит, он не пойдет ни на пашню, ни на покос — опять будетчитать про Руслана и Людмилу.

«Руслан и Людмила» — единственная книжка во всей деревушке. Правда, есть ещенесколько книг, но те не в счет. Они хранятся в маленькой деревянной часовне,закрытой на большой железный замок. В них что-то малопонятное читает поп,два-три раза в году приезжающий в деревню.

Книжка старая, растрепанная, в ней не хватает нескольких страниц, но это немешает чтению — отец наизусть помнит потерянные листы. В книжку он смотриттолько для порядка — всю поэму держит в памяти. Еще он знает сказки про царяСалтана и про золотую рыбку, хотя таких книжек в доме нет.

Казачонку больше всего нравятся «Руслан» и «Салтан». Он слушает сказки, затаивдыхание. И нередко в мыслях, уцепившись за пояс Руслана, мальчик вместе с ним ис Черномором уносится за облака. Мертвая голова в воображении казачонкаразрастается до размеров горы Чурки, вершину которой, словно шлем, покрываютгольцы. Иногда мальчик пристраивается к тридцати трем богатырям, выходящим изморя, и начинает протестовать, когда отец продолжает рассказывать только отридцати трех.

— Неправильно! Было тридцать три, а теперь стало тридцать четыре! — Начинаетсяспор, обычно кончающийся мирным разговором:

— Вот соберусь, съезжу в станицу, может, найду книжку про царя Салтана. Тогдасам и читай,— говорит отец.

— Да я же еще не умею,— разочарованно отвечает казачонок.

— Тогда учись! Тут стоит потрудиться.

И сейчас же начинаются «занятия».

— Ну, сделай мне букву «А».

Мальчик расставляет ноги, а рукой делает перекладину.

— Правильно! Теперь найди мне эту букву в книжке.

Это значительно труднее. На страницах много букв! Не меньше, чем мошкары наулице перед заходом солнца, и куда больше, чем тараканов за печкой. Хорошо еще,что буквы не кружатся и не бегают. Все же «А» отыскивается.

Таким же образом сначала изображаются, а потом разыскиваются в книжке и другиебуквы.

Наблюдающая за уроком бабушка говорит:

— Учись, учись, Егорушка! Может, техником станешь — железную дорогу построишь.Как увижу твою дорогу, поезжу по ней да посмотрю белый свет — и умирать будетне страшно.

Но тут же бабушка, как бы спохватившись, строго поджимает губы, скрещивает нагруди руки и обращается к отцу:

— Ты бы, Алексей, лучше его церковному учил. Сам знаешь, как псаломщик-тонужен. Прямо всей деревне срам!

Поп приезжает, а ему и помочь некому. Сам он и жнец, и швец, и на дуде игрец.Читает и за себя, и за псаломщика, и кадило разжигает. Никакого благолепия! Даи учить церковному легче — на дому все пройдет. А на техника-то в го родпосылать надо. А на что пошлешь? Коровенку про дашь — и то не хватит.

— Да как же я буду учить церковному, если сам не знаю,— отговаривается отец.

— А ты, Алексей, постарайся. Вспомни, как поп читает, расскажи Егорке, вот он ипоймет. Еруслана читаешь, а божественное забыл. Грех мне с тобой!

По-видимому, все же плохо веря в свою мечту видеть внука псаломщиком, бабушкане без сожаления, но примиряюще говорит:

— Ну, уж ладно, хоть на техника его выучи, если на псаломщика у тебя смекалкине хватает...

Так по вечерам идет учеба. Скоро Егорка начинает изображать целые слова, апотом и фразы. Иногда его рук и ног не хватает. Тогда он прихватывает на помощьсестренку и бабушку.

Но попробуйте «напечатать» так всего «Руслана»! Успеешь вырасти, а до конца таки не дойдешь. Казачонку не терпится. Но что же поделать,— школы в деревне нет.Хорошо, что Егорка находит в книжке все буквы алфавита и уже умеет складыватьиз них целые слова.

Казак вручает сыну книжку в полную собственность. «Руслан» по-прежнему остаетсяЕгоркиным учителем. Егорка скоро начинает бегло читать, сначала матери ибабушке, потом забегающим соседкам и товарищам и, наконец, то в одной, то вдругой избе усатым казакам и седым старикам.

Золотой рекой льются пушкинские стихи по затерянной в тайге и болотах глухойдеревушке...

...Казак Алексей, знавший наизусть «Руслана», «Салтана» и «Золотую рыбку»,— мойотец, Егорка — я, а когда-то глухая таежная деревушка, находящаяся в нынешнемБиробиджане,— моя родина. «Руслан» — первая книжка, пробудившая во мне интереск "учению, жажду знаний, любовь к путешествиям. Сказка о Руслане учила менягордиться русской богатырской силой.

Через многие годы память без затруднения оживляет далекие воспоминания детства.Заветные стихи великого Пушкина пришли и сюда, «за край земной», в «жилищаветров, бурь гремучих». Как и в былые годы, стихи вызывают гордость за русскихлюдей, зовут еще сильнее любить нашу родину.

Вот уже четвертые сутки над нашей палаткой, словно бесконечная седая бородаЧерномора, вьется снежный вихрь, и не видно ему ни конца, ни края. Я тозакрываю томик Пушкина, то вновь открываю его. В ушах сквозь гул бури звучатстрочки:

 

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя...

 

 

Решающие дни

 

15 мая 1932 г.

 

Одолевает усталость. Тело болит, точно изломанное. Хочется вытянуться наснежной постели, лежать неподвижно, не шевелить ни одним пальцем. Но нервы всееще напряжены. Это помогает бороться с усталостью и сохранять способностьосмыслить все происшедшее за последние дни.

Сегодня мы продвинулись всего лишь на 13 километров. Это и были те «несколько»случайных, особо трудных километров, которых нельзя предусмотреть никакимпланом санного похода по льдам. Их-то я и опасался перед нашим отправлением впуть больше, чем бурь и метелей. Они могли разрушить все наши расчеты. Каждыйметр из этих немногих километров мог сломать намеченный маршрут.

Мы пошли на большой, осознанный риск, дрались за каждый шаг пути, за каждуюминуту времени и... выиграли сражение. Надо думать, что это определит успехнашего похода, а в конечном счете — и всей экспедиции.

Отчаянная борьба началась еще вчера. К концу 82-километрового перехода мыпадали от усталости и на ночлеге не были в состоянии даже записать впечатлениядня. И все из-за дороги. Низкий и отлогий берег, вдоль которого мы пробиралисьпоследние две недели, преодолевая обычные трудности санного похода, кончился.На смену пришли скалистые обрывы восточных берегов острова Большевик. Сначалаобрезанный морем край террасы не превышал пяти метров, но скоро достиг десяти,а потом пятнадцати. Дело было даже не в высоте. Поверхность обрывающейся утесомтеррасы оказалась сплошь заваленной грудами крупного щебня и почти совершеннолишенной снега. Пройти по ней с санями не было никакой возможности.

Еще менее проходимыми на этом участке оказались морские льды. Шторм, пережитыйнами 4—8 мая у южных берегов Земли, искрошил здесь весь лед. Свежие торосыплотно сомкнутыми, непроходимыми рядами, точно осаждающая армия, обложилибереговые бастионы скал. Путь был отрезан и здесь. И только под самыми утесамиуцелела узенькая полоска снежного забоя. Лишь местами ширина ее достигала пятиметров, большею же частью она не превышала двух и даже одного метра. А уклонуцелевшего забоя колебался от 30 до 50 и даже 60°. Это и был единственныйдоступный для нас проход. Нечего и говорить, что путь здесь оказалсямучительным.

Собаки давили друг друга в узкой расселине. Сани, раскатываясь на крутомсклоне, то и дело прижимались к ощетинившейся кромке торосов, застревали междуогромными зубьями бесконечно ледяного гребня или валились набок. И в том идругом случае надо было напрячь все силы, чтобы поставить их на полозья. Частосил одного человека на это не хватало, и воз приходилось вытаскивать вдвоем. Наособенно крутом уклоне, прежде чем пускать упряжку, надо было выкопать бороздуи направить по ней полоз саней, иначе сани перевертывались. Прыгая с однойстороны саней на другую, мы старались предупредить очередной крен, но вбольшинстве случаев ничего не добивались. Так, работая счетырехсоткилограммовыми возами, свыше 12 километров мы протискивались междуотвесной скалой и вздыбившимися льдами, пока совершенно не выбились из сил самии окончательно не измучили собак.

Остановились на виду мыса Морозова. Накормили собак и, не ставя палатки,распластались на снегу, прямо под голубым небосводом. Пригревало полуночноесолнце. Где-то совсем близко среди камней весенней песней заливались пуночки.Со свистом проносились чистики. Доносилось тявканье песца. На берегу, на видулагеря, паслись восемь оленей, а в море, среди хаоса торосов, куда-то созабоченным видом пробирался медведь. Обычно такие картины волновали. На этотраз мы были так вымотаны трудностями пути, так изнурены, что интересное зрелищене вызывало у нас никаких переживаний. Мы все видели и слышали, но наши глаза иуши только механически фиксировали окружающее. Впечатления мучительного пути недавали покоя даже ночью. Мне приснилось, что я застрял между стенами камня ильда и не могу вырваться из их сжимающих клещей. Проснулся в холодном поту.Рядом в своем спальном мешке беспокойно метался и скрипел зубами Урванцев. Новедь мы не впервые тренировались в преодолении таких трудностей, да и сон насвежем воздухе оказал свое благотворное действие. Когда незаходящее солнцепередвинулось на восток, мы встали свежими и готовыми к новой борьбе.

Сегодняшний день оказался еще более напряженным. Он-то и решил исход сражения.

Узенькая полоска снежного забоя, на котором мы мучились вчера, тянулась переднами в течение всего лишь часа пути. Дальше проход закрылся. Слева возвышалсяотвесный обрыв, на верху террасы лежал голый щебень, а справа вплотную ккаменной стене примыкали непроходимые льды. Здесь они стерли остатки снежногозабоя, прижались к скалам. Льды оказались вскрытыми. По-видимому, под влияниемприлива они вздрагивали, терлись о скалы и скрипели. Казалось, что мы попали вловушку, из которой мог быть только один выход — назад.

По расселине вскарабкались на террасу. Вид сверху был еще менее утешительным.Недалеко от берега чернели большие разводья. Идущая от них сеть узких,выклинивающихся каналов почти достигала берега. Это была очень неприятнаянеожиданность. Еще накануне открытой воды не было, сжатые льды казалисьнеподвижными.

Скалистая терраса, с которой мы рассматривали окрестность, кончалась километрахв трех к северу. За ней лежали утесы, достигавшие высоты 300—350 метров. Мимоних можно было пройти только по плавучим льдам. Появившиеся разводья и каналыугрожающе напоминали о том, что льды в любую минуту могут отодвинуться отберега.

Встал вопрос — что делать? Направиться в глубь острова и искать проход черезгоры и ледники или возвратиться берегом к исходной точке маршрута и огибатьостров с северо-востока? И в том и в другом случае большой отрезок восточныхберегов острова Большевик должен был выпасть из нашей съемки и по-старомуостаться в виде приближенной линии. Третий вариант — продолжать маршрут впрежнем направлении: выйти на вскрытые льды, подвергнуться угрозе бытьоторванными от берегов и унесенными в открытое море, но все же попытатьсяпройти опасный участок и положить его на карту.

Решение надо было принимать немедленно. Льды, случайно вскрытые страшнымштормом, так же случайно первым береговым ветром могли быть отнесены отберегов. Стремление не оставлять за собой неочерченные участки победило.

Чтобы уменьшить опасность, надо было спешить. Однако, как часто случается, этолегко было пожелать, но очень трудно осуществить. Чтобы попасть на первуюровную площадку льдов, надо было перебраться через самый мощный прибрежный валторосов. Мы направились к самой узкой перемычке его, но и здесь он достигалширины 100 и высоты 8—10 метров. Я много видел до этого торошенных льдов, ното, что лежало перед нами, превосходило все ранее виденное. Метровый лед здесьбыл искромсан на отдельные льдины, и почти каждая из них стояла ребром. Тороспредставлял собой какой-то чудовищный непроходимый частокол.

Четыре часа без передышки мы работали топорами, скалывали и валили набокотдельные льдины и вырубали ступеньки в других. Прорубались, точно в леснойчащобе. В результате получился узкий извилистый коридор, через который можнобыло пробраться пешком, но никак не на санях. Настоящий бой только начинался.

В бой не выходят без знамени. Пробив ледяной коридор и выбравшись на первуюплощадку, мы подняли здесь наш флаг. Красное полотнище зардело вызовом всемвраждебным силам, символом настойчивости и воли.

В рюкзаках начали переноску груза. 100 метров вперед с тяжелой ношей на спине ис шестом — для равновесия — в руках и 100 метров назад налегке. За обратныйпуть надо было отдохнуть. Сбросили меха, потом свитеры — работали в однихрубашках. Катился пот, пересыхало в глотке. Примус еле успевал натапливать водудля утоления жажды. Перенесли весь груз, потом сани. Попробовали пуститьсамостоятельно нескольких собак. Они попали в ледяные колодцы, беспомощноскулили и звали на помощь. Пришлось сделать еще много рейсов, чтобы каждуюсобаку перенести на руках.

На переноску груза, саней и собак потратили еще четыре часа. В общей сложности— восемь часов непрерывной работы на преодоление 100 метров!

Не теряя ни минуты, двинулись к северу. Узкие полосы ровного льда то и делопересекались трещинами, прерывались новыми грядами торосов. Шли, лавируя,перебираясь через ледяные нагромождения, переправляясь через трещины. Льдыскрипели, дышали, жили и передвигались. Появлялись новые разводья, закрывалисьстарые. Там,, где мы прошли час назад, чернели крупные пятна воды. Открытаявода появилась под утесами. Потянул береговой ветерок. Началась борьба заминуты и метры. Пришлось несколько раз изменять намеченный путь...

Но отлогий берег был уже близко. Собаки, будто тоже чувствуя опасность,старательно тянули лямки. На десятом километре миновали последний утес и вышлина новую береговую террасу.

Победа осталась за нами. Впереди, к северу, горы отодвинулись в глубь острова,берег сильно понизился; вдоль него мы, очевидно, не встретим непреодолимыхпреград.

А позади вплотную к обрывам на протяжении всех десяти только что пройденныхкилометров плещется открытое море. Усилившийся ветер отодвигает льды все дальшеи дальше.

Смотрим то на скалы, то на море, то на уходящие льды, то друг на друга. И всеэто молча. Устали. Да и говорить не стоит! Мысли каждого понятны без слов.

 

 

19 мая 1932 г.

 

Сутки пела метель — по-весеннему звонкая, голосистая, веселая, точно майскийпоток в сибирской тайге. Оборвалась она неожиданно, на высокой резкой ноте.Ветер сразу ослабел. Только несколько отдельных вихрей промчались вдогонку заисчезающим вдали белым валом. Потом, как бы зачищая следы метели, с полчасашуршала поземка.

Наконец, успокоенно пошептавшись, снежные кристаллы замерли на поверхностисугробов. Наступил полный штиль.

Вид лагеря почти не изменился. Только с подветренной стороны палатки клиномвытянулся снежный занос да скрылась под большим, рыхлым сугробом половина сворынаших собак.

Я взял карабин и выстрелил в воздух. Сугроб ожил, зашевелился, местамивспучился, и наконец на его поверхности, точно цыплята, вылупившиеся изогромного яйца, показались удивленные собачьи морды.

Псы были явно довольны своей уютной постелью. Многие из них, поняв, что тревогаложная — охоты не предстоит, так и остались лежать под теплым одеялом. Толькоголовы торчали над сугробом да глаза блаженно щурились от яркого света.

На голубом небосводе — ни пятнышка, ни облачка. А на земле — ни звука, нишороха. Только на юге все еще курились метелью вершины гор, отступивших теперьот береговой черты уже на десятки километров. Косые лучи полуночного солнцабили прямо в крутые бока гор. Красные блики играли на синеве обрывов, а снежныевихри над вершинами то загорались огненно-красным светом, то казались клочьяминежно-розового тумана. Горы были похожи на огромные костры, то затухающие, товновь вспыхивающие пламенем.

Это на юге. А на севере, за льдами пролива Шокальского, рисовались уступыострова Октябрьской Революции — берега, уже хорошо знакомые нам. Мы узнавализдесь отдельные участки, вызывающие воспоминания о прошлогоднем походе. Сейчасэти берега были в тени и выглядели мрачно. Однако мы знали, что через несколькочасов, когда солнце перекатится на восток, они расцветут голубыми потокамимощных ледопадов и своим блеском смогут соперничать с красивейшими уголкаминашей планеты.

Полуночное солнце, не торопясь, взбирается все выше. Ждем часа наблюдений.Только что приняты сигналы времени. Хронометры сверены. Теодолит установлен.Все обещает большую точность наблюдений. Здесь необходимо закрепить съемкуастрономическим пунктом уже по одному тому, что мы, кажется, опять вылезли запределы карты Гидрографической экспедиции и должны уточнить своеместонахождение.

Участок от вскрытых льдов покрыли в три перехода. Путь был сравнительно легок —без «внеплановых» препятствий. Терраса, на которую выбрались с плавучих льдов,была очень хорошо выражена и над урезом воды имела низкую, легко проходимуюполосу. Сама терраса, по мере того как мы продвигались вдоль нее к северу, тожепостепенно понижалась. Прибрежные льды стояли неподвижно. На втором переходеберег еще больше понизился, появилось много небольших заливов и лагун. Высокиеобрывы коренного берега круто, почти под прямым углом, отвернули на запад.

Ближайшей целью экспедиции было достижение северной оконечности острова. Покарте Гидрографической экспедиции этой точкой был мыс Давыдова. После двуххороших переходов он должен был обнаружиться где-то совсем близко. Начинаятретий переход, мы уже в первые часы пути ждали поворота береговой черты наюго-запад. Однако время проходило, одометры отсчитывали новые и новыекилометры, а берег все еще упорно тянулся на северо-запад. По всем признакам,мы прошли мыс Давыдова, потом пересекли глубокий залив, а северной оконечностиострова по-прежнему не видели. Теряясь в догадках, мы без остановки шлишестнадцать часов. Поднялся ветер. Поземка скоро перешла в метель. Все вокругзапело и загудело. Мы начали терять надежду и на этот раз добраться доповоротного пункта, хотя, по нашим расчетам, уже почти вплотную приблизились ккурсу кораблей Гидрографической экспедиции 1913 года. Вдруг берег сделал крутойповорот почти прямо на юг. Цель была достигнута.

Метель и облачность помешали сразу приступить к определению координат этойточки. Да мы и не спешили. После шестнадцатичасового перехода на собаках, даеще в метель люди поневоле становятся неторопливыми. Они желают в таких случаяхтолько самого необходимого — разбить лагерь, устроить и накормить собак,утолить собственный голод, забраться в спальные мешки и погрузиться в сон,которому не может помешать даже рев урагана. Таково было и наше желание. Этопомогло нам без особых томлений дождаться окончания метели и вновь радостновстретить солнце. Сегодня оно должно помочь нам определить нашеместонахождение, а также сверить карту Гидрографической экспедиции с нашиминаблюдениями.

Уже за полночь. Солнце сделало полный круг. Сейчас оно перекатилось черезсеверный сектор небосклона и, не отдыхая, вновь взбирается к востоку. Его чутьзарумянившийся диск больше по размерам, чем днем, и висит ниже над горизонтом.От этого краски на земле ярче и разнообразнее.

Наблюдения закончены. Урванцев спокойно усаживается на одном из ящиков, а надругом развертывает астрономический календарь, логарифмы и журнал наблюдений.Четким почерком он выписывает столбцы цифр и принимается за вычислениекоординат нашего местонахождения. Когда все подсчитано, Урванцев смотрит накарту Гидрографической экспедиции, вновь заглядывает в журнал, что-то проверяети тут... он закидывает правую ногу на левое колено и начинает ею покачивать. Язнаю его отношение к цифрам. Они для него и непреложный закон и поэзия. Вцифрах он не сомневается, но, по-видимому, усомнился в своем внимании привычислениях. Цифры не ошибаются, но человек может ошибиться. Он вновьзаглядывает в логарифмы, просматривает журнал проверки хронометров,перелистывает путевой дневник и пожимает плечами. Нога раскачивается быстрее.Урванцев начинает тихо напевать.

— Что случилось, Николай Николаевич? — перебиваю я.

— Сам еще не понимаю. Что карта неточна, мы знаем давно. Но не настолько же!Это было бы слишком большой ошибкой!

— Вычисления верны?

— Проверил три раза.

— И результаты?

— Выглядят больше чем подозрительно.

Мы накладываем полученные координаты на карту гидрографов. Точка нашегоместонахождения ложится на морское пространство далеко от береговой черты и нарасстоянии менее пяти километров от вытянувшегося по параллели ряда цифр,обозначающих глубины на курсах «Таймыра» и «Вайгача».

Это выглядит действительно нелепо. Нам кажется невозможным, чтобы моряки неувидели берег на таком близком расстоянии. Но цифры остаются цифрами, не веритьим в данном случае нельзя. Солнце тоже не могло соврать — на то оно и солнце!Условия для наблюдений были хорошие. Где же тогда ошибка? Может быть, мыкаким-либо образом не учли один из дней нашего пути, «потеряли» этот один день?Тогда действительно наши вычисления могли получиться ошибочными.

Нет, память, конечно, не изменила нам. Данные наших наблюдений дляюго-восточной оконечности Земли почти совпадали со старой картой. А нашипереходы оттуда все наперечет — они твердо запомнились. Пережидая длительнуюметель, вообще нетрудно забыть об одном дне, но ни одной такой метели на данномотрезке пути не было. Все же мы еще раз проверили наши журналы и дневники, ноне обнаружили в них никаких погрешностей.

Нужны какие-то особенно убедительные доказательства нашей правоты. Мы выходимиз палатки. На северо-западе четко видны знакомые берега. Местоположениеотдельных возвышенностей, гор, утесов и ледников нам хорошо известно. Пеленгина них один за другим подтверждают координаты нашего лагеря. Значит, мы правы.Значит, старая карта действительно далека от истины.

Полностью уверившись в координатах нашего пункта, начинаем искать причинуошибки Гидрографической экспедиции. Вооружившись биноклями, садимся на сугроб итщательно изучаем лежащий на юге край плато. Скоро в его очертаниях мы безтруда начинаем опознавать линии старой карты, и для нас становится яснымпроисхождение ошибки. Продвигаясь во льдах, моряки приняли далеко выступающую ксеверу низкую террасу за ледяной припай. Способствовал этому зрительному обмануснежный покров, уже лежавший на земле. Поэтому на карту были положены тольковысокие обрывы коренного берега, и, таким образом, северная часть островаоказалась обрезанной больше чем на 32 километра.

Так происходят ошибки. Так уточняются карты.

 

Окончание работ

 

20 мая 1932 года мы открыли и положили на карту залив Микояна, а на следующийдень подошли к пункту, где горные склоны, когда-то обманувшие участниковГидрографической экспедиции, вновь приблизились вплотную к морю. Эта точка ибыла нанесена на карту гидрографов под именем мыса Визе.

Следуя дальше, уже вдоль берегов пролива Шокальского, мы открыли два новыхфиорда. Один из них назвали Партизанским, другой — фиордом Спартака. Здесь мывновь встретили неподвижные торошенные льды, прижатые к береговым скалам.Некоторое время путь был тяжел. Но что могли значить для нас эти трудностипосле тех, которые мы преодолели у восточных берегов острова?

22 мая, после рекордного 70-километрового перехода, экспедиция достигла фиордаТельмана и, таким образом, сомкнула свой маршрут вокруг острова Большевик. Нашарадость по случаю окончания съемки острова чуть было не омрачилась потерейполовины собак. Думая, что наши помощники после 70 километров пути уже ни начто не способны, мы пожалели их и решили на часик оставить на свободе. Черезполчаса вся свора сорвалась с места и умчалась в горы, по-видимому за оленями.Удивляться нам было некогда. Нависла страшная опасность. Мы подняли стрельбу.

Половина собак, вообразив, вероятно, что мы бьем по зверю, вернулась в лагерь итут же была посажена на цепь. А остальные вернулись с высунутыми языками толькочерез три с лишним часа.

Через день, закончив астрономические наблюдения в точке смыкания маршрута, мыраспрощались с островом Большевик, благополучно пересекли пролив Шокальского ифорсированным маршем двинулись на свою базу. Расстояние, на преодолениекоторого в распутицу предыдущего года было затрачено тридцать мучительныхсуток, на этот раз мы покрыли в пять суток. Поход был закончен утром 28 мая.Продолжался он сорок пять дней. Из них тринадцать дней мы потратили наастрономические работы и вынужденные стоянки из-за метелей, а в остальныетридцать два дня прошли 1118,9 километра.

Зима 1931—1932 годов была значительно мягче предыдущей. Об этом говорили исреднемесячные температуры воздуха, и характер морских льдов, и более раннийприлет птиц, и резкое потепление в последние дни мая. Надо было ожидать и болеераннего наступления распутицы.

А «наши владения» еще не были полностью приведены в порядок. Надо было положитьна карту еще остров Пионер и пролив Юнгштурма, отделяющий этот остров отострова Комсомолец. Задерживаясь на базе, мы вновь рисковали попасть враспутицу или оставить незаснятым заметный кусок Северной Земли.

Поэтому 1 июня, как только кончилась метель, мы с Урванцевым вышли в новыйпоход, благо остров Пионер лежал совсем под боком. Поход продолжался всего лишьвосемь дней, за которые мы прошли 320 километров. Мы вновь побывали на мысеСерпа и Молота, откуда проливом Юнгштурма прошли на западный берег островаПионер, переопределили астрономический пункт на мысе Буденного, положили накарту залив Калинина и, следуя вдоль южного берега острова, сомкнули маршрут наего северо-западной оконечности.

Вечером 8 июня мы уже были дома, а 9 июня с юго-запада налетел сильный шторм;потеплело, сначала повалил густой снег, а потом стал хлестать проливной дождь —началась распутица, пришло лето.

Для нас и погода, и дорога, и состояние льдов теперь были уже безразличны. Нашаполевая работа кончилась. Вся Северная Земля была заснята. Первичноеисследование ее, входившее в наши задачи, было закончено. Радио понесло вМоскву наш рапорт об окончании работ экспедиции.

Скоро мы получили известие, что из Архангельска в наши края выходят двакорабля— «Сибиряков» и «Русанов».

Первым из них командовал капитан В. И. Воронин, а экспедицию возглавлял О. Ю.Шмидт, Задачей экспедиции было прохождение в одну навигацию Северного морскогопутн. Успешное разрешение такой задачи должно было доказать пригодностьморского пути вдоль северных берегов нашей родины для коммерческого плавания.При благоприятных условиях «Сибиряков» предполагал посетить нашу базу.

«Русанов» должен был снять нас с острова Домашнего и после постройки новойполярной станции на мысе Челюскина доставить в Архангельск.

Недели бежали одна за другой. Мы привели в порядок свои материалы и коллекции,проявили все негативы и отпечатали фотоснимки, упаковали охотничьи трофеи,заготовили для нашей смены солидные запасы мяса, сделали промеры прибрежнойчасти моря, а главное — Николай Николаевич успел свести воедино все нашимаршруты и вычертить первую сводную карту Северной Земли.

Ранним утром 14 августа мы запеленговали по радио остановившегося в тумане«Сибирякова», указали ему направление, а потом, побритые, постриженные и одетыев свои лучшие костюмы, сели в моторную шлюпку, встретили корабль з море ипривели его к своей базе.

На корабле было много народу. Во всяком случае так нам показалось. Может быть,потому, что мы два года прожили маленькой группой, а может быть, потому, что втечение доброго часа каждый из нас переходил из объятий в объятияприветствовавших нас сибиряковцев.

Потом мы сделали доклад о своих работах и под аплодисменты моряков положили настол карту Северной Земли.

Вечером на коротком совещании в каюте Б. И. Воронина мы изложили своинаблюдения над режимом льдов в районе Северной Земли. Результаты нашихнаблюдений позволили поставить вопрос о возможности для «Сибирякова» обойтиЗемлю с севера. Убедившись в такой возможности, руководство экспедиции принялорешение идти вокруг Северной Земли. Картограф экспедиции сейчас же началснимать копию с нашей карты. Так ей суждено было найти первое практическоеприменение.

На следующее утро, когда мы в своей шлюпке провожали «Сибирякова», на горизонтепоказался «Русанов». Изменив курс, мы направились навстречу кораблю, на которомдолжны были покинуть Северную Землю.

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: