Методы формирования знаковой поддержки интеллектуальных операций

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 13Следующая ⇒

Повторим еще раз: язык - это система, которая осуществляет функции знаковой поддержки различных интеллектуальных операций, в том числе базовых операций обобщения и абстракции. Очевидно, что без овладения этими операциями не может развиваться полноценный интеллект. Подчеркнем, что в контексте данного обсуждения под овладением знаками и операциями с ними мы понимаем психические феномены. И размышляя об операциях с этой точки зрения, мы вынуждены признаться в том, что мы не можем даже их перечислить. (Я уже обсуждала эту тему в связи с работами Пиаже.)

Хотя мы говорим об интеллектуальных операциях в терминах формальной логики, упоминая членение, отождествление, сравнение и т. п., но так мы выражаемся только потому, что иначе мы говорить не умеем.

Выявить структуру базовых интеллектуальных операций далеко не тривиальная задача. Приведем пример, имеющий непосредственное отношение к нашей проблематике.

Известный математик А. К. Звонкий описал процесс овладения операциями со знаками у детей 5-6-летнего возраста, с которыми он занимался в специальном математическом кружке. (Отметим, что это были обычные дети, а не особым образом отобранные как математически или лингвистически одаренные.) На одном из занятий кружка дети работали с так называемыми логическими блоками Дьенеша. Блоки Дьенеша - это набор из 48 плашек, отличающихся друг от друга цветом, формой, размером и наличием/отсутствием дырки в центре. Признак «цвет» принимает четыре значения, форма - три значения (квадрат, треугольник и круг); размеров бывает два - большой и маленький. Точно так же два значения принимает признак «дырявости». Итого имеется 4x3x2x2 = 48 возможных комбинаций значений признаков. Каждой комбинации как раз и соответствует ровно один из 48 предметов набора.

При решении логических задач с помощью блоков Дьенеша (например, «выберите все маленькие, но без дырок» и т.п.) обычно приходится как-то записывать, какие блоки использовались -красные, с дыркой или без и т.п. Для обозначения соответствующих признаков естественно применить те или иные условные значки. Звонкий предложил детям воспользоваться обозначениями, которые ему самому казались вполне естественными, а именно: цвета обозначались просто цветовыми пятнами, формы - нарисованными ручкой фигурками соответствующей формы, признаки «большой» и «маленький» - буквами Б и М, признак «дырка» (или ее отсутствие) тоже имел определенный графический образ.

Автор обнаружил, что идея «значков» оказалась поразительно чуждой для детей. Пытаясь понять цель педагога, дети предлагали свои, «более простые», с их точки зрения, значки. Все их предложения носили «комплексный» характер; это означает, что один их значок совмещал в себе несколько предложенных педагогом и фактически служил для обозначения одного конкретного предмета, а вовсе не класса предметов, обладающего заданным признаком.

Так, это могло быть красное пятно с прилепленными к нему с разных сторон буквой Б, квадратиком и знаком для дырки. На вопрос педагога, что все это означает, дети показывали ему большой красный квадрат с дыркой.

Для «вообще красных предметов» дети не могли предложить какого-либо обобщающего их «значка». Собственно, это и соответствует наблюдениям психологов о том, как сложно научить ребенка понятиям 'класс' и 'признак', оторвав признак от предмета. Для ребенка долгое время любой признак, например 'красный', существует как неотъемлемый атрибут красных предметов - яблока, карандаша, мячика. Хотя ребенок шести-семи лет без труда разложит по разным кучкам красные, синие, зеленые предметы, сама цепочка < предмет~ признак-класО представляет для него непреодолимую трудность.

Дети до поры не в силах освоить подобную операцию абстракции, если в процессе обучения не создать для абстракции «языковую поддержку», например в виде слова красный. Знакомое слово для ребенка - это не признак, не понятие, не имя класса, а почти вещь; тог уровень абстракции, который заключен в возможности говорить о разных предметах, что все они красные, здоровым ребенком достигается в возрасте до полутора лет в процессе освоения родного языка.

А. К. Звонкий занимался со здоровыми детьми и тем не менее обнаружил, что «значки» обретают для детей осмысленность тогда, когда они интерпретируются ими как значки для слов. Как только дети поняли, что их цель - «придумать значки для слов», задача приобрела естественность и оказалась нетрудной. Этот пример еще раз подтверждает, что именно естественный язык служит мощной поддержкой для формирования абстрактных понятий. Поэтому задержки и нарушения речевого развития, независимо от их генезиса, неизбежно ведут к нарушениям развития интеллекта.

Системы, замещающие естественный язык, о которых я упоминала выше, предоставляют в распоряжение «неговорящего» ребенка картинки разного уровня абстрактности. Но они в еще меньшей степени, чем блоки Дьенеша, создают предпосылки для формирования операции абстракции как перехода от изображенных предметов к их существенным признакам и далее к классу или от изображения действующих лиц к абстрактному представлению о процессе действия.

6.5. «Блисс» и другие искусственные системы и эпоха Интернета

Рассмотрим более подробно некоторые системы, разработанные с сугубо прагматическими и благородными целями - включить «неговорящего» ребенка в систему социальной коммуникации. Я остановлюсь на двух популярных системах, наиболее наглядно выражающих основные тенденции в условиях работы с «проблемными» детьми. Это «Блисс» и система пиктографических изображений.

«Блисс» как специальный символический язык был изобретен Ч.Блиссом (1897-1985); он описан в его книге, впервые опубликованной в 1949 г. Блисс бежал из Австрии после гитлеровского анш-люсса и какое-то время жил в Китае. Похоже, что вследствие этих сугубо биографических причин именно система китайского иероглифического письма послужила Чарльзу Блиссу образцом, который он положил в основу придуманного им языка, - первоначально эта система называлась «Семантография».

Мотивы, которыми руководствовался Блисс, очень напоминают историю изобретения Л.Заменгофом «всемирного» языка эсперанто: по исходному замыслу «Семантография» Блисса тоже является вариантом такого общего языка, цель которого - гармонизация человеческого взаимодействия и иные достойные, но от этого не менее утопические чаяния.

Инициатива применения «Блисса» в терапевтических целях в качестве системы, замещающей естественный язык, возникла в 1971 г. в Канаде, в Центре реабилитации детей-инвалидов в Онтарио. При этом вначале имелись в виду не столько дети с нарушениями собственно речевого развития, сколько дети с такими физическими дефектами, которые затрудняли или даже исключали обучение обычному чтению и письму. Прежде всего имелись в виду дети, перенесшие церебральный паралич.

Для дальнейшего развития и популяризации «Блисса» в 1971 г. была создана организация Blisssymbolic Communication International. Будучи некоммерческой и благотворительной, эта организация поддерживает многочисленные исследовательские институты и субсидирует пропаганду и внедрение «Блисса» во всем мире. За последние три года большие усилия были предприняты для популяризации использования «Блисса» через Интернет.

Символы, используемые в «Блиссе», - это контурные изображения, аналогичные обычным типографским небуквенным литерам и их комбинациям (таким, как скобки, астериск, знак «диез», тиль-Да, различные диакритические знаки, знаки для логических и математических операций и т. п.). Используются также геометрические фигуры - ромбики, треугольники; значки, которые напоминают максимально упрощенные детские рисунки - наподобие «елочки», «Домика», «птички», «кораблика» (некоторые из них близки к применяемым в картографии).

Символы «Блисса», таким образом, заведомо не ориентированы на иконичность.

Словарь-минимум «Блисса» включает около 100 наиболее употребительных символов (впрочем, разные авторы называют разные цифры). Синтаксис «Блисса», насколько мне удалось установить, предельно прост и сводится к последовательному соположению символов слева направо.

В отличие от «Блисса» пиктографические изображения не существуют как некая законченная система с заранее определенным набором значков и пусть примитивным, но тем не менее постулируемым синтаксисом. В разных странах для означивания одних и тех же смыслов используются пиктограммы разной степени иконичности, но в общих чертах достаточно близкие к тем международно принятым обозначениям, которые стали для нас привычными после московских Олимпийских игр 1980 г.

В педагогической практике использование пиктограммы обычно сопровождается показом соответствующего слова, написанного народном языке. Делается это исходя из предположения, что такой прием поможет ребенку отождествить пиктограмму и слово как равноправные способы «означить» один и тот же объект реального мира.

«Блисс» и пиктограммы объединяет следующее. Оба подхода направлены на то, чтобы заменить слова естественного языка изображениями различного уровня абстрактности. С одной стороны, это тонически несомненные изображения конкретных предметов (яблоко, стол) и весьма условные - предназначенные для классов предметов Седа*). С другой стороны, лишенные каких-либо претензий на иконичность «изображения» отношений ('мой') и действий ('ходить', 'спать'), а также модальных предикатов (например, 'хотеть').

В обоих случаях изображения могут быть представлены как набор отдельных карточек или иметь вид специально организованной таблицы, а также существовать в компьютерном варианте.

Предположительно, общение с помощью систем такого типа должно осуществляться следующим образом. Ребенок выражает свое коммуникативное намерение, используя комбинацию из различных карточек или последовательно указывая на клетки таблицы. Взрослый (педагог) поступает так же. Или, если ребенок хоть на каком-то уровне понимает обращенную речь, взрослый использует устную речь.

Изображения в таблицах, сопровождающиеся подписями, должны способствовать установлению отношения эквивалентности между изображением и буквенной последовательностью. Тем самым выражается надежда на то, что операции с подобными таблицами могут способствовать овладению механизмом так называемого «глобального чтения», т. е. чтения, при котором слово воспринимается в целом по аналогии с любой картинкой.

Чтобы вы могли представить себе степень абстрактности символов «Блисса», приведу некоторые примеры. Так, понятие 'до' изображается как [) ]; 'сейчас' - как [)(]; 'позже' - как [ (].

Символы «Блисса» не более прозрачны, чем китайские иероглифы; они заведомо не иконичны. Поэтому символика «Блисса» исключает возможность «вычислить» смысл используемых знаков и их комбинаций по их виду.

Пиктограмма, напротив, может быть «расшифрована» с той или иной степенью уверенности, поскольку она все же должна оставаться иконичной - или она уже не будет пиктограммой. Но и здесь суть механизма «означивания» все-таки лежит глубже, чем зависимость правильности дешифровки от степени «натуральности» того или иного пиктографического изображения. Тем более что вообще отношения, равно как и многие свойства, можно изобразить только символически (означающее символа не мотивировано тем, к чему символ отсылает), но не иконически.

Первое, что можно сказать в связи с выбором типа изображения, функционирующего как знак, - это несомненное отличие того, как вообще воспринимаются любые «условные значки» взрослым и ребенком. Это относится даже к самым незатейливым пиктограммам, казалось бы, не нуждающимся в изощренной дешифровке.

Как известно, в рамках социально принятых систем пиктограмма, Для того чтобы обладать эффективностью именно как знак, специально разрабатывается. «Олимпийские» пиктограммы - это результат длительной совместной работы художников и специалистов по зрительному восприятию. Пиктограмму можно назвать «вырожденным» изображением некоторого объекта, т.е. таким изображением, из которого как бы выброшено все «лишнее», но оставлено все дифференцирующее (см. раздел «Выбрасываем ненужное», с. 89).

Неважно в конце концов, как именно будет изображен чемодан и зонт в пиктограмме «камера хранения», -важно, чтобы мы легко Догадались, что это именно данные предметы, а не, допустим, почтовый конверт или телефонная трубка.

Однако для «неговорящего» ребенка механизм восприятия такого упрощенного, «вырожденного» изображения не работает, поскольку у него в большинстве случаев нет этого «лишнего», нет тех детализированных представлений, которые в расчете на восприятие взрослого позволяют упростить объект до его схематизированного представления.

Особенность пиктограммы состоит именно в сохранении ею хотя бы некоторого подобия исходному объекту, в ее относительной иконичности. Если для ребенка акт отнесения знака пиктограммы к исходному объекту затруднен, то ребенок не имеет базы Для восприятия обобщенного изображения. Как следствие он невольно игнорирует тот смысл, который в пиктограмму вкладывает взрослый.

Что касается символов «Блисса», то они вообще не могут быть использованы в интересующей нас ситуации. Ведь взятые как система, они представляют собой достаточно сложный язык - куда более сложный, чем те «значки», с которыми в рассмотренной выше работе Звонкий а не справились дети при описания блоков Дьенеша.

Использование «Блисса» затрудняется еще и тем, что в нем нет четкого синтаксиса - «комбинирование» символов, о котором пишут авторы публикаций об этой системе, выглядит вполне произвольным. Приведем (в русском переводе) пример, заимствованный из интернетовской странички «Изучаем " Блисс" » (в примере слагаемые — это символы «Блисса»; справа от знака равенства в мар-ровских кавычках - «результирующий» смысл):

человек + чувство + положительный + усиление = 'друг'.

Вы, надеюсь, убедились в том, что интерпретация левой части подобной записи как эквивалента понятия 'друг' совершенно условна. Поэтому усвоить такой способ создания новых понятий из элементарных трудно даже для взрослого человека, вполне владеющего обычным языком. В силу всего сказанного выше эффективность системы «Блисс» для обучения «неговорящих» детей представляется весьма сомнительной.

Параллельно напрашивается вопрос, лежащий в несколько иной плоскости: если дефекты «Блисса» с точки зрения его педагогических приложений столь очевидны, то почему эта система популяризируется, ее развитие широко финансируется и пропагандируется? Ответ, мне кажется, следует искать за пределами собственно педагогических инициатив.

Один из стимулов создания разных систем, частично или более полно замещающих естественный язык, коренится в развитии современных электронных средств передачи сообщений. В эпоху взрывного распространения Интернета естественно стремиться к созданию нового международного «алфавита» или к такому специальному языку, который включал бы не только обычные слова, но и символы-сокращения, удобные для кодирования стандартных смыслов при передаче сообщений в Сети.

Отсюда широко используемые в Интернете так называемые смайлики (от англ. smile - улыбка), которые опираются на стандартные комбинации букв и знаков, вводимых с обычной клавиатуры компьютера, - это буквы, астериск, скобки и проч. Например, {} несет смысл 'обнимаю', : * означает 'целую' и т.д. Собственно говоря, использование таких знаков мало отличается от некогда употребительных в светской переписке сокращений наподобие RSVP (в пер. с франц. «будьте любезны ответить на мое письмо»)-

Современные возможности мультимедийной связи позволяют с аналогичной целью послать корреспонденту не только примитивные скобки, а какой-нибудь элегантный рисунок, например стили-

зованное (или реалистическое) изображение гусиного пера. Но скобки «проще» - отсюда и смайлики.

Тенденция к использованию изображений вместо слов может быть проиллюстрирована следующим общеизвестным примером. Это эволюция интерфейса популярного текстового редактора WORD от WORD 5 к WORD 2Ö 00. (Последний работает в системе Windows и «наследует» ее интерфейс, но о Windows мы говорить не будем, поскольку в данном контексте нас интересует только сравнительный аспект интерфейсов ранних и более современных версий редактора WORD.)

Как известно, на экране WORD 5 перечень возможных команд (меню) был представлен исключительно в виде текстов. В противоположность этому в более поздних версиях WORD команды обозначаются с помощью пиктограмм, набор которых аранжирован в виде пульта, называемого «панель управления».

Более того, пиктограммы, соответствующие файлам, можно физически (с помощью мыши) перемещать по поверхности экрана из каталога в каталог, что - особенно в сравнении с WORD 5 -«овеществляет» операцию с файлами, как бы приближая ее к действиям с предметами. Тем самым пиктограмма как таковая, по ее месту в быту грамотного человека, уже претендует как минимум на место, сравнимое с местом типографской литеры.

б.б. Изображение, жест, слово

Вернемся к ситуации, когда овладение языком представляет собой желанную, но нередко трудно достижимую цель. Отсутствие У «неговорящего» ребенка возможностей коммуникации на естественном языке не должно обрекать его на социальную изоляцию. В отечественной традиции путь социализации ребенка предполагает в конечном счете все-таки достижение определенного уровня владения естественным языком, (Об особенностях коммуникации в среде глухих я уже говорила выше.)

Путь этот многоступенчат, и в качестве одной из промежуточных стадий педагоги обычно используют любые доступные детскому восприятию элементы системы, замещающей естественный язык. Слово «система» я использую в данном контексте преднамеренно, хотя и неточно, поскольку реально такая «обучающая система» пока не создана. Тем не менее опытный педагог в своей работе по научению ребенка процессу означивания фактически учитывает (или пытается учитывать) те принципы, которые так ярко описаны Звонкиным.

Иными словами, «образ» системы, с помощью которой так или иначе надлежит научить «проблемного» ребенка навыкам элементарной коммуникации на естественном языке, присутствует в виде «чутья» и «умений».

6-479 161

Уместен следующий вопрос: как оценить тот факт, что в этих случаях приходится исходить преимущественно из «чутья»? Это пробел в педагогике как в сфере практических приложений психолингвистики? Или это пробелы в методике, т. е. в области инструментального обеспечения педагогических концепций и представлений? Или все-таки причина заключается в недостаточности наших знаний о механизмах онтогенеза речи, о взаимосвязях языка и интеллекта, о процессах формирования знаковой поддержки?

Повторим банальную истину: всякая педагогическая деятельность - отчасти искусство, хотя бы потому, что нет двух одинаковых учителей и двух одинаковых учеников. Поэтому особая роль педагогической интуиции и невербализуемых умений в процессе обучения «проблемного» ребенка несомненна. Но, как бы ни были ценны и даже исключительны чутье и умения, они должны базироваться на «положительных», как говорили в старину, знаниях. Это знания о природе языка и о процессах означивания, а также о доминирующих типах нарушений процессов означивания.

К сожалению, современная когнитивная лингвистика не развивает понятийный аппарат, который бы позволил изучать процессы означивания в эксперименте, предпочитая абстрактные модели. Вакуум научных обоснований всегда заполняют мифы. (Об этом вы можете прочитать в моей статье об отношениях между психолингвистикой и когнитивной лингвистикой - см. Приложение 1.)

Итак, еще раз подчеркнем: любая искусственная система, замещающая естественный язык в процессе обучения «проблемных» детей, должна служить знаковой поддержкой процесса развития мышления. Но, кроме того, подобная система должна служить мостиком, который в перспективе позволил бы «неговорящим» детям перейти к коммуникации на обычном языке.

Эффективная система, замещающая естественный язык, видимо, должна максимально использовать те элементы невербальной коммуникации, которые присущи человеку органически, изначально. Сюда относятся обычные жесты и мимика. Конечно, приходится учитывать и то, что у многих «неговорящих» детей чисто физически затруднено исполнение мелких движений - и мимических в том числе.

Здесь уместно будет пояснить, почему в нашей работе характеристика проблемных детей как «неговорящих» помещена (в большинстве случаев) в кавычки. Дело в том, что далее нормально слышащий ребенок может не начать вовремя говорить, и притом по совершенно разным причинам.

Одна из них - нарушение иннервации артикуляционного аппарата (так называемая дизартрия). Такой ребенок не может управлять губами, языком и прочими составляющими артикуляционного аппарата точно так же, как он не может «правильно» действовать рукой или ногой. Однако он вполне способен выражать себя с

помощью устной речи и понимать обращенную речь - и в этом смысле едва ли его можно назвать «неговорящим». Другое дело, что мы не можем понять речь такого ребенка из-за ее «физической» дефектности. Такой ребенок тоже неизбежно становится «проблемным». Но это еще относительно простой случай - логопед должен (и по большей части это удается) попытаться научить ребенка с дизартрией так использовать свой артикуляционный аппарат, чтобы речь стала в основном понятна окружающим.

Более тяжелый случай представляет собой алалия - системное недоразвитие речи, обусловленное органическим поражением речевых зон коры головного мозга. Логопедическая практика имеет дело преимущественно с так называемой моторной ал алией, когда страдает экспрессивная речь, но смысловые и сенсомоторные операции относительно сохранны.

Мы уже отмечали выше, что «неговорящие» дети не похожи Друг на друга. Их хронологический возраст может резко расходиться с их психоэмоциональным развитием; одни дети развивают «свою» систему коммуникации, обычно с яркой эмоциональной окраской; другие - сильно отстают и используют лишь ограниченное число указательных жестов для обеспечения своих элементарных потребностей.

Это немногочисленные жесты «от первого лица» типа дай, да_гнет: только их и можно считать как бы заданными. Все прочие жесты приходится специально вводить. Логичнее всего заимствовать их из жестового языка глухих. Это самые простые жесты (например: могу, не могу, хочу, не хочу, нравится, не нравится, гулять, смотреть).

Любой жест, означивающий действие, вообще говоря, весьма абстрактен. Поскольку действие обычно на что-то направлено, то естественно этим воспользоваться и добавить к жесту-действию «его» объект, нечто вроде дай + яблоко, (В терминологии современной лингвистики это значит, что глаголы с сильным управлением вводятся вместе со своими прямыми дополнениями - первыми актантами.)

На уровне «умений» опытный логопед примерно так и поступает. Но, чтобы свести эти бесспорные «умения» в некоторую систему, которая была бы более ясна и транслируема, т.е. приближалась бы к методике, инструктивному знанию, логично перейти к систематическому использованию пиктограмм.

Отметим, что с точки зрения коммуникации, доступной ребенку на данной стадии его долгого пути к «норме», проще дать ему возможность общения в одной модальности. А именно: предложить рисунок, реалистично изображающий жест, и иконичную пиктограмму, соответствующую объекту, на который направлено действие, выражаемое жестом. В ряде случаев удачным является использование фотографий: ведь ребенок всегда выделяет из своего

окружения родителей, родственников, братьев и сестер. Естественным для него будет усвоить соответствующие отношения через фотографии родственников, а не через какие-либо абстракции.

Таким образом, действия вводятся с помощью жестов, объекты действия - с помощью пиктограмм или фотографий, некоторые отношения - также с помощью фотографий. А как быть со свойствами объектов?

Еще в начале XX в. в методике швейцарского педагога Марии Монтессори были сделаны успешные попытки ввести в понятийный мир ребенка представления о текстурах, запахах, звуках и прочих «естественных» раздражителях. С этой целью детям предлагалось трогать соответствующие поверхности, слушать звуки и т.д. Этот опыт можно использовать для введения знаков для таких смыслов, как 'мягкий', 'шершавый', 'деревянный'.

Пристальная фиксация этапов овладения операциями означивания в процессе обучения «неговорящего» ребенка - это нечто вроде анализа результатов съемки «рапидом». Именно здесь мы наблюдаем процесс онтогенеза, вынужденно растянутый во времени и не менее вынужденно разбитый на относительно искусственные этапы. Разумеется, мы не можем спрямленно умозаключать о норме, исходя из наших наблюдений в сфере патологии. К тому же существуют феномены, которые по определению нельзя наблюдать - о них мы судим лишь по результату. Нельзя увидеть процесс образования гештальта или разложить на фазы инсайт, хотя можно наблюдать распад гештальта и констатировать совершившийся инсайт.

В соответствии с принципом «что скрыто в норме, то явно в патологии» анализ переходов от понимания жеста к пониманию изображения, от пиктограммы к слову и обратно дает нам бесценный материал. Хотелось бы надеяться, что на этом пути мы сможем наполнить реальным содержанием представления об операциях со знаками и их роли в развитии речи и интеллекта.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒