К ПРОБЛЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ ТИПОВ ЛЕКСИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ

ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ЛЕКСИКЕ

< …> 1. Проблема типологии лексических значений (вне связи с семантикой частей речи и словообразовательных типов) была поставлена в 1953 г. В.В.Виноградовым. Предложенная им теория лексических типов быланаправлена на решение практических задач лексикографии. < …>

Концепция В.В.Виноградова оказала определяющее влияние на последующие идеи в области лексической типологии. В ходе дальнейшего развития этих идей некоторые ее положения были расширены, другие — модифицированы, но большинство исследователей придерживалось тех принципов выделения лексических типов, которые были использованы В.В.Виноградовым.

Подводя итоги типологических разысканий в области лексической семантики, О.П.Ермакова сводит используемые в этой сфере понятия к трем противопоставлениям: 1) прямое—переносное значение, 2) номинативное—неноминативное значение, 3) свободное — несвободное (фразеологически связанное и синтаксически ограниченное) значение.

Подходя к проблеме лексической типологии с функциональных позиций, мы заинтересованы в том, чтобы разобраться в природе последнего из названных противопоставлений, связывающего лексический тип с синтагматической позицией, а не со способом номинации объекта.

К числу фразеологически связанных принято относить значения определений в таких сочетаниях, как круглый дурак, кромешный мрак, с одной стороны, и таких, как гнедая кобыла, вороной конь — с другой.

В первом ряду можно выделить два типа сочетаний. К одному из них относятся такие, как круглый дурак и полный невежа. Фразеологическая обусловленность касается в этом случае не значения слова, а его употребления. Выражаемые прилагательным круглый и полный значения едва ли позволительно считать связанными. Оба прилагательных указывают на полноту признака, его высокую степень и могут быть интерпретированы через такой свободный в своей сочетаемости синоним, как абсолютный (ср. абсолютный невежа, абсолютный дурак). Как явствует из приведенного примера, некоторые интенсификаторы закреплены в своем употреблении за конкретными определяемыми. Они находятся между собой в отношении дополнительности. Если в них и присутствовал семантический компонент, указывающий на специфику модифицируемого признака, то его подавило значение интенсификации.

В другом типе сочетаний усиление производится с учетом специфики признака или класса признаков, ср. закоренелый холостяк (прилагательное здесь усиливает скорее психологическую, чем социальную характеристику лица). То, что интенсификатор в этом случае не пуст, подтверждается неупотребительностью сочетания закоренелая старая дева. Разница в сочетаемости соответствует разнице в причинах закоренелости: холостяк закореневает сознательно, вследствие упорства в обороне, старая дева — скорее вследствие неудач в наступлении. Слово холостячка лишено этой коннотации, оно связывает состояние несемейности со склонностью натуры, а не с неудачами. Поэтому говорящий выбирает для целей интенсификации этих синонимов разные прилагательные: закоренелая холостячка, но безнадежная старая дева. Прилагательное закоренелый относится, таким образом, к качественным именам лица, указывающим на сознательное упорство в сохранении определенного статуса. Интенсифицирующее прилагательное заядлый относится к именам, указывающим на увлечение некоторыми видами активности, ср. заядлый курильщик, заядлый спорщик и т.п.

Несмотря на комбинаторную ограниченность названных прилагательных небольшим кругом имен, следует говорить не о фразеологической связанности их семантики, а о наличии у них особого значения, характеризующего признак, выделимый лишь в определенной категории (или категориях) понятий, при повышении содержания признака в объекте принимается во внимание его специфика, ср. также азартный игрок, белый день, густой мрак и т.п.

Способы интенсификации противоположных илирезкоразличных признаков, поэтому, часто не совпадают. Ассоциируя определение кромешный с представлением о темноте, ночи, мраке, говорящий не соединит его с понятиями света и дня. Рознятся также способы нагнетения положительно и отрицательно оцениваемых признаков, ср. блестящий ум. но не блестящая глупость, заклятый враг, по не заклятый друг. Хотя утраты, казалось бы, должны приносить облегчение, а находки и приобретения — ложиться на человека грузом, говорят о тяжелой утрате (потере), но не о тяжелой находке (выигрыше, приобретении).

То, что в языке существуют способы градуирования признака безотносительно к его специфике и оценке (ср. большой умник и большой дурак, очень красивый и очень уродливый), не свидетельствует о том, что интенсифицирующие прилагательные и наречия в принципе лишены индивидуального семантического содержания.

К фразеологически связанным относят значения таких слов, как гнедой, буланый и т.п. Но и эти значения характеризуются узкой сферой приложимости. Они обозначают весьма специфический признак, присутствующий в однородной категории объектов: окраска лошадей своеобразна, причем их масти дифференцируются не просто по преобладающему цвету корпуса, а с учетом цветового разнобоя. < …>

При расширении области объектов, к которым применяются эти прилагательные, их значение теряет семантическую специфику. Обычно из него исключается расцветка хвоста и гривы, что вполне естественно, ср. у М. Булгакова: На остров обрушилась буланая открытая машина.

В сущности, семантический статус названий лошадиных мастей близок к статусу, например, глаголов членения, в значении которых фиксируется субстанциональная структура членимого предмета (ср. рвать. разбивать. ломать).

Таким образом, в категорию фразеологически связанных значений зачисляются, с одной стороны, случаи фразеологической обусловленности употребления (но не значения) слова, а с другой - значения ограниченной области приложимости.

К фразеологически связанным иногда относят еще и третью категорию — элементы фразеологизмов. Исследователи стремятся осмыслить такие слова методом вычитания из общего значения фразеологизма значения другой его части с ясной семантикой. Получающийся в результате этой операции семантический остаток считают фразеологически связанным значением и приписывают его соответствующему компоненту фразеологизма. < …>

Итак, контекстная зависимость отражает либо смысловую специфику слова, либо отношения дополнительности в использовании равнозначных слов, либо семантическую неавтономность слова.

Существование синтаксически (позиционно) связанных значений представляет особый интерес для решения проблем лексической типологии в духе функционализма. Поэтому следует более подробно рассмотреть механизмы синтаксических ограничений, отделив от общих закономерностей частные запреты, диктуемые грамматической системой того или другого языка.

Исследователи русского языка отмечают неупотребительность в именной части сказуемого: 1) причастий настоящего времени, 2) относительных прилагательных, 3) имен непрофессионального, актуального действия.

В первом случае ограничение объясняется резким размежеванием в русском языке синтаксических функций действительного причастия и личных форм глагола: причастие ориентировано на позицию определения, личные формы – на позицию сказуемого. Первое входит в структуру словосочетания, второе — в структуру предложения, ср. Я увидел идущеего человека и Я увидел, что навстречу мне идет человек. Между этими формами, выражающими одно лексическое значение, существуют отношения дополнительности. Позиционное ограничение выявляет в данном случае специфику русской грамматической системы, в частности синтаксическую распределенность глагольных форм, но не типологическую специфику лексических значений.

По-видимому, более сложны причины неупотребительности в предикатной позиции относительных прилагательных, ограниченных функцией определений в атрибутивных сочетаниях. Последние, однако, могут выполнять в предложении разнообразные функции, в том число и функцию именной части сказуемого. Нельзя сказать Этот стол ореховый (письменный, обеденный), но можно Это ореховый стол. Этот стол орехового дерева (сделан из орехового дерева), Этот стол—из ореха. Относительное прилагательное удовлетворяет номинативной функции, но не функции характеризующей. Можно предположить, что такое ограничение связано не с недопустимостью предикатом реляционных значений, а с нежелательностью формального смещения значений качественных и относительных.

Хотя в предикате свободно выражаются любые действия и признаки, русские наименования лиц в именной части сказуемого могут передавать только значение постоянного признака или профессионального действия. Это семантическое различие носит внутрипредикатный характер. В каждом языке вырабатываются свои механизмы различия постоянного признака и состояния, профессиональной активность и окказиональной акции. В русском языке глагол и прилагательное могут выражать любое действие и любой признак. Существительное же в функции предиката обозначает только постоянное свойство субъекта, ср. Ты лжешь и Ты лгун, Он бос (босой) и Он босяк.

Если отвлечься от частных грамматических ограничений на замещение позиции сказуемого, то следует всячески подчеркнуть особую роль этого компонента предложения в формировании лексических типов. И качество и количество значения диктуются функциональной организацией речи и прежде всего наиболее коммуникативно важными позициями субъекта и предиката, обеспечившими кристаллизацию двух важнейших типов значения – значения предметного и признакового, положенных в основу выделения классов слов. < …>

3. < …> Если развернуть начало текста в монофункциональные высказывания, то можно представить себе следующее распределение последовательно вводимых типов значения:

1) собственно экзистенциальному высказыванию соответствует имя со значением чистой, никак не охарактеризованной предметности, «нечто», логическая переменная (существует нечто), 2) первичному суждению (собственно предсуждению) соответствует таксономическое имя (Это — белка), 3) номинативному (именующему) высказыванию соответствует имя собственное (Эта белка—Белка, Эту белку зовут Яшка), 4) предложению характеризующей (логической) предикации соответствует признаковое значение (Яшка пушист и весел; Яшка прыгун, и весельчак). Основные номинативные средства языка формируютсяв соответствии с этапами развертывания текста. Дальнейшее продолжение текста выявило бы более сложные семантические типы, соответствующие более высоким логическим порядкам, но эта область выходит за пределы настоящей главы.

< …> Для формирования определенного типа лексического значения существенна, таким образом, референция имени и прежде всего два ее типа — экзистенциальная (интродуктивная) и конкретная, соотв. отнесенность имени к предмету, известному говорящему, но не знакомому адресату, и отнесенность имени к предмету, знакомому и говорящему и адресату. Референция первого типа определяет формирование таксономических значений, референция второго типа стимулирует возникновение имен индивидов.

Указанные типы референции имени оторвались от определенной синтаксической позиции и от определенной коммуникативной функции (темой сообщения может быть не только известное, но и новое). Они не ограничены также участием в выражении логического суждения; имена конкретной референции замещают позиции термов в предложениях субстанциального тождества.

Поэтому, если, говоря о нереферентном (признаковом) значении, мы связывали его с функцией логического предиката, т.е. с центральной категорией мыслительной деятельности человека, то характеризуя типы предметного значения, мы связываем их прежде всего с типом референции имени, его отношением к внеязыковой действительности, удовлетворяющим логико-коммуникативному заданию идентификации предмета. Эта функция соотносит предложение с миром; функция предикации, выражая «сказуемое» о мире, принадлежит говорящему субъекту. Полярные семантические типы, входя в состав предложения, позволяют ему соединить мир и человека. Значения, обращенные к миру, формируются в ходе осуществления языком дейктической функции. Область антропоцентрической семантики создается в ходе осуществления языком когнитивной функции.

Суть предиката состоит в обозначении и оценке статистических свойств и динамических проявлений предметов действительности, их отношений друг к другу. В области предикатов дифференцируются значения, шлифуется система понятий. Идентифицирующая семантика обращена к пространственному параметру мира, предикатная организована временной осью. Между этими семантическими типами нет пропасти – их соединяет мост. перекинутый процессами транспозиции, взаимообменом, созданием суждений разных степеней абстракции. Все эти вторичные, надстроечные процессы не должны, однако, затемнить основные функциональные типы значения, ярко проявляющие себя в рамках конкретных предложений.

Предмет и признак, конкретное и абстрактное, пространство и время, синтез и анализ, портрет (образ) и отдельный мазок, диффузность и расчлененность, таксономическая иерархия и иерархия семантических «расстояний», автономность и зависимость – таковы некоторые параметры, определяющие поляризацию двух типов значений, первое из которых определяется отношением к миру, а второе – к человеческому мышлению о мире.

ЗНАЧЕНИЕ И МИР

Элементы лексикона, функционально ориентированные на мир, стремятся упрочить свои номинативные возможности, укрепить связь с объектами действительности, способность их выделить из окружающей среды.

Идентифицирующее значение

Существуют три ступени формирования идентифицирующего значения, соответствующие трем этапам познания предметов: их вычислению, отождествлению и классификации. Каждому этапу могут быть сопоставлены определенные черты, отличающие идентифицирующее значение от противопоставленной ему предикатной семантики.

1. Язык дискретен и это предполагает дискретность отраженного в нем мира.

Процесс познания предмета начинается с его вычленения из окружающей действительности и его отделения от пространственного фона.

Для того, чтобы познать и поименовать предмет, необходимо перерезать пуповину, соединяющую его с монолитом природы. Есть вещи, обособленные самой природой: живые существа, небесные тела, отпадающие или «висящие на ниточке» предметы (плоды, листья, и т.п.). Изначальной отдельностью обладают артефакты и их детали. Другая часть объектов получает самостоятельное бытие в результате трудовой и «разбойничьей» (потребительской и деструктивной) деятельности человека (ср. палка, полено, дрова и т.п.). Географический континуум (местность) членится, и весьма нечетко, по своей конфигурации: гора. холм, пригорок, долина, равнина, плоскогорье, ущелье, балка и др.

Компоненты «неразборного целого» получают отдельный статус в качестве функциональных деталей организма (нога, хвост, палец, нос, рука и пр.) или его «топографических» единиц («пространства): талия, «подложечка», бок, грудь, спина, щека, темя, затылок и т.п.

Предметные имена не всегда с абсолютной точностью воспроизводят картину естественного членения мира. Этому препятствует ряд обстоятельств, в частности действие семантических процессов, затемняющих раздельность и границы предметов. К таким процессам относится метонимическое расширение референции имени. Например, существительные окно и дверь могут относиться и к проему в стене, и к закрывающим его створам, и к совокупности того и другого, т.е. и к целому и к его составляющим, ср. различие в референции существительного окно в сочетаниях вымыть окно и прорубить (открыть, закрыть) окно.

Между естественной дискретностью мира и ее отражением в языке нет полного тождества, но между ними необходимо существует соответствие, без которого язык не мог бы выполнить своего коммуникативного назначения. Люди делают сообщения об объектах, подвижная диспозиция которых создает бытовую, социальную и природную среду человека, и язык не может обойтись без недвусмысленных способов идентификации этих объектов. Наличие в материальном мире естественных границ обусловливает известный универсализм его языкового членения. Разумеется, языки и в этой области дают примеры специфического подхода к миру и это более всего заметно в расчленении целостных объектов по «топографическому» принципу, ср. русск. шея, горло (в этой паре шея обозначает и целое и тыловую часть целого), затылок.

И тем не менее идентифицирующая лексика обнаруживает меньше национальной специфики в вычленении отдельных предметов, т.е. в отборе номинантов, чем при дифференциации понятийного (признакового) континуума, и в особенности при отвлечении признаков от субстанции. Народы более сходятся в выборе предметов сообщения (как отдельных сущностей), чем в проведении границ, разделяющих между собой участки идеального.

Другим следствием того, что способ членения задан языку жизнью (природой и деятельность человека) является относительная автономность идентифицирующего значения, его независимость от окружения, создаваемого семантически однородным полем. Подобно тому, как автономны имена собственные (если отвлечься от фиксируемых ими семейных и родовых отношений), клички, прозвища и тому подобные идентификаторы индивидов, взаимно независимы и имена классов предметов. < …>

Будучи семантически aвтoнoмными единицами лексикона, идентифицирующие имена получают референцию к предметам действительности самостоятельно, безотносительно к другим именам, установлением прямой связи с миром: эта картина, картина, та тетрадка, дай мне ножницы, принеси транзистор, соберис того куста малину. Такой способ установления референции, который принимает в расчет только отношение к говорящим и обстановке речи, будем называть прямым, или абсолютным.

Однако, уже на стадии членения предметного мира и выделения языковых номинатов между этими последними, возникают определенные виды отношении, которые, с одной стороны, вносят элемент произвола в членение субстанции, а с другой - идут в ущерб автономности идентифицирующих значении и влияют на способ выражения референции имени. Очень важны для системной организации идентифицирующей лексики партитивные отношения, т.е. отношения целою и его частей. Эти отношения выражают наиболее простую форму иерархии — иерархию топографического, конфигурационного и функционального членения целого.

Названия частей всегда воспринимаются как зависящие от обозначения целого, через указание на которое и достигается их референция: ствол этой березы, голова богини Лики, руки Венеры Милосской. Такой способ актуализации имени будем называть относительной (синтагматически связанной) референцией. Напротив, названия целого сохраняют автономность. Партитивные отношения имеют, таким образом, односторонний, однонаправленный характер. Они в семантическом плане не обоюдны — целое не получает наименования по отношению к своим частям (как «носитель» части), что привело бы к его чрезмерной многоименности; так, говорят о крыле птицы, а не о крыле крылатого, о кормиле корабля, а не о кормиле кормилоуправляемого.

В своем стремлении к конкретной референции имена частей и имена целого впрочем постоянно оказывают друг другу взаимные услуги: референция партитивного имени осуществляется через указание на отношение к целому, ср. нос майора Ковалева; как только нос был отчужден от майора, связь имени нос с носом стала прямой. Референция к целому может достигаться через указание на индивидуализирующую деталь, т.е. через отношение к части, (ср. нос вместо носатый человек, носач). В последнем случае нужды референции обусловливают саму номинацию объекта, преобразуя относительный способ актуализации имени (человек с большим носом) в абсолютный (нос). В этом и состоит сущность метонимии и, прежде всего, той её разновидности, которая называется синекдохой.

Вариантом партитивных отношении можно считать отношения членства, устанавливающиеся между ансамблями (объединениями однородных или неоднородных предметов в колеблющиеся по составу конгломераты — наборы, сервизы, гарнитуры, коллективы, учреждении и пр.) и их составляющими. Референция имен к целому обычно автономна, а референция компонентов осуществляется отсылкой к объединению. В русском языке она выражается обычно несколько иначе, более далекой и слабой связью, чем при собственно партитивных отношениях: тарелка из этого сервиза, письменный стол из (от) гарнитура «Профессор»…

Близки к отношениям партитивности, но отличны от них, отношения между именами смежных, соотнесенных предметов: берег и водоем (река, море, пруд и т.п.), опушка и лес, футляр и контрабас. В отличие от ситуации партитивности координационная иерархия ориентирована не на целое, а на свой основной, конституирующий элемент. Члены координационных отношений в общем случае не образуют четко отграниченного и поименованного целого. Референция главного члена таких отношении имеет автономный характер, а соотносительный с ним компонент актуализуется с опорой на доминанту: берег этой реки, опушка леса.

Выше речь шла об относительно стабильных отношениях, связанных с вычленением предмета и его номинаций. Но существуют еще два вида отношении между объектами действительности, которые в силу своей подвижности, имеют слабые рефлексы в области языковых номинаций, но в то же время существенны для выражения референции конкретных имен. Это отношения локальные, характеризующие объект по его пространственному положению и ориентации, и отношения посессивные, указывающие на принадлежность (в широком смысле) предмета: Принеси мое пальто, Дай со стола чашку; комната отца, кресло бабушки.

Таким образом, для выражения референции идентифицирующих имен существенны четыре вида однонаправленных отношении: партитивные (отношение части к целому и члена к ансамблю, конгломерату), координационные (соотносительные), посессивные и локальные. Все эти типы отношений не симметричны.

Итак, уже на первой стадии формирования идентифицирующего значения, соответствующей «языковому» (номинативному) членению мира, создаются некоторые его особенности. Конкретные (идентифицирующие) имена выказывают черты универсализма в выборе номинатов, и это находит себе объяснение в обращенности идентифицирующего значения к естественно и практически членимому миру. Идентифицирующие значения автономны, взаимно независимы. Это свойство предопределяет наиболее характерный для них способ референции: прямое, без опоры на другие имена отнесение к предмету (абсолютная референция). Наконец, на этой стадии вырисовываются и определенные типы отношений, существенные для организации конкретной лексики, а именно, партитивные, координационные, посессивные и локальные отношения, создающие пункт соприкосновения идентифицирующих значении с реляционными и влияющие на референцию имени.

2. На второй ступени «номинативного покорения» материального мира происходит отождествление предметов, установление их идентичности самому себе. Этот процесс выявляется в единстве или множественности номинаций, относящихся к разным формам и фазам существования предмета — от зарождения до исчезновения. Если первая стадия — вычленение предмета — задана пространственным параметром мира, то необходимость в ступени отождествления более обусловлена временной осью, на которой откладываются метаморфозы предметов, их внешние и внутренние преобразования, их развитие.

Субстанциональное тождество не составляет решающего фактора для идентификации предмета и соответственно идентичности его имени. Представление о единстве предмета, рассматриваемого в качестве номината, создается его внешними опознавательными чертами. Материальная идентичность, или, точнее, единство организма, а иногда даже химического состава — не могут заставить говорящих считать яйцо и курицу, икру, малька и рыбу, гусеницу, кокон и бабочку, личинку и насекомое, семя и растение, воду, снег, лед, иней и пар одним номинатом. И хотя тождество самим себе живых существ, прежде всего человека, создастся единством личности (духовного начала, самосознания, психической структуры), в любом языке есть имена, отражающие периодизацию их жизни, (ср. щенок и собака, лошадь и жеребенок, рыба и малек, человек и ребенок, дитя и т.п.).

Эти имена часто бывают разнокоренными, чем усугубляется нетождество номинатов. Хотя обычно одно из имен выдвигается в качестве общей номинации объекта, безразличной к стадии его бытия, употребление такого имени не становится универсальным, независимым от условий речи. Так, говоря о маленьком ребенке, его не называют ни человеком, ни мужчиной. Нельзя сказать У Маши родился мужчина (человек, Петр); У Альмы родилось пять собак. < …> Появление единой номинации объекта, впрочем, очень существенно в том смысле, что оно может оттеснить частные номинации из зоны идентифицирующей лексики в область семантических предикатов, ср. Миша еще ребенок, где имя ребенок выполняет функцию качественного (характеризующего) предиката со значением «мал, малолетен» или «ребячлив, наивен».

Имена собственные более, чем нарицательные, ориентированы на единство организма, но и они не только допускают, но и требуют варьирования по мере продвижения человека по жизненному пути, что впрочем зависит и от прагматического момента, а именно от формы обращения к человеку — ребенку, подростку, юноше, взрослому.

Другим важным условием, позволяющим пренебречь единством субстанции, является функциональный подход к определению тождества предмета. Различия в функции при идентичности субстанции совершенно достаточно в иных случаях для того, чтобы одно субстанциальное «древо» распочковалось в несколько номинатов (ср. полено и чурбан, ствол и бревно, балка, стропило). Этот процесс, впрочем, более характерен для обозначения людей, нежели предметов. Социальные и иные функции наносят гибельный удар единству человеческой личности, расщепляя её на ряд номинатов. Меняя свои роли, следуя разным моделям поведения, совершая множество разнообразных действий и поступков, человек в своих разнонаправленных проявлениях становится референтом многих функциональных, реляционных и других имен и, хотя большинство из них имеет статус семантических предикатов, т.е. обозначает признаки, роли, действия лица, его отношение к другим лицам, многие из них регулярно выполняют в предложении идентифицирующую функцию и постепенно втягиваются в зону идентифицирующих имен, приближаясь к ним по характеру своего значения. Часть таких имен первообразна, что сближает их с идентифицирующей лексикой (мать, отец, дочь, сын). Подобные имена в сущности слабо семантически соотнесены с прилагательными и глаголами. Иногда, наряду с ними, появляются собственно функциональные (признаковые) номинации, ср. роженица и мать.

Часть имен лица занимает промежуточное между идентифицирующей и предикатной лексикой место. С первыми их объединяет семантическая комплексность, со вторыми—выделенность в их значении ведущего семантического компонента, имплицирующего наличие в референте ряда других — физических, психических, поведенческих и социальных свойств, семантические «отголоски», которых хорошо прослушиваются. Так, в предложении Ты мне не дочь (сын, мать, отец) в общераспространенном его прочтении отрицается наличие не кровного родства (оно составляет необходимую пресуппозицию такого высказывания), а его поведенческих производных.

Таким образом, уже на стадии отождествления объектов действительности, с одной стороны, складываются предпосылки для однореферентного употребления иденти-фицирующих имен в тексте, а с другой стороны, возникает взаимодействие идентифицирующих имен с признаковыми словами (семантическими предикатами).

3. Следующим и наиболее важным шагом в образовании идентифицирующих значений является сведение предметов в классы большего или меньшего объема, проведение границ референции имени, установление области его приложимости к предметному миру (его экстенсионала).

Таксономический характер предметной лексики отмечался в очень ранних грамматиках, строящихся на логических основаниях < …>.

Между тем отсутствие специальных грамматических категорий, соответствующих родо-видовым отношениям, вполне согласуется с принципиальной взаимной независимостью идентифицирующей лексики.

< …> Очень существенная для формирования идентифицирующей лексики таксономическая ступень вносит в ее организацию ношения включения (гипонимию) и пересечения областей референции, вследствие чего возникает возможность разной номинации одних и тех же предметов действительности через их отнесение к классам разного объема, т.е.через изменение интервала абстракции при идентификации. Эта особенность конкретной лексики отвечает коммуникативной задаче варьирования количества информации, включаемой в сообщение (ср. ткань, шелк, атлас).

Классическим образцом идентифицирующей лексики являются имена естественных родов, обязанные своим существованием способности природы повторять неповторимое, ср. дуб, клубника, кора и т.п. На их примере лучше всего обнаруживает себя таксонимическая специфика идентифицирующих значений.

< …> важным фактором образования идентифицирующего значения, определяющим круг его приложимости, становится тем самым понятие сходства. < …> Сходство часто определяют через понятие рода: объекты подобны, если они принадлежат одному роду. Род определим через подобие: род есть объединение таких объектов, между которыми существует больше сходства, чем между ними и любым объектом вне данного объединения.

Дар человека чувственно улавливать между предметами нечто общее имеет объективное основание в «серийном производстве» природы, наделившей естественные объекты способностью творить по образу и подобию своему, создавая нечто, труднее различимое, чем отождествимое.

Имена естественных классов проследуют более всего идентифицирующие цели. Для них акт идентификации мало чем отличается от акта классификации. Установить принадлежность к тому или другому классу цветка, букашки, насекомого, птицы, зерна, вещества и значит его идентифицировать. Поэтому с именами естественных родов ассоциируются прежде всего внешние, чувственно воспринимаемые признаки объектов.

Идентифицирующая лексика в значительной степени отвечает созерцательному отношению к миру, воспринимаемому как «бытие в покое» < ….>.

Для осуществления идентифицирующей функции «наружная сторона» вещей весьма важна. Поэтому, идентифицирующие имена в известном смысле соответствуют образу предмета или стереотипу класса. Когда мы слышим такие имена, как ель, медведь, песок, дерево, крокодил и др., перед нашим мысленным взором прежде всего встает внешний облик, картинка, изображающая очень обобщенный образчик соответствующего класса естественных или иных объектов. Б.А. Серебренников говорит в этом случае об «инвариантном образе предмета». < …>

Способность имен естественных реалий вызывать образ предмета объясняет суеверие, согласно которому даже непризывно произнесенным именем можно накликатьегоносителя, суеверие, повлекшее за собой табуирование имен «исчадий» природы и человеческой фантазии. < …>

Итак, имена естественных реалий, входящих в мир говорящих на данном языке и эмпирически (или через изображение) им знакомых, представляют собой «образ мира, в слове явленный», и это подтверждается тем, что этот пласт лексики составляет основу образных средств языка — метафоры и фразеологизмов. Идентифицирующие значения по природе своей дескриптивны, «портретны». < …>

4. В основе употребления конкретных имен лежит номинативная конвенция, а не конвенция семантическая, т.е. договор об именовании, а не договор о значении. Анализ значения (употребления) идентифицирующих имен не равен анализу соответствующего понятия, и было бы бесполезно искать в их употреблении разгадку интуитивных, стихийно сложившихся концептов, как это делается по отношению к таким категориям, как причина, время, вечность и пр.

В употреблении таких слов, как долг, обязанность, вина, совесть, правильный и т.п. можно искать ключ к этическим представлениям того и другого народа, но из употребления слов слон, носорог нельзя извлечь наивной концепции фауны. Как только эти слова получают метафорическое применение, т.е. предикативизируются, они обнаруживают, если не представление, то определенное отношение к тем или другим категориям естественных объектов, их восприятие, связываемые с ними суеверия и т.п.

< …> компетенция в области идентифицирующих имен создается знанием их референции. Это знание может быть приобретено разными способами, например: 1) остенсивным путем, т.е. путем прямого указания на объект — представитель данного класса или его изображение; этот путь предполагает способность отождествления объекта с другими членами данного номинативного объединения и владение техникой перехода от частного к общему, от имени индивида к имени, класса, 2) через описание стереотипа класса, 3) для веществ — могут быть сообщены сведения о составе и способе их получения; 4) для ненаблюдаемых сущностей необходимы сведения об их проявлениях (например, болезни идентифицируются но их симптомам).

Поскольку для идентифицирующих имен, ориентированных на мир, важна четкость области референции, само их значение формируется в зависимости oт этой последней. Путь к значению конкретных имен лежит через их референцию. Если у семантических предикатов значение определяет и регулирует их употребление, их приложимость к предметному миру, то у идентифицирующих имен, напротив, употребление (референция) определяет и формирует их значение. Это особенно очевидно при обращении к именам собственным. Пока имя собственное не закреплено за конкретным объектом, оно незначимо, но коль скоро оно получило своего носителя, оно окутывается сетью ассоциации, создающих образ референта имени. С именем начинают связываться разнородные сведения о номинате, впечатления от него, его внешний вид, эмоциональное отношение, им вызываемое и т.п. Естественно, что эти ассоциации у разных лиц существенно различны. Совершенно аналогична природа идентифицирующих имен. Их значение представляет собой рикошет от их референции. Оно гетерогенно и складывается из представления, обобщенного образа (стереотипа класса), разнохарактерной информации о классе предметов, случайных впечатлений, сведений утилитарною толка, и т.п.— словом всего того, что может связываться в сознании человека с предметным миром. Характерно, что метафорическое переосмысление конкретной лексики может основываться на любой ассоциации, стимулируемой предметом, в том числе ложной, случайной и необоснованной, а вовсе не только на существенных признаках, предположительно образующих понятие класса.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒