Общинность или государственность?

Н аблюдения за происходящим в экономике и политике России и Европы, как мы видим, наводили и молодого, и зрелого уже писателя и публициста на ряд размышлений и выводов, в частности - по вопросам об устройстве и характеру власти в обществе, о судьбе государст.венности. Исконный союз власти и собственности, то есть – насилия и ограбления, сделал для нас необходимым уже затронуть выше этот аспект толстовского мировоззрения. Но к нему нельзя не вернуться для более подробного анализа.

Ещё 3 марта 1854г. молодой Лев оставил в своей записной книжке следующее суждение о русском самодержавии: «Гордость и презрение к другим человека, исполняющего подлую монархическую должность, похожа на такую же гордость и самостоятельность б…и»[213]. А менее чем через три месяца, под впечатлением от упомянутого выше посещения демократически-республиканской Франции, писатель уже делает вывод, неприемлемый даже для критиков монархии в России: «Все правительства равны по мере зла и добра. Лучший идеал - анархия»[214].

В дважды конфисковывавшейся в России своей статье 1905г. «Единое на потребу» Лев Николаевич так развивает и поясняет эту свою мысль, в то время уже всемирно известную: «Властвуют всегда наиболее дурные, ничтожные, жестокие, безнравственные и, главное, лживые люди. И то, что это так, не есть случайность, а общее правило, необходимое условие власти» (36, 174).

Толстой не утверждает здесь чего-либо нового, но только повторяет то, истинность чего веками знали и ощущали жители любых государств, что по-своему и со своими целями выразил ещё Н. Макиавелли: всякий правительственный человек – необходимо убийца, и не просто убийца, а обманщик и мучитель своих жертв. Ибо любая власть человека над человеком чревата садизмом. «Власть над другим человеком, - писал об этом Л.Н. Толстой, - есть не что иное как признанное право не только предавать других людей мучениям и убийствам, но и заставлять других людей мучить самих себя. А достигнуть того, чтобы люди по воле начальствующего мучили и убивали друг друга, нельзя иначе, как обманами, ложью, коварством и, главное, жестокостью. Так всегда поступали и не могут не поступать все властители» (Там же. С. 177. Выделение наше. – Р.А.). Повиновение им сродни, в свою очередь, противоположному, мазохистскому психическому извращению, а все попытки рационализации этого повиновения – только признание индивидом торжества в бытии социумов и в его собственной жизни атавистически-зоологического и иррационального начал. Вот почему слепое, не выборочное, повиновение законам и приказам «начальствующих» есть грех и зло не меньшие, чем само «начальствование». По Л.Н. Толстому, повиновение власти, как и сама власть, несовместимо с честью и достоинством человека: «Только человек, сознающий себя духовным существом, может сознавать человеческое достоинство своё и других людей, и только такой человек не унизит ни себя, ни ближнего поступком или положением, недостойным человека»[215].

Нижеследующие слова великого писателя и мыслителя, мы уверены, должны быть осмыслены всяким, кто и в наше время соблазняется ступить или уже ступил на натоптанную стезю «служения родине», то есть «своему» государству: « Нравственный, добродетельный государственный человек есть такое же внутреннее противоречие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник » (Там же. С. 178).

Итак, признание государства и повиновение правительству – ошибочны и греховны. Это очевидно для того, кто полагает веру в Бога основанием своей жизни, а не надстройкой на фундаменте «материального благополучия». Толстой полагал, что таких людей много в традиционной, крестьянской, общинной России, а потому здесь имеются особенно благоприятные условия для общенародного дела ненасильственной русской революции (подробнее о ней поговорим в своём месте).

Так как Л.Н. Толстой не первым из мыслителей и публицистов XIX в. высказывал анархические по своей сущности взгляды, важно подчеркнуть особенности его теории. Лучший из биографов писателя, П.И. Бирюков, называл его анархистом с известными оговорками. Анархизм Л.Н. Толстого уникален и ценен своей глубокой религиозностью; он, как пишет Бирюков, «основан на том положении, что человек, духовно возродившийся, усвоивший себе христианское учение, носит в себе самом ненарушимый божественный закон любви и правды, который уже не нуждается в подкреплении человеческими законами. И потому анархизм Л. Н-ча ведёт не к беспорядку и распущенности, а к высшему нравственному порядку и праведной жизни»[216].

В литературе было отмечено уже[217], что отказ Толстого от власти и авторитета не всеобъемлющ, как у других анархистов. Действительно, «классический» анархизм, как известно, смешивает понятие «власти вообще» с понятием власти, осуществляемой государственными учреждениями[218]. Более того, понятие авторитета деонтического (приобретаемого обманом, угрозой или принуждением) часто не отделяется от понятия об авторитете эпистемическом, при котором подчинение достигается, говоря словами Толстого, «разумным убеждением и добрым примером»: через уважение и любовь к «первому среди равных». Таковым долженствует быть знатоку, специалисту, полезному для всех и служащему общественным нуждам в результате не манипуляций массовым сознанием, а признания и доверия всех своих коллег, воспитанников, учеников, родственников, сообщ ин ников и пр. Насилие физическое, вербальное или манипулятивный обман несовместимы с таким авторитетом.

«Анархия, - разъяснял сам Толстой, - не значит отсутствие учреждений, а только таких учреждений, которые людей заставляют подчиняться насильно» (53, 228).

Немаловажен тот факт, что писатель не испытывал иллюзий относительно возможностей создания, пусть и в отдалённейшем будущем, «неэксплуататорского» государства, демократии или теократии (56, 9). Для людей, просветлённых и умудрённых верой оно просто не будет возможно и нужно, а в любом сообществе спонтанно-чувственных, деструктивных индивидов, при любом политическом устройстве, неизбежны социальная дифференциация и новое насилие.

Как явствует из уже неоднократно упоминавшегося нами слова Л.Н. Толстого «Царство Божие внутри вас…», писатель не может быть причислен к числу сторонников насильственного ниспровержения или единовременной «отмены» государственности. Новая форма общественного устройства без иерархии господствующих и повинующихся должна наступить как следствие преодоления людьми собственной психологической зависимости от государства, изживания в общественном мнении любых рационализаций повиновения человека человеку. С переходом не отдельных людей, а общества в целом, к высшему жизнепониманию неизбежно сопряжён сознательный отказ большинства от выполнения некоторых нравственно нечистых «гражданских обязанностей». А среди них – уплата «податей» в государственную казну, любая государственная служба, и в особенности военная, участие в купле и продаже земли, пользование наёмным трудом (капиталистическое рабовладение), присяжное заседательство и ряд других. Следствием такого постепенного изживания государственности станет уничтожение эксплуатации человека человеком.

«Правительство существует как атавизм, - писал Толстой ещё в 1892г., - отжило – как оболочка семени, сдерживающая лепестки. Насилие не нужно. Нужно только рост, и жизнь изменится. Насилия ведь нет. Это сон. Нужно очнуться»[219].

Идеал жизни без пользования государством Л.Н. Толстой выводил из наблюдений за жизнью и хозяйственно-административными функциями окраинного казачества. Таков первичный, зачаточный этап освобождения: трудовая жизнь в природных условиях, но ещё с допущением служения правительству. Идею о возможности раздельного сосуществования «земли» и «государства» писатель заимствовал у К. Аксакова. В духе славянофилов и сторонников теории русского общинного социализма он полагал общинное самоуправление и «мирское», на равноправных началах, владение землёй достойными альтернативами государственной власти и частной собственности на землю. Вот почему Толстой воспринимал как личную драму любые государственные насилия над общинниками, в особенности же – поощрение крестьян к истреблению общинности в начале ХХ века. Значимость этих социальных проблем для Толстого-публициста ставит перед исследователем огромный ряд проблем, требующий для их убедительного решения отдельного исследования. Максимально сжато мы попытаемся сделать это в одной из следующих глав данной работы.

 

1.7. Выводы.

 

Итак, мы видим, что действительность не устраивала Л.Н. Толстого – публициста, главным образом, вследствие наблюдавшегося им в буржуазном мире кризиса традиционных духовно-нравственных ценностей, торжества мнимоверия и безверия. Как христиански верующий и консервативный по своим убеждениям мыслитель он сочувствовал тем, кому открылась уже безблагодатность такого положения дел. Толстой не мог не признать необходимость ценностей и смыслов не столько «новых», «отвечающих эпохе», сколько общечеловеческих, причём – не совпадающих с рядом тех традиционных аксиом, которые как раз ассимилировала эпоха индустриализации и монополистического капитала. Преклонение перед властью и богатством; оправдание неравенства, эксплуатации человека человеком, смертных казней, войн; ложная «святость» мистических, иррациональных символов религий, своей архаикой только провоцирующих массовый скепсис и безверие – в критике этих всегдашних губителей и поработителей человеческих Толстой-публицист был не одинок. Но его «позитивная» программа имела важнейшие особенности.

Десятки лет анализируя политическую историю Европы, Толстой, в числе прочего, проследил весьма печальную закономерность, в силу которой за каждой революцией или политическим переворотом, то есть актом насилия, следует ещё худшее зло реакции и новые насилия (см. об этом, напр.: 54, 151; 68, 59).

Итогом этих исканий был вывод о необходимости соблюдения не только в личной, но и в исторической жизни человека закона «неделания»[220], и прежде всего – « непротивления»: неупотребления насилия в сопротивлении субъективно атрибутируемому как «злое», «вредное» и пр., т.е.ненасилия. Конечно, Толстой допускал, что этот закон разделит обычную судьбу всех законов и будет нарушаться. Но сама его актуализация в человеческих сообществах и стремление к возможно полному его соблюдению служат непременными условиями исторического прогресса от зверя к разумному человеку, духовному существу во временном животном теле[221].

Толстой не столь радикален в своих суждениях и предложениях, как это принято думать. Российскому обществу он предлагает не «коренную ломку всех устоев», но, скорее, тактическое отступление в условиях угрозы такой ломки и неизбежной модернизации русской жизни: нужно уступить новому, сохранив социокультурный «стержень» русской жизни, меняться – но не в общем с европейской цивилизацией направлении. С этих позиций Л.Н. Толстой осудил как тех, кто слепо и бездумно «охранительствовал» естественно-отживающему в ментальности и в жизни русских людей, так и тех, кто, кидаясь в иную крайность, одновременно и ругал пресловутую «отсталость» России, и паразитировал на ней же, распространяя маргинальные идеи среди «тёмных» и неблагополучных людей, играя на их дурных, атавистических инстинктах, соблазняя их на насилие, «освободительную борьбу», но не ради их свободы, а ради вождества соблазнёнными, корысти и власти. И несчастные, заблудшие «охранители» существующего строя, и сторонники беспочвенного идеалистического реформаторства, и адепты идеек о насильственном перевороте в стране справедливо виделись писателю людьми без истинной веры. «Выход не в том, чтобы насилием разрушать насилие, - тщетно вразумлял их Лев Николаевич, - не в том, чтобы захватывать орудия производства или в парламентах бороться с правительствами, а в том, чтобы каждому человеку самому для себя сознать истину, исповедовать её и поступать сообразно с ней» (34, 215).

 

 

========

 

 

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Cosa Nostra история сицилийской мафии
2. F73.04 Умственная отсталость глубокая с указанием на отсутствие или слабую выраженность нарушения поведения, связанная с хромосомными нарушениями
3. F78.81 Другие формы умственной отсталости с другими нарушениями поведения, обусловленные предшествующей инфекцией или интоксикацией
4. F95.1 Хронические моторные тики или вокализмы.
5. Homo ergaster, или Мальчик из Турканы.
6. I Происхождение человека и цивилизации
7. II. Тип цикличного цивилизационного развития (восточный тип).
8. Mои прабабушка и прадедушка прожили долгую и дружную жизнь
9. S:Укажите верную характеристику предложения: Вода была теплей воздуха, и парное тепло от разгоряченных водяных туш усиливало ощущение одухотворенности природы - море казалось живым.(В.Гроссман)
10. Selegilin – Селегилин (Депренил)
11. V. Кибернетические (или постбиологические) методы достижения бессмертия (искусственная жизнь “в силиконе”)
12. VIII. Запятые при словах и группах слов, ограничивающих или уточняющих другие слова в предложении