Методологические проблемы использования психологических знаний в уголовно-правовом регулировании.

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 20Следующая ⇒

Психологические основы уголовной ответственности и наказания принадлежат к числу наиболее значимых проблем юридической психологии. Если исходить из того, что психология – наука о закономерностях психической деятельности человека и их реализации в поведении, то очевидно, что предмет юридической психологии включает базовые закономерности правового регулирования этой деятельности на уровне формирования концепции законодательства, следственной и судебной практики в сфере уголовно-правовых мер борьбы с преступностью.

Ведь здесь необходимо устанавливать способность субъекта осознавать значение своих действий и руководить ими в ситуации преступления; цели и мотивы инкриминируемых поступков; особенности психического состояния, психологические свойства личности. Осуществление этих требований, обеспечивающих законность и справедливость уголовного преследования и наказания виновных, невозможно без востребования положений психологической науки, образующих в своей совокупности психологические основы уголовной ответственности и наказания, обусловливая адекватную характеристику базовых понятий, используемых уголовным правом.

Однако в течение длительного времени доминирующей оставалась позиция правовой науки, законодательных и правоохранительных органов, считающих самодостаточными логико-юридический и криминологический подходы при конструировании и применении норм и институтов уголовного права. Самостоятельное, без участия психологов, раскрытие содержания ряда основных понятий и институтов уголовного права, которые фактически требуют психологического анализа – лишь следствие этой позиции, не учитывающей уголовно-правовую значимость «внутренней психической деятельности, направляющей внешнее поведение», того, что всякий поступок сам является уже единством внешнего и внутреннего»[39].

В свете настойчивых попыток законодателя расширить, начиная с 60-х годов, использование данных о личности и мотивах поведения в решении вопросов уголовной ответственности и наказания, проблемы и односторонние подходы в правовом регулировании, связанные с невостребованием профессиональных психологических знаний, проявились особенно отчетливо.

В связи с тем, что психологические проблемы уголовной ответственности и наказания характеризуются обширностью и многосторонностью, остановимся в первую очередь на вопросах, относящихся к Общей части уголовного законодательства. Именно ее понятия, институты и нормы выражают руководящие сквозные идеи уголовно-правового регулирования, которые определяют сам подход к конструированию конкретных составов и обязательные ориентиры для решения вопросов ответственности и наказания.

Речь идет о группе взаимосвязанных понятий, институтов и норм УК РФ, которые:

а) реализуют личностный подход в уголовно-правовом регулировании;

б) требуют непосредственного использования профессиональных психологических знаний в законопроектной работе и в правоприменении;

в) требуют детального анализа психологических свойств и состояний личности виновного и потерпевшего, либо психологических свойств и состояний субъектов общественно полезных действий лишь внешне сходных с преступными. Выделенные с использованием этих критериев понятия, институты и нормы Общей части УК РФ представляют определенную целостность в качестве предмета научного исследования, так как являются взаимосвязанными.

Речь идет о комплексе институтов, определяющих:

– условия (предпосылки, границы) уголовной ответственности: нижний и верхний ее пороги; последствия фактического недостижения нижнего возрастного порога; вменяемость-невменяемость; последствия воздействия на поведение субъекта психических расстройств или особых состояний личности, не исключающих вменяемости;

– условия и основания освобождения от уголовной ответственности за действия, внешне сходные с преступлением, но носящие общественно полезный характер (на материалах института обоснованного риска, как вновь вводимого и тесно связанного с психологическими проблемами);

– обстоятельства, связанные с личностью виновного и потерпевшего и влияющие на уголовную ответственность и наказание.

Несмотря на то, что в юридической литературе давно и обоснованно отмечается актуализация поиска «новых концептуальных подходов к отысканию оптимального законодательного выражения уголовно-правовых средств»[40], чаще всего эти подходы исчерпываются рамками правовых конструкций или же ограничиваются «социологизацией» права. О потребности же использования психологических знаний в уголовно-правовом регулировании, в том числе на законодательном уровне, упоминается редко и как правило, в аспекте обеспечения правильного применения норм уголовного права, которые уже разработаны.

Между тем, использование психологических знаний в регулировании уголовно-правовой борьбы с преступностью на законодательном и правоприменительном уровнях – не субъективистская претензия психологической теории, а объективная социальная потребность, связанная с самим содержанием понятия «преступление», как деяния (т.е. активной и сознательной деятельности определенного субъекта). Отсюда требуется не просто формально-логическое соотнесение внешних признаков конкретного акта деятельности с признаками, указанными в уголовном законе, но: а) формулирование последних так, чтобы их совокупность для ведущих понятий, институтов, норм Общей и Особенной частей уголовного законодательства отражала – поскольку речь идет о поведении – психологически адекватные характеристики, достаточные для «узнавания» этого типа поведения в конкретном акте; б) обеспечение установления и оценки индивидуально-значимых свойств конкретного поведенческого акта и личности для справедливого решения вопросов ответственности и наказания. Без использования на профессиональном уровне психологических знаний, относящихся к закономерностям осознанного произвольного поведения и влиянию на него особенностей личности невозможно реализовать эти требования.

Психологически адекватный подход к уголовно-правовому регулированию является важнейшей гарантией от объективного вменения. Как и от не менее значимой угрозы несправедливости наказания вследствие игнорирования или неполного учета определенных личностных свойств, влиявших на содержание деяния, предшествующее и последующее поведение субъекта.

Объективная потребность использования психологических знаний отнюдь не противопоставлена требованию социальной обоснованности уголовно-правового регулирования: психологическая – одна из сторон социального. В частности, социальная обоснованность правового регулирования предполагает отражение в правовых понятиях, нормах и институтах механизма акта деятельности (деяния) с учетом многообразия проявлений человеческой психики. Ведь «деятельность, независимо от ее формы входит в предмет психологической науки», хотя, разумеется, совершенно иначе, чем она входит в предмет других наук[41].

Констатация наличия объективной потребности в использовании психологических знаний для уголовного законодательства и его применения не означает, однако, претензии на гегемонию психологии в правовом регулировании уголовной ответственности и наказания. Ведь недостаточно, хотя и важно исходить из характеристики преступления, как вида поведения, взаимодействия людей. Конечно, способность человека оценивать свое поведение и руководить своими действиями – центральная проблема для уголовного законодательства и правоприменения[42]. Однако, в любом случае речь идет о четком описании юридически значимых признаков поведения и личности в их содержании, сущности. Юридическая и психологическая (в необходимых для права пределах) характеристика деяния и личности равно важны и взаимозависимы.

Предмет психологического анализа, степень его глубины и границы задаются потребностями правового регулирования, а не наоборот. Механизм правового регулирования представляет собой системное образование, поэтому его психологическое содержание должно исследоваться во взаимосвязи с системно-структурной характеристикой, которую задает право. Психологические знания при таком подходе должны использоваться при разработке понятий, институтов и норм уголовного закона и раскрытии их содержания при применении, а не в отрыве от этого процесса.

Нельзя согласиться с тезисом о том, что «преступление – это психический феномен»[43]. Понятие преступления дает юриспруденция, а не психология. Другое дело, что раскрытие содержания этого понятия требует использования и психологических знаний, взаимодействующих с юридическими. Поведенческие акты, значимые для уголовно-правового регулирования всегда характеризуются избирательностью. Именно возможность выбора, т.е. сознательного предпочтения определенной линии поведения, является предпосылкой ответственности. Выбор же происходит при наличии, по меньшей мере, одной, а то и множества альтернатив. Необходимой опорой уголовно-правовой трактовки ответственности является поэтому психологическая теория, т.к. раскрытие содержания уголовно наказуемого поведения, закономерностей, которые дают возможность определить его в качестве такового, вне исключительной компетенции правовой теории. Она принуждена брать соответствующие положения из психологии; точность же их применения зависит от того, участвуют ли представители психологической науки в их интерпретации. Методологическое значение здесь имеет рекомендация не выходить за пределы компетенции представителей соответствующей отрасли знания (в данном случае юриспруденции), разграничивать собственный поиск закономерностей и использование аксиоматического знания, не выводимого и не доказуемого в рамках данной науки, а заимствуемого из науки, с которой осуществляется взаимодействие[44].

Высказанная в литературе точка зрения о наличии «двоякого (психолого-юридического) содержания многих категорий и понятий правосудия»[45] не верна. Никакого двойного смысла в правовых понятиях нет: они именно правовые. Другое дело, что при их разработке, используются или, по крайней мере, должны использоваться психологические знания на профессиональном уровне. Понятийно-терминологический аппарат юриспруденции их воспринимает и интерпретирует. Например, такие характеристики поведенческих актов, как произвольность, направленность на достижение цели (образа предвосхищаемого результата), риск и пр. Возможен и менее сложный процесс перехода от психологического знания к правовым дефинициям: путем непосредственного заимствования понятий и терминов из тезауруса психологии. В этих случаях, превращаясь в правовые, они должны использоваться в том же значении, что и в психологии. Многие трудности применения уголовного закона не пришлось бы преодолевать, если бы законодатель корректно отнесся бы к таким психологическим понятиям, как мотив, цель, аффект. Причем, ориентирующие практику постановления высших судебных инстанций и научно-практические комментарии не только не устраняют возникшую неточность, но в ряде случаев усугубляют ее. Например, при толковании понятия «аффект», которое традиционно привязывается ими к формулировке «сильное душевное волнение». Однако последнее понятие не только устарело, но и не тождественно в полном смысле слова понятию аффекта в психологии.

Но при любом варианте использования психологических знаний понятия и термины, применяемые законом и практикой, включаются в нормативные формулировки, имеющие строгий и общеобязательный характер. Так что речь не идет о сосуществовании юридического и психологического содержания, о «двоякости» категорий и понятий уголовного права.

Предмет частной теории использования психологических знаний в уголовно-правовом регулировании.

В предмете и задачах психологических исследований проблем уголовного законодательства и практики его применения реализуется «личностный подход» (Г.М.Миньковский, К.К.Платонов, А.Б.Сахаров). Эти исследования исходят из психологической системы «личность – поведение», проявляющейся в преступлении (включая и поведение потерпевшего).

Использование психологических знаний необходимо, в частности: а) для содержательного раскрытия ряда понятий, характеризующих субъективную сторону преступления; б) для разработки и применения перечня обстоятельств, отягчающих и смягчающих ответственность и наказание; в) для выделения в отдельных составах преступления квалифированных или, наоборот, привилегированных случаев; г) для решения вопроса о границах уголовной ответственности и ее пределах в ситуациях, влекущих уменьшенную избирательность поведения; д) для оценки случаев, когда деяние совершается лицами с психическими аномалиями или кратковременными расстройствами психической деятельности в рамках вменяемости; е) для разработки и применения понятий «вменяемость», «невменяемость», «возрастной порог уголовной ответственности», т.е. базовых характеристик субъекта преступления.

Однако при этом нельзя переходить к анализу понятий частного характера без предварительного определения более общих. Здесь мы сталкиваемся с проблемой многих наук о человеке, когда исследуются

отклонения от нормы, но не определяется сама норма[46]. Так, законодатель и правоприменитель ориентируют юридическую психологию на участие в разработке и толковании таких понятий, как «невменяемость», «особая жестокость», «беспомощное состояние» и пр., не требуя при этом исходить из понятий, имеющих более высокий уровень: соответственно «вменяемость», «типичный психологический механизм насильственного преступления», «психическое состояние, характеризуемое осознанием происходящего и способностью оказывать сопротивление». Проблема не снимается и в тех случаях, когда законодатель использует общее понятие, например, «обоснованный риск», но не определяет частное понятие «необоснованный риск» в качестве второго элемента дихотомии. Правда, иногда формулируются оба элемента: необходимая оборона и ее превышение. Но это скорее исключение. Представляется, что участвуя в разработке и толковании уголовно-правовых понятий, представители юридической психологии должны исходить из характеристик личности и поведения, устанавливаемых фундаментальной психологией, т.е. строить уголовно-правовые понятия (определяющие особые случаи поведения) на основе более общих понятий.

Самостоятельное направление исследований юридической психологии, связанное с использованием психологических знаний в процессе разработки уголовного законодательства и адекватного раскрытия его содержания для правоприменительной практики соответствует критериям, наличие которых позволяет говорить о специальной частной теории:

1. Как показывает исторический опыт и требуют концептуальные положения правовой реформы, без последовательного осуществления личностного подхода в уголовно-правовом регулировании невозможна оптимизация этого регулирования на уровне современных потребностей и ценностей общества.

А для этого требуется системное (а не от случая к случаю) привлечение психологических знаний о закономерностях произвольного поведения в уголовно релевантных ситуациях.

2. Наполнение психологическим содержанием уголовно-правовых понятий, институтов и норм, обеспечивающих в своей совокупности субъективное вменение и его справедливость, предполагает соответствующий уровень научного обеспечения на основе оценки способности личности осознавать значение своего поведения и управлять им, исходя из уголовно-правовых запретов и дозволений.

3. Данное направление юридико-психологических исследований выделяется по предмету, объекту, задачам, особенностям методологии и методики, включая процесс описания, систематизации и обобщения эмпирических фактов, как и превращения последних в факты науки в системе юридико-психологического знания как целостности. Речь идет о группе психологических реальностей, связанных с особенностями конструирования и уяснения содержания уголовно-правовых понятий, норм и институтов; о закономерностях, связанных с возникновением, изменением и адекватным их применением.

4. Рассматриваемую частную теорию нельзя (как и любую другую) изолировать от иных направлений и от общей части науки. Наоборот, формирование и развитие частной теории возможно только на основе: а) базирования ее на общих положениях фундаментальной и юридической психологии; б) внесения своего вклада в интегративные характеристики юридической психологии; в) информационного взаимодействия со смежными теориями (личности преступника и потерпевшего, психологической экспертизы, исправления преступников и т.д.).

5. Собственная детализированная структура связей объекта, предмета, особенностей методологии исследования и использования его результатов.

6. Значимость для теоретической и практической деятельности; существование комплекса знаний, объем и качество которых достаточны для реализации задач данной частной теории.

7. Особенности языка науки в рамках данной частной теории, тенденция к ее формализации путем построения идеальных моделей изучаемых закономерностей и явлений; адаптивность к требованиям социальной практики. Конечно, предмет науки подвергается изменению по мере роста знания и прогресса общества в целом. Такой процесс касается не только новых областей знания, но и давно сложившихся. Поэтому структура данной частной теории юридической психологии не является застывшей. Наоборот, потребности правового регулирования требуют разработки проблем юридической психологии в сфере гражданского, семейного, административного и др. отраслей материального права, как и соответствующих им процессуальных отраслей.

Мы говорили об идеях сквозного характера, как обязательном атрибуте частной научной теории. Применительно к рассматриваемому направлению исследований, специфичным является использование психологических знаний для обеспечения принципов виновной и справедливой ответственности за преступления.

Решение обозначенной выше задачи можно интерпретировать, как участие в обеспечении личностного подхода к регулированию ответственности и наказания за совершение преступления. Именно личностный подход в уголовном законодательстве и практике его применения, предполагающий трактовку преступного поведения как произвольного (осознанно управляемого) должен лежать в основе современной концепции уголовно-правового регулирования. Отсюда – потребность при конструировании и толковании понятий, норм и институтов уголовного права в использовании психологических знаний, которое имеет, следующие аспекты:

– определение комплекса существенных признаков субъекта уголовной ответственности, как способного к управляемому поведению в соответствующих ситуациях (возрастной порог, вменяемость);

– определение существенных признаков личности и поведения для дифференциации и индивидуализации ответственности и наказания;

– формы и методика использования этих знаний в конкретном случае доказывания.

Перечисленные аспекты требуют использования психологических знаний на профессиональном уровне. В частности, потому, что понятие «способность к управляемому поведению в уголовно-релевантных ситуациях» есть ничто иное как психологическая модель виновного поведения, которое доказывается в конкретных случаях с использованием правовых понятий вины и ответственности.

Именно эта модель (закон рассматривает ее как общую предпосылку уголовной ответственности) лежит в основе интерпретации законодателем и практикой принципа виновной ответственности. Эта базовая предпосылка на правовом языке именуется вменяемостью или уголовно-правовой дееспособностью.

Что же касается понятий «вина» и «ответственность», конкретизирующих, по нашему мнению, базовую модель, то для раскрытия их содержания в том объеме, который удовлетворяет потребности законодателя и правоприменительной практики, как показывает опыт развития законодательства, необходимо и достаточно непосредственное использование юристами некоторых общедоступных положений, почерпнутых из психологической литературы.

Это основано на выделении трех групп понятий, институтов и норм уголовного права по такому классификационному признаку как необходимость, объем и глубина привлечения для их разработки положений психологии.

Для первой из них характер регулируемых отношений предполагает такую глубину разработки их психологического содержания, которая требует непосредственного участия профессионалов-психологов. Для второй группы достаточно использование общедоступных психологических дефиниций (правда, здесь целесообразна экспертная оценка психологами точности понимания этих дефиниций юристами). Наконец, третья группа «психологически нейтральна», так как речь идет о понятиях, нормах и институтах уголовного права, связанных с вопросами технологического характера (сроки, давность и т.д.).

Разграничительная линия между первой и второй группой случаев связана с объемом и сложностью психологических характеристик, которые необходимы и достаточны законодателю и практике для разработки и интерпретации соответствующего понятия, института, нормы.

С этой точки зрения не вызывает сомнения необходимость привлечения профессиональных психологических знаний, когда речь идет об основных понятиях дифференциации и индивидуализации наказания, обеспечения его справедливости. Общие начала назначения наказания, как типовая нормативная модель, предусматривают сложную систему личностных и поведенческих признаков, описание и интерпретация которых требует именно такого уровня. Сам термин «индивидуализация» ориентирует на достаточную глубину психологического исследования, которую необходимо предусмотреть в законе для конкретных случаев.

Исходя из требуемого объема и сложности психологических характеристик, профессиональное участие представителя данной отрасли знаний имеет существенное значение и при законодательном определении, а равно интерпретации в практике общих предпосылок уголовной ответственности. Что же касается производных понятий вины и ответственности, то здесь роль профессиональных психологических знаний нельзя определить столь однозначно. Эта необходимость имеет место, когда речь идет о проблемных ситуациях, связанных с пределами виновной ответственности, ее квалифицированными и привилегированными разновидностями (например, особой жестокости, осознания возраста потерпевшего и др.), отграничением неосторожной вины от случая. Здесь без профессионального использования психологических знаний для формулирования и разъяснения соответствующих норм не обойтись. Но сказанное нельзя распространить на формулирование самих дефиниций вины и ответственности, имеющих высокую степень абстракции и в то же время простых по схеме: потребности законодателя и правоприменительной практики вполне удовлетворяются конструкцией, использующей лишь некоторые элементарные положения психологии.

Таким образом, в предмет психологических исследований уголовно-правовых проблем виновной ответственности «заказ» законодателя и практики включил участие в содержательной характеристике общей модели управляемого поведения в уголовно-релевантных ситуациях (вменяемости в широком смысле или уголовно-правовой дееспособности). На основании этой общей модели законодательно сформулировано определение вины через умысел или неосторожность, адаптированное к потребностям практики. Оно исходит из общей модели уже как из данности, перенося центр тяжести на ориентиры для доказывания.

Если бы практика ощутила потребность в профессиональном участии психологии на этом уровне, ее обобщение рано или поздно выявило бы наличие проблемной ситуации. Так как это произошло, например, с включением в предмет юридической психологии вопросов, связанных с существенным отставанием психического развития подростка, формально достигнувшего возраста уголовной ответственности. Или вопросов, связанных со способностью правильно оценивать особенности психического состояния потерпевшего при посягательстве на него. Применительно же к проблеме определения вины, как умысла или неосторожности практика не испытывает затруднений, требующих вмешательства специалиста-психолога или использования в стандартных случаях, предусмотренных законом психологических данных, выходящих за рамки общедоступных.

Законодательная конструкция (ст.ст. 24–26 УК РФ) предлагает практике 4 типизированных варианта оценки виновного поведения: предвидел последствия и желал их наступления; предвидел и сознательно допускал либо относился к ним безразлично (прямой и косвенный умысел); предвидел, но самонадеянно рассчитывал на их предотвращение; не предвидел, но мог и должен был предвидеть (преступная неосторожность в форме легкомыслия и небрежности). Простота этих схем позволяет следствию и суду, опираясь на установленные признаки события и действий его участников, решить вопрос о наличии или отсутствии вины. При этом орган судопроизводства исходит из психологически адекватной формулы вменяемости (уголовно-правовой дееспособности), презюмируя, что ее наличие свидетельствует о способности субъекта к осознанно-волевому поведению в уголовно-релевантных ситуациях и что доказывается фактическое наличие такого поведения. На этом уровне следствию и суду достаточно использовать тот объем общедоступных психологических знаний, который заложен в понятиях «умысел» и «неосторожность».

Приведем типичный, с нашей точки зрения, пример, иллюстрирующий сказанное.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ рассматривала обоснованность квалификации по п.п. «д», «з» ст. 102 УК 1960 г. действий, состоявших в установке для охраны земельного участка устройства, от взрыва которого погибли люди. Адвокат просил квалифицировать вину, как преступную небрежность, поскольку виновный не имел опыта работы со взрывчаткой и не мог предвидеть последствий своих действий. Надзорная инстанция, однако, сочла доказательством предвидения виновным последствий своих действий показания о том, что после установки им и взрыва слабого устройства, он высказал намерение установить «более серьезное» устройство. Таким образом, он осознавал последствия увеличения заряда и использования материала, дающего большое количество осколков[47].

На этом конкретном материале отчетливо прослеживается:

– базовое значение для исследования вины по конкретному делу общей модели дееспособности в сфере уголовно-релевантного поведения, в частности, способности предвидеть непосредственные последствия планируемых и осуществляемых действий (закономерное развитие событий) и управлять своим поведением на основе этого знания;

– использование в этой модели в качестве ключевого ориентира для практики понятия «нормально функционирующего сознания», разработанного на основе положений психологии о развитии сознания и воли;

– переход в механизме доказывания вины по конкретному делу от общей модели дееспособности, как данности, к исследованию наличия умысла или неосторожности в действиях конкретного субъекта.

Но изложенная схема распространяется именно на стандартные ситуации. Случаи же, когда типичные ситуации дополняются особыми обстоятельствами, относящимися к субъективной стороне деяния и существенно осложняющими его познание, должны включаться в предмет психологических исследований в рассматриваемой сфере. Речь идет, например, о таких особых обстоятельствах в плане их влияния на избирательность поведения, как беременность субъекта преступления, наличие у него тяжелого соматического заболевания и т.п. Сходный подход необходим и применительно к ряду так называемых «квалифицированных» составов преступлений, когда определенный характер целей, мотивов или последствий предполагает усиление наказания. В теории уголовного права признается, что обстоятельства, объективно сказывающиеся на уровне опасности деяния, не могут вменяться и отягчать ответственность, если лицо не осознавало, не должно было и не могло осознавать эти обстоятельства. Очевидна необходимость в конкретных случаях применять (в том числе, с помощью эксперта) положения психологии, которые позволят оградить обвиняемых от объективного вменения.

Для иллюстрации важности такого подхода сошлемся на позицию Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РФ по делу об убийстве Ф. Поддерживая вменение виновным убийства с особой жестокостью, коллегия сослалась на то, что потерпевшая испытывала особые страдания[48]. Но ведь задача доказывания здесь состояла не только в установлении факта особых страданий потерпевшей, но и в том, чтобы установить осознание и желание виновных причинить такие страдания. Без помощи психолога эта задача во многих случаях не может быть решена.

Предмет рассматриваемого направления юридической психологии в части проблем виновной ответственности ограничен: а) ее общей моделью (условиями, предпосылками); б) сложными случаями разграничения виновного и невиновного поведения; в) общими началами (условиями) дифференциации и индивидуализации наказания. Для разработки и интерпретации дефиниций умысла и неосторожности, как форм вины по уголовному праву, нет необходимости в непосредственном участии психологов, поскольку речь идет о применении общей модели к стандартным ситуациям.

Не противоречит ли такая ограничительная позиция известному в истории уголовно-правовой науки факту существования в определенный период так называемой «психологической теории вины»? Представляется, что нет, т.к. ее положения оказались несовместимыми с потребностями уголовно-правового регулирования. Именно поэтому эта теория, которую кстати разрабатывали юристы, а не психологи, осталась только фактом истории права. Само возникновение данной теории было связано не с реальными потребностями развития законодательства, а с либерально-гуманистическим протестом против формализованного регулирования вины и наказания. Их взгляды объективно развивались в направлении иррационализма в решении правовых вопросов, отрыва этих решений от права, противопоставления правовых и своеобразно понимаемых психологических категорий. В частности, предлагалось руководствоваться при решении вопроса о виновной ответственности оценкой «настроения» лица, «правового чувства», «черт личности в целом» и т.д. Существование в истории права этой теории не может быть аргументом необходимости профессионального использования психологических знаний для дефиниции вины в пределах, достаточных для законодателя. Понятие вины, которое дает уголовный закон через перечень ее форм является исчерпывающей уголовно-правовой конструкцией. Нарушение строгости и определенности этой дефиниции лишь дезориентировало бы практику.

Таким образом, предмет и пределы психологического исследования проблем виновной ответственности основывается на идее определяющего значения этих знаний на уровне общей модели способности к осознанно-волевому поведению в ситуациях, предусмотренных уголовным законом, необходимой законодателю и практике в качестве ориентира. Именно разработанное с использованием профессиональных психологических знаний понятие возрастной и личностной вменяемости в широком значении этого слова (уголовно-правовой дееспособности), как предпосылки уголовной ответственности представляет «несущую конструкцию» для всей системы норм и институтов, выражающих принцип виновной ответственности.

Литература

1. Миньковский Г.М., Ратинов А.Р. О предмете криминалистики и ее соотношении с другими отраслями научного знания. В кн.: Вопросы борьбы с преступностью. Вып.30.- М.: 1979.- С.147.

2. Ситковская О.Д. Психология уголовной ответственности. М. Норма. 1998.

3. Ситковская О.Д. Психологические основания уголовной ответственности. Баку. 1992.

Контрольные вопросы

1. На чем основана объективная потребность в использовании психологических знаний для уголовно-правового регулирования борьбы с преступностью?

2. Расскажите о предмете частной теории использования психологических знаний в уголовно-правовом регулировании

3. Каковы пределы психологического исследования проблем виновной ответственности?

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒