XIII. ДЕКЛАРАЦИЯ МИТРОПОЛИТА СЕРГИЯ -СПОРЫ И РАЗДЕЛЕНИЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 12Следующая ⇒

Сравнительный анализ различных текстов, предшествующих появлению Декларации митрополита Сергия, и в первую очередь завещания патриарха Тихона, а также также проекта Декларации, созданного еще в мае 1926 года, показывает, как мало они отличались между собою. Быть может, это объясняется тем, что у всех этих текстов был один редактор — АРК. Не стоит забывать, какое смятение и неприятие верующих вызвало опубликование в «Известиях» завещания патриарха Тихона. Если проект Декларации митрополита Сергия, а также проект его доклада предполагаемому Поместному Собору, который планировалось созвать в 1924 году, не выходили за пределы замкнутого круга, то его Декларация сразу получила широкую известность не только в СССР. В начале 1927 года среди православных появилось рукописное Обращение к Правительству СССР соловецких епископов. Оно произвело огромное впечатление на современников не только потому, что этот документ был создан исповедниками, томящимися в концлагере. Этот документ создавался в тот же самый период, когда митрополит Сергий трудился над текстом Декларации. Еще осенью 1926 года он получил Обращение соловецких епископов от епископа Павлина (Крошечкина). Продолжая работу над текстом Декларации уже после освобождения из заключения весной 1927 года, митрополит Сергий постоянно полемизировал с Обращением. Скорее всего, не без помощи, а может быть, и по настоянию Тучкова неоднократно возвращаясь к этому тексту. Поэтому без сравнительного анализа этих двух текстов невозможно понять ни существенных расхождений во взглядах на возможное сосуществование Церкви и государства между исповедниками, томившимися в Соловецком концлагере, и митрополитом Сергием (Страгородским). Важно помнить, что оппоненты находились в неравных условиях - соловецкие епископы томились в заключении, чаще всего без предъявления обвинений и сроков. Митрополит Сергий только что был освобождён из заключения, но с определенным условием. В случае невыполнения этого условия — подготовки и опубликования Декларации, в которой Церковь заявляла о лояльности к богоборческому государству и о готовности сотрудничать с ним, — митрополита Сергия вновь ждала тюрьма и бессрочное заключение.

В Обращении к Правительству СССР соловецкие епископы четко определили расхождения, существовавшие между Церковью и атеистическим государством: «...С высот философского миросозерцания идеологическое расхождение между Церковью и государством нисходит в область непосредственного практического значения, в сферу нравственности, справедливости и права, коммунизм считает их условным результатом классовой борьбы и оценивает явления нравственного порядка исключительно с точки зрения целесообразности. Церковь проповедует любовь и милосердие, коммунизм — товарищество и беспощадность борьбы. Церковь внушает верующим возвышающее человека смирение, коммунизм унижает его гордостью. Церковь сохраняет плотскую чистоту и святость плодоношения, коммунизм не видит в брачных отношениях ничего, кроме удовлетворения инстинктов. Церковь видит в религии животворящую силу, не только обеспечивающую человеку постижение его вечного предназначения, но и служащую источником всего великого в человеческом творчестве, основу земного благополучия, счастья и здоровья народов. Коммунизм смотрит на религию как на опиум, опьяняющий народы и расслабляющий их энергию, как на источник их бедствий и нищеты. Церковь хочет процветания религии, коммунизм — ее уничтожения».

Соловецкие епископы в Обращении к правительству не затушевывали расхождений. Напротив, как и полагается пастырскому посланию, которое адресовано urbi et orbi, оно напоминало колеблющимся и сомневающимся: «При таком глубоком расхождении в самых основах миросозерцания между Церковью и государством не может быть никакого внутреннего сближения или примирения, как невозможно примирение между утверждением и отрицанием, между да и нет, потому что душою Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категорически отрицает коммунизм. Никакими компромиссами и уступками, никакими частичными изменениями в своем вероучении или перетолковываниями его в духе коммунизма Церковь не могла бы достигнуть такого сближения. Жалкие попытки в этом роде были сделаны обновленцами... Эти опыты, явно неискренние, вызывали глубокое негодование людей верующих. Православная Церковь никогда не станет на этот недостойный путь и никогда не откажется ни в целом, ни в частях от своего, обвеянного святыней прошлых веков, вероучения в угоду вечно сменяющимся общественным настроениям. При таком непримиримом идеологическом расхождении между Церковью и государством, неизбежно отражающемся на жизнедеятельности этих организаций, столкновение их... может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от государства, согласно которому ни Церковь не должна мешать гражданскому правительству в успехах материального благополучия народа, ни государство стеснять Церковь в ее религиозно-нравственной деятельности...»Обращение соловецких епископов было внимательно изучено не только митрополитом Сергием, но и АРК. В Декларации митрополита Сергия мы встречаем конкретный ответ соловчанам: «...Мешать нам может лишь то, что мешало и в первые годы Советской власти устроению церковной жизни на началах лояльности. Это недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране. Утверждение Советской власти многим представлялось каким-то недоразумением, случайным и потому недолговечным. Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять «знамений времени», может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с Православием. Такое настроение известных церковных кругов, выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах и навлекшее подозрения Советской власти, тормозило и усилия Святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с Советским правительством. Недаром ведь Апостол внушает нам, что «тихо и безмятежно жить» по своему благочестию мы можем, лишь повинуясь законной власти (1 Тим., И, 2), или должны уйти из общества. Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всей Ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти». Соловецких епископов назвать «кабинетными мечтателями» нельзя. Их обращение было продиктовано перед лицом близкой смерти, а значит, перед Ликом Божьим. С другой стороны, весьма странно воспринимается цитата из послания апостола Павла к Тимофею — о каком «тихом и безмятежном житии» можно было мечтать при большевиках?

Соловецкие епископы стремились называть происходящее в СССР своими именами: «В порядке управления правительство принимает все меры к подавлению религии — оно пользуется всеми поводами к закрытию церквей и обращению их в места публичных зрелищ и упразднению монастырей, несмотря на введение в них трудового начала, подвергает служителей Церкви всевозможным стеснениям в житейском быту, не допускает лиц верующих к преподаванию в школах, запрещает выдачу из общественных библиотек книг религиозного содержания и даже только идеалистического направления и устами самых крупных государственных деятелей неоднократно заявляло, что та ограниченная свобода, которой Церковь еще пользуется, есть временная мера и уступка вековым религиозным навыкам народа. Из всех религий, испытывающих на себе всю тяжесть перечисленных стеснений, в наиболее стесненном положении находится Православная Церковь, к которой принадлежит огромное большинство русского населения, составляющего подавляющее большинство и в государстве. Ее положение отягчается еще тем обстоятельством, что отколовшаяся от нее часть духовенства, образовавшая из себя обновленческую схизму, стала как бы государственной Церковью, которой Советская власть, вопреки ею же изданным законам, оказывает покровительство в ущерб Церкви Православной... Православная Церковь не может по примеру обновленцев засвидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы полной свободой. Она не скажет вслух всего мира этой позорной лжи, которая может быть внушена только лицемерием, или сервилизмом, или полным равнодушием к судьбам религии, заслуживающим полного осуждения в ее служителях».

Пройдет ровно три года, и 15 февраля 1930 года митрополит Сергий, выступая сначала перед советскими, а затем перед иностранными журналистами, заявит, что в СССР нет гонений на веру: «Репрессии, осуществляемые Советским правительством в отношении верующих и священнослужителей, применяются к ним отнюдь не за их религиозные убеждения, а в общем порядке, как и к другим гражданам, за разные противоправительственные деяния. Надо сказать, что несчастье Церкви состоит в том, что в прошлом, как это хорошо известно, она слишком срослась с монархическим строем. Поэтому церковные круги не смогли своевременно оценить всего значения совершившегося социального переворота и долгое время вели себя как открытые враги соввласти (лексика, употребляемая митрополитом Сергием, явно не церковная, явственно ощущается вмешательство Тучкова — С.Б.) (при Колчаке, Деникине и пр.). Лучшие умы Церкви, как, например, Патриарх Тихон, поняли это и старались исправить создавшееся положение, рекомендуя своим последователям не идти против воли народа и быть лояльными к советскому правительству. К сожалению, даже до сего времени некоторые из нас не могут понять, что к старому нет возврата, и продолжают вести себя как политические противники Советского государства». Таким образом, епископы, священнослужители и миряне, которые томились в сталинских тюрьмах и лагерях, заместителем местоблюстителя Русской Церкви были поставлены на одну доску с уголовными преступниками. Это было самое великое достижение Антирелигиозной комиссии — разрушение Церкви совершалось руками православного митрополита, заверившего паству, что остается верен заветам патриарха Тихона. Уже в 1928 году, согласно решению Антирелигиозной комиссии, в месячный срок были закрыты немногие оставшиеся монастыри, а с февраля 1929 началось повальное снятие колоколов со всех храмов. К 1937 году в СССР, опять-таки согласно решению Антирелигиозной комиссии, должны были исчезнуть все храмы, молитвенные дома и даже внешние виды религии.

Но вернемся к Обращению соловецких епископов. Они предлагали государству строить отношения с Церковью на иной основе, нежели прежде: «Свое собственное отношение к государственной власти Церковь основывает на полном и последовательном проведении в жизнь принципа раздельности Церкви и государства. Она не стремится к ниспровержению существующего порядка и не принимает участия в деяниях, направленных к этой цели, она никогда не призывает к оружию и политической борьбе, она повинуется всем законам и распоряжениям гражданского характера, но она желает сохранить в полной мере свою духовную свободу и независимость, предоставленные ей Конституцией, и не может стать слугой государства». Последнее предложение - буквальная цитата патриарха Тихона, часто повторявшего в последний год своей жизни: «Я не могу отдать Церковь в аренду государству». Быть может, эта скрытая цитата продиктована архиепископом Иларионом (Троицким), близким сподвижником покойного патриарха, томившимся в 1926 году на Соловках. Соловецкие епископы прекрасно понимали: «Лояльности Православной Церкви Советское государство не верит. Оно обвиняет ее в деятельности, направленной к свержению нового порядка и восстановлению старого. Мы считаем необходимым заверить правительство, что эти обвинения не соответствуют действительности. В прошлом, правда, имели место политические выступления Патриарха, дававшие повод к этим обвинениям, но все изданные Патриархом акты подобного рода направлялись не против власти в собственном смысле. Они относятся к тому времени, когда революция проявляла себя исключительно со стороны разрушительной, когда все общественные силы находились в состоянии борьбы, когда власти в смысле организованного правительства, обладающего необходимыми орудиями управления, не существовало».

Сегодня с печалью перечитываем эти строки, потому что послания патриарха Тихона времен Гражданской войны абсолютно точно соответствуют духу и букве Священного Писания. Его голос в эти смутные годы звучал с подобающей его сану силой - он не только обличал сограждан, потерявших человеческий облик, но и поддерживал тех, кто потерял духовные и нравственные ориентиры в братоубийственной бойне. Кажется странным, что после освобождения в 1923 году Святейший патриарх, а после его смерти митрополит Сергий почитали необходимым или отмежевываться от этих выступлений, или же каким-то образом оправдывать их. В Обращении соловецких епископов необходимость посланий патриарха объясняется многовековыми традициями: «Проникнутая своими государственными и национальными традициями, унаследованными ею от своего векового прошлого, Церковь в эту критическую минуту народной жизни выступила на защиту порядка, полагая в этом свой долг перед народом. Но в этом случае она не разошлась со своим вероучением, требующим от нее послушания гражданской власти, ибо Евангелие обязывает христианина повиноваться власти, употребляющей свой меч во благо народа, а не анархии, являющейся общественным бедствием».

Соловецкие епископы указывали на голословность обвинений со стороны властей: «Со времени издания его (речь идет о воззвании патриарха Тихона 1923 года, в котором он говорит о признании Советской власти и о лояльности Церкви — С.Б.) нельзя указать ни одного судебного процесса, на котором было бы доказано участие православного клира в деяниях, имевших своею целью ниспровержение Советской власти. Епископы и священнослужители, в таком большом количестве страждущие в ссылке, тюрьмах или на принудительных работах, подверглись этим репрессиям не по судебным приговорам, а в административном порядке, без точно сформулированного обвинения, без правильно расследованного дела, без гласного судебного процесса, без предоставления им возможности защиты, часто даже без объяснения причин, что является бесспорным доказательством отсутствия серьезного обвинительного материала против них».

И тем не менее, соловецкие епископы не протестовали против Конституции, которая дискриминационно лишила всех священнослужителей избирательных прав: «Основной закон нашей страны устраняет Церковь от вмешательства в политическую жизнь. Служители культа с этой целью лишены как активного, так и пассивного избирательного права, и им запрещено оказывать влияние на политическое самоопределение масс силою религиозного авторитета. Отсюда следует, что Церковь, как в своей открытой деятельности, так и в своем интимном пастырском воздействии на верующих, не должна подвергать критике или порицанию гражданские мероприятия правительства, но отсюда вытекает и то, что она не должна и одобрять их, т.к. не только порицание, но и одобрение правительства есть вмешательство в политику, и право одобрения предполагает право отрицания или хотя бы право воздержания от одобрения, которое всегда быть может понято как знак недовольства и неодобрения...» Перечитывая Декларацию митрополита Сергия, мы вновь натыкаемся на скрытую полемику: «...Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому (имеется в виду недавнее убийство посла Войкова — С.Б.), сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил нас Апостол (Рим., 13, 5). И мы надеемся, что с помощью Божией, при вашем общем содействии и поддержке эта задача будет нами разрешена». Именно эти строки Декларации вызвали всеобщее возмущение и неприятие как в России, так и за рубежом. Более того, с этого момента саму Декларацию стали издевательски называть «ваши радости — наши радости». Многие современники описываемых событий живо помнили осторожность Обращения соловецких епископов по отношению к проблеме Церковь - государство. Как можно быть полноправным гражданином государства, которое лишило христиан элементарных гражданских прав? Лояльность и верноподданность отстоят друг от друга так же далеко, как север от юга.

Сознательно декларируя отстраненность Церкви от участия в политике, соловецкие епископы требовали от правительства полного невмешательства во внутреннюю жизнь Церкви: «Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и Ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью Своих членов (на этом неоднократно настаивал Тучков — он полагал, что политический сыск и доносительство духовенства должны стать нормой. С момента конкордата между Церковью и государством в 1943 году эта практика повсеместно, но не всегда успешно внедрялась государством — С.Б.). В этом лежит глубокая черта различия между Православной Церковью и обновленческим расколом, органы управления которого и его духовенство, как это видно из их собственных неоднократных заявлений в печати, взяли на себя перед правительством обязательство следить за лояльностью своих единоверцев, ручаться в этом отношении за одних и отказывать в поруке другим. Православная Церковь считает сыск и политический донос совершенно несовместимым с достоинством пастыря. Государство располагает специальными органами наблюдения, а члены Церкви, Ее клир и миряне ничем не отличаются в глазах современного правительства от прочих граждан и потому подлежат политическому надзору в общем порядке. (Христиане в Советском государстве были поставлены вне закона наряду с «кулаками», «троцкистами», «бывшими» — все они считались «лишенцами», поскольку лишены были права голосовать. - С.Б.) Из этих принципов вытекает недопустимость церковного суда по обвинению в политических преступлениях».

Антирелигиозная комиссия постоянно настаивала на том, чтобы Русская Церковь и ее руководство резко осуждали, вплоть до предания церковному суду (который, несмотря на решение Поместного Собора, так и не был создан — С.Б.) зарубежных епископов, находившихся в ее юрисдикции. Этому требованию воспротивился еще патриарх Тихон, поскольку предание епископа суду требует тщательного разбора обстоятельств, опроса свидетелей, а это все было невозможно, поскольку СССР уже в те годы становился закрытым обществом. Невозможно было покинуть страну, тем более нельзя было вызвать зарубежного епископа для суда в Москву. Это означало бы предание его в руки властей. Соловецкие епископы напоминали: «В качестве условий легализации церковных учреждений представителем ОГПУ неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем церковного осуждения русских епископов, действующих за границей против Советской власти. Исходя из изложенных выше принципов, мы не можем одобрить обращения церковного амвона и учреждений в одностороннее орудие политической борьбы, тем более что политическая заинтересованность зарубежного епископата бросает тень на представителей Православной Церкви в пределах СССР, питает недоверие к их законопослушности и мешает установлению нормальных отношений между Церковью и государством. Тем не менее, мы были бы поставлены в большое затруднение, если бы от нас потребовали выразить свое неодобрение в каком-нибудь церковном акте судебного характера, т.к. собрание канонических правил, как было сказано, не предусматривает суда за политические преступления». Соловецкие исповедники не оставили без внимания ни одного из тех требований, которые выдвигали большевики. Они ответили развернуто и с богословской точки зрения аргументированно, потребовав, в свою очередь, от власти, чтобы она не чинила препятствий в деле выборов патриарха и нормализации церковной жизни.

Обращение завершается вполне конкретными требованиями, которые большевики не рассчитывали услышать из уст бесправных и униженных нечеловеческими условиями концлагеря заключенных. Дух епископов оказался несломленным: «Всецело подчиняясь этому закону (имеется в виду Конституция — С.Б.), Церковь надеется, что и государство добросовестно исполнит по отношению к Ней те обязательства по сохранению Ее свободы и независимости, которые в этом законе оно на себя приняло. Церковь надеется, что не будет оставлена в этом бесправном и стесненном положении, в котором Она находится в настоящее время, что законы об обучении детей закону Божию и о лишении религиозных объединений прав юридического лица будут пересмотрены и изменены в благоприятном для Церкви направлении, что останки святых, почитаемых Церковью, перестанут быть предметом кощунственных действий и из музеев будут возвращены в храм. Церковь надеется, что Ей будет разрешено организовать епархиальное управление, избрать Патриарха и членов Священного Синода, действующих при нем, созывать для этого, когда Она признает это нужным, епархиальные съезды и Всероссийский Православный Собор. Церковь надеется, что правительство воздержится от всякого гласного или негласного влияния на выборы членов этих съездов (Собора), не стеснит свободу обсуждения религиозных вопросов на этих собраниях и не потребует никаких предварительных обязательств, заранее предрешающих их будущих постановлений. Церковь надеется также, что деятельность созданных таким образом церковных учреждений не будет поставлена в такое положение, при котором назначение епископов на кафедры, определения о составе Священного Синода, им принимаемые решения проходили бы под влиянием государственного чиновника, которому, возможно, будет поручен политический надзор за ними».

Соловецкие епископы не были кабинетными мечтателями -они прекрасно понимали, с каким государством им приходится иметь дело. Уже при вступлении на соловецкую землю они слышали грозное предупреждение начальников: «Там власть Совецкая, а здесь Соловецкая! » На них обрушивались побои, унижения, обыски, бессудные расстрелы, голод, тяжелый физический труд, карцеры, но не могли предположить, что в то самое время, когда они ожидали ответа правительства на свое Обращение, митрополит Сергий готовил свою Декларацию, совершенно иную по духу и букве: «...Ныне жребий быть временным Заместителем Первосвятителя нашей Церкви опять пал на меня, недостойного митрополита Сергия (Страгородского), а вместе со жребием пал на меня и долг продолжать дело Почившего (речь идет о патриархе Тихоне — С.Б.) и всемерно стремиться к мирному устроению наших церковных дел. Усилия мои в этом направлении, разделяемые со мною и Православными архипастырями, как будто не остаются бесплодными: с учреждением при мне Временного Патриаршего Священного Синода укрепляется надежда на приведение всего нашего церковного управления в должный строй и порядок, возрастет и уверенность в возможности мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона. Теперь, когда мы почти у самой цели наших стремлений, выступления зарубежных врагов не прекращаются: убийства, поджоги, налеты, взрывы и им подобные явления подпольной борьбы у нас всех на глазах. (Можно подумать, что Русская Православная Церковь имела ко всему этому какое-то отношение. Это было начало раздувания Сталиным истерии всероссийского масштаба и поиска врагов. - С.Б.) Все это нарушает мирное течение жизни, создавая атмосферу взаимного недоверия и всяческих подозрений. Тем нужнее для нашей Церкви и тем обязательнее для всех нас, кому дороги Ее интересы, кто желает вывести Ее на путь легального и мирного существования, тем обязательнее для нас теперь показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим правительством».

Высшей ценностью для митрополита Сергия на тот момент оказалось создание Временного Патриаршего Священного Синода - единого церковного центра, который, по мнению его главы, способен осуществить нормальную жизнедеятельность Церкви: «Ходатайство наше о разрешении Синоду начать деятельность по управлению Православной Всероссийской Церковью увенчалось успехом. Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление, а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т.д. Едва ли нужно объяснять значение и все последствия перемены, совершающейся таким образом в положении нашей Православной Церкви, Ее духовенства, всех церковных деятелей и учреждений... Вознесем же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о святой нашей Церкви. Выразим всенародно нашу благодарность и Советскому Правительству за такое внимание к духовным нуждам Православного населения, а вместе с тем заверим Правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия». Этот пассаж Декларации — продолжение полемики с обращением соловецких епископов. Они подчеркивали, что создание и признание государством единого церковного центра желательно, но не обязательно: «...Если предложения Церкви будут признаны приемлемыми, Она возрадуется о правде тех, от кого это будет зависеть. Если ходатайство будет отклонено, Она готова на материальные лишения, которым подвергается, встретит это спокойно, памятуя, что не в целостности внешней организации заключается Ее сила, а в единении веры и любви преданных Ей чад, наипаче же возлагает Свое упование на непреоборимую мощь Ее Божественного Основателя и на Его обетование о неодолимости его создания». Соловецкие епископы отдавали отчет в опасности создания церковного центра на условиях полного его подчинения большевистскому обер-прокурору. Поэтому они не настаивали на создании и легализации Священного Синода, ставя прежде всего перед Церковью максимальную задачу: созыв Собора и выборы патриарха. Существование Синода и его легализация были для них лишь одним из возможных путей существования Церкви в условиях гонений.

Сегодня кажется странным, что митрополит Сергий включил в состав Синода двух архиереев - митрополита Арсения (Стадницкого) и архиепископа Севастиана (Вести) — без их согласия. Митрополит Арсений в 1927 году находился в ссылке в Ташкенте, продолжая числиться Новгородским, но реально никакой кафедры не занимал и позиции митрополита Сергия по отношению к властям не разделял. Поскольку митрополит Арсений был одним из кандидатов на патриарший престол в 1917 году, ученым монахом и достаточно гибким церковным политиком, Тучков решил подсластить пилюлю — он настоял на том, чтобы митрополит Арсений был введен в состав Синода. Указание на то, что он вошел в состав Синода, должно было убедить верующих, что столь авторитетный человек, как митрополит Арсений, поддерживает политику митрополита Сергия.

В своих воспоминаниях Н.Ю. Фиолетова свидетельствует, что в 1927 году митрополит Арсений находился в оппозиции к митрополиту Сергию. Примирение якобы произошло уже после 1930 года. Тучков вел переговоры и с митрополитом Арсением, и с архиепископом Севастианом, подпись которого есть под другими документами Синода, созданного митрополитом Сергием. Однако вряд ли архиепископ Севастиан (Вести) всецело разделял взгляды митрополита Сергия — он был арестован уже в 1929 году. Состав Синода на протяжении года, протекшего со дня опубликования Декларации, претерпел существенные изменения. Подписи под Декларацией митрополита Арсения (Стадницкого) нет. Долгими и порою безуспешными переговорами с представителями АРК объясняется то обстоятельство, почему столь длительный период прошел с момента направления Декларации правительству до ее публикации в печати. Подавляющее большинство епископата не верило в то, что большевистское государство может быть честным партнером. За 10 лет своего существования Советское правительство успело доказать обратное — Конституция и законы оставались пустым звуком, в стране царил произвол ГПУ, и часть епископата догадывалась, что большевики готовят новые репрессии не только против Церкви, но и против своего народа.

Едва ли не первыми откликнулись на Декларацию митрополита Сергия соловецкие епископы. Их отклик датирован 27 сентября 1927 года. Одобряя факт обращения митрополита Сергия к Советскому правительству и его стремление нормализовать отношения между Церковью и государством, соловецкий епископат (осенью 1927 года в Соловецком концлагере находилось 17 епископов, немало духовенства и мирян) во второй половине отклика высказывает резкое несогласие с позицией митрополита Сергия: «...Но мы не можем принять и одобрить послания в его целом, по следующим соображениям:

а) В абзаце 7 мысль о подчинении Церкви гражданским установлениям выражена в такой категоричной и безоговорочной форме, которая легко может быть понята в смысле полного сплетения Церкви и государства...

б) Послание приносит правительству «всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения». Такого рода выражение благодарности в устах Главы Русской Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви...

в) Послание Патриархии без всяких оговорок принимает официальную версию и всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и государством возлагает на Церковь...

г) Послание угрожает исключением из клира Московской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, т.е. налагает церковное наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского Собора 1917—1918 гг. от 3 (16) августа 1918 г., разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические преступления в прошедшем (Арсений Мациевич, священник Григорий Петров).

4. Наконец, мы находим послание Патриаршего Синода неполным, недоговоренным, а потому недостаточным...»

Находившийся в это время в Соловецком концлагере епископ Прилукский Василий (Зеленцов), выступивший с безоговорочной поддержкой митрополита Сергия в 1926 году, когда он вынужден был бороться с «григорианском» расколом, счел необходимым высказать особое мнение относительно Декларации: «...К сожалению, эта попытка митрополита Сергия и его Св. Синода не только не дала нам еще Христова мира с большевиками, но пока не дает и надежды на такой мир, и то не по одному лишь упорству большевиков во вражде к Православной Церкви, но и потому, что попытка митрополита Сергия и его Синода начата ими и движется вперед не по каноническим рельсам, следовательно, не по пути церковной правды. Есть еще и другие недочеты в ней с церковной точки зрения, о которых скажем в другой раз, если Бог даст возможность сказать. Требуется немедленно ввести эту попытку митрополита Сергия и его Св. Синода в каноническое русло церковной правды и прежде всего заявить большевикам, что только Всероссийский Поместный Собор православных епископов (одних или с расширенным участием клириков и мирян в форму общецерковного Всероссийского Собора) вправе говорить о политике и совершать какую-либо политическую деятельность от имени нашей Церкви...» Среди откликов современников на Декларацию митрополита Сергия помещены на первое место мнения и суждения соловецких епископов. Именно их еще в начале 20-х годов патриарх Тихон признал первенствующими как мучеников и исповедников, как в первохристианские времена.

Высказали свое мнение и епископы, остававшиеся на свободе. В октябре 1927 года высказались украинские епископы, еще в 1926 году поддержавшие митрополита Сергия в его борьбе с «григорианским» расколом: «...Раз Местоблюститель жив, то, естественно, его Заместитель не может без согласия с ним предпринимать никаких существенных решений, а должен только охранять и поддерживать церковный порядок от всяких опасных опытов и уклонений от твердо намеченного пути. Митрополит Сергий, «сторож» Русской Церкви, не имеет права без санкции митрополита Петра и сонма русских иерархов... декларировать и предпринимать ответственнейшие решения, которые должны определить жизнь церковного организма в каждой клеточке его. Наличие при митрополите Сергии так называемого «Временного Синода» не изменяет положения: «Синод» митрополита Сергия организован совершенно не так, как предполагает Постановление Московского Собора 1918 г., он не избран соборне, не уполномочен епископатом, потому он не может и считаться представительством епископата при митрополите Сергии. Он поставлен самим митрополитом Сергием и потому является, собственно говоря, как бы его личной канцелярией, частным совещанием при нем. Все это говорит за то, что, поскольку Заместитель Местоблюстителя декларирует от лица всей Церкви и предпринимает ответственнейшие решения без согласия Местоблюстителя и сонма епископов, он явно выходит за пределы своих полномочий...» В этом отклике, известном как «Киевское воззвание», точно определены не только границы полномочий митрополита Сергия («сторож» Русской Церкви), но и существенные ошибки, допущенные им. Первая Декларация не была согласована с митрополитом Петром, местоблюстителем патриаршего престола. Именно поэтому митрополит Кирилл (Смирнов) считал, что митрополит Сергий узурпировал церковную власть, и называл его «узурпатором». На самом деле митрополит Сергий вместе с АРК назначил членов Синода, который сразу же стал распадаться. Уже в следующем году пришлось вводить в его состав новых членов. Непонятно, чьи интересы призван был защищать назначенный таким образом Синод.

Декларация митрополита Сергия не внесла умиротворения в Русскую Церковь, напротив, усилила соблазны и разделения. 90% православных приходов вернули Декларацию митрополиту Сергию. Первой жертвой Тучкова стал митрополит Иосиф (Петровых), назначенный митрополитом Сергием на Ленинградскую кафедру, но не успевший доехать до Ленинграда. По указанию Тучкова митрополит Сергий был вынужден перевести митрополита Иосифа на Одесскую кафедру. Он отказался подчиниться этому указу. В конце 1927 года возник очередной раскол, позже получивший название «иосифлянского». 21 октября 1927 года митрополит Сергий издал указ за № 549, в котором предписывает епископам и духовенству поминать на литургии властей и не поминать епархиальных архиереев, находящихся в тюрьмах и ссылках. Это были первые зримые плоды сотрудничества с АРК. 12 декабря 1927 года представители духовенства и мирян Ленинграда во главе с викарным епископом Димитрием (Любимовым) пришли на прием к митрополиту Сергию. Сохранилась запись длительной (два с половиной часа) беседы, во время которой митрополит Сергий читал письма епископата, духовенства и мирян, отвечая на вопросы делегатов:

Митр. Сергий: «А молитва за ссыльных и в тюрьмах находящихся исключена потому, что из этого делали политическую демонстрацию».

Мы: «А когда, Владыко, будет отменена 9-я заповедь блаженства, ведь ее тоже можно рассматривать как демонстрацию? » Митр. Сергий: «Она не будет отменена, это часть литургии! » Мы: «Так и молитва за ссыльных тоже часть литургии! Мы пришли не спорить к Вам, а заявить от многих, пославших нас, что мы не можем, наша религиозная совесть не позволяет нам принять тот курс, который Вы проводите. Остановитесь, ради Христа, остановитесь! »

Митр. Сергий: «Эта ваша позиция называется исповедничеством. У вас ореол...»

Мы: «А кем должен быть христианин? »

Митр. Сергий: «Есть исповедники, мученики, а есть дипломаты, кормчий, но всякая жертва принимается! Вспомните Киприана Карфагенского».

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 101112 Следующая ⇒