VIII. «Я НЕ МОГУ ОТДАТЬ ЦЕРКОВЬ В АРЕНДУ ГОСУДАРСТВУ»

...Иаков по семье, он видом Аарон,

Когда весь в золоте, по внемлющему храму,

Предшествуем свечой, проходит властно он,

Путь открывая фимиаму...

Неизвестный поэт

Лишь весной 1923 года большевики осознали масштаб личности патриарха Тихона. Волна протестов за рубежом, любовь церковного народа к Святейшему — все это заставило коммунистов сосредоточить усилия для его усмирения. Внешне мягкий, любивший незлобную шутку, со вниманием относившийся к мнению епископов-собратьев и духовенства, он непреклонно противостал желанию богоборцев поставить Русскую Церковь под полный контроль государства. Порою кажется, что патриарх Тихон вплоть до своей смерти оставался одиноким исполином, сдерживавшим неистовый натиск богоборцев. Епископы, которые помогали ему в этой неравной борьбе, один за другим исчезали в недрах ОГПУ. Более того, вождь коммунистов Ульянов (Ленин) в это время тихо угасал в Горках, пораженный кровоизлиянием в мозг. Вокруг его места разгоралась нешуточная борьба между его наследниками. Патриарх оставался в эти годы единственным непререкаемым авторитетом для большинства смятенных душ. «Я не могу отдать Церковь в аренду государству» — эту фразу в конце жизни часто повторял Святейший патриарх Тихон. Она является одной из ключевых для понимания сути той борьбы за свободу Церкви, которая развернулась еще в 1922 году. 12 июня 1923 года на очередном 24-м заседании Антирелигиозной комиссии было принято решение:

«.1. Следствие по делу Тихона вести без ограничения срока.

1.2. Тихону сообщить, что по отношению к нему может быть изменена мера пресечения, если:

а) он сделает особое заявление, что раскаивается в совершенных против Советской власти и трудящихся рабочих и крестьянских масс преступлениях и выразит теперешнее лояльное отношение к Советской власти;

б) что он признает справедливым состоявшееся привлечение его к суду за эти преступления...

д) заявит о своем отрицательном отношении к проискам как католического духовенства, так и епископа Кентерберийского и Константинопольского патриарха Мелетия;

е) выразит согласие с некоторыми реформами в церковной области (например, новый стиль)...»

Претворение в жизнь этого решения комиссии было возложено на Евгения Тучкова. Спустя 4 дня патриарх Тихон направил в Верховный суд заявление, в котором прозвучали следующие признания: «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 г., анафематствование в том же году власти и, наконец, воззвание против Декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г. Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного Суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к отвественности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного Кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения, т.е. освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции».

Это заявление сразу же было опубликовано в журнале «Безбожник» и заставило задуматься многих православных, не только в России, но и за рубежом. Большевики ставили две глобальные цели: одна заключалась в том, чтобы морально сломить патриарха, другая — скомпрометировать его в глазах верующих. Поначалу патриарх недооценил своих следователей. По-видимому, он без особого сопротивления подписал этот документ, не отдавая отчета в том, как он будет воспринят паствой. Согласие патриарха подписать заявление в Верховный Суд было исторгнуто угрозой бессрочного его пребывания под следствием. В это время за стенами Лубянской тюрьмы правили бал обновленцы, а верный патриарху епископат, за редкими исключениями, не сумел противостать их натиску. Тучков не учел одного важного обстоятельства — это заявление было подписано патриархом Тихоном во внутренней тюрьме Лубянки. Поэтому, после недолгих колебаний, оно было воспринято большинством верующих как вынужденный шаг, как своеобразная тактическая мимикрия. О том, что подобное признание было вынужденным, свидетельствовала и лексика. Мы, выросшие в большевистской неволе, привыкли к фразеологии, употреблявшейся Тучковым. Но наши деды не могли представить себе, чтобы патриарх Тихон мог употреблять такие словосочетания, как «антисоветская деятельность» или «внутренняя монархически-белогвардейская контрреволюция».

19 июня 1923 года состоялось очередное заседание Антирелигиозной комиссии. Рассматривали не только заявление патриарха в Верховный Суд, но также и его обращение к верующим. Постановили:

«. Заявление Тихона, адресованное в Верховный Суд, размножить и срочно разослать всем членам Про (Политбюро - С.Б.) для ознакомления.

2. В воззвание к верующим внести некоторые поправки.

3. Независимо от этих 2 обращений Тихон должен написать 3-е обращение к верующим, в котором, не касаясь «обновленцев», высказать следующее: а) признание своего преступления против Сов. власти и трудящихся России; б) осуждение действий Антония Храповицкого и др.; в) о том, что Мелетий — ставленник Англии и т.д.; г) резко высказаться против польского правительства, русских и иностранных белогвардейцев, которые якобы его толкнули на преступление против Сов. власти; и д) о введении в церковном мире новой орфографии.

4. Все это поручить провести тов. Тучкову в пятидневный срок и доложить на следующем заседании комиссии».

Тучков блистательно справился с возложенным на него заданием, и 28 июня 1923 года патриарх Тихон был освобожден из-под стражи. Он сразу же поехал на Лазаревское кладбище, чтобы отслужить панихиду на могиле известного московского священника Алексия Мечева. В этот же день он дал интервью сотруднику РОСТА, которое на следующий день было опубликовано в «Известиях». В нем патриарх Тихон рассказал, что его пребывание в лубянской тюрьме можно сравнить только, пожалуй, с санаторием: «Содержание было самое хорошее. У меня была в ГПУ прекрасная светлая комната. По моей просьбе для меня готовили отдельный обед, ибо я скоромного не ем. Разрешали мне гулять». В этом же интервью патриарх Тихон заявил: «Я целиком встал на советскую платформу. В то же время я думаю, что Церковь целиком должна быть аполитичной, и во всей своей деятельности я буду твердо стоять на этом. Я проверю сведения о контрреволюционной деятельности Антония Храповицкого и других заграничных иерархов, и, если обнаружится, что эти сведения верны, я предложу им прекратить контрреволюционную работу, как несогласованную со званием пастыря. Я думаю, что они меня послушаются. Ведь они меня еще признают... Ну, а если они меня не послушаются, я их предам церковному суду». Это интервью свидетельствует, что Тучкову удалось добиться определенных успехов — моральное состояние патриарха Тихона на момент освобождения из заключения было подавленным. Более всего он, по-видимому, переживал то обстоятельство, что обновленческий Собор 1923 года, позже признанный РПЦ «разбойничьим», изверг его из священного сана.

В течение года, проведенного патриархом в заключении, информацию о происходящих в стране событиях он получал только из одного источника - ГПУ. Поэтому у него сформировалось искаженное представление — он был уверен, что обновленцы захватили не только верховную власть в Церкви, но и большинство православных приходов, что епископат большей частью перешел на сторону обновленцев. На вопрос сотрудника РОСТА о влиянии обновленчества патриарх ответил: «Ведь теперь все епископы переженились. У каждого есть тесть или теща, свояки, девери. Все они, конечно, теперь обновленцы». Подобный ответ, даже если он намеренно искажен журналистом, свидетельствует о том, что Тучков целенаправленно дезинформировал Святейшего патриарха Тихона, формируя у него недостоверное представление о происходящих событиях и о подлинной расстановке сил. 4 июля 1923 года в «Известиях» было опубликовано первое после освобождения послание патриарха. В нем патриарх нарушает решение Антирелигиозной комиссии не касаться обновленцев: «Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника Совестской власти, какими объявляют себя церковные обновленцы, возглавляемые нынешним Высшим Церковным Советом, но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют. Если я в первые годы существования Советской власти допускал иногда резкие выпады против нее, то делал это вследствие своего воспитания и господствовавшей на бывшем тогда Соборе ориентации».

В этом послании уже чувствуется активное сопротивление Тучкову и инструкциям Антирелигиозной комиссии. Патриарх признавался в том, что вынужден обращаться за поддержкой к Советской власти: «...и теперь, например, приходится просить Советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные церкви». Но в этом послании не выполнена инструкция о шельмовании архиепископа Кентерберийского и Константинопольского патриарха Мелетия. Более того, патриарх решительно выступает против обновленцев, неожиданно цитируя полемическую книгу Валентина Свенцицкого «Вопросы религии», написанную им в 1906 году. Трудно объяснить этот пассаж в послании. Скорее всего, это была инициатива Тучкова — как на Лубянке патриарх мог без помощи чекистов получить столь редкую книгу, чтобы привести обширную цитату? В послании есть строка о том, что патриарх готов ввести новый календарный стиль. Завершается оно, как и требовала Антирелигиозная комиссия, покаянием: «В этом преступлении, в котором я признаю себя виновным, по существу, виновно то общество, которое меня, как Главу Православной Церкви, постоянно подбивало на активные выступления тем или иным путем против Советской власти. Отныне я определенно заявляю всем тем, что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно ни исходило». Несмотря на то что патриарх Тихон выполнил большую часть решений Антирелигиозной комиссии, это послание не удовлетворило большевиков. Хотя его уже 4 июля опубликовали две ведущие газеты Москвы и Петрограда — «Известия» и «Красная газета», а 8 июля — журнал «Безбожник».

И обращение в Верховный Суд, и послание к верующим были написаны, или, точнее, подписаны, патриархом Тихоном во внутренней тюрьме Лубянки. Но большевики жаждали большего. На заседании 19 июня они потребовали от Тучкова, чтобы появилось 3-е послание к верующим. 1 июля патриарх Тихон вновь обратился к верующим с воззванием. В нем, несмотря на давление Тучкова, высказано четкое отношение к обновленцам: «Обновленцы эти бессознательно или сознательно толкают Православную Церковь к сектантству, вводят совершенно ненужные реформы, отступая от канонов Православной Церкви. Никакие реформы из принятых бывшим Собором (имеется в виду Обновленческий Собор — С.Б.) мы одобрить не можем, за исключением... нового календарного стиля в церковное обращение и новой орфографии в церковных книгах, что и мы благословляем».

Патриарх не только сделал уступку в проведении небольших реформ, но и заклеймил, хотя весьма сдержанно, католицизм. Вновь в воззвании прозвучали покаянные нотки, и обвиняется в этом «среда, которая нас воспитала, и те злоумные люди, которые толкали нас на эти действия». Имеется в виду «сопротивление Декрету об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих, анафематствование Советской власти, воззвание против Брестского мира». В воззвании упомянут митрополит Антоний Храповицкий и Собор заграничных архиереев в Сремских Карловцах в Югославии, сделавший ставку на восстановление монархии в России. Патриарх Тихон недвусмысленно пригрозил им церковным судом, если они не прекратят активной политической деятельности. В воззвании прозвучала мысль, не утратившая и по сей день своей актуальности: «Мы осуждаем теперь такие действия и заявляем, что Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни «белой», ни «красной» Церковью. Она должна быть и будет Единою, Соборною, Апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены».

Пристальный и беспристрастный анализ посланий патриарха Тихона и сопоставление их с секретными стенограммами Антирелигиозной комиссии позволяют пролить свет на многие недоумения, которые возникали не только у современников описываемых событий, но и у историков, которые доныне вынуждены были пользоваться лишь догадками. Задача, которую поставила Антирелигиозная комиссия — сломить моральный дух патриарха, заставить его оклеветать не только себя, но и свое ближайшее окружение, — частично была достигнута. В этот период патриарха Тихона теснили не только чекисты и субсидируемые ими обновленцы, но и оппозиция справа. Это прежде всего московская оппозиция Даниловского монастыря во главе с епископом Фео-дором Поздеевским, которая считала, что никаких компромиссов с безбожной властью быть не должно. Эта немногочисленная группа епископов, священников и мирян сразу же заняла жесткую позицию. По их мнению, настали последние времена, предсказанные в Апокалипсисе, развернуто небывалое гонение на христианство, поэтому долг христиан стойко и до мученического конца исповедовать свои убеждения. Немало трудностей доставляли зарубежные монархисты во главе с митрополитом Антонием Храповицким.

«Даниловская оппозиция» не может не вызывать уважения. Она исключает возможность каких бы то ни было ошибок и возвращает нас к временам первохристианства, когда римские императоры пытались уничтожить юную Церковь. Но уже тогда в споре «донатистов» с епископатом выявилась ригористичность «акривии» (жесткой, бескомпромиссной позиции). Подобная позиция оказалась не всем по силам. Поэтому Церковь порой прибегала к иной тактике, которая именуется «икономией» и подразумевает возможность компромиссов. Именно этой тактикой воспользовался патриарх Тихон, находясь в заключении.

Ригористы сомневались, принесла ли икономия должные плоды. Обратимся вновь к секретным протоколам. 17 июля 1923 года Антирелигиозная комиссия рассматривала вопрос о патриархе Тихоне и епархиальных управлениях. «Постановили:

2. а) поручить т. Тучкову тактично воздействовать на Тихона..., чтобы Тихон дал разъяснение через газету и интервью с иностранными корреспондентами о том, что он действительно сам лично написал воззвания и заявление о своем раскаянии.

б) признать желательным, чтобы остальные сидящие под стражей по делу Тихона так же, как и он, раскаялись.

в) Тихоновских епархиальных управлений пока допускать не следует, за исключением тех районов, где особо прочно засели обновленцы.

г) Не возражать против моления тихоновцев за Советскую власть.

д) Признать необходимым, чтобы Тихон о своем раскаянии в Воззваниях написал письмо Кентерберийскому епископу». Зарубежные христиане — католики и протестанты — после того, как патриарх Тихон был взят под стражу, постоянно организовывали массовые моления за страждущих российских христиан, обращались за поддержкой к главам государств. Все это осложняло работу советских дипломатов, которые были вынуждены добиваться признания легитимности Советской власти за рубежом. Именно поэтому большевики добивались того, чтобы патриарх Тихон лично обратился к архиепископу Кентерберийскому — Англиканская Церковь проявила особую активность в защите гонимых.

13 июля 1923 года патриарх Тихон встретился с секретарем английского комитета «Руки прочь от России» В.П. Коутсом. Журнал «Безбожник» 22 июля опубликовал краткое резюме этой встречи. В интервью патриарх Тихон ответил на вопрос Коутса: «Правда ли, что в России существует гонение на религию? » Тихон ответил, что ни в каком преследовании какой бы то ни было религии Советскую власть обвинять нельзя и что в России каждый сейчас имеет полную свободу следовать своим религиозным убеждениям». Постепенно входя в процесс управления Русской Церковью, встречаясь с епископами, священниками и мирянами, патриарх Тихон пришел к выводу, что Тучков намеренно дезинформировал его. 15 июля он вновь обратился с посланием к пастве, в котором решительно обличил обновленцев, разоблачив их аферу с созданием Высшего Церковного Управления. Послание проникнуто одной мыслью — сорвать маску с обновленцев и показать церковному народу их подлинное лицо. Антирелигиозная комиссия на заседании 19 июля приняла решение: «Воззвание в такой редакции к опубликованию не допускать. Разрешить к опубликованию при условии, если будет изменена редакция».

Однако поражение обновленческого движения было очевидным, и решения Антирелигиозной комиссии оказались невыполнимыми. Третье послание патриарха Тихона было опубликовано в первоначальной редакции. 15 июля 1923 года произошел решительный перелом во взаимоотношениях между патриархом Тихоном и Тучковым. С этого момента начинается длительное противостояние Святейшего, завершившееся лишь с его смертью. Патриарх осознал, что далее отступать нельзя, что в период заключения им были допущены ошибки, которые без промедления надлежит исправить. Лето 1923 года ознаменовалось повсеместным отступлением обновленцев. Жесткая позиция патриарха Тихона привела к тому, что с этого момента обновленчество получило удар, от которого оно уже так и не смогло оправиться, и с этого момента началось его постепенное угасание.

В конце 1923 года Тучков направил доклад заместителю председателя ОГПУ Вячеславу Менжинскому, в котором отчитывался о проделанной работе. В первую очередь Тучков докладывал о том, как в недрах ГПУ было создано и финансировалось обновленческое движение. Все попытки историков представить обновленцев как людей идеи абсолютно несостоятельны: «До создания обновленческих церковных групп все управление церковью находилось в руках бывшего патриарха Тихона, а отсюда и тон церкви давался явно в антисоветском духе. Момент изъятия церковных ценностей послужил как нельзя лучше к образованию обновленческих противотихоновских групп, сначала в Москве, а потом по всему СССР. До этого времени как со стороны органов ГПУ, так и со стороны нашей партии внимание на церковь обращалось исключительно с информационной целью, поэтому требовалось для того, чтобы противотихоновские группы овладели церковным аппаратом, создать такую осведомительную сеть, которую можно было бы использовать не только в вышеупомянутых целях, но и руководить через нее всею церковью, что нами и было достигнуто. Достижение это, само собой разумеется, не могло получиться сразу и без затраты денежных средств. Кроме этого, здесь нужно было вызвать интерес у работников как по линии ГПУ, так и по линии партийной (работать бесплатно не хотел никто, это было время НЭПа, и все жаждали красивой жизни — С.Б.), ибо, повторяю, что до этого времени наши органы и партия реагировали на эту работу слишком слабо, нужно было публику (Тучков ставит на одну доску и чекистов, и партийцев, и обновленцев, объединяя их единым термином «публика» — С.Б.) заинтересовать и вовлечь в работу. Для этого, и имея уже целую сеть осведомления, возможно было направить церковь по такому пути, который был нам нужен; так, в Москве была организована первая обновленческая группа, позднее назвавшаяся «живая церковь», которой Тихон передал временное управление церковью. Она состояла из 6-ти человек: двух архиер., - Антонина и Леонида и 4 попов - Красницкого, Введенского, Стадника и Калиновского».

Тучков явно преувеличил свое влияние на патриарха Тихона, стремясь очернить его: «Но здесь остается «мучеником» Тихон, который находится под стражей в Донском монастыре и про которого вся белая эмиграция и вообще весь черносотенный мир пишет и говорит как о едином человеке, который-де никогда не примирится с извергами рода человеческого большевиками, а стоит крепко за веру Христову (в подлиннике строчная буква — С.Б.), терпя всякие мучения и так далее. Тогда перед нами встала задача обработать Тихона, так чтобы он не только извинился перед Советской властью, но и покаялся в своих преступлениях и тем самым поставил бы в глупое положение монархистов. Правда, надо сказать, что здесь с Тихоном работы было чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится, а что после придется слушаться и действовать по указке ГПУ, его более всего тяготило, но благодаря созданной для Тихона обстановки и условий, где он содержался под стражей, а также и правильно сделанного к нему подхода (еще одна заслуга Тучкова! — С.Б.) Тихона удалось убедить, и он собственноручно написал раскаяние, которое, конечно, не могло не поразить его друзей, считавших его три дня тому назад стойким и неустрашимым человеком. Сначала белая пресса долго не верила, что это писал сам Тихон, а потом, когда выяснилось, то им не оставалось ничего другого, как похвалить Тихона за его тактичность и дальновидность (последние новости) (так в оригинале — без кавычек и со строчной буквы — Тучков говорит о парижской русскоязычной газете - С.Б.), которые он, дескать, проявил в этом акте для спасения церкви от раскола, возвратившись к ее управлению». Этот доклад существенно отличается от документов чекистов последующей эпохи, особенно брежневских времен. Преувеличение своих заслуг у Тучкова вполне умеренное, дезинформация наличествует в гомеопатических дозах.

Осведомители ГПУ работали не только в России, но и в эмигрантской среде. Основываясь на их донесениях, Тучков докладывал Менжинскому о том, как в Белграде и Париже было воспринято покаяние патриарха Тихона: «В своих же кулуарах они рассуждали совершенно иначе, они говорили, что как бы этот старик не выкинул бы еще чего другого, и чем больше они узнавали о тесной дружбе Тихона и его приближенных епископов с ГПУ, тем все более и более у них закрадывалось сомнение и создавалось опасение за поведение последнего, стали даже доискиваться причины этой дружбы, с какою целью к Тихону не раз посылались люди, задавая ему одни и те же вопросы, «почему он раскаялся и дружит с совершенно чуждой церкви публикой». В результате всего этого получается отход от Тихона наиболее черносотенной публики, считающей его слабым, неустойчивым, могущим оказаться опасным церковным руководителем, а его некоторых епископов прямо называли агентами ГПУ, даже определили получаемое ими от последнего жалование. Таким образом, Тихон в глазах этой публики теряет свой прежний высокий авторитет». Тучков довольно откровенно повествует, как чекисты компрометировали не только патриарха Тихона, но и его окружение. Проверить слухи, распускаемые ГПУ о ближайшем окружении патриарха, было невозможно, но они усиливали взаимное недоверие среди христиан.

И все же Тучков достаточно трезво смотрел на сложившееся положение и докладывал об этом начальству: «Но по сравнению с авторитетом обновленцев, кои с самого начала себя до крайности скомпрометировали, авторитет (патриарха Тихона - С.Б.) все же значительно больше, поэтому его освобождение сразу же отразилось на этом движении: наименее устойчивые элементы из обновленцев стали переходить к Тихону и положение становилось весьма критическим, требовалось изменение церковного курса, который был взят сначала. С этой целью среди обновленцев происходит, так сказать, переформирование: скомпрометировавшиеся епископы и попы заменяются более авторитетными лицами, в первую очередь заменяются епископ Антонин и Красницкий, обновленческие группы объединяются в единую обновленческую группу, ВЦУ переименовывается в прежнее название «священный синод», во главе которого вместо ушедшего епископа Антонина и попа Красницкого становится виднейший митрополит Евдоким, состоявший 12 лет ректором Московской духовной академии, который ставит первой и главной своей задачей борьбу с Тихоном и тихоновщиной методом авторитетного воздействия на верующих, стараясь привлекать на свою сторону старых тихоновских архиереев и видных попов и мирян».

В 1923 году обновленчеству был нанесен смертельный удар, хотя оно продолжало жить и развиваться. Утверждение Тучкова, что ГПУ уже руководит жизнью Церкви, оказалось на деле фикцией. Чекисты руководили лишь обновленцами, которые стремительно теряли какой бы то ни было авторитет среди верующих. Но ГПУ все же достигло немалого, и Тучков отмечает эти достижения: «Вся эта церковная неурядица в конечном счете не может не отразиться на так называемых мирянах, кои, видя все это, начинают относиться к служителям культа с недоверием, а порой даже с опасением, боясь доносов и не надеясь на то, что каждый из них не состоит тайным агентом ГПУ. Находясь в положении врагов, эти два течения (обновленцы и «тихоновцы» — С.Б.) стараются как можно больше очернить друг друга перед Сов. властью и доказать последней свою лояльность. Излюбленным приемом у них является донос, к которому они постоянно прибегают и благодаря которого мы в течение 1923 года обнаружили в церкви состоявшими в поповских должностях более 1000 человек бывших кадровых офицеров, б. полицейских и членов Союза Русского Народа и открыли ряд преступлений церковников... Необходимо заметить, что Тихон чувствует, что его авторитет постепенно падает, ибо он мне не раз жаловался на своих епископов, которые начинают его не слушаться, и многие из них не принимают даже назначений на кафедры, а про Данилов монастырь, где образовалась Тихону справа оппозиция, он прямо просил меня посодействовать разорению этого гнезда. Тихон хоть и отдает себе отчет, что дружить с ГПУ ему не к лицу, но благодаря сложившейся церковной обстановке он выйти из этого положения, будучи патриархом, не может». Нельзя принимать за истину все, что написано Тучковым. Странно было бы полагать, что патриарх Тихон на самом деле просил содействия Тучкова «в разорении» Данилова монастыря, хотя жалобы на оппозицию «справа» вполне могли прозвучать из уст патриарха в доверительных беседах с ним. Свои беседы с патриархом Тучков называет «дружбой», в то же время отмечая, что патриарх не мог отказаться от встреч с представителем Советской власти. Находясь под домашним арестом, а затем в заключении, после же освобождения — под следствием, мог ли Святейший избежать этих встреч? Выход был один — отречься от патриаршества. Именно на это рассчитывал Тучков, намеренно компрометируя патриарха.

Легко осуждать патриарха и епископат, живя в эмиграции или в условиях посттоталитарного общества. Но для тех, кто испытал на себе постоянную слежку, допросы, обыски, неусыпное наблюдение за каждым шагом со стороны карательных органов, такой подход неприемлем. Быть может, самое страшное, что испытывает человек, оказавшись в ситуации, подобной той, в которую был загнан Святейший патриарх Тихон, — катастрофическая нехватка информации. Особенно остро она ощущалась в переломные моменты истории, какими оказались 1922, а затем 1923 годы. В период заключения патриарх Тихон был лишен возможности общаться с близкими епископами, священниками и мирянами. Тучков создал обстановку не только полной информационной блокады, знакомя патриарха лишь с советской прессой, которая охотно публиковала победные реляции обновленцев, да с обновленческими изданиями. Люди, которые неожиданно получали доступ к патриарху, тщательно проверялись и инструктировались Тучковым.

Та информация, которая поступала через них, не менее тщательно цензуровалась. Нельзя исключить и моральных мучений, когда Тучков сообщал патриарху о судьбе сотен епископов, священников, монахов и мирян, которые якобы по его вине, действуя согласно его воззванию, выступили на защиту церковных ценностей, а теперь томились в тюрьмах и лагерях. Завершая доклад, Тучков признавался: «Я здесь совершенно сознательно упустил подробности приемов нашей работы, а касался лишь ее результатов, имея в виду, что таковые, во-первых, Вам известны, а во-вторых, они настолько разнообразны, что если их описать, то потребовалось бы написание целой книги». Когда патриарх Тихон был освобожден из-под стражи, ему часто приходилось опровергать слухи о том, что он подвергался на Лубянке пыткам. Его не пытали электрическим током, но психологические пытки, которые применялись следователями, действовали на психику патриарха едва ли не более сильно. Он глубоко ощущал всю тяжесть ответственности, которая свыше была возложена на его плечи. Узнавая об отпадении в обновленчество не только священства и мирян, но и епископата, он понимал, что Русская Церковь вошла в полосу тяжелейших испытаний совершенно неподготовленной ни богословски, ни психологически, ни административно. Быть может, поэтому принял решение взять всю ответственность за воззвание о защите церковных ценностей на себя, подписать заявление в Верховный Суд, раскаяться в своих «прегрешениях» перед Советской властью только для того, чтобы, выйдя на свободу, разобраться в том, что происходит в Церкви на самом деле, и предпринять все возможные меры для нормализации церковной жизни.

Поразительно — даже в эти страшные годы патриарх не терял чувства юмора. Многих это раздражало — порой даже жаловались, что патриарх выслушивает епископов, а сам гладит кота да посмеивается. Его любовь к беззлобной шутке не удалось вытравить лубянским следователям. К нему по-прежнему спешили священники и миряне с самых дальних концов России. Тех, кому не удалось пробиться на прием к патриарху, выслушивали епископы. Архиепископы Петр и Иларион постоянно сообщали патриарху о переменах в Церкви и государстве. Здоровье Ульянова (Ленина) резко ухудшалось. Разгоралась борьба среди его наследников. Церковные проблемы отходили на второй план. Святейшему патриарху Тихону удалось упорядочить жизнь Церкви. Это признавал в своем докладе и Тучков: «Работа по церковникам, по моему мнению, только что развернулась, и мы доходим до того момента, когда репрессии, применяемые нами в политических и тактических целях, должны будут скоро прекратиться, ибо силы враждующих сторон выравниваются и авторитет Тихона время от времени падает, осведомление, которое создано за этот прошлый (1923 — С.Б.) год по церковникам, вполне отвечает тому, чтобы сохранить негласное руководство церковью в наших руках, конечно, при условии, если будут даны соответствующие средства для их содержания... В дальнейшем 6-му отделению СООГПУ на ряду с продолжением уже развернувшейся работы по церковникам предстоит проделать большую работу и по реорганизации церковноприходских советов, которые и до сих пор еще являются главной базой черносотенцев. Я полагаю, что эту работу нам удастся проделать в течении текущего 1924 года при помощи нашего осведомления и церковных аппаратов». Так оптимистически заканчивал отчетный доклад Евгений Тучков. Умный, проницательный политик, он оказался недальновидным человеком — репрессии против епископата, священников и мирян продолжали нарастать. Это означало — российских христиан запугать не удалось. В то же время в докладе Тучкова содержится важное признание ключевой роли приходов в жизни Русской Церкви в один из самых трагических моментов ее существования. Реформа приходской жизни, утвержденная Поместным Собором, плюс те права, которые миряне получили по декрету 1918 года по управлению приходом, доказали свою жизнеспособность в трудные времена гонений. Хотя арестовывались и ссылались епископы и священники, приходская жизнь не только продолжалась, но активные миряне духовно и материально поддерживали гонимых пастырей.

В ноябре 1923 года был арестован архиепископ Иларион (Троицкий), с момента освобождения патриарха Тихона бывший посредником между ним и Тучковым. ГПУ активно использовало для компрометации Святейшего его вынужденные встречи с начальником 6-го отдела СООГПУ. Архиепископ Иларион был сторонником компромиссов, за что неоднократно подвергался критике справа, со стороны оппозиции Даниловского монастыря. Насколько она была серьезной, свидетельствует тот факт, что когда в октябре 1923 года патриарх Тихон назначил епископа Феодора (Поздеевского) управляющим Петроградской епархией с возведением его в сан архиепископа, тот отказался принять это назначение. В Петроград поехал епископ Мануил (Лемешевский), которому удалось в кратчайший срок возвратить в патриаршую Церковь большую часть отпавших в обновленчество приходов. Современники вспоминали, что Святейший патриарх иногда сожалел о том, что поддался на уговоры Тучкова и подписал заявление в Верховный Суд и первые послания. Он говорил, что если бы в заключении знал об истинном положении вещей, то никогда бы не пошел на компромисс с большевиками. Тучков, по-видимому, сожалел о том, что патриарх Тихон уже не заключенный. Ему все труднее удавалось лично видеться со Святейшим патриархом. Переговоры о союзе патриаршей Церкви с обновленцами, на котором настаивала Антирелигиозная комиссия, и вовсе зашли в тупик. Осознав допущенные ошибки, патриарх Тихон твердо решил не допускать их впредь. Он разгадал тактику АРК, которая пыталась сделать Церковь своим разрушительным орудием, используя ее в антихристианских целях. В ноябре 1923 года патриарх Тихон сделал Завещательное распоряжение о преемстве высшей власти в Православной Российской Церкви на случай своей кончины.

Тем временем здоровье главы Советского государства Ульянова (Ленина) все ухудшалось. Последний год своей жизни он провел в Горках и в Москву наведывался только один раз. Сохранились дневники дежурных врачей, в которых подробно описывалось состояние больного вождя. Еще в декабре 1922 года, панически страшась повторения инсульта и полной парализации, Ульянов продиктовал своему секретарю ультиматум: «Не забыть принять все меры — достать и доставить... в случае, если паралич перейдет на речь, цианистый калий, как меру гуманности и как подражание Лафаргам...» В январе 1923 года стало ясно, что власть сосредоточивается в руках Сталина и Дзержинского. Ульянов еще пытался бороться с их усиливающимся влиянием, однако ничего поделать не мог. Болезнь постепенно превращала когда-то спортивного и неукротимого вождя в развалину. Он не мог самостоятельно передвигаться — его вывозили на кресле. Он находился в состоянии перевозбуждения, его мучили галлюцинации. 22 января 1924 года Ульянов скончался. ЦК принял решение о сооружении мавзолея, в котором должно покоиться набальзамированное тело вождя большевиков. Зима была морозная, и когда начали долбить землю у стен Кремля, прорвало канализацию. Легенда приписывает патриарху Тихону крылатую фразу: «По мощам и елей».

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒