X. МИТРОПОЛИТ СЕРГИЙ СТРАГОРОДСКИЙ

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 12Следующая ⇒

Надо сказать, митрополит Сергий очень гибок в своих политических взглядах: за это говорит его постоянное нахождение в Синоде прежнего времени при обер-прокурорах всех направлений. Насколько я понимал, в 1926 году политической платформой его организации была ставка на нажим на Советское) правительство со стороны общественного мнения Европы с условием изменения церковной политики Соввласти. По крайней мере, я заключил об этом из того, что, когда в 1926 году митрополита Сергия посетила американская делегация и его после посещения спрашивали, рассказал ли он о церковном положении в СССР, он ответил, что он не такой дурак, чтобы потом отдуваться за это.

Из обвинительного заключения архимандрита

Ермогена (Голубева). 1931 год

О митрополите Сергии (с 1943 года — патриархе) и сегодня спорят до хрипоты: одни величают его мудрым политиком, великим прозорливцем, другие считают, что именно он виноват во всех бедах, которые постигли Русскую Православную Церковь в послевоенный период. Попытки многих современных отечественных историков представить митрополита Сергия (Страгородского) как исключительно злонамеренную личность, исказившую нормальный ход церковной жизни, не лишены оснований: «Этот даровитый иерарх, делавший быструю карьеру при самодержавии и потом оказавшийся членом Синода после того, как обер-прокурор Временного правительства Львов разогнал старый Синод, перешедший в «Живую Церковь» сразу после ее образования и всячески ее рекламировавший, но сейчас же покаявшийся публично на коленях перед патриархом Тихоном и отрекшийся от нее, увидев, что она провалилась, очевидно, был беспринципным карьеристом». Столь же категорично оценивает роль митрополита Сергия и другой православный публицист: «Да, ему никто не поручал спасать Церковь, спасти Ее человеку невозможно. Да, никто не давал права нарушать соборные постановления, меняющие весь строй церковной жизни, приносимой отныне в жертву властям, вторгающимся в ее святая святых». Крайние точки зрения на личность митрополита, а впоследствии патриарха Сергия (Страгородского) (1867-1944) свидетельствуют о том, что еще недостаточно оценен его вклад ни в православное богословие, ни в новейшую историю Русской Православной Церкви.

Он родился в 1867 году в семье священника, в городе Арзамасе. Отец рано овдовел, и маленький Ваня воспитывался бабушкой Пелагеей Васильевной и няней Анной Васильевной. Его ранние воспоминания связаны с Алексеевским монастырем, в котором служил его отец. Монахини уделяли немало времени детям-сиротам. Ваня рос вместе со старшей сестрой Сашей. Местом детских игр часто был Алексеевский монастырь. «Бывало, расшалившись, Ваня забирался на дерево или забор и там, усевшись, пел песни. Тихая и боязливая Саша говорила ему: «Ваня, а ты не пой песни, у нас нет мамы». А он громче запевал: «У Саши нет мамаши, у меня мамаша Саша». В 8 лет его отдали в приходское училище, оттуда он был переведен в Арзамасское духовное училище, а после его окончания поступил в Нижегородскую духовную семинарию. В период учебы пережил тяжелый духовный кризис. Епископ Варнава (Беляев), близко сошедшийся с митрополитом Сергием Нижегородским в начале 20-х годов, вспоминал: «Разными путями призывает Бог ко спасению и монашеству... И поводом для оставления «мирского мятежа» бывают вещи далеко не спасительные... Вспоминается случай из жизни патриарха Сергия (Страгородского). Когда учился в Нижегородской семинарии, он очень пил. Парень умный (и остроумный, что, кстати сказать, сохранил до старости), он понимал, что не дело прожигать свой талант и жизнь. Я уверен, что он в душе начинал уже определять свой будущий путь или где-то колесить около него. И вот однажды допился до того, что поспорил с товарищами, что залезет на церковный крест. Церковь при Нижегородской семинарии каменная, в саду за семинарским зданием, с обычной колокольней. Сказано - сделано, благородство обязывает. На крест купола он взобрался. Но, очевидно, подумал, что недалеко оттуда и до неба. Бросил пить и ушел в монахи». Пьянство студентов в семинарии — дело в дореволюционный период обычное. Этого типично русского искуса не избежал в свое время и студент Московской духовной академии Павел Флоренский.

В 1886 году Иван Николаевич Страгородский поступил в Петербургскую духовную академию. Его сокурсник, впоследствии профессор Г.П. Георгиевский позже вспоминал: «По своей внешности Иван Николаевич не производил особо выгодного впечатления: он был высок ростом, неуклюж, худ, в очках, с непослушными волосами на голове. Но в первый же вечер знакомства это впечатление изменилось коренным образом. Иван Николаевич оказался человеком на редкость мягкого характера, приветливый, ровный, спокойный, одинаковый со всеми, и к тому же он обладал прекрасным басом обширного диапазона и приятного тембра. Все его новые товарищи были очарованы, когда он в первый же вечер запел со своим подголоском (Иваном Павлиновичем Слободским) народные песни, и особенно духовные стихи калик перехожих... Страгородский отличался от нас тем, что он никогда не терял душевного равновесия, как будто его органы восприятия были иными, чем у нас, и пропускали в его душу только красивое и мелодичное, только здоровое и радостное. Сколько шуму бывало среди нас, горячих споров, а иногда и ссор. Поглядишь, и Страгородский тоже кричит и горячится, как будто стараясь превзойти соперника. А приглядишься — и убеждаешься, что Страгородский только поддразнивает спорщика, старается довести его мнение до абсурда, а сам остается ровным, спокойным и благодушным. Ни на кого он ни разу не рассердился, никому не сказал обидного слова. Природный остроумец, он никого не оскорблял своими шутками, ни над кем не издевался. Его юмор только обезоруживал собеседника, вызывал улыбку на его лице и полное примирение в душе».

На четвертом курсе под влиянием инспектора Академии архимандрита Антония (Храповицкого) Иван Николаевич решил принять монашество. Сокурсники были изумлены и поспешили сообщить об этом решении отцу. Приехал отец и долго беседовал с сыном. В конце концов он согласился с решением сына и благословил его на этот шаг. После окончания академии иеромонах Сергий в течение трех лет трудился в Японии в Православной миссии, под началом архиепископа Николая (Касаткина), впоследствии причисленного у лику святых за миссионерский подвиг. Позже он вспоминал годы, проведенные в Японии: «Утром встанешь, напьешься чаю, отогреешься от ночного холода, из соседней комнаты доносится едва слышное шаркание ног, затем отворяются двери и слышится шипенье или всхлипыванье, как будто бы кто ест или пьет что-нибудь горячее. Это идет мой учитель (сенсей) с неизменным лексиконом Гошкевича подмышкой, с записной книжкой, с «конницива» и с специфическим японским запахом. Книги оставляются при входе. Один поклон перед образом, потом сенсей, низко наклонив голову, подходит под благословение (у японцев установился обычай принимать благословение не руками, а головой). Затем начинается усаживание. Мой сенсей ставит к столу для себя стул, потом возвращается к двери за оставленной там книгой, приносит ее на стол, потом отправляется тащить с окна лексиконы и уж после целого ряда эволюции помещается рядом со мной и начинает урок». Но почувствовав, что миссионерство не является его призванием, молодой монах в 1893 году возвращается в Россию.

Митрополит Евлогий, в те годы бывший ректором Холмской семинарии, позже вспоминал: «К нам в Холм, на обратном пути из Японии, заехал архимандрит Сергий (Страгородский). (Митрополит Евлогий ошибался — архимандритом он стал позднее, лишь в 1894 году. — С.Б.) Он был назначен в Японскую миссию к известному апостолу Православия архиепископу Николаю, но не выдержал сурового режима и должен был вернуться в Россию... Настроение у архимандрита Сергия было невеселое — он был в большом смущении от своей неудавшейся миссии в Японии». После возвращения он начал преподавать в Петербургской духовной академии, занимая кафедру Священного Писания Ветхого Завета. В декабре 1893 года был перемещен на должность инспектора Московской духовной академии, исполняя ее лишь 9 месяцев. В 1894 году, став архимандритом, был направлен Синодом в Афины настоятелем посольской церкви. Спустя два года вновь отправлен в Японию.

С 1897 по 1899 годы трудился помощником начальника Православной миссии в Японии. В 1896 году в Москве архимандрит Сергий защитил магистерскую диссертацию на тему «Православное учение о спасении». Ректором Московской духовной академии в это время был архимандрит Антоний (Храповицкий), который в своем отзыве писал о диссертации: «...это прекрасное и выдающееся по талантливости и самостоятельности исследование». Еще в годы учения в Санкт-Петербургской духовной академии иеромонах Сергий избрал для написания кандидатского сочинения тему «О спасении». Сохранился отзыв на кандидатское сочинение профессора догматического богословия А.Л. Катанского: «Во всем сочинении чувствуется глубокая преданность автора принятому на себя труду, серьезное желание изучить основательно предмет и полная искренность в выражениях сложившегося у него взгляда, но вместе с тем не совсем приятно действует на читателя резкость и решительность его тона, неумеренный критицизм в отношении к существующим в нашей литературе опытам... Автор обнаружил обширную начитанность в святоотеческой литературе и большое умение выбирать из отеческих творений наиболее замечательные и выразительные места. Патриотическая работа составляет самое ценное в диссертации. К сожалению, и в этой части сочинения автор обнаружил свойственную ему резкость суждений, тенденциозность и склонность стоять исключительно на нравственно-психологической почве, что и отразилось на его рассуждениях о мздовоздаянии как мотиве доброделания, на изображении сущности вечной жизни... К недостаткам сочинения, кроме вышеуказанных, нужно отнести неумеренную любовь автора к антитезам. Нередко он высказывает со всею резкостью и без всяких ограничений какое-нибудь крайнее положение, невольно вызывающее возражения и отзывающееся парадоксальностью. Потом, в дальнейшем изложении, он обыкновенно ограничивает это положение, так что жалеешь, зачем он сразу не сделал этих последующих ограничений. Крайне он любит также иностранные выражения и туманные рассуждения. Несмотря, однако, на все вышеуказанные недостатки, рассматриваемое сочинение выдается из ряда обычных студенческих диссертаций сильною работой богословской мысли, особенной любовью автора к избранной им трудной теме, большою, даже редкою для студента начитанностью в святоотеческой литературе, уменьем с ней обращаться и пользоваться и, наконец, многими глубокими мыслями».

Углубляя избранную еще в Академии тему, архимандрит Сергий сумел избежать многих огрехов, допущенных им при написании кандидатской диссертации, и успешно защитил магистерскую. Сегодня его книга «Православное учение о спасении» читается с большим трудом. Она перегружена критикой католичества и протестантизма, а также чрезмерным цитированием святоотеческих творений. Важно помнить: в конце XIX столетия русская богословская мысль с трудом выбиралась из-под западных образцов так называемого «школьного богословия». Поэтому обращение к святоотеческому богословию (цитаты из отцов занимают больше половины диссертации), а также критика так называемого юридического подхода к догмату об искуплении были необычны и новы для того времени. Рецензент диссертации, профессор по кафедре истории разбора западных вероисповеданий В.А. Соколов еще тогда справедливо отметил серьезный недостаток диссертации: «...благодаря усиленной борьбе против так называемой юридической теории и некоторому увлечению в принятом направлении труд автора является односторонним и потому производит на читателя несколько своеобразное впечатление. Автор так мало касается объективной стороны искупления, что читатель совсем забывает о ней и иногда склонен думать, что как будто, при ходе мыслей автора, ей совсем не остается места». До сих пор этот труд остается важным, хотя и устаревшим. В нем наиболее ярко проявилась способность архимандрита Сергия к тщательному анализу, но недостаточное владение навыками синтеза. Решительно отвергая юридический подход к догмату об искуплении, он ничего не предлагает взамен. Утомляет и яростная критика не лучших и даже не первостепенных образцов западного богословия. Эта особенность, кстати, будет сохранена им до последних дней жизни.

В начале XX века архимандрит Сергий назначается ректором Петербургской академии. Когда в 1901 году в Петербурге по инициативе Д. Мережковского, Д. Философова, В. Розанова, В. Миролюбова и В. Тернавцева возникли «Религиозно-Философские Собрания», Сергий Страгородский часто председательствовал во время заседаний. В том же 1901 году он стал викарным епископом просвещенного и деятельного митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского). 25 февраля 1901 года во время епископской хиротонии митрополит Антоний (Вадковский), вручая жезл новопоставленному епископу Сергию (Страгородскому), пророчески предрек: «...Ты ныне призываешься внести свою долю труда и подвига в это неизменное движение истории по пути превращения царства мира в Царство Христово. Не в области материальной имеет источник эта брань, а в области нравственной. «Наша брань не против крови и плоти, но против духов злобы поднебесных» (Еф. 6, 12). Зорко тебе надо надзирать и следить за этой бранью и в себе самом, и в членах Церкви, и научиться твердо и бодро вести вверяемых тебе овец Христова стада к победному торжеству веры и правды, мира и любви. Мертвенное в них должно быть поглощено жизнью (2 Кор. 5, 4), грешное святостью, неправда праведностью. Молись, и подвизайся, и преуспевай в твоем служении о Господе, споспешествуемый силой и благодатью Святого Духа! »

В годы эмиграции Зинаида Гиппиус, вспоминая Религиозно-Философские Собрания и участие в них епископа Сергия, писала: «Мы узнавали много новых людей. Узнавали все больше, из кого состоит Церковь Православная, которая, как нам казалось, нуждается в движении, в принятии нового, в изменениях... Вот из кого состоит ныне Православная Церковь учащая: из верующих слепо, по-древнему, по-детскому, с детской подлинной святостью (о. Иоанн Кронштадский). Им наши запросы, наша жизнь, наша вера непонятны, не нужны и кажутся проклятыми. Затем из равнодушных иерархов-чиновников. Затем из милых, полулиберальных душ — митрополит Антоний. Из тихих малокультурных полубуддистов — епископ Сергий...» Оставим едкость оценок на совести злоязычной поэтессы. Называя епископа Сергия «полубуддистом», Гиппиус намекает на его пребывание в Японии. Но вряд ли можно было назвать его малокультурным человеком. Он плодотворно занимался библейской текстологией. В течение многих лет, вплоть до своей смерти, ежедневно изучал еврейский и греческий тексты Священного Писания. До самого последнего дня жизни «библейский час», т.е. изучение Священного Писания, входил в распорядок его дня. Находясь в Японии, изучил японский язык. Литургию в Токио совершал на японском языке, на нем же во время пребывания в Японии преподавал в семинарии. Его магистерская диссертация получила широкую известность не только в России. В 1905 году епископ Сергий назначается архиепископом Финляндским и Выборгским, а в 1911 году становится постоянным членом Святейшего Синода.

Прислушаемся к мнениям епископа Сергия о взаимоотношениях между Церковью и государством, высказанным им еще в пору его ректорства, когда он часто председательствовал на заседаниях Религиозно-Философских Собраний: «Нужно иметь в виду, что каждое государство, каждый народ имеет свою миссию, которая дается ему Богом... Раз Христос допускает свободу совести и раз Русская Церковь считает Себя наследницей заветов Христа — естественно, что всевозможные средства принуждения теряют всякий смысл и должны быть уничтожены... Мне кажется, что у нас глубокое недоразумение и относительно представления о государстве. Отличие западного идеала государства от русского в том, что мы подчиняемся государству не во имя отвлеченных государственных идей, а во имя Христа... Русская государственная власть не может быть индифферентной, атеистической, если она не хочет прямо отречься от себя самой. Такое понимание русской царской властью своих задач церковных обеспечивало Церкви полную свободу Ее исповедания. Государь, как представитель прав мирян в Церкви, был всегда первым представителем церковных идеалов, ставивший всегда эти идеалы выше себя и государственных интересов, сохранителем этих идеалов, хотел жить для них и существовать именно для этих идеалов. Если можно было бы представить дилемму, что важнее для государства: его существование или существование православной веры, то по логике русской веры вера важнее, интересы государственные должны быть принесены в жертву вере. Соблюден ли этот идеал в наше время? Петр Великий погрешил тем, что он пытался вместо этих идеалов поставить другие идеалы, пытался поставить идеал государства как цель саму по себе».

Этот спор происходил в 1902 году на 8-м заседании, которое было посвящено реферату князя Волконского о свободе совести в России. Не будем забывать, что лишь в декабре 1904 года указом императора Николая II России была дарована свобода вероисповедания. До этого существовали всевозможные ограничения не только для инославных. Даже староверы вынуждены были записываться православными, для того чтобы получить возможность заниматься торговлей и проживать в столице. Епископ Сергий (Страгородский) в тот период отстаивал право государства вмешиваться в проблемы веры и диктовать свои правила для верующих. Рассматривая церковные реформы Петра I и его попытки обеспечить свободу вероисповедания в России, епископ Сергий отмечал: «Если бы русское государство приняло эти принципы и во всей полноте их провело, то тогда бы нужно было требовать полного удаления Церкви от государства. Но тогда русское государство потеряло бы в глазах народа всякую святость. Что же нам делать? Мне кажется, теперь вопрос не в том... чтобы идеалы Церкви были признаны безусловно неприкосновенными, чтобы с Церкви была снята всякая националистическая и подобная миссия, так как все это вопросы исключительно государственные. Я говорю не о свободе духовной власти от светского вмешательства. Это вопрос ничтожный. Я говорю о том, чтобы идеалы Церкви были первенствующими, чтобы государство не употребляло Церковь в свою пользу, как орудие... Относительно того, нуждается ли Церковь в государстве, я приведу слова Филарета (имеется в виду Московский митрополит Филарет (Дроздов) — С.Б.), консервативнейшего из консерваторов, который говорит: если Церковь молится за государство и поддерживает его, то делает это совсем не из соображений Своей пользы, не потому, что нуждается в его поддержке, а делает это во имя долга, как призванная молиться за государство, за благостояние этого мира». Это выступление епископа Сергия весьма важно, поскольку он твердо, хотя достаточно туманно высказывает свой взгляд на взаимоотношения Церкви и государства. Его монархизм не должен восприниматься как нечто угодническое — преданность императору, преклонение перед ним воспитывались в дореволюционный период в русских людях с детства. Для того чтобы понять всю сложность произошедших позже, спустя четверть века, изменений, необходимо запомнить ключевые слова епископа Сергия: «...чтобы государство не употребляло Церковь в свою пользу». Не менее важны и другие его слова, сказанные тогда же о взаимоотношениях Церкви и государства: «Я не говорю о свободе духовной власти от светского вмешательства. Это вопрос ничтожный». По сути, предпринятое исследование во многом посвящено именно этому якобы «ничтожному вопросу». Иногда из подобных «ничтожных вопросов» вырастают стройные системы, оправдывающие подмену церковных целей любыми другими.

В 1917 году, когда вся Россия была охвачена небывалым возбуждением, охватившим и Русскую Церковь, на свободных выборах владыка Сергий был избран епархиальным съездом архиепископом Владимирским и Шуйским. Он был единственным епископом, сохранившим членство в Святейшем Синоде нового состава, который был сформирован по инициативе обер-прокурора Временного правительства В.Н. Львова. Сохранились интересные дневниковые записи протопресвитера Николая Любимова, члена Святейшего Синода. В мае 1917 года В.Н. Львов, отличавшийся импульсивностью, решил вновь реформировать Синод. Когда он сообщил об этом членам Синода, первоприсутствующий, архиепископ Платон (Рождественский), человек мягкий, решительно восстал против этого начинания обер-прокурора. Воспротивились этому почти все члены Синода, кроме архиепископа Сергия: «Только один архиепископ Сергий, как и всегда, желая и капитал приобрести, и невинность соблюсти, начал нести какую-то ахинею о том, что он вполне понимает и ценит желание обер-прокурора, что нам неприлично даже как будто бы отстаивать современный состав Синода, ибо сами к нему принадлежим, ибо это значит отстаивать свои личные права. Ох! Думалось мне при этих словах преосвященного: и хитер же ты, батюшка, — умудрился при разгоне старого состава в единственном числе остаться в новом, несомненно, и при нашем разгоне перейдешь и в дальнейший состав Синода. Вот это умение — приспосабливаться к любым обстоятельствам! Честь и хвала тебе, хитроумный пастырь! »

В декабре 1917 года архиепископ Сергий оказался единственным епископом, который был избран членом высшего государственного органа России — Учредительного Собрания. Главный редактор большевистских «Известий», член ЦИК Юрий Нахамкис (Стеклов) писал тогда же: «До сих пор в Учредительное Собрание прошел только один черносотенец (сколько их окажется впоследствии среди депутатов, прикрывающихся разными громкими кличками, мы пока не знаем). Это архиепископ Сергий из черносотенного союза «За веру и родину» ( раньше говорили «За веру, царя и отечество», но по нынешним временам так говорить неудобно! ). Прошел этот махровый реакционер по Нижегородскому избирательному округу. Но вся соль этого избрания заключается в том, что группа «За веру и родину» имела общий список с кадетским. Мало того, по-видимому, черносотенный архиерей стал во главе этого списка. Об этом можно судить по тому, что никакой другой кадет по губернии не прошел. Таким образом, кадеты своими голосами провели в Учредительное Собрание черносотенца. Так, по крайней мере, утверждает «Дело народа», которое в излишней строгости к кадетам никто не заподозрит». Тогда большевики еще не были уверены, что сумеют удержать захваченную власть. Учредительное Собрание было на тот момент единственным легитимным высшим органом, который призван был определить форму правления и избрать российские органы власти. Примечательно, что владыка Сергий (Страгородский) был избран его членом, но участия в работе собрания не принимал.

Зато архиепископ Сергий принимал деятельное участие в работе Поместного Собора 1917—1918 гг., возглавляя при Соборном Совете Отдел по урегулированию бракоразводного процесса. Участник Собора профессор Н.Н. Фиолетов вспоминал об архиепископе Сергии «...как о человеке большого ума, про которого говорили, что он «семи пядей во лбу» — дальновидность митрополита (в воспоминаниях вдовы Н.Н. Фиолетова он назван митрополитом, поскольку в том же 1917 году был возведен в этот сан — СБ.) и умение находить выход из самых трудных положений были хорошо Н.Н. Фиолетов известны уже тогда. В личном общении он был приятным и обходительным человеком, отличавшимся скромностью и простотой. Задача секции заключалась в том, чтобы, всемерно укрепляя семейные устои и святость христианского брака, в то же время облегчить трудности бракоразводного процесса, освободить его от унижающей личность человека процедуры доказательства нарушений супружеской верности, которое требовалось консисторским производством».

Накануне трагических событий 1922 года митрополит Сергий был арестован и выслан. Сохранилось любопытное письмо наркома просвещения А.В. Луначарского председателю ВЧК Феликсу Дзержинскому, датируемое 9 апреля 1921 года: «...Арестован и сидит в Бутырках митрополит СЕРГИЙ. По моим сведениям, он мог бы быть полезен и облегчил бы ту миссию, которую взял на себя Арх. ВЛАДИМИР (Путята — С.Б.) в Казани. Между тем, использовать Арх. ВЛАДИМИРА надо при максимальных условиях. Это может очень сильно и в безопасной для нас форме примирить с нами крестьянство идеологически. Если заинтересуетесь — вызовите Арх. ВЛАДИМИРА...»Дзержинский переадресовал это письмо М.Я. Лацису, а тот отозвался кратко: «Ей право, не стоит поднимать старого вопроса. Это очередное увлечение «Богоискателей». А Сергий уж совсем для этой цели не гож»". Лацис был прав — путаник Луначарский забыл, что архиепископ Владимир создал «свободную церковь» не в Казани, а в Пензе. Но Луначарский направил письмо и Ленину с предложениями привлечь «прогрессивные» силы Русской Церкви к сотрудничеству с большевиками. Дзержинский, оценивая предложения Луначарского, был краток и категоричен: «Мое мнение: Церковь разваливается, этому надо помочь, но никаким образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должна вести ВЧК, а не кто-либо другой. Официальные или полуофициальные сношения партии с попами недопустимы. Наша ставка на коммунизм, а не на религию. Лавировать может только ВЧК для единственной цели — разложения попов. Связь какая бы то ни было с попами других органов бросит на партию тень — это опаснейшая вещь, хватит нам одних спецов». Однако в этом споре оказался прав Луначарский - спустя четыре года богоборческая власть, готовя созыв Поместного Собора, обратилась с необычной просьбой именно к митрополиту Сергию.

После того как патриарх Тихон был заключен под домашний аресту власть в Церкви попытались захватить обновленцы, митрополит Сергий обратился с воззванием к пастве в обновленческом издании «Живая Церковь»: «Мы, Сергий, митрополит Владимирский и Шуйский, Евдоким, архиепископ Нижегородский и Арзамасский, и Серафим, архиепископ Костромской и Галичский, рассмотрев платформу Временного Церковного Управления и каноническую законность Управления, считаем его единственной канонически законной верховной церковной властью и все распоряжения, исходящие от него, считаем вполне законными и обязательными. Мы призываем последовать нашему примеру всех истинных пастырей и верующих сынов Церкви как вверенных нам, так и других епархий». Церковные историки утверждают, что якобы никакого участия в деятельности Высшего Церковного Управления митрополит Сергий не принимал. На самом деле он был заместителем председателя ВЦУ. Через несколько месяцев он полностью отказался от какого-либо общения с «обновленцами». Тем не менее один из историков РПЦ, митрополит Мануил (Лемешевский) так комментировал его обращение: «Мы не имеем права скрывать от истории тех печальных потрясающих отпадений от единства Евдоким (Мещерский) Русской Церкви, которые имели место в массовом масштабе после опубликования в журнале «Живая Церковь» письма-воззвания трех известных архиереев. Многие из архиереев и духовенства рассуждали наивно и правдиво так: «Если же мудрый Сергий признал возможность подчиниться ВЦУ, то ясно, что и мы должны последовать его примеру».

Среди обновленцев митрополит Сергий пробыл недолго — ситуация вскоре прояснилась, и он понял, что совершил ошибку. После освобождения патриарха Тихона в 1923 году и поражения обновленческого движения ему пришлось наряду с другими епископами принести публичное покаяние. Назначение епископа, согласно учению Церкви, — быть прежде всего учителем. С этой точки зрения поступок митрополита Сергия, видного богослова, трудно объясним. Важно отметить черту, подмеченную протопресвитером Николаем Любимовым: митрополит Сергий еще в царское время, в течение многих лет будучи постоянным членом Святейшего Синода, настолько привык властвовать, что готов был жертвовать убеждениями ради того, чтобы не упускать бразды правления. О политиканстве преосвященного Сергия вспоминал и митрополит Евлогий, бывший депутатом 3-й Государственной Думы, а зимой 1911—1912 гг. входивший в состав Святейшего Синода: «В ту зиму... я входил в состав сессии Синода. Там приходилось выслушивать нападки на Думу... В конце концов конфликт обострился настолько, что в заседании (Государственной Думы — С.Б.), обсуждавшем синодальную смету, Гучков, в присутствии Саблера, обрушился на Синод и обер-прокурора со всей несдержанностью накипевшего негодования. Он говорил не голословно — приводил факты, которые разоблачили весь ужас того, что происходит. Из его речи можно было заключить, что Синод Распутину мирволит, а обер-прокурор всячески добивается его расположения... Состояние Саблера было отчаянное. Он смотрит на меня, ждет слов защиты... Мне надо говорить, а защищать мне его мучительно трудно. Я сказал кратко, что у меня нет данных ни за, ни против обвинений, что, надеюсь, обер-прокурор сам защитит свое доброе имя. Саблер остался мною недоволен. Такого рода схватки Думы и Синода дискредитировали Церковь, забрасывали Ее грязью, создавали предубеждение против всех, кто имел к Ней отношение. Приезжаю в Синод — там возмущение речью Гучкова. Архиепископ Сергий Финляндский хочет, чтобы Синод заступился за обер-прокурора и демонстративно поднес ему икону. Я протестую: «Думу дразнить нельзя — это бестактно... Или вы не хотите иметь ничего общего с Думой? » И все же икону поднесли...» Митрополит Евлогий точно подметил опасную черту владыки Сергия — склонность к политиканству. Об этой опасности еще в августе 1917 года, накануне созыва Поместного Собора, предупреждал Николай Бердяев: «Но ошибочно было бы принять восстановление соборного начала и демократизацию церковного строя за церковное творчество и церковное возрождение. Один из соблазнов, подстерегающих нашу церковную жизнь, — это смешение религии с политикой. Правое и левое политиканство в Церкви одинаково пагубны. Переход к политической или социальной демократии не есть религиозное движение, и для церковного возрождения он сам по себе ничего не может дать. Настоящее церковное возрождение может идти лишь изнутри, из глубины, от дыхания нового духа».

После публичного покаяния, принесенного митрополитом Сергием, он был назначен на Нижегородскую кафедру. Но его пребывание среди обновленцев привлекло внимание всесильного Тучкова. В очередном отчетном докладе он упоминал: «В последнее время эта борьба начинает принимать более серьезный характер: тихоновская церковь выступает со своей идеологией против марксизма целиком; в Новгородской (ошибка Тучкова: в Нижегородской - С.Б.) губернии имеется нелегальный кружок для критического изучения Марксизма, руководимый Митрополитом Сергием, в котором участвует помимо попов и молодежь, критическим изучением марксизма занимаются и в нелегальной тихоновской богословской академии в г. Москве». Осенью 1924 года, когда шли непрекращающиеся переговоры представителей Антирелигиозной комиссии с патриархом Тихоном о так называемой «легализации», митрополит Сергий был призван Тучковым. Он исполнил одно деликатное поручение, которое пока еще не проанализировано церковными историками. Антирелигиозная комиссия планировала в 1925 году провести Всероссийский Поместный Собор, в состав которого наряду с патриархом Тихоном вошли бы и вожди «обновленчества». Тучков обратился к митрополиту Сергию с просьбой подготовить основной доклад, который смог бы подвести богословский фундамент под новые отношения государства и Русской Церкви, раздираемой расколами. Владыка Сергий поручение выполнил. Этот доклад, вновь, как и кандидатская работа Страгородского, полный «туманных рассуждений», был опубликован лишь в 2000 году вместе с материалами следственного дела патриарха Тихона.

Вначале митрополит Сергий сослался на постановление Поместного Собора 1917—1918 гг., которое предписывало созывать Соборы не реже одного раза в три года. Предполагаемый докладчик напоминает соборянам, которые должны были собраться в Москве: «Прежде всего мы не должны забывать, что государственная власть у нас принадлежит коммунистам-большевикам, т.е. партии, которая объявляет себя без религии, против всякой положительной религии. Другими словами, фактически государственной религией у нас является атеизм, а задача и желание государственной власти сделать его и народной религией. Понятно, что всякая положительная религия, более или менее прочно пустившая корни в народную душу, будет для власти конкурентом, тем более нежелательным, чем шире и глубже влияние этой религии на народные массы».

Напоминая о временах гонений, митрополит Сергий замечал: «В своем прошлом христианство помнит не только стеснения обстоятельств, подобные нынешним, но и прямые гонения, стоившие Церкви десятков тысяч жизней ее лучших сынов, и целые миллионы отпавших, и однако Она все претерпела и вышла победительницей. Сокращаясь количеством, Она в неизмеримой прогрессии возрастала качественно, сжималась как бы в клубок, чтобы с тем большей энергией и глубиной воздействовать на окружающее общество». И тут же чрезвычайно странный пассаж, словно предваряющий более поздние публичные выступления митрополита Сергия: «Было бы, конечно, лишь фразой теперешнее свое стесненное положение нашей Русской Церкви приравнивать к эпохе гонений. Правда, Церковь наша лишена имущества, а с ним и устойчивого обеспечения для своих учреждений. Но храмы наши открыты для публичного богослужения, проповедь раздается, всякий свободно может приходить и слушать. Правда и то, что некоторые из церковных деятелей и у нас поплатились жизнью, а многим другим из них пришлось познакомиться с тюрьмой и ссылкой. Но причина того уже не религиозные убеждения как таковые, а описанные выше политические отношения».

Порой в проекте доклада встречаются буквальные совпадения с более поздней Декларацией митрополита Сергия 1927 года: «Если, например, в прошлом наша Русская Православная Церковь стояла за монархию и даже карала своей анафемой восстания против монарха, то это не обязывает нас оставаться при том же и теперь, при изменившихся условиях. Мы, совершенно не погрешая против нашей веры и Церкви, можем быть в гражданском отношении вполне лояльными к Советской власти и, не держа камня за пазухой, работать в СССР на общее благо... чтобы добиться разрешения на Собор, мы должны представить Правительству вполне гарантированное заявление о лояльности нашей Церкви, а чтобы иметь в руках такое заявление, нам нужен Собор. Получается круг. Выход из него, может быть, откроется в том, чтобы в самую программу будущего Собора внести некоторые пункты, ясно определяющие отношение нашей Церкви к Советской власти и вообще к новому государственному и социальному строю, и представить эту программу Правительству вместе с ходатайством о разрешении на созыв Собора. Пункты эти должны быть рассмотрены Собором в самом начале его занятия. Положительный ответ на них предоставит Собору возможность продолжать свои занятия и приступить к решению других назревших вопросов, собственно церковных; отрицательный же ответ будет для Правительства основанием распустить Собор раньше, чем он успеет что-либо сделать для Церкви. Думается, Правительство даст нам возможность легально определить свою позицию и упорядочить наши церковные дела».

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒