IX. ПОСЛЕДНИЙ ГОД ЖИЗНИ ПАТРИАРХА ТИХОНА

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 12Следующая ⇒

Русский мыслитель Георгий Федотов, в 1925 году покинувший Россию, так описывал тогдашнюю церковную ситуацию: «Внешний режим, в котором живет сейчас Церковь, может быть назван временем выдыхающегося гонения — переходное время, как все сейчас в России. Невыносимо тяжела моральная атмосфера в стране, выходящей из революционного циклона. Улегшиеся страсти классовой ненависти сменились острой жаждой наслаждений, не стесняемой никакой религиозной или общественной уздой. Хищения и казнокрадство в правящей среде, ренегатство среди интеллигенции и разврат среди молодежи, грубый житейский материализм народных масс, широкий отпад от Церкви, от Бога, от самой идеи религиозности — вот печать среды, по-новому языческой, которой противостоит сжавшаяся, но окрепшая в гонениях Церковь. Представляя себе Церковь на фоне национальной жизни, никак нельзя забывать о происшедшем мучительном разрыве. Народная жизнь (о национальной мы пока говорить не будем) не освящается Церковью и все еще отталкивает ее.

Антихристианская власть, по-видимому, отказалась от мысли сломить Церковь грубым насилием. В этой борьбе государство, несомненно, понесло тяжелое моральное поражение. Храмы не опустели, общины верующих сплотились теснее, чем когда-либо, вокруг своих пастырей. Духовенство дало из своей среды немало мучеников и исповедников, которые кровью и подвигом своим укрепили церковное единство. Церковь оказалась сильнее гонителей, и им приходится, в борьбе за политическое существование, делать уступки тем низам, которые еще дорожат Церковью и не желают от нее отказаться. Сейчас уже не расстреливают священников и мало стесняют культ. О полной свободе говорить, конечно, не приходится. По-прежнему запрещают крестные ходы и время от времени, по мнимому требованию «трудящихся», кое-где закрывают храмы. В те дни, когда административная ссылка приняла массовый характер и чуть не ежедневно поезда увозят в Сибирь, в Соловки сотни студентов, солдат, купцов, интеллигентов, даже марксистов и сионистов, было бы странно, если бы не ссылали священников. Но эти, часто ничем не оправдаемые, акты насилия носят личный характер: в основе обычно донос какого-нибудь живоцерковца-конкурента. ГПУ явно предоставляет в репрессиях инициативу обновленцам. Уже ссыльные епископы и священники, отбыв срок наказания, возвращаются в свои епархии и приходы, укрепляя колеблющихся, собирая верных, внося с собой дух мужественного исповедничества».

Картина, воссозданная Федотовым по личным наблюдениям, во многом точна. Со стороны казалось, что гонения выдохлись и власти начинают признавать свое поражение. На самом деле это было не так. Антирелигиозная комиссия действительно стала собираться реже — за 1924 год состоялось лишь 20 заседаний, тогда как в 1923 их было 31! В 1925 году комиссия провела лишь 6 заседаний. Но целей, поставленных комиссией перед ГПУ, никто не отменял. В январе 1924 года патриарх Тихон обратился с просьбой к народному комиссару юстиции Д.И. Курскому о проведении календарной реформы в Русской Церкви. Не будем забывать, что календарная реформа и введение в церковную жизнь новой орфографии были среди условий освобождения патриарха. В январе из-за смерти Ленина давление на Церковь несколько приутихло. Но уже в марте Президиум Центрального исполнительного комитета СССР выносит решение о прекращении дела гражданина Белавина. 22 марта патриарх принимает корреспондента РОСТА и заявляет ему: «Передайте Советскому правительству и Президиуму ЦИК СССР глубокую благодарность как от меня, так и от моей паствы за такое милосердное отношение к моей прошлой деятельности. Правительство может быть вполне уверено, что оно найдет во мне лояльнейшего гражданина Советского Союза, добросовестно выполняющего все декреты и постановления гражданской власти». Это заявление означало, что работа ГПУ с патриархом не прерывалась и что в обмен на прекращение уголовного дела большевики потребовали от патриарха принять в общение Патриарх Тихон (Белавин) обновленцев. Об этом свидетельствует ответ Святейшего на последний вопрос корреспондента о мире с обновленцами, которых он именует Синодом: «Относительно примирения с Синодом и той частью духовенства, которая стоит за ним, Тихон говорит, что его точка зрения на этот вопрос не изменилась: он по-прежнему ждет покаяния от Синода и молится о том, чтобы Бог вразумил и смягчил сердца его членов».

А15 апреля патриарх Тихон вновь обратился с посланием к пастве, в котором сообщил, что вынужден предать церковному суду раскольничьих епископов — архиепископа Евдокима Мещерского и епископа Антонина Грановского. Этот шаг был предпринят в связи с тем, что 2 апреля 1924 года архиепископ Евдоким, возглавивший «по благословению» Антирелигиозной комисии обновленческое движение, в газете «Известия» заявил о том, что патриарх Тихон тайно ведет переговоры с Римским Папой о новой унии, а Константинопольский патриарх Григорий VIII вкупе с другими восточными патриархами порвал общение с ним. Этот удар был подготовлен Тучковым для того, чтобы еще раз напомнить несговорчивому патриарху, кто является хозяином в стране. Российская паства, измученная Гражданской войной, большевистскими репрессиями, лишениями и постоянной дезинформацией, уже не знала кому и чему верить. Этот шаг большевиков заставил патриарха Тихона перейти от обороны к наступлению. Очередное послание патриарха не было опубликовано в советской печати, а церковной уже не существовало. Силы были неравными. 19 мая патриарх в очередной раз уступил давлению со стороны Тучкова, начертав резолюцию на прошении одного из лидеров обновленчества, Красницкого: «Ради мира и блага церковного, в порядке патриаршей милости, согласен принять в общение протопресвитера Владимира Красницкого, Священному Синоду предлагаю обсудить вопрос о включении его в состав образуемого Высшего Церковного Совета».

Если бы последний российский император Николай II постоянно не откладывал созыв Поместного Собора, а предоставил возможность православным собраться в 1906 году, как обещал, или хотя бы в 1913 году, Церковь успела бы подготовиться к эпохе гонений. Она вошла бы в полосу революционных преобразований подготовленной и внутренне стойкой. И все же Церковь преодолевала обновленческий соблазн, во многом благодаря приходской реформе Поместного Собора. Георгий Федотов свидетельствовал о церковной жизни России: «За время заточения патриарха, ссылки епископов и видимого торжества «Живой Церкви», в связи с отступничеством и шатанием многих пастырей, иерархическое начало в Церкви было поколеблено. Каждый храм жил своей жизнью, не надеясь на авторитет церковной власти, часто исполненный недоверия к ней. Верующие сплачивались вокруг немногих оставшихся твердыми священников, иногда уходивших в «катакомбы», или прислушиваясь к голосу «старцев». Следы этой приходской обособленности еще заметны. Границы епископской власти остаются неопределенными. Епископ-исповедник, иерарх сильной воли и строгой жизни, может твердо править Церковью и расчитывать на послушание. Но, как общее правило, власть епископата теперь ослабела за счет возросшего влияния священства и мирян. Этому не противоречит всюду растущая под влиянием раскола потребность в авторитете и каноническом строе жизни. Духовный авторитет часто весит гораздо больше авторитета канонического». Патриарх и Синод, втянутые в непрекращающуюся полосу гонений, проводили реформу церковного управления, принятую Поместным Собором, не столь решительно, как этого требовало время. Эта нерешительность обернулась против Церкви уже в 1922 году, когда после ареста патриарха Тихона группа обновленцев создала Высшее Церковное Управление. Посетив патриарха в заключении, обновленцы уговорили его предоставить им право создать канцелярию. Поместный Собор предусматривал создание Высшего Церковного Совета. Обновленцы похитили и исказили решение Поместного Собора, создав вместо канцелярии ВЦУ, напомнив о нем высшему руководству Русской Церкви.

О нем решил напомнить и Тучков в мае 1924 года. Но у него были свои цели, ничего общего не имевшие с церковными. Он решил внедрить в состав одного из высших церковных органов своего осведомителя - протопресвитера Владимира Красницкого, одну из самых одиозных фигур даже среди обновленцев. 4 мая 1923 года на очередном заседании Антирелигиозной комиссии было постановлено:

«.2. Ввиду того что Красницкий вследствие упадка его авторитета среди большой части соборян (речь идет о Поместном Соборе обновленцев, который был созван весной 1923 года и который лишил священного сана патриарха Тихона — С.Б.) может попытаться устроить на соборе скандал, дабы дискриминировать председателя Собора Блинова, поручить т. Тучкову принять меры к устранению этого явления и вовлечь Красницкого в активную согласованную работу Собора...» Красницкий был одним из наиболее циничных обновленцев — он не только не скрывал своего сотрудничества с ГПУ, но и гордился им. 21 мая 1924 в «Известиях» было опубликовано Постановление патриарха Тихона и Священного Синода 06 образовании двух высших церковных структур — Синода и Высшего Церковного Совета. В состав Священного Синода были включены митрополиты Сергий (Страгородский) и Серафим (Александров), а также архиепископы Димитрий (Беликов) и Григорий (Яцковский), будущий глава «григорианского» раскола. Эти епископы не пользовались доверием паствы. Митрополит Сергий уклонился в обновленческий раскол, покаялся и вернулся в патриаршую Церковь. Митрополита Серафима подозревали в сотрудничестве с ГПУ. Архиепископ Димитрий Томский вел себя слишком уклончиво с сибирскими обновленцами, постоянно общаясь с ними. Но настоящую бурю возмущения среди паствы вызвал состав Высшего Церковного Совета, в который был включен протопресвитер Владимир Красницкий. Все это свидетельствовало о том, что Тучкову удалось осуществить свой замысел.

Но патриарх Тихон, обладавший огромным нравственным авторитетом среди паствы, был наделен удивительной способностью - он умел прислушиваться к голосу людей, которые придерживались иной точки зрения, нежели он. Поэтому, когда до Святейшего патриарха дошли первые возмущенные отклики паствы, узнавшей о том, что ненавистный многим протопресвитер Владимир Красницкий введен в состав Высшего Церковного Совета, он принял твердое решение. Сохранилась его резолюция от 9 июля 1924 года, наложенная на адресе елисаветградского духовенства: «Я не пойду на соглашения и уступки, которые поведут к потере чистоты и крепости Православия. И поскольку всякие толки и слухи о примирении, особенно в газетном изображении о. Красницкого и других, вместо радости возбуждают в сердцах верующих скорбь и тревогу, что подтверждается и многочисленными заявлениями архипастырей, пастырей и мирян, то, ввиду сего, почитаю благовременным прекратить всякие переговоры о примирении с о. Красницким и подписи на журнале от 21 мая 1924 г. об образовании при мне Высшего Церковного Управления считать недействительными». И в этот раз Тучков потерпел поражение — соглашение, с таким трудом достигнутое с патриархом, было расторгнуто им 1 июля. Тучков ответил отказом зарегистрировать не только Высший Церковный Совет, но и Священный Синод. 10 июля в «Известиях» была опубликована беседа корреспондента газеты с патриархом Тихоном. Святейший подтвердил, что он собственноручно подписал акты о роспуске Синода и Совета, и сказал: «Я пошел навстречу искреннему желанию Красницкого поработать со мной в деле водворения церковного мира, принял его покаяние, несмотря на отрицательное отношение верующих масс к прошлой его деятельности, и назначил его в Высший Церковный Совет, но он там является лишь министром без портфеля, поскольку сам Совет не может функционировать ввиду объективных условий, а именно отсутствия помещения». При этой беседе присутствовал митрополит Петр Полянский. Понятно, что публикация была предпринята для того, чтобы успокоить верующих. Официальной причиной роспуска Синода и Совета Антирелигиозная комиссия объявила отсутствие помещения!

1924 год оказался наиболее тяжелым для АРК и Тучкова. Казалось бы, удалось сломить сопротивление патриарха, находившегося в заключении, и заставить его подписать покаянные заявления. Но вторая половина 1923 года ознаменовалась почти полным поражением обновленцев, несмотря на титанические усилия Антирелигиозной комиссии и ГПУ. Были затрачены огромные денежные средства, а результат оказался мизерным - выпущенный на свободу патриарх твердо встал на защиту Церкви. Даже малейшие уступки, отвоеванные долгими переговорами и угрозами, рассыпались в прах, поскольку патриарх внимательно прислушивался к голосу своей паствы. Разрушительный план Тучкова внедрить Красницкого в один из высших церковных органов также потерпел поражение. Даже обещание патриарха перейти на новый стиль в богослужении оставалось неисполненнным. 30 сентября 1924 года патриарх Тихон направил в Центральный исполнительный комитет заявление, в котором прозвучало не только его мнение, но и мнение церковного народа: «...Реформа церковного календаря в смысле уравнения его с календарем гражданским хотя и представляет некоторые трудности в согласовании с ним пасхалии и дисциплины постов, однако принципиально допустима. Юлианское летоисчисление не возведено Церковью в неприкосновенный догмат веры, но, связанное с церковным обрядом, само может подлежать изменению... Тем не менее, немедленное осуществление реформы календаря встречает на своем пути большие затруднения. Во-первых, для закономерного введения нового стиля требуется согласие всех автокефальных Православных Церквей... Отсюда вытекает необходимость решения этого вопроса согласным голосом всей Православной кафолической Церкви. Но она (реформа — С.Б.) должна быть не только закономерной, но и безболезненной, а такой она может быть только при согласии верующего народа... Обновленческое Высшее Церковное Управление и созванный им схизматический Собор 1923г., и в других случаях заявившие о себе полным пренебрежением к вселенскому авторитету, вынесли постановление об изменении стиля, совершенно не считаясь ни с вселенским единством, ни с единством Российской Церкви».

Святейший патриарх Тихон обосновал, почему он отказался перейти на григорианский календарь, и перечисляет причины: «Первое состоит в том, что она (реформа календаря — С.Б.) скомпрометирована обновленческой схимой... Не подлежит сомнению, что реформу календаря было бы гораздо легче провести, если бы она осталась незатронутой обновленческим Собором. Второе обстоятельство, создающее большое затруднение для перехода на новый стиль, состоит во всеобщем убеждении, что эта реформа вводится не Церковью по ее собственному почину, а под давлением гражданской власти... изменение церковного календаря, предположенное Первым Всероссийским Собором 1917—1918 гг., при некоторых обстоятельствах могло бы быть осуществлено в закономерной и безболезненной форме. Этому в значительной мере содействовало бы невмешательство в течение реформы со стороны гражданской власти, потому что постороннее вмешательство не приближает, а отдаляет, не облегчает, а затрудняет ее осуществление...» Впервые после освобождения из-под ареста патриарх Тихон прямо говорил о недопустимости вмешательства гражданских властей в жизнь Церкви. Причем не келейно, в переговорах с Тучковым, а прямо обращаясь к правительству, каковым в те годы являлся Исполнительный комитет. Это прямое и резкое выступление патриарха вызвало озлобление в Антирелигиозной комиссии и ГПУ. Было решено «проучить» первосвятителя. 9 декабря 1924 года в келью патриарха Тихона в Донском монастыре ворвались бандиты. Выстрел сразил наповал келейника Святейшего Якова Полозова. Современники рассказывали, что патриарх бросился в погоню за бандитами и кричал им: «Вернитесь, вернитесь! Вы человека убили! »

Трудно поверить в то, что это были простые грабители. Покои патриарха Тихона постоянно находились под бдительным надзором ГПУ, и если в них смогли проникнуть бандиты, то скорее всего это произошло при прямом попустительстве чекистов. Тучков возражал против того, чтобы Полозова хоронили в Донском монастыре. Но Святейший настоял на своем — он даже отказался как-то аргументировать свое решение, твердо сказав: «Он будет лежать здесь! » 1924 год завершался возрастающим противостоянием между Антирелигиозной комиссией и патриархом Тихоном. Именно в этот период, отвечая на уговоры епископов, просивших Святейшего смягчить свою позицию, он отвечал: «Я не могу отдать Церковь в аренду государству». Предчувствуя скорую кончину, он окончательно определил свою позицию, осознав, что переговоры с Тучковым ни к чему доброму не приведут. Скорее всего, он разгадал тактику большевиков — добиваться малых уступок, постепенно переходя все к большим и большим, до тех пор, пока Церковь вновь не попадет в медвежьи объятия государства. Патриарх Тихон понимал, что новое государство качественно " отличается от прежнего. Правительство царской России, которая считалась христианским государством, постоянно вмешивалось в жизнь Церкви, искажая нормальное течение ее жизни. Молодое большевистское государство продемонстрировало расстрелами времен Гражданской войны и обновленческим экспериментом, на сколь циничное насилие оно способно.

На Рождество 1925 года патриарх Тихон составил завещание, в котором предусматривалось: «В случае нашей кончины наши патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового патриарха, предоставляем временно высокопреосвященному митрополиту Кириллу (Смирнову). В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Если же и сему митрополиту не представится возможность осуществить это, то наши патриаршие права и обязанности переходят к высокопреосвященнейшему Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому. Доводя о настоящем Нашем распоряжении до общего сведения всех архипастырей, пастырей и верующих Церкви Российской, считаем долгом пояснить, что сие распоряжение заменяет таковое наше распоряжение, данное в ноябре месяце 1923 г.»

Антирелигиозная комиссия не отказалась от намерений всецело подчинить Русскую Православную Церковь. Планировался созыв единого Собора, который объединил бы «тихоновцев» и обновленцев. Митрополиту Сергию (Страгородскому) Тучков поручил разработку программного документа, который должен быть принять Собор. В конце 1924 года началась работа над составлением еще одного программного документа, который стал бы своеобразной Декларацией, регулирующей взаимоотношения Церкви и государства. От лица Церкви эти переговоры вел митрополит Петр (Полянский), указанный в завещании патриарха Тихона третьим возможным преемником. За четыре года он проделал головокружительный путь от простого мирянина до митрополита Крутицкого, ближайшего сподвижника патриарха Тихона. Именно он после ареста архиепископа Илариона взвалил на себя тяжелый крест постоянных переговоров с Тучковым. Внешне он производил впечатление человека мягкого и податливого, в чем-то капризного. С патриархом Тихоном его связывала многолетняя дружба еще с дореволюционных времен, когда святитель был Литовским епископом. Быть может, поэтому ему удавалось порою достигать небольших компромиссов между Святейшим и Тучковым. 28 февраля 1925 года патриарх Тихон обратился в Народный комиссариат внутренних дел с просьбой о регистрации Священного Синода. В ней он называет имена епископов, которые могли бы войти в состав Синода: митрополита Сергия (Страгородского), митрополита Тихона (Оболенского), митрополита Серафима (Александрова), митрополита Петра (Полянского), епископов Прокопия (Титова) и Сергия (Зверева). Эта попытка воссоздания Синода завершилась неудачей — Тучков настаивал на том, чтобы прежде была опубликована Декларация, в которой патриарх заявил бы о полной лояльности Советской власти.

Переговоры затянулись вплоть до начала Великого поста. В основном текст Декларации был выработан, и шла постоянная работа над согласованием отдельных мест будущей Декларации. Патриарх Тихон весной 1925 года чувствовал себя настолько плохо, что вынужден был лечь в больницу, хотя не соблюдал постельного режима, постоянно выезжая на богослужения. Несмотря на то что патриарх Тихон был освобожден из-под стражи, а обновленческий Священный Синод терял свое влияние, продолжались аресты епископов, сохранивших верность патриарху. К концу 1923 года число заключенных христиан на Соловках достигало пяти тысяч. Лишь в марте 1924 года Президиум ЦИК СССР принял решение о прекращении уголовного дела Белавина В.И. — патриарха Тихона. Но продолжались долгие и утомительные встречи с Е.А. Тучковым, начальником 6-го отдела ОГПУ. Тучков добивался от патриарха, чтобы все церковные решения согласовывались с представителями государства. Тем самым Церковь опять оказалась бы в подчиненном положении. Изматывающие переговоры, сопровождавшиеся угрозами, арестами близких патриарху людей, подрывали и без того ослабевшее после заключения его здоровье. Врачи обнаружили у него заболевание почек.

Благодаря публикации материалов следственного дела патриарха Тихона можно проследить, как шла работа над так называемым предсмертным завещанием патриарха. 28 февраля 1925 года патриарх обратился к Тучкову с просьбой о регистрации Священного Синода. В прошении содержится обещание: «...По организации и регистрации Священного Синода — последним, во главе со мной, будет издана декларация об отношении Церкви и ее служителей к Советской власти, как инструкция на местах для епископов». Апрелем этого же года датируется первый вариант так называемого завещания, составленный кем-то из священнослужителей, скорее всего бывшим священником Михаилом Галкиным (псевдоним — Горев), членом Антирелигиозной комиссии. Скорее всего, этот текст, оскорбительный для слуха верующих и угрожающий по отношению к зарубежным епископам, был сразу же отвергнут Святейшим. Чего стоят следующие перлы: «Вознося смиренные молитвы Наши о ниспослании благословения Божия на труд народов, объединивших силы свои во имя общего блага, Мы призываем всех возлюбленных чад Богохранимой Церкви Нашей, в сие ответственное время строительства общего благосостояния народов, соединиться с Нами в сознании заблуждений, прежде допущенных и, принося чистосердечное в них раскаяние, стать за Рабоче-Крестьянскую власть Советов, содействуя ей всеми силами, всемерно облегчая ей бремя столь великого подвига».

Можно только предполагать, каких усилий стоило митрополиту Петру убедить Тучкова отказаться от этого варианта. Одно только титулование, предложенное антирелигиозниками, вызвало бы бурю протестов у народа: «Божиею Милостию Смиренный Тихон, Патриарх Московский, Союза Советских Социалистических Республик и всея Церкви Российския». В результате переговоров появился второй вариант, более приемлемый с точки зрения церковной ситуации. В материалах следственного дела приводится текст, испещренный пометками Тучкова. Хотя вновь чувствуется рука верноподанного Галкина: «Вознося молитвы наши ниспослания благословения (именно так в подлиннике — С.Б.) Божия на труд народов, объединивших силы свои во имя общего блага, Мы призываем всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Нашей в сие ответственное время строительства общего благосостояния народов слиться с Нами в горячей молитве ко Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти в ее трудах для общенародного блага».

13 января 1925 года патриарх вынужден был лечь в клинику Бакунина в связи с обострившимся заболеванием почек. Несмотря на это, он продолжал выезжать для служения в московских церквах. 7 апреля ему стало хуже. Сохранилось описание последних часов жизни патриарха Тихона: «...Часов около 10 вечера Святейший потребовал умыться и с необычной для него строгостью, с серьезным тоном, к которому я не привык, — рассказывал его келейник Константин Пашкевич, — сказал: — Теперь я усну... крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная, темная.

...Минута проходила за минутой. Святейший лежал с закрытыми глазами. После маленького забытья Святейший открыл глаза и спросил:

- Который час?

— Без четверти двенадцать.

— Ну, слава Богу, — сказал Святейший, точно только этого часа он и ждал, и стал креститься.

— Слава Тебе, Господи, — сказал он и перекрестился.

— Слава Тебе, Господи! — повторил он и снова перекрестился.

- Слава Тебе, Господи, - сказал он и занес руку для третьего крестного знамения...»

Погребение состоялось 12 апреля 1925 года в Донском монастыре. Сохранились воспоминания о том, как проходило прощание с усопшим патриархом: «Вокруг Донского все ведущие к ему улицы и вся Калужская площадь были запружены народом. Уличное движение по ним прекратилось, трамваи доходили лишь до Калужской площади. Порядок поддерживался рабочими-распорядителями, у которых на рукаве была черная повязка с белым крестом. Они распределяли очереди, указывали, в какие монастырские ворота каждой из них входить, словом, только помогали толпе соблюдать порядок, т.к. нарушать его никто и не помышлял. Советские власти прислали карету «скорой помощи» с одним просидевшим внутри нее милиционером, но ни в карете, ни в милиционере надобности не оказалось. За все эти дни и ночи (прощание длилось четверо суток — С.Б.) не было ни одного несчастного случая, и среди многотысячной толпы, простаивавшей там целыми сутками без сна и пищи, никому не сделалось дурно. Многие рассказывали потом, что никакой усталости не чувствовали. Очередь от Нескучного - версты полторы от монастыря - шли по четверо в ряд. Передвигались до собора более трех часов. Постоянно пополняясь у Нескучного вновь прибывающими, этот медленно день и ночь движущийся поток не походил на обычные «хвосты». Это было торжественное шествие. Собор не особенно велик, и вся его середина была занята стоявшим на возвышении гробом патриарха и духовенством, и тем не менее, весь миллион приходивших отдать Святейшему последний долг перебывал у его гроба. В первый день у гроба раздавали на память подснежники. Донской монастырь от многих пунктов города отдален на несколько верст. Трамвайное сообщение прекращается в Москве в 12 с половиной ночи, и многие оставались там до утра, а иные ночью приходили пешком... Представители Советской власти, как тайные, так и явные, отсутствовали... В день погребения патриарха погода стояла чудесная - теплая, ясная, весенняя. Служба, по установленному чину, началась в 7 утра и продолжалась до наступления темноты. Двери собора были открыты настежь, так что не поместившимся внутри него и стоявшим впереди было слышно богослужение, а пение доносилось и дальше. От вторивших ему передних рядов оно перекатывалось в задние, и пела вся многотысячная толпа. Это было заупокойное служение всенародное. Духовный и молитвенный подъем был так велик, что даже не слышалось плача. Это было не только погребение патриарха Тихона, но и всенародное его прославление».

Его преемник, митрополит Петр (Полянский), сказал над гробом Святейшего: «...Трудна была его жизнь. Тяжелый жребий выпал на долю его - править Русскою Церковью в такое бурное время. Но он уже отошел ко Господу. Труды и подвиги его закончились: он предстоит уже престолу Божию... Осиротели мы. Не стало у нас печальника и молитвенника, который для молодых был отцом, для взрослых — мудрым наставником и руководителем, а для всех вообще — другом. Его обаятельная ласка простиралась и на меня... Помолись же, отец наш, за нас осиротелых...» Казалось, что вся Россия собралась у гроба Святейшего. Кончина патриарха Тихона была воспринята Русскою Церковью как огромная и невосполнимая утрата. Многим казалось, что скорбит вся Россия — похороны Святейшего патриарха стали своеобразной демонстрацией единства Русской Церкви перед лицом очередного атеистического наступления.

Художник Павел Корин, присутствовавший на похоронах патриарха Тихона, так описывал свои впечатления: «Я видел смерть патриарха Тихона, огромное стечение народа в Донском монастыре и весь этот последний парад Православия. Я задумал картину о Старой Руси, о целых социальных и психологических пластах жизни, навеки исчезающих под давлением нового. Уход исторически обреченных людей был непрост, нелегок»". Художник глубоко понял смысл трагедии, происходившей на его глазах. Поэтому огромное полотно, которое он задумал в тот трагический день, он решил назвать «Реквием». По его замыслу оно должно было не только увековечить обреченных на уничтожение христиан, но и оплакать их.

15 апреля 1925 года газета «Известия» опубликовала «Послание Святейшего патриарха Тихона об отношении к существующей государственной власти», так называемое «Предсмертное завещание». Этот документ уже тогда вызвал немало вопросов у современников и вполне обоснованные сомнения в его подлинности. Не вызывает никакого сомнения то, что этот документ патриарх Тихон знал. Завещание составлялось и редактировалось как митрополитом Петром, так и Тучковым. Но основная проблема заключается в том, был ли он на самом деле подписан патриархом Тихоном? Обращение в газету с просьбой о публикации завещания подписали митрополиты Петр (Полянский) и Тихон (Оболенский): «...Просим не отказать поместить в газете «Известия» при сем прилагаемое воззвание Патриарха Тихона, подписанное им 7 апреля 1925 г.»Казалось бы, обращение упраздняет вопрос: было ли предсмертное завещание написано патриархом Тихоном? Оба митрополита печатно засвидетельствовали, что документ якобы лишь подписан патриархом Тихоном накануне смерти. Почему же у современников возникли сомнения в подлинности подписи Святейшего? В первую очередь потому, что документ не был обнародован сразу же после смерти Святейшего перед всеми епископами, съехавшимися в Москву на его похороны. Завещание патриарха о том, что местоблюстителем до Собора становится митрополит Петр (Полянский), было не только публично оглашено, но и заверено подписями всех прибывших на похороны епископов. Оно было воспринято всем епископатом совершенно спокойно, поскольку митрополиты Кирилл (Казанский) и Агафангел (Преображенский), названные в завещании патриарха первыми, находились в заключении.

Сомнительность завещания ощущали и большевики. Поэтому они снабдили публикацию в «Известиях» редакционной статьей А.И. Межова «По поводу тихоновского завещания»: «...на смертном одре Тихон был окружен исключительно своими преданными поклонниками, иерархами православной церкви, духовенством тихоновского толка. Говорить о каком-либо давлении на его совесть совершенно не приходится. Его завещание является вполне свободным волеизъявлением и, по-видимому, соответствует действительному настроению его последних дней. Человек, стоящий одной ногой в гробу, вряд ли способен к такому лицемерию, какое мы должны бы приписать Тихону, если бы вздумали заподозрить искренность его завещания. Оно составлено им совершенно самостоятельно и свободно, передано им своему ближайшему помощнику, митрополиту Петру, за несколько часов до смерти, и передано именно с целью обнародования... Завещание Тихона бьет прямо в лицо клевете, упорно распространяемой врагами русского народа, и вскрывает ее истинную цену. С этой точки зрения завещание Тихона будет иметь и международное значение, поскольку оно наносит сильнейший удар бессовестным сплетням продажных писак и продажных политиканов о мнимых насилиях Советской власти над совестью верующих и о несуществующих гонениях на религию...» Редакционная статья написана так, словно Межов незримо присутствовал при последних часах жизни патриарха Тихона и достоверно свидетельствует о них.

В 1930 году Литовскому митрополиту Елевферию, который неделю провел в Москве, митрополит Серафим (Александров), которого верующие едко называли «Лубянским», объяснял, что опубликование завещания спустя лишь неделю после смерти патриарха произошло из-за того, что якобы митрополит Петр в тогдашней суете забыл вскрыть конверт с «Завещанием». В эту версию не поверили современники, трудно поверить в нее и сегодня, учитывая то обстоятельство, что завещание, как утверждали очевидцы, было подписано Святейшим за несколько часов до смерти. Второй, не менее важный, аргумент — факсимиле подписи Святейшего, воспроизведенное газетой, было явно не последним. В дни болезни документы, подписанные патриархом Тихоном, свидетельствовали о том, что подпись стала нечеткой, тогда как «Известия» воспроизвели четкую подпись Святейшего. И последнее: Тучков, несомненно, приложил руку к публикации — в газете патриарх назван «всея Российский Церкви». Титуловался же он «патриархом Московским и всея России». Подобной ошибки не могли допустить митрополиты, обратившиеся в газету. Последний аргумент -сличение двух текстов, отдаленных друг от друга двумя годами: «Завещания» патриарха Тихона и Декларации митрополита Сергия. В завещании патриарха Тихона звучит следующая мысль: «В годы великой гражданской разрухи по воле Божией, без которой в мире ничто не совершается, во главе Русского государства стала Советская власть, принявшая на себя тяжелую обязанность -устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода. Вступая в управление Русским государством, представители Советской власти еще в январе 1918 года издали декрет о полной свободе граждан веровать во что угодно и по этой вере жить. Таким образом, принцип свободы совести, провозглашенный Конституцией СССР, обеспечивает всякому религиозному обществу, и в том числе и нашей Православной Церкви, права и возможность жить и вести свои религиозные дела согласно требованиям своей веры, поскольку это не нарушает общественного порядка и прав других граждан. А поэтому мы в свое время в посланиях к архипастырям, к пастырям и пасомым всенародно признали новый порядок вещей и Рабоче-Крестьянскую власть народов, правительство коей искренне приветствовали.

Пора понять верующим христианскую точку зрения, что «судьбы народов от Господа устрояются», и принять все происшедшее как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая чего-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государстенным строем, осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против нее. Вознося молитвы наши о ниспослании благословения Божия на труд народов, объединивших силы свои во имя общего блага, мы призываем всех возлюбленных чад Богохранимой Церкви Российской в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с нами в горячей молитве ко Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти в ее трудах для общенародного блага. Призываем... не питать надежд на возвращение монархического строя и убедиться в том, что Советская власть действительно Народная Рабоче-Крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая». Далее текст «Завещания» абсолютно совпадает с указаниями Антирелигиозной комиссии — осуждение гонений в Польше на православных (которые на самом деле имели место) и «Карловацкого Собора». Даже поверхностный текстологический анализ выявляет в «Завещании» клише ГПУ и подлинные слова, принадлежащие патриарху или митрополиту Петру. Никогда православный христианин, получивший богословское образование, не мог бы утверждать, что на земле существует «прочная и непоколебимая власть». Утверждать подобное не могли бы иерархи — свидетели крушения монархии в России, казавшейся многим действительно незыблемым и богоустановленным строем.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒