Русский язык в постсоветское время.

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 4

Эпоха перестройки в России в конце 80 — начале 90-х гг. XX в. и вызванные ею изменения в жизни общества не могли не отразиться на русском языке. Телевидение, газеты и другие средства массовой информации оказывают на нас большее влияние, чем прежде. В язык, например, вошли слова и словосочетания фазенда (‘дача’) из телесериала «Рабыня Изаура», сладкая парочка из телевизионной рекламы и др.
После падения «железного занавеса» с Запада вместе с новыми политическими понятиями и предметами быта хлынули новые (или полузабытые) слова: муниципалитет, брифинг, саммит, принтер, файл, картридж, чипсы, бургер, хот-дог. Ожили многие слова дореволюционной России (дума, губернатор). Стремление к яркости и выразительности речи в сочетании со специфической социальной ситуацией ввело в язык немало слов из уголовного жаргона: беспредел, крутой, разборка, наехать... Язык не может не изменяться, как не может застыть сама жизнь.

Ослабли жёсткие рамки официального публичного общения, на смену заранее подготовленным докладам пришли беседы, дискуссии, игры, интервью. Вместо строго официальных дикторов, читающих заранее подготовленный текст, мы видим и слышим ведущих с раскованной манерой держать себя и непринуждённой речью. Количество разговорных, жаргонных, просторечных элементов в публичной речи значительно увеличилось. Во многом эта раскрепощённость (а иногда и развязность) речи идёт от нежелания говорить на бюрократическом жаргоне советской эпохи. Отказ от казёнщины влияет на все уровни языка — от произношения и интонации до построения фразы. К сожалению, порой «с водой выплёскивают и ребёнка». Вместе с советскими штампами утрачивается годами выработанная культура речи, правильное произношение, точность словоупотребления. Но вместе с тем именно язык связывает между собой поколения, делает культуру народа единой. И было бы жаль, если нашим внукам пришлось бы читать Пушкина и Чехова в переводе.

И вновь, как уже не раз бывало, заговорили о «порче» русского языка. Но мы не стали говорить хуже, чем раньше, — просто изменившиеся условия заставляют нас больше говорить публично без предварительной подготовки, и мы ещё этому учимся.
Горбачевская перестройка изменила не столько сам русский язык, она изменила условия его употребления. Исчезли границы между разными формами языка и между сферами их употребления. В публичной речи, например, М.С. Горбачева или Б.Н. Ельцина причудливо сочетались элементы литературного языка, просторечия и все еще не умершего советского новояза. Языковая стихия обрушилась и захлестнула весь народ. Оказывается, что почти каждый может выступать публично, а некоторые еще и обязаны. Сегодня политические деятели различаются не только внешностью, взглядами, но и языком. «Языковые портреты» политиков стали обязательной частью их образа, инструментом в политических кампаниях. Публичная речь во многом стала отражением индивидуальности, как, вообще говоря, и должно быть.

Таким образом, социальных различий в речи теперь меньше, а индивидуальных больше. Та неграмотность, которая существовала всегда, стала отчасти публичной.

Если же обратиться к непубличной речи, то она изменилась несколько меньше, хотя также испытала различные влияния. В сегодняшней речи не юного и вполне интеллигентного человека мелькают самые разные лексические элементы: молодежный сленг, немного классической блатной фени, очень много фени новорусской, профессионализмы, жаргонизмы – короче говоря, на любой вкус.

Вот несколько правил современного культурного человека, сформулированных на современном языке: Не наезжай! Не грузи! Не гони! Не тормози! Понятно должно быть всем, хотя ни одно из слов не употреблено в своем литературном значении.

Стал ли русский язык более «криминальным»? Безусловно. Как и все общество в целом. Другой вопрос – почему это так заметно. Раньше на фене «ботал» тот, кому было положено «ботать». Ну, разве что интеллигент мог подпустить что-нибудь эдакое для красного словца. Но это словцо было «красным», то есть резко выделялось на общем фоне. Сейчас же эти слова на устах у всех: профессора, школьника, депутата, бандита...

Что-то подобное произошло и с русским матом. Вместе со всем запретным мат сейчас вырвался на волю. И ревнители русского языка утверждают, что материться стали чаще и больше. Конечно, статистических исследований никто не проводил, но это весьма маловероятно. Просто мат встречается теперь в тех местах, куда раньше ему путь был заказан. Например, в газетах и книгах. В телевизоре то прорывается, то как-то лицемерно и неприлично попискивает. И снова диалектика, как с неграмотностью: мат заметнее, потому что публичнее, и незаметнее, потому что подрастерял свою знаковую функцию, стал как бы менее непристойным.

Единственной, пожалуй, ощутимой потерей на этом пути развития речи стала почти всеобщая утрата языкового вкуса. Языковая игра, построенная на совмещении разных слоев языка (примеров в советский период множество: В.Высоцкий, А.Галич, Вен. Ерофеев и др.), или просто использование ярко выраженного социального стиля (например, М.Зощенко или А.Платонов) теперь едва ли возможны. Эти приемы стали нормой и перестали восприниматься как игра. Из новых речевых жанров, все-таки имеющих игровое начало, следует упомянуть стеб. Новизна его, впрочем, условна и скорее состоит в социализации, выходе на публичную трибуну.

Что же касается других претензий к современному языку, то и здесь не все так просто. Действительно, резко увеличился поток заимствований из английского языка. Влияние Америки очевидно, и не только на русский язык и не только на язык вообще. Эти изменения также связаны с уничтожением границ и перегородок, но только внешних. Наибольшее число заимствований приходится на новые области, где еще не сложилась система русских терминов или названий. Так происходит, например, в современной экономике или вычислительной технике. В ситуации отсутствия слова для нового понятия это слово может создаваться из старых средств, а может просто заимствоваться. Русский язык в целом пошел по второму пути. Если же говорить о конкретных словах, то, скажем, принтер победил печатающее устройство. В таких областях заимствования вполне целесообразны и во всяком случае никакой угрозы для языка не представляют.

Однако одной целесообразностью заимствования не объяснишь. Во многих областях, ориентированных на Америку, заимствования явно избыточны, поскольку в русском языке уже существуют соответствующие слова (иногда старые заимствования). Тем не менее новые заимствования более престижны и вытесняют русские слова из обращения. Так, бизнесмен борется с предпринимателем, модель – с манекенщицей, презентация – с представлением, имидж – с образом, и т.п. Появление такого рода заимствований иногда затрудняет общение. Объявление типа «Требуется сейлзменеджер» рассчитано исключительно на тех, кто понимает, а для остальных остается загадкой. Но издержки такого рода временны (только на период борьбы и становления новой терминологии) и тоже особой угрозы для языка в целом не несут. Едва ли мы становимся менее русскими, говоря бухгалтер (звучит-то как, если вдуматься! ), а не счетовод. Количество заимствований в любом языке огромно, что самими носителями языка не всегда ощущается. Язык – необычайно стабильная система и способен «переварить» достаточно чужеродные явления, то есть приспособить их и сделать в той или иной степени своими. Степень этой адаптации важна, но и она не решает дела. Так, слова типа пальто (несклоняемое существительное) или поэт (отчетливое о в безударной позиции) переварены не до конца, однако русский язык не уничтожили.

Итак, бояться за русский язык не надо – справится. Самое парадоксальное, что стабильность и консервативность ему во многом обеспечат не слишком образованные люди, в первую очередь те, которые в университетах не обучались и иностранных языков не разумеют. И пока таких большинство, можно не беспокоиться. Другое дело, что ревнители «русского» заслуживают не насмешки, а уважения. Они являются своего рода противовесом для противоположных тенденций.

⇐ Предыдущая 1 2 34