Как я был пиратом на супер-яхте

⇐ ПредыдущаяСтр 41 из 41

По любым меркам это было чересчур. «Папа, — жалобно сказал я, — я знаю, что мне всего 22 и все такое, но как ты думаешь, есть ли у меня шанс этим летом пару недель попользоваться твоей яхтой на юге Франции? »

Разумеется, ожидался ответ «нет». Это не то же самое, что перехватить у папы пятерку до получки или попросить его машину покататься. Речь идет о шестиместном плавучем баре, оснащенном двумя моторами Volvo с турбонаддувом. А у меня зрелости и ответственности было как у богомола. Но он ответил: «Да, конечно».

Но чтобы я смог забрать яхту из Ла-Напуль — дока рядом с Каннами, где судно было прописано, — мне следовало получить права на вождение маломерных судов.

Что означало провести неделю, руля туда-сюда по проливу Солент.

Меня учили, как парковаться, и какой буек что означает, и как обезглавить не слишком много купальщиков. А потом в последний вечер нам устроили тренировочный экзамен, чтобы мы знали, чего ждать от настоящего.

На другой день преподаватель раздал нам задания настоящего экзамена, при этом в глазах его что-то поблескивало. И неудивительно — вопросы в точности совпадали с вчерашними тренировочными. Даже мне не удалось бы провалить экзамен. И я его сдал. Отлично!

Он мог хвастаться, что в его классе практически 100 % учеников выдерживают экзамен. Я же получил свой билет в мир океанских волн.

Следующий отпуск, проведенный с четырьмя друзьями, был самым веселым в моей жизни. Говорят, устрицы — лучший в мире афродизиак, но клянусь, яхты на юге Франции еще лучше. В следующий раз, когда захотите провести время с девушкой, предложите ей эти сопли в ракушке и увидите, чего добьетесь. А потом пригласите ее покататься ночью на яхте в Каннах, и гарантирую, что уже через час она и вы изобразите двуспинного зверя. Даже если вам 22, у вас впалая грудь и ноги как ершик для чистки трубок.

Правда, у нас совершенно не было денег. Это была единственная тучка на нашем горизонте. Даже тогда, в 1982 году, заправить корабельный бак стоило & #163; 200, и выкладывать их нужно было через день. А это непросто, когда получаешь & #163; 22 в неделю и 44 из них тратишь на пиво.

Но непросто не значит непреодолимо. Например, можно убедить девушку из Антибского отделения банка Barclays, что у вас только что умерла бабушка и вам позарез нужны деньги на билет домой.

Она проглотила эту историю шесть раз подряд.

Да, еще помогало, что мы никогда не платили за еду. Мы просто просили принести счет — и убегали. То есть нам хватало топлива, чтобы добраться куда угодно между Ле-Лаванду и Монте-Карло.

Однажды после обильного и совершенно бесплатного обеда мы решили поплыть на остров Пор-Кро. Мы слышали, что там есть заповедник, и по молодости лет думали встретить там множество дам, на которых можно поглазеть. А для того, чтобы и они нас заметили, я придумал план. «Смотрите, парни, — сказал я друзьям. — Мы не станем уныло причаливать к пристани, как все. Нет. Я просто подрулю прямо к пирсу на 30 узлах, а в последний момент развернусь и резко остановлюсь у понтона. У меня ведь есть права на вождение маломерных судов. Положитесь на меня».

И все шло хорошо, пока я не врубил задний ход и судно не потеряло управление. Лишь тогда я осознал, что задние моторы были под наклоном и винты оказались над водой. Поэтому у нас вообще не было тормозов, то есть мы не смогли остановиться у пристани. Мы просто прошли сквозь нее.

В пирсе зияла дыра футов девять шириной, и я не представлял себе, как все эти туристы попадут на обратный паром в Тулон. Сами мы немедля покинули место преступления. Но тут же снова попали в переделку.

Сейчас мне 45, и я знаю, что на юге Франции, если воздух стал прозрачным, значит, приближается мистраль. Но тогда я понял это, лишь когда налетел сам ветер.

Это был шквал. Столь сильный, что многим виндсерферам пришлось туго. Мы спасли четверых и попросили спасательный вертолет убраться, поскольку вращение его винта мешало нам прикуривать. Но тут один из наших моторов перегрелся. А затем веревка, которую мы бросили какому-то бедняге с огромной раной на голове, лопнула и обмоталась вокруг единственного работавшего винта.

Мы попытались ее обрезать, но при скорости ветра 70 миль в час море было слишком бурным. Тогда мы открыли несколько банок пива и решили добраться до порта на перегретом двигателе. И все было прекрасно, пока я не вошел в маленькую бухту к востоку от Канн, полную деревянных рыболовецких судов и парней в беретах с «голуазом» в зубах, занятых починкой сетей. Вы пробовали когда-нибудь остановить девятитонное судно, гонимое бурей, если у вас в тормозном отсеке всего один убогий двигатель? К вящему неудовольствию местных рыбаков, чьи лодки мы разнесли в щепки, сделать это оказалось невозможно.

К счастью, в разгар бурного спора между рыбаками и спасенными нами виндсерферами одному из нашей команды удалось отцепить веревку от исправного винта, и мы снова избежали расправы.

Боже, ну и пьянку мы закатили той ночью! А утром обнаружили на борту девушку. Ничего такого, но она отказалась покинуть яхту. А у нас было жесткое правило — не влюбляться. Никаких «она клевая, может оставим? ». Утром девушки должны были сходить на берег.

Мы предлагали ей денег, предлагали вызвать такси, но она просто сидела и отказывалась уходить. Тогда мы пристроили ее к работе, попросив перегнуться через бортик на корме и втянуть конец, когда мы отплывали из порта. К сожалению (для нее), как только она попыталась это сделать, судно рванулось вперед, и, боюсь, она выпала за борт.

Она, конечно, была в ярости, но не более чем владелец ночного клуба в Жуан-ле-Пене, который выставил нам счет на & #163; 140 за пять маленьких бутылок пива. В 1982 году так обходились с теми, кто шумел в баре. В наказание мы прицепили к яхте его причал и утащили его вместе со всеми шезлонгами прямо в Средиземное море.

Да, это был прекрасный отпуск. Безмятежные ясные дни и бесконечные дикие ночи. Смесь бессмысленных разрушений, невероятных расходов и ленивых дней, проведенных в нашем плавучем дворце под шум волн, бьющихся о борт корабля.

Пристаешь к берегу — и не нужно четверть часа искать свободный кусок пляжа. Никакого песка в сэндвичах, а проснувшись, не натыкаешься на непристойное зрелище в виде немецкого пениса.

Собственный холодильник, собственное кондиционированное укрытие от солнца, кровати с простынями, а когда солнце скроется, не нужно плестись к раскаленному автомобилю, чтобы ползти домой, делая 4 мили в час. Просто уходишь в вечерний рейс. А позже тем же вечером намекаешь самой красивой девушке в баре, что у тебя на приколе яхта и если она не прочь…

Пять самых счастливых моментов в моей жизни? Один из них был на пляже Памплоне около Сен-Тропе, когда ведущий Радио Монте-Карло прервал песню Стива Уинвуда[407]«Не упуская своего шанса» объявлением о том, что Фолклендская война закончилась. Нашей победой.[408]

И вот, в прошлом году я решил, что больше всего на свете хочу иметь собственное судно. А точнее — Fairline Targa 48. Пока кто-то не сказал мне, что на Targa 52 гораздо удобнее доступ к двигателю. А мой девятилетний сын сообщил, что предпочитает Princess V50.

Я был одержим этой идеей, изучал каталоги яхт в специальных журналах и просто не слушал тех, кто излагал устаревшие стереотипы. В жизни владельца яхты есть два хороших дня — когда купил ее и когда продал. А плавать и грешить лучше на арендованном судне.

Я хотел воссоздать те прекрасные дни 1982 года, разделив это ощущение с семьей. Чтобы убедить их в своей правоте, в прошлом году я арендовал на Корсике 50-футовую Riva с реактивным двигателем.

Мы прекрасно провели отпуск. Каждое утро мы отправлялись на рынок в Бонифачо, покупали там сыр, сардины и корсиканское розовое вино. Затем мы отплывали в какую-нибудь тихую бухточку, а то и на Сардинию, до куда был всего час пути. Одно из наших любимых местечек располагалось среди изъеденных эрозией остроконечных скал, торчавших из моря, как трезубец самого Нептуна.

Вода здесь была нереального зеленого цвета, и можно было плавать в маске и с ластами, как в фильмах о Ларе Крофт.[409]Детям это нравилось. Мне это нравилось. Это нравилось даже моей жене.

Вроде как. Думаю, больше всего ей нравилось, что яхтой управлял нанятый нами шкипер и что по вечерам мы возвращались в дом, который она сняла на всякий случай.

Как выяснилось, она поступила мудро, поскольку однажды мы все-таки заночевали на яхте, и это был ужас.

Все прекрасно, когда тебе 22 и как-то не беспокоит, что к тебе на колени уселась какая-нибудь толстушка из Нанси. Но когда становишься старше, на борту оказывается слишком жарко, слишком тесно и слишком похоже на жизнь в трейлере.

Я вернулся домой с мыслью о том, что хорошая яхта должна быть не меньше 65 футов длиной, с нормальными уборными и спальнями, а не какими-то койками, засунутыми в свободный уголок за микроволновкой. Проблема в том, что такая яхта действительно очень дорого стоит. Под миллион. А для ее парковки нужен собственный причал, который обойдется не дешевле.

Так что вместо этого мы купили маяк. Он стоит на берегу острова Мэн. И у него есть собственная пристань. Но это не излечило меня от тоски по яхте. Наоборот.

Джереми в тылу врага

В приземлении в Багдадском аэропорту нет ничего величественного. Чтобы запутать повстанцев, лежащих в засаде с РПГ и ракетами «земля-воздух», пилот транспортника Hercules не переходил к планирующему полету, пока не оказался прямо над посадочной полосой. А тогда это уже было скорее свободное падение.

Двадцатью тысячами футов ниже четыре вертолета огневой поддержки Apache патрулировали пустыню, держа наготове ракеты Hellfire и крупнокалиберные пулеметы, способные распылить каждого, кто посмеет бросить в нас хотя бы камнем. Тем временем в самом аэропорту белоснежные воздушные шары, полные шпионских телекамер, плыли в пыльном безветренном небе, отслеживая любые признаки активности по периметру.

В рубке транспортника два офицера — рослые, крутые спецназовцы — стоят за спиной у пилота, пытаясь обнаружить в небе инверсионный след приближающейся к нам ракеты. Они все время в напряжении. В январе такой же Hercules Королевских ВВС был сбит противотанковой ракетой; а сейчас уже второй день рамадана — самое время какому-нибудь мусульманскому воину умереть. Но в нашем случае угроза исходит из еще более опасного источника. «Вон там», — говорит один из рослых парней озабоченно, и действительно, с запада прямо на нас мчится американский истребитель.

Чтобы избежать угрожающей встречи, наш пилот установил систему управления полетом в положение «тактическое», проскользнул под истребителем, сильно наклонил самолет, и после взрыва отрицательной гравитации, подбросившего спецназовцев до состояния невесомости, мы начали наше свободное падение под вой моторов — сверхскоростное снижение над Багдадом. В такие минуты очень важен подходящий саундтрек. На вьетнамской войне это были Хендрикс и Doors.[410]Но теперь мне нужно было что-то более современное. Так что перед тем, как отправиться в это путешествие, я завел на своем боевом плеере особый плейлист. Пять лучших песен для боевой посадки в Ираке. И когда Hercules помчался на Багдад, как шкаф с крыши небоскреба, я слушал, как группа U2 домучивает песню Vertigo.

Боже, какая гонка. Особенно когда пилот коалиции, итальянец, выжимает рычаг назад до упора, вызывая зубодробительную дрожь перегрузки. Когда мы сообщили по связи о своем прибытии вертолетам огневой поддержки, я повернулся к Адриану, счастливо улыбаясь, и не поверил своим глазам. Он крепко спал.

Он спал даже, когда мы, пролетев над плохо заделанной выбоиной посреди посадочной полосы, с чудовищным грохотом приземлились. Два худших военных корреспондента в мире добрались до Багдада.

С годами все привыкли к появлению журналистов на сцене театра военных действий спустя всего несколько часов после начала конфликта. И я уверен, вы никогда не задумывались, как же, черт возьми, они туда попали. Только самолеты ВВС совершают прямые рейсы из Британии в Ирак, и единственные самолеты, которыми можно воспользоваться, единственные оснащенные противоракетным оборудованием — это три самолета Tristar тридцатипятилетней выдержки. Эти самолеты были созданы еще до изобретения видеокамер.

Тем не менее мы с Адрианом прибыли на борт одного из них в воскресенье ни свет ни заря. «Почему, — стонал я, — ну, почему обязательно так рано? Почему этот военный народ никогда не вылетает после обеда? » Глупый вопрос, как выяснилось. Им нужно было покинуть Британию еще затемно, чтобы озлобленные юнцы из Брэдфорда не смогли оповестить о вылете своих товарищей в Ираке; садиться тоже следовало в темноте.

Но это не имело никакого значения, поскольку, как выяснилось, все Tristar были неисправны и существовала серьезная опасность отмены полета. Это было ужасно. Когда мне впервые предложили поехать в Ирак, я ответил: «Ооо, конечно, да». Мистер Буш дал всем понять, что война окончена, и страна возвращается в нормальное русло. Послушать разглагольствования мистера Блэра, так там тишь да гладь, божья благодать. Но знаете что? Он врет. На настоящий момент каждую неделю в Ираке взрывается 350 дорожных мин и 20 заминированных автомобилей. Только в Багдаде ежедневно происходит 25 нападений того или иного рода. До сих пор в военных действиях убито около 2000 американцев, то есть в среднем кто-то погибает каждые восемь часов. А каждые четыре часа кому-то отрывает конечность взрывом.

Моя страховая компания сообразила, что у меня появился прекрасный шанс погибнуть, и взвинтила оплату своих услуг, вдвое превысив мой гонорар за статью. Моя жена, услышав, что страховка будет выплачена, только если я погибну в бою, а не умру от сердечного приступа, весьма своеобразно проинструктировала Адриана.

«Если он хоть немного посинеет, пристрели его», — сказала она. А я? Я в самом деле беспокоился, что меня могут обезглавить прямо перед телекамерой. Не думаю, что сумею в этой ситуации сохранить хоть минимальное достоинство.

Так что по мере того, как наш полет все откладывался, я разрывался между разочарованием и облегчением. Мне нравится риск, но я не хотел бы, чтобы мне отрезали голову. Тогда зазвонил телефон. Полет все же состоится. ВВС арендовали аэробус у Monarch Airlines, но, поскольку ему нечем защищаться от ракет, он доставит нас только в Катар.

Но тут полет снова был отменен. Турки запретили военным самолетам пересекать их страну, и все. В конце концов мы полетели на войну самолетом British Airlines до Кувейта, а затем поймали попутный рейс Hercules в Ирак. Ведь круто?

Если ты журналист, в Багдаде тебе есть чем заняться: например, разыскать Иракскую исламскую партию и тех парней из Конференции народа Ирака и разузнать, почему они в таких контрах с комитетом мусульманских ученых. Но вместо этого мы устроили танковые гонки.

Не на жалких маленьких бронетранспортерах, а на настоящих зверях — двух боевых танках Abrams М1А1. Эти турбинные, пропахшие горючим монстры кажутся сложными, но на самом деле рассчитаны на то, чтобы взяться за рычаги, напоминающие мотоциклетный руль, мог даже трясущийся одноглазый бомж из Батсвиля, штат Айова. Но, к сожалению, это выходило за пределы умственных способностей Адриана, который с изумленным и напуганным видом сперва медленно, а затем все быстрее поехал задним ходом к одному из церемониальных озер Саддама. Он резко затормозил прямо у воды, так что переднюю часть танка подбросило фута на три в воздух, а затем с чудовищным ревом рванулся вперед, словно его охватил эпилептический припадок или кетаминовый «приход».

Разок он прорвался на полной скорости сквозь толпу зевак, что, вероятно, было весьма впечатляюще для тех, кто не видел его лица. Он больше не выглядел изумленным или напуганным. Он выглядел как тот, кто, несясь на скорости 45 миль в час на 68-тонном танке, не в силах найти педаль тормоза. Он был просто в ужасе.

Главной проблемой в моем танке была жара. Это как сидеть на крайней правой конфорке плиты фирмы Aga. Натурально, из-за жары брошенная на пол бутылка жидкости, похожей на кока-колу, выглядела весьма соблазнительно. «Можно, я это выпью? » — спросил я командира.

«Вообще-то можно, — отвечал он, — но на твоем месте я бы не стал — в эту бутылку водитель писает». Господи, боже мой! Как же нужно потеть, чтобы ваша моча цветом напоминала кока-колу? Так или иначе, я покрутился некоторое время на танке, с удовольствием услышав по рации комментарий какого-то парня: «Ну, ребята, угадайте, кто тут автомобильный критик, а кто пишет о кулинарных рецептах? » Потом Адриан повел себя как мальчишка. «Я выиграл, я выиграл», — приговаривал он. Никто и не подозревал, что мы соревнуемся, особенно командир его танка, который с совершенно белым лицом наклонился над декоративным озером Саддама в приступе рвоты.

Спустя 24 часа в укрепленной «Зеленой зоне», после бесконечного чая, встреч с генералами и бесплодных попыток уснуть в одной комнате с А. А. Джиллом, Всебританским чемпионом по храпу, я в конце концов натолкнулся на Большую сенсацию, но даже ради спасения своей жизни не вспомню, в чем она заключалась. Помню только, как шел на обед во дворец Удея, [411]где он скармливал женщин своим львам.

Теперь это американская армейская столовая, и неудивительно, что меры безопасности там принимаются серьезные. Не менее серьезные, чем при проверке нашей машины в Кувейте. Господи, какие идиоты. Я мог бы спрятать там слона, и никто бы его не заметил. Путь к обеду в Багдаде мне преградил прыщавый подросток, который, противно гнусавя, сообщил мне, что у меня нет пропуска. И на этом успокоился.

За обедом — к моему удивлению, состоявшим из гамбургера с двумя ведерками мороженого на десерт, — кто-то уронил металлическое блюдечко. Я услышал его звон и подумал: «О, кто-то уронил блюдечко». Но 400 солдат в столовой вскочили, как будто в зал ворвался сам Саддам с атомной бомбой. Они нервничали, и я их не виню. Особенно учитывая, что от полумиллиона озлобленных местных их отделяет только встреченный мной Подросток Кевин.

Так каково это — когда в тебя стреляют? В первый раз во время нашего возвращения на вертолете в Багдадский аэропорт это была просто граната из РПГ, а сбить такой штукой быстро летящий вертолет, честно говоря, не проще, чем дротиком сбить колибри. Так что это было не очень страшно. Во второй раз все было иначе. Мы летели в вертолете Lynx, сидели у открытой дверцы, глядя на разрушенный город Басру, и тут кто-то пустил в нас ракету «земля-воздух» с тепловым наведением. Пилот, которого товарищи звали Лорд Флэшхарт, [412]отвлекся от беседы, когда датчики зафиксировали старт ракеты, и выпустил облако тепловых отражателей, чтобы дать ракете более горячую цель, чем выхлоп нашего двигателя. Но это не помогло. Ракета приближалась…

Перед тем как отправиться в Ирак, Адриан прочел книгу 1925 года без картинок, которая называлась «Месопотамия: Вавилонская и ассирийская цивилизация». И еще одну, Уилфреда Тезигера, [413]озаглавленную «Марш арабов». Ни в одной из них не говорилось, как защитить вертолет от ракетной атаки. Так что Адриан сделался цвета овсянки. Что до меня, то я с присущей мне мудростью прочел все книги Тома Клэнси, [414]поэтому знал, что нас преследует не ужасная ракета Sam-18. Людям, которые ходят босиком, не по карману такая штука. Скорее всего, на нашем хвосте была Sam-7 1960-х, а такую можно сбить со следа практически чем угодно. Так что наш вертолет, хотя и ровесник Morris Traveller, [415]был достаточно быстр и увертлив. Я знал, что мы уйдем.

Я также знал, что неплохо бы потом вернуться к месту запуска и найти того маленького мерзавца, который нажал кнопку. И нашпиговать его голову свинцом. У меня нашлась даже подходящая мелодия на боевом iPod — «Плохой до мозга костей» Джорджа Торогуда.[416]К сожалению, правила вступления в бой для британских солдат в Ираке писал, кажется, Алистер Кэмпбелл.[417]Они разъяснялись в жесткой видеопрограмме, которую вел, по счастливому совпадению, бывший ведущий передачи Top Gear Крис Гоффи. Там сказано, что открыть ответный огонь можно только в случае, когда враг уже стрелял в вас и вы уверены, что он выстрелит снова. Поэтому нам пришлось оставить в покое нахала с Sam-7, а это означало, что завтра он придет на то же место и пустит ракету в другой вертолет.

Адриан полагает, что это правильно. По его мнению, нельзя победить, отвечая ненавистью на ненависть. И это правда. Но на ненависть следует отвечать ударом. Англичане испробовали мягкий, сердечный подход в Басре, и в тот же день, когда мы вошли туда, была атака на вертолет, два минометных обстрела, а затем стычка с применением устрашающего пулемета ДШК калибра 12, 7. Американцев критикуют за их излишнюю горячность, но разве они разжигают ситуацию? До сих пор они потеряли примерно 2000 человек из общего корпуса в 155 000. Мы потеряли почти сотню из корпуса в примерно 7800 человек. Подсчитайте сами и увидите, что разница в доле погибших невелика: погибает примерно один из 78 человек.

Странно, наши парни всегда замечательно веселы, говорят, что трудные патрули — это «спортивно», и присваивают улочкам на базе названия из «Монополии». Похоже, они не возражают против угрозы жизни, недостаточной боевой мощи и даже против того, что на душ у них есть 30 секунд в день. Зато им совершенно не нравится оплата. Команды транспортников Hercules получают здесь лишние & #163; 5 в день, но теряют & #163; 10, которые выделяются им на горючее. Это сводит их с ума, не меньше чем телефонные карточки на 20 минут разговора, получаемые ими раз в неделю. Даже убийцам в тюрьме дают полчаса. Вот и получается, что рядовые, прибыв на двухнедельную побывку в Англию, вынуждены подрабатывать вышибалами в клубах, чтобы свести концы с концами.

Что еще хуже, эти самые тренированные солдаты могут завтра же уйти из армии и получать до & #163; 250000 в год в частном секторе, охраняя журналистов, директоров нефтяных компаний и иракских чиновников. Конечно, в случае чего их не будет эвакуировать вертолет санитарной службы — но & #163; 250000 в год? Без налогов?

Иногда можно увидеть в столовой солдата, бледного как смерть, со слипшимися от пота волосами, который полчаса жует морковку. И думаешь: «Господи, что же он такое делал? » Наверное, будь я настоящим репортером, просто задал бы ему этот вопрос, но обычно в этот момент кто-то как раз вспоминает смешной случай, и я ни разу не спросил.

Жизнь солдата нелегка. Большинство работают по 16 часов, а потом ложатся вповалку в восьмиместной палатке, куда втиснуто 12 человек. Механики по обслуживанию вертолетов обычно работают по 24 часа, отчаянно пытаясь заставить летать свои древние игрушки. Дни отдыха редки и практически бесполезны, поскольку делать все равно нечего. Солдаты не рискуют покинуть базу из страха быть обезглавленными. Не могут загорать, поскольку если сгорят, то получат наряд вне очереди. Не могут напиться, поскольку норма составляет две банки пива на человека. Не могут даже заняться сексом, поскольку, по их словам, 70 % женщин на базе — лесбиянки.

Хорошо в этом то, что, поскольку им запрещено сражаться, у них остается куча времени на уборку, и база просто сияет чистотой. Зато она плохо обустроена, и для Адриана это была реальная проблема, поскольку он взял так много одежды, что в чемодане не осталось места для таких вещей, как полотенце, спальник или подушка. И вообще для всего, что необходимо в армейском лагере в пустыне. Я сходил за сигаретами. В лавке на базе продавались только крепкие «Мальборо». Действительно, кто же в бою думает о низком содержании смол?

Интересно, что единственная одежда, которая здесь продается, — это арктические телогрейки. Как определить, что это государственная кампания? Достаточно пройтись по магазинам. Солдаты называют их «окошками в нет», поскольку чего бы вы ни попросили, в них нет. Или есть, но вам не дадут. Наш гид Томми носил брюки на два размера больше со дня прибытия на базу и не мог их заменить. У них не было даже полотенца для Адриана. А пока он примерял шляпу, которая, как он думал, подошла бы к его костюму для сафари а-ля Роджер Мур, [418]началась очередная минометная атака. Возможно, началась. Точно утверждать нельзя, поскольку громкоговоритель, видимо, был с одной из железнодорожных станций, закрытых Бичингом в 1963 году. Ничего было не разобрать, но в какой-то момент мы расслышали что-то вроде «идите к черту», так что мы надели свои бронежилеты и каски, включили чайник и расположились у телевизора, чтобы посмотреть по спутнику игру Северной Ирландии против Уэльса. То есть это Адриан надел каску. Та, что он приобрел для меня, была размером с яичную скорлупку и не налезла. Но поскольку мы были в помещении, на базе с 25-километровым ограждением по периметру, шанс получить ранение был вроде невелик.

По правде говоря, было очень странно попасть под минометный огонь, когда в пяти часах лета отсюда Райан Джиггс играет в футбол.

Я чувствовал, что Ирак станет интереснее, если мне удастся найти правильную историю. А это нелегко сделать, сидя в лавке на базе, глядя, как Адриан примеряет шляпы, и получая информацию только из сломанного динамика. За реальными новостями нужно обращаться к военным, но они говорят только аббревиатурами, еще менее внятными, чем старый громкоговоритель.

Тогда мы пошли на полигон, чтобы пострелять из АК-47. Адриан стрелял великолепно, всаживая магазин за магазином в яблочко. Моей же целью было знакомство с Ираком, так что я пошел в ближайшую палатку, где обнаружил около 50 иракцев, ожидавших, пока Адриан вернет им автомат.

Вот, наконец, мой шанс стать настоящим журналистом. Спросить их о страхах и надеждах, о том, какого черта они делают на британской базе, почему их обучают стрельбе. Но вопрос задали они. Пошептались, покивали, а затем в напряженной тишине переводчик спросил: «Кто, — они все хотели узнать это, — кто такой Стиг? »[419]

Оказалось, что шииты любят Top Gear, и меня попросили попозировать для фото. И никто из них не был так груб, чтобы спросить, какого черта еще один парень подходит и ложится у их ног, чтобы попасть в кадр.

И вот настала ночь. Конечно, не совсем настоящая ночь, благодаря инфернальному отсвету от горящих нефтяных полей и странной 40-ваттной лампочке — всему, что может предоставить шаткая экономика Ирака. Или, точнее, все, что доставляет убогий военный бюджет Гордона Брауна.[420]Хорошо хоть хватает электричества, чтобы охладить пиво.

Две банки. Я рассчитал, что меня сморит ровно настолько, чтобы заснуть в перегретой палатке со стариком Синуситом. Сторожевым собакам на базе полагается кондиционер. А солдатам нет. Выспаться не пришлось. В 11, в разгар следующей минометной атаки, на базе с грохотом приземлился еще один Tristar, и какой-то военный сказал, что это за нами.

Я подумал было, что власти искренне заботятся о нашей безопасности. Что в этот самый трудный за двухлетнюю войну день до них дошло, что надо убрать из страны всех гражданских. Но нет. Тот же Tristar привез команды журналистов с Флит-стрит[421]и из больших телесетей. Так что, думаю, им просто понадобились свободные койки для настоящих журналистов.

Нельзя ли как у красных?

Самолеты на Москву полны бизнесменов-прилипал. Блестя глазами и подрагивая от предвкушения, они готовы подразнить носорога российского нефтегазового бума, приманив его на предметы роскоши из европейских бутиков: дробовики, моторные лодки и ресторанные рецепты в стиле «фьюжн».[422]

Правда, на обратном пути они уже не так бодры. Потерпев финансовое банкротство из-за российского подхода к бизнесу и моральное — как следствие ночной жизни в стиле «золотой лихорадки», они прижимают к сердцу пустые бумажники. Но каждый из них продолжает нашептывать, как пароль для посвященных: «Можно забыть про Амстердам и Рейкьявик. Чтобы по-настоящему оттянуться, нужно лететь в Москву».

Поэтому мы с Адрианом и полетели.

Ну, то есть не совсем так. Я хотел хорошо оттянуться. Я хотел поужинать прямо на плоском животике украинской проститутки, одновременно занюхивая дорожку розового кокаина со спины золотого лебедя. Адриан, наоборот, хотел стоять в очередях за хлебом и рвать на груди рубаху в знак солидарности с борьбой рабочего класса за контроль над фабриками и заводами.

Поэтому перед отъездом он связался с переводчиком — художником, который обещал показать ему эту борьбу, — а я позвонил ребятам из русского издания журнала Top Gear, чтобы нашли тех, кто мог пособить с лебедем и голой украинкой.

В аэропорту Адриана встречал его загадочный переводчик в раздолбанном такси, а меня — Maybach. Кроме того, там был Cadillac Escalade, полный полицейских в полувоенной форме с автоматами — отборных живых машин с картофельными лицами, время от времени что-то говоривших в браслеты.

Адриан оглядел такси и загадочного переводчика. И секунду-другую в нем шла борьба: отправиться ли с ним или все же залезть вслед за мной в кремовый Maybach.

Этот автомобиль, как и автоматчики, принадлежал бизнесмену (назовем его Матвеем), и я было подумал, что это для самоутверждения. Поскольку он просто издатель журналов и производитель шариковых ручек.

Но оказалось, что защита из плоти и металла отнюдь не показуха. Три года назад Матвея похитили чеченские террористы. Его избили, приковали наручниками к бывшему спецназовцу, завязали глаза и поместили в квартиру в одном из монотонно-серых монолитно-многоэтажных московских предместий.

Чеченцы позвонили его отцу, жившему в Испании, и сказали, что, если не получат $50 миллионов через пять дней, убьют парня. Его отец прорычал: «50 лимонов? Да пошли вы!..» И вырубил свой мобильник. На два дня.

Пять дней Матвей ждал, пока похитители утратят бдительность, а затем выпрыгнул через окно на пятом этаже. Трудно сказать, что раздробило его ноги — удар о землю или пули, выпущенные охраной ему вслед. Но так или иначе, он дополз до соседнего шоссе, остановил проезжавшую машину и за следующие семь месяцев постарался упрятать в тюрьму всех до одного бандитов, где, спокойно сказал он, каждого ожидала какая-нибудь неприятность с летальным исходом.

Мне очень понравился Матвей. Но вот что действительно потрясает: Адриану, который не очень любит людей, пока не узнает получше, после чего не любит их еще больше, он тоже понравился. Подозреваю, отчасти потому, что Матвей водил нас в хорошие рестораны.

Он предложил «Пушкинъ», где, наведываясь в город, обедают Клинтон и Кофи Аннан. Там подают и борщ, и другие блюда. Я хотел попробовать все — ведь они стоили по миллиарду, — но Адриан спешил. Ему достали приглашение на особую вечеринку, где он обещал меня удивить.

Удивил и Матвей. Доставить нас на вечеринку, разумеется, мог и Maybach (плюс мясной фургон Cadillac), но теперь у нас появился еще и Lamborghini.

Увидев наш конвой, охранники вечеринки насторожились. Те и другие быки переговорили, то и дело что-то бормоча в свои браслеты и прикрывая уши руками, и довольно скоро мы оказались в зале, испускающем волны пота и тестостерона. Нас провели в обход (мимо девушек столь потрясающей красоты, что на стремящиеся к нулю наряды большинства из них я почти не обратил внимания) в VIP-помещение, до отказа набитое фотографами. Все столпились у большой деревянной загородки, где, видимо, происходило что-то захватывающее. Заявив, что это и есть сюрприз, Адриан протолкнул меня в первый ряд, и я почти услышал от него: «Оба-на! »

Там, за загородкой, на барном стуле сидела Гвинет Пэлтроу, [423]совсем одна. Не представляю, что она там делала, но когда я набрал в легкие воздуха, чтобы задать этот вопрос, фотографы переключились на меня. Этот напор не сдержал даже мой бык, так что мы, пригнув головы, покинули Гвинет за загородкой и прорвались обратно к машинам.

По пути к следующей вечеринке, по всей вероятности представлявшей собой открытие ресторана для девиц не ниже 7 футов, мы увидели первую из многочисленных автомобильных аварий. Как выяснилось, это излюбленное занятие московитов.

В советское время машины тех, кто так или иначе связан с государственными службами, отмечались проблесковым маячком. И это все еще в ходу. Налоговые инспектора. Уличные регулировщицы. Сотрудники Министерства рыбных дел. Все они ездят, как здесь говорят, «с мигалкой». Но сегодня любой может приобрести лицензию на мигалку всего за $500. Это означает, что на каждом перекрестке практически все машины имеют право двигаться одновременно на любой свет, поэтому в Москве то и дело раздается звон бьющегося стекла и скрежет сминаемого металла.

Пробравшись через все это, мы попали на вечеринку. Завидев шеренги стройной загорелой плоти, я подумал было, что тут-то и объявится моя украинская шлюха. К сожалению, я ошибся. Это были обычные городские девушки, старающиеся подцепить олигарха. То есть Адриан оказался не у дел. Вскоре он взмолился, что чувствует себя Мадонной, и мы вернулись к нашему каравану дорогих машин для спринтерского пробега в бар со стриптизом. Вот это да! Русский оттяг. Дорогие девушки. Дорогая еда. И до неприличия классный Lamborghini. Единственное отличие от Лондона в том, что там тебя дома ждет жена.

Если честно, большую часть вечера Адриан провел с таким видом, словно ему на ногу уронили что-то тяжелое, а я — беседуя с девушкой, чей дед Владимир Челомей получил звание Героя Советского Союза[424]за изобретение штуки, впоследствии прозванной «Сатаной», — межконтинентальной баллистической ракеты SS-18. Больше двадцати лет она была основным средством доставки советского ядерного оружия. Целое поколение она наводила ужас и бессонницу на 50 миллионов жителей Запада, включая меня. Но вот он я, сижу в баре, полном голых украинских досок, и болтаю с симпатичной внучкой изобретателя этого кошмара. Попробуйте убедить меня, что мир не странное место. Что, слабо?

Так где же Мадонна собирается искать свою борьбу? «В картинной галерее», — сказал он с ухмылкой маньяка.

Не знаю, чего бы мне хотелось меньше, — разве что попытаться отлить на Мавзолей Ленина и посмотреть, что из этого выйдет. И я заключил с ним сделку: «Пойдем, если назовешь хотя бы одного русского художника». Он не смог. Мы не пошли.

И все же не скажу, что Москве нечем поразить вас. Дважды в жизни у меня захватило дух от того, что я видел: шотландский мыс Гнева и Гонконг в тумане. В третий раз это была Красная площадь.

Мы подошли к ней с юга, сквозь новую арку Музея Чего-то Скучного. И хотя большую часть мощеной площади занимал импровизированный каток, остальное было столь красиво и полно ассоциаций, что у меня действительно перехватило дыхание: Василий Блаженный, странная церковь с луковичными маковками, строители которой по завершении работ были ослеплены, чтобы никогда больше не сделали ничего подобного; голубые ели, тайно заменяемые за одну ночь, если перерастут буро-красную Кремлевскую стену, которую они оттеняют; и огромный универмаг, освещенный, как Harrods.[425]

Вдруг обнаруживаешь, что ходишь туда-сюда, как восьмилетний ребенок в магазине игрушечных железных дорог, не веря, что картина, миллион раз виденная на фотографиях, в реальной жизни настолько грандиознее. Просто до слез. Лучшая площадь в мире? О да, и с большим отрывом.

Позже в магазине, где продавался сыр из большевицкого трудового пота, случился переполох. Ко мне подошел человек с ручкой и листком, чтобы взять автограф, но не успел он рта раскрыть, как мой бык заломил ему руку. Он исследовал ручку и бумагу, и лишь выяснив, что они безопасны, позволил человеку продолжить начатое. И тот продолжил, ничуть не смутившись.

Существенная часть центра Москвы напоминает Лондон. Так и видишь, как эти города слились в объятии перед тем, как все перевернулось с ног на голову в 1917 году; та же архитектура, тот же исторический дух, тот же подход к торговле и те же безумные шестизначные цены в ресторанах. Еще никогда я не чувствовал себя дома так далеко от него.

Более того, как и в Лондоне, Мадонна не нашел никакой борьбы, а я так и не обмакнул перепелиное яйцо в украинскую девчонку. Мы хорошо провели время в городе, который был очень мил — но лишь на первый взгляд.

Ничто не указывало на то, что ты оказался на Диком Западе XXI века. Даже караульный у мавзолея курил сигарету с таким видом, что ему без разницы, учую ли я там «травку». Но тот любитель автографов продемонстрировал своим поведением врожденный трепет перед грубой с

⇐ Предыдущая 32 33 34 35 36 37 38 39 4041