Тема 12. Проблемы и перспективы современной цивилизации

Постиндустриальное общество

С середины 70-х гг. XX в. в развитых западных и некоторых восточных странах происходят глубокие изменения, в результате которых формируется новое общество. Его природа во многом остается неопределенной. Соответственно это общество называют по-разному: постиндустриальное, информационное, посткапиталистическое, технотронное, технологическое, супериндустриальное, постмодерное, общество знаний и т. д.

Среди приведенных определений наиболее обоснованными и адекватными представляются те, в которых нынешнее общество понимается как постиндустриальное, информационное и постмодерное. Первое определение может показаться слишком общим и широким, однако эта черта позволяет ему еще долго сохранять свою приемлемость, даже если в экономике и технологии будут происходить важные события и изменения. Второе определение является более конкретным, но возможные глубокие изменения в развитии науки и технологий (например, развитие биотехнологий) могут сделать его уязвимым. В обоих случаях общество рассматривается преимущественно с точки зрения экономики, технологии, производства и социальной структуры.

В третьем определении сделан акцент на культуру постиндустриального, информационного общества. Она характеризуется как постмодернизм.

Основателем и главной фигурой постиндустриализма является американский социолог Д. Белл. Свою концепцию он изложил в книге «Грядущее постиндустриальное общество» (1973). К моменту ее выхода новое общество находилось на начальном этапе своего становления. Однако благодаря глубокой проницательности содержащиеся в книге Белла прогнозы в главном не разошлись с существующей реальностью. В своих последующих работах Белл использует термины «постиндустриальное общество» и «информационное общество» во многом как эквивалентные, хотя основное внимание уделено первому понятию.

Одним из главных представителей информационизма является американский социолог М. Кастельс, автор фундаментального трехтомного труда «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» (1996). В отличие от Белла, он отдает предпочтение информационному подходу к обществу. Вместе с тем он признает важность сделанного Беллом, внося необходимые уточнения и дополнения. Другие представители информационизма склонны если не отождествлять, то сближать постиндустриальное и информационное общества.

Возникновение постиндустриального общества было вызвано кризисом предшествующей модели развития. Первые признаки неблагополучия западного общества, построенного по рецептам выдающегося экономиста XX в. Дж. Кейнса, проявились в 1966—1967 гг. в виде падения нормы прибыли сначала в США, а несколько позже — в Японии, Германии, других европейских странах. Разразившийся в октябре 1973 г. нефтяной кризис стал уже настоящим шоком. Из энергетического он превратился в структурный кризис всей экономики индустриально развитых стран, который продолжался до 1979 г.

Средства его преодоления предложила третья научно-техническая революция, начавшаяся в середине XXв. Опираясь на научные открытия и достижения, превращенные в новейшие технологии, западные страны и страны Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) смогли осуществить глубокую реструктуризацию экономики, перейдя от индустриализма к постиндустриализму. Переломным моментом в этом переходе можно считать 1991 год, когда впервые в истории на закупку промышленного оборудования было израсходовано меньше, чем на закупку информационной техники: 107 млрд. и 112 млрд. долларов США соответственно. В Японии инвестиции в научные исследования и разработки превысили расходы на закупку средств производства.

Возникшее постиндустриальное, информационное общество по многим параметрам существенно отличается от предшествующего индустриального общества. Д. Белл выделяет одиннадцать важных черт нового общества, пять из которых оказываются тесно связанными с наукой. Поэтому он допускает сведение всех признаков постиндустриального общества к двум основным: центральная роль теоретического знания и расширение сектора услуг по отношению к «производящему хозяйству».

Последний признак означает, что произошел коренной сдвиг в соотношении трех секторов экономики: первичного (добывающая промышленность и сельское хозяйство), вторичного (обрабатывающие отрасли и строительство), третичного (услуги), тот последний занял ведущие позиции. Белл отмечает, что опережающий рост сектора услуг — доминирующая тенденция эволюции общества.

Но главную черту постиндустриального общества Белл видит в центральной роли теоретического знания. Корни постиндустриального общества, считает он, лежат в беспрецедентном влиянии науки на производство. Между наукой и производством установились совершенно новые отношения, они фактически поменялись местами. Раньше развитие науки диктовалось в первую очередь потребностями производства. Теперь же наука во все большей степени определяет производство, которое становится все более наукоемким; наука превращается в «интеллектуальную технологию», в непосредственную производительную силу.

Д. Белл противопоставляет постиндустриальное общество предшествующим. Доиндустриальное общество покоится на мускульной силе; его главный ресурс сырье. Индустриальное общество опирается на различные вилы энергии и машинную технологию, его ресурсом выступают труд и капитал. Основой постиндустриального общества является интеллектуальная технология, его главными ресурсами — знания и информация. Трансформация индустриального общества в постиндустриальное знаменует переход от «экономики товаров» к «экономике информации». Белл называет новое общество обществом знания, ключ к которому дает не трудовая теория стоимости, а теория стоимости, основанная на информации.

В постиндустриальном обществе сформировался и быстро растет особый слой носителей знания — класс профессионалов и технических специалистов. В его компетенции находится внедрение нововведений, инноваций, от которых полностью зависит рост производительности и конкурентоспособности. В постиндустриальном обществе складывается новая структура занятости, в которой доля лип физического неквалифицированного труда существенно сокращается.

Для постиндустриального общества характерны глубокие изменения в характере труда. В прошлом люди сначала преимущественно взаимодействовали с природой, затем — с машинами. Теперь они взаимодействуют между собой. Тот факт, что ноли сегодня общаются с другими людьми, а не взаимодействуют с машиной, является фундаментальной характеристикой труда в постиндустриальном обществе. Для новых отношений характерны общение и диалог личностей, «игры между людьми». Постиндустриальное, информационное общество обладает и другими чертами и особенностями, отличающими его от индустриального.

Д. Белл отмечает, что к концу второго тысячелетия в постиндустриальный, информационный мир в строгом значении этого термина вступили только США и Япония. Именно в этих странах существуют научный потенциал и способность трансформировать научные знания в конечный продукт, называемый обычно высокими технологиями. Остальные западные страны пока еще ограничиваются сдвигом от промышленного производства к сфере услуг.

М. Кастельс дополняет и развивает ряд положений теории постиндустриализма Д. Белла. Он значительно расширяет круг постиндустриальных и информационных обществ, включая в него, помимо США и Японии, ведущие европейские страны, а также некоторые страны АТР.

Кастельс определяет индустриализм как способ развития, при котором главными источниками производительности является количественный рост факторов производства (труда, капитала и природных ресурсов) вместе с использованием новых источников энергии. В противовес ему информационизм представляет собой способ развития, в котором главным источником производительности является «качественная способность оптимизировать сочетание и использование факторов производства на основе знания и информации». Индустриализм нацелен, прежде всего, на производство и распределение энергии, ориентирован на максимизацию выпуска продукции. Информационизм охватывает все области человеческой деятельности и направлен в первую очередь на развитие технологий, на накопление знаний и достижение более высоких уровней обработки информации. Распространение информационных технологий вызвало взрывное развитие во всех областях их применения.

В формировании новой информационно-технологической парадигмы решающее значение имели изобретения транзистора (1947), интегральной схемы (1957), микропроцессора и компьютера на чипе (1971), современного компьютера (1975). Эти изобретения составили ядро новой информационно-технологической парадигмы. В начале 90-х гг. был создан Интернет (Всемирная сеть), а во второй половине 90-х гг. произошло слияние глобальных СМИ и компьютерных коммуникаций в мультимедиа, охватывающие все сферы жизни — от работы до дома, от школы до дискотеки, от больницы до путешествия.

Особого выделения заслуживает создание общего для всех коммуникационных сетей и технологических полей цифрового языка, на котором информация создается, обрабатывается, хранится и передается. Благодаря этому окружающий нас мир сделался цифровым. Можно сказать, что воплотилось в жизнь знаменитое высказывание Пифагора, который заявлял, что все в этом мире есть число.

Названные и другие открытия и изобретения оказали огромное воздействие на все стороны человеческой жизни. Телекоммуникация и микропроцессор имеют для постиндустриалъного и информационного общества такое же значение, какое паровая машина имела для капитализма XVIII в., двигатель внутреннего сгорания и электромотор — для капитализма XIX в., конвейерная система — для индустриального общества первой половины XX в.

Сложившаяся информационно-технологическая парадигма, как отмечает Кастельс, обладает многими специфическими чертами и особенностями. Ее сырьем является информация, которая воздействует опять же на информацию, а не непосредственно на технологию. В основе ее организации и функционирования лежит сетевая логика, благодаря чему она открыта по всем краям и может двигаться, развертываться во всех направлениях. Такая топологическая конфигурация дает ей преимущество, которого нет у пирамиды, цепи, дерева, круга, колеса и т. д. Системный и сетевой характер организации информационно-технологической парадигмы делает ее исключительно гибкой, изменчивой, податливой, способной неограниченно объединяться с конкретными технологиями в высокоинтегрированной системе. Именно так в современных информационных системах происходит объединение микроэлектроники, телекоммуникации, оптической электроники и компьютеров.

Рассматривая роль знания и информации в современном мире, Кастельс выявляет те новые моменты, которые возникли только в наше время. Он отмечает, что знания были, использовались и передавались всегда, даже в Средние века. Новое состоит в том, что сегодня имеет место «воздействие знания на само знание как главный источник производительности». Теперь знание в форме информации включено в сам технологический процесс, в процесс труда и производства. Если природные и другие ресурсы невозобновляемы, то знания неисчерпаемы и неубывающи, они растут по мере их использования или распределения.

Некоторые авторы как в западной, так и в нашей литературе относят постиндустриальное общество к посткапиталистическому или некапиталистическому. Однако более обоснованными представляются концепции, квалифицирующие постиндустриальное и информационное общество как капитализм, хотя и с определенными уточнениями. Так, М. Кастельс использует понятие «информационный капитализм», французский экономист М. Вакалулис предпочитает понятие «постмодерный капитализм», американский философ Ф. Джеймисон — «поздний капитализм». При всех имеющихся различиях и расхождениях большинство исследователей сходятся в том, что капитализм не только продолжает свое существование, но и набирает силу.

Действительно, сегодня мы наблюдаем своеобразное торжество капитализма в планетарном масштабе. Ему удалось если не подавить, то подорвать и значительно ослабить внутренние протестные движения 1960—1970 гг.: контркультуры (хиппи), новых левых, новых анархистов и т. д. Саморазрушение социализма в СССР и странах Восточной Европы избавило его от всякой внешней альтернативы. Сегодня капитализм, как отмечает М. Вакалулис, «усилен плотностью своей исторической длительности и своей глобальной и всеохватывающей экспансией». Последняя черта особенно ярко проявилась после 1991 г., когда вместе с крахом социализма резко усилился процесс глобализации.

О прочности капитализма свидетельствует тот факт, что в полной мере сохранились главные формообразующие элементы капиталистической экономики: труд и капитал. В такой же степени сохранилась сама сущность капитализма, поскольку в полную силу действует его основной закон — закон прибыли. Современный капитализм существует и функционирует ради прибыли и для частного присвоения прибыли. Все это дает, по мнению М. Кастельса, основание утверждать, что информационная экономика является «более капиталистической, чем любая другая экономика в истории». При этом он проводит различие между способом производства и способом развития: первый остался капиталистическим, а второй является информационным.

В эволюции капитализма можно выделить три этапа модернизации. Первый этап приходится на период его становления (1750—1850). Капитализм в своем развитии опирался на этом этапе на первую промышленную революцию, которая, в свою очередь, была вызвана широким использованием пара как нового источника энергии. Паровая машина обеспечила победу капитализма над феодализмом.

Второй этап модернизации пришелся на период утверждения и расцвета капитализма в глобальном масштабе (1850— 1970). Он был порожден второй промышленной революцией, суть которой заключалась в открытии новых источников энергии. Двигатель внутреннего сгорания и электромотор обеспечили торжество индустриализма.

Третья модернизация началась недавно, с середины 1970-х гг., однако является самой глубокой и радикальной. Она в большей степени отличается от первых двух, нежели те друг от друга, так как опирается не на источник энергии, а на науку, ориентирована на решение нескольких задач, которые, в конечном счете, воплощают главную цель капитализма — максимизацию прибыли.

Первая задача заключается в укреплении позиций капитала по отношению к труду. Это достигается возвращением от Дж. Кейнса к А. Смиту, т. е. отходом от государственного регулирования экономики в сторону либерализма, точнее, неолиберализма. Примерами тому стали рейганомика в США и тэтчеризм в Англии. В социальной сфере отказ от модели Дж. Кейнса означает демонтаж государства всеобщего благоденствия, социальный пафос которого оказался чужд возрожденной религии рынка.

Вторая задача предполагает поиск новых путей повышения производительности труда и капитала. Ее решение воплотилось в переходе от «фордизма» и «тейлоризма» к «постфордизму» и «тойотизму». Эпоха «фордизма», начавшаяся в 1914г., позволила увеличить производительность труда примерно в 50 раз, однако к концу 1960-х гг. он исчерпал свои возможности. В ходе реформирования «фордизм» был дополнен некоторыми элементами «тойотизма» (приемами организации труда японской фирмы «Тойота»), такими, как бригадно-групповая форма работы, пол и профессионализм, сотрудничество рабочих и менеджеров, стимулирование инициативы, управленческого и технического творчества персонала.

Произошла «перегруппировка сил» и внутри капитала. Ведущим становится финансовый капитал, обладающий наибольшей мобильностью и эффективностью. Промышленный капитал постепенно утрачивает свое значение.

Одной из самых масштабных стала задача реорганизации и реструктуризации всего производства, что в первую очередь коснулось сферы управления. Прежние вертикальные и пирамидальные структуры уступили место горизонтальным. Огромные предприятия, гигантские корпорации были дополнены множеством средних и малых предприятий, что придало бизнесу большую гибкость и динамизм, способность к быстрой инновации.

Возник совершенно новый тип предприятия, который М. Кастельс называет сетевым. Прежние предприятия были в значительной степени закрытыми, завершенными, самодостаточными. Сетевое предприятие является открытым, оно включено в сложную организацию с разветвленными, многообразными связями и не существует отдельно от нее. Его функционирование подчинено структурно-системным принципам, которые жестко ограничивают его независимость и лишают какой-либо самодостаточности. Сама реальность сетевого предприятия во многом оказывается кажущейся, виртуальной. В сетевых организациях гигантскими становятся не предприятия, а сами сети, системы.

Важнейшей частью задачи по перестройке экономики стала ее глобализация, возникшая как необходимое и неизбежное следствие все той же сетевой логики. «Классическая» мировая капиталистическая экономика формировалась и функционировала как простое количественное распространение, экспансия капитала на все новые регионы мира. В конце XX в. мировая экономика стала превращаться в глобальную, обретя способность функционировать, как единая система в режиме реального времени в масштабе всей планеты. Переход к такой экономике состоялся, прежде всего, благодаря тому, что была создана новая информационно-технологическая парадигма.

Еще одна задача — реформирование государства. Демонтаж государства всеобщего благоденствия привел к тому, что оно перестало быть «интервенционистским», вездесущим, активно вторгающимся в регулирование экономических и других социальных отношений. Тем не менее, государство сохранило за собой важную роль, многие регулирующие функции, в том числе в экономике и социальной сфере. «Сверхзадача» современного государства — осуществление контроля над рынком, поддержка конкурентоспособности национальной экономики или, вернее, национального сегмента глобальной экономики.

Таким образом, современная экономика является постиндустриальной, информационной. Ее эффективность, конкурентоспособность, другие параметры зависят в первую очередь от ее способности генерировать, обрабатывать, рационально использовать информацию, и, прежде всего знания.

Вторая черта современной экономики — то, что она является глобальной. Она является таковой, поскольку все виды экономической деятельности (производство, потребление, обращение товаров и услуг) и все их составляющие (труд, капитал, технологии, рынки, информация, управление) организуются и функционируют в глобальном, планетарном масштабе.

Системный и сетевой характер современной экономики ведет к возрастанию взаимозависимости и открытости национальных экономик. Прибыльность и конкурентоспособность становятся характеристикой не только отдельных предприятий, но также стран и регионов. Достижение определенного уровня производительности и эффективности возможно лишь при условии вхождения в глобальную систему.

При всей независимости внутренней сетевой логики процесс глобализации имеет свои пределы — национальные государства. Создание Всемирного торгового общества (ВТО) снижает роль национального фактора, но его действие остается. Более того, наблюдается обострение глобальной экономической конкуренции и усиление геоэкономического фактора. Продолжает увеличиваться разрыв в уровне социально-экономического развития не только между Севером и Югом, но и между развитыми странами и регионами.

В настоящее время внутри глобальной экономики сложились три главных центра, составляющих своеобразную триаду:

США—ЕС—АТР. Между ними и внутри каждого из них происходит жесткая конкурентная борьба, в которой выигрывает тот, кто способен постоянно генерировать знания, эффективно обрабатывать информацию и превращать ее в информационную технологию, быть гибким и быстро вводить инновации, поскольку инновация стала ключевым орудием конкурентной борьбы.

Под влиянием процесса глобализации в современном мире выделились ведущие страны и зависимые, поставляющие для первых интеллектуальные, сырьевые и иные ресурсы. Наряду с ними имеются «исключенные» из глобализации страны, даже целые геополитические регионы, в первую очередь Африка.

Таким образом, открытость глобальной сетевой экономики является далеко не полной и не для всех. Для подключения к ней требуются создание соответствующей информационно-технологической парадигмы, а также определенные политические условия.

Постиндустриальное, информационное общество, как и любое другое, характеризуется своей специфической культурой, которая получила название постмодернистской культуры. Многие авторы указывают на возрастающую роль культуры в жизни современного общества. Например, по мнению Белла, в современном обществе центр противоречий смещается от социально-экономической и политической областей к культурной. В работе «Культурные противоречия капитализма» (1976) он показывает, что многие причины кризисных явлений в современном западном обществе следует искать в разрыве между экономикой и культурой, между экономической модернизацией и культурными процессами.

В своем анализе отношений культуры и экономики Белл исходит из того, что каждое общество обладает определенным этносом, означающим совокупность ценностей, образующих символ веры, трансцендентальную этику или нравственный фундамент общества. Протестантская этика, включающая в себя трудолюбие, бережливость, аскетизм, стремление к успеху, составляла этос буржуазного общества XIX в., или, согласно М. Веберу, «дух капитализма». Однако в XX в. пуританская мораль подвергается дискредитации и уступает место другим ценностям. Основную вину за разрушение протестантской этики Белл возлагает на художественный модернизм и массовое потребление, под влиянием которых утверждается новая, гедонистская по сути, культура.

Наиболее мощным инструментом разрушения протестантской морали стало создание системы кредита, открывшей эпоху потребления товаров в рассрочку. К концу 1960-х гг. новая гедонистская культура принимает форму постмодернизма, который в глазах Белла предстает как логическое завершение модернизма, авангарда, контркультуры и других разновидностей «культуры враждебности». Он называет культуру постмодернизма антиномичной, альтернативной, не соответствующей постиндустриальному обществу.

Д. Белл считает, что настоящим этносом постиндустриального общества является «этнос науки». Однако последний представляет собой этику лишь небольшой части общества — тех, кто посвятил себя служению науке. К тому же и этнос науки, подобно протестантской этике, может перестать быть символом веры. Поскольку преобладающая культура — постмодернизм не является адекватной для постиндустриального общества, постольку оно оказывается лишенным настоящего нравственного фундамента. Белл делает вывод: отсутствие прочно укорененной системы моральных устоев является культурным противоречием этого общества, самым сильным бросаемым ему вызовом. Он даже допускает, что развитие данного противоречия может поставить под вопрос существование постиндустриализма.

Нарисованная Беллом картина отношений экономики и культуры в современном обществе во многом отражает реальное положение вещей. В то же время не все ее положения являются бесспорными. Белл не проводит должного различения между культурами модернизма и постмодернизма. Он весьма критически смотрит на искусство модернизма и авангарда, видя в них одну из причин возникновения культурного противоречия, и вместе с тем положительно и высоко оценивает массовую культуру. В действительности именно массовая культура вместе с массовым потреблением в гораздо большей степени, чем модернизм и авангард, несут ответственность за нарастание таких явлений, как гедонизм, крайний индивидуализм, нарциссизм, расслабленность, безответственность, вседозволенность и т. д. Кроме того, он упускает из виду «производительные» функции постмодернистского гедонизма и лежащего в его основе потребления, поскольку никакой подъем экономики, никакой рост производства невозможны без резкого увеличения потребления. Поэтому гедонизм вовсе не противоречит капитализму, а является одним из условий его существования.

При рассмотрении проблемы отношений между экономикой и культурой М. Кастельс размышляет отчасти в том же духе, что и Д. Белл. По аналогии с веберовским «духом капитализма» Кастельс стремится определить то, что он называет «духом информационизма». В результате сложного и противоречивого анализа он приходит к заключению, что корпоративный характернакопления, обновленная притягательность потребительского общества являются движущими культурными формами в организациях информационизма. Он признает, что так определяемый «дух информационизма» не вполне соответствуеткультуре, понимаемой как система ценностей, и поэтому не раскрывает в должной мере этический фундамент сетевой экономики. Тем не менее, он считает, что в разнообразных механизмах обновленного капитализма имеется некий общий культурный код, составленный из многих культур, многих ценностей и многих проектов. Все это и есть культура, но эта культура «скорее лоскутное одеяло, сшитое из опыта и интересов, чем хартия прав и обязанностей».

Носителем «духа информационизма» выступает господствующая элита, существующая в пространстве глобальных потоков капитала, власти и информации. Соответственно и сама элита является глобальной, информационной и наднациональной. Символы и особенности такой культуры связаны не с каким-либо конкретным обществом, но с принадлежностью к управленческим кругам информационной экономики, игнорирующим глобальное культурное разнообразие. Кастельс относится к этой культуре весьма критически.

Наряду с субкультурой господствующей элиты Кастельс выделяет господствующую культуру всею постиндустриального и информационного общества, каковой является культура современных СМИ, массовая аудиовизуальная культура. Речь при этом идет фактически о культуре постмодернизма, но Кастельс предпочитает реже употреблять данный термин, усматривая в нем негативные ассоциации и сомнительные смыслы. Он утверждает, что под мощным воздействием новой коммуникационной системы, политики правительств и стратегии бизнеса «рождается новая культура: культура реальной виртуальности».

Возникновение данной культуры было обусловлено созданием все более сложных телекоммуникационных и информационных технологий. В I960— 1970-е гг. телевидение породило «галактику коммуникаций», под влиянием которой другие СМИ — газеты, журналы и книги — либо ушли в тень, либо были реорганизованы в систему, «сердце которой состояло из электронно-лучевых трубок, а лицо представляло собой телевизионный экран». В 1980—1990-е гг. компьютер, Интернет и мультимедиа завершили формирование глобальных СМИ. определяющих характер не только культуры, но и самой реальности, превращающих виртуальность в нашу реальность.

Реальная виртуальность, по выражению Кастельса, есть «система, в которой реальность (т. е. материальное / символическое существование людей) полностью схвачена, полностью погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, где внешние отображения находятся не просто на экране, через который передается опыт, но сами становятся опытом». Культура реальной виртуальности, как и сама реальная виртуальность, рождается и существует благодаря новым СМИ, поэтому они неотделимы друг от друга и взаимообусловлены. Кастельс относится к этой культуре довольно критически, хотя и в меньшей степени, чем к культуре глобальной элиты.

М. Кастельс выделяет еще одну субкультуру, которой он придает большое значение и которую он связывает с «самобытностью (идентичностью) сопротивления» или с «сопротивляющейся идентичностью». Эта культура опирается на ценности того или иного сообщества, на традиционные ценности религии, нации и семьи, а также на идеалы и ценности новых социальных движений — экологического и женского движения, движения за сексуальное освобождение и т. д. «Сопротивляющаяся идентичность» находится на стадии становления, входящие в нее движения и сообщества действуют разрозненно, ограничиваются в основном обороной и редко переходят в наступление. Однако именно из них, как полагает Кастельс, может возникнуть новое гражданское общество.

При всей значимости культуры «сопротивляющейся идентичности» и других субкультур ведущее положение в постиндустриальном и информационном обществе занимает постмодернизм. Американский философ Ф. Джсймисон определяет его как «культурную логику» и «культурную доминанту позднего капитализма».

Хотя постмодернизм является в первую очередь культурой, он присутствует и проявляется во всех областях, включая экономику и политику. На всех современных экономических процессах лежит печать постмодерна. Постмодерный характер постиндустриализма проявляется в его отказе от великих целей модерна, в том, что он не обещает никакого светлого будущего, отвергает всякого рода «эгалитарные предрассудки». Постиндустриализм поглощен настоящим, он выступает как чистый экономизм или как капитализм в его чистых формах, его прежде всего интересуют проблемы прибыли, эффективности, производительности, конкурентоспособности и т. д. В этом постиндустриализм продолжает и усиливает тенденцию, которая возникла в модерне и которая привела его к превращению в постмодерн.

Начавшийся с середины 70-х гг. прошлого века процесс перехода от индустриализма и' модерна к постиндустриализму и постмодерну вызвал глубокие социальные изменения во всех областях общества. Эти изменения имели неоднозначный характер и потому воспринимались и оценивались по-разному. Сначала преобладал оптимистический взгляд на происходящее. Д. Белл в работах 70-х гг. весьма положительно оценивает постиндустриализм в целом, обращая внимание главным образом на его преимущества: инновационный характер производства, возрастающую роль образования и знания, превращение его в «коллективное благо», справедливую меритократию, подчинение экономического социальному и культурному, утверждение класса носителей знания в качестве основного, превращение этноса науки в этнос всего общества, доминирование отношений между людьми, а не между людьми и природой и т. д.

Примерно такой же точки зрения придерживался английский социолог Э. Гидленс. Постмодерн он определял как «систему после бедности», отмечая такие позитивные черты этой системы, как гуманизация технологии, многоуровневое демократическое участие народа в политике, демилитаризация и т. д.

Однако с середины 80-х гг. отношение к формирующемуся новому обществу заметно меняется. Прежний оптимизм уступает место всё более сдержанным, даже критическим оценкам, в которых звучат разочарование, недоумение, беспокойство. Повое общество квалифицируется не только как общество знания, информации, услуг, но и как общество риска, угроз, страха, опасностей. Многие социологи пишут о росте массовой безработицы, об усилении социальных неравенств, «новой бедности», диссоциации социального и т. д. Так немецкий социолог У. Бек в книге «Общество риска. На пути к другому модерну» (1986) лает новое понимание риска, носителем которого выступает не человек, но природно-социальная действительность. Риски неподвластны человеку, они больше не зависят от его смелости или небрежности. Рискам подвержены все социальные группы и категории, они разрушают основы жизни, несут в себе угрозу самоуничтожения цивилизации. В новом обществе производство богатства неотделимо от производства рисков, при этом производство и распределение рисков приобретает главенствующее значение в жизни общества. Бек отмечает исчезновение традиционных социальных форм, что ведет к размыванию и распаду социальных связей.

Французский социолог Ж. Бодрийяр идет еще дальше. Он рисует апокалиптическую картину общества, в котором анонимные и обезличенные массы поглощают все то, что составляет содержание понятия социального: государство, историю, народ, классы, политику, культуру, смысл, свободу. Бодрийяр уподобляет массу гигантской «черной дыре», куда «проваливается социальное». Воплощением массы выступает «молчаливое большинство», которое представляет собой не социальную, а чисто статистическую категорию. Бодрийяр считает, что два столетия усиленной социализации человека закончились полным провалом и сегодня мы наблюдаем «истощение и вырождение социальности». Хотя некоторые основания для такого взгляда имеются, в целом в нем преобладают крайности и преувеличения.

Более адекватным представляется подход, который сформулировал французский экономист Ж. Женерё: «Никогда еще наша способность производить богатства не была столь огромной, никогда еще наша неспособность направить это процветание на благо всех людей не была столь очевидной».

Действительно, складывающаяся социальная реальность является двойственной и противоречивой. С одной стороны, имеет место рост экономической эффективности, расширение слоя высокооплачиваемых и привилегированных, с другой стороны, наблюдается экономическая стагнация для непривилегированного большинства, ухудшение социально-экономического положения наименее защищенных.

Такое положение обусловлено многими событиями и процессами, среди которых одним из главных является демонтаж государства всеобщего благоденствия (оно также именуется социальным, страховым, кейнсианским, провиденциальным и интервенционистским, поскольку активно вторгаюсь во все сферы общества). В результате возникает новое соотношение между государством и рынком, ведущее к крупным социальным изменениям. Рассмотрим их подробнее.

Истоки государства всеобщего благоденствия восходят к середине XIX в. и связаны с обострением социально-классовых конфликтов, возникновением и распространением идеи социализма. Первый вариант социального государства сложился в Германии в 1880-е гг. при Бисмарке, который расширил и усилил систему социального страхования, приняв законы о несчастных случаях на работе и о пенсиях для рабочих и крестьян. Однако действительно широкое вторжение государства в экономику, другие области происходит в ряде стран после Первой мировой войны.

Второй вариант социального государства начал складываться в Англии усилиями лорда В. Бевериджа, который разработал проект системы социальной защиты (1942). В 1944 г. был принят проект полной занятости рабочей силы и бесплатной медицины.

Решающий вклад в разработку концепции государства всеобщего благоденствия внес Дж. Кейнс. В своем главном труде «Общая теория занятости, процента и денег» (1936) он изложил теорию государственного регулирования экономических и социальных отношений в обществе. Суть своего подхода Кейнс выразил в следующих словах: «Я ставлю главное ударение на увеличение покупательной способности, обусловленной правительственными расходами, которые финансируются кредитами». Во главу угла Кейнс ставит стимулирование личного потребления и повышение жизненного стандарта. Эта установка на протяжении десятилетий являлась исходным принципом экономической политики западных стран. Не менее значительным был вклад Кейнса в практическое осуществление новой экономики. В 1944 г. он и Г. Уайт создали Всемирный банк и Международный валютный фонд (МВФ) — основные звенья повой международной валютной системы, которая успешно работала до середины 70-х гг. В западных странах был обеспечен

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 11 1213