Рациональные и психотические воздействия

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 45Следующая ⇒

Специальные рациональные (разъяснительные) и психагогические (психотерапевтически-воспитательные) воздействия, переплетаясь между собой, конкретно выражаются в:

1) индивидуальных предварительных беседах с пациентами о сущности их страдания, об их личностных, человеческих ценностях, дабы четко наметить терапевтическую дорогу;

2) групповых медицински-просветительных занятиях;

3) групповых психологически-типологических занятиях.

Предварительные беседы. Пациент должен уяснить себе, что врач неспособен полностью вылечить его в том смысле, чтобы «реконструировать» его душевный склад. Это и не нужно, потому что это неестественно. Важно с самого начала разъяснять дефензивным пациентам силу их слабости. Например, говорим так: «Да, вы мучаетесь склонностью к анализу, тревожным сомнениям (нравственно-этического, ипохондрического характера), ранимым самолюбием, робостью и т. д. Но все это есть одновременно и ваша сила, одаренность совестливостью, способностью к глубокому анализу, умению тонко и неожиданно, философически осмыслять людей, события. Все это, во-первых, симпатично в вас для многих людей, а во-вторых, общественно-ценно, поскольку характерно для сложного, творческого человека. Склонность к тягостному, тревожному самоанализу есть одновременно способность к серьезному творческому самовыражению, которое смягчает напряженность. Поэтому важно уважать, беречь всякое свое тяготение к творчеству, оно в крови у вас. И ваше переживание измененности своего эмоционального «я», эта деперсонализация — также есть как бы внутренний природный призыв вернуться к себе, ощутить, очертить границы своей индивидуальности через творчество. Вы говорите, что никогда не писали акварелью? Из вас не получится прозаик? Да ведь речь идет не о том, чтобы сделаться художником или писателем, а о том, чтобы подняться к здоровью, не страдать так, как вы страдаете сейчас. А потому пытайтесь самовыражаться творчески по-всякому — поиском созвучных вам камней, корней, составлением букетов, выпеканием пышек. Творчеством сам себя себе лечебно уясняешь. А там, кто знает, может быть, из вас истинный художник выйдет. Это в любом возрасте возможно. И независимо от того, что про это говорят люди вокруг. И в отношении П.И. Чайковского сомневались, стоит ли ему серьезно заниматься музыкой. «Ведь Глинкой ты не станешь», — говорил ему брат Николай[74]. Во всяком случае, не может человек, охваченный душевным подъемом творческого самовыражения с ощущением своей полезности людям страдать так, как страдаете вы. Наша совместная задача состоит в том, чтобы эту глубинную, во многом болезненную (своей ранимостью, совестливостью) душевную работу претворить в творческое самовыражение, которым станете утверждаться в жизни. Многие люди с таким душевным складом, кстати, сделались знаменитыми. Вы даже не представляете, как много замечательного сделали в мире люди сомневающиеся, нерешительные, тревожные, т. е. вот так же страдающие чувством неполноценности. Будете изучать их характеры, их жизнь. Это прежде всего Лермонтов, Толстой, Чехов, Дарвин, Павлов. У них важно учиться творить в жизни свое и по-своему, т. е. искать и находить применение своим особенностям с общественной пользой. Если душевно-телесный склад, врожденные особенности не дают сделаться хорошим летчиком, акробатом, администратором — значит, человек расположен к другим делам. Нередко достаточно в своей давней уже профессиональной работе начать действовать в духе именно своей особенности, то есть творчески, чтобы лучше, глубже и радостнее себя применить. Будем работать, чтобы по-своему открылась ваша увлеченность жизнью, возникла общественно полезная включенность в жизнь людей с отчетливо-радостным ощущением этого, вытесняющим болезненное».

Как правило, поначалу встречаем сопротивление этих робеющих, стесняющихся пациентов: я-де так мало знаю и «вообще глупая, неразвитая» и т. д. Неустанно остается повторять, что если они действительно мало знают, то не знания для них, для людей такого склада есть главное, главное — то, что по своей натуре они способны думать и чувствовать глубоко творчески, по-своему, а это высшая духовная ценность. Пусть нет широты интересов, но есть свое и надо возделывать это свое. Диоген Лаэртский о Сократе: «Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: " Сколько же есть вещей, без которых можно жить! " »[75]. Творческое самовыражение — вот главная терапия. Оно даст выплеск бесценных лекарств из аптек организма в кровь.

Отметим, что если врач сам не лишен дефензивных свойств, то выказать их в общении с такими пациентами — только на пользу.

Медицински-просветительные занятия. Они необходимы, чтобы стойко успокоить напряженного пациента, например, разубедить ипохондрика в том, что он тяжело душевно болен или соматически «уже не жилец», кратко рассказать о различных психопатологических симптомах, расстройствах, которые у них обнаруживаются, — страхи, навязчивости, деперсонализационные расстройства, вегетативные, болевые, сенестопатические проявления скрытой депрессии и т. д. При этом целесообразно объяснять защитно-приспособительное существо симптома, подчеркивая, что без него во многих случаях было бы хуже. Так, деперсонализация как чувство собственной измененности, например, в виде душевного онемения защищает от острой тревоги, хотя и сама по себе тягостна (организм не может защищаться с безграничным совершенством). Навязчивость, возникая из тревоги, защищает от тревоги тем, что дает ей определенное содержание, нередко смягчая тревогу этой привнесенной в нее определенностью (пусть нелепой). Мы вместе должны помочь природе защищаться совершеннее, в этом существо истинного лечения. Например, целебная творческая охваченность снимает, ослабляет тревожную коренную основу навязчивости. Об этих моментах клиники и клинической психотерапии важно ясно и неустанно рассказывать, чтобы пациенты смягчились знанием, определенностью, не страдали от непонимания того, что с ними происходит, во что это все может вылиться. Следует научить больных скрывать в обществе (но не перед врачом) свои ипохондрические переживания, притворяясь здоровыми. Конечно, это все делается по-разному в работе с чисто-пограничными пациентами и пациентами эндогенно-процессуальными, потому предпочтительнее, чтобы ипохондрики занимались в разных группах — психопатических и процессуальных.

Психологически-типологические занятия. Достаточно подробно, с элементами научности следует просвещать дефензивных пациентов в отношении особенностей их душевного склада[76], тесно связанных с другими особенностями, расстройствами. Пациенты изучают под руководством врача типологию личностей по современной научно-популярной литературе, по классическим научным трудам С.А. Суханова (1912), А.Ф. Лазурского (1923), П.Б. Ганнушкина (1964), К. Leonhard'a (1981), читают книги об известных людях с дефензивными переживаниями, их письма, автобиографии, воспоминания о них и т. д., дабы основательней понять через все это себя и других (как ладить с людьми), прочувствовать собственные духовные богатства, раньше не представлявшиеся богатствами. Врачу следует и самому писать для своих пациентов о характерах (исходя из собственных психотерапевтических задач). Автор убедился, предлагая пациентам свои научно-популярные брошюры, как важно для усвоения материала личностное звучание лечащего врача в каждой странице. Не лишне подчеркнуть пациентам, что если бы они были психиатрами, то не мучались бы так «раздутой» от медицинской неосведомленности тревогой[77].

Из художественной литературы рекомендуются прежде всего произведения, в которых описаны дефензивные переживания (произведения Лермонтова, Некрасова, Чехова, Толстого, Дарвина, Гессе). Пациент исследует и другие, в том числе противоположные ему характеры в художественной литературе, постепенно научаясь прогнозировать с известной вероятностью переживания и поступки знакомых, близких, сослуживцев. Он и сам себе становится яснее через иные характерологические варианты. Размышляя письменно о прочитанном, сравнивая, например, в двух колонках свой характер с характером литературного героя как живого человека, с характером известного художника или ученого, пациент познает себя в поисках созвучного и чуждого ему в этих характерах и, главное, научается понимать и уважать не только свое, но и не свойственное ему и тоже общественно ценное в переживаниях и поступках людей. Важно убедительно разъяснить пациентам, что нет абсолютно плохих от природы психопатических и здоровых характеров. Всякий так называемый тяжелый, плохой человек (даже врожденно-трудный для людей и, казалось бы, практически неисправимый) в особых обстоятельствах жизни, в каком-то определенном, своем деле, к которому расположен своими положительными способностями, может быть весьма полезен.

Автор рассказывал пациентам об одном тяжелом эпилептоидном психопате, который измучил жену и детей своими конторскими книгами, куда записывал все, что они покупали в магазинах или на рынке, злобно-угрюмо выговаривал, что вот этого надо было купить меньше, а это дешевле. Он вел строгое расписание уборок в доме, проверял пальцем пыль и методично-жестоко наказывал всех домочадцев за малейшую неаккуратность. Когда пришел за внучкой летним вечером в детский сад и обнаружил, что она гуляет там без панамки, то так разозлился, что сломал воспитательнице руку (его счастье, что она не подала на него в суд). «Стонали» от него и на заводе, где он работал электриком. Казалось бы, чудовище, страшный человек, зачем вообще такому жить среди людей? И вдруг узнаем, что он на общественных началах работает в милиции в оперативной группе и голыми руками «берет» бандитов, несколько дней назад спас женщину от смерти, схватив руку бандита с ножом, имеет почетные грамоты и благодарности за свою самоотверженность, за это бесстрашие и добро для людей. Надо пытаться понять таких людей, высматривая в них хорошее. В конце концов, такой человек ценит сослуживцев и соседей по должности, «по чину», поскольку известной инертной прямолинейностью своего мышления и чувствования не способен живо увидеть истинную человеческую ценность независимо от должности, «от погон», как это говорят, и вынужден «раскладывать» людей по клеткам своей прямолинейной таблицы только в соответствии с их должностями и званиями, дабы легче ему было ориентироваться в жизни. Понять это — значит научиться принимать достаточно нравственных людей такими, какие они есть по характеру, уважать их за то, что умеют что-то полезное делать, чего сам не умеешь, научиться многое прощать человеку в его слабостях, но только в слабостях.

Рассказывая о серьезном значении воспитания в формировании характера, не следует преувеличивать этот момент, абсолютизировать, дабы у пациента не возникло впечатления, что он исковеркан неправильным родительским воспитанием. Постоянно сталкиваясь с убежденностью многих психопатических и эндогенных пациентов в том, что их неудачно воспитали, целесообразно подчеркивать факт сложной (например, идущей от троюродной бабушки) конституционально-генетической обусловленности психопатического характера. Воспитание, конечно, может усилить или приглушить врожденные патологические свойства характера, и во многих случаях родители сделали немало, чтобы смягчить, сколько можно, врожденную патологию.

Типологические беседы содержат особенности подхода в зависимости от клинической структуры, отмеченные в главе 8. Здесь лишь заметим, что, например, с психастеником работаем до внедрения в специфические тонкости психастенического характера, особенно если психастеник встревожен, не болен ли «психозом», подвигающим его к душевной катастрофе. В беседах же с дефензивными малопрогредиентно-шизофреническими пациентами не входим в вопросы дифференциальной диагностики (такого пациента нередко и не заботит точный диагноз). Здесь в личности звучит не определенная психопатическая структура, а подвижная мозаика душевных свойств вследствие конституционально-генетически обусловленной процессуальной «поломки». Но шизофреническим пациентам уместнее говорить не о болезненном процессе (как это есть на самом деле), а лишь о характерологических свойствах, радикалах (психастеническом, шизоидном и т. д.)[78], дающих себя знать в переживаниях, поступках, одежде, творчестве, тяге к определенным делам, книгам, картинам, музыкальным произведениям. Эти душевные свойства, характерологические радикалы могут свободно смешиваться в человеке. Важно лишь установить, каких свойств в себе или в ком-то другом больше, чтобы с известной вероятностью предполагать, чего можно ждать от себя и других в различных делах и положениях[79]. Когда понимаешь, с человеком какого душевного склада имеешь дело, то принимаешь его таким, какой он есть, прощая слабости (если это, конечно, слабости, а не безнравственность). Зная себя как психастеника, не переживаешь так свою весьма среднюю механическую память и соответственно среднюю способность к изучению языков, понимая, что зато имеешь другое, чего нет у многих полиглотов. Понимая, что с данным человеком по причине душевной несовместимости все-таки не можешь быть в товарищеских отношениях (несмотря на все попытки), смиряешься и успокаиваешься, что формально-служебные отношения для нас обоих — самое лучшее. Все это в конце концов для того, чтобы уяснить себе свои личностные особенности и найти таким образом свой путь среди людей.

Может возникнуть вопрос: стоит ли вообще сообщать пациентам такие научные термины, как «психастеник», «шизоид», «циклоид». Не лучше ли ограничиться древним учением о четырех темпераментах, которое также излагается в научно-популярной литературе. Можно, видимо, работать просветительно-типологически с дефензивными пациентами и на этой узкой базе, но тогда почти все они увидят себя лишь в «меланхолике». Многолетний опыт убеждает, что именно дефензивные пациенты с высокой терапевтической пользой «схватывают», усваивают сложные характерологические радикалы, отраженные в клинических классических характеристиках психопатов. При этом пациенты ясно понимают, что все эти душевные радикалы, рисунки часто выступают в жизни в рамках нормы, акцентуации, и такие понятия, как «холерик», «флегматик» и т. д., есть просто более общие и в то же время более узкие характерологические обозначения, если не отождествлять их с типами высшей нервной деятельности и не считать «физиологическими скелетами» характеров. Необходимо, конечно, постоянно предупреждать пациентов, что ни в коем случае не следует «опсихиатричивать» жизнь, «раздавая» людям направо и налево ярлыки «психастеников», «шизоидов» и т. д. Судить о том, имеется ли психопатия, патология, может лишь врач. Важно без «ярлыков» заметить про себя сам душевный рисунок независимо от того, здоров он или патологически усилен, чтобы с большей или меньшей вероятностью прогнозировать переживания и поступки человека, яснее видеть его ценности. Наконец, клинические обозначения, описания психопатов уже так распространены сейчас в общедоступной (немедицинской) литературе (энциклопедиях, словарях и т.д.), что нет оснований обходить их в лечебно-просветительной работе с обычно читающими про себя, где только можно, дефензивными пациентами. Никуда не уйдешь от того, что существуют разные характеры (здоровые и психопатические) и каждый человек живет в соответствии со своим душевным складом.

Клинический опыт убеждает: пока дефензивные пациенты не знают важных подробностей типологии характеров, они постоянно путаются, разочаровываются в людях, впадая в отчаяние. Необходим здесь, однако, тонкий разумно-нравственный подход к делу: «плохих» характеров нет, как нет «плохих» национальностей, национально-психологических особенностей, каждый нужен обществу своими полезными в каких-то делах особенностями. Д.С. Лихачев[80] духовно-убедительно показал еще раз в наши дни, что способность видеть, нравственно понимать, изучать национальные особенности серьезно обогащает, что «именно индивидуальные особенности народов связывают их друг с другом» (подчеркнем — как и индивидуальные особенности связывают людей внутри одного народа).

Уже много лет назад автор убедился, что подобная медицински-просветительная, психологически-типологическая психотерапия серьезно помогает дефензивным пациентам (Бурно М.Е., 1970, 1972, 1974). Однако лишь со временем, в практической работе выяснилось, что познать себя и других по-настоящему терапевтически глубоко, общественно полезно дефензивным пациентам возможно лишь в творчестве, в специальном лечении методиками терапии творчеством. Пациент И., 50 лет (27.09.1984, группа № 1), сказал, послушав в очередной раз рассказы товарищей по группе и посмотрев их слайды: «Как все-таки мало мы знаем и ценим тех, с кем вместе живем в нашей жизни».

Групповые воздействия

Параллельно индивидуальным встречам с врачом идут занятия в группе творческого самовыражения (2 раза в мес. по 2 часа, обычно вечером). Врач и психотерапевтическая медицинская сестра встречают группу в 8-12 человек в «психотерапевтической гостиной» — уютном кабинете с художественными фотографиями, картинами пациентов на стенах, домашней настольной лампой, разноцветными свечами в подсвечниках, растениями, выразительными камнями, самоваром, ароматным чаем в красивых чашках, с печеньем, конфетами на столе. Врач сидит во главе стола, медицинская сестра, пациенты — по бокам; экран стоит так, чтобы все видели слайды, а недалеко от него — проигрыватель или магнитофон, дающий тихий, тщательно подобранный музыкальный фон, не мешающий разговаривать. Домашняя, камерная обстановка с выключенным верхним светом (когда не так заметны какие-то твои внешние «недостатки»), без белых халатов хороша для дефензивных пациентов прежде всего тем, что смягчает чувство неполноценности, душевной патологии, и пациенты раскрываются здесь, порой, как нигде и никогда. Способствует этому и огонь свечи.

Здесь берегут душевную ранимость и вместо «ваш рассказ (слайд) плох» в крайнем случае скажут: «это мне не близко» или «в этой вещи вам, по-моему, не удалось себя выразить ». Когда главное в творческих занятиях — выразить личностную особенность, то могут быть оценки лишь в таком духе. Скуповатые, холодноватые люди учатся дарить свои слайды, рисунки и другие предметы творчества, учатся получать целебную радость от бескорыстной помощи нуждающимся в ней. Это не только и не просто обсуждение болезненных расстройств, попыток помочь себе в расстроенном настроении, обсуждение конфликтов. Это проще и глубже: помочь друг другу под руководством врача с помощью специальных методик терапии творчеством жить творческими нравственными силами души в конечном счете для других людей, для общества, испытывая целебное духовное наслаждение. Одни пациенты почти не пропускают группу, другие, стойко улучшившись, приходят реже, наконец, приходят «новенькие» («открытая группа»), но обычно всегда остается крупное, дружно-сплоченное ядро (не меньше половины пациентов, чаще самых сложных) на годы. Такая долгая жизнь амбулаторных групп — особенность групп из дефензивно-психопатических и дефензивных малопрогредиентно-шизофренических пациентов в отличие, например, от групп невротиков.

У нас постепенно сложились, выкристаллизовались четыре вида таких «открытых» групп, которые можем рекомендовать.

Группа № 1 — преимущественно дефензивные малопрогредиентно-шизофренические пациенты зрелого возраста[81].

Группа № 2 — преимущественно дефензивные психопаты (астеники, психастеники, циклоиды, шизоиды) зрелого возраста.

Группа № 3 — дефензивные малопрогредиентно-шизофренические пациенты, дефензивные шизоиды с трудностями общения (от 17 до 35 лет).

Группа № 4 — дефензивные психопаты (истерические, эпилептоиды, ананкасты) и дефензивные малопрогредиентно-шизофренические пациенты зрелого и пожилого возраста.

Клинический состав указанных групп отражает подмеченные в практике особенности совместимости различных пациентов. Психастеники более дружно, духовно общаются в группе друг с другом и с дефензивными циклоидами и шизоидами (группа № 2). Дефензивные малопрогредиентно-шизофренические пациенты из такой группы нередко «выпадают» тягостной спецификой расстройств, бывает, даже пугают, угнетают своими расстройствами психопатов. Потому должно быть их здесь не более 3-4 человек, если невозможно создать чисто «психопатическую» группу. Не следует в эту довольно «капризную» группу включать более чем по одному истерическому, эпилептоидному, ананкастическому пациенту (но можно приглашать иногда «в гости»). При формировании групп нужно следить и за тем, чтобы большинство пациентов в группе было по возможности в одной поре жизни.

Клинически разнородная группа представляет патологически заостренную ячейку — модель микросоциальной среды, в которой пациенты, творчески общаясь между собой, учатся видеть в жизни здоровых и психопатических людей, душевным рисунком подобных шизоидным, циклоидным и т. д. товарищам по группе, учатся понимать их, общаться с ними для общей пользы. Вот шизоиды и психастеники добродушно смеются над практично-бытовитым циклоидом, который, путешествуя по Японии, снял вход в сад камней в Киото, но не сами камни; снял жанровые сцены, дома, эстакады, но на его слайдах нет дзэн-буддийских уголков природы, которые прежде всего привлекли бы к себе камеры шизоидов и психастеников. Важно научиться принимать человека с иным характером таким, какой он есть, понять-прочувствовать, что каждый из нас ограничен своей индивидуальностью и в то же время ею же силен и все мы вместе разными своими способностями, делами составляем единое Человечество по законам природы и общества. Что бы делали мы без циклоидных (сангвинических) практиков? Что была бы за польза, например, от психастенического повара, не чувствующего вкусовых нюансов и рассеянно-отрешенно впадающего за своим делом в разнообразные раздумья? То есть это клинические группы творческого самовыражения. Их не следует отождествлять с западными «терапевтическими клубами», с клубами «бывших пациентов» (Киселев В.А., Лежепекова Л.Н., 1968; Гарнис В.А., 1977) не только потому, что в наших группах в несколько раз меньше пациентов, чем в клубе, но и по самой структуре работы. Тут лишь внешняя праздничная, танцевально-гостевая схожесть, а внутри группы[82] — целенаправленная клиническая работа выяснения собственной духовной индивидуальности для творческой общественно полезной деятельности. Наши группы не относятся также и к психологически-ориентированным (тренинговым)[83] группам, повторяющим, видоизменяющим (социологически, психологически, педагогически и даже несколько клинически) «группы встреч» («encounter groups») (Rogers С, 1975).Тренинговые группы широко работают в мире как терапевтические или группы социально-психологического тренинга, способствующие подготовке руководителей, учителей, врачей, смягчению супружеских конфликтов, конфликтов между родителями и детьми и т. д. (Карвасарский Б.Д., Исурина Г.Л., Мелик-Парсаданов М.Ю. и др., 1981; Петровская Л.А., 1982; Воловик В.М., Вид В.Д., Днепровская С.В., Гончарская Т.В., 1983; Слуцкий А.С., Цапкин В.Н., 1985; Робер М.А., Тильман Ф., 1988). Существо такого рода групповой терапии состоит в том, чтобы открыть свободное откровенное самовыражение участников группы в непосредственном, живом, глубоком взаимодействии друг с другом, рассказывая свое сокровенное. В результате этого каждый член группы познает себя и окружающих гораздо полнее, чем в обычных домашних или служебных контактах, и оттого лучше относится к другим людям как в группе, так и в жизни (Rogers С, 1975).

Таким образом, в психологической группе пациенты познают себя и других более или менее интуитивно-недирективно в живом общении, помогая товарищу в его житейском конфликте общественным мнением группы[84], которое в отличие от мнения клинициста, конечно же, не способно клинико-психотерапевтически индивидуализировать каждый отдельный случай. В клинически-ориентированной группе творческого самовыражения познание идет не от общих психологических норм жизни, не от мнения группы, а от клиники на базе медицинского, психологически-типологического просвещения, воспитания с изучением творческих особенностей у себя и своих товарищей для полнокровно-вдохновенного общественно полезного применения в жизни именно своих творческих особенностей. Здесь общественное мнение группы направляется клиницистом и подсказывает пациенту определенный нравственный выход из трудного положения, клинически соответствующий его душевному складу, состоянию. Известные формы психологической групповой терапии (групповая дискуссия, разыгрывание ролевых ситуаций, психогимнастика, проективный рисунок, музыкотерапия) возможно преломить клинически: например, дискутировать по поводу переживаний данного пациента типологически образованно, т. е. дружелюбно исходя из достаточно научного представления о его характере и характерах его близких, из знания симптоматики скрытой депрессии и т. д. Время от времени в групповое занятие включаются клинические игровые сценки. Например, это тренировка непринужденности в общении у застенчивого пациента. Пусть поговорит с молодой женщиной из группы, будто знакомится с ней в купе поезда, чтобы не сидеть напряженным «букой». Тут важно прежде разобрать различные варианты «застенчивой зажатости» (психастенический, циклоидный и т. д.), чтобы действовать сообразно натуре. Если дефензивному циклоиду порой достаточно в такой ситуации того, что собеседница симпатична ему, и вот уже спадает застенчивость, то психастенику в любом случае приходится для живого общения заранее «вкладывать» в себя «кассеты» различных живых рассказов и вопросов (психастеник не способен к импровизации в подобной обстановке).

Клиническая групповая терапия не требует (в отличие от психологической), чтобы пациенты открывались друг другу, обращаясь друг к другу и к психотерапевту по имени и «на ты». Напротив, это может серьезно повредить дефензивным пациентам, даже если по правилам не выносить откровенность за ограду группы: «замучаются совестью», надолго ранятся душевно и т. д. Следует оберегать внутренний мир дефензивных пациентов, повторяя, что каждый из нас имеет право на свой тайный духовный угол, что мы не отвечаем перед людьми за свои внутренние мысли, чувства, представления, но отвечаем за сказанные слова, как и за поступки. В группе творческого самовыражения царит дух взаимной сердечной заботы, здесь в обсуждении творчества друг друга берегут самолюбие, ранимость товарища, не говорят об истинном таланте, который есть далеко не у всех, но говорят о духовной индивидуальности, свойственной каждому. Благодаря этому дефензивный пациент яснее видит свои возможности, свой общественно полезный путь, свои личностно-вдохновенные способы жизни в быту, в труде, чувствует себя от этого увереннее и духовно светлее.

Психологическая (тренинговая) терапия может существенно симптоматически помочь некоторым дефензивным пациентам с острыми трудностями общения, но, по-видимому, особенно эффективна она при невротических расстройствах, затянувшихся психогенных реакциях у прежде здоровых людей, т. е. там, где патология связана прежде всего с микросоциальными моментами. А в психопатических и шизофренических случаях приходится учить пациента творчески адаптироваться в жизни сообразно своим стойким клиническим особенностям, значит, от них и следует здесь отправляться. Я шел в своих врачебных поисках от клинических работ по групповой психотерапии Н.В. Иванова (1974), С.С. Либиха (1974, 1979), В.Я. Деглина (1976). Вот известные групповые приемы, о которых рассказывает С.С. Либих (1979): 1) «поиск общего, типического у больных группы»; 2)«создание приемов активного противодействия болезни (Н.В. Иванов)»; 3) «анонимное обсуждение»; 4) «психотерапевтическое зеркало»; 5) «лечебная перспектива» (с. 211). Приемы эти невольно-естественно «работают» и в наших группах. Приходится обсуждать конфликты, разыгрывать трудные житейские ситуации, выяснять отношения пациентов друг к другу, но важно делать все это подробно клинически, в духе творческого самовыражения и доброжелательно, «по-домашнему», высвечивая с помощью групповых механизмов нравственный, творческий жизненный путь пациента. Не нарушается у нас лечебный процесс и известными «психологическими » предложениями к пациентам тут же, во время вдохновенной беседы, отметить в карточках (например, в баллах) свое отношение к товарищам по группе, к врачу и т. д., однако целесообразно просить пациентов время от времени писать врачу о своих групповых впечатлениях. Вот отрывок из письма пациентки И., 47 лет, к автору (11.03.1982 г.).

«Нужны были регулярные посещения наших вечеров и тот широкий объем информации, который они несут с собой, чтобы безошибочно отобрать единственное приемлемое для меня и помогающее мне средство быть здоровой. Силу Вашего четвергового мероприятия я вижу в том, что оно коллективно, и информация, зачастую рождаемая и формируемая нами сейчас же и с Вашей помощью, оказывается и более емкой, и более объективной, и более доходчивой. В некоторых случаях мы, Ваши пациенты, становимся Вашими помощниками в вопросах лечения каждого из нас, потому что, познавая друг друга, в том числе и с помощью слайдов и благодаря рассказам Вашим и друг друга, мы потом лучше узнаем характеры окружающих нас людей, чтобы с ними ладить, узнаем, наконец, себя, чтобы бороться с недугом. Я написала диссертацию, защитила ее, ушла с прежней работы, потому что она меня не удовлетворяла. Ушла не в соседнюю лабораторию института, в котором проработала 20 лет, а в совершенно иной институт, где практически никого не знала. Теперь в своем движении я уж не могу остановиться. Мне предлагают руководство лабораторией в 40 человек, и я соглашаюсь, чтобы не быть под началом у руководителя, мне не симпатичного. Теперь я вынуждена говорить перед аудиторией в 40 человек. И первые шаги мои в этом — неловкие, робкие и стеснительные, как на первом четверге, когда Вы вынудили меня говорить о любимом, близком мне по характеру художнике. В ту пору я пугалась собственного голоса».

Глава5. Конкретные методики терапии творчеством

В многолетней практике сложились следующие методики:

1) терапия созданием творческих произведений (художественных и научных);

2) терапия творческим общением с природой;

3) терапия творческим общением с литературой, искусством, наукой;

4) терапия творческим коллекционированием;

5) терапия проникновенно-творческим погружением в прошлое;

6) терапия ведением дневника и записных книжек;

7) терапия домашней перепиской с врачом;

8) терапия творческими путешествиями;

9) терапия творческим поиском одухотворенности в повседневном.

Терапия созданиятворческих произведений

Методика способствует выяснению духовной индивидуальности и, значит, своей дороги к людям, к созидательной, целебно-осознанной деятельности — созданием творческих произведений. Существо методики — в бесконечном творении себя самого в том смысле, в каком Сартр сказал: «Меня породили мои писания»[85].

Творческие произведения могут быть художественными и научно-техническими. В произведении научного творчества светится прежде всего, порой восхищающая, особенность мысли. Научную мысль ученые новых времен могут уточнять, исправлять, дополнять в соответствии с новой ступенью развития науки. По мере этого личностная особенность ученого все менее видится в этих измененных уже формулировках. Но произведение художника (наскальное изображение охоты на мамонта или чеховский рассказ) не исправляется и не дополняется последующими творцами, поскольку в нем живет вся личность автора и прежде всего самобытное переживание, важное во все времена человечества независимо от количества знаний, уровня развития науки. В отношении своих переживаний (но не научных достижений! ) люди разных эпох остаются близки друг к другу. Так, современный веселый сангвиник-гурман испытывает богатое созвучие с героями Рабле, а шизотимный сегодняшний поэт — со своим древнеегипетским собратом. Художественное творчество (искусство) есть творение своего личностного переживания[86], передающегося людям, воспринимающим это творчество. Л.Н. Толстой пишет: «Как только зрители, слушатели заражаются тем же чувством, которое испытывал сочинитель, это и есть искусство»[87]. Конечно, художник способен «заразить» переживанием преимущественно тех, кто личностно созвучен ему, в ком он находит отзвук. В «заражении» авторским переживанием во имя прогресса, добра, красоты состоит общественная значимость художественного творчества.

Создание творческих произведений — естественный человеческий вездесущий процесс. А.П. Платонов заметил об искусстве: «Искусство, как потение живому телу, как движение ветру, — органически присуще жизни»[88]. Как в свое время принимали научно-лечебные формы такие душевные движения, как внушение и разъяснение-убеждение, так в наше время в научно-лечебные приемы претворяется творчество. Наряду с работой гениев и талантов есть творчество обычных людей, также выказывающее их особенное душевное, духовное движение. Постоянно следует подчеркивать пациентам, что не в мастерстве наше лечебное дело, а в способности сделать что-то по-своему. Сделанное нравственно по-своему уже само по себе бесценно, а есть ли это истинное произведение искусства или науки — это уже другой вопрос. Чтобы прочувствовать сказанное, надо, например, «погрузиться» в трехтомник «Манъёсю (Собрание мириад листьев)»[89]. Это короткие японские поэтические произведения раннего Средневековья, созданные сотнями авторов и главное не только известными поэтами, правителями, но пограничными стражами, рыбаками, землепашцами и другими простыми людьми, общавшимися между собой через поэзию. Творческая индивидуальность может звучать и в поисках чарующих предметов дикой природы. Просто найденный, выбранный из других камней камень может оказаться высоким произведением искусства. Творец «производит» этот предмет искусства одним своим выбором, т. е. способностью ощутить созвучие с формами и красками камня и через него (этот камень) показать людям свое переживание. Создание творческих произведений распространяется до самовыражения в вязании салфеток и в заварке чая.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒