Некоторые «механизмы» терапии прозой

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 45Следующая ⇒

1. Рассказ позволяет патологически застенчивому пациенту описать свои переживания, спрятавшись за спину своего героя, будто к нему самому это не относится. В таком случае наступает целебное отреагирование, и пациент видит реакцию слушающих на свои переживания, но сам как бы за ширмой, не ранится тем, что открывает людям сокровенное, «постыдное».

2. Писание рассказа (очерка) требует высокого духовного сосредоточения, концентрирует, обогащает переживания, раздумья дефензивных пациентов часто сильнее, чем многие другие способы терапии созданием творческих произведений. «Аромат», «образ» собственного уже написанного рассказа (очерка) или весь рассказ (очерк) до последнего слова стоит обычно подолгу в душе пациента, вызывая стойкое чувство целебной собранности, духовной ясности.

3. Рассказ (очерк) нередко «пишется» в душе дефензивного пациента почти постоянно в течение дней и недель, и все это время пациент находится в терапевтической духовно-творческой охваченности все новыми поворотами и деталями будущего произведения. Закончил один рассказ — и вновь, как у чеховского Тригорина в «Чайке », «ворочается» в голове «чугунным ядром» новый сюжет.

Практические советы

1. Сообщаем пациентам, что прозу писать совсем не страшно, потому что все когда-то писали школьные сочинения, пишут письма.

2. Поначалу не стоит «пугать» пациентов предложением написать рассказ. Пусть опишет в свободном «отрывке» без начала и конца случай из жизни, какое-то свое переживание и т. д.

3. Пусть рассказ (очерк) по размеру будет таким, чтобы пациент достаточно медленно и внятно читал его в группе не более 20 мин (при двухчасовом занятии). Важно успеть всем прочувствовать, продумать рассказ, поговорить, не торопясь, о том, какие переживания, душевные свойства автора выступают в этой вещи, какой у кого вызывают отклик.

4. Рассказ (очерк) должен быть достаточно искренним, про себя, даже если и под маской другого человека. Если автор описывает какие-то не свойственные ему переживания, то необходимо выразить (пусть незаметно) свое отношение к происходящему в рассказе (очерке). Иначе не произойдет целебного отреагирования. Важно высказать в творческом произведении пусть «постыдно слабенькое» (на первый взгляд), но свое. Свое, нравственно-искреннее — всегда сильно, правдиво для тех, кто способен его понять, ощутить. А.П. Чехов отметил, что «прав тот, кто искренен»[93]. Самый, казалось бы, «слабый» имеет нередко внутри этой слабости сильное, чем и должен утверждаться в жизни. Так, в древнеегипетской сказке «Лев и мышь» лев отпустил мышь, поскольку все равно не насытился бы ею, а она потом в благодарность перегрызла ремни, которыми опутал льва человек[94].

Пациент А.¹, 47 лет[95], автобиографически описывает в рассказе, как беспокоится психастенический человек о своем сыне, который сейчас в санатории:

«Ведь совсем маленький, еще залезет на качели, упадет или грязь какую-нибудь засунет в рот, а то еще заболеет, или какое-нибудь пищевое отравление случится, или пожар», — содрогался в душе Борис Федорович. «Да ну, — не соглашался он сам с собой, — пожар... Выдумываешь тоже эксквизитные случаи! Да как сказать... бывало же... » Он вспоминал, как семилетним мальчиком жил летом на даче со своей мамой, детским врачом, и как случился пожар в детском саду. Мать нервно пересчитывала детей, выведенных из дома; то одного не хватало, то двоих, о боже! Считала снова и еще, пока не оказалось, что все на месте. А воспитательница выбрасывала свои вещи с балкона второго этажа, застилавшегося дымом, и потом прыгнула оттуда на набросанные матрацы, рылась в своих вещах и плакала — карточки сгорели. Карточки после войны — это все, это хлеб на целый месяц. Ее успокаивали, как могли.

5. Обычно легче всего начинать записывать в очерки искренние воспоминания детства, вообще прошлых дней. Эти воспоминания (необыкновенно сближающие духовно членов группы) можно записывать буквально крошками, безыскусными миниатюрами, непреходящая ценность которых — святая правда былого. Многих пациентов автор побудил писать рассказы (очерки) детства чтением собственных рассказов в этом духе[96]. Вот, для примера, две такие не опубликованные прежде «картинки детства».

Керосин

Я любил ходить за керосином, потому что любил почему-то сам керосин, как льется его серо-голубая тяжелая струя из мерятельной кружки в керосиновый бидон. Еле удерживался, чтобы не сунуть руку в эту струю. И какой замечательный в керосиновой лавке запах от керосина, кусков мыла, фитилей для керосинок и керосиновых ламп, от пачек синьки и самого керосинщика в синем халате с замасленными большим носом и руками. Напротив керосиновой лавки — лужайка с особенно свежей, яркой травой, залитая солнцем, и, кажется, всегда там пасся белоснежный козленок. Впрочем, может быть, мне тогда всякая природа показалась бы такой ослепительно свежей после пребывания в этой лавке, наполненной неприродными, искусственными предметами, крепко пахнущими своими химическими запахами.

Дома керосин наливали в керосинку, и от взаимодействия всей этой «химии» — железа, керосина, фитиля, сковородки — жарилась с шипеньем вкуснейшая, природная картошка.

Позже появились в нашей кухне две газовые плиты вместо керосинок и электрических плиток, и как-то стало уже не так.

Опыты

Еще до школы мне хотелось посадить что-нибудь в палисаднике перед домом и наблюдать, как растет. Канюча, выпрашивал у родителей какие-нибудь семена, но у них не было семян и дали мне косточки от компота, пообещав, что вырастут из них вишневые и абрикосовые деревья. Обрадовавшись, старательно сажал в пасмурный весенний день эти косточки в пустую, военную еще клумбу с редкими черными палками — прошлогодними остатками каких-то цветов. Несколько раз в день ходил проверять, но ничего там не выросло. Когда понял, что меня обманули, посмеялись надо мной, сделалось обидно, но быстро чем-то отвлекся. Зато уже взрослым вспоминал этот обман с компотом с горьким осадком в душе, излишне застревая душевно на этом в общем-то пустяке детства.

С третьего класса на нашем подоконнике летом стояла стеклянная крупная банка, завязанная сверху марлей. В банке по траве и цветкам ползали кузнечики и жуки, а я в тетрадь записывал, как они жили. Кроме того, пересказывал тогда в тетрадь книгу Анри Фабра «Жизнь насекомых», срисовывал насекомых из книги и рисовал живых в банке. и тут же рисовал в тетради печать, подобную отцовской врачебной, но со словом «зоолог» вместо «врач».

В пятом классе, выращивая на окне в горшке зеленый лук, хотел сделать открытие — вывести лукопомидор. Для этого ввел в луковицу шприцем томатный сок, посадил луковицу в землю и ждал, вырастет ли из луковицы красный с помидорным вкусом помидоролук, но вырос опять зеленый лук.

1974 г.

К смягчающей, сближающей, вдохновляющей творческой искренности следует подвигать пациентов собственной искренностью.

Отрывок из рассказа психотерапевтической сестры Е.Ю. Будницкой[97].

И у нас дома всегда была мохнатая под потолок елка и так оглушительно пахла. И мамины теплые руки, торопясь, дошивали мне новогодний костюм Снежинки, украшали воздушно-накрахмаленную юбочку блестками и ватой. И я нетерпеливо-радостная стояла рядом, прислонясь к маминому плечу, и вдыхала родной запах папиросного дыма и домашнего тепла. А утром под елкой лежали подарки — так страстно желаемые фигурные коньки с белыми ботинками! И каникулы! Целые две недели радостного безделья, детских утренников, поход в театр на «Синюю птицу»!

1982 г.

Примеры «ответных» миниатюр, созданных пациентами.

Вечерние прогулки

Когда я, сестра Оля, бабушка и дедушка жили на даче, мама приезжала к нам в субботу вечером — в те времена, когда был один выходной день, и в пятницу вечером, когда выходных стало два. Я всегда болезненно остро тянулась к ней, но в погожие летние дни как бы растворялась в ярко солнечной зелености дня, шелестящей под ногами и над головой, в синеве неба, и меня не так сильно тянуло к маме. Погожими вечерами мы не ходили с ней гулять — просто все допоздна сидели во дворе на садовой скамейке и соломенных стульях, а свет падал на нас с освещенной террасы.

Но часто случались среди лета и холодные дождливые дни, когда бабушка топила печки в комнатах, и даже на террасе было промозгло и сыро. И тогда я с замиранием сердца ждала вечера, когда мама выходила из дому «пройтись », и я увязывалась за ней. Это были счастливейшие минуты моей жизни — вокруг темнота, только где-то далеко светятся дачные огни, я прижимаюсь к маме, такой скупой на ласку, и веду с ней сокровеннейшие разговоры, поистине «общение — единственная роскошь, данная человеку», особенно когда общаешься с человеком родным, близким, любимым.

1982 г., Л., 31 года

* * *

Во дворе был у меня товарищ Женька. Его дед, врач, морской офицер, участвовал еще в русско-японской войне. Женина бабушка, свободно говорившая на французском, учила его языку. Много лет жила у них домработница Ксюша, которая была здесь прописана, и после смерти деда получила свою комнату, бывший кабинет деда. Иногда я играл у них подолгу, и тогда меня приглашали обедать. Это был ритуал. Дед кричал: «Ксюша, обедать! » Накрывался длинный овальный стол в гостиной. У каждого было свое место. Дед садился первым и вешал на шею салфетку. Рассаживались остальные. Расставляли приборы. Ксюша разносила первое. Дед произносил какие-то слова, и тогда можно было начинать. Я внимательно следил за всем, боясь что-нибудь напутать. Женька строил какие-то гримасы и ему делались снисходительные замечания. Таков был порядок, пришедший еще из уклада прошлого века и неукоснительно соблюдавшийся дедом.

1982 г., А.¹, 47 лет

Ни о чем

А много позже, по весне, мы ночью окуривали с дедом наш сад, чтобы он не замерз в цвету. Сады окуривали все, кто жил рядом с нами. Жгли костры, так, чтобы сад окутало дымом. Тогда была надежда, что урожай сохранится. Я ходила в ночи между садами, и каждая дымная завеса хранила в себе свой мир и свою тайну. Там не было яблонь, не было яблоневого цвета, была тайна, скрытая от всех дымом, но открытая мне. Я написала об этом школьное сочинение и этим ошарашила взрослых. Потом уж больше я никогда не писала и не говорила того, чего другие и не подозревали.

1981 г., И.², 47 лет

* * *

Маленькой девочкой проснулась однажды ночью на даче в детском саду. Сижу на кровати и смотрю с волнением в большие, широкие окна террасы. Большая луна заливает полянку светом. Все удивительно было для меня. Сердце сильно билось от непонятного волнения. Высокие сосны своими большими стволами близко подходят друг к другу, образуя серебристую стену, местами темнеет глубина леса. А на этой поляне, залитой лунным светом, так весело. Сказочные лесные видения кружатся и танцуют. Тонкая кисея лунного света звенит, цепляясь за ветки сосны. Все детишки спят в своих кроватках, не сплю я одна. Я вижу жизнь, жизнь, не похожую на ту, что начинается с первыми лучами солнца, где много движения, на жизнь с громкими голосами, яркими цветами, где много зеленого и желтого цвета. В этой жизни нечто таинственное. Это ночная сказка. Мне нестерпимо хочется выбежать из спальни на эту полянку. Ведь там так весело и таинственно. Там что-то происходит. Ведь так ярко светит луна. Но стеклянные двери террасы заперты и ночная нянька спит в углу.

1980 г., Г., 41 года

6. Другая тема рассказов (очерков) — живое, непосредственное описание природы, как делал это М.М. Пришвин или в духе современных писателей В.А. Солоухина[98], В.А. Бочарникова[99]. Пусть пойдет пациент с блокнотом в сквер (если нет рядом леса, парка), сядет на скамейку или нагнется над крапивой, цветками мать-и-мачехи, дабы всмотреться и описать, что видит и что чувствует при этом, что вспоминается. К творчеству такого рода также приходится побуждать и собственными рассказами о природе[100]. Вот, как пример, отрывок из неопубликованной психотерапевтической повести автора «Собака Тина» (1981).

Лютиков, иван-чая так много в дачном лесу в этом году уже в конце июня. «Фу, Тина! — говорю собаке. — Брось эту дубину». Слушается — бросает в траву березовый сук. Мчится куда-то между березами и елками. Раскапывает яростно лапами и носом чью-то нору у пня. Фыркает, нюхая лягушку в зарослях лесной герани.

Иду с поводком на плече по дорожке с вылезающими на нее из-под земли корнями деревьев, местами засыпанными старыми сосновыми иглами. По краям дорожки — ползучие лютики и подорожники. Птицы очень поют. Сойка так хлопотливо трещит на засохшей, без игл, сосне. Рядом с ней на ветке синица. Комары крепко кусают в шею и лысину. Утро еще, а уже в лесу духота.

Примеры «ответных» миниатюр пациентов о природе.

Запах жженого миндаля

Мокрые листья в саду стали черными, их горький дымный запах не давал Наташе спать всю ночь. Она думала о том, что так же горько пахнут увядшие хризантемы и жженый миндаль. Горький запах жженого миндаля... откуда это?.. Она не могла вспомнить, где ей приснился этот чудесный теплый запах, в котором смешался призрачный запах отцветающих хризантем и запах осени, терпкий томительно сладкий запах ее духов и горячий запах липы, и многое другое, чего она не могла вспомнить. Запах жженого миндаля не давал ей покоя, она думала только о нем и о том, что год назад так же шел дождь и так же она сидела в темноте и ей казалось, что все это когда-то уже было, что она уже думала о жженом миндале, и о дожде, и о том, что все это когда-то уже было.

1981 г., В., 23 лет

Погруженный в весну

Вчера возвращался домой вдоль леса и, утопая в глубоком сером снегу, все твердил свою весеннюю молитву: «Гонимы вешними лучами, с окрестных гор уже снега... » И был по-детски счастлив, что вспомнил у Пушкина все до последней точки. В лесу было пасмурно. Хмуро чернели на верхах берез бесхозные вороньи гнезда. А на Татьянин день было и снежно и солнечно. Должно, к раннему прилету птиц и дождливому лету... Впереди еще будут четыре весны — света, воды, травы и цветов. Зазеленеет лес. Проснутся краски буйного цветения. А пока не пропустить бы первые подснежные цветы! Их — подснежников — около восьми имен, они соседствовали на Земле еще с ледниками в незапамятные времена. А первенец, быть может, не столь уж красивый, но долгожданный, появится в середине марта — желтоголовая мать-и-мачеха. Она раньше других украсит грязные склоны пригорков. Неприхотлива. Скромна. Листья снизу мягкие, теплые, а сверху — твердые и холодные. Потому и дано ей такое имя — греет оно и холодит...

Как жаль, что я раньше мало обращал внимания на пробуждающуюся по весне землю. Все куда-то спешил. Все некогда. Вдохну хмельной запах сырой земли, гляну наскоро на влажные облака — вот и все наблюдение. Хило. Невесело. Приходится сознаться, очень мало знаем мы о том, что попадается нам по дороге, вовсе не требуя выезда за город. Только опусти к земле свой внимательный взор. И совсем необязательно читать специальную литературу. Излишние знания порой заслоняют собою наше чувственное восприятие. Но одно чти непременно: бери на душу все беды и радости природы.

Хочется найти выход из духовной спячки. Жду весны, как избавления от зимнего плена. Несмотря на то что весна, как всегда, принесет с собою депрессию. Встревожится сон. Нападет томление духа... Скоро, уже скоро зацветут по апрелю ольха, орешник и развесят в лесу свои сережки. И как важно найти в себе силы, чтобы погрузиться в весенние заботы, чтобы вместе с природою одолевать свои великие и малые хвори. Надо отыскивать перемены в природе, высматривать шествие весны по лесу. Даже идучи с работы домой, как бы тяжко тебе ни было...

Всякий год к первой встрече с весною я вешаю на стену календарь, расписанный поденно, как расписание уроков, чтобы душа натыкалась на драгоценные даты, сроки и факты, чтобы обретала духовную опору в ежедневном течении жизни, чтобы обарывала чувственную слякоть.

С годами все медленнее вершится во мне поворот на весну, но она желанна по-прежнему. Пусть набрасывается недомогание, слабеет тело, ты все же не упусти эти сладкие мгновения, слушай первых птиц, отыщи первый цветок, дыши пряным ароматом еще обнаженного леса... Да, вот уж воистину когда всею шкурою своею ощутишь немоту чувств! Как не достанет тебе былой зоркости, не хватит остроты обоняния.

Пронзительно все, что уходит. Будешь биться о стену Времени, но не вернешь его. Верна русская поговорка: «Весна да лето — пройдет и это ». И в отчаянии хочется мне выкрикнуть в мир слова Северянина: «Звените, вешние дубравы! Расти, трава! Цвети, сирень!.. Виновных нет, все люди правы в такой благословенный день! »

1985 г., А., 59 лет

7. Писание рассказов о природе может побуждать к изучению природы, к «погружению» в природу с опорой на определители, атласы и т. д.

8. Возможно порой почти целиком списывать с натуры в рассказ (очерк) события, сценки, разговоры, собственные переживания. При этом, однако, важно, чтобы автору было глубоко созвучно то, что он берет целиком из жизни, чтобы волновало, представлялось характерным для жизни. Тогда это может стать (даже почти без прибавлений) законченным творением и для других. Читаем, например, пациентам место из очерка В.А. Гиляровского «Жизнерадостные люди» — о происхождении чеховского «Злоумышленника». А.П. Чехов, разговаривая с мужиком, который отвинчивал на рельсах гайки, прямо записывает за ним некоторые его выражения, а мужик этот говорит: «Нешто я все гайки-то отвинчиваю? В одном месте одну, в другом — другую... Нешто мы не понимаем, что льзя, что нельзя? »[101].

Таким образом, даже гениальная проза может быть «лишь» искусством выбора, подобно творческому поиску выразительных предметов природы (камней, корней, сучьев и т. п.).

9. Следует обратить творческое внимание пациентов и на их сновидения, в которых нередко обнаруживается материал для будущих рассказов. Сновидение своим содержанием иногда успокаивает или предупреждает о какой-то опасности (приснилось, например, что сделал то, чего ни в коем случае нельзя делать), обращает внимание на то, что в голову не приходило в состоянии бодрствования (для психастеника это предстает в сновидении в реальных полнокровных красках, для шизоида — нередко символически). Пациентам важно рассказать о защитно-благотворной «работе» сновидений, помогающих порой ориентироваться в себе и в жизни. Важно при этом, сообразуясь с мироощущением пациента, не всегда следовать слепо стихийной природе сновидений, слушаясь их и веруя им. Не толковать их лишь односторонне-психоаналитически, но и, особенно в случаях реалистического мироощущения пациента, человечески-осознанно «поправлять» сновидения, отшелушивая полезные ядра, подобно тому, как из букета прозрачно-разноцветных дневных мечтаний выбираем самые жизненные бутоны.

10. В некоторых шизофренических случаях пациенты упорно не откликаются прозой на все пожелания-советы, но с охотой пишут прозу «по картине», художественной фотографии врача, сестры, товарищей по группе или, наоборот, рисуют картины по рассказу, эссе, стихотворению в прозе.

Вот слайд автора «Лесная герань» и написанное по слайду стихотворение в прозе пациентки Ю., 60 лет (илл. 1).

Что говорит кустик цветов «Лесная герань»

Путник лесной! Я не могу одарить тебя страстью, только лишь нежностью. Можешь сорвать, можешь просто взглянуть на меня. Только прошу, не пройди равнодушно. Страсть потоком, лавиной бушует, заглушая все звуки, опаляя крылатою вспышкой огня, но потом угасает. Нежность — тихая Вечности Песня — как источник, в глубинах хранящий свои Светлые Воды, даже в зимнюю пору под корочкой льда.

1981 г.

11. Дефензивным пациентам, дабы начали творить, часто важно подчеркнуть свободу, отсутствие рамок творчества. Есть емкое слово «эссе»[102], означающее такой очерк, этюд, набросок, внутри которого автор волен смешивать непринужденно научные суждения с художественными образами, стихотворными строками, музыкальными нотами, математическими формулами, рисунками, лирическими воспоминаниями и т. д. Суть эссе — подчеркнуто индивидуальное, свое отношение автора к различным вещам, явлениям, без которого эссе рассыпается.

12. Бывает, первый рассказ (эссе) неожиданно рождается после долгих неудачных попыток в ответ, казалось бы, на обычное движение души врача (но на самом деле глубоко психотерапевтическое, как выясняется потом). Так, пациент Р., 28 лет, с острой стеснительностью, трудностями общения (особенно с женщинами) около двух лет не мог выразить себя в рассказе (эссе). Получив от меня открытку из молдавской командировки, где я заметил, что под окном гостиницы в пруду кричат от любви лягушки, как-то проникся этим, ощутив «вездесущность любви», четыре дня находился под «туманно-приятным» впечатлением этого и написал эссе.

Летняя природа похожа на тридцатилетнюю женщину. В ней нет весенней застенчивости юности. Когда жарко, сухо и ветрено, она полна прелести своего возраста. И шумит под ветром, уже имея опыт жизни и зная о смерти. Но зная умудренно, уверенно. И в ней чувствуется плоть.

30.05.1983 г.

13. Возможно советовать пациентам читать литературу о том, как писать рассказы, очерки, но важно предупредить, что даже в советах знаменитых писателей редко подчеркивается важнейшее для нас — научиться писать по-своему. Для того чтобы писать по-своему, и жить надо по-своему, и читать прежде всего свое. Так, в душевно-искренней, тонкой, важной для наших пациентов беседе К.Г. Паустовского с молодыми писателями, например, утверждается, что каждый прозаик должен знать поэзию, «знать все интонационное богатство, которое заключается в поэзии»[103]. По-моему, эта «пчелиная работа» (К.Г. Паустовский), важная, видимо, для шизотимно-романтического писателя, совсем не обязательна для прозаиков иного склада. Лев Толстой вообще не помышлял об архитектуре творчества. Он думал, страдал и только старался записывать это как можно точнее.

14. В прозе своей шизоидный или шизофренический пациент чаще обнаруживает романтическую отрешенность, философичность, циклоид — бытовую печаль, богатство событий, юмористические ситуации, сочные краски жизни (наслаждение охотой, рыбной ловлей, лыжной прогулкой и т. д.), психастеник — нравственные искания, переживания-раздумья, в которых нередко тонет действие, и нельзя мешать этому самовыражению природы характера.

15. Циклоид и шизоид нередко благодаря отличной памяти и собранности, вынашивают рассказ в голове, а потом записывают на бумагу. Психастеник обычно неспособен на такое «вынашивание» до конца, он создает рассказ в работе с бумагой: только тогда приходят образы, слова. Пусть каждый работает по-своему.

16. Некоторые писатели полагают, что средняя или плохая память исключает возможность интересного, глубокого писательского труда. Пациентам стоит объяснить, что это не так. А.П. Чехов вынужден был постоянно записывать в записную книжку сюжеты и фразы для рассказов. Есть хорошее в плохой (средней) памяти многих дефензивных людей: она не задерживает механически в душе ненужное, трафаретное, помогает углубиться в немногое, значимое для тебя, думать, чувствовать не по шаблонным, механически воспринятым схемам, а в соответствии со своею духовной индивидуальностью. Главное для человека — то, что делает его человеком и чего никогда не заменит справочная машина. Это способность по-своему обобщать, «сопрягать» мысли (как пришло это во сне Пьеру Безухову[104]). Мишель Монтень пишет в «Опытах» («Les Essais»): «Если я и могу иной раз кое-что усвоить, то уже совершенно неспособен запомнить прочно. Поэтому я не могу поручиться за достоверность моих познаний и в лучшем случае могу лишь определить, каковы пределы моих познаний о вещах в данный момент. Не следует обращать внимания на то, какие вопросы я излагаю здесь, а лишь на то, как я их рассматриваю»[105].

17. Следует, однако, советовать пациентам, нуждающимся в этом, записывать, не стесняясь, дома, в пути в карманный блокнот слова, образы, что приходят в голову для рассказа (очерка), зреющего в душе, а потом распределять листки эти в разные конверты, на которых значатся предположительные названия вещей. Потом расклеивать листки на листах бумаги, чтоб легче было «сложить» все это, переписывая, в рассказ.

18. Вовсе не обязательно иметь всякому пишущему прозу «фотографическую», «следовательскую» наблюдательность. Грэм Грин в одном рассказе смеется над молодой писательницей с «рассеянным взглядом», которая разговаривала за столиком в ресторане с женихом и, занятая только своими мыслями, не заметила экзотических японцев, обедавших рядом. Издатель же ее, видите ли, говорит о «все проникающей силе ее наблюдательности»[106]. Специально приводим пациентам этот рассказ как пример одностороннего понимания писательской наблюдательности. Дело в том, что многие дефензивные люди живут жизнью духовно-внутренней, не схватывая «следовательски» вокруг себя какие-то события, весьма интересные экстравертам. Они зато в это же время подробно-наблюдательны в отношении своих внутренних переживаний, высматривая там тонкости и движения, каких не знает человек, чувственно-фотографически всматривающийся в окружающее.

19. Дефензивным пациентам с рассеянностью-невнимательностью к тому, что их окружает, слабой чувственной, механической памятью следует, однако, время от времени намеренно-внимательно смотреть вокруг на людей, природу, дома и записывать тут же в записную книжку непосредственные чувственные впечатления. Записи эти могут стать деталями для рассказов, очерков, прибавляя хотя бы крошки, искры живой жизни к внутренним размышлениям-переживаниям «отрешенного» автора. Например, пациент Е., 48 лет, записывает в книжку: «1 февраля 1984 г. Москва. 16.30, но уже нетемно. Мягкое солнце, голубое небо и скрипучий снег. Одно окно белого многоэтажного дома горит от солнца золотым огнем».

20. Когда, в каком состоянии писать прозу? Творческое вдохновение различно по своей структуре у разных дефензивных пациентов. Многие из них считают необходимым для истинной работы «критерий душевного равновесия», как назвал это С., 49 лет, поскольку иначе трудно лечебно выразить в творчестве свою индивидуальность (она подавляется, размывается возбуждением или угнетением, остановкой духовной жизни). Пациент С. пишет автору в письме (11.04.1982 г.):

«В самом деле, больной в угнетенном состоянии не склонен к работе, и это понятно. А вот в депрессивном, скажем, возбуждении он лихорадочно берется за перо и работает, распаляя возбуждение и тем самым ухудшая состояние. Я по-прежнему считаю, что написанное в таком состоянии оказывается вздором в личностном плане. Но это не значит, что в таком состоянии нельзя или не нужно работать. Нужно! Но подвигать себя к равновесию, анек усилению возбуждения, не плыть по его волнам. И тогда в наступившем равновесии или просвете пригодится как сырье и написанное (вообще сработанное) в болезненном состоянии, будь оно возбуждением или тоской, или " простудой" . Надо работать ».

21. Тем, кому трудно «сдвинуться» — начать писать, когда уже сел за стол, помогает вдохновиться на собственное писание предварительное «вчитывание» в малые объемом художественные вещи: средневековые японские трехстишия (хокку), китайская пейзажная лирика, стихотворения в прозе (Бертран, Бодлер, Тургенев), миниатюры Пришвина и т. д. Даже если это малое объемом произведение не созвучно пациенту, оно может вдохновить-подвигнуть на свое.

22. Возможны и устные рассказы (очерки) с таким же обсуждением в группе, как рассказ написанный (что кого здесь тронуло, что созвучно, что здесь не мое). Это трудно для психастеников, шизоидов, но циклоиды, многие шизофренические пациенты нередко предпочитают импровизацию работе над прозой.

Творческая фотография

Творческая (художественная) фотография в отличие от ремесленнической есть выявление, отражение в снимке душевной особенности фотографирующего. Камерой художник-фотограф отбирает свое, помогающее понять себя, испытывает вследствие этого вдохновение-отреагирование. Снимать следует не то, что принято, не то, что просто вокруг, а то, что уже в душе. Лишь вдохновение даст тот невидимо-тончайший поворот, угол съемки, что высветит душу снимающего.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒