Терапия творческим общением с природой

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 45Следующая ⇒

Два момента помогут дефензивному пациенту открыть свой, целебно-творческий путь к природе. Это существенный минимум знаний о природе[114] и умение видеть, как по-своему люди разного склада воспринимают, чувствуют природу.

Существенный минимум знаний о природе (для дефензивных пациентов)

А. Представление о законах природы, особенно об эволюции, о родстве человека с природой.

Б. Знание тех животных (например, птиц), растений, камней, звезд, которые нас окружают.

Пациенты в группе рассматривают гербарии, ботанические слайды врача и друг друга, слайды насекомых или ландшафтов, узнают, что известная им бабочка называется «боярышница», а вездесущий злак — «ежа», как цветет и т. д.

«Вот прошлой осенью, — рассказывает пациент Е., 48 лет, — знал только, что желтые и коричневые березовые листья на дорожках лежат, в лесной паутине застряли, а на крылатые семянки берез и их щитки-самолетики внимания не обращал, потому что не знал, что это такое, принимал за случайные " опилки". Теперь же из ботанического атласа знаю о березовых семенах и вижу, как много их всюду на дорожках насыпано и в лесных паутинах застряло. В результате богаче стал, потому что еще больше теперь вижу в жизни, всякие думы приходят об этих семенах, о расточительности природы».

Обратить внимание на подробности окружающей нас природы, узнать имена растений, насекомых помогают фотографирование, рисование, описывание каких-то уголков природы, отдельных цветов, трав, жуков, бабочек. Рассматривая природу вокруг «по именам», пациенты невольно выясняют свое отношение к определенному цветку, дереву и т. д. (насколько это близко или неблизко) и через это узнают отчетливее себя самих. «Мне лучше уже оттого, что знаю теперь, что это купавка, а не лютик», — сказала пациентка А.², 47 лет.

В. Представление о современных экологических проблемах. Пациенту важно осознать, чем объясняется сегодняшнее небывалое тяготение людей к природе. Объясняется оно прежде всего тем, что по вине человека существование земной природы и, следовательно, самого человека сейчас под угрозой.

Г. Знание о некоторых «механизмах» целебного влияния общения с природой на тревожного человека. Отметим кратко эти «механизмы».

Целебно-эстетическое переживание природы нередко выражается в том, что пациент видит в животном, растении или камне нечто человеческое, т. е. образно, сказочно чувствует с природой глубинное родство, возникает ощущение «природных» сил и «природной» долговечности. Творчество М. Пришвина, например, есть нескончаемый рассказ о природном в человеке и человеческом в природе. Вот тронул крапиву, «а она, такая старая, кусается по-прежнему, как молодая»[115]. Или осенний клен, который «как иной человек перед лицом смерти сложит руки на груди, так он сложил свои листья и стоит голый, но совершенно спокойный: больше взять с него нечего»[116]. Филолог Н. Скатов в духе сегодняшней озабоченности отношениями с природой отмечает, что у А. Кольцова, А. Фета, Ф. Тютчева «природа явлена... в глобальном, подчас действительно первобытно цельном виде». Поэты эти необычно глубоко (хоть и по-разному) ощущали «связи человека и природы, противостояние человека природе и их кровное родство»[117].

В общении с растениями, домашними животными многие дефензивные пациенты ясно чувствуют незащищенность живого (есть кто-то еще более беспомощный! ), возникает потребность ухаживать за цветком, животным, поливать, кормить его, ибо без этого погибнет. Пациент проникается целебным чувством ответственности за тех слабых, кого «приручил» (как в «Маленьком принце» Сент-Экзюпери).

Дело не только в том, что чувства домашних животных, особенно во взглядах, движениях, вздохах, напоминают человеческие чувства, но еще и в том, что растение и животное не напряжены истинной тревогой (т. е. ожиданием беды в будущем) в отличие от дефензивного пациента (Бурно М.Е., 1981. С. 13). Страх, свойственный и животным, есть боязнь настоящего, тогда как в истинной тревоге всегда звучит специфически-человеческое переживание за будущее. Самый трусливый пес боится лишь сиюминутной беды, но не завтрашней. И если сейчас ему ничто не угрожает, он заражает нас своей способностью жить сиюминутной радостью бытия. Г. Спенсер подметил, что грациозные движения отличаются высокой свободой, мягкостью. Мы, зрители, как бы «разделяем» телом и душой приятные ощущения, что испытывают совершающие эти движения[118]. Когда напряженный тревогой дефензивный пациент, придя домой, видит на диване грациозно расслабившегося кота, которому неведомы мелочные тревоги за завтрашний день, он невольно умиляется-заражается этим покоем-безмятежностью.

Общение с животными, растениями побуждает пациентов чувствовать-обдумывать единый план строения живого, размышлять о том, что поэтически-мифологическое изображение природы А. Кольцовым и М. Пришвиным так естественно идет многим в душу, умиротворяет и потрясает потому, что содержит в себе реальные зерна, как и все глубокие сказки мира. «Погружение » в живую природу, подготовленное заранее чтением соответствующих книг, Терапией творческим самовыражением в целом, может оживить, «поджечь» (даже субдепрессивно-вялых пациентов) так широко, что вспомнится детство, захочется поделиться об увиденном с товарищами, написать об этом. Пациент Р., 28 лет, рассказывает в письме (21.10.1984 г.), как искал в лесу осенью октябрьские грибы после чтения книги В. Солоухина «По грибы» и почувствовал запах прелых дубовых листьев, напомнивший ему детство. «Я начал искать желуди. И приятно было держать в руках желудь. И было какое-то слияние с природой». Р. дал книгу Солоухина пациентке Л., 31 года (из той же группы № 3). «Она сказала, когда мы говорили о собирании грибов, что плохо представляет свинушки и боится их собирать. И тогда мне захотелось описать, как я вижу растущую в лесу свинушку. И долгое время всплывала во мне эта растущая в лесу свинушка. И это как-то очищало душу».

Творческое целебное вдохновение в общении с природой является только тогда, когда ландшафт, деревья, заросли трав и т. д. начинают восприниматься по-своему. Пациент С., 49 лет, с детства по несколько месяцев в году жил на даче («в лесу»), но лечебное воздействие дачного леса ощутил впервые только в процессе наших занятий, обнаружив однажды, что воспринимает теперь «свои картинки» (Бурно М.Е., 1981. С. 32).

Общение с минералами, горами намекает о вечности, о материальной неистребимости всего существующего в мире.

Отдельно следует сказать о некоторых особенностях лечебного действия общения с домашними животными[119] на дефензивных пациентов.

Самоотверженность многих собак, в любой момент готовых пожертвовать за хозяина жизнью, покоряет наших пациентов.

Собака порой острее близкого человека чувствует отношение хозяина к другим людям, отношение людей к хозяину, чует настроение хозяина и сочувствует ему, прижавшись головой к колену[120]. Для многих дефензивных пациентов нет ничего выше такого безыскусственного «понимания» и сочувствия.

Для болезненно-робкого пациента крупная собака есть серьезная защита. Это вдруг благодарно осознает в группе одинокая пациентка, которая, возвращаясь с работы, в страхе всякий раз отпирает дверь в свою пустую квартиру: не спрятались ли там в шкафу, под кроватью воры?, По-видимому, самые опасные бандиты так боятся собак потому, что собака не имеет человеческого страха и «невменяема» в самоотверженной защите хозяина. Не считаем жутким рассказывать пациентам, как доберман-пинчер, выскочив неожиданно в темноте из кустов, разорвал живот бандиту, что набросился на его хозяйку. При этом цветной слайд с доберманом косвенно-мягко наводит на мысль о надежной защищенности рядом с крупной своей собакой дома и на прогулке.

Домашнее животное беспредельно-бесхитростно, бескомпромиссно-преданно, от него не ждешь подвоха, обмана, с ним можно в этом отношении расслабиться, его не трудно понять в отличие от некоторых людей с «двойным дном», в которых, бывает, мучительно запутывается дефензивный пациент. Самая тягостная раздражительность многих дефензивных порой не распространяется в семье только на собаку. «Только собака не раздражает, — удивляется сама себе пациентка А.², 47 лет. — Самая понятная мне душа. И люди мне малопонятны, и в книгах, чувствую, чего-то сложного, важного не разбираю, а здесь понимаю все, что она хочет, что нравится ей, и мне хорошо».

Собака в то же время трогает своей беззащитностью, полной зависимостью от хозяина. Без него она не может жить своей жизнью (с миской еды, подстилкой, прогулкой), а может лишь прозябать, как бездомные бедняги-собаки. То, что миска, прогулка и т. д. крепко связаны с близкими ей людьми, собака не то чтобы понимает, но по-своему, по-собачьи знает и боится все это потерять. Она предана хозяину (хозяйке) и своему дому, где все знает и любит, и сердится, когда кто-то незнакомый своим звонком нарушает этот сложившийся уют.

Пациенты нередко рассказывают, что, общаясь с собакой или кошкой, невольно острее чувствуют свое природное, связь с живой природой — растениями, травами, птицами, потому что собаки, кошки, живя с человеком, как бы стоят между ним и остальной природой. Кроме того, собака — непосредственный путь к растениям и птицам, поскольку по этому пути невольно идешь с нею гулять.

На собаку, кошку раздражительный пациент не сердится еще и потому, что не ждет, не требует от них того, что требовал бы от человека, от себя самого. Нередко (также и вследствие этого) люди, живущие вместе и любящие собаку, не требуют и друг от друга того, что бесполезно требовать, добрее друг к другу. Случается и такое, что собака трогательно-сердито встанет между поссорившимися близкими ей людьми. «Без нашей собаки, мне кажется, мы были бы такими злыми», — сказала пациентка Б., 31 года.

Пациенты, с тягостным чувством считающие себя некрасивыми, невзрачными, порой смягчаются в общении с собакой, поскольку собаке не нужна красота («собака любит меня и уродливую»).

Забота о питомце душевно укрепляет, поднимает пациента с чувством неполноценности, потому что «здесь он является опекуном и покровителем», как отмечает натуралист В.Г. Гусев[121]. «Мне легче оттого, что есть рядом кто-то еще более глупый, чем я», — сказал пациент М., 34 лет.

Крупная собака научается подражать походке, осанке, некоторым привычкам хозяина (вплоть до уморительной жалобно-ипохондрической беспомощности, если, например, поранит лапу), что тоже целебно трогает («родственные души»).

Домашнее животное (в отличие от человека) не обязывает так к ответному душевному движению, действию, когда, например, занят, а собака прижимается головой к ноге и засматривает в глаза — просит погулять. Собачью голову можно сердечно-строго отодвинуть в таких случаях. Многие собаки, довольствуясь малым, не обидятся на это, будут искренне рады и редким коротким прогулкам с хозяином. Этот целебный момент подчеркивали многие дефензивные пациенты.

Познание индивидуально-типологического отношения людей к природе[122]

Занятия по типологии характеров включают в себя и тему отношения к природе людей с разными характерами. Это помогает пациенту выяснить свое, личностное отношение к природе. Внимательное в этом смысле знакомство с известными картинами пейзажистов, с описаниями природы писателями, с воспоминаниями современников о характере художника, писателя дает возможность понять-почувствовать пациенту, какое из всех этих отношений-переживаний природы ближе его собственному, в чем его собственная дорога, в том числе к природе.

А. Дефензивным циклоидам (как и сангвиникам) свойственно естественное отношение к природе без противопоставления себя ей, часто с трезво-духовным, уютно-солнечным, сердечно-нежным или чувственно-гурманистическим растворением в природе. Они мягко тянутся к живым краскам природы, предпочитая, однако, естественное в ней (например, простые полевые цветы элегантно-садовым, лопоухую дворнягу карликовому пинчеру в телогрейке). Циклоидам нередко по душе непроходимые леса и болота, «красота таких уединенных мест с ее дивным безыскусственным зодчеством»[123]. Они нередко выказывают умную, покорно-естественную доверчивость к природе, о которой так точно сказано в статье Гёте «Природа» (1783): «Она ввела меня в жизнь, она и уведет. Я доверяю ей» (перевод А.И. Герцена)[124].

Циклоидам близки земные, чувственно-осязаемые, без углубленного нравственного анализа (в толстовско-чеховском духе) описания природы Карамзина, Пушкина, Гончарова, С.Т. Аксакова, Тургенева, Лескова, Гаршина, Майкова, Полонского, А.К. Толстого, И.С. Никитина, Мамина-Сибиряка, Куприна, Шолом-Алейхема, Есенина и современных писателей — Распутина, Астафьева, Думбадзе, Айтматова. Вообще в восприятии природы циклоидами (даже в тревожном спаде настроения) немало сочно-здорового. Одинокая пациентка А., 49 лет, радостно-гордо передала слова соседки о ее цветах в горшках: «Они у вас, как здоровые дети, которые очень хорошо едят». В пейзажной живописи им близки полнокровие земных красок фламандских мастеров, задушевно-печальная, уютно-жизнелюбивая естественная мягкость Саврасова, Левитана, Юона, А. Рылова, Грабаря, Н. Ромадина.

Трезвость, практичность дефензивных циклоидов в их отношениях с природой состоят в том, что нередко они с наслаждением охотятся, тогда как психастеники (а также некоторые психастеноподобно-чувствительные шизоиды и больные шизофренией) не способны к этому из жалости к теплым живым существам.

Циклоидам (как и психастеникам) обычно созвучно сказочно-языческое отношение к природе в духе народных сказок, картин В. Васнецова, Н. Фомичева. Но сказочно-языческие, проникнутые сложной символикой произведения А. Ремизова («Сказки: Посолонь»)[125] гораздо созвучнее дефензивным шизоидам и шизофреническим пациентам.

Б. Дефензивным шизоидам (как и здоровым шизотимам) и дефензивным малопрогредиентно-шизофреническим пациентам нередко свойственны сложно-символические, философические отношения с природой, порою с мистическим мотивом. Целебное (именно в этом шизотимно-символическом духе) воздействие природы на человека описано в повести Г. Гессе «Курортник». Писатель, измучившийся на богатом курорте мещанской обстановкой, людским шумом, собственным невольным напрягающим душу стремлением под это подладиться, спешит в укромный уголок гостиницы к двум хозяйским куницам в клетке. Эти «облеченные в мех дивные творения божественной мысли», усиленно втягивающие воздух «розовыми носиками» с «их острым первозданным запахом хищников», успокаивали писателя, убеждали «в нерушимом существовании всех планет и неподвижных звезд, всех пальмовых рощ и девственных лесов и рек»[126]. Нередко для дефензивного шизоида природа (притом дикая, не садовая природа) — самое высокое на свете. Ему одиноко с людьми, но не одиноко с природой, она ему помогает по-своему, отвлеченно-архитектурно и в то же время горячо, ощутить таинственную гармонию мира, вселенной и место свое в этой гармонии. У Байрона в «Паломничестве Чайльд Гарольда» (перевод К.Н. Батюшкова[127]):

«Я ближнего люблю, но ты, природа-мать,

Для сердца ты всего дороже! »

Дефензивным шизоидам, дефензивным малопрогредиентно-шизофреническим пациентам с философически-космическими переживаниями (например, в виде грозного высокого неба на слайде) ближе естественно-земных пушкинских, кольцовских описаний природы лермонтовское: «Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит»[128]. Или тютчевское: «Певучесть есть в морских волнах, гармония в стихийных спорах...»[129].

Созвучны им и произведения о природе японских поэтов писателей (Басе, Сайкаку, Кавабата) и художников (Эни, Сэссю, Кано Мотонобу, Тохаку, Хокусай, Хиросигэ), произведения наших писателей — Паустовского, Федина, Матевосяна. Общение со мхами и лишайниками, слушание пения экзотических птиц (с тонким восприятием в нем «птичьей индивидуальности»), общение с мягко-утонченными уголками природы, искусственными в их нарочитой естественности-простоте (в духе дзен), для шизоидов нередко ближе общения с обыкновенным одуванчиком и «душевной» дворнягой. Психэстетическая пропорция шизоида (Е. Kretschmer), сообщающая ему вместе с чувствительностью (гиперэстетичностью) парциальную холодноватость (анэстетичность), объясняет нередкую тягу к холодной, неживой природе, к вселенским философическим переживаниям, как и к эстетизму в поэзии, живописи, порой к мистицизму. Так, у Бодлера сказано про кошек («Кошки»; перевод И. Лихачева)[130]:

Покоятся они в задумчивой гордыне,

Как сфинксы древние среди немой пустыни,

Застывшие в мечтах, которым нет конца;

Крестец их в похоти магически искрится,

И звездной россыпью, тончайшей, как пыльца,

Таинственно блестят их мудрые зеницы.

Характерная особенность отношения к природе дефензивных шизоидов, многих дефензивных малопрогредиентно-шизофренических пациентов[131] — это отвлеченно-аутистическое переживание природы как чувственно-земного воплощения великой мировой гармонии. И Торо[132], и Серая Сова[133] (по-индейски — Вэша Куоннезин), и Швейцер[134](так глубоко созвучные этим пациентам) в своем самоотверженно-благородном, благоговейном преклонении перед живой природой шли не от практически-земной заботы о животных и людях как конкретных земных существах, а от аутистически-одухотворенной, гиперэстетически-горячей идеи — гармонии добра. Однако благородный дух этой нежно-нравственной глубинной веры трогает даже прямолинейно-трезвых дефензивно-эпилептоидных пациентов, по роду своей профессии (охотники, лесорубы) нарушающих природу, побуждает их к воз можно бережному общению с природой.

Когда смотрим в группе слайды природы, снятые дефензивными циклоидами и шизоидами, то (при всем том, что всюду здесь звучит тревожность) различие видно довольно ясно. Шизоидная хрупкость, сенситивность, охранительная закрытость в себя от грубых человеческих прикосновений с тонким одухотворением цветов, трав, деревьев, камней, таких духовно-внутренне живых, что человек не нужен рядом. И циклоидное — красочное, по-земному нежное, одухотворенное жизнелюбие с ясным желанием поделиться с людьми своим восторгом. Из каждого слайда как бы руки протянуты, тепло и сердечно.

Особенно трудно помочь выяснить, осознать свое, целительное восприятие природы некоторым дефензивным малопрогредиентно-эндогенным пациентам. Нередко чувство к живой природе оживляется у них благодаря чувству ответственности за какие-то свои растения или животных. Так, пациент С., 49 лет, почувствовал (в процессе лечения), ухаживая за своими тюльпанами на даче, что они живые, что он ответствен за их жизнь, потому что они его тюльпаны. «Я не склонен одушевлять природу, — рассказывал он тогда, — но вот я один на один с тюльпаном (луковицей) и от меня зависит — быть ему или не быть. Так я и обретаю себя в заботе о цветах, в занятости с землей. Тюльпаны требуют родственного внимания к ним, это находит в моей душе отклик: в стужу, в слякоть беспокоюсь, как они там сидят под снегом, выпускают корешки, не пустили бы стрелку. Это своя травка, они живое, а через них и другое живое острее, лучше чувствую».

В. Психастеническое отношение к природе отличается прежде всего: 1) органическим слиянием в наслаждении психастеника природой стремления к научному познанию и эстетического переживания и 2) тревожно-нравственным созвучием с «робким», «жалким», «нерешительным» в природе. Например, наслаждение цветком, снежинкой как природной прелестью усиливается научными сведениями по этому поводу, и возникает теплое сочувствие к котенку, который жмется в кустах от страха, к «застенчивой» березе, которая «угловато горбится». В то же время иному романтически-дефензивному шизоиду (страстному биологу) в момент наслаждения цветком, бабочкой неприятно анатомо-физиологическое знание о них. Психастеническое переживание природы опирается на земное (здесь нет умозрительных схем). В «природных» слайдах психастеников видим обычно тревожно-ранимое, с углублением в себя от повседневных ранящих мелочей, стремление к покою, уюту-защищенности, выражающееся в том, что в кадр берутся скромный уголок парка, лужа, лесные цветы крупным планом как портреты цветов. Здесь нет шизоидной тревожно-трагической ноты в облаках или геометрической символики ветвей (в которой всегда присутствует абстрактная философичность), нет подчеркнутой простоты дзен. Нет и чувственного сангвинического полнокровия, умиротворяющей округлой мякоти-мягкости[135]. Психастенический натуралист в общих чертах (независимо от силы таланта) таков, как написал о себе в «Автобиографии» Чарлз Дарвин (1959, с. 201, 239) и как рассказывал о себе на клинических средах И.П. Павлов (1955, с. 188-190): неумение научно-точно и живо зарисовывать факты природы, довольно средняя механическая память, на которую обычно жалуется, но непреходящая всепоглощающая любовь к науке, громадное терпение, аккуратность в собирании фактов и способность размышлять по-своему, инертно-туговато и вдруг неожиданно свежо, сопоставляя то, что не принято сопоставлять верующими в общепринятые положения. Чтение указанных мест в книгах Дарвина и Павлова помогает психастеническим пациентам найти свой путь в изучении природы, не завидуя сангвиническим исследователям (с их живостью мышления, остроумием, сообразительностью, точными и быстрыми рисунками, популяризаторскими способностями)[136] или шизотимным натуралистам, способным утонченно-эстетически наслаждаться формой, оттенками окраски жуков, точно-картинно запоминать все это и, таким образом, различать между собой десятки тысяч видов. Психастеник в отличие от шизоида-эстета, во-первых, особенно любит в природе живое (а не горы, море, облака, так располагающие шизоидов к отвлеченно-философскому и в то же время чувственно-оживляющему раздумью). Во-вторых, в живой природе (в растениях, птицах, собаках) психастенику ближе то, что напоминает доброе, нежное в человеке. Если взрослый шизоид или шизофренический пациент нередко заводит у себя дома паука, ящерицу, змею, эстетически наслаждаясь «экзотически-нечеловеческими» формами этих живых существ, ощущая таинственную радость от осознания включенности своей в космос вместе с ними, и в собаке часто волнует их звериное — волчья или шакалья кровь, то психастенику, как нередко и дефензивному циклоиду, ближе печальные дворняги, нервно-ласковые доберманы, робкие широкомордые коты, им близко именно то, чем похоже домашнее животное на человека («как спит собаченька», «как вздыхает тяжко», «как вкусно лопает из своей миски»). Но в отличие от циклоида психастеник, как и шизоид, благодарен теплому домашнему животному за то, что не вмешивается в его ранимо-трепетную индивидуальность, как многие неосторожные с ним люди, не требует, чтобы поступал не по-своему, а «как принято», «как все делают», а только просит еды, ласки, заботы.

Нередко в детстве и юности природа не так сильно трогает психастеника, как в зрелости и старости, когда он делается все одухотвореннее. Духовно-нежно полюбивший природу психастеник остается, однако, в отличие от «толстовствующих» или швейцеровски благоговеющих перед всякой жизнью шизоидов или шизофренических пациентов, неспособных, например, убить таракана и выгоняющих его за дверь, остается лирически-трезвым: ест мясо, удит рыбу («с холодной кровью») и т. п. Одухотворенное, новое отношение к природе выражено в поэтическом самонаблюдении психиатра Е.И. Бурно «Еще одно прозрение»:

Я понял, что мало

вниманьем вникал

В жемчужной природы крупицы.
Всегда ее в общем

Воспринимал

С ее чистотой

и зарницами.

Теперь же весь мир —

словно перед лицом

И в плане большом

и в крупицах...

Все выпукло вижу

и даже весь фон,

Будь сер он

иль ярок, как искра.

Я понял, что мало

вниманьем вникал

В природные

перло-крупицы.

Узнал я, к примеру

(Ведь прежде не знал! ),

Что галка —

прелестная птица!

И чайке ворона

не сдаст красотой —

Пускай она станом грубее,

Хорош воробей,

хоть наглец он лихой,

Лягушки ж

прекрасны,

как лели.

Ноябрь 1978 г.

Г. Астеническое отношение к природе чаще мягко-ювенильно, чувственно-лирично и одновременно инертно-ранимо с откровенностью-незащищенностью, жалостливой добротой, иногда сентиментальностью. Астеникам близки описания природы Ю. Казакова, В. Лихоносова, В. Потанина.

Д. Отношение к природе истерических личностей обычно чувственно-картинно, т. е. это всегда холодноватая поза, хотя подчас чрезвычайно выразительная, утонченная, в духе опьяняюще-пряных бунинских образов. Психастенические слайды природы — внутренние, а истерические — демонстративно-открытые, на них как будто бы каждое деревце выпрыгивает из себя. Театрально-яркая истерическая чувственность в творчестве оживляет, даже порой чарует неистерических пациентов. Потому истерическому психопату следует искать добрые связи с людьми именно через творчество (в том числе изображение природы), прикрывая этим свое житейски-эгоцентрическое поведение, стараясь с помощью врача (дабы большего добиться в жизни) хотя бы внешне казаться своей противоположностью, если не удается стойко перевоплощаться в молчаливо-скромное, сдержанное. Одновременно следует помочь дефензивным неистерическим пациентам, испытывающим неприязнь к картинно-показному, сделаться к этому, по-возможности, снисходительными, ощутить особые чувственно-демонстративные способности истерических пациентов для пользы своего же чувственного оживления.

Е. Отношение к природе эпилептоидов (эпитимов) обычно серьезно-заботливое, хозяйственно-снисходительное или сердито-утилитарное, иногда елейно-сентиментальное. Дефензивные эпилептоиды часто испытывают серьезную тягу к природе. Общение с некоторыми животными и растениями, пребывание среди покорных им, робко-застенчивых берез вселяют в них уверенность, смягчая чувство власти. Дисфорическая напряженность эпилептоида смягчается в победе над стихией (например, лесной пожар) или зверем (в азарте охоты), в дрессировке собаки. Эпилептоид с напряженной авторитарностью, не реализованной с общественной пользой, не разряжающейся систематически наставительно-дисфорическими выпадами (по причине серьезно сопротивляющихся ему родственников, с которыми вместе живет, строгого сильного начальника, а своих подчиненных у него нет), нередко покупает щенка-боксера, воспитывает его эпилептоидно-тщательно, ежедневно по много часов с ним занимаясь, чтобы тот слушался, не смея противоречить, и в итоге пациент смягчается душевно, и боксер тоже доволен. Однако встречаем и дефензивных эпилептоидов (как и циклоидов), равнодушных к природе, смягчающихся в сладостно-напряженном, стройном администрировании, за рулем послушного автомобиля, в занятиях техникой и т. д.

Ж. Ананкастическое отношение к природе нередко сказывается в подчеркнуто-метафорическом (с оттенком обсессивной «отполированности») ее восприятии. Вот литературные примеры описаний природы, побудившие некоторых ананкастов к писанию в таком духе. У В. Маяковского в очерках «Мое открытие Америки» «длинными кухонными ножами, начинающимися из одного места, вырастал могей»[137]. У Ю. Олеши в рассказе «Любовь»: «Леля достала из кулька абрикос, разорвала маленькие его ягодицы и выбросила косточку»[138].

Итак, изучая, как люди разных характеров по-разному чувствуют природу, пациенты выясняют, уточняют свое отношение к природе. Это уточнение следует начинать с простого.

1. Каждый пациент получает задание принести несколько открыток (живопись или фотография) животных, которые ему не просто нравятся, а созвучны, близки. Из этих открыток важно выбрать одну — самую близкую. Пациенты видят в группе открытки друг друга, т. е. себя и других в этих открытках.

2. То же самое — с открытками цветов, деревьев, пейзажей, камней. В растениях и минералах — тоже искать себя.

3. Пациенты смотрят на экране ботанические слайды, слайды диких и домашних животных, насекомых, слайды пещер, звезд, полей и т. п. и сообщают, что каждому более по душе и почему.

4. Задание в группе — нарисовать карандашом или фломастером любимый цветок, любимое домашнее животное и т. д.

5. Задание — принести найденный где-то камень, который нравится более других. Или выбрать «свой» камень из собранной уже коллекции камней. Важно подчеркнуть, что красота камня (в принятом смысле) не имеет здесь никакого значения. Пациенту поможет понять это стихотворение О.Э. Мандельштама[139]:

Исполню дымчатый обряд:
В опале предо мной лежат
Морского лета земляники —
Двуискренние сердолики
И муравьиный брат — агат,
Но мне милей простой солдат
Морской пучины — серый, дикий,
Которому никто не рад.

Обрести свои, личностно-творческие отношения с природой помогает и музыка. Дефензивным шизоидам, шизофреническим пациентам особенно близки Первая симфония Чайковского «Зимние грезы», цикл пьес «Времена года», Шестая, или Пасторальная, симфония Бетховена, «Поэма о лесе» Чюрлениса, а циклоидам — песенка Глинки «Жаворонок», оперы Римского-Корсакова «Снегурочка», «Майская ночь», поэма «Весна священная» Стравинского. Психастеникам чаще ближе, созвучнее тонко-шизотимное, ранимо-психастеноподобное в музыке.

Неназойливо повторяем пациентам: найти свое индивидуальное в отношениях с природой, уточняя это с помощью фотоаппарата, красок, записи в книжку и т. д. Это свое в отношениях с природой есть целебная ценность и одновременно прекрасное переживание.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒