Глава четвертая. ЧТО ДЕЛАЛ СПАРТАК, ПОЛУЧИВ СВОБОДУ
Со времени событий, описанных в предыдущих главах, прошло два месяца. Накануне январских ид (12 января) следующего 676 года на улицах Римаутром бушевал сильный северный ветер, нагоняя серые тучи, придававшие небуунылое однообразие. На мокрую и грязную мостовую медленно падали мелкиехлопья снега. Граждане, пришедшие на Форум по делам, собирались там кучками. Но лишьнемногие толпились в этот день на открытом воздухе, - тысячи римлянтеснились кто под портиками Форума, а кто под портиками курии Гостилия, Грекостаза, базилик Порция, Фульвия, Эмилия, Семпронии, храмов Весты, Кастора и Поллукса, Сатурна, храма Согласия, воздвигнутого в 388 годуримской эры Фурием Камиллом, во времена его последней диктатуры, в честьдостижения мирного соглашения между патрициями и плебеями. Прогуливались ипод портиками храма богов, покровителей Рима. Величественный ивместительный римский Форум был окружен замечательными зданиями; онтянулся от теперешней площади Траяна до площади Монтанара и от аркиКонстантина до Пантанов, а в прежнее время занимал все пространство междухолмами Капитолийским, Па-латинским, Эсквилином и Виминалом. Поэтомусовременный римский Форум представляет собою лишь бледное подобиедревнего. Много народа было внутри базилики Эмилия, великолепного здания, состоявшего из обширного портика с чудесной колоннадой, от которого шлидва других, боковых портика. Здесь вперемежку толпились патриции и плебеи, ораторы и деловой люд, горожане и торговцы, которые стояли маленькимигруппами и обсуждали свои дела. Толпа беспрестанно двигалась взад ивперед, слышался шумный говор. В глубине главного портика, напротив входной двери, но вдали от нее, высокая длинная балюстрада отделяла часть портика от базилики иобразовывала как бы отдельное помещение, где разбирались судебные тяжбы; сюда не доходил шум, и ораторы могли произносить тут свои речи передсудьями. Над колоннадой вокруг всей базилики шла галерея, откуда удобнобыло наблюдать за всем, что происходило внизу. В этот день на балюстраде, окружавшей галерею, работали каменщики, штукатуры и кузнецы: они украшали ее бронзовыми щитами, на которых сизумительным искусством были изображены подвиги Мария в войне с кимврами. Базилика Эмилия была воздвигнута предком Марка Эмилия Лепида, который вэтом году был избран в консулы вместе с Квинтом Лутацием Катуллом иприступил к исполнению обязанностей первого января. Марк Эмилий Лепид, как мы уже говорили, принадлежал к числуприверженцев Мария; став консулом, он прежде всего приказал украситьбазилику, построенную его прадедом в 573 году римской эры, вышеупомянутымищитами, желая заслужить признательность партии популяров в противовесСулле, разрушившему все арки и памятники, воздвигнутые в честь егодоблестного соперника. Среди праздного люда, глазевшего с верхней галереи на снующую внизутолпу, стоял Спартак; облокотясь на мраморные перила и подпирая головуруками, он рассеянно и равнодушно смотрел на весь этот суетившийся иволновавшийся народ. На нем была голубая туника и короткий паллий вишневого цвета, схваченный на правом плече серебряной тонкой работы застежкой в видещитка. Неподалеку от него оживленно разговаривали трое граждан. Двое из нихуже известны нашим читателям: атлет Гай Тауривий и наглый Эмилий Варин.Третий был одним из многочисленных бездельников, живших за счет ежедневныхподачек какого-нибудь патриция; обычно они объявляли себя " клиентами" этого аристократа и сопровождали его на Форуме, в комиции, подавали голоспо его желанию и приказанию, превозносили его, льстили и надоедалинепрестанным попрошайничеством. То было время, когда после побед в Азии и в Африке Рим утопал в роскошии погряз в восточной лени; когда Греция, побежденная римским оружием, победила своих покорителей, заразив их изнеженностью, развращенностью, привычкой к роскоши; когда неисчислимое и все возрастающее количестворабов исполняло все работы, которыми до того занимались свободныетрудолюбивые граждане. Все это убило труд - самый мощный источник силы, нравственности, благоденствия, и Рим, еще носивший личину величия, богатства и мощи, уже чувствовал, как в нем самом развиваются зловещиезародыши приближающегося упадка. Клиенты были страшной язвой эпохи, окоторой мы повествуем, она особенно способствовала разложению и повлеклаза собою гибельные последствия, сказавшиеся в новых законах Гракхов, Сатурнина, Друза, в междоусобных раздорах Суллы и Мария. В дальнейшемстало еще хуже: начались ежедневные стычки, пошли мятежи - Катилины, Клодия и Милона, и все это привело к триумвирату Цезаря, Помпея и Красса.Любой патриций, любой консул, любой богатый честолюбец имел свиту впятьсот - шестьсот клиентов, - были даже такие, у которых число клиентовдоходило до тысячи. Граждане, вполне способные к труду, избирали, однако, профессию клиентов - так же точно, как их предки в былые времена избиралисапожное, плотничье ремесло или становились кузнецами, каменщиками; этобыли нищие в грязной одежде, преступные и продажные приверженцы какой-либопартии, нарядившиеся в гордую тогу римлянина; они жили подачками, сплетнями, интригами, низкопоклонством. Человек, болтавший в галерее базилики Эмилия с Гаем Тауривием и ЭмилиемВарином, как раз и был одним из этих вырождающихся римлян. Его звалиАпулеем Тудертином, потому что предки его пришли в Рим из Тудера; он былклиентом Марка Красса. Все трое стояли недалеко от Спартака, толкуя об общественных делах.Спартак, углубившись в серьезные и печальные размышления, не слушал ихразговоров. С тех пор как фракиец нашел свою сестру в столь позорном положении, первой мыслью, первой его заботой было вырвать Мирцу из рук человека, оскорбившего и унизившего ее. Катилина с свойственной ему щедростью, наэтот раз не вполне бескорыстной, отдал в распоряжение рудиария и остальныевосемь тысяч сестерциев, которые он выиграл в тот день у Долабеллы: онхотел помочь Спартаку выкупить Мирцу. Спартак с благодарностью взял деньги, обещая вернуть их, хотя Катилинаи отказывался от этого; и тотчас же фракиец отправился к хозяину сестры, чтобы выкупить ее. Разумеется, хозяин Мирцы, видя тревогу Спартака за судьбу сестры и егогорячее желание освободить ее, непомерно поднял цену. Он говорил, чтоМирца обошлась ему в двадцать пять тысяч сестерциев (он привралнаполовину), указывал на то, что она молода, красива, скромна, и, подытожив свои расчеты, объявил, что девушка представляет собою капитал поменьшей мере в пятьдесят тысяч сестерциев. Он поклялся Меркурием и ВенеройМурсийской, что не уступит ни одного сестерция. Легче себе представить, чем описать отчаяние бедного гладиатора. Онпросил, он умолял отвратительного торговца женским телом, но негодяй, уверенный в своих правах, знал, что закон на его стороне, и, находясьтаким образом в выгодном положении, был. непоколебим. Тогда Спартак в бешенстве схватил мерзавца за горло и наверно задушилбы его, если б его не удержала одна мысль, - это было счастьем длясводника, иначе он испустил бы дух в страшных объятиях фракийца, - Спартакподумал о Мирце, о своей родине, о задуманном им тайном деле, которое былодля него священным; он знал, что без него дело это обречено на гибель. Спартак опомнился и выпустил хозяина Мирцы. У сводника глаза чуть невыскочили из орбит, лицо и шея посинели, он был оглушен и почти потерялсознание. После нескольких минут раздумья Спартак спокойно обратился кнему, хотя все еще был бледен и весь дрожал от гнева и пережитоговолнения: - Так ты сколько хочешь?.. Пятьдесят тысяч?.. - Я... больше не хо... чу... ни... чего... уби... райся!.. Уби...райся... к черту... или я со... зову... всех сво... их... ра... бов!.. -выкрикивал хозяин заикаясь. - Прости меня, извини!.. Я вспылил. Бедность виновата... любовь ксестре... Выслушай меня, мы столкуемся. - Столковаться с таким, как ты? Ты ведь сразу бросаешься душитьчеловека! - возразил сводник, уже несколько успокоившись и ощупывая шею. -Вон! Вон отсюда! Спартаку удалось кое-как успокоить негодяя, и от пришли к такомусоглашению: Спартак вручит ему тут же две тысячи сестерциев, с условием, что Мирце отведут особое помещение в доме и Спартаку будет разрешено житьвместе с ней. Если через месяц Спартак не выкупит сестру, она опять станетрабыней. Золотые монеты сверкали очень заманчиво, условие было довольновыгодным: хозяин получал тут чистого дохода по меньшей мере тысячусестерциев, ничем не рискуя. И он согласился. Убедившись в том, что Мирцу поместили в удобной маленькой комнатке, расположенной за перистилем дома, Спартак попрощался с нею и направился вСубуру, где жил Требоний. Он рассказал ему все, что случилось, и просил у него совета и помощи. Требоний постарался успокоить Спартака. Он пообещал ему свое содействиеи помощь, сказав, что он похлопочет и найдет способ избавить Спартака отзабот, даст ему возможность если не совсем освободить сестру, то покрайней мере устроить так, чтобы впредь никто не мог обидеть и оскорбитьее. Обнадеженный обещаниями Требония, Спартак пошел в дом Катилины и сблагодарностью вернул ему свой долг - восемь тысяч сестерциев: сейчас он вних не нуждался. Мятежный патриций долго беседовал со Спартаком в своейбиблиотеке; говорили они, видимо, о делах секретных и весьма важных, судяпо предосторожностям, принятым Катилиной для того, чтобы посторонние непомешали их беседе... Никто не знает, о чем они говорили, но с этого дняСпартак стал часто бывать в доме патриция; теперь их связывали узы дружбыи взаимного уважения. С того самого дня, как Спартак получил свободу, его прежний ланистаАкциан ходил за ним по пятам и надоедал ему бесконечными разговорами ошаткости его положения, о необходимости устроиться прочно и надежнообеспечить себя. Кончил он тем, что напрямик предложил Спартаку заведоватьего школой или же снова запродать себя ему в гладиаторы, причем посулилтакую сумму, какой он никогда не заплатил бы даже свободнорожденному. Свободнорожденными назывались люди, родившиеся от свободных граждан илиже вольноотпущенников, - от свободного и служанки или от слуги и свободнойгражданки. Не следует забывать, что, кроме людей, попадавших в рабство вовремя войн и проданных затем в качестве гладиаторов, иногда в наказание закакие-либо провинности, были еще и гладиаторы-добровольцы. Обычно это былибездельники, кутилы и забияки, погрязшие в долгах, не способныеудовлетворить свои необузданные прихоти и страсть к удовольствиям, буяны, не дорожившие жизнью. Продаваясь в гладиаторы, они давали клятву, формулакоторой дошла и до наших дней, - закончить свою жизнь на арене амфитеатраили цирка. Спартак, разумеется, решительно отверг все предложения своего прежнегохозяина и попросил ланисту не беспокоить его впредь своими заботами, ноАкциан не переставал преследовать Спартака и вертеться около него, подобнозлому гению или предвестнику несчастья. Тем временем Требоний, который полюбил Спартака, а может быть, имел инекоторые виды на него в будущем, усердно занялся судьбой Мирцы. Будучидругом Квинта Гортензия и горячим поклонником его ораторского таланта, онимел возможность порекомендовать Валерии, сестре Гортензия, купить Мирцу, которая была воспитанной и образованной девушкой, говорила по-гречески, умела умащивать тело маслами и благовониями, знала толк в притираниях, употреблявшихся знатными патрицианками, и могла быть полезной для ухода заее особой. Валерия не возражала против покупки новой рабыни, если та подойдет ей.Она пожелала ее увидеть, поговорила с ней и, так как Мирца ей понравилась, тут же купила ее за сорок Пять тысяч сестерциев. Вместе с другими своимирабынями она увезла ее в дом Суллы, женой которого она стала пятнадцатогодекабря прошлого года. Хотя это и не совпадало с планами Спартака, мечтавшего о том, чтобысестра его стала свободной, все же в ее положении это оказалось лучшимвыходом: по крайней мере, она была избавлена - и, возможно, навсегда - отпозора и бесчестия. Почти перестав беспокоиться о судьбе Мирцы, Спартак занялся другимисерьезными и, по-видимому, требующими тайны делами, судя по частым егобеседам с Катилиной и ежедневным продолжительным свиданиям с ним. Фракиец, кроме того, усердно посещал все школы гладиаторов, а когда в Римепроисходили состязания, то он бывал во всех кабачках и тавернах Субуры иЭсквилина, где постоянно искал встреч с гладиаторами и рабами. О чем же он мечтал, за какое дело взялся, что он замыслил? Об этом читатель вскоре узнает. Итак, стоя на верхней галерее базилики Эмилия, Спартак был погружен вглубокое раздумье; он не слышал ничего, что говорилось вокруг, и ни разуне повернул головы в ту сторону, где громко болтали между собой ГайТауривий, Эмилий Варин и Апулей Тудертин, не слышал их крикливых голосов игрубых острот. - Очень хорошо, отлично, - говорил Гай Тауривий, продолжая разговор стоварищами. - Ах, этот милейший Сулла!.. Он решил, что можно разрушитьпамятники славы Мария?. Ах! Ах! Счастливый диктатор думал, что достаточносвалить статую, воздвигнутую в честь Мария на Пинцийском холме, и арку вКапитолии, воздвигнутую в честь победы над тевтонами и кимврами, - ипамять о Марии исчезнет! Да, да, он считал, что -этого достаточно, чтобыстереть всякий след, всякое воспоминание о бессмертных подвигах уроженцаАрпина, несчастный безумец!.. Из-за его свирепости и страшного могуществав наших городах, пожалуй, не осталось бы жителей и вся Италия превратиласьбы в груду развалин. Но, как бы то ни было, Югурту победил не он, а Марий! И не кто иной, как Марий, одержал победу при Аквах Секстиевых и Верцеллах! - Бедный глупец! - визгливо кричал Эмилий Варин. - А вот консул Лепидукрашает базилику чудесными щитами, на которых увековечены победы Мариянад кимврами! - Я и говорил, что этот Лепид будет бельмом на глазу у счастливогодиктатора! - Брось ты!.. Лепид - ничтожество! - сказал тоном глубочайшегопрезрения клиент Красса, толстенький человечек с брюшком. - Какуюнеприятность может он доставить Сулле? Не больше, чем мошка слону! - Да ты не знаешь разве, что Лепид не только консул, но еще и оченьбогат, богаче твоего патрона Марка Красса? - Что он богат, это я знаю; но что он богаче Красса, этому я не верю. - А портики в доме Лепида ты видел? Самые красивые, самые великолепныепортики не только на Палатине, но и во всем Риме! - Ну и что ж из того, что у него дом самый красивый в Риме? - Да ведь это единственный дом, в котором портики построены изнумидийского мрамора! - Ну и что ж? Этим, что ли, он устрашит Суллу? - Это доказывает, что он могуществен; он силен тем, что народ любитего. - Его любят плебеи. А разве они мало упрекают его за бессмысленнуюроскошь и безудержное мотовство? - Не плебеи, а завистливые патриции, которым не под силу с нимтягаться. - Запомните мои слова, - прервал их Варин, - в этом году случитсячто-нибудь необыкновенное. - Почему же? - Потому, что в Аримине произошло чудо. - А что там случилось? - На вилле Валерия петух заговорил человеческим голосом. - Ну, если это правда, то действительно такое диво предвещаетудивительные события! - Если это правда? Да в Риме все только об этом и говорят. Рассказывалиоб этом чуде сам Валерий и его семья, вернувшаяся из Аримина, да и слугиих тоже подтверждают это. - Действительно, необыкновенное чудо, - бормотал Апулей Тудертин; человек религиозный, полный предрассудков, он был глубоко потрясен и искалтайный смысл в явлении, которое, как он твердо верил, представляло собоюпредупреждение богов. - Коллегия авгуров уже собиралась для разгадки тайны, скрытой в такомстранном явлении, - произнес своим скрипучим голосом Эмилий Варин, азатем, подмигнув атлету, добавил: - Я хоть и не авгур, а мне все ясно. - О! - воскликнул с удивлением Апулей. - Чему тут удивляться? - О-о! - на этот раз насмешливо воскликнул клиент Марка Красса. - Ану-ка, объясни нам, разве ты лучше, чем авгуры, понимаешь скрытый смыслэтого чуда? - Это предупреждение богини Весты, оскорбленной поведением одной изсвоих весталок. - Ах, ах!.. Теперь я понял! А ведь правда... недурно придумано... иначеи быть не может! - смеясь, сказал Гай Тауривий. - Ваше счастье, что вы понимаете друг друга с полуслова, а я, признаюсь, недогадлив и ничего не понял. - Что ты притворяешься? Как это ты не понимаешь? - Нет, право, клянусь двенадцатью богами Согласия, не понимаю... - Да ведь Варин намекает на преступную связь одной из дев-весталок, Лицинии, с твоим патроном! - Злостная клевета! - возмущенно воскликнул верный клиент. - Какаянаглая ложь! Этого не только вымолвить, но и подумать нельзя! - И я говорю то же самое, - сказал Варин с насмешливой улыбкой ииздевательским тоном. - Так-то оно так, а вот поди наберись храбрости и внуши это добрымквиритам! Они все в один голос настойчиво твердят об этом и осуждаютсвятотатственную любовь твоего патрона к прекрасной весталке. - А я повторяю: .это сплетни! - Я понимаю, милейший Апулей Тудертин, что ты должен так говорить. Этоочень хорошо и вполне понятно. Но нас-то не надуешь, нет, клянусь жезломМеркурия! Любви не скроешь. И если бы Красс не любил Лицинию, он не сиделбы рядом с ней на всех собраниях, не выказывал бы особой заботливости оней, не смотрел бы на нее так нежно и... Ну, мы-то понимаем друг друга! Тывот говоришь " нет", а мы говорим " да". В благодарность за все подачкиКрасса проси и моли Венеру Мурсийскую, - если только у тебя хватит духу, -чтобы он в один прекрасный день не попал в лапы цензора. В эту минуту к Спартаку подошел человек среднего роста, ноширокоплечий, с мощной грудью, сильными руками и ногами, с лицом, дышащимэнергией, мужеством и решимостью, чернобородый, черноглазый ичерноволосый. Он легонько ударил фракийца по плечу и этим вывел его иззадумчивости. - Ты так погружен в свои мысли, что никого и ничего не видишь. - Крикс! - воскликнул Спартак и провел рукой по лбу, как будто желалотогнать осаждавшие его мысли. - Я тебя и не заметил! - А ведь ты на меня смотрел, когда я прогуливался внизу вместе с нашимланистой Акцианом. - Будь он проклят! Ну как там, рассказывай скорей! - немного подумав, спросил Спартак. - Я встретился с Арториксом, когда он вернулся из поездки. - Он был в Капуе? - Да. - Виделся он с кем-нибудь? - С одним германцем, неким Эномаем; его считают среди всех еготоварищей самым сильным, как духом, так и телом. - Хорошо, хорошо! - воскликнул Спартак; глаза его сверкали отрадостного волнения. - Ну и что же? - Эномай полон надежд и мечтает о том же, о чем и мы с тобою; он принялпоэтому наш план, присягнул Арториксу и обещал распространять нашу святуюи справедливую идею (прости меня, что я сказал " нашу", я должен былсказать " твою" ) среди наиболее смелых гладиаторов школы Лентула Батиата. - Ах, если боги, обитающие на Олимпе, будут покровительствоватьнесчастным и угнетенным, я верю, что не так далек тот день, когда рабствоисчезнет на земле! - тихо промолвил глубоко взволнованный Спартак. - Но Арторикс сообщил мне, - добавил Крикс, - что Эномай, хотя и смелыйчеловек, он слишком легковерен и неосторожен. - Это плохо, очень плохо, клянусь Геркулесом! - Я тоже так думаю. Оба гладиатора некоторое время молчали. Первым заговорил Крикс, онспросил Спартака: - А Катилина? - Я все больше и больше убеждаюсь, - ответил фракиец, - что он никогдане примкнет к нам. - Значит, о нем идет ложная слава? И пресловутое величие души его -пустые россказни? - Нет, душа у него великая и ум необычайный, но благодаря воспитанию ичисто латинскому образованию он впитал в себя всяческие предрассудки. Ядумаю, что ему хотелось бы воспользоваться нашими мечтами, чтобы изменитьсуществующий порядок управления, а не варварские законы, опираясь накоторые Рим сделался тираном всего мира. После минуты молчания Спартак добавил: - Я буду у него сегодня вечером, встречусь там и с его друзьями ипостараюсь договориться с ними относительно общего выступления. Однакоопасаюсь, что это ни к чему не приведет. - Катилине и его друзьям известна наша тайна? - Если даже они и знают о ней, нам все равно не грозит опасность: онинас не предадут, если мы даже и не придем к соглашению с ними. Римляне неособенно боятся рабов; нас, гладиаторов, они не считают сколько-нибудьсерьезной угрозой их власти. - Да, это так, мы в их представлении не люди. Даже с рабами, восставшими восемнадцать лет назад в Сицилии под началом сирийца Эвноя иожесточенно боровшимися с римлянами, они считались больше, чем с нами. - Да, те для них были почти что людьми. - А мы какая-то низшая раса. - О Спартак, Спартак! - прошептал Крикс, и глаза его засверкали гневом.- Больше, чем за жизнь, которую ты мне тогда спас в цирке, я будублагодарен тебе, за то, что ты стойко будешь бороться с препятствиями и.доведешь до конца трудное дело, которому себя посвятил. Объедини нас подсвоим началом, чтобы мы могли, обнажив мечи, померяться силой в ратномполе с этими разбойниками и показать им, что гладиаторы не низшая раса, атакие же люди, как и они! - О, я буду с непоколебимой волей, с беспредельной энергией иупорством, всеми силами души бороться до конца моей жизни за наше дело! Янеуклонно буду вести борьбу за свободу до победы - или умру за нее смертьюхрабрых! В словах Спартака чувствовалась глубокая убежденность и вера. Он пожалруку Крикса; тот поднес ее к сердцу и произнес в сильном волнении: - Спартак, спаситель мой, тебя ждут великие дела! Такие люди, как ты, рождаются для подвигов и высоких деяний. Из таких людей выходят герои... - Или мученики... - тихо сказал Спартак; лицо его было печально, иголова склонилась на грудь. В эту минуту раздался пронзительный голос Эмилия Варина: - Пойдемте, Гай и Апулей, в храм Раздора, узнаем новости о решенияхсената! - А разве сенат собирается сегодня не в храме Согласия? - спросилТудертин. - Ну да, - ответил Варин. - В старом или в новом? - Какой же ты дурак! Если бы он собрался в храме Фурия Камилла, посвященном истинному согласию, я сказал бы тебе: пойдем в храм Согласия.Но ведь я звал тебя в храм Раздора, - не понимаешь разве, что я говорю охраме, воздвигнутом нечестивым Луцием Опимием на костях угнетенного народапосле позорного и подлого убийства Гракхов? - Варин прав, - сказал Гай Тауривий, - храм Согласия действительноследовало бы назвать храмом Раздора. И трое болтунов направились к лестнице, ведущей к портику базиликиЭмилия; за ними последовали оба гладиатора. Как только Спартак и Крикс приблизились к портику, какой-то человекподошел к фракийцу и сказал ему: - Ну, что же, Спартак, когда ты решишь вернуться в мою школу? Это был ланиста Акциан. - Да поглотят тебя живым воды Стикса? - закричал, дрожа от гнева, гладиатор. - Долго ли ты будешь надоедать мне своими мерзкимиприставаниями? Скоро ли дашь мне жить спокойно и свободно? - Но ведь я беспокою тебя, - сладким и вкрадчивым голосом сказалАкциан, - для твоего же собственного блага, я забочусь о твоем будущем, я... - Послушай, Акциан, и хорошенько запомни мои слова. Я не мальчик и ненуждаюсь в опекуне, а если бы он мне и понадобился, я никогда не выбрал бытебя. Запомни это, старик, и не попадайся мне больше на глаза, не то, клянусь Юпитером Родопским, богом отцов моих, я так хвачу тебя кулаком полысому черепу, что отправлю прямехонько в преисподнюю, а потом будь чтобудет! Через минуту он добавил: - Ты ведь знаешь, какая сила в моем кулаке. Помнишь, как я отделалдесятерых твоих рабов-корсиканцев, которых обучал ремеслу гладиаторов, аони в один прекрасный день набросились на меня, вооруженные деревяннымимечами? Ланиста рассыпался в извинениях и уверениях в дружбе. Спартак в ответприбавил: - Уходи, и чтоб я тебя больше не видел. Не приставай ко мне! Оставив смущенного и сконфуженного Акциана посреди портика, обагладиатора направились через Форум к повороту на Палатин, - там, у портикаКатулла, Катилина назначил свидание Спартаку. Дом Катулла, который был консулом вместе с Марием в 652 году римскойэры, то есть за двадцать четыре года до нашего повествования, считалсяодним из самых красивых и роскошных в Риме. Перед домом возвышалсявеликолепный портик, украшенный военной добычей, отнятой у кимвров, ибронзовым быком, перед которым эти враги Рима приносили присягу. Портикслужил местом встреч молодых римлянок, они совершали здесь прогулки изанимались гимнастическими упражнениями. Само собой разумеется, что сюдаже приходили и молодые щеголи - патриции и всадники - полюбоватьсяпрекрасными дочерьми Квирина. Когда оба гладиатора дошли до портика Катулла, они увидели вокруг неготолпу патрициев, любовавшихся женщинами, которых тут собралось больше, чемобычно, так как была ненастная погода - шел дождь, перемежавшийся соснегом. Сверкающие белизной точеные руки, едва прикрытые прелестные груди, плечи, как у олимпийских богинь, пышность нарядов и блеск золота, жемчугов, яхонтов и рубинов, пестрота оттенков нарядных одежд представлялиочаровательное зрелище. Тут можно было увидеть изящнейшие пеплумы, паллии, столы, туники из тончайшей шерсти и других чудесных тканей. Собравшиеся в портике женщины поражали своей красотой. Там были АврелияОрестилла, возлюбленная Катилины; молодая, прекрасная и величественнаяСемпрония, которая за душевные свои достоинства и высокие качества уманазвана была впоследствии великой: она погибла в бою, сражаясь, какхрабрый воин, бок о бок с Катилиной, в битве при Пистории; Аврелия, матьЦезаря; Валерия, жена Суллы; весталка Лициния; Целия, бывшая жена Суллы, уже давно отвергнутая им; Ливия, мать юного Катона; Постумия Регилия, предок которой одержал победу над латинянами при Регильском озере. Былитам и две красавицы девушки из знаменитого рода Фабия Амбуста; КлавдияПульхра, жена Юния Норбана, бывшего два года назад консулом; прекраснейшаяДомиция, дочь Домиция Агенобарба, консула и прадеда Нерона; Эмилия, прелестная дочь Эмилия Скавра, и молоденькая развратная Фульвия; весталкаВителия, известная необыкновенной белизной кожи, и сотни других матрон идевушек, принадлежащих к самой родовитой римской знати. Внутри обширного портика молодые патрицианки упражнялись в гимнастикеили же забавлялись игрой в мяч - любимейшей игрой римлян обоего пола илюбого возраста. В этот холодный зимний день большинство собравшихся тут женщинпрогуливались взад и вперед, чтобы согреться. Подойдя к портику Катулла, Спартак и Крикс остановились несколькопоодаль от толпы патрициев и всадников, как полагалось людям низкогозвания. Они искали глазами Луция Сергия; он стоял у колонны с КвинтомКурионом, патрицием, предававшимся оргиям и разврату (благодаря емувпоследствии был раскрыт заговор Катилины). С ними стоял и молодой ЛуцийКальпурний Бестиа, трибун плебеев в год заговора Катилины. Стараясь не привлекать внимания собравшихся здесь знатных людей, гладиаторы приблизились к Катилине. А Луций Сергий в эту минуту ссаркастическим смехом говорил своим друзьям: - Хочу на днях познакомиться с весталкой Лицинией, с которой таклюбезничает толстяк Марк Красс, и рассказать ей о похождениях его сЭвтибидой. - Да, да, - воскликнул Луций Бестиа, - скажи ей, что Красс преподнесЭвтибиде двести тысяч сестерциев. - Марк Красс дарит женщине двести тысяч сестерциев?.. - удивилсяКатилина. - Ну, это чудо куда занимательнее ариминского чуда. Там будто быпетух заговорил по-человечьи. - Право, это удивительно только потому, что Марк Красс жаден и скуп, -заметил Квинт Курион. - В конце-то концов для него двести тысяч сестерциевпсе равно что песчинка в сравнении со всем песком на берегах светлогоТибра. - Ты прав, - сказал с алчным блеском в глазах Луций Бестиа. -Действительно, для Марка Красса это сущая безделица. Ведь у него свышесеми тысяч талантов!.. - Да, значит, больше полутора биллионов сестерциев! - Какое богатство! Сумма показалась бы невероятной, если бы не былодоподлинно известно, что это именно так! - Вот как хорошо живется в нашей благословенной республике людям снизкой душой, тупым и ничтожным. Им широко открыт путь к почестям и славе.Я чувствую в себе силы и способность довести до победы любую войну, ноникогда я не мог добиться назначения командующим, потому что я беден и уменя долги. Если завтра Красс из тщеславия вздумает получить назначение вкакую-нибудь провинцию, где придется воевать, он добьется этогонемедленно: он богат и может купить не только несчастных голодных плебеев, но и весь богатый, жадный сенат. - А ведь надо сказать, что источник его обогащения, - добавил КвинтКурион, - не так уж безупречен. - Еще бы! - подтвердил Луций. - Откуда у него все эти богатства? Онскупал по самой низкой цене имущество, конфискованное Суллой у жертвпроскрипций. Ссужал деньги под огромные проценты. Купил около пятисотрабов, - среди них были и архитекторы и каменщики, - и построил огромноеколичество домов на пустырях, землю приобрел почти даром; там преждестояли хижины плебеев, уничтоженные частыми пожарами, истреблявшими целыекварталы, населенные бедняками. - Теперь, - прервал его Катилина, - половина домов в Риме принадлежитему. - Разве это справедливо? - пылко воскликнул Бестиа. - Честно ли это? - Зато удобно, - с горькой улыбкой отозвался Катилина. - Может ли и должно ли это продолжаться? - спросил Квинт Курион. - Нет, не должно, - пробормотал Катилина. - И кто знает, что написано внепреложных книгах судьбы? - Желать - значит мочь, - ответил Бестиа. - Четыреста тридцать тритысячи граждан из четырехсот шестидесяти трех тысяч человек, согласнопоследней переписи населяющих Рим, живут впроголодь, у них нет земли дажена то, чтобы зарыть в нее свои кости. Но погоди, найдется смелый человек, который объяснит им, что богатства, накопленные остальными тридцатьютысячами граждан, приобретены всякими неправдами, что богачи владеют этимисокровищами не по праву! А тогда, ты увидишь, Катилина, обездоленныенайдут силы и средства внушить гнусным пиявкам, высасывающим кровьголодного и несчастного народа, уважение к нему. - Не бессильными жалобами и бессмысленными выкриками можно, юноша, бороться со злом, - серьезным тоном сказал Катилина. - Нам следует в тишинаших домов обдумать широкий план и в свое время привести его висполнение. Души наши должны быть сильными, а деяния великими. Молчи ижди, Бестиа! Быть может, скоро наступит день, когда мы обрушимся сострашной силой на это прогнившее общественное здание, в темницах которогомы стонем. Несмотря на свой внешний блеск, оно все в трещинах и должнорухнуть. - Смотри, смотри, как весел оратор Квинт Гортензии, - сказал Курион, как бы желая дать другое направление разговору. - Должно быть, он радуетсяотъезду Цицерона: теперь у него нет соперников в собраниях на Форуме. - Ну что за трус этот Цицерон! - воскликнул Катилина. - Как только онзаметил, что попал у Суллы в немилость за свой юношеский восторг передМарием, он немедленно же удрал в Грецию! - Скоро два месяца как его нет в Риме. - Мне бы его красноречие! - прошептал Катилина, сжимая мощные кулаки. -В два года я стал бы властителем Рима! - Тебе не хватает его красноречия, а ему - твоей силы. - Тем не менее, - сказал с задумчивым и серьезным видом Катилина, -если мы не привлечем его на свою сторону, - а это сделать нелегко при егомягкотелости: Цицерон весь пропитан перипатетической философией иослабляющими дух платоновскими добродетелями, - то в один прекрасный деньон может превратиться в руках врагов в страшное орудие против нас. Трое патрициев умолкли. В эту минуту толпа, окружавшая портик, немного расступилась, ипоказалась Валерия, жена Суллы, в сопровождении нескольких патрициев, среди которых выделялись тучный, низкорослый Деций Цедиций, тощий ЭльвийМедулий, Квинт Гортензий и некоторые другие. Валерия направилась к своейлектике, задрапированной пурпурным шелком с золотой вышивкой; лектикудержали у самого входа в портик Катулла четыре могучих раба каппадокийца. Выйдя из портика, Валерия завернулась в широчайший паллий из тяжелойвосточной ткани темно-голубого цвета, и он скрыл от жадных взглядов пылкихпоклонников те прелести, которыми так щедро наделила ее природа и которые, насколько это было дозволено, Валерия выставляла напоказ внутри портика. Она была очень бледна, взгляд ее больших широко открытых черных глазоставался неподвижным; ее скучающий вид казался странным для женщины, вышедшей замуж немногим больше месяца назад. Легкими кивками головы и кокетливой усмешкой отвечала она на поклонысобравшихся у портика патрициев и, скрывая под милой улыбкой зевоту, пожала руки двум щеголям - Эльвию Медулию и Децию Цидицию. Это были дветени Валерии, неотступно следовавшие за ней. Конечно, они никому непожелали уступить честь помочь ей войти в лектику. Усевшись в ней, Валериязадернула занавески и знаком приказала рабам двинуться в путь. Каппадокийцы, подняв лектику, понесли ее; впереди шел раб, расчищавшийдорогу, а позади следовал почетный конвой из шести рабов. Когда толпа поклонников осталась позади, Валерия вздохнула соблегчением и, поправив вуаль, стала смотреть по сторонам, окидывая унылымвзглядом то мокрую мостовую, то дождливое серое небо. Спартак стоял вместе с Криксом позади толпы патрициев; он увиделкрасавицу, которая поднималась в лектику, и сразу узнал в ней госпожусвоей сестры, его охватило какое-то необъяснимое волнение. Толкнув локтемтоварища, он шепнул ему на ухо: - Погляди, ведь это Валерия, жена Суллы! - Как она хороша! Клянусь священной рощей Арелата, сама Венера не можетбыть прекраснее! В этот момент лектика супруги бывшего счастливого диктатора поравняласьс ними; глаза Валерии, рассеянно смотревшей в дверцу лектики, задержалисьна Спартаке. Она почувствовала какой-то внезапный толчок, как от электрическоготока, и вышла из задумчивости; по ее лицу разлился легкий румянец, и онаустремила на Спартака черные сверкающие глаза. Когда лектику уже пронеслимимо двух смиренных гладиаторов, Валерия раздвинула занавеси и, высунувголову, еще раз посмотрела на фракийца. - Ну и дела! - крикнул Крикс, заметив несомненные знаки благоволенияматроны к его счастливому товарищу. - Дорогой Спартак, богиня Фортуна, капризная и своенравная женщина, какой она всегда была, схватила тебя завихор, или, вернее, ты поймал за косу эту непостоянную богиню!.. Держи еекрепко, держи, а то она еще вздумает убежать, так пусть хоть что-нибудьоставит в твоих руках. - Эти слова он добавил, когда повернулся к Спартакуи заметил, что тот изменился в лице и чем-то сильно взволнован. Но Спартак быстро овладел собой и с непринужденной улыбкой ответил: - Замолчи, безумец! Что ты там болтаешь о Фортуне, о каком-то вихре? Клянусь палицей Геркулеса, ты видишь не больше любого андабата! И, чтобы прекратить смущавший его разговор, бывший гладиатор подошел кЛуцию Сергию Катилине и тихо спросил его: - Приходить ли мне сегодня вечером в твой дом, Катилина? Обернувшись к нему, тот ответил: - Конечно. Но не говори " сегодня вечером", - ведь уже темнеет: скажи" до скорого свиданья". Поклонившись патрицию, Спартак удалился, сказав: - До скорого свиданья. Он подошел к Криксу и стал что-то говорить ему вполголоса, но с большимвоодушевлением; тот несколько раз утвердительно кивнул головой; затем онимолча пошли по той дороге, которая вела к Форуму и к Священной улице. - Клянусь Плутоном! Я окончательно потерял нить, которая до сих порвела меня по запутанному лабиринту твоей души, - сказал Бестиа, изумленносмотревший на Катилину, который фамильярно беседовал с гладиатором. - А что случилось? - наивно спросил Катилина. - Римский патриций удостаивает своей дружбой презренную и низкую породугладиаторов! - Какой срам! - саркастически улыбаясь, сказал патриций. - Простоужасно, не правда ли? - И, не дожидаясь ответа, добавил, изменив и тон иманеры: - Жду вас сегодня у себя: поужинаем, повеселимся... и поговорим осерьезных делах. Направляясь по Священной улице к Палатину, Спартак и Крикс вдругувидели изысканно одетую молодую женщину, которая шла с пожилой рабыней, аза ними следовал педисеквий. Она появилась с той стороны, откуда шлигладиаторы. Женщина эта была необыкновенно хороша собой, хороши были рыжие волосы, белоснежный цвет лица, хороши были большие глаза цвета морской волны.Крикс был поражен и, остановившись, сказал, глядя на нее: - Клянусь Гезом, вот это красавица! Спартак, грустный и озабоченный, поднял опущенную голову и посмотрел надевушку; та, не обращая внимания на восторги Крикса, остановила свойвзгляд на фракийце и сказала ему по-гречески: - Да благословят тебя боги, Спартак! - От всей души благодарю тебя, - слегка смутившись, ответил Спартак. -Благодарю тебя, девушка, и да будет милостива к тебе Венера Гнидская! Приблизившись к Спартаку, девушка прошептала: - Свет и свобода, доблестный Спартак! Фракиец вздрогнул при этих словах и, с изумлением глядя на собеседницу, нахмурив брови, ответил с явным недоверием: - Не понимаю, что
