Глава девятая. О ТОМ, КАК НЕКИЙ ПЬЯНИЦА ВООБРАЗИЛ СЕБЯ СПАСИТЕЛЕМ РЕСПУБЛИКИ

За пятнадцать дней до мартовских календ (15 февраля) в 680 году отоснования Рима, почти через четыре года после похорон Луция КорнелияСуллы, квириты праздновали луперкалии. Этот праздник был установленРомулом и Ремом в честь основания Рима, а также в честь их кормилицыЛуперки и бога Пана, оплодотворителя полей, а кроме того, в памятьчудесного детства Ромула и Рема. Луперкалием называлась пещера или грот, находившийся в роще, посвященной богу Пану и украшавшей тот склон Палатинского холма, которыйбыл обращен в сторону римского Форума, - точнее, находился между Новойулицей и священным Палатинским скатом, напротив руминальной смоковницы. Эти пастушеские празднества восходят, как считали тогда, да и теперьмногие историки так считают, еще ко временам существования Аркадии. Когдааркадийцы переселились в эти края и жили здесь под властью Эвандра, ониустраивали в этом месте празднества в честь бога Пана наподобие тех игр, какие происходили на горе Ликии в Аркадии. Как бы то ни было, происхождение этих игр не вполне достоверноизвестно; несомненно только, что эти празднества устраивались всегда и несчитались устаревшими даже в последние годы республики; Цезарь-диктаториздал специальный декрет о праздновании луперкалий. Руминальная смоковница, стоявшая перед луперкалием, была священнымдревом богов, потому что, по преданию, волчица вскормила Ромула и Ремаименно под смоковницей, росшей как раз в этом месте; поэтому смоковницастала называться руминальной, то есть смоковницей-кормилицей; когда перваясмоковница отжила свой век, ее заменили другой, посаженной жрецами сторжественными обрядами, и всякий раз, когда дерево, одряхлев, погибало, его заменяли с той же торжественностью другим. Среди римлян былораспространено поверье, что, пока смоковница-кормилица зеленеет, Рим будетпроцветать. Итак, луперкалии приходились на 15 февраля и в 680 году праздновалисьсогласно традиции со всей предписанной ею торжественностью. Рано утром в луперкальный грот собрались луперки - жрецы, выбранныесреди наиболее выдающихся юношей патрицианских родов; они ожидали началажертвоприношения. Среди луперков можно было увидеть Луция Домиция Агенобарба, красивогобелокурого юношу двадцати одного года, который в 700 году римской эры сталконсулом; Луция Корнелия Лентула, Квинта Фурия Калена, обоим было подвадцать четыре года, впоследствии они также стали консулами - первый в705 году, второй в 706 году; Вибия Панса, которому в это время едваисполнилось двадцать пять лет, в 710 году вместе с Аттилием Гирцием он былизбран консулом; Вибий Панса сражался под Мутиной против Марка Антония, ноему не довелось увидеть победу своих легионов, так как он пал вместе сосвоим сотоварищем Гирцием на поле брани. В то время как молодые патриции, принадлежащие к коллегии луперков, стояли в луперкальной пещере, в жреческих одеяниях, туда явилась целаятолпа патрицианской молодежи; они привели с собой Марка Клавдия Марцелла иСервия Сульпиция Руфа - юношей двадцати одного года; отцы их быликонсулами, впоследствии и сыновья стали консулами. Оба пришли в белыхтогах и в венках из плюща, потому что им предстояло выполнять важную рольв предстоящих жертвоприношениях. Как только собралась вся эта молодежь, виктимарии взяли ножи и предализакланию двенадцать козлов и столько же щенят. Затем один из луперковпринял из рук другого приготовленный меч и, обмакнув его в жертвеннуюкровь, дотронулся до лба Клавдия Марцелла и Сульпиция Руфа. Другие луперкистали вытирать пятна крови, оставшиеся на лбу двух молодых патрициев, намоченной в молоке шерстью. Как только кровь была удалена, Марцелл и Руфсогласно обычаю разразились громким хохотом. Эта церемония, по традиции, символизировала очищение пастухов. Вслед за этим в особом отделении пещеры был совершен обряд омовения. Азатем луперки вместе с очистившимися юношами и их друзьями сели за стол, где их ожидали вкусные яства и самые лучшие вина. Пока жрецы-луперки пировали, пещера стала наполняться народом; в роще, посвященной Пану, где находилась пещера, на дороге к священному склонуПалатинского холма и на всех прилегающих улицах толпился народ. Особенномного было тут женщин и среди них немало патрицианок - как замужних, так идевушек, явившихся в сопровождении рабов, слуг и гладиаторов, принадлежащих их семьям. Чего ожидала вся эта толпа, стало ясно, как только веселые и хмельныелуперки вышли из-за стола; они надели поверх туник широкие полосы из шкуржертвенных животных, взяли в руки ремни и плети, сделанные из тех же шкур, шумной толпой выбежали из грота и, промчавшись по улицам, принялисьхлестать плетью всех, кто попадался им на пути. Так как девушки верили, что удары плети, освященной богами, помогут имвыйти замуж, а бездетные замужние женщины были проникнуты верой воплодотворяющую силу этих плетей, то по всем улицам навстречу луперкамбежали матроны и девушки, сами подставляя под удары свои руки. Царилобуйное веселье. Толпа встречала луперков криками и веселыми возгласами, итак они пробежали по всем главным улицам Рима. Часть молодых жрецовнаправилась к цирку, оттуда, по улице храма Беллоны, на Трумфальную улицу, затем, свернув направо, они понеслись по предместью Януса, еще разсвернули направо и двинулись по улице Флументаль к Тибрскому острову.Другая часть луперков прошла по Новой улице и по улице Табернола иповернула по Африканскому переулку к Эсквилинским воротам. Здесь луперковждали присланные их семьями запряженные четверкой лошадей колесницы, раззолоченные или украшенные бронзовой чеканкой; молодые жрецы садились вэти колесницы и в сопровождении многочисленной свиты из римских граждан, также ехавших на лошадях, направлялись по дороге, ведущей к Тиволи, занесколько миль от города в Альбунейскую рощу - в то место, где и до сихпор бьет знаменитый серный источник. Ежегодно в день праздникалуперкалиев, после жертвоприношения, совершались поездки в эту рощу, где, по преданию, обитали фавны, потомки Фавна, мифического царя Латия. Вуединенных уголках зеленой чащи луперки якобы вещали священные прорицания.Другая группа луперков направилась, как мы уже говорили, к Тибрскомуострову; пройдя до половины улицы Флументаль, шествие свернуло налево и покороткому Тибрскому переулку быстро добралось до деревянного моста; одиннадцать лет спустя, то есть в 691 году, по декрету сената тут былзаложен каменный мост, названный в честь Фабриция, куратора дорог, егоименем. На Тибрском острове, в то время еще малонаселенном, находилось триизвестных памятника: храм Эскулапия, храм Юпитера и храм Фавна. ХрамЭскулапия, самый большой и самый великолепный из них, воздвигли в 462 годуримской эры по случаю ужасной эпидемии чумы, унесшей тысячи жертв. Этопроизошло во время консульства Квинта Фабия Гургита и Юлия Брута Сцевы. ИзРима направили послов в Эпидавр, греческий город, посвященный культуАсклепия, бога медицины. Когда римские послы находились в храмебога-целителя, к ним подползла одна из живших в храме священных змей -прирученная безвредная змейка желто-коричневой окраски. Послы приняли еепоявление за божественное знамение: змея, посвященная богу врачевания, посвоей доброй воле приблизилась к ним. Они отправились к своим кораблям, следом за ними поползла и змея; ее взяли на корабль и привезли в Остию, здесь корабль вошел в устье Тибра и поплыл вверх по течению; когда ондостиг Тройных ворот, змея вдруг выползла и, бросившись с судна в реку, скрылась на Тибрском острове. Авгуры истолковали этот каприз змеи как волюбога Эскулапия, пожелавшего, чтобы в этом месте ему был воздвигнут храм, что и было сделано. В 552 году от основания Рима, по обету претора Фурия Пурпореона, рядомс большим храмом Эскулапия был построен другой храм, меньших размеров, ноне уступавший ему в роскоши, - храм Юпитера. А в 558 году, то есть шесть лет спустя, народные эдилы, Гней ДомицийАгенобарб и Гай Скрибоний Курион, наложили денежные взыскания на трехкрупных торговцев скотом и на эти деньги построили рядом с храмомЭскулапия, почти напротив храма Юпитера, третий храм - в честь бога Фавна. Итак, на маленьком Тибрском острове было три храма, а это сочевидностью доказывает, что еще до сооружения каменных мостов Фабриция иЦестия сообщение между городом и островом поддерживалось не только припомощи лодок и паромов, но и через деревянные мосты, подобныеСублицийскому мосту, построенному на сваях. Пройдя по деревянному мосту, луперки и сопровождавшая их толпа вступилина остров, чтобы принести здесь жертву богу Фавну, который был, согласномифам, связан родственными узами с богом Паном. Завершился же праздникновым пиршеством, уже подготовленным в харчевне, открытой рядом с храмомЭскулапия и известной своей прекрасной кухней и тонкими винами. Не менее весело, чем луперки, решили закончить свой день и те, чтовышли через Эсквилинские ворота и отправились посетить Фавна в его гротахи рощах близ серного источника. Как в древних, так и в современных религиях таинственные обряды культаслужили предлогом для веселого и более или менее непристойноговремяпровождения, и совершались эти обряды хитрецами, пользовавшимисялегковерием толпы. Луперки из тщеславия устраивали празднества на свойсчет, жреческие обязанности считались весьма почетными, и, кроме того, веселым жрецам доставляло немалое удовольствие без стеснения хлестатьсвоей плетью красивых девушек и пленительных матрон и получать за это внаграду нежные улыбки и любезные слова. У храма Фавна, прислонившись к одной из колонн портика, стоял человеклет двадцати пяти, равнодушно наблюдая за движением толпы и беготнейлуперков; он был высок ростом, прекрасно сложен и, несомненно, обладалбольшой физической силой; в нем все было красиво: крепкая, словноизваянная скульптором шея, гордая посадка головы, благородная осанка.Завитые и надушенные волосы, блестящие, как черное дерево, оттенялибелизну высокого и широкого лба и глаза - выразительные, проницательные ивластные глаза очень красивого разреза; взгляд этих улыбающихся, полныхблагожелательности глаз привлекал сердца и покорял всех железной волеэтого человека, которая временами сквозила в его огненном взоре, вморщине, перерезавшей лоб, в густых и черных почти сросшихся бровях. Носбыл прямой, четко и красиво очерченный, рот скорее маленький, в складедовольно толстых, пухлых губ запечатлелись две страсти - властолюбие ичувственность. Едва заметный оливковый оттенок матовой белизны лицапридавал еще больше привлекательности этому высокому и величественному, сильному и красивому человеку. Это был Гай Юлий Цезарь. Он был одет с непревзойденным аттическим изяществом. Поверх туники избелой льняной ткани, отороченной пурпуром и перехваченной в талиипурпуровым шерстяным шнуром, была наброшена тоже белая тога из тончайшейшерсти, отделанная широкой голубой каймой. Обдуманная гармония ниспадающихскладок туники и тоги выгодно выделяла прекрасную фигуру этогонеобыкновенно красивого человека. Юлию Цезарю к тому времени исполнилось двадцать шесть лет - он родился12 июля 654 года. Он уже пользовался в Риме безграничной популярностьюблагодаря своей образованности, красноречию, приветливости, храбрости, энергии и изысканным вкусам. Гай Юлий Цезарь, приходившийся со стороны своей тетки Юлии племянникомГаю Марию, по своим связям, дружбе и личным симпатиям был марианцем; восемнадцати лет он женился на Корнелии, дочери Луция Корнелия Цинны, который четыре раза избирался консулом и тоже был ярым сторонникомпобедителя тевтонов и кимвров. Как только Сулла, уничтожив своих врагов, стал диктатором, он приказал убить двух членов семьи Юлиев, расположенныхк Марию, и потребовал от молодого Гая Юлия Цезаря, чтобы тот отверг своюжену Корнелию. Цезарь, однако, проявил непреклонную твердость характера ине захотел подчиниться. За это он был присужден Суллой к смертной казни, итолько заступничество некоторых влиятельных сторонников Суллы и коллегиивесталок спасло его от гибели в числе многих жертв проскрипций. Но все же Цезарь не чувствовал себя в Риме в безопасности, пока тамвластвовал человек, который в ответ на просьбы многих о даровании Цезарюжизни сказал: " Вы ничего не понимаете, а я предвижу, что этот юный Юлийстоит многих Мариев! " Цезарь удалился в Сабинскую область; там онскрывался в горах Латия и Тибертина до тех пор, пока не умер Сулла. Вернувшись в Рим, он тотчас же отправился в поход под началом претораМинуция Терма и участвовал в осаде Митилен. Он отличался большойхрабростью, лучше всех владел оружием, и про него говорили: " Храбрости унего больше, чем это допускает человеческая природа и воображение".Действительно, не раз он проявлял исключительную отвагу; однажды, рискуясвоей жизнью, спас в бою жизнь одного солдата; за это ему был пожаловангражданский венок. Затем Цезарь отправился в Вифинию, к царю Никомеду, скоторым через короткое время у него завязалась тесная дружба; об этомпошли разные сплетни, и в сатирах того времени Цезаря прозвали " царицейВифинии". Когда Публию Сервилию Ватию было поручено выступить во главе римскоговойска против пиратов Киликии, которые избрали центром своих действийгород Исавр, Цезарь отправился вместе с ним и, участвуя во многихсражениях, показал себя доблестным воином. По окончании похода он направился в Грецию, намереваясь слушать тамзнаменитых философов и посещать школы самых известных ораторов. Но близЯссайского залива и Формакуссы, одного из Спорадских островов Архипелага, корабль, на котором плыл Юлий Цезарь со своими слугами, был захваченпиратами, и все они стали пленниками морских разбойников. Цезарь и здесьпроявил не только необычайное мужество, но и врожденную способностьповелевать, которая впоследствии дала ему власть над миром. На вопросЦезаря, какой выкуп требуют за него, пираты назвали большую сумму -двадцать талантов; на это последовал высокомерный ответ: " Я стою дороже, ивам уплатят за меня пятьдесят талантов", - и тут же Цезарь добавил, что, лишь только ему возвратят свободу, он отправится в погоню за разбойниками, захватит их и велит распять. Этот смелый ответ, достойный гордых сыновейРима, свидетельствовал о стойком характере и сознании собственногодостоинства. Цезарь не сомневался, что человеку из рода Юлиев поверят наслово и он быстро достанет даже такую значительную сумму. Он отправилсвоих слуг в Эфес и Самое и другие ближние города, чтобы собрать тампятьдесят талантов; деньги были вскоре присланы ему, и он вручил пиратамвыкуп. Но лишь только пленника отпустили на свободу, он снарядил всоседних портах несколько трирем и отправился в погоню за пиратами, напална них, разбил, взял в плен и передал претору, с тем чтобы тот их распял.Узнав, что вместо казни претор намерен продать пиратов в рабство, Цезарьсамовольно приказал их всех распять, объявив, что за свой поступок онготов отвечать перед сенатом и римским народом. Все это доставило Юлию Цезарю широкую популярность, которая возрослаеще больше, когда он открыто и смело выступил против Гнея КорнелияДолабеллы, сторонника Суллы, обвиняя его в преступных действиях приуправлении вверенной ему провинцией Македонией. Он поддержал своеобвинение с твердостью и с таким красноречием, что даже красноречивейшемуЦицерону с трудом удалось добиться оправдания Долабеллы, да и то опираясьна огромные богатства своего подзащитного, его влияние и связи. Цезарь, славившийся как самый изысканный щеголь, самый ловкий, искусныйфехтовальщик и гимнаст, как неизменный победитель на ристалищах в цирке, снискал большую популярность в Риме и даже во время своего отсутствияпользовался всеобщей симпатией. Поэтому не удивительно, что в начале 680года, после смерти Аврелия Котты, одного из членов коллегии понтификов, Цезарь был возведен в этот высокий сан. Таков был человек, который стоял у входа в храм Фавна и смотрел натолпу, двигавшуюся взад и вперед по острову, перед храмами бога медицины иФавна. - Привет Гаю Юлию Цезарю, понтифику! - воскликнул, проходя мимо него, Тит Лукреций Кар. - Приветствую тебя, Кар, - ответил Цезарь, пожимая руку будущего творцапоэмы " О природе вещей". Вместе с Лукрецием шли, собираясь повеселиться, молодые патриции, икаждый из них обратился к будущему покорителю Галлии с ласковымприветственным словом. - Честь и хвала божественному Юлию, - сказал, низко кланяясь и припадаяк руке, мим Метробий, выйдя из храма Эскулапия в обществе другихкомедиантов и акробатов. - А, Метробий! - воскликнул с иронической улыбкой Юлий Цезарь. - Ты, явижу, не теряешь зря времени, не так ли? Не пропускаешь ни одногопраздника, ни одного, даже самого ничтожного, повода повеселиться. - Что поделаешь, божественный Юлий!.. Будем наслаждаться жизнью, дарованной нам богами... Ведь Эпикур предупреждает нас... - Знаю, знаю, - прервал его Цезарь, избавляя актера от труда приводитьцитату. И через минуту, почесав голову мизинцем левой руки, чтобы неиспортить прическу, он указательным пальцем правой поманил к себеМетробия. - Послушай, - произнес он. Метробий тотчас покинул своих товарищей по искусству и торопливоподошел к Цезарю; один из мимов крикнул ему вдогонку: - Мы будем ждать тебя в харчевне Эскулапия! - Сейчас приду, - ответил Метробий и, приблизившись к Цезарю, вкрадчиво, с медоточивой улыбкой произнес: - Очевидно, какой-то бог покровительствует мне сегодня, раз онпредоставляет мне случай оказать тебе услугу, божественный Гай, украшениерода Юлиев. Цезарь улыбнулся своей обычной, чуть презрительной улыбкой и ответил: - Услуга, о которой я хочу просить тебя, добрейший Метробий, невелика.Ты ведь бываешь в доме Гнея Юлия Норбана? - Еще бы! - с хвастливой фамильярностью воскликнул Метробий. - МилейшийНорбан расположен ко мне... очень расположен... и с давних пор... ещекогда был жив мой знаменитый друг, бессмертный Луций Корнелий Сулла... На лице Цезаря промелькнула еле заметная гримаса отвращения, но он тутже ответил с притворным добродушием: - Ну, так вот, знаешь ли... - На миг он задумался, а затем сказал: -Приходи ко мне сегодня вечером на ужин, Метробий. На досуге я расскажутебе, в чем дело. - Какое счастье!.. Какая честь!.. Как я признателен тебе, одобросердечнейший Юлий!.. - Ну, довольно, довольно благодарностей! Иди, тебя ждут приятели.Вечером увидимся. И величественным жестом Цезарь простился с Метробием. Актер, рассыпаясьв благодарностях и низких поклонах, отошел и направился в близлежащуюхарчевню Эскулапия. В приветственном жесте, исполненном важности и достоинства, впренебрежительном тоне, которым говорил Цезарь с Метробием, сказалсявластный его характер. Так как человек, к которому он обратился, отличалсянизкой угодливостью, а Цезарь славился своими победами над женскимисердцами, то вполне возможно было, что сведения, которые он хотел получитьот Метробия, касались каких-нибудь любовных дел. Пока народ толпился вокруг трех храмов, оглашая воздух громким говором, Метробий, сияя от радости, что ему выпала великая честь побывать гостем вдоме Юлия, явился в харчевню Эскулапия и принялся хвастливо рассказыватьсвоим друзьям, уже сидевшим за столом, о приглашении Цезаря. Несмотря напредстоящий роскошный ужин, мим на радостях усердно ел и еще усерднее пилпревосходное велитернское, которое хозяин харчевни держал для своихпосетителей. А посетителей в этот день набралось великое множество, всебыли в хорошем расположении духа, все запаслись хорошим аппетитом, и вхарчевне стоял гул от возбужденных голосов, звяканья посуды и чаш, наполненных вином. Шутки, остроты, хохот и оживление, царившие за тем столом, где сиделМетробий, вскружили ему голову, и он не замечал, как быстро бежало время икакое множество чаш велитернского он успел осушить. Два часа спустябедняга уже еле ворочал языком от чересчур обильных возлияний, однакокое-что еще соображал и понял, что оказался в опасном положении: через часон совсем потеряет способность двигаться и, стало быть, не попадет на ужинк Цезарю. Приняв решение покинуть сотрапезников, он тяжело оперся обеимиладонями о стол, с трудом поднялся, попрощался с обществом, стараясьговорить развязно, и объяснил, что должен уйти, так как его ждут - онужинает у Це...це...разя. Обмолвка комедианта была встречена взрывом хохота, градом острот, икогда Метробий, пошатываясь, двинулся к выходу, его до самого порогапровожали насмешками и язвительными замечаниями. - Хорош ты будешь у " Церазя"! - кричал ему вдогонку сосед. - Бедный Метробий, у него язык отнялся! - кричал другой. - Нет, не язык, а ноги, гляди, как шатается! - Метробий, не танцуй, ведь ты не на сцене! - Держись прямо, Метробий, все стены вытер! - Зря стараешься, Метробий, - хозяин не заплатит! - Ну и походка! Петляет, как змея! Меж тем Метробий уже вышел на улицу, бормоча про себя: - Смей...тесь... смей...тесь, оборванцы! А я... иду ужинать к Цезарю...Он человек порядочный... замечательный человек... Цезарь... он любитар...ар...артистов!.. Клянусь Юпитером Капи... Капи...толийским! Никак непойму... как это... как это случилось... Это велитернское... тудаподмешали... оно коварно... как душа Эв... Эв...битиды!.. Пройдя шагов двадцать по направлению к мосту, ведущему в город, старыйпьяница остановился; его шатало из стороны в сторону. Так он простоялнесколько минут в раздумье; наконец его осенила блестящая мысль, он не безусилия повернулся и пошел, подпрыгивая, в другую сторону. Шатаясь, переходя то на одну, то на другую сторону улицы, он направился по второмудеревянному мосту, соединявшему Тибрский остров с Яникульским холмом.Перебравшись по мосту через Тибр, он побрел по дороге, которая вела квершине холма, пересек дорогу к Катуларским воротам и продолжал взбиратьсяпо склону холма, пока не дошел до перекрестка, где дорога разветвлялась: направо она подымалась к вершине, а налево сворачивала к Сублицийскомумосту и, следовательно, приводила к Тригеминским воротам и в центр города. На перекрестке зигзагообразное передвижение Метробия прервалось: комедиант остановился в замешательстве, не зная, какой путь предпочестьдля своей уединенной прогулки. Было ясно, что Метробий решилвоспользоваться двумя часами, остававшимися в его распоряжении до ужина вдоме Юлия Цезаря, для того чтобы воздух и движение помогли ему прийти всебя от чересчур усердных возлияний. Мысль была недурна и доказывала, чтоМетробий не лишился здравого смысла; остановившись на перекрестке ипокачиваясь на ослабевших, нетвердых ногах, он бормотал, приставивуказательный палец правой руки ко лбу: - Куда бы лучше пойти? На вершину? Там, конечно, воздух свежее... а мнетак жарко... так жарко... а календарь будет меня уверять... что февраль...зимний месяц... Ах, февраль бывает зимой?.. Пусть зимний... для того, укого нет ни цекубского, ни фалернского вина... Но клянусь БахусомДионисием!.. Воздух здесь чистый... я взберусь... туда наверх... А что яувижу там?.. Гробницу этого доброго царя Нумы... хотя... я-то... я ничутьне уважаю этого Нуму... потому что он не любил вина... Вино ему, видители, не нравилось... А я не верю, что не нравилось... Я готов поклястьсядвенадцатью богами Согласия... что он с нимфой Эгерией... беседовал нетолько о государственных делах... Как бы не так!.. Наверняка были там илюбовные дела... было... и вино... Не хочу взбираться туда... надоело...Пойду-ка я по ровному месту... да вот пойду... Так болтал пьяный Метробий, искренне возмущенный воздержанием НумыПомпилия; он свернул к крепости с проложенной дороги, которая привела быего к гробнице этого царя, открытой свыше ста лет назад у подошвыЯникульского холма, и двинулся по дороге, которая вела к Тройным воротам. Метробий по-прежнему шел зигзагами, хотя в голове у него уже не такшумело и винные пары немного рассеялись; выписывая ногами замысловатыефигуры, он продолжал свои нападки на трезвость и трезвенников, вособенности на бедного царя Нуму. Вскоре он дошел до рощи Фурины, богинибурь, находившейся на полпути между мостами Цестия и Сублицийским. Войдя в зеленую сень рощи, Метробий удовлетворенно вдохнул полнойгрудью и углубился в чащу поискать покойного прохладного уголка, в которомон так нуждался. Блуждая по тропинкам, он вдруг увидел небольшую круглуюполяну в самой середине рощи, а на поляне - развесистое дерево. Он сел натравке, прислонившись к стволу этого векового дерева. - Вот чудеса! - бормотал он. - Никак не думал, что найду успокоение отбури, бушующей во мне, именно в священной роще богини бурь!.. А надосказать, хорошо на лоне природы! Право же, привлекательность пастушескойжизни не только поэтический вымысел. Великолепная штука - пастушескаяжизнь! Вдали от городского шума... среди величавого покоя полей... вприятном уединении... на нежной мураве... козочки скачут, ягнята блеют...ручейки шумят... соловьи поют... Ах, какая прекрасная жизнь!.. Пастушескаяидиллия!.. - Веки у Метробия стали тяжелыми, его одолевала дремота. Но, пораженный какой-то новой мыслью, он вдруг сразу пришел в себя; щелкнувпальцами, он пробормотал, как будто разговаривая с кем-то: - Да...прекрасная жизнь, вот только бы в ручейке вместо чистой и холодной водытекло фалернское... О, вода!.. Я не мог бы примириться с этим... Нет, нет, никогда!.. Пить воду?.. Да я бы умер через несколько дней от тоски!..Вода!.. Какая скука!.. Безвкусный напиток! Ведя эти рассуждения, Метробий то открывал, то закрывал глаза, мыслиего путались, сонливость затемняла рассудок, а он все бормоталзаплетающимся языком: - Фалернское, да... Но обязательно хорошее... А то в харчевне Эскулапияподают предательское велитернское... От него... у меня голова кругомидет... до сих пор... в ушах шумит... как будто я попал... в улей... и... И тут Метробий заснул. Снились ему беспорядочные и странные сны, похожие на те обрывки мыслей, под впечатлением которых он уснул. Ему снилось, что он находится в высохшем, бесплодном поле, под лучамипалящего солнца. Как сильно жгло это солнце! Метробий обливался потом, вгорле у него пересохло, его томила жажда, мучительная жажда... и ончувствовал стеснение в груди... Какое-то беспокойство, тревогу... И вот -какое счастье! Он услышал журчание ручейка... и побежал к нему... но онхотел бежать быстро, а ноги как будто прирастали к земле, а ручеек еще былдалеко. Метробий никак не мог понять, каким образом это случилось, - но онзнал, что в ручье струится фалернское... и, странно, шум ручейка напоминалсобой людские голоса. Метробий умирал от жажды, ему хотелось пить, он всебежал, бежал и наконец добежал до ручья, но только он припал к ручью, чтобы насладиться фалернским... перед ним вырос Нума Помпилий и не дал емупить. У Нумы Помпилия была длинная-длинная белая борода и грозный вид; онсурово глядел на Метробия, осыпал его бранью и упреками. Какой звучный, металлический голос был у этого Нумы Помпилия! Нума Помпилий говорилсердитые слова, а Метробий слышал гул голосов, как будто исходивших изручья... И вдруг вода в ручье стала совсем непохожей на фалернское, онаобратилась в кровь. А Нума еще пуще упрекал бедного Метробия, грознонаступал на него и кричал: - У тебя жажда! Ты крови жаждешь, тиран? Пей кровь твоих братьев, негодяй! Сон становился все более страшным, у Метробия сжималось сердце, суровыйголос неумолимого старца приводил его в ужас; он бросился бежать, споткнулся о корни, наконец упал и проснулся... В первую минуту Метробий никак не мог понять, где он, спит ли он ещеили бодрствует; он протер глаза, осмотрелся вокруг и увидел, что находитсяв лесу, что уже кругом темно и лишь кое-где свет луны, пробиваясь межгустых ветвей, рассеивает мрак. Он попытался собраться с мыслями, привестиих в порядок, но никак не мог. Ему все еще слышался голос Нумы Помпилия, произносивший гневные слова точь-в-точь, как это было во сне, и в первуюминуту Метробий подумал, что он еще спит и все это ему грезится. Но вскореон убедился, что уже проснулся, начал смутно припоминать, как он попалсюда, и наконец понял, что голос, который он слышал во сне, был голосомживого человека, находившегося неподалеку от него, на полянке. - Смерть за смерть! Лучше умереть за наше счастье и благо, чем напотеху наших поработителей! - говорил кто-то горячо и страстно, должнобыть продолжая начатый разговор. - Эти бешеные звери в образе человеческомжаждут крови, как тигры Ливийской пустыни, вид крови угнетенных радует их; так пусть же они сами выступят со своими мечами против наших мечей, пустьпотечет и их кровь, смешиваясь с нашей, пусть они поймут, что у рабов, угладиаторов, у обездоленных бьется в груди человеческое сердце. Клянусьвсеми богами, обитающими на Олимпе, они убедятся, что великий Юпитерсоздал всех равными, что солнце сияет для всех, а земля приносит плодывсем людям без разбора и что все люди без исключения имеют право насчастье и радость в жизни. Мощный, но приглушенный рокот одобрения был ответом на эту страстнуюречь, раздававшуюся в ночной тишине. Метробий сразу сообразил, что тут собрались люди, очевидно замышлявшиечто-то против республики. Звучный голос невидимого оратора показался емузнакомым. Но чей это был голос? Где Метробий слышал его? Когда? Этого он никак немог припомнить, хотя и старался с вернувшейся к нему быстротойсообразительности перебрать свои воспоминания. Во всяком случае комедиант понял, что надо остаться незамеченным, иначеему предстоит провести несколько весьма неприятных минут. Передвигаясь ползком, он спрятался за толстый ствол дерева, у которогосидел, и, затаив дыхание, напрягал все силы, стараясь как можно лучше всерасслышать. - Можем ли мы сказать, что после четырех лет тайной, упорной инастойчивой работы взошла наконец заря избавления? - спросил кто-тохриплым и низким голосом, коверкая латынь. - Можем ли мы начать бой? - спросил другой, у которого голос был ещеболее хриплым и низким, чем у первого. - Можем! - ответил тот же голос, который услышал Метробий, как толькопроснулся. - Арторикс поедет завтра... При этом имени Метробий узнал по голосу говорившего - несомненно, этобыл Спартак; и тогда Метробий сразу сообразил, что тут происходит. - Завтра Арторикс поедет в Равенну, - сказал Спартак. - Он предупредитГраника, чтобы тот держал наготове свои пять тысяч двести гладиаторов, -первый легион нашего войска. Вторым легионом будешь командовать ты, Крикс, - он состоит из семи тысяч семисот пятидесяти членов нашего Союза, живущихв Риме. Третьим и четвертым будем командовать я и Эномай; в них войдутдесять тысяч гладиаторов, находящихся в школе Лентула Батиата в Капуе. - Двадцать тысяч собранных в легионы гладиаторов! - громко, с дикойрадостью воскликнул Эномай. - Двадцать тысяч!.. Отлично!.. Клянусь богамиада, хорошо!.. Бьюсь об заклад, что мы увидим, как застегиваются доспехина спинах гордых легионеров Суллы и Мария! - А теперь, когда мы обо всем договорились, прошу вас: помните каждый освоей угнетенной отчизне и во имя ее страданий, во имя священной верности, соединяющей нас, - сказал Спартак, - будьте осторожны и благоразумны. Ведькаким-нибудь безрассудством можно поставить под удар все наше дело. Мыотдали ему четыре года неустанного, большого труда. Любая несвоевременнаявспышка, смелый, но необдуманный шаг был бы сейчас непростительнымпреступлением. Через пять дней вы услышите о наших первых действиях иузнаете, что Капуя - в руках восставших. Хотя Эномай и я выведем нашиотряды в открытое поле, но при первой же возможности мы попытаемся нанестисмелый удар столице Кампаньи; а тогда вы, кто в Равенне, кто в Риме, собирайте все свои силы и идите на соединение с нами. Но пока Капуя невосстанет, пусть внешне по-прежнему среди вас царят мир и спокойствие. Затем, когда Спартак умолк, последовала оживленная и беспорядочнаябеседа, в которой приняли участие почти все гладиаторы, собравшиеся здесь; их было не более двадцати пяти, это было главное руководство Союзаугнетенных. Обменявшись друг с другом советами, словами ободрения и надежды, воспоминаниями, братскими приветствиями, гладиаторы стали расходиться.Оживленно беседуя, они направились как раз в ту сторону, где спряталсяМетробий, но вдруг Спартак окликнул их: - Братья, зачем же всем идти в одну сторону? Идите по двое, по трое, ина расстоянии пятисот, шестисот шагов друг от друга. В город возвращайтеськто через Цестиев мост, кто через Сублицийский или через Эмилиев мост. В то время как гладиаторы, повинуясь приказу, выбирались из рощиразными дорогами, Спартак, проходя мимо дерева, за которым притаилсядрожащий Метробий, сказал Криксу, сжимая его руку в своей: - С тобой мы увидимся позже, у Лутации Одноглазой: там ты расскажешьмне, можно ли рассчитывать на прибытие в ближайшие пять дней обещанногогруза с доспехами. - Я как раз иду повидаться с погонщиком мулов; он обещал мнепереправить этот груз как можно скорее, - Да ну! - воскликнул презрительно Эномай. - К чему нам эти доспехи? Наша вера - наши мечи, наша храбрость - вот наши доспехи. Крикс ушел, быстро шагая по направлению к Цестиеву мосту; Спартак, Эномай и Арторикс повернули к Сублицийскому мосту. " Вот так так! - подумал наш доблестный Метробий, становясь все храбрееи храбрее, по мере того как удалялись гладиаторы. - Черт возьми! Какиетучи собираются на горизонте нашей республики! Двадцать тысяч вооруженныхгладиаторов! Этого вполне достаточно, чтобы вспыхнула новая гражданскаявойна, как это было в Сицилии!.. Тем более что Спартак по храбрости ипредприимчивости стоит куда выше Эвноя, сирийского раба, которыйвозглавлял восстание рабов в Сицилии. Да, конечно, само провидение привеломеня в эту рощу. Великие боги, несомненно, избрали меня своим орудием, чтобы спасти республику и Рим от гибели... Именно так, а не иначе. Развене пригодились некогда для такого же дела гуси?.. Почему же я не гожусь?..Гуси!.. Ну и взбредет же спьяну на ум такое сравнение! " И Метробий, крайне оскорбленный выводом, к которому его привелособственное сравнение, поднялся и стал прислушиваться, потом сделалнесколько нерешительных шагов по роще, желая убедиться, все ли гладиаторыушли, не оставили ли кого-нибудь на страже. Он вспомнил, что Цезарь ждал его к ужину в сумерки, а теперь уже околополуночи, час поздний, и это очень огорчило его; но тотчас он утешился, подумав, что, лишь только он безопасно выйдет из рощи богини Фурины, онпоспешит к Цезарю, расскажет ему о случайно раскрытом им заговоре, иЦезарь тотчас же простит его. Убедившись в том, что все гладиаторы удалились, он вышел из рощи ибыстрым шагом направился к Цестиеву мосту, рассуждая про себя, что, небудь он пьян, ему не пришлось бы очутиться в роще Фурины во время собраниягладиаторов; он должен благословлять и свое опьянение и свое пристрастие квину; даже то самое велитернское из харчевни Эскулапия, которое он ещенедавно проклинал, теперь казалось ему божественным. Из всего этого онвывел заключение, что Бахусу следует воздвигнуть новый храм как особомупокровителю Рима и что пути богов неисповедимы, если такой простой случай, как опьянение Метробия, мог повести к спасению республики. Рассуждая таким образом, он дошел до дома Цезаря и, войдя, попросилпередать хозяину, что просит его тотчас же прийти в библиотеку, где он, Метробий, сообщит ему сведения огромной важности, от которых, быть может, зависят судьбы Рима. Цезарь сначала не придал значения словам Метробия, так как считал егопьяницей и сумасбродом. Но, подумав, все же решил выслушать его.Извинившись перед гостями, он вышел из триклиния и направился вбиблиотеку, где взволнованный Метробий кратко рассказал ему о заговорегладиаторов. Сообщение это показалось Цезарю странным. Он задал несколько вопросовкомедианту, чтобы удостовериться в том, что рассказ его не галлюцинацияпьяного человека. Убедившись в противном, он сдвинул брови и простоялнесколько мгновений в глубоком раздумье. Затем, очевидно приняв какое-торешение, он с улыбкой недоверия обратился к Метробию: - Я не подвергаю сомнению приведенные тобой факты, но, право, все этоскорее похоже на сказку. - Не сложилась ли она в твоем возбужденномвоображении от возлияний велитернского, которым ты усиленно предавался вхарчевне Эскулапия? - О божественный Юлий, я не отрицаю, что очень люблю велитернское, вособенности хорошее, - с обиженным видом ответил Метробий, - я не стануотвергать, что и сегодня вечером голова моя не совсем была в порядке, ночто касается слов, которые я слышал в роще Фурины, могу поклясться, обожественный Юлий, что я действительно слышал и все передал тебе вточности. Крепкий сон и свежий воздух у подножия Яникульского холма к томувремени отрезвили меня, и я окончательно пришел в себя. Неужели ты намереноставить республику в такой серьезной опасности и не предупредишь консулови сенат? Цезарь, склонив голову, дум

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: