Понятия изменения и последовательности явлений

Точно так же, как факт изменения, т.е. течения событий послужил ближайшим толчком к размышлению о вечном бытии, различные понятия бытия в конечной инстанции имеют целью лишь объяснить последовательность явлений. Хотя эта задача при разработке понятий бытия временами ускользала из виду или отступала на задний план (элеаты), но тем явственнее дальнейший прогресс мышления обусловливался восстановлением проблемы последовательности явлений и потребностью представить себе бытие так, чтобы не только согласовать с ним явления видоизменения, но и объяснить их. Таким образом, рука об руку с представлениями о бытии и в тесном соприкосновении с ними развиваются и представления о причинах явлений.

1. Ионянам оживленность мира казалась столь очевидной, что они даже и не думали доискиваться причины этого явления. Наивный гилозоизм мог стремиться только к выяснению причин отдельных событий. Объяснение же состоит в таких случаях в подведении поразительного, не разумеющегося само собой, под такие простейшие виды явлений, которые в силу их доступности воображению кажутся не нуждающимися в объяснении. То, что вещи изменяют свою форму, свои свойства, свое влияние, казалось милетцам требующим объяснения, но они довольствовались сведением этих изменений к сгущению и разрежению мировой материи, объяснение которого, по-видимому, уже не казалось им необходимым. Анаксимен прибавил к этому объяснению только то наблюдение, что подобные изменения агрегатного состояния связаны с колебаниями температуры, сгущение - с охлаждением, разрежение - с согреванием. Это соотношение дало возможность распределить агрегатные состояния в такой последовательности: огонь, воздух, вода, земля (или камень), сообразно разрежению или сгущению основной материи.

Этими представлениями милетцы воспользовались не только для того, чтобы объяснить отдельные явления природы (в особенности столь важные для мореплавателей метеорологические явления), но и для объяснения возникновения существующего мира из первобытной материи. Таким образом, возникло воззрение, что Земля, покоящаяся, по мнению одних, на воде, по мнению других, на воздухе, занимает середину облегающей ее воздушной сферы, которая, со своей стороны, окружена просвечивающим или прорывающимся в виде звезд огненным кругом.

В своих представлениях о возникновении мира, рисовавшемся даже фалесу и Анаксимандру, может быть, моментальным процессом, милетцы примыкают непосредственно к космогоническим поэмам. И только позднее получило значение то обстоятельство, что если превращению соответствует обратный процесс, и материя при этом не только вечна, но и сохраняет вечную жизненность, то должно допустить непрерывный процесс образования и уничтожения миров и последовательное возникновение бесчисленного множества миров.

2. Хотя все эти черты остаются и в физических теориях Анаксимандра, однако метафизическое понятие ά π ε ι ρ ο ν вывело его за пределы только что приведенных воззрений. Хотя бесконечная самодвижущаяся материя, которая подразумевалась под этим темным понятием, и не обладала в целом никакими особенными свойствами, однако она содержала в себе качественные противоположности и в процессе своего развития выделяла их. Анаксимандр остался, таким образом, гилозоистом, поскольку он считал материю одаренной самостоятельной способностью к движению. Но он понимал, что в нее должны быть вложены внутренние различия, чтобы она приобрела эту способность. Если он в вопросе о сущности бытия приближался, таким образом, к позднейшему плюрализму и отка-

зался от качественной изменяемости материи, то относительно сущности явлений он совершенно сходится с остальными милетскими философами. Объяснив возникновение воды соединением холода и тепла, которые должны были, по его мнению, раньше всего выделиться из ά π ε ι ρ ο ν, он направил затем свою космогонию по океаническому пути фалеса.

Рядом с этими физическими и метафизическими определениями единственный оставшийся после него отрывок, в котором высказывается взгляд, что смерть и разрушение есть наказание за несправедливость, содержит в себе первую смутную попытку понять судьбы мира со стороны нравственной необходимости и изобразить мрачную тень, которую налагала мимолетность всего земного и на веселый фон эллинской жизни, в виде возмездия за грех. Как бы ни был сомнителен истинный смысл соответствующего места, в нем, несомненно, сказывается потребность дать физической необходимости этическую окраску. В этом Анаксимандр является предшественником Гераклита.

3. Последовательность событий, которую Гераклит признавал единственно постоянным элементом в смене явлений, определялась двояким образом: как гармония противоположностей и как круговорот мирового обмена веществ. Наблюдение, что все в мире подвержено непрерывному изменению, Гераклит превратил в преувеличенное положение, что все непрерывно превращается в свою противоположность. " Другое" было для него ео ipso противоположным. " Течение явлений" превращалось на языке его поэтической риторики в непрерывную борьбу противоположностей, и эту борьбу (π ό λ ε μ ο ς ) он назвал материей вещей. Все, что возникает на более или менее продолжительное время, представляет продукт противоположных движений и сил, уравновешивающихся взаимно в своем действии. Таким образом, в каждый отдельный момент вселенная является внутренне разрозненной и снова восстанавливающейся единицей, борьбой, которая заканчивается примирением, неполнотой, которая тут же уничтожается. Сущность мира составляет невидимая гармония, в которой исчезают все различия и противоположности. Мир - это возникновение, а возникновение - объединение контрастов.

Особенно ярко эти противоположности выражаются, по мнению Гераклита, в противоположных друг другу процессах, посредством которых огонь превращается в вещи и вещи, в свою очередь, - в огонь. Оба процесса проходят те же стадии: при " нисходящем движении" огонь (вследствие сгущения) переходит в воду и землю, при " поступательном движении" земля и вода переходят в огонь. И эти оба пути одинаковы. Превращение и восстановление совершаются параллельно. Вещи, кажущиеся не поддающимися изменениям, возникают в тех случаях, когда количество изменений и восстановлений уже раньше пришло в равновесие. Фантастические формы, в которые облек свое учение Гераклит, затеняют принципиальную мысль законосообразной последовательности

превращений и постоянного уравнения их. В вечно однообразном ритме и в определенные промежутки времени мир возникает из огня и затем исчезает, чтобы, подобно фениксу, снова возродиться.

В этом неослабевающем превращении всех вещей не остается ничего постоянного, кроме того порядка, в котором происходит смена противоположных друг другу движений, закона смены, составляющего смысл и основу целого. Если в борьбе противоположностей, по-видимому, вечно возникает что-то новое, то это новое всегда, вместе с тем, и погибающее. Возникновение у Гераклита не порождает бытия, подобно тому, как бытие Парменида не порождает возникновения.

4. В действительности элеатское учение о бытии с множественностью и изменением исключило также и возможность событий. Сообразно со взглядами элеатов реальные события непонятны и невозможны. Эта метафизика отрицает всякую физику. Самостоятельной реальности Пар-менид не признает ни за временем, ни за пространством (ά λ λ ο π ά ρ ε ξ τ ο υ ε ο ν τ ο ς ), для него существует лишь безразличное, независимое от времени существование. Правда, к первой части своей дидактической поэмы, в которой излагается учение о бытии, Парменид присовокупил вторую, трактующую о физических проблемах. Однако за их изложение он принимается с заявлением, что он здесь излагает не истину, а " мнения смертных". Все же они исходят из того (опровергнутого ранее) ложного предположения, что наряду с бытием есть еще нечто другое, следовательно, - небытие. Все совершающееся, все разнообразие и движение покоится на взаимодействии этих противоположностей, которые затем определяются как свет и мрак, теплота и холод. В поэтических картинах получает, таким образом, развитие мировоззрение, по которому огонь преобразует темное пустое пространство в материальные тела. Это воззрение отчасти напоминает Гераклита, отчасти астрономические учения пифагорейцев. Всеобъемлющая сила огня (δ α ί μ ω ν ) при содействии любви (έ ρ ω ς ) притягивает в силу необходимости (δ ί κ η ) из центра мира друг к другу родственные элементы. Утилизация и опровержение чужих учений, сообразно общей цели автора, в пестром смешении дополняют у Парменида друг друга. Над их амальгамой веет поэтическое дыхание великой пластической творческой силы, но вы не встретите у него ни самостоятельного исследования, ни ясных понятий.

5. Более определенные и более приспособленные к разъяснению деталей представления о течении событий можно встретить у тех последователей Парменида, которые специально для этой цели преобразовали элеатское понятие бытия в понятия элемента, гомеомерии и атома. Все они признают, что под течением событий следует понимать не что иное, как движение неизменяемых материальных частиц. Эмпедокл и Анаксагор, по-видимому, сверх того пытались связать с этим отрицание пустого пространства, заимствованное ими от Парменида; они приписывали своим

материям бесконечную делимость и подвижность частиц, вследствие чего в результате смешения и взаимного соприкосновения частиц заполняется все пространство. Мировое движение состоит, следовательно, в передвижении материальных частиц, из которых каждая теснит и вытесняет другую. Отдаленные друг от друга предметы не могут действовать друг на друга иначе, как посредством выделения частей одной и проникновения их в другую. Это влияние тем более возможно, чем более выделения одного тела по своей геометрической форме приближаются к порам другого. Так, по крайней мере, учил Эмпедокл. Что касается Анаксагора, то удостоверено, что он признавал бесконечную делимость материй. Иначе и ближе к современным представлениям рисовал себе картину изменяющейся действительности Левкипп. Атомы, встречающиеся в пустом пространстве, действуют друг на друга путем давления и точка, наслаиваются друг на друга и образуют, таким образом, предметы и большие или меньшие предметные массы, которые разъединяются и рассеиваются только под влиянием толчка или давления других масс. Этой сменой возникновения и разрушения комплексов атомов и обусловливаются все явления.

Основной формой мирового движения во всех трех системах являются вихри, кругообразное вращение (δ ί ν η ). По Эмпедоклу оно обусловливается действием возникающей между атомами любви и ненависти, по Анаксагору начало ему дает целесообразно деятельная разумная материя, и затем оно распространяется в силу механической последовательности, по Левкиппу оно представляет результат столкновения нескольких атомов. Механический принцип у Эмпедокла облечен еще мифической оболочкой, у Анаксагора пробивается лишь наполовину и только у Левкиппа получает полное развитие. Что помешало первым двум философам формулировать его столь же ясно, так это вмешательство этических элементов в объяснительную теорию: один стремился свести хорошее и дурное к соответствующим душевным силам, которые, конечно, не могли быть приписаны никакому существу и получили мифическое обособление; другой объяснял порядок целого одним только целесообразным, разумно направленным толчком. Однако оба они столь сильно приближались к Левкиппу, что телеологическое объяснение они допускали лишь для начала вихря, а дальнейшее развитие движения и, вместе с тем, все отдельные явления объясняли, как и Левкипп, чисто механически, посредством давления и толчков приведенных в известного рода движение материальных частиц. Насколько последовательны были они при этом, можно судить по тому, что они не исключили из этого механического объяснения даже возникновения и функций организмов, между которыми, впрочем, растения считались столь же одушевленными, сколь и животные. Это навлекло на Анаксагора упреки Платона и Аристотеля, а Эмпедоклу приписывают утверждение, будто там и сям животные возникли помимо всякого общего правила в чудовищных и странных формах, но в течение времени остались

только приспособленные к жизни. Принцип жизненности всего целесообразного, играющий такую крупную роль в современной биологии, нашел здесь ясное выражение.

Интересное различие обнаруживается между этими тремя философами в их космологических учениях. А именно: Эмпедоклу и Левкиппу процесс возникновения и разрушения мира представляется непрерывным, Анаксагору же - однократным; далее, между первыми двумя существует опять-таки то различие, что Эмпедокл заодно с Гераклитом говорит о периодической смене возникновения и разрушения, тогда как атомизм допускает бесчисленное множество вновь возникающих и разрушающихся миров. По учению Эмпедокла, существует именно четыре различных состояния элементов. Полное смешение, при котором царствует лишь любовь и совершенно изгнана ненависть, он называл σ φ α ί ρ ο ς. Вследствие вторжения ненависти этот однородный мировой шар начинает разлагаться на отдельные предметы до тех пор, пока элементы не отделятся друг от друга вполне. Обособившиеся элементы любовь приводит опять друг к другу, пока не наступит полное соединение. Однако ни при полном смешении, ни при полном обособлении элементов отдельных предметов не существует; в этом положении проявляется элеатский акосмизм. Мир изменяющихся явлений существует только тогда, когда любовь и ненависть, смешивая и размешивая элементы, борются между собой.

Иначе у Левкиппа. Из числа атомов, беспорядочно носящихся по вселенной, некоторые там и сям сталкиваются друг с другом. Там, где происходят подобные столкновения, возникает в силу механической необходимости (α ν ά γ κ η ) из различных видов движения, которыми обладают частицы, общее круговращение, нередко увлекающее соседние атомы и группы их, или другие несущиеся мимо частицы, иногда же и целые миры, и, таким образом, с течением времени все усиливающееся и усиливающееся. При этом находящаяся в состоянии вращения система внутри дифференцируется, так как вследствие вращения более тонкие и подвижные частицы собираются на периферии, а тяжелые и массивные - в центре. Таким образом, однородное соединяется с однородным, не в силу влечения или любви, а вследствие закономерного влияния давления и толчка. Так возникают в разное время и в разных частях вселенной различные миры, из которых каждый движется затем сам по себе, в силу механического закона, до тех пор пока он не разобьется вследствие столкновения с другим миром или не будет поглощен миром больших размеров. Так, например, Солнце и Луна были, по мнению атомистов, некогда особыми мирами, но потом они попали в другой вихрь, центром которого является Земля. Близость всех этих представлений к современному естественнонаучному мировоззрению не нуждается в доказательстве.

Наоборот, телеологическое мировоззрение Анаксагора исключает как хронологическую, так и пространственную множественность миров. Дух,

управляющий целесообразным движением элементов, создал лишь один мир, совершеннейший из всех. Поэтому Анаксагор, в полном согласии с космогоническими поэмами, учит, что началу мира предшествовало хаотическое состояние, во время которого элементы беспорядочно и неподвижно были смешаны друг с другом: тогда явился ν ο υ ς, мыслящая материя, и придал ему правильное движение. Это движение началось в одном пункте, на полюсе небесного свода, и распространилось постепенно на всю материальную массу, разделяя и группируя элементы, вследствие чего они с гармонической равномерностью совершают свой исполинский круговорот. Телеологическая закваска учения Анаксагора объясняется именно его изумлением перед гармонией звездного мира, который, получив исходивший от ν ο υ ς первоначальный толчок, движется беспрепятственно по установленному закону. Ничто не указывает на то, что эта телеологическая космология опиралась на соображения о целесообразности живых организмов или благодетельности для человека сил природы: взор философа сосредоточивался на красоте звездного неба. То, что нам известно о взглядах Анаксагора на явления земной жизни, организмы и людей, вполне согласно с механическими учениями его современников. Точно также и его слова о жизненности других небесных тел, кроме Земли, были бы вполне уместны и в устах атомиста.

Хотя Анаксагор и считал ν ο υ ς принципом одушевленности, полагая, что частицы этой материи в большем или меньшем количестве находятся во всех органических телах, однако центр тяжести этого понятия заключается у него в том, что оно является первопричиной астрономического строя мира; другую сторону этого понятия, момент одушевленности.гораздо энергичнее выдвинул живший позднее эклектик Диоген Аполлонийский, который произвел в понятии Анаксагора то изменение, что он связал его с гилозоистическим принципом Анаксимена. Он придал значение α ρ χ ή воздуху, одарив его в то же время свойствами ν ο υ ς: всеведением и целесообразной силой. Этот разумный воздух он называл также π ν ε ύ μ α, находя, что последний составляет, как во вселенной, так и в человеке, разумный деятельный принцип. Богатый запас физиологических познаний дал ему возможность применить эту мысль, в частности, к строению и функциям человеческого тела. Телеологическую окраску имело и его воззрение на органический мир.

6. Однако все эти учения предпосылали понятие движения, как само собой разумеющееся: они считали для объяснения качественного изменения достаточным свести истинную сущность его к движениям в непрерывном ряде частиц материи или в пустом пространстве. Поэтому и оппозиция, с которой встретила все эти учения элеатская школа, направилась прежде всего на понятие движения, и Зенон показал, что оно вовсе не так просто, каким кажется, а полно противоречий, делающих его совершенно негодным для объяснения.

Между знаменитыми зеноновскими доказательствами невозможности движения слабее всего то, которое опирается на относительность мевы движения. Зенон указывает, что, например, движение экипажа представится нам различным, если мы будем наблюдать его из других, тоже движущихся, но с неодинаковой быстротой и в различных направлениях экипажей или сначала из движущегося, а затем из неподвижного экипажа. Сильнее были и долгое время оставались неопровергнугыми три других доказательства, пользовавшиеся приемом разложения пространства и времени движения на бесконечное число бесконечно малых произвольных частей. Первое доказательство опиралось на невозможность пройти точно определенное расстояние, обусловливающееся бесконечной делимостью линии, так как бесконечное количество точек, которые пришлось бы миновать при этом, не допускает возможности начала движения. В несколько видоизмененной форме та же мысль выражена и во втором доказательстве, которое мотивирует невозможность пройти пространство с движущейся границей тем соображением, что в каждый данный момент преследующий достигает лишь того пункта, из которого двинулся преследуемый, так что последний всегда остается впереди первого, хотя расстояние между ними все более и более сокращается (" Ахиллес и черепаха" ). Третье доказательство исходит из бесконечно малой величины моментального движения: движущееся тело в каждый данный момент находится в какой-нибудь точке своего пути, следовательно, его движение в этот момент равно нулю. И сколько бы нулей мы ни взяли, они не могут составить реальную величину (неподвижная стрела).

Вместе с изложенными выше рассуждениями о пространстве и множественности эта аргументация Зенона представляет чрезвычайно искусно сформированную систему аргументов против механических теорий и в особенности атомизма, косвенно поддерживающую элеатское понятие бытия.

7. Пифагорейская теория чисел тоже носит элеатский отпечаток, так как главная цель ее - установить математические формы в качестве основы действительности; но, признав действительность подражанием математических форм, пифагорейцы приписывали, вместе с тем, единичным вещам и происходящим между ними явлениям хотя бы косвенную и второстепенную реальность. У пифагорейцев было тем менее основание отказываться от разрешения космологических и физических вопросов, что они могли при помощи свои астрономических познаний добиться блестящих успехов и в философии. Они знали о шарообразности Земли и остальных небесных тел, знали и то, что смена дня и ночи обусловливается движением самой земли. Правда, они представляли себе это движение в качестве круговращения вокруг центрального огня, к которому Земля всегда обращена одной и той же, неизвестной нам стороной. Они думали, что вокруг того же самого центрального огня за земной орбитой движутся по порядку в концентрических кругах Луна, Солнце, планеты и, наконец, неподвижные звезды. В эту систему они внесли тот метафизический

дуализм, который был установлен ими между совершенным и несовершенным, вследствие чего звездное небо, по причине возвышенной равномерности своего движения, стало казаться им царством совершенства, а " подлунный" мир, вследствие непостоянства его сменяющихся очертаний и движения - царством недостатков.

Этот взгляд представляет параллель к воззрению Анаксагора и ведет, хотя и иным способом, к слиянию теории с этическими воззрениями. Астрономические наблюдения навели греческую философию на ясную и точную мысль о существовании в природе закономерного порядка. Анаксагор заключает отсюда о существовании руководящего принципа; пифагореизм находит в небе божественное спокойствие самоуравнения, которого, по его убеждению, нет на земле. Древние религиозные убеждения сталкиваются здесь с разнообразными результатами, достигнутыми научной деятельностью греков. Поскольку наука искала имманентную основу в смене явлений, она нашла таковую лишь в крупных простых соотношениях, в вечно равном движении звезд. На земле, с ее круговоротом разнообразных, перекрещивающихся друг с другом движений, законосообразность остается еще скрытой для философии, и она рассматривает землю, как царство несовершенного, нижестоящего, лишенное твердо установленного закона. В известном смысле эти выводы можно признать результатами работы первого периода, которые послужили исходной точкой последующего времени.

Как относились пифагорейцы к вопросу о периодической смене возникновения и исчезновения миров, точно неизвестно. Множественность сосуществующих миров для них недопустима. В своих космогонических теориях и в отдельных физических учениях они придают столь крупное значение огню, что их воззрения весьма приближаются к учениям Гераклита. Уже одного из современников филолая, Гиппаса из Метапонта, Аристотель сопоставляет непосредственно с Гераклитом.

Что они наряду с четырьмя элементами Эмпедокла допускают в качестве пятого еще эфир, из которого состоит небесный свод, находится, несомненно, в связи с тем разграничением, которое они делали между небом и землей. Не менее трудно сказать, пробовали ли они свести отдельные элементы к одному началу и как они это делали. Судя по многим местам, можно предположить, что они говорили и прогрессивном " притяжении", т.е. в данном случае о математической формулировке пустого пространства посредством ε ν, стоящего выше всего ограниченного и неограниченного первочисла. Однако и по этому вопросу в среде школы существовали, по-видимому, различные взгляды.

Понятия познания

Вопрос, в чем состоит сущность вещей, поставленный уже милетским понятием α ρ χ ή, предполагает разложение переданного традицией первоначального и наивного представления о мире, хотя это не сразу проникает

в сознание Сам факт возникновения такого вопроса указывает на то, что традиционные представления уже не удовлетворяют требованиям представляемым рассудком что рассудок ищет истины помимо этих представлении Последние же создавались путем чувственного восприятия и непроизвольной рассудочной пеоеработки их как она в концентрировэн-ном и законченном виде кристаллизовалась в языке Если единичный ум в своей мыслительной деятелвности. выходит за пределы этих представлений - а в этом и состоит научный прогресс - то он делает это в ситу логических потребностей возникающих в нем при размышлении о существующем Его философия возникает, следовательно, хотя бы он сан и и? сознавал этого, из разногласия между его наблюдением и мышлением из rex пробелов, которые открываются в его представлениях с точки зрения требований и понятии рассудка. Сколь бы ни было слабо первоначально в наивной философии сознание своего внутреннего основания с течением времени противоположность борющихся между собой рядов представлении неудержимо прорывается наружу

1 Первые исследования греческих философов над человеческим познанием касаются именно противоположности между наблюдением и мышлением Чем более теоретические воззрения науки удалялись от представлении обыденной жизни, тем яснее становилось творцам их что эти воззрения имеют своим источником не ходячие мнения, а нечто другое. Конечио, многого сказать по этому поводу они еще не могпи. Им ясно только то, что их собственный взгляд выработался размышлением, тогда как массы людей, об умственной деятельности которых древнейшие философы, Гераклит, Парменид, Эмпедокл, были крайне невысокого мнения, пребывапи в сфере чувственного обмана. Следовательно, только посредством мышления (ψ ρ ο ν ε ί ν, ν ο έ ι ν, λ ό γ ο ς ) можно найти истину, чувства же сами по себе дают лишь обманчивые представления. Мышление при этом уже настолько окрепло, что оно не только приходит к выводам, которые обыкновенному человеку кажутся парадоксальными, но и, наперекор различным мнениям, видит в самом себе единственный источник истины

Несколько странное впечатление производит то обстоятельство, что это положение комментируется Гераклитом и Парменидом в совершенно противоположном смысле. Гераклит видит ошибку чувства и заблуждение толпы в том, что восприятие убеждает человека в существовании неподвижных вещей Элеаты, наоборот, ратуют против чувств потому, что они внушают нам уверенность в истинности движения и изменения, возникновения и исчезновения, множественности и разнообразия И эта двойственность формы, которую принимает одно и то же воззрение, доказывает, что оно не есть результат исследования, а выражение жизненной потребности.

Впрочем, этот взгляд в мировоззрениях обоих великих метафизиков играет далеко не одинаковую роль Гераклитовекое течение всех вешеи, с непрерывной сменой отдельных явлении пегко объясняло возможность возникновения ложных представлении Иллюзия существования и бытия имела и свое специальное объяснение в двойственности и противоположности (έ ν α ν τ ν ο τ ρ ο π ι α ) порядка явлений, благодаря которой и создается эта иллюзия в тех случаях, когда противоположные превращения уравновешивают друг друга Наоборот невозможно даже предположить в каком пункте пармечидовского единого, однородного, шарообразного мира который к тому же является единой истинной мировой идеей следует искать источник заблуждения и иллюзии таким источником могли послужить лишь единичные веши и их изменчивая внешность которые и сами по себе были иллюзией, обманом чувств Однако в дошедшей до нас литеоа-гуре нет ни малейшего указания на то чтобы эта столь простая мысль, лоторая могла бы разбить все элеатское миросозерцание пришла в гопо-еу кому-пибо из мыслителей того времени Сами же элеаты остановились на том убеждении, что всякое обособление и изменение призрачно

Точно такое же наивное отрицание всего того, что не поддавалось ооьяснению, практиковалось, по-видимому, по отношению к качественным различиям и последователями элеатов По крайней мере, хотя Эмпедокл и утверждал, что все веши суть смешения элементов, этим он вовсе не решил вопроса, как именно возникают другие качества из смешения свойств элементов, да он. насколоко мы можем судить по дошедшим до нас источникам, совсем и не ставил его, вероятно, он точно так же объявил эти отдельные качества несуществующими и призрачными, как Парменид сделал по отношению ко всем качествам вообще Равным образом и древнейшее атомистическое воззрение установленное Левкиппом, признавало в отдельных вещах, по всей вероятности, реальными лишь форму, порядок, положение и движение составляющих их атомов, тогда как все другие свойства признавались без дальнейших пояснений обманом чувств

Может быть, все эти трудности и побудили Анаксагора признать все качества первоначальными и установить сообразно с этим бесконечное количество элементов. Но ему пришлось считаться с затруднением обратиого свойства, а именно, каким образом - поскольку все содержится во всем - могло случиться, что единичным вещам присущи, по всей видимости, лишь некоторые из этих качеств? Отчасти он объяснял это явление тем, что многие составные части, по своей незначительности, ускользают от наблюдения и что поэтому одно только размышление может навести нас на истинные свойства вещей Но вместе с тем он, как кажется проводил и другую мысль, которую можно найти уже в ά π ε ι ρ ο ν Анаксимандра, а именно, что полное смешение известных качеств дает нечто неопределенное. Так он охарактеризовал предшествовавшее соз-

данию мира первобытное смешение всех материй отсутствием всяких свойств. Подобная же мысль побудила его, по-видимому, признать четыре эмпедокловских элемента не первоначальными элементами, а смешанными веществами.

Рационализм, составлявший общую черту всех мыслителей, предшествовавших софистам, принимает у пифагорейцев особую форму. Познание для них состоит в математическом мышлении, и хотя такое определение ограничивает область познания, однако оно составляет, тем не менее, крупный шаг вперед так как в нем впервые было дано положительное определение мышления, в противоположность к восприятию. Сущность вещей, как учил филолай, познаваема только при помощи чисел, т.е. их можно понять лишь тогда, когда выяснен составляющий основу их математический скелет. В этом пифагорейцы убедились при своих занятиях музыкой и математикой. Те же приемы исследования они стремились перенести и во все другие области. А так как они склонялись к убеждению, что это применимо лишь в познании совершенного мира звезд, то они заключали отсюда, что наука (σ ο φ 'ι α ) имеет отношение лишь к царству порядка и совершенства, к небу, и что в мире несовершенств, беспорядочной смены, т.е. на земле, имеет значение лишь практическая сноровка (α ρ ε τ ή ).

Другое положительное определение мышления, противопоставляемого древнейшими философами без дальнейших пояснений восприятию, просвечивает в аргументации Зенона: мышление является здесь логической законосообразностью. В основе всех нападок Зенона на множественность и движение лежит, хотя и не получивший еще абстрактной формулировки, но в то же время ясно и точно прилагаемый метод противоречия, опирающийся на посылку, что то, существование чего одновременно отрицается и подтверждается, не может быть истинным. Крайняя парадоксальность элеатского мировоззрения более принуждала последователей его к полемике, чем представителей других школ, и рассказы о сочинении Зенона, по-видимому, логически скомпонованном и расположенном, дают несомненные свидетельства о развитой полемической технике. Однако соблюдавшаяся элеатами формальная строгость, по-видимому, не привела к абстрактной формулировке логических законов.

2. Противопоставление мышления и восприятия проистекало, таким образом, из потребности в гносеологической оценке. Однако, в решительном противоречии к этому, определения, в которые те же исследователи облекали происхождение и процесс познавания, имели психологический характер. Хотя их мышление прежде всего и главным образом сосредоточилось на внешнем мире, душевная деятельность тоже входила в их кругозор, поскольку они должны были видеть в ней одно из проявлений и превращений или продуктов движения вселенной. Таким образом, душа и ее деятельность в это время рассматривается лишь в связи с космическим процессом, продуктом которого она является подобно всем другим вещам, и так как

основные начала эти мыслители представляют себе в материальной форме, то мы встречаем у них чисто материалистическую психологию.

Душа представляет прежде всего движущую силу: такую силу Фалес приписал магниту, объявив, что мир наполнен душами. Сущность единичной души стали искать поэтому в том, что было признано движущим принципом целого мира. Такой принцип Анаксимен нашел в воздухе, Гераклит и Парменид (в своей гипотетической физике) в огне, Левкипп - в атомах огня, Анаксагор - в приводящей мир в движение разумной материи, которую он назвал ν ο υ ς. В учениях, где материальное движущее начало отсутствовало, как у Эмпедокла, душой признавалась смешанная материя, наполняющая живое тело; Диоген Аполлонийский нашел сущность душ в примешанном к крови воздухе. Точно так же и у пифагорейцев единичная душа не отождествлялась с ε ν, которое они считали движущим началом мира и не признавалась даже частью ее; по их учению, душа представляла собой число. Это сбивчивое определение они старались дополнить утверждением, что душа есть гармония, причем данное выражение следует понимать в том смысле, что под ним подразумевалась гармония тела, т.е. живая связь его частей.

Когда этой движущей силе, покидающей тело при наступлении смерти, приписывались те свойства, которые мы называем " духовными", то специфически теоретическое направление древнейшей науки проявлялось в том, что внимание исследователей сосредоточивалось в то время почти исключительно на умственной деятельности, или " знании". О чувствах и проявлениях воли совершенно не было речи. Но подобно тому, как единичная душа, поскольку она является движущей силой, составляет часть двигательной силы мира, так и знание отдельного человека представляется частью мирового знания. Всего яснее это воззрение обнаруживается у Гераклита и Анаксагора: каждый отдельный человек располагает таким количеством знания, какое соответствует содержащейся в нем частице мирового разума, огня у Гераклита, ν ο υ ς у Анаксагора. Сходные представления мы находим также у Левкиппа и Диогена Аполлонийского.

Это физическое, а у Анаксагора чисто количественное воззрение приобретает, однако, у Гераклита новую окраску, причем снова приобретает значение гносеологический постулат, являющийся концентрирующей и углубляющей силой. Мировой разум, из которого черпает человек свое познание, везде один и тот же: λ ό γ ο ς Гераклита и ν ο υ ς Анаксагора, в качестве совершенно однородного разума, распределены по всей вселенной и составляют движущую силу ее. Следовательно, знание обще всем. Оно представляет поэтому закон и заповедь, обязательные для каждого. В сновидениях, в своих личных взглядах каждый человек имеет свой собственный мир; знание же обще всем (ξ υ ν ό ν ). В качестве такого всеобщего закона знание приобретает значение нормы, и подчинение ему является

такой же обязанностью в сфере умственных интересов, как повиновение закону и общей воле - в области политики, нравственности и религии.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: