Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Терапевтические отношения в гештальт-терапии
Уровни присутствия. Чтобы разобраться в специфике терапевтических отношений, Лебедева и Иванова (2005) обращаются к «уровням присутствия» Дж. Бьюдженталя (2001). Бьюдженталь использует понятие «присутствия» для обозначения качества бытия в ситуации или отношениях, в которых человек глубоко внутри себя стремится участвовать настолько полно, насколько способен. Данное понятие указывает на степень искренности и полноты, с которой человек существует в ситуации. Присутствие выражается в мобилизации личностной сензитивности (к собственной субъективности, к другому или другим, к ситуации в целом) и в активизации способности реагировать. Оно принципиально отлично от понятия мотивации. Так, мотивированный клиент может не быть истинно присутствующим на сеансе. Важно также отличать присутствие от известного «раппорта спациентом». Раппорт в отличие от присутствия не направляет внимания на погруженность клиента в собственную субъективность. Согласно Бьюдженталю можно выделить две пересекающиеся составляющие или грани присутствия: доступность и экспрессивность. Под доступностью понимается степень того, насколько человек допускает, чтобы происходящее в данной ситуации воздействовало на него. Экспрессивность означает степень, в которой человек выдает себя вовне, позволяя другим действительно узнать себя в конкретной ситуации взаимодействия. В данном случае речь идет о готовности к самораскрытию и степени отказа от ретрофлексии. Бьюджентальописываетпять уровней присутствия: формальное общение, поддержание контакта, стандартные отношения, критические обстоятельства и интимность. Формальное общение предполагает обмен «объективными характеристиками». Так, в перерыве между заседаниями конференции кто-то представляет своего коллегу некоему знакомому лицу: «Это — Петр, выпускник нашего института, сейчас работает в наркологическом центре вгороде таком-то». Первая терапевтическая сессия часто начинается на этом уровне. Клиент сообщает формальные вещи, озабочен собственным имиджем и уходом от переживаний, его речь изобилует банальностями и обычно — безлична, повышенное внимание он уделяет вежливости и корректности, его спонтанность сведена к минимуму. Клиент поглощен контролем над собой и психотерапевтом, пытается определить, кто перед ним, стоит ли раскрываться перед незнакомцем, которого порекомендовал знакомый или к которому направили. Бывает также, что клиент пытается произвести благоприятное впечатление, завоевать благосклонность «всемогущего профессионала». Некоторые клиенты с формального уровня легко переходят сразу на уровень «стандартных отношений». Другим для этого требуется большее время и промежуточный шаг — общение на уровне поддержания контакта. За пределами психотерапевтического кабинета разговоры на данном уровне мы, как правило, ведем с людьми, которых встречаем время от времени по сугубо частным вопросам. Во время психотерапевтической сессии на уровне поддержания контакта может быть собрана информация о возрасте, образовании, месте работы и проживания, профессиональном и семейном статусе, а также о значимых для клиентах людях или его увлечениях. По сравнению с предыдущим уровнем здесь меньше озабоченность имиджем, несколько большая доступность и экспрессивность, хотя степень самораскрытия все еще очень низкая. Переход на этот уровень может быть как «погружающим» с уровня формального общения, так и, напротив, «поднимающим с глубины». В последнем случае терапевт сам инициирует подобное «всплытие». Обычно это происходит в конце сессии, если она была очень эмоционально насыщенной, даже с клиентом, который давно проходит терапию. Клиент может быть потрясен собственными осознаниями, и его эмоциональное состояние явно помешает ему быстро настроиться на общение с людьми за стенами психотерапевтического кабинета. Уровень стандартных отношений представляет собой некое равновесие между заботами о своем имидже и вовлеченностью в собственные переживания. Беседы, протекающие на этом уровне, прежде всего обращены к содержанию. Они обычно бесконфликтны, изобилуют жаргоном или профессиональным сленгом, предполагают искреннюю, но достаточно ограниченную личностную включенность. Такие беседы крайне отличаются как от чопорности формального общения, так и от эмоциональной глубины общения, протекающего на четвертом и пятом уровнях. В психотерапии стандартное общение может помочь сбору более детальной фактической информации, но главное — выявлению глубоких чувств, конфликтов, осознаванию повторяющихся паттернов поведения и в целом переходу на следующие уровни присутствия. Уровень критических обстоятельств предполагает захваченность экспрессивной составляющей присутствия. Внимание человека сосредоточено на потоке переживаний. «Критические» в данном случае означает «имеющие решающее значение». Сессии или какие-то их части, протекающие на уровне критических обстоятельств, приводят к серьезным личностным изменениям, затрагивающим когнитивную, эмоциональную и поведенческую сферу. Его речь эмоционально насыщена, разнообразна по темпу и интонационному строю, в ней могут присутствовать ругательства и непристойности, жаргонные выражения и сленг. Поза обычно открытая. Чем больше психотерапевтической работы протекает на этом уровне, тем богаче осознания клиента и шире его спектр выборов. Общение между двумя людьми, протекающее на уровне интимности, характеризуется максимальной доступностью и экспрессивностью. Оно предполагает глубокую эмоциональную вовлеченность, нечто сугубо личное, а порой и секретное. Во время психотерапевтической сессии это значит, что клиент совсем (или почти совсем) не заботится о сохранении имиджа, будучи захваченным выражением внутренних переживаний, с готовностью воспринимая те или иные терапевтические интервенции. Для терапевта, однако, нахождение на этом уровне имеет иную форму. Если клиент открыт и выразителен в своих проявлениях, то терапевт, по крайней мере, вербально, менее свободен. Вместо этого он максимально настроен на восприятие, его интуиция предельно обострена. Позволяя своей человеческой отзывчивости попасть под влияние переживаний клиента, он может испытывать целую гамму очень сильных чувств, иногда говоря о них, а иногда храня молчание. Некоторые начинающие терапевты склонны верить, что моменты интимности в психотерапии с неизбежностью предполагают рыдания клиента. Отнюдь не так. Да, иногда клиенты здесь могут плакать или рыдать, но иногда атмосфера на сессии может быть накалена от взаимного гнева или клиент и терапевт какое-то время проводят в молчаливом единстве. По мнению Бьюдженталя, психотерапия, не допускающая моментов подлинной интимности, может оказаться весьма полезной, но обычно не ведет к глубокой конфронтации клиента с теми паттернами, осознание и трансформация которых необходима для сущностных жизненных изменений. При этом стоит отмстить, что сама по себе интимность не является изменяющим фактором. Более того, она не относится к стойким составляющим терапевтических отношений. Истинным агентом изменения выступает, скорее, расширенное видение, которое возникает в результате моментов интимности. Разительно отличие долей различных уровней присутствия и повседневном и психотерапевтическом общении. Если в первом случае основной удельный вес имеют стандартные отношения, то вэффективной психотерапевтической работе ведущим является уровень критических обстоятельств. Этот уровень не выступает в качестве доминирующего в педагогических или организационных отношениях, в отношениях с добрыми соседями по даче или лестничной площадке. Не является он таковым и в супружеских отношениях или отношениях с собственными детьми, что, конечно, не означает его отсутствия, так же как и отсутствия моментов интимности. Более часто на двух глубинных уровнях протекает дружеское общение, хотя и здесь вряд ли какой-то из них является ведущим. На первый взгляд может показаться, что отношения влюбленных всегда протекают на такой глубине, куда психотерапевту с клиентом никогда не добраться. Безусловно, в отношениях влюбленных особое место занимает интимность. Вместе с тем эта интимность сексуально окрашена в отличие от психотерапевтической сессии, где моменты интимности охватывают больше сторон бытия и в этом смысле оказываются богаче. Кроме того, глубинные уровни присутствия для влюбленных обычно связаны именно с отношениями внутри их пары и намного реже с отношениями кого-то из них с другими. Здесь семейные тайны или собственные «скелеты в шкафу» всплывают значительно реже, чем это происходит в стенах психотерапевтического кабинета. Специфика терапевтических отношений в Гештальте связана, с точки зрения Лебедевой и Ивановой (2005), с соотношением уровней присутствия у клиента и терапевта. Бьюдженталь формулирует призыв о том, чтобы клиент и психотерапевт находились на одном и том же уровне присутствия или по возможности на максимально близких.
В контексте обсуждения совокупности реакций терапевта на происходящее в поле терапевтических отношений Лебедева и Иванова (2005) рассматривают основные элементы и связи между ними, которые имеют место в этом поле во время любой терапевтической сессии. Авторы используют при этом материал семинара Алин Дату, терапевта Парижской школы Гештальта. Итак, есть терапевт (Т), клиент (К) и содержание (С) того, о чем клиент говорит. Когда терапевт работает на оси Т-С, он пытается понять то, что излагает клиент (то есть содержание рассказа клиента, его трудностей, проблемы, запроса...), отслеживая свой эмоциональный отклик на услышанное. Если терапевт занят только содержанием проблемы, он может начать пытаться решить ее за клиента. Тогда мы имеем дело с вариантом щедрой дачи советов. Работа на оси Т-К предполагает внимание непосредственно к отношениям между терапевтом и клиентом со всеми переживаниями по этому поводу. Вне сферы работы оказывается «содержание» со своими связями. Терапевт ставит во главу угла собственные отношения с клиентом, забывая, зачем клиент к нему обратился. Этим часто «грешат» начинающие терапевты: беспокоясь о том, чтобы клиент не ушел, они излишне заботятся о хороших с ним отношениях, пытаются «обольстить» клиента. Фокус на оси К-С означает, что терапевт преимущественно отслеживает то, какклиент говорит, какон сам относится к своей проблеме, какие у него чувства по поводу содержания (используются ли какие-либо защитные механизмы, каков его уровень присутствия) и какие реакции это вызывает у терапевта. Здесь терапевт оставляет клиента наедине с проблемой. Терапевт при этом может быть крайне благожелателен, но, по сути, ничего не делает. Происходит это обычно, когда терапевт в замешательстве и, дойдя до крайности, — просто ждет окончания сеанса. В пролонгированной терапии и даже внутри одного сеанса в центре внимания может оказаться работа на той или иной оси. Важно, чтобы при этом терапевт осознавал, где и для чего они с клиентом сейчас находятся, и отслеживал свои реакции. В идеале гештальт-терапевт включает в работу все три оси, гибко меняя акценты от одной из них к другой, а иногда занимает метапозицию, пытаясь достичь «эффекта геликоптера»: как бы посмотреть на все происходящее сверху, чтобы увидеть картину в целом. Помочь в этом могут вопросы, которые время от времени терапевту полезно себе задавать. На какой оси сейчас идет работа (полностью или преимущественно)? Насколько это сейчас целесообразно? Для ответа на данные вопросы нужно осознанно оказаться в метапозиции.
Экзистенциальный диалог. «Я — Ты» диалог для Гештальта является столь же краеугольным камнем, как трансферентный невроз для психоанализа (Лебедева Н.М., Иванова Е.А., 2005). Почвой для развития основных событий в терапии являются отношения между двумя, принимающими участие в этом процессе. Психотерапевт снова и снова возвращает фокус внимания клиента к тому, что происходит между ними, то есть именно процесс диалога служит основой для комментариев и экспериментов. С осознания сопротивлений в этом диалоге начинается терапия, и личностные изменения, произошедшие в ходе терапии, укореняются, проверяются и проявляют себя в этом же процессе. В «Я — Ты» другой достоин всяческого уважения и не служит средством для удовлетворения какой-то цели. Он важен и интересен как таковой. Этот процесс — хрупкая и тонкая материя и будет «слабо развиваться», если за ним не ухаживать. Терапевт «ухаживает» за процессом диалога, обеспечивая со своей стороны: Включенность. Терапевт «входит» в феноменологический мир клиента, воспринимает его доступным для себя образом и принимает клиента и его сообщения такими, как они есть. Он старается смотреть на мир глазами другого и позволяет опыту клиента оказывать влияние на свой мир. Для этого необходимо уметь отложить в сторону собственную оценку событий и поверить, что другой может воспринимать их совсем иначе, но не менее достоверно и адекватно. Честность. Терапевт показывает свое «истинное я», а не прикидывается таким, каким его хотят видеть или каким он сам хотел бы быть, не «подвирает» в отношении своих чувств или состояний. В терапевтическом диалоге забота о клиенте больше проявляется в честности, нежели в мягкости. Он не только позволяет клиенту быть таким, каков он есть, он и себе позволяет быть таким, каким является. Иной раз терапевт убежден, что адресуется к клиенту в «Я — Ты позиции» и заблуждается на свой счет в целом ряде случаев. Если терапевт считает себя источником изменений, которые заказывает клиент; верит, что надлежащий уровень осознавания клиент приобретет только в процессе терапии либо еще по какому-то параметру занимает вертикальную позицию по отношению к клиенту, то на самом деле пребывает в отношениях «Я — Оно». Что касается принятия, то речь идет не о проявлениях сочувствия: это способность терапевта ясно видеть события, происходящие с клиентом, и принимать их такими, как они есть: в их целости или раздвоенности, приятности или огорчительности. Терапевт способен «принимать» своего клиента в состоянии несчастья, гнева, растерянности, неосознавания, тупика, сопротивления и т.д. Это означает, что он осознает то, что происходит с нимсамим в этот момент, и не прибегает к механизмам избегания негативного опыта, будь то дистанцирование (скука), обесценивание (утешение) или морализаторство («праведный гнев»), а также не кидается переделывать и «вытаскивать» своего «застрявшего» клиента, чтобы самому избежать беспомощности, печали и разочарования. Способность «принимать» означает возможность сохранять осознанную и открытую позицию в отношении всех своих переживаний, являющихся реакцией на восприятие состояния другого. Соскальзывание в вертикальную позицию — иногда в связи с недостаточной осознанностью терапевта, а иной раз «для скорости» или «блага клиента» — достаточно распространенное явление среди начинающих терапевтов. Ниже приводятся основные моменты, к которым требуется быть особенно внимательным в данном аспекте. 1. Клиент и терапевт говорят на одном языке – на языке текущего опыта. Если терапевт только задает вопросы и делает предложения, а клиент рассказывает о себе и принимает/отвергает предложенное, они говорят на разных языках. Это воспроизводит традиционную медицинскую - модель, где врач проводит обследование, ставит на его основе диагноз и предлагает лечение, а пациент несет ответственность за исполнение его распоряжений. Это вертикальные и иерархически устроенные отношения, они ни в коей мере не способствуют росту ответственности. Это не диалог равных. Даже скрытые долженствования или преподнесение своего мнения, суждения как более авторитетного или статусного (например, интерпретация) ставят клиента в позицию нижестоящего. 2. Клиент должен ясно понимать, что с ним происходит, как он этого достигает и каков его вклад. Отсюда неприязнь гештальтистов к трансовым техникам и «фокусам» - техникам изменений, суть которых клиент не осознает. Даже самые позитивные сдвиги, достигнутые за счет энергии и харизмы терапевта, только укрепят клиента в позиции собственной беспомощности, а терапевта воздвигнут на пьедестал. Это момент откровенной эксплуатации, вряд ли приемлемой в терапии по этическим соображениям. 3. Гештальт-терапия — это встреча, где два человека растут и развиваются (хотя и не обязательно в равных пропорциях). Приведение клиента «к цели» даже за счет техник — проявление вертикального отношения и не является гештальт-терапией.
Проблема зависимости клиента от терапевта. Клиентам приходится становиться зависимым от терапевта, если они хотят что-то изменить. При попытках овладеть чем-то новым важно, чтобы рядом находился поддерживающий человек, которым может быть психотерапевт. Но зависимость при этом не поощряется. По мнению Лебедевой и Ивановой (2005), клиенты иногда становятся зависимыми, это - как их право, так и их ответственность. Однако ответственность гештальт-терапевта не работать специально на взращивание зависимости, удовлетворяя этим, например, свои нарциссические тенденции или, еще хуже, — материальные потребности. Ответственность гештальт-терапевта — установить границы и определить, в частности, насколько он доступен для клиента (например, можно ли ему звонить по любому поводу), а также вместо «купания в лучах славы» при участившихся по инициативе клиента сеансах или его запросах типа: «Скажите, как надо» или «Как бы поступили вы на моем месте? », включать этот материал в работу. Важным может оказаться и прямое инициирование терапевтом обсуждения гипотезы о зависимости клиента, оказание клиенту помощи в ее осознании, если это действительно так; в чем он ощущает свою зависимость, для чего она и пр. В конечном счете, гештальт-терапевты стремятся помочь клиенту развить способы удовлетворения потребностей его собственными силами, развить способности клиента к самоподдержке, опираясь не на всемогущего терапевта, а на себя самого, присваивая свое собственное могущество. Проблема зависимости выступает не чисто профессионально-методической, но имеет и этический аспект: эксплуатация зависимости клиента позволяет заработать, а также подпитывать нарциссизм терапевта. Существует крайняя точка зрения, согласно которой терапевтам, оказывающим помощь человеку, попавшему в беду, брать деньги аморально. Получать деньги за ответственно выполняемую работу, приносящую людям пользу, — естественно, и это не вопрос нравственности. Как правило, люди придают большее значение профессиональным услугам, если за них платят. Вопрос о мотивирующей функции денег живо обсуждается в терапевтической литературе. Одни авторы с этим согласны, напрямую утверждая, что оплата позволяет клиентам чувствовать себя более включенными в процесс, дает им не только чувство собственной силы, но и повышает их мотивацию. Другие полагают, что клиенты либо ценят терапевтические сессии, либо нет, и это не имеет ни малейшего отношения к деньгам. Высказывается мнение, что оплата способствует установлению более равных отношений, отражая факт взаимного вложения ресурсов, что, покупая услугу, люди обычно чувствуют больше прав на нее. Лебедева и Иванова (2005) считают, что в вопросах оплаты стоит быть гибким, назначая разную сумму оплаты в зависимости от материального положения клиента. Порой российские специалисты назначают оплату бартером: я провожу терапию, ты мне делаешь массаж (занимаешься со мной английским, обучаешь водить машину...). Во всех этих случаях терапевтические отношения интерферируют с иными, приводя к смешению границ и так называемой множественности ролей (например, после сеанса терапевт оказывается в роли ученика). Другое дело, когда в некоторых центрах клиенты оплачивают терапевтические услуги не напрямую, а косвенно — добровольно ухаживают за садом, окружающим центр, выполняют в центре какую-то другую работу. Стоит иметь в виду, что деньги имеют много личностных смыслов и их оттенков, поэтому возвращение в терапии к вопросам оплаты порой не только уместно, но и терапевтически целесообразно. Отметим при этом, что снижение оплаты в процессе терапии (в частности, при изменении финансовой ситуации клиента) может привести к тому, что клиент начинает переживать неловкость, чувствовать себя виноватым или униженным. Важно не выносить эти актуальные переживания за скобки, а включить в работу. В настоящее время сексуальный контакт в рамках терапевтических отношении рассматривается как самая брутальная эксплуатация переноса, зависимости и самой личности клиента. Для людей с расстройствами личности, в биографии которых инцестуальные посягательства или сексуальные оскорбления, домогательства и насилие имели (а также с высокой вероятностью могли иметь) место, сексуальный контакт с терапевтом может восприниматься как повторное изнасилование и инцест. Подобные эксцессы могут повлечь за собой как развитие психотических регрессивных эпизодов, так и суицидальные попытки. Это не означает недопустимости физического контакта с клиентом. Последний в Гештальте рассматривается и качестве возможного и часто полезного, при всех оговорках о необходимости убедиться в том, что прикосновение (объятие) не будет для клиента травматичным. Есть клиенты, с которыми надо быть особенно осторожными в отношении любых прикосновений, и, возможно, до них вообще не следует дотрагиваться или делать это на очень продвинутых этапах терапии. Если сексуальные отношения Юнга со своей пациенткой Сабиной Шпильрейн широко известны, то «либеральность» Перлза в сексуальной сфере обычно остается в тени (ее не замечают или стыдливо замалчивают? ). С другой стороны, первый Этический Код, запрещающий сексуальный контакт между терапевтом и клиентом утвержден Американской психоаналитической ассоциацией лишь в 1983 году и, соответственно, ни Юнг, ни Перлз не нарушали каких-либо официальных этических норм. Деонтологический запрет на переход к половому акту предохраняет как терапевта, так и клиента, приводя к большей раскованности участников терапии, чем это было бы в случае терпимости к такого рода переходу. Когда клиенты не опасаются «перехлестов», им легче проявить свои неудовлетворенные потребности в нежности или регрессировать и вновь испытать подавленные детские чувства, исследовать запретные желания и дедраматизировать фантазии, и том числе сексуального характера. Целесообразно передать клиента другому терапевту, если клиент и терапевт приходят к взаимному соглашению, что больше не могут поддерживать терапевтические отношения и хотят иных. Одним из этических принципов Американской психологической ассоциации является строгое воспрещение сексуальных контактов в течение двух лет по завершении терапии. В Британской ассоциации консультирования существует правило не иметь сексуальных отношений с клиентами в течение не менее 12 недель после окончания работы с ними. Лебедева и Иванова (2005) напоминают участникам групп, посвященных телесно-ориентированной работе в Гештальте, об искусственно накаленной эмоциями атмосфере, однако не требуют от них письменного обязательства в «воздержании» от сексуальных отношений с терапевтом или с другими участниками, как это делают некоторые ведущие. Подобные запреты представляются им нарушением границ частной жизни взрослых людей. Кроме того, нужно учитывать, что «запретный плод сладок». Гештальт-терапевты призывают работать в атмосфере удовольствия. Для клиентов удовольствие может рассматривается как один из факторов изменений, для терапевта — способствует высокой включенности и, в конечном итоге, большей эффективности. Ирвин Польстер даже пишет о значимости умения быть очарованным переживаниями клиентов (И. Польстер, 1999; цит.по Лебедевой Н.М., Ивановой Е.А., 2005). Возможно, «очарованность» — слишком сильное слово, точнее — высокая заинтересованность, захваченность происходящим и получение удовольствия от работы. Все это, помимо очевидной пользы для клиентов, помогает также избежать синдрома сгорания. Продолжение психотерапевтической практики при синдроме сгорания может принести вред не только терапевту, но и клиентам. Работать в таком состоянии (например, ради поддержания собственного финансового благополучия) — значит нарушать профессиональную этику. При личностном кризисе гештальт-терапевта целесообразна супервизия. В ряде случаев может оказаться полезным адресовать клиента другому психотерапевту или специалисту другого профиля. Это не только не зазорно, но иногда просто необходимо. Из-за недостаточной подготовленности к работе с психотическими расстройствами, из-за того, что проблематика клиента сильно резонирует с актуальной жизненной ситуацией терапевта, из-за того, что терапевт сейчас перегружен... Самостоятельного внимания заслуживают случаи обращения к терапевту его коллег, близких друзей, родственников или партнеров. Ведение терапевтической практики с такими клиентами жестко не табуировано. Однако Лебедева и Иванова (2005) своих учеников от нее предостерегают. Во-первых, существует риск испортить отношения «по жизни», поскольку аутентичное выражение терапевтом негативных чувств может быть воспринято близким человеком как личный выпад, а иные фрустрирующие интервенции или любая конфронтация — как недопустимый «наезд». Во-вторых, старые «нетерапевтические» отношения будут, вероятно, мешать профессиональному взгляду: что-то важное можно проглядеть, на что-то по привычке не обратить внимания. В литературе дискутируется возможность работы с проблематикой клиента, которая далека от личного опыта терапевта. Выступает ли такая проблематика ограничивающим фактором? По мнению Лебедевой и Ивановой (2005), не обязательно: гештальт-терапевт может эффективно сопровождать женщину, потерявшую ребенка, или проводить терапию с умирающими в хосписе, сам не пережив этих ситуаций. Вероятно, в таких случаях необходимо быть более бдительным, но еще большая бдительность требуется при работе с проблемами, которые как раз знакомы по собственному опыту, если их актуальность высока в данный период жизни терапевта или они касаются старых ран, которые до сих пор не зажили. Фрустрация и поддержка. Лебедева и Иванова (2005) подробно анализируют отличия терапевтических отношений в Гештальте и клиент-центрированной терапии Карла Роджерса. Роджерс понимал искренность как конгруэнтность и проявлял ее в контексте мягкости и позитивного отношения. Гештальт-терапевты значительно чаще делятся своими негативными переживаниями, чем представители клиент-центрированной терапии. Последние - явно больше поддерживают, гештальт-терапевты - работают на балансе фрустрации и поддержки. В роджерианском подходе, несмотря на постулирование значимости искренности терапевта, на практике сохраняется несоответствие: от клиента ожидается самораскрытие, тогда как терапевт, каким бы доверяющим и дружелюбным он ни был, остается весьма закрытым. В Гештальте, несмотря на свою избирательность, открытость терапевта гораздо выше. В данном контексте Гештальт крайне близок экзистенциальной психотерапии. Роджерс сделал качество терапевтических отношений «высшей ответственностью терапевта». В Гештальте ответственность терапевта за них признается большой, но вряд ли можно сказать, что «высшей». Кроме того, лежит она не только на нем, но и на клиенте. Наконец, Роджерс не считал особо важным побуждать клиента к обсуждению своих отношений с терапевтом. В гештальт-терапии эти отношения, в частности, распределение ответственности за те или иные их аспекты, могут оказаться центре внимания на протяжении всей сессии, а иногда и нескольких, следующих друг за другом. Причем, это не раз и навсегда проработанная и закрытая тема. К тому, что здесь и сейчас происходит в отношениях друг с другом, в гештальт-терапии прибегают достаточно часто, помогая клиенту осознавать повторяющиеся срывы цикла контакта и развивать творческое приспособление. Работа в гештальт-подходе прежде всего ориентирована на проживание, осознание и расширение свободы выборов, а не на ситуативное «облегчение» «здесь и теперь». Облегчения, снятия напряжения и тревоги легче всего достичь путем дистанцирования, переключения внимания, получением сочувствия и расслаблением. Термин «фрустрация» происходит от латинского frustratio — обман, расстройство, разрушение планов - психическое состояние человека, вызываемое объективно непреодолимыми (или субъективно так воспринимаемыми) трудностями, возникающими на пути к достижению цели. Другое значение слова «фрустрация» - переживание неудачи. В данном контексте в качестве фрустратора, лица, создающего клиенту эти трудности, выступает терапевт. Слегкой руки Перлза гештальт-терапевтов зачастую называют искусными фрустраторами. Основатель гештальт-терапии действительно нередко высказывал негативное отношение к поддержке клиента в его невротических паттернах, вместо того чтобы актуализировать его опору на собственные ресурсы. Возникает непростой вопрос - как поддержать мотивацию на терапию, не обслуживая традиционную модель получения «облегчения своего состояния» из чужих рук. Если основной акцент в терапии делается на фрустрацию, то ради чего клиенту находиться в терапевтических отношениях? Перлз писал и об этом. «В терапии, если пациент не получает от нас той поддержки, которой ожидает от среды... пациент чувствует себя фрустрированным. Но вместе с тем гештальт-терапия постоянно дает ему многое из того, чего он хочет, — в особенности внимание, исключительное внимание: и мы не ругаем его за его сопротивления. Таким образом, в терапии устанавливается определенный баланс между фрустрацией и удовлетворением» (цит.по Лебедевой Н.М., Ивановой Е.А., 2005). Однако далеко не всех клиентов будет вовлекать в отношения исключительное внимание и отсутствие ругани. Перлз по ряду причин мог позволить себе делать акцент на фрустрации. Во-первых, имел широкую общественную поддержку и известность. Во-вторых, был чрезвычайно мудрым, опытным, харизматическим терапевтом, всем своим видом сообщавшим: «Язнаю, как надо». А эти факторы сами по себе могут вовлекать клиента в терапевтический процесс. В-третьих, Перлз редко занимался пролонгированной терапией. В-четвертых, работал в основном со здоровыми людьми. По мнению Лебедевой и Ивановой (2005), попытки копирования стиля Перлза привели к ряду негативных последствий. Гештальтистов стали критиковать за излишне фрустрирующий подход по отношению к клиенту. В частности, полемизируя с Перлзом, Ялом пишет: «Ни один терапевт неможет помочь пациенту, если тот в силу замешательства, или недостатка структурированности, или недостатка уверенности преждевременно уходит из терапии. Из того, что терапевт намеревается, в конечном счете, помочь пациенту в принятии ответственности, вовсе не следует, что он должен требовать этого от пациента на каждом шаге терапии, включая ее начало. Терапевтическая ситуации обычно подразумевает гибкость; нередко, чтобы удержать пациента в терапии, терапевт на первых сессиях должен быть активным и поддерживающим. Впоследствии, когда терапевтический альянс закреплен, терапевт может позволить себе акцентировать факторы, стимулирующие принятие ответственности». Таблица 7.1. Поддержка и фрустрация (Лебедева Н.М., Иванова Е.А., 2005)
Фрустрация. В гештальт-терапии фрустрируются сопротивления, и целью этой фрустрации является их осознание - выведение из зоны привычки.Поскольку вне зоны осознания пребывает обычно то, что существует в знакомых условиях и легко достается, не встречая в среде противодействия, то фрустрировать данные привычные паттерны поведения возможно: 1) усиливая сам феномен повторяющегося поведения и активируя получение обратной связи; 2) делая акцент на отношениях, где получить желаемое — трудно; 3) изменяя обстоятельства на непривычные; 4) вводя конкуренцию за ресурс; 5) задавая жесткие рамки времени, оплаты и т.д. Примерами интервенций подобного рода будут: 1. «Усиль...» 2. «Скажи это тем членам группы, кому тебе труднее это сделать...» 3. «Ты снова избегаешь отстаивать свое...» 4. «Ты говоришь о печали и кажешься мне при этом довольным...» 5. «Это ли самое главное, что ты хочешь ему сказать?..» 6. «Я переживаю досаду, когда снова и снова слышу от тебя просьбу посоветовать...». Целью подобных интервенций является попытка терапевта помешать клиенту привычно, автоматически следовать своим избеганиям. Перлз именно в «преждевременном умиротворении конфликтов» видел один из источников неврозов. Ж.-М. Робин подчеркивает, что внутренние конфликты являют собой интериоризированные внешние отношения. По его мнению, воздействовать на них можно, лишь переместив конфликты обратно, в область контакта и взаимодействия. Открытые проработка и разрешение межличностных конфликтов, вместо их игнорирования или доброжелательного улаживания, важны для ассимиляции интроектов, проверки проекций, раскрытия ретрофлексии и т. д. Поддержка. Терапевтическую поддержку можно разделить на две большие группы: специфическая и неспецифическая. Последняя используется на любом этапе терапевтического процесса, в то время как специфическая «привязана» к определенным стадиям терапевтического процесса. Неспецифическая поддержка: 1. Экологическая поддержка: совместное пребывание с клиентом в уединенной обстановке кабинета, соглашение о конфиденциальности, наличие внимательного слушателя, надежда на помощь. Этот компонент поддержки особенно важен в начале терапии: терапевт заботится о том, чтобы клиент мог чувствовать себя достаточно комфортно и безопасно. 2. Позитивное подкрепление - является выражением характерных для гештальт-подхода отношений симпатии и уважения к клиенту, признания его равноправным участником психотерапевтического союза. «Мне уже нечего добавить вы и так замечательно действуете», «Мне нравится решение, которое вы нашли» и т.д. Однако такого рода подкрепление не должно порождать у клиента склонность к инфантилизму (признание исходит от равного к равному, а не является похвалой маленькому ребенку). Специфическая поддержка направлена на облегчение осознания и трансформации сопротивлений. Она различается в зависимости от этапа терапии. 1. Стадия исследования хронической ситуации низкой интенсивности. Любая исследовательская работа требует поддержки вниманием, проявлением «чувств в резонанс» (эмпатическая поддержка). Это демонстрируется: - «открытыми вопросами» типа: «Я внимательно слушаю тебя, |
Последнее изменение этой страницы: 2017-04-13; Просмотров: 3655; Нарушение авторского права страницы