Реальность запредельного: физические основания

 

Вопрос о реальности запредельного мира и научном статусе его концепта уже обсуждался в К1 Гл3. Но следует всё же добавить некоторые пояснения.

Слово запредельное в академической среде считается неприемлемым. Употреблять его в научном обиходе дозволяется только религиоведам, да и то метафорически, с обязательными оговорками, что речь идёт не о какой-то иной реальности, а о «представлениях». Однако назревшая необходимость парадигматически и эпистемологически расширить инструментарий науки, требует, преодолев инерцию и страх отлучения от «серьёзной науки», узаконить употребление этого слова и придать ему статус научного термина. Напомню, что там, где речь пойдёт о квантовых процессах, буду употреблять термин Д. Бома импликативный мир (ИМ)или мир свёрнутого порядка. В более общем контексте – просто говорить о мире запредельном, т.е. пользоваться наименее специализированным словом, которое, надеюсь, станет всё же термином (П8).

В силу прихотливой иронии Культуры, в обществах, где восторжествовало так называемое научно-материалистическое миропонимание[86], доктринальное отрицание запредельного обернулось очередным мифом, выполняющим всё ту же медиативную функцию с тем же самым «несуществующим» запредельным. Сложилась парадоксальная ситуация: то, что в опыте всей мировой Культуры присутствует как непреложная данность, сциентизм сводит к «представлениям». Прибегая к незатейливой метафоре, можно сказать, что, обращаясь к проявлениям запредельного, МР изучает круги на воде от брошенного в неё предмета, тогда как сам предмет признаётся несуществующим. К примеру, в научной литературе о магии можно найти подробнейшие исследования антропологических, социологических, этнологических, психологических, психоналитических, лингвистических, технических и иных её аспектов – кроме самого главного: объяснения феномена магии как такового.

Но возможно ли вообще описать мир запредельного языком науки? Как следует изменить этот язык, чтобы ясно зафиксировать и объяснить проявления «зазеркального мира» в посюстороннем? Каковы взаимоотношения этих миров? Что можно сказать о «физике», «топике» и «морфологии» запредельного мира, если эти определения здесь вообще приемлемы? Не творит ли наше сознание очередной бинаристский миф? На что можно опереться в стремлении фундировать концепт запредельного? Последний так или иначе имеет хождение в современных физических и космологических теориях. Границы между ними часто размыты; за различиями в дискурсах просматриваются широкие области пересечения и релевантность основных положений. Можно сказать, что при всех разногласиях между квантовыми и космологическими теориями почти все они сходятся в некой области консенсуса, которая может быть взята за основу понимания общих принципов организации Вселенной. Следует помнить, что квантовые теории, на физическом уровне проясняющие механизмы медиации меду мирами – это не чуждая гуманитарной сфере теоретическая абстракция. Культура – часть универсума, связанного общими законами, как бы не преломлялись они на разных уровнях существования. Без обращения к фундаментальным законам мирозданья, хотя бы и данных нам сквозь призму культурного осмысления, понимание Культуры теряет почву и «подвисает»; объяснение подменяется описанием либо, в лучшем случае, недостаточно глубокими интерпретациями.

В аспекте онтологии «квантового зазеркалья» особый интерес вызывают идеи Д. Бома, согласно которым ЭМ есть, как уже говорилось, результат перманентного разворачивания и сворачивания (декогеренции и рекогеренции) квантовых суперпозиций (паттернов) в каждую наносекунду. Помимо теории Бома, включая некоторые положения голографической модели Бома – Прибрама и теории скалярного поля (К1.Гл.3), концепт запредельного мира в его квантовом модусе фундируется также теориями суперструн[87] и квантового вакуума, которые объединяются признанием фундаментальности вакуума по отношению ко всем формам сущего[88]. Трактуя рождение Вселенной как квантовую макрофлуктуацию вакуума, современная квантовая космология приходит к заключению, что в физическом мире (космосе) не содержится ничего, что виртуально (потенциально) не содержалось бы в вакууме. К аналогичным идеям приходит не только квантовая физика, но и трансперсональная психология (ТП).

«Этот космический вакуум являет собой абсолютную полноту, ибо в нём, кажется, присутствует всё. Он ничего не содержит в конкретной, явленной форме, но словно бы заключает в себе всё бытие в его потенциальной форме… Пустота превосходит обычные категории времени и пространства. Она неизменна и пребывает за пределами всех дихотомий и противоположностей… Этот метафизический вакуум, насыщенный потенциалом всего сущего, есть колыбель всякого бытия, абсолютный источник жизни, а сотворение всех феноменальных миров есть, с следовательно, реализация и конкретизация этого потенциала»[89]

Эти идеи созвучны современными концепциям, представляющим пространственно-временной континуум в виде дискретной ячеистой структуры. Так, петлевая теория гравитации (или теория петлевой квантовой гравитации – ПКГ) показывает, что первичные объекты-единицы анализа – представляют собой мельчайшие квантовые ячейки сцепленные между собой определённым образом. Сцепление и состояние ячеек управляется полем, сила и интенсивность которого для этих ячеек выступает своего рода «внутренним временем». (П9).

Изменение полевых потенциалов (переход от сильного воздействия к слабому и наоборот) – процесс, релевантный воздействию прошлого на будущее в макромире. Принцип соединения ячеек таков, что для Вселенной, далёкой от сингулярного состояния, т.е. с малой концентрацией энергии, ячейки как бы сливаются, «сплавляются» между собой, порождая иллюзию сплошного пространственно-временного континуума. На квантовом же уровне иллюзия континуальности уступает место дискретной картине пространства-времени, состоящей из единиц планковского масштаба.[90] Объём минимальной единицы задаётся приблизительно кубом планковской длины, а площадь поверхности, отделяющей одну пространственную единицу от другой – приблизительно её (планковской длины) квадратом. Впрочем, в разрабатываемых преоновых теориях[91] размерность «элемантарного» пространства-времени точно не определена. Но сама ячеистая праструктура квантового вакуума уже получила наименование универсальной преоновой констелляции. В других теориях, впрочем, в ходу иные определения. Гипотеза, согласно которой вакуумные структуры преонов суть первичные материальные структуры, имеет под собой вполне убедительные основания. Но придание «с легкостью необыкновенной» этой «прасубстанции» свойств «семантического топоса» – это уже грубые натяжки в духе всепроникающих «информационных взаимодействий».

Не поддаваясь искушению запросто объяснить природу связей между уровнями реальности в духе, к примеру, теории торсионных полей, можно сформулировать, по крайней мере, один важный вывод: каузальные зависимости, развёрнутые в необратимой, казалось бы, стреле времени, не самые фундаментальные характеристики сущего, а вторичный результат количественных изменений вышеназванного поля. Вообще, постнеклассическая наука всё чаще наталкивается на превращение того, что с позиций классического рационализма представляется различиями качественными, в различия количественные. И касается это не только физики.

Таким образом, на самых глубинных уровнях реальности концепты дискретности и континуальности утрачивают свою дихотомичность; одни и те же квантовые процессы вынужденно описываются с помощью их обоих без какого-либо логического противоречия. Речь может идти лишь о разных проекциях единого «феномена»/процесса в сферу человеческого сознания. Частицы – не дискретные «элементы», но лишь проекции более глубокого единства, и «разделённость» их во многом иллюзорна (Д. Бом и др.). Однако, по мере удаления от микромира, различие дискретного и континуального становится всё более «объективным» и онтологичным. А концепт интенциональности как предсубстанциональной основы всего сущего как в дискретном, так и в континуальном модусах, утрачивая свою кажущуюся умозрительность, обретает вполне конкретные ясные физические определения[92]. И хотя вопрос о том, как из квантового микромира рождается классическая реальность, пока не решён, можно, по крайней мере, сказать, что каким-то образом это рождение всё же происходит, и между этими двумя мирами нет непроходимых границ.

Концепция первоосновы сущего как сцепления мельчайших дискретных элементов (повода вспоминать Эпикурову атомистику здесь нет) согласуется с идеей Бома, согласно которой всякое физическое образование – «верхушка айсберга», большая часть которого скрывается за гранью мира и представляет собой условную сумму квантовых суперпозиций, т.е. мир потенциального бытия. «Неразрывное единство» микромира по Бому проявляется в эффекте квантовой запутанности (см. выше и К.1. Гл.1) «сплавленных» меж собой частиц (микроячеек времени-пространства).

Напомню, что эффект квантовой запутанности возникает в системе, состоящей из двух и более взаимодействующих подсистем (или взаимодействующих ранее и после этого разделённых), и представляет собой суперпозицию макроскопически различимых состояний. В состоянии квантовой запутанности изменения (флуктуации) отдельных частей связаны меж собой не посредством обычных классических взаимодействий, а нелокальными квантовыми корреляциями, которые обобщённо связывают с понятием когерентности. Корреляции эти нелокальны, т.е. не связаны обычными классическими ограничениями, например, скоростью света. Т.е. воздействие на одну часть (элемент) системы в тот же момент времени сказывается и на его корреляте, даже если он находится на бесконечно большом расстоянии. Так феномен нелокальности тесно увязывается с эффектом когерентности – слаженности, согласованности ритмов, колебаний, излучений, резонансов. Можно сказать, что когерентность – первичная форма различения вообще. Связующей «субстанцией» Бом считает глюоны – кварковый «клей», образующий особые полевые структуры, опутывающие, или точнее, пронизывающие универсум. Между кварками, размеры которых в тысячи раз меньше размеров элементарных частиц, натягиваются суперструны глюонного поля. Глюонные цепочки, ветвясь, умножаясь и склеиваясь меж собой, образуют паутину квартовых частиц, пронизывают и таким образом связывают всё сущее на столь глубинном уровне, что нельзя говорить ни о бытии, ни об онтологии.

Сама же эта глубинная связанность восходит к универсальному холономному началу, которое питается реликтовой памятью Большого Взрыва. В результате его всеобщая эмпатическая связь – ВЭС (К1 Гл1)[93] – не исчезла, но всего лишь «растянулась» во времени и пространстве Вселенной. Напомню, что холономность ВЭС проявляется не в той центростремительности, что стягивает всё к некоему единому центру – такового просто не существует. А том, что она инициирует локальное центрообразование в каждом мельчайшем фрагменте континуума. Инициируемая ВЭС нуклеация и противоположная ей радиация – два фундаментальных начала, пронизывающих универсум, начиная с образования частиц вещества из сгустков полей и излучений и кончая любого рода структурообразованием в высших системах, включая и Культуру. Коррелятом этой дихотомии выступают начала интеграции и дезинтеграции.

Историк философии усмотрел бы здесь извечную тему противоборства начал: сближения и отталкивания, вплоть до Эмпедокловых Любви и Вражды. Но нам столь далёкие экскурсы не нужны. Вместо натурфилософских подпорок здесь были бы уместны обращения к современным космологическим теориям, обсуждающим проблему противоборства центростремительной силы гравитации и противостоящей ей силы «тёмной энергии»[94] (см. К1 Гл.3 о теории скалярного поля). Впрочем, и этот разговор уведёт нас слишком далеко от темы; ведь нас интересует не физические или космологические концепции как таковые, а лишь самые общие, вытекающие из них теоретические выводы.

Важно, что феномен когеренции не ограничивается квантовыми масштабами. Когерентные связи пронизывают и охватывают все уровни сущего, все системы во Вселенной, включая Культуру, и образуют неразрывный континуум акаузальных отношений. Но, как ни странно, «культурный сектор» когерентных связей в поле интересов науки попадает нечасто. Кроме не вполне состоявшейся «теории синхронизмов» Юнга – Паули[95], вспомнить особенно нечего. Отчасти это можно объяснить нацеленностью на каузальный, а не когерентный тип связей. Последний плохо верифицируется вульгарно-рационалистической методологией и потому полагается несущественным или вовсе не замечается.

То, что Бом на языке КМ называл глюонными цепочками (их концептуально-терминологические аналогии в других теориях КМ и квантовой космологии перечислять не буду), в К.1 Гл.1 и 3 было обозначено как интенцинальность – устремлённость, направленность на какое-либо существование, предшествующая всякому актуальному бытию Иными словами, энергетически определённая и прочерченная глюонными цепочками траектория, дистанция между потенциальным и актуальным существованием чего-либо во Вселенной. Соединённые паутиной интенциональных нитей паттерны потенциального бытия в ИМ и налично сущие реалии мира оказываются агентами когерентных связей, сила, интенсивность и «структурность» которых определяет свойства и характер изменений в наличных феноменах. Интенциональные поля, таким образом, оказываются связующим мостом между мирами, а их (полей) силовые линии когерентно связывают также единичные реалии наличного мира – таковости. Под таковостью, по крайней мере, в «культурном секторе» бытия понимается не просто «объективно существующая» вещь, феномен или явление, а условно-дискретный агент когерентных связей, выявленных/установленных с непременным участием нейродинамической системы человека. Таковость – нечто целостно переживаемое человеком здесь, теперь и так. Потому она причастна не только бытию, но и сознанию, точнее психо-ментальным настройкам (напомню, ПМН). Поэтому переживание таковости всегда комплексно и обусловлено их (бытия и сознания) ситуационным неразделением. Впрочем, к этой теме ещё неоднократно будет повод вернуться. (П10).

Согласно Бому, глюонные цепочки могли бы также передавать информацию: включаясь и выключаясь как информационные узлы – синапсы в коре головного мозга человека, кварковые образования (неотделимые от соответствующих полей), могли бы телепортировать слова и образы. Такая квантовая телепатия могла бы действовать на неограниченной расстоянии, а сила кваркового сигнала – не убывать. Однако такая модель выглядит уж слишком удобной для всевозможных фантастических спекуляций. Но если Бом прав, то, заменив проблематичный термин информации на квантовую энграмму, можно существенно прояснить «проклятый вопрос» перехода от микро- к макропроцессам. (П11)

При том, что признание общих положений КМ и квантовой космологии делает невозможным априорную убеждённость в том, что всё существует «само по себе», «вообще» и «просто так», за пределами КМ считается возможным не учитывать квантовые основы сущего, поскольку микромир представляется слишком «далёким от реальности». Граница же, разделяющая микро- и макромиры кажется столь непроходимой, что позволяет пренебречь квантовыми процессами при описании классических объектов и уж тем более – культурных феноменов. Действительно, вопрос о границе, которая предстаёт, как следует из работ специалистов по КМ, скорее сильно размытой, чем резко прочерченной – вопрос огромной сложности, но и первостепенной важности, и до единства мнений пока ещё далеко. Пока предметники-экспериментаторы, придерживаясь в целом механистических подходов, силятся построить непротиворечивую модель реальности, состоящей из несепарабельных компонентов, мыслящие более теоретично «квантовые экстремисты» обосновывают взгляд на мир, в котором квантовая запутанность присуща всем без исключения взаимодействиям на всех уровнях реальности. Это положение особенно важно для понимания того, что запредельный мир – это не квантовый мир «в чистом виде». Последний для прямого восприятия недоступен в принципе: наблюдаемое – уже не квантовое. Запредельный мир дан человеку в виде его психосферных проекций – субреальности, являющей разные уровни онтологизации. Уровни эти, в свою очередь, определяются разными количественно-качественными (если философская терминология здесь применима) состояниями квантовой запутанности. Что здесь имеется в виду?

КМ утверждает, что изолированные системы, независимо от их размеров, массы и т. д. строго подчиняются принципу суперпозиции. Но изолированная система – это скорее теоретическая модель, чем наличная реальность, в которой приходится иметь дело с открытыми, т.е. взаимодействующими с окружением системами. Было установлено, что взаимодействие с окружением разрушает квантовую интерференцию[96], превращая тем самым квантовую систему в классическую. Чем больше масса системы, тем быстрее происходит такое превращение. Уже на молекулярном уровне достаточно слабых взаимодействий с окружением, чтобы нивелировать квантовые эффекты. Но разрушаются ли они полностью, или всего лишь уходят «вглубь», обволакивая классические объекты полями квантовых потенциалов, [97] которые неким образом всё же «соучаствуют» в бытии этих объектов – вопрос для КМ открытый. И хотя окончательных экспериментальных данных для построения завершённых математических моделей пока недостаточно, есть основания склониться к положительному ответу. За пределами же КМ и науки вообще, где физические понятия не используются, но осмысляется та же проблема, в положительном ответе никогда не существовало сомнений.

Осмысляя проблему границы между мирами, КМ пришла к выводу, что любые классические системы существуют постольку, поскольку взаимодействуют с окружающей средой[98]. При этом полностью реализоваться в макромире способны лишь те состояния, которые устойчивы к импульсам окружения. Эти состояния повышенной устойчивости, т.н. pointer states, в которых неопределенности координаты и скорости частицы минимальны, определяются как когерентные (В. Зурек). Согласно гипотезе В. Зурека изначальное квантовое состояние «расслаивается» на pointer states; для взаимодействующих с окружением, т.е. открытых квантовых систем принцип суперпозиции нарушается, что позволяет полям квантовых взаимодействий «сгущаться», порождая классические объекты с определённым значением координаты и скорости.

Хотя и с образованием устойчивых состояний далеко не всё ясно, нас сейчас интересуют даже не они, а состояния лиминальные, неустойчивые к воздействиям среды и потому не имеющие «окончательно определённых» значений координаты и скорости. Эти-то состояния – образования с разными степенями классической (эмпирической) проявленности, и заполняют психосферу, тем самым образуя вышеназванную психосферную субреальность. Устойчивость – характеристика темпоральная, отражающая относительную неизменность во времени. Стало быть, неустойчивые состояния не имеют определённой «привязки» не только к пространственным измерениям координаты и скорости, но также и ко времени. Именно об этом свидетельствует присущий всем без исключения культурам опыт контактов с психосферным образованиями; их «физическая форма» являет разную степень зависимости/независимости от пространства и времени. Что же касается воздействий окружения, которое приводит к образованию психосферных феноменов, то таковым в определённом классе ситуаций выступает человеческая психика/ментальность, о чем подробнее будет сказано в 1.3.

Главная методологическая причина (если не говорить о причинах психологических), не позволяющая сциентистскому сознанию понять и принять концепт запредельного – в его (сознания) приверженности дихотомии существование – не-существование, которую необходимо заменить более сложной моделью уровней и форм онтологической проявленности и тем самым ввести в картину мира феномен психосферной субреальности. Первый шаг в этом направлении – признание, с опорой на положения КМ, что сознание и, шире, ментальность – это не только «принимающее устройство», но и агент или даже субъект, осуществляющий онтологизацию определённого спектра потенциалом ИМ. Второй шаг после постижения механизмов этой онтологизации, что само по себе весьма непросто, – это осмысление шкалы онтологических уровней, которая протягивается между полюсами бытия и небытия[99]. Здесь первое условие – отказ от вульгарно-рационалистического понимания небытия как абсолютного ничто и опора на представление, присущее всем системам миропонимания, за исключением позитивистско-материалистического: небытие – не абстрактная пустота, а континуум невоплощённых потенциалов или бытие во всей её потенциальной полноте, т.е. такое ничто, которое в потенциальном, запредельном, трансцендентном измерении есть всё. Здесь возникает почти непреодолимое искушение обратиться к образу «рождающей пустоты» – Шуньи и её многочисленным аналогам в мифо-религиозных, мистических и натурфилософских учениях древности и Средневековья. Но от того воздержусь, поскольку, во-первых, такие апелляции стали уже общим местом и притом в не самой серьёзной литературе и, во-вторых, потому, что академическая наука такие апелляции, как правило, игнорирует.

В этом вопросе, как и во всех иных, связанных с концептом запредельного, следует твёрдо уяснить, что ни о каких «окончательных» доказательствах, полученных по сциентистским правилам, речи идти не может. Существование запредельного мира в принципе не может быть верифицировано суммой единичных наблюдений или фактов, конечных самих по себе и установленных конечными средствами. Недостаточны также и выведенные на их основе спекулятивные аргументы. Бесконечное не верифицируется конечным, как трансцендентное не верифицируется имманентным, а непроявленное не «выявляется» эмпирически. Язык же науки – это язык имманентного и конечного. Поэтому на запредельный мир наука натыкается лишь там, где его «границы» наиболее тесно сопрягаются с областями эмпирического знания, что в науке обычно вызывает парадигматические кризисы и перевороты. Пример – возникновение квантовых теорий. Однако и в сфере гуманитарного знания сопряжения эти столь очевидны, что требуют коренного пересмотра исследовательской парадигматики.

Превращение потенциального в актуальное, непроявленного в проявленное, не-существующего в существующее – это, простите за высокий штиль, Первая Тайна Бытия, не доступная ни логике, ни языку, ни интеллекту, измеряющему бесконечное конечным. Тайна эта не только выше науки, философии и возможностей разума как такового, но и всего человеческого вообще. И было бы странно думать, что она поддастся упаковыванию к дискурс рационалистических доказательств. Любое слово, сказанное о запредельном мире, уже есть ложь, а любые «доказательства» указывают лишь на горизонт того, что культура способна на том или ином этапе своего развития объективировать через каналы сознания. Замечаю это не для того, чтобы оправдаться в смертном грехе «протаскивания мистики в науку», но лишь для того, чтобы, не идя на поводу у самодовольного сциентизма, не тешить себя иллюзиями о возможности «окончательных доказательств» и не слишком из-за того переживать. Что же остается делать науке? Разве что в силу своих скромных (без иронии) возможностей раздвинуть рамки понимания, которые всё более тяготят нас своей узостью и, тем самым, приблизиться к постижению Тайны.

Столкновения с необъяснимым для академической науки неприятны, и она продолжает вопрос о существовании запредельного перебрасывать в область мистики или религиозной веры. Но если то, что принято считать слепой догматической верой, возникло в осевых религиях спасения (на что были свои причины), то вера доосевого «ветхого Адама» отнюдь не была слепой и зиждилась на живом и конкретном опыте перманентной медиации с запредельным. Вне контекста этой медиации и жизненный мир, и социальный уклад, и ментальные структуры, и культурные практики эпохи МРС останутся для современного сознания непроницаемыми, и ему придётся описывать лишь то, в чём оно может в том или ином виде узнать самого себя. Ни в какую иную эпоху после мифоритуальной граница между мирами не была так размыта и проницаема, а запредельный мир не был так экзистенциально близок человеку. Поэтому самые прямые и минимально опосредованные культурными фильтрами формы взаимодействий с ним рождались именно в МРС и, в особенности, в дописьменную эпоху. И сколь ни трудна реконструкция и герменевтика архаических мифосемантических комплексов, именно они дают самые яркие примеры.

 

Мотив плетения

 

Приведу лишь один – мифосемантический комплекс плетения.

Согласно медиационной парадигме, глубинная сущность плетения в том, что его формы отражают особый режим взаимодействия интенциональных векторов – энергийных потоков, устремлённых к «вызыванию» из запредельного мира того или иного акта бытия. Протягивание, связывание и переплетение – все это не просто аналоги незримых интенциональных векторов. Аналогия здесь указывает на «топос», где запредельное и посюстороннее сближаются настолько, что позволяют человеческой психике это сближение поймать. Иными словами, фигуры плетения, наиболее прямым образом коррелируя с определённым типом психосферных процессов, открывают человеку возможность в них осознано участвовать и даже на них влиять. В «топосе» плетения кончики нитей скрытых психосферных когеренций показываются на поверхности бытия, обнаруживая себя тем или иным образом. «Тесное сближение», «сплетение»[100] релевантных друг другу интенциональных потоков создаёт в психосфереособую ситуацию контакта, в которой возможны отношения как взаимного усиления, согласования (когеренции), так и противоборства, подавления, поглощения и блокировки. Узел плетения – проекция/коррелят интерференционного узла интенциональных потоков.

Констелляция таких узлов в психосфере «на выходе», т.е. в ЭМ приводит к двойному детерминизму. С одной стороны, сохраняется квантовый индетерминизм или особый, пока не познанный наукой детерминизм, и события происходят «нипочему»[101]. С другой же стороны, по мере удаления от микромира индетерминистская жизнь квантовых интерференций на пути их экспликации в психосфере всё более «отягощается» пространственно-временными формами существования. А этим формам, как известно, присущ причинно-следственный детерминизм, который на стадии полной объективации в ЭМ достигает максимальной силы. Квантовый же индетерминизм остаётся где-то в недосягаемой глубине микромира и утрачивает, казалось бы, всякое практическое значение. Интрига, однако, в том, что в некотором классе переживаемых психикой таковостях[102], и среди них – в ситуации плетения, перед ней открывается своего рода «прямой портал», коридор, через который акаузальные когерентные связи запредельного мира наименее опосредованным образом проецируются в мир наличный. Обладая определёнными ПМН (напомню, психо-ментальными настройками), психика погружается в ситуацию столкновения двух детерминистских принципов[103] и изначально невольно, а со временем всё более целенаправленно участвует в их взаимодействии: прозревая интенциональные траектории (нити судеб) и затем, с помощью магических техник, оказывая на них воздействие. Из-за способности человеческой психики интенционально обращаться к психосферным образованиям в обход «поверхности бытия» возможными становятся разнообразные экстрасенсорные перцепции (ЭСП) и феномен магии (к нему вернусь в соответствующей главе).

Психическое восприятие узла, сплетения, пучка и тому подобных форм гештальтно и симультанно. Сознание оказывается неспособным с помощью линейно-дискретных, по преимуществу левополушарных когнитивных техник распутать образ, разложить на доступные осознанию конечные проекции, разгештальтировать его на дискретные составляющие с измеряемыми пространственными, функциональными и пластическо-динамическими характеристиками. Если же образ не статичен, то в его перцепцию включается также и временное измерение. Такие образы обрабатываются в основном правополушарными когнитивными техниками. Сознание не анализирует образ, экзистенциально от него отстраняясь, а, напротив, погружается, «проваливается» в него, и перцептирует не последовательность дискретных объектов-компонентов, а симультанно схватывая аккорд, точнее, полифонию их неразделённо-сложных отношений. Если сознание обращается к образу с вопросом, то ответ обретается в форме некой неизъяснимой, акаузальной, но непреложной данности. Природа несводима к внешнему образу; он лишь транслирует нечто из мира «подлинного бытия» в область, доступную ассоциативно-образному выражению в знаковых системах культуры: в речи, в изображении, в жесте. Неизбежность восприятия и осмысления мотивов/образов плетения по правополушарным, по преимуществу, перцептивным каналам, помещает их в ряд особого рода порталов[104], через которые ментальность с «отключённым» логико-аналитическим аппаратом совершает ПМ.

Ещё в настенной графике верхнего палеолита (особенно позднего)[105] появляются так называемые «макароны» – беспорядочные каракули, не имеющие не изобразительного, ни декоративного содержания, в которые иногда вплетаются фигуративные мотивы (П11). В этом же ряду и пещерные изображения: Альтамира – в лабиринтообразное плетение линий помещены изображения фигуры лошади и головы быка; Ляско – олень, вписанный в «композицию» меандров; Монтеспан – лошадь; Марсула – голова бизона. В ряде других пещерных изображений полные или фрагментарные изображения животных переплетаются или соседствуют с зигзагами и меандрами, образуя с ними единый комплекс (Гаргас, Руффиньяк, Ла Пилета[106]).

Не вдаваясь к критику существующих интерпретаций, рискну предположить, что здесь мы имеем дело с одной из самых ранних и потому наиболее прямых проекций психосферы, пронизанной сложно переплетёнными интенциональными векторами, в область визуально-смысловых форм. Дело не в том, что первобытный человек мог «подсмотреть» образ спонтанного переплетения, подолгу наблюдая за пляской языков пламени или за интерференцией волн на поверхности воды и т.п. Неслучайно с переживанием медитационного созерцания «плетения» языков пламени или волн связаны первичные сакральные вокализации и соответствующие им морфемы и семантемы праязыка. Переживания эти не возымели бы столь большого культурного значения, если бы самым непосредственным образом не отсылали к экзистенциально сверхзначимой ситуации контакта с запредельным. Палеолитические «макароны» – это не метафора и даже не образ многомерно-запутанного пространства психосферы, а её почти прямая проекция. Почти – потому, что некоторое опосредование психика всё же осуществляет. К верхнему палеолиту она, как опосредующий буфер, была уже настолько насыщена культурно-смысловыми фильтрами, привнесёнными в неё медленным[107], но неуклонным усилением семиотизующих когнитивных техник, что глубокое погружение в ПМ уже требовало особых средств для их блокировки.

Такими средствами стали трансовые психотехники, часто с использованием галлюциногенов. Но разговор сейчас не о средствах, а о цели. Она же, разумеется неосознанная, состояла в том, чтобы вернуть психику в режим прямых правополушарных перцепций, обеспечивающих её перманентное погружение в глубокие, т.е. максимально близкие к ИМ слои психосферы. Вообще, двуслойность перцептивных режимов, где наиболее архаичное и непосредственное восприятие запредельного вытесняется в область «галлюцинаций», наблюдается уже у высших животных и антропоидов. Нарастая в филогенетическом ряду, она становится одним из важнейших факторов эволюционной болезни антропогенеза[108] и приводит человеческую психику к дуализму перцептивных режимов: условно говоря, нормальному и изменённому, обозначаемому аббревиатурой ИСС – изменённые состояния сознания. Впрочем, в «правополушарной» по преимуществу психике человека МРС «внутреннее зрение» открывалось не только в изменённом, но и в обычном, «нормальном»[109] состоянии. Полученные таким образом перцепты становились конструктивным основанием выстраиваемых на их основе смысловых структур – прежде всего, мифосемантем.

Исследования перцептов «внутреннего зрения» ещё в 20-е гг. прошлого века начали Г. Клювер и затем М. Горовитц. Отсеяв разнообразный перцептивный шум, часто аналогичный по своей геометрике хаотичным каракулям палеолита, исследователи построили их общую формальную систематику, выделив несколько групп: точки и чёрточки, загзаги/волнистые линии, спирали, криволинейные цепочки фигуры – меандры, треугольники и нек. др. но, прежде всего – решётки. Геометрические образы этих перцептов наглядно представлены в таблице, составленной на основе лабораторных исследований у бушменов сан и индейцев косо (Калифорния), проведённых Дж. Льюис-Вильямсом и Т. Доусоном[110] (П12).[111] Для обозначения этих перцептов авторы использовали восходящий к О. Шпенглеру термин энтоптик. Энтоптики – обычно являющиеся внутреннему зрению в виде динамичных светящихся фигур: раскаленных или мерцающих (что совершенно не связано с внешним источником освещения) – это не результат эндогенных процессов в нейродинамической системе, а первичная не «натуралистическая»[112] форма визуальной кодификации психосферных образований, полученных по каналам прямого правополушарного восприятия. После спонтанных полубессознательных преобразований, о механизмах которых следует говорить отдельно[113], энтоптики попадают в сферу сознания, где могут «наполняться» фигуративной образностью и модифицироваться в иконические фигуры. Механизмы сознания, «достраивающего» энтоптики до фигуративных образов и/или иконических схем-знаков – отдельная и большая тема, углубляться в которую сейчас нет возможности. В общем, можно говорить о том, что энтоптики выступают конструктивным паттерном, который в ИСС накладывается на образы внешнего мира и преобразует из «изнутри». Так, Г. Клювер сообщает о впечатлениях одного из своих наблюдаемых, увидевшего маленькую веточку: «Листья внезапно обрели образ орнаментального (мозаичного) паттерна, наподобие циркульного узора, имеющего форму, приближающуюся к паутине». «Я видел, – сообщает респондент, – другие и видел на них все листья, принимающие такую же решетчатую структуру»[114].

Важно особо подчеркнуть, что энтоптики – это именно перцепт, а не «концепт», пусть даже спонтанно-бессознательный. Иными словами, эндогенная априорность энтоптических паттернов – следствие акта ПМ, а не произвольного «творчества» психики, как это обычно представляется исследователям[115]; никто из них пока не объяснил, откуда они берутся в психике или каким образом в ней генерируются. Считать их чисто эндогенным образованием, сгенерированным самой психикой, нет никаких оснований, кроме устойчивого методологического стереотипа, запрещающего выходить за пределы механистического и позитивистского образа реальности. Иное же объяснение заключается в том, что психика выступает лишь преобразующим буфером, в котором психосферные образования эксплицируют и визуализуют универсальные конструктивные первоэлементы сущего. После бессознательных психических преобразований за дело берётся сознание, оснащённое инструментарием смыслообразования, а оно уже на основе энтоптического паттерна – своего рода визуального архетипа выстраивает многослойный текст, контекст которого в широком понимании – вся культура.

Таблица показывает, что среди энтоптиков мотивы плетения (разного вида решётки) преобл

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: