Эволюционные аспекты психосферной медиации

 

Прежде всего, следует сделать важное пояснение, касающееся понимания самого термина медиация. Интеллект, привыкший к жёсткому противопоставлению мира запредельного (которого, согласно МР, вовсе не существует) и мира наличного различает медиацию двух типов и, соответственно, два значения этого термина. Первый: медиация с запредельным миром как таковым, и второй – медиация внутри самой культуры с её эмпирическими реалиями. С позиций медиационной парадигмы, такое понимание неверно. Любой акт медиации в своём глубинной экзистенциальном измерении осознанно или нет, устремлён к психосферному адресату, который в любом случае опосредован культурными репрезентациями. Исключения не составляют даже практики «прямого» визионерства: если полученный в ходе мистических практик опыт «сам по себе» свободен от культурно-семантических оболочек, то передача оного неизбежно в них облачается. Стало быть, любая медиация в культуре – это, в конечном своём результате, ПМ. Иное дело, что психосферный адресат может ускользать от осознания, прятаться за своими репрезентациями, «размазываться» по ним и выпадать за пределы смыслового поля. В этом случае психосферная перспектива уходит вглубь, а сознание тогда занято установлением медиативных связей между феноменами культуры, которые ему представляются подлинными и окончательными адресатами медиации.

Иначе говоря, можно медиацию с психосферным адресатом выстраивать через посредство его культурных репрезентаций, а можно – с самими этими репрезентациями. Во втором варианте адресат участвует в медиации как бы незримо, оставаясь за границами осознания. Первый тип присущ древнему сознанию; второй, скорее, современному. К примеру, первобытный охотник, изготавливая орудие из камня, устанавливает медиацию с заключённым в нём духом как с наиболее прямой репрезентацией психосферного адресата, и все его мысли и действия подчинены этому диалогу. Человек современный, включаясь в какой-либо технологический процесс, ни о каких запредельных адресатах не подозревает – медиацию он устанавливает с вещами, не догадываясь о том, что через их посредство, ведёт диалог с психосферой. Диалог это современное сознание ведёт почти всегда ощупью, не осознавая, какие связи в запредельном мире оно тревожит своим вмешательством. Первобытный страх перед нарушением тайных законов запредельного ему неведом. И если древний человек обращается к психосферным адресатам как бы сквозь вещи-медиаторы, то человек современный обращается к самим вещам, не догадываясь, как правило, о том, что при этом воздействует на психосферную субреальность. И хотя психологические механизмы выстраивания медиационных связей в первом и втором случае одни и те же, для ясности изложения в дальнейшем буду в случае необходимости пояснять, когда речь идёт о ПМ, а когда о медиации внутрикультурной.

Типы медиации, паллиативные в отношении к вышеназванным, образуют вполне самостоятельную эволюционную линию. Специфика ее та, что в филогенетическом ряду ЛКС мир собственно культурных реалий все более расходится с психосферой. Открытая психосфере полуживотная интуиция – наследие ранней первобытности – по мере развития линейно-дискретных когнитивных техник шаг за шагом замещается символическими конструктами. Прямое интенциональное обращение к психосферной матрице феномена они рассеивают по его всё более сложным и «удалённым» семантическим проекциям. Главный механизм такого рассеивания – установление не подчинённых природной необходимости смысловых связей, прежде всего ассоциативных. В основе ассоциаций могут быть отношения: пространственной близости, внешнего сходства, общей принадлежности или происхождения, функциональной аналогии или просто традиционной или ситуативной вовлеченности в некий общий семантический комплекс. Смысловые связи, основанные на таком ассоциировании, не репрезентируют психосферные образования напрямую. Парадокс в том, что, будучи призванными поймать последние в их протеистической изменчивости, ассоциативные связки замыкаются на себя и, по мере развития языков культур начинают жить собственной жизнью. Дело не только в том, что семантические репрезентации психосферной субреальности всё более от неё удаляются, но и в том, что человеческое мышление само порождает новые психосферные образования, коррелирующие уже не с природными, а с культурно-смысловыми феноменами. (П39)

Здесь кроется величайшая интрига Культуры: любой шаг в её смысловом пространстве, направленный на экзистенциальное единение с психосферными матрицами, в перспективе (часто ближайшей) оборачивается удалением от них. Все большее расхождение между психосферными субстратами вещей и их семантическими коррелятами-реперзентациями – коренная причина разбалансировки медиационных режимов и сбоев в каналах ПМ. В конце концов, это отзывается системными кризисами культур.

Но можно ли сказать, что это досадное обстоятельство, которого можно было бы избежать? Никоим образом нет. Его первопричина кроется в следующем. Отражённые в мифосемантике магические операции с психосферными образованиями сводятся главным образом к следующим механическим (определение неслучайно) действиям: перенос свойств и функций с одного психосферного агента на другой, слияние (или поглощение одного другим) и расслоение психосферной матрицы. Проецируя таким образом психосферные образования на мир вещей, их вероятностно-энергетические потенциалы сознание конвертирует в пространственно-временной континуум, где действуют локальные силы и отношения. Механический инструментарий мышления буквально расплющивает стереометрию психосферных потенциалов в пространственно-временных координатах ЭМ. Избежать этого невозможно, хотя культуры всегда стремятся сохранить смысловые каналы, напрямую связывающие человеческую экзистенцию с психосферой как бы помимо опосредующих форм и, прежде всего, языка. Когда такие каналы ослабевают, наступает кризис ЛКС.

Корни, связывающие ментальность человека МРС с психосферой, были невероятно глубокими и сильными. Благодаря им МРС сохраняла своё системное качество, проходя через ряд глубоких исторических трансформаций. Но и она, в конце концов, пришла к системному кризису. Утрата «прямых», надёжных и адекватных связей с психосферой проявляется[312], прежде всего, в путанице генеалогических и иерархических отношений между мифическими (сакральными) образами и стоящими за ними психосферными образованиями. Так, египетская мифология вошла в письменную эпоху уже сильно запутанной. Кстати, одной из причин появления письменности и была потребность в упорядочении мифосемантики и отсекания избыточных смысловых вариаций, осложняющих ясность ПМ. Но об этом позднее.

Неудивительно, что генезис когнитивных механизмов медиации во всех значениях этого термина совпадает с эволюционными формами самого мышления. Поэтому изменения форм и режимов медиационных отношений образуют самостоятельную эволюционную линию как в МРС, так и во всей истории Культуры. Что же до прогрессии форм медиационного мышления от принципа соположения к принципу диффузии, и от него – к принципу синтеза, то тему эту следует развивать отдельно. Другим же важным аспектом здесь выступает сама фигура медиатора. Для МРС типология медиаторов выстраивается от сформировавшегося к верхнему палеолиту тотема к сакрализованной персоне (колдун, шаман, жрец, священный царь и т.п.). До верхнего палеолита культурная система ещё не сложилась, и медиационная функция распределена была по всему первобытному коллективу.

В МРС персона-медиатор была достаточно жёстко связана своей ритуальной ролью. Позднее, в эпоху ДР развитие индивидуальной самости привело к эмансипации персоны от роли. Появляется медиатор-личность, каковыми в Осевое время были великие мыслители и учителя. Психолого-антропологическим основанием медиационного режима личностного уровня является способность к отчуждению от навязанных культурой ролей, специализаций и стереотипных медиационных сценариев, которые чаще всего оформляются в виде разнообразных доктрин служения. Можно сказать, что развитие идеи социальной свободы, осознаваясь в замещённых формах, двигалось от безальтернативных социальных ролей в архаике, т.е. от близкого к нулевому уровня социальной свободы ко всё более расширяющемуся набору альтернатив: чему (кому) и как служить. Служение при этом предстаёт комплексной формой «симбиоза» индивидуума и культуры. Для слабой, неустановившейся самости доличностного человека партиципация к подавляюще мощному психосферному актору, который репрезентируется социальным институтом (или персоной) – базовая форма ПМ. Остальные либо неразвиты и незначительны, либо рутинизуются и вытесняются в область бессознательного. Идеология служения как суммативное выражение репертуаров медиации господствовало на протяжении большей части истории. И только в ходе Революции личности в Европе в XV – XVI вв. отказ от служения в пользу свободной творческой самореализации стал уделом не только личностей-одиночек как в эпоху ДР, но неотъемлемым правом, неотчуждаемым культурным атрибутом и даже в некотором роде нормой для просвещённого европейца. Личность способна экзистенциально отстраниться от большинства (но не от всех) навязанных культурой сценариев, но, разумеется, в пользу не девственного докультурного состояния, но глубокой партиципации к другому. Причем не просто к абстрактно иному, но к своей противоположности. Историческое развитие этой способности, в эпоху Постмодерна привело к тому, что медиационно-партиципационная связка я-адресат сменилась связкой я-медиатор. Профанация традиционных ценностей и утрата онтологических (не говоря уже о метафизических) координат вещей переориентирует медиацию на перманентный дрейф между вещами, или, говоря языком постмодернистов, скольжение по их поверхности.Это уже совершенно новое качество культурного сознания, открывающее постличностню эпоху.

Говоря о типологии медиаторов, следует указать на то, что медиационная функция в этой типологии распределяется по двум дихотомическим основаниям. Первое: персона и институт. По мере усиления левополушарной когнитивности, индивидуальные медиативные способности неуклонно убывали. В компенсацию этого самонастройка культуры соразмерно усиливала институциализацию медиативных функций. Ослабление природной медиативной потенции отдельных персоналий институты священного правителя или жреческих корпораций компенсировали подключением коллективного КП, создающую медиационную индукцию должной силы. Институт – инструмент медиации, где субъектность самой культуры максимально ограждена от индивидуальных флуктуаций. Институт медиаторов не обязательно религиозен, но всегда сакрален. Собственно, именно медиативная функция и придаёт сакральность социальным институтам, главнейший из которых – государство – сакрализуется и как надындивидуальная структура, обеспечивающая поддержание космического порядка, и как корпорация профессиональных чиновников-медаторов. На государственной стадии персона-медиатор уже предстаёт поглощенной институтом или маргинализованной.

Второе основание разделения связано с тем, что Культура неизменно стремится придать смысловую форму обеим сторонам медиации. Семантизация агентов связи со стороны психосферы уже сама по себе есть акт медиации. Осмысляя свои психосферные перцепции, мифомышление выстраивает симметричные соответствия между концептами феноменов/акторов запредельного мира и медиирующими с ними агентами мира посюстороннего. Соответствия эти иногда достигали зеркальной симметрии, вроде той, что была установлена между божественными и социальными иерархиями в мифомышлении Переднего Востока (Т. Якобсен и др.). С названным явлением связана богатейшая мифология двойничества – мистического удвоения, точнее, расщепления феноменов на посюстороннюю и потустороннюю ипостаси. При этом с разной степенью ясности подразумевается, что истинное, т.е. преодолевшее дуальный принцип бытие предполагает их совпадение, и потому экзистенциальный порыв к достижению не-дуально целостного бытия психологически питает бесконечные медиационные устремления человека во всех культурах.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: