Общая структура магического акта

 

Сущность МА заключается в следующем. Энергетически «заряженный» импульс партиципационного переживания способен, прорываясь на квантовый уровень ВЭС (напомню, всеобщая эмпатическая связь См. К1 и предыдущие главы этой книги), принудительно устанавливать действительную связь между вещами там, где эта связь согласно классической физике и «объективной» природе вещей не актуализуется. Благодаря этому возникает особый сектор связей, агентами которых служат, с одной стороны целенаправленные импульсы КП (культурнее поле) и, с другой, сектор подверженных его (этого поля) воздействию вещей. Иными словами, благодаря уникальной возможности непосредственного участия человеческого мозга в квантовых процессах (К. Прибрам, Дж. Эклз и др.), человеческая интенциональность получает возможность при определённых условиях превосходить естественные связи между вещами и, прежде всего в их причинно-следственных проявлениях.

Здесь необходима очень важная оговорка. О возможности участия человеческого мозга в квантовых процессах приходилось говорить и в К1, и вскользь – в предшествующих главах. Но пояснений, данных по поводу этого суждения, звучащего рискованно и опрометчиво – явно не достаточно. Общеизвестно, что квантовый уровень взаимодействий присутствует во всех без исключения процессах, протекающих в универсуме. И в предложенной в К1 концепции психосферы подчёркивается, что с квантовым миров взаимодействуют все уровни эмпирической реальности. Иное дело, что когда участником взаимодействия выступает человеческий мозг, взаимодействие это входит в особый режим – нейро-квантовой медиации.

Речь, безусловно, не идёт о мозге как о целом анатомическом органе, а лишь о некоторых его очень тонких и слабо изученных функциях. Скажу прямо: как описать процессы нейро-квантовых взаимодействий в рамках этих функций – не знаю. Боюсь, что не знают этого и физики, поскольку предмет описания здесь выходит за пределы «чисто» физической области. Более того, если даже слегка поскрести привычные для физиков эпистемы информации, системы, передачи и др., то выяснится, что они вообще часто не понимают, о чём говорят. Некоторые честно в это признаются и сетуют на отсутствие адекватного языка. Говорю это не для самооправдания. Если пользоваться не специализированным, а общенаучным языком, который при всей свой размытости только и способен хоть как-то ухватить стык сфер реальности, то общая картина мне видится так. В целостном мире существуют определённые точки, в которых микро и макромиры подходят друг к другу с максимальной близостью. В некоторых из этих точек при соответствующих условиях и обстоятельства происходит между мирами медиация. Одна из таких точек (зон) – человеческий мозг. Режим медиации здесь не описывается адекватно не физическим, ни нейрофизическим, ни каким-либо другим дисциплинарным языком. Более того, сам факт медиации напрямую не верифицируется никакими «научными фактами», потому что видение этих фактов обусловлено:

1. Характером постановки экспериментов, которые на установление такой медиации не рассчитаны. Надо менять как условия экспериментов, так и сами критерии верификации.
2. Картиной мира учёного-исследователя.
3. Его научной методологией.
4. Отсутствием соответствующего языка описания.
Пока позиции по всем пунктам таковы, каковы они есть сейчас, наличие названной медиации представляется беспочвенным вымыслом. Возразить на это можно лишь одно. Концепция нейро-квантовой медиации позволяет объяснить широкий (скромно говоря) пласт фактов (не физических, а культурных), который никак иначе объяснить невозможно. Но объяснять пора. Да, дистанция между нейронными структурами и квантовым миром наверняка длинней и извилистей. И предложенная мной формулировка насчёт «прямого участия» наверняка окажется наивной. При ближайшем рассмотрении оно явно окажется не таким уж прямым. Но само направление... Всё ли наука знает о нейронных излучениях, полях, вибрациях? Уже не говорю о жизни квантово мира.

Возвращаюсь, однако, к основной теме. Итак, любая ситуация имеет определённый набор естественных альтернатив своего разрешения. Например, на охоте, где агентами связи выступают охотник и зверь, имеется определённый набор вариантов разрешения «сюжета» от гибели зверя до гибели охотника, а воздействие коллективного психоэнергетического (интенционального) = культурного поля способно подтолкнуть к осуществлению наиболее желательный вариант, т.е. усилить его психосферный потенциал дополнительной энергией особого сверхприродного «качества». Напомню, что «подтолкнуть к осуществлению» означает «извлечь» нужный акт из психосферы, где он пребывает a priori. Особенно следует подчеркнуть, что человеческая воля неспособна сама создавать «из ничего» или «из глубин своего духа» энергетически наполненные потенциалы, как неспособна изменять количество вещества или энергии в природе. Она может лишь некоторым образом соучаствовать в природе, воздействуя на те, или иные потенциалы психосферы, увеличивая или, наоборот, снижая вероятность их воплощения[535]. Именно как соучастие в коррекции профанного опыта сакральным, логики каузальной – психосферной логикой вероятностей с её параллельной физикой понималась магия на протяжении всей мифоритуальной эпохи. Да и позднее, лишь только в европейской магии позднего Средневековья бесконечно амбициозный фаустовский дух провозгласил задачу достичь господства нам миром: ни больше, ни меньше. Ни одному восточному магу такое бы и в голову не пришло.

Итак, возможность МА обусловлена установлением (актуализацией) особого рода связи между сознанием и адресатом магического обращения. Сциентизм постулирует объективные, т.е. независимые от сознания свойства у адресатов и операторов магических действий. Если же их нет, как нет, к примеру, целебных свойства у земли[536] то, стало быть, речь может идти только о суевериях. Не буду говорить о тех случаях, когда искомые свойства вполне объективны, но наука их не обнаруживает просто в силу ограниченности своих знаний. Например, когда речь идёт о необъяснимых наукой свойствах воды, кристаллов и т.п. Но проблема тут глубже. Эффективность МА обеспечивается именно взаимодействием, обоюдным участием сторон как равнозначных акторов, а не привычного для МР воздействия субъекта на объект.

Ключевую роль здесь играют ПМН. Посредством мощного и верно направленного интенционального импульса они могут «заставить» адресата магического обращения вести себя желательным для человека, но отчасти несвойственным своей природе образом. Т.е. в определённом и сравнительно небольшом диапазоне вероятностей ментальные воздействия человека способны изменять онтологию вещей.

Подобное становиться возможным вследствие того, что Магический мир – это одновременно и сила, и среда, «мир отдельный и в то же время соприкасающийся с другим миром», он накладывается на него, не отделяясь от него, в нём всё происходит так, « как если бы он был построен в четвёртом пространственном измерении. …В магии есть идея «некой сферы, надстоящй над реальностью, сферы, где происходят обряды, куда проникает маг, сферы, которую населяют духи и которая пропитана потоками магической энергии» [537].

Поясню эту мысль комментарием к рассуждению О.М. Фрейденберг о работе мифа в сознании первобытного человека. «Тотемистическое мышление, оно творит слова не в логической причинной связи с содержанием слова, не по реальной роли предмета…, напротив, здесь не только никакой причинной зависимости между назначением предмета и его наименованием, но имеется между ними полный логический разрыв. В самом деле, по какому принципу происходит наречение предметов при тотемизме? Какие признаки предмета ложатся в ту эпоху в основу словообразования? Вот в том-то всё и дело, что мифологическое (мифотворческое) мышление не определяет предмета со стороны его признаков (…). Оно берёт любой предмет, имеющий реальные признаки величины, цвета, качества, назначения и т.д. и наделяет его образными, воображаемыми чертами, идущими мимо признаков предмета. Так, левый означает смерть, правый – жизнь, красно – воскресение или зной, сосуд – зверя или город и т.д. тут, следовательно, решающую роль играют не признаки предмета, а его семантика. Значимость заменяет признаки; всякая значимость и есть признак[538]».

На первый взгляд, речь здесь идёт не о магии, а о слово- и мифообразовании. Но дело в том, что мифема и её экспликация в слове генетически восходят к компонентам МА. Семантика мифа – шлейф магической практики по добавлению к «обычной» онтологии особого сектора реальности: той, что подчиняется акаузальным законам психосферной физики и выражается языком мифа. Создаваемые этим сектором «значимости» тесным и сложным образом переплетаются с физическими свойствами вещей, как в сознании, так и в самой действительности. Так магия проникает во все поры опыта. Неслучайно чем ближе мы подходим к «золотому веку» магии (поздняя первобытность и архаика), тем теснее там сплетены слово и действие, а всякое практическое дело сопровождается соответствующей просьбой, обращением к запредельным силам. В основе таких обращений магический «запрос» к психосферному адресату. Со временем магические техники из-за ослабления их эффективности редуцировались до рутинных, мало осмысленных обрядовых действий или словесных формул.

Вообще, возможности надстраивания «магического сектора» над онтологией реальности сознанием почти утрачены, и уже довольно давно; магический способ воздействия на мир в силу вполне закономерных причин вытеснился технологическим его преобразованием. Сейчас ПМН способны лишь усилить некоторые латентные или слабо проявленные свойства. В большинстве же случаев сознанию остаётся довольствоваться более или менее эффективным самовнушением; полноценный магический акт – большая редкость. Но это уже не магия, а не более чем её шлейф – удобная мишень для сциентистской критики.

Рассмотрим подробнее элементы магического акта (МА).

Магический акт – это, прежде всего акт ПМ (напомню, психосферной медиации), где в психосферу человеком/группой направляются обладающие неким энергетическим потенциалом интенциональные импульсы/потоки, а из психосферы поступает встречный энергетический импульс, воздействующий на посюстороннюю реальность. В этом сверхприродном энергообмене – суть любого рода магии, независимо от её прагматических задач и семантического оформления. Без такого энергообмена МА невозможен и потому, он (энергообмен) образует неизменное ядро его (акта) структуры.

Содержанием магического действия служат:

– доставка энергетического импульса/потенциала психосферному адресату, в ходе которой, исходная энергия определённым образом преобразуется,

– соединение (слияние) преобразованного энергетического потенциала с неким психосферным адресатом (актором), как правило, более сильным (П57),

– направление «сцеплённого» энергетического потенциала в нужную пространственно-временную точку. В ряде случаев необходимы дополнительные ритуально-магические действия по преобразованию поступающего из психосферы импульса, назначение которого – желательным образом повлиять на исход той или иной ситуации или изменить наличные свойства вещей.

Такова самая общая схема. Как видим, и в магии, и в технологии действует один и тот же принцип – манипуляция с энергией. Разница лишь в том, что манипуляции эти проводятся в разных секторах связей и потому осуществляются с помощью не просто разных, но во многом альтернативных когнитивных программ, или, по нашей терминологии, в разных секторах ментальности.

Первым условием МА выступают соответствующие ПМН (психоментальные настройки), в которых ключевую роль, как уже отмечалось в К1 и в предыдущих главах этой книги, играют воля и внимание. Остаётся повторить, что их значение выходят далеко за пределы обыденных психологических функций. С их помощью человек способен достигать недоступного животным уровня психической концентрации на объекте, вернее на таком нечто, которое благодаря этой на нём концентрации и превращается в объект в его привычном рационалистическом понимании. Воля и внимание – основа магических ПМН.

У человека внимание способно концентрироваться не только в ответ на внешние раздражители, как у животных, но и под действием внутренних когнитивных импульсов. Суть гипотезы состоит в том, что отличительная способность человеческого мозга – доступ к квантовым процессам и, в частности, способность при определённых условиях осуществлять декогеренцию и рекогеренцию квантовых суперпозиций[539]. Таким образом, связь между микро- и макромиром осуществляется посредством особого спектра интенционально-энергийных импульсов, проводником которых выступает внимание, продуцируемое человеческой психикой/сознанием – феномен, далеко выходящий за пределы рядового психического явления. С этим связано и то громадное значение, которое в Культуре придаётся феномену человеческого взгляда и его магическим возможностям.

В мифологии, фольклоре, обыденном сознании, да и вообще во всём опыте вненаучной жизни, представлениям о магическом воздействии взгляда несть числа. Взглядом Эрешкигаль убивает Инанну. Ведомым на казнь, завязывают глаза, ибо взгляд их может убить. Как отмечает А. Голан, «В античное время на Ближнем Востоке богиня не­редко представлялась имеющей повязку на глазах; в греческой мифологии Горгоны – женоподобные чудо­вища, взор которых умерщвляет все живое. В мифах североамериканских индейцев фигурирует некое сущест­во с повязкой на глазах, причем если повязка удалялась, то человек, на которого падал его взгляд, тут же уми­рал[540]; в другом индейском мифе женщина испепеляла мужа своим взглядом. Откуда такое сходст­во мифов, если они не имеют общее происхождение? Поверье о том, что взгляд сверхъестественного существа может убить человека, имеет глобальный характер, сле­довательно, оно зародилось очень и очень давно, если посредством устной передачи от соседа к соседу обошло весь мир. Похоже на то, что дожившее до 20 века суе­верное понятие «дурной глаз», «сглазить» существует уже по меньшей мере двадцать пять тысячелетий»[541].

Психология на этот счёт накопила уже немалый экспериментальный материал, но МР продолжает глумиться над «романтическо-сказочными вымыслами» о «ненаучных» эффектах человеческого взгляда. Но кто знает, быть может, человеческий взгляд как транслятор интенциональности (внимание) способен играть роль, аналогичную лазерному нагревателю в квантовых процессах, и тем самым сознанию обеспечивать участие? И это не просто «гуманитарная фантазия». «В семидесятые годы германский физик Фриц-Альберт Попп… подтвердил многие экспериментальные результату Гурвича… Анализ свойств излучения биологических объектов… показал, что они излучают когерентный свет! Другими словами, они представляют собой естественные лазеры…»[542]

Но не всякая воля, и не всякое внимание могут стать основой магических ПМН. Магически «срабатывает» лишь та воля и то внимание, что идут вне эгоистических и отчуждающее рефлексивных операторов сознания. Стоит сказать себе «хочу, чтобы…» - и дверь магической медиации наглухо захлопывается. Чтобы потенциал человеческой воли мягко и органично влился в естественный расклад психосферных энергетических узлов, коррелятами которых служат посюсторонние вещи и события, он (потенциал) должен проскользнуть в психосферу мимо сознания, не теряя при этом своей концентрации и воли. В этом и состоит know how магической медиации, ключ к эффективным ПМН. «Правильная» концентрация фиксируется на «оно само» магического адресата, тогда как акт осознания и рефлексия переключают её (концентрацию) на замещающую семантику, либо каким-то косвенным образом репрезентирующие «оно само» атрибуты. От этого изначальный энергетический потенциал распыляется и критически слабеет. Поэтому неудивительно, что наилучшим психическим режимом для МА служат ИСС (изменённые состояния сознания). В полутрансовом состоянии с его потоком произвольных правополушарных перцептов, когда отпущенный на волю волн корабль сознания, вяло поворачивая руль, лишь смутно угадывает свой курс, психосферные адресаты наиболее доступны. Нет нужды в связи с этим специально объяснять, почему магические действия в традиционных культурах неизменно ритуализуются; ведь психическая основа ритуала – достижение ИСС (П58).

Стало быть, «законны» те человеческие желания, что полуосознанно встраиваются в естественный (или, осмелюсь сказать, некторым образом, предопределённый) ход вещей. А «незаконны», соответственно, и волюнтаристические, которые Гегель называет «дурной волей, волящей против всеобщности воли». Первые, в которых человек (группа) выступают как бы не от «своего имени», а лишь исполняет с помощью магии некое предустановленное действие, для магической медиации наиболее органичны. Вторые, с чёткой семантической фокусировкой и индивидуально окрашенной прагматической программой от дверей в психосферу оттесняются. Их сфера – рациональные технологические практики.

Как и во все иные древние культурные практики, магия пропитана мистическим страхом. И чем ближе к предысторическим истокам магии, тем меньше в этом страхе чего-то специфически магического. «Психосферный ужас» сопутствовал всем культурным практикам, и все они в той или иной мере сопровождались переживанием ПМ. Уже самые ранние надприиродные действия, выпадающие из поведенческих стереотипов животного психизма, не могли не вызвать у раннего человека смутного и безотчётного, но при этом острого и неизбывного ощущения разрушающего вмешательства в природный порядок. Всякий акт воли, даже не осознаваемый таковым, выступает источником возмущения в паутине психосферных связей, которые обеспечивают природный порядок. На основе психосферного ужаса развился целый ряд психологических комплексов, с культурными оформлениями которых мы не раз будем сталкиваться.

Прекрасно чувствуя ограниченность вовлечённой в МА энергии, все без исключения древние магические традиции стремятся минимизировать предметно-семантические и знаковые опосредования между сознанием и адресатом магического воздействия. Так, самые сильные африканские колдуны и сейчас «работают» исключительно силой мысли, не прибегая ни к каким магическим «инструментам». Однако проблема семантической перегруженности и психической блокировки магической ПМ желаниями возросшей самости возникли, по-видимому, ещё в верхнем палеолите. Отсюда богатейшие традиции обманной магии, прежде всего мужской, охотничьей. Традиция эта была столь универсальной, что в «на правах» бытовых суеверий дожила до современности (обманное пожелание ни пуха, ни пера и т.п.). Помимо ритуально-магического «выворачивания» наизнанку ключевых и знаковых для успеха того или иного дела действий, обманная магия включает в себя также и ложные жертвоприношения, когда вместо полноценного энергетического потенциала жертвы адресат получает его ослаблено-уменьшенный вариант, либо вовсе некий символический суррогат. Примечательно, что адресатом в этом случае, обычно выступали мужские хтонические божества (духи), но не женские божества Неба[543].

 

Жертвоприношение

 

С хрестоматийной ясностью магический энергообмен с психосферой совершается в акте жертвоприношения. Нет ни одного народа, у которого не было бы соответствующей традиции, и где бы её поздние, утратившие первоначальное назначение формы не пронизывали собой повседневную бытовую культуру. Практика жертвоприношения для Культуры универсальна, ибо служит первичной формой ПМ, осуществляемой в сфере смыслов и культурных действий[544]. Жертвоприношение – сердцевина магической прагматики, поскольку именно оно определяет ритуальную форму энергообмена между мирами, ибо всякий энергетический посыл «отсюда туда» принимает вид жертвования.

Ключевым мотивом, инициирующим ПМН магической медиации в форме ритуального жертвоприношения, выступает компенсаторный комплекс (К.1. Гл3). Речь идёт о психологическом комплексе, развившимся у древнего человека на основе постоянного страха перед нарушением неких предустановленных в докультурном мире правил, связей, когеренций и т.п., которые неизменно нарушаются любым волевым, т.е. сверхприродным действием и даже мыслью[545]. Комплекс этот усиливается по мере развития самости, рефлексивности сознания и ослабления животной интуиции, открывающий наиболее простые пути в психосферу. Не позже, чем к эпохе мустье компенсаторный комплекс оформился в серьёзную экзистенциальную проблему. Ответом на вызовы «психосферного ужаса» стали мустьерские захоронения, весьма похожие на ритуальные жертвоприношения с целью магического воздействия на будущие события. Так, известное захоронение мальчика из пещеры Тешик-Таш вполне можно интерпретировать как прообраз широко распространенной впоследствии традиции строительной жертвы (П59).

Так погребальная ритуалистика стала способом магически компенсировать вынужденное волевого вмешательство человека в предустановленный порядок природной жизни: в цепи жизнь – смерь – воскрешение происходит подмена компонентов-носителей. Компенсация совершается как энергообмен и потому требует принесения жертвы. Чтобы энергообмен состоялся, следует соблюсти ряд правил магической техники.

– Количество и «качество» направляемой в психосферу энергии соотносимо с ответным энергетическим импульсом,

– Отправление энергии жертвы и преобразование полученного в ответ энергетического потенциала желательным образом исполняется агентом, обладающим соответствующими ПМН, т.е. выраженными магическими способностями.

Ещё неандертальцы прекрасно чувствовали магический контекст жертвоприношения: что куда отправлять и как «макрировать» эту отправку. Судя по захоронённым частям оленьих туш, посыпанных красной охрой[546], целью ритуала здесь была явно не регенерация промыслового животного, к чему нередко сводят цели охотничьей магии поверхностные интерпретации. Охра в тих и других захоронениях служила стандартной маркировкой, указывающей на принадлежность жертвы мужским божествам низа, с коим олень, был связан как хтонические существо[547] – психопомп, которого к концу верхнего палеолита почти везде сменил конь. Вера в то, что олень ведёт на тот свет была распространена от Европы до Китая[548]. В этой связи неудивительны явно магические смыслы изображения оленей (позднее, коней) на рукоятках мечей и кинжалов, не говоря уже о сопровождении погребённых фигурками оленей ли оленьи протомы на вотивных корабликах, на которых умершие отправлялись в водное путешествие в загробный мир.

До верхнего палеолита эта проблема, по-видимому, не стояла и не осознавалась. И лишь затем, с развитием «перекрывающих» прямые психосферные перцепты левополушарных когнитивных техник, выделяется фигура специального медиатора – колдуна (шамана), сохраняющего в силу тех или иных причин[549] способность к наиболее прямым коммуникациям с психосферой и действиям с энергетическими потенциалами. В эпоху неолита эта фигура развилась в институциональную корпорацию жрецов.

– Оформление компенсаторного комплекса в психологических программах культурного поведения опирается на биологическую основу: функциональную интеграцию психических центров насилия, агрессии и секса[550]. Но убийство жертвы[551], дабы она стала сакральной[552] – это уже не природа. Это культура. Природный психизм не уходит так далеко от биопрограмм, и потому компенсаторный комплекс ему не знаком. Потому в животном мире нет нужды в жертвоприношениях. Так убийство становится ритуальным и включается в МА.

(П60).

– Важным условием магической эффективности жертвоприношения служит не просто умерщвление, но расчленение жертвы. Без разрушения физической целостности организма (если жертвой выступает живое существо) отправление его энергетического потенциала в психосферу оказывается затруднительным. Древнейшая магия, по-видимому, выстраивала особые медиационные отношения с разными субстанциями и органами тела: кровью, мозгом, внутренностями, сердцем, печенью и т.д., выделяя особые интенционально-энергетические качества каждого из них и оперируя с ними. Каждая из частей или субстанций тела жертвы становится самостоятельным магическим оператором, способным «работать» и в других магических контекстах. Особенно эффективны при перенесении в иные контексты кровь, кости, мозг, сердце, печень[553] и некоторые другие органы. Вообще, магические практики расчленения, восходят, по-видимому, к эпохе эректусов с их «интересом» к отчленению голов и началом культа черепов.

Шлейф этих важных с точки зрения магических техник частей тела жертвы тянулся ещё долго, отражаясь в традициях мантики, заговорах, знахарства и др. Сама же идея расчленения вошла в космогонический миф о расчленении первочеловека и создании частей космоса из частей его тела[554]. Расчленение (разрывание пополам) ритуальной жертвы долго сохранялось в традициях заключения договоров и сделок; особое значение приобретало прохождение между частями разорванной жертвы. Иногда между ними проходили войска. К расчленению жертвы в МА восходят и некоторые виды публичных казней: отсечение головы, четвертование, разрывание лошадьми; связь института смертной казни с жертвоприношением очевидна[555]. Здесь выстраивается ряд: праздник – жертва – казнь. Разумеется, по ходу превращения жертвоприношения в пустой и формальный обряд первоначальный магический смысл расчленения утрачивается. В этом же ряду побивание камнями: разбивание, раздавливание тела жертвы (особенно головы и костей) камнями – очень древнее ритуальное действие, связывающее функцию камня как орудия ритуального убийства с функцией алтаря.

Таким образом, важнейшим компонентом в акте жертвоприношения служит священное насилие[556]. Помимо чисто прагматического значения, насилие по отношению к жертве выполняет важную компенсаторную функцию. «Неправильное» насилие над естественной природой вещей (и их психосферными коррелятами), которое человек волей-неволей совершает самим участием в культурных практиках, компенсируется насилием «правильным», ритуально санкционированным. Смысл священного насилия – в восстановлении нарушенного «неправильными» действиями человека сложного психо-энергетического баланса с психосферой. На этой восходящей, вероятно, ещё к среднему палеолиту основе развился целый ряд ментальных комплексов, тесно вплетённых в более поздние культурные традиции. Здесь и надморальная сакрализация «насилия во исправление», присущая как деспотическим правителям, так и уличным маньякам, и «страх Божий» = психосферный ужас, и сама идея изначального греха, как впрочем, и любого греха[557] вообще. Примечательно, что когда логоцентризм в осевую эпоху вбил человеку в голову презумпцию Должного, он (человек) стал совершать священное насилие по отношению к самому себе, т.е. против своего естественного, природного начала. Но человек МРС таких коллизий ещё не знает. А человека совсем архаического травмирует отказ принести его в жертву. [558]

Как обычно бывает в истории, ветви далеко уходят от корней. И бурно развившаяся культура насилия вышла далеко за рамки задач, техник и МПН жертвоприношения как ритуальной психоэнергетической компенсации. Насилие как таковое, т.е. уже вне обязательной связи с магией стало одним из языков культуры.

Таким образом, убийство и расчленение жертвы с магической позиции имеет довольно простое «технологическое» объяснение: чтобы «экспортировать» психический субстрат (напомню, ПС) (см. К1 и гл.2) жертвы в психосферу, она должна умереть в мире физическом и начать жить в мире запредельном[559]. Жить – значит, проявлять себя как ПС, желаемым образом воздействующий на посюстороннюю жизнь, используя при этом энергию психосферных сил, с которыми он (ПС) «кооперируется». Трансформации ПС жертвы и есть таинство магии – самая тонкая, сложная и невыразимая словами часть магической техники, доступная лишь особо отмеченным (посвящённым) субъектам: колдунам, магам, шаманам, жрецам. Все привходящие обстоятельства: что представляет собой жертва, каким способом происходит её умерщвление, подаётся ли она как дар или как обмен и др. – всё это частные акцентуации, привносимые ритуальным контекстом.

Остановлюсь лишь на одном мотиве – природе жертвы. Современное гуманистическое сознание проводит чёткую границу между ритуальными традициями человеческих жертвоприношений и традициями, сформировавшимися после отказа от них в пользу жертв замещённых, «малых» и, впоследствии, чисто символических. При этом отказ того или иного народа от человеческих жертвоприношений считается критерием его гуманистической зрелости и чуть ли мерилом прогресса[560] вообще. Хотя он никакого отношения не имеет к гуманизму. Это вопрос магической целесообразности и не более того.

До верхнего палеолита, когда магические традиции только зачинались, степень синкретического единства человека с природой была настолько высокой, что современное сознание просто не в состоянии этого представить, жертвы животные и человеческие были одного порядка. Ни о какой этической границе здесь и речи быть не может.

То же сохранялось и в тотемистической культуре верхнего палеолита, хотя в ней, по мере формирования родового сознания, уже видимо, намечались некоторые табуации на магическое оперирование с человеческим образом. Но пока ещё мощные узы родства с природным миром (особенно животными) обеспечивали полную «нормальность» и каннибализма, и человеческих жертв. Проблемы начались, когда отрыв от природы и начало замыкания культуры на себя обернулось тем, что человек в силу усложнения своей ментальности начал «портиться» в качестве ритуальной жертвы и, в конце концов, стал непригоден для определённого рода МА. Разные народы выработали или позаимствовали из вторых и третьих рук те или иные пути решения проблемы. Так многие, перешедшие к неолиту[561] народы ввели в обиход детскую жертву; [562] – ведь не испорченная «неправильными» мыслями и действиями детская душа – идеальный ПС для «отправки» в психосферу[563]. Другие народы всячески блокировали усложнение ментальности или культивировали упрощающие её ИСС[564]. У них человеческие жертвоприношения держались дольше других. Был ещё способ: компенсировать качество количеством. Психо-энергетическая ущербность отдельного человека возмещалась массовостью жертвоприношения. Так было, например, в Древнем Китае (П61).

Такое решение проблемы было типичным, но не универсальным для древних обществ, столкнувшихся с усложнением и перерождением человеческого существа, как одним из проявлений общего кризиса МРС в конце II – начале I тыс. до н.э. Вообще, общераспространённой заменой человеческого жертвоприношения стал институт смертной казни, где ритуальный контекст жертвоприношения воспроизводится с наибольшей полнотой. Однако типология выхода из традиции человеческих жертвоприношений – отдельная тема. Вернёмся к магии.

Самая суть оперирования с ПС жертвы обычно скрывается за фигурами умолчания или туманными иносказаниями и мифологическими метафорами. Ошибка, приведшая магические традиции к упадку и породившая порочную практику толкования магического на рационалистический лад заключается в поисках за расплывчатой и многозначной магической мифосемантикой неких ясных и неизменных формул, обеспечивающих результат независимо от всех прочих условий и обстоятельств МА. Такой рецептурно-рационализаторский подход, неверность которого была понята ещё современными первобытными народами[565], тем не менее, утвердился в более позднем и обыденном понимании магии. Человеческая мысль как всегда пошла по более лёгкому пути, тем более, что лёгкость эта обеспечивалась «естественным» усилением рационально-логического когнитивного начала. При этом самая суть магического была на протяжении веков извращена и упущена. А заключалась она в том, что мифосемантические репрезентации магических действий – суть не инструменты, которые может использовать кто и когда угодно, и которые для достижения результата, достаточно просто знать. При всём самостоятельном значении слова как магического проводника интенционально-энергетических потоков, эти репрезентации – «всего лишь» указатели, вехи, по которым ментальность достигает необходимых настроек в данном конкретном магическом контексте. Несколько огрубляя, можно сказать, что любого рода словесно-знаковое оформление магического акта – это не универсально работающие атрибуты (заклинания и т.п.), а агенты приведения ментальности в состояние ИСС, релевантного определённому спектру магических задач. Не больше, но и не меньше. И, повторю, чем древнее и сильнее магическая традиция, тем более, она стремится минимизировать любые «промежуточные звенья» трансляции энергии МА, дабы «не размазывать» её по опосредующим формам (агентам) медиации с психосферой.

 

 

ПМН и психосферный фрактал

 

Итак, в магии, как и в любой ПМ, определяющую роль играют ПМН и здесь, самый тонкий и сложный вопрос – режим вхождения сознания или, точнее ментального я в психосферу, пребывание и действия в ней. Чтобы самым общим и предварительным образом прояснить этот вопрос, в Г.3 К1 был введён специальный термин фрактал[566]. Под ним, понимается условно выделяемый локус (фрагмент, участок) когерентных связей, с которым ситуативно взаимодействует сознание в режиме ПМ. Термин фрактал здесь используется, потому, что психосферу можно представить как фрактальную среду, где каждый условно выделяемый фрагмент оказывается сколком целого. Без понимания того, каким образом ментальное я входит в психосферный фрактал и действует в нём, суть МА останётся не прояснённой. Впрочем, о полной ясности пока говорить не приходится, хотя бы потому, что приходится прибегать к средствам языка для описания заведомо невыразимых словами вещей. Но, всё же самая грубая и метафорическая модель лучше всё же отсутствия всякой модели вообще.

Фрактал – это условно выделенный фрагмент психосферы. Условно – потому, что никаких безусловных и «объективных» внутренних границ в психосфере нет и быть не может. Фрагмент – потому, что человеческая ментальность никогда не имеет дела со всей психосферой в целом. Фрактал – суть ограниченный фрагмент психосферы – это поле ПМ, которое ментальностьосуществляет здесь-теперь-и-так. Границы фрактала, который можно образно представить в виде сложной стереометрической многоугольной фигуры, – это границы культурного опыта субъекта медиации или, иными словами того, что он вообще способен помыслить. Границы эти определяются культурными кодами, которыми располагает ментальность для преобразования психосферных перцептов. Например, первобытный шаман или колдун, погружаясь в транс с целью совершения некоего МА входит в психосферный фрактал, конфигурация и границы которого определяются тезаурусом семантических форм и кодов, которые имеются в культурном опыте шамана. Этот опыт определяет круг того, до чего его мысль способная дотянуться в психосфере, на что она способна воздействовать, в какие данности-таковости преобразовать невыразимые психосферные перцепты, в каких образах представить непредставимое.

Фрактал нельзя понимать как объект, и это наиглавнейшее правило, чтобы понять, о чём вообще здесь идёт речь. Фрактал – это всегда ситуативная медиация некоего среза психосферной среды с конкретной ментальной сферой человека. В результате медиации образуется «область пересечения» в виде некоего сектора, характеристики которого зависят от того, какими языками пользуется ментальность, переводя перцепции психосферных адресатов в смысловые конструкции своей культуры. Таким образом, фрактал выступает по отношению к сознанию не как нечто внешнее и «объективное», но

⇐ Предыдущая12345678910

Поделиться: