Консерватизм и изменчивость диалекта

 

В структурном плане диалект обнаруживает целый ряд своеобразных черт, отличающих его от литературного языка. Важным свойством диалекта является его кон­серватизм (Beharrungsvermö gen) [101, 313] — способность долго сохранять древние и реликтовые явления, восхо­дящие к начальному периоду истории немецкого языка или ко времени западногерманской и германской язы­ковой общности. Это свойство делает диалект ценней­шим источником при выявлении закономерностей исто­рического развития языка. Историк реконструирует языковую действительность определенного периода раз­вития, опираясь на показания соответствующих памят­ников письменности. Современные диалекты представ­ляют собой как бы естественную лабораторию, позво­ляющую непосредственно наблюдать и исследовать мно­гие явления и процессы, характерные для немецкого языка на более древних этапах его развития. Так, архаический швейцарский диалект Валлиса по трак­товке безударных гласных в окончаниях существитель­ных приближается к верхнеалеманнскому вокализму времен Ноткера (конец X в.), благодаря чему в нём почти полностью сохранились различия падежных окон­чаний и типов склонения, характерные для морфологи­ческого строя древневерхненемецкого [20, 154], ср. формы косвенных падежей слова Chatza „Katze“ — Chatzä, Chatzu(n), Chatzo [ 50, 19].

Лексема Kummer в современных говорах Гессена (Бутцбах, Ветдлар) употребляется в своем исходном прямом значении «мусор, хлам; обвал, осыпь» (ср. свн. kumber = „Schutt“, „Trü mmerhaufen“), не сохранившемся в лите­ратурном языке и большинстве других диалектов [ 50, 19]. Из него развивается более позднее переносное зна­чение «что-то гнетущее душу» („Sorge, Gram, seelischer Schmerz“), представленное в литературном языке. Вместе с тем диалектам, однако в неодинаковой степени, присуще сильное творческое начало, благодаря кото­рому в них нередко продолжают жить, активно дейст­вовать и расширять первоначальную сферу своего про­явления закономерности, связанные для литературного языка с отдаленными периодами его истории, либо угас­шие и утратившие в нём свою релевантность. Так, со­временные диалекты дают возможность «услышать» и обследовать экспериментально многие фонологические явления и процессы: леницию согласных, развитие че­редований по умлауту, лабиализацию и делабиализацию гласных, дифтонгизацию, монофтонгизацию, различные ступени названных звуковых изменений и др. [ 87, 3]. Действенность заложенных в диалекте творческих по­тенций, не сдерживаемая письменной кодификацией (как это наблюдается в литературном языке), обуслов­ливает его быструю изменчивость. Последняя особенно ярко сказывается на звуковом облике многих слов и словоформ, испытывающих разнообразные модификации под влиянием процессов ассимиляции, диссимиляции и редукции, ср.: диал. kiner, feler, der ā le, unnern — лит. „Kinder“, „Felder“, „der Alte“, „unsern“; диал. om- libus, franel, mirwar — лит. „Omnibus“, „Flanell“, „Wirrwarr“; диал. lä btig, sangtich, hendsche (hantsch, hantske), backes, kranket, wä ngert — лит. „Lebtag“, „Sonntag“, „Handschuh“, „Backhaus“, „Krankheit“, „Weingarten“ [ 101, 319].

Многие продуктивные тенденции развития морфологии, свойственные и литературному языку, в диалектах имеют гораздо больший радиус действия, что создает сущест­венные формальные различия между ними и литератур­ным языком, с которыми приходится считаться при преподавании немецкого языка как родного и как ино­странного. Так, тенденция к морфологической дифференциации формы множественного числа существительных среднего рода при помощи суффикса -er представлена и в лите­ратурном языке и в диалектах. Однако в диалектах, где свобода проявления данной тенденции не ограничена кодифицированными нормами, аналогическое распро­странение названного суффикса значительно шире, чем в литературном языке, ср.: диал. мн. ч. better, hemder, beiner, stü cker, jahrer, gesetzer, gemä lder, zeichener, purtreter — лит. мн. ч. „Betten“, „Hemden“, „Beine“, „Stü cke“, „Jahre“, „Gesetze“, „Gemä lde“, „Zeichen“, „Port­rä ts/Porträ te“.

Диалект может оказаться источником инноваций для литературного языка. Так, в нижненемецких диалектах у существительных всех трех родов, оканчивающихся на -en, -el, -er и не имеющих других показателей множе­ственности, широкое распространение получил суффикс -s, например: kaukə ns — мн. „Kuchen“, slü edə ls — мн. „Schlü ssel“, doxtə rs — мн. „Tö chter“. На протяжении XVII—XVIII вв. данный суффикс проникает в разго­ворную форму литературного языка и распространяется за пределы северонемецких областей, например: разг. Jungens, Mä dels, Kumpels и т. п. [ 20, 392].

Позднее суффикс -s в определенных случаях, ограничен­ных нормативными предписаниями, был воспринят и литературным языком, ср.: Hotel — Hotels, Uhu — Uhus, Bubi — Bubis, LKW — LKWs (тж. die LKW), Haff — Haffs (тж. Haffe), Steppke — Steppkes.

 

3.3. Образность и эмоциональная окрашенность диалект­ной лексики

 

Постоянно реализуясь в форме устной спонтанной речи, диалект по сравнению с литературным языком харак­теризуется большей эмоциональностью. Она прояв­ляется уже в самой манере речи, частом употреблении междометий, которые сопровождаются определенными жестами. Преобладание эмоциональных моментов и связанная с ним «игра» фантазии, которая основывается на непринужденности эмоционально-образных и воле­вых ассоциаций, приводят к развитию в диалекте (в отличие от литературного языка) богатого пласта эмо­ционально-окрашенной лексики и запаса оценочных словообразовательных средств [ 50, 293; 101, 314].

При этом, как доказал ученик Й. Трира, А. Мор, удель­ный вес пейоративных обозначений оказывается более значительным, чем мелиоративных. Носители диалекта неохотно расточают похвалы: в хорошем они видят нор­мальное. Напротив, отклонения от положительной нор­мы часто подвергаются порицанию и критике. Гнев, ярость, насмешка, боль находят свое отражение в сло­варном составе и фразеологии и способствуют появлению все новых лексем и фразеологических единиц. Поэтому в диалекте (а в последние годы и в обиходно-разговор­ном языке) [101, 314] богато представлена лексика и фразеология, группирующаяся вокруг понятий «ру­гать» (schimpfen), «спорить, ссориться» (streiten), «красть» (stehlen), «лгать» (lü gen), «обманывать» (betrü gen), «сме­яться» (lachen), «плакать» (weinen), «сойти с ума» (ver­rü ckt sein), «напиться пьяным» (betrunken sein), «уме­реть» (sterben), «убить» (tö ten). Так, например, согласно Г. Мейеру, носитель берлинского диалекта может вместо betrü gen употребить следующие слова: beluxen, beschum­meln, beschupsen, bemogeln, besimpeln, hochnehmen, einseifen, blaß meiern, lackmeiern, lackieren, leimen, meiern, zudecken, balbieren; вместо stehlen: atern, aus­fü hren, ausspannen, izen, kiesen, klemmen, mausen, mop­sen, patern, schieß en, stemmen, strietzen, sich zu Gemü te fü hren.

В альтенбургском говоре Восточной Тюрингии понятие «(рас)тратить» (verschwenden) объединяет вокруг себя оценочные лексемы verhauen, verjubeln, verpulvern, vermö beln, verkü mmeln, verjuxen, verputzen, verposamentieren, versilbern, versumsen, vertö bsen, verwichsen [101, 314; 50, 293].

В верхнегессенском говоре Наунштадта Ф. Штро на­считывает 23 единицы для выражения понятия «пори­цать» (tadeln), 40 — для «наказывать» (zü chtigen), 17 — для «обманывать» (betrü gen), 10 — для «напиваться пья­ным» (sich betrinken). Он приводит также 21 слово для выражения понятия «удары, побои» (Hiebe): Ä ppel, Fä ng, Fett, Flamm, Flapch, Kloppfisch, Knü ppel, Makkes, Abzug, Rambaß, Wambes, Wichs и т. д.

В Бонне вокруг понятия «женщина» (Frau) группиру­ется целый ряд эмоционально окрашенных лексем: Schlonz, Fuddel — „eine nachlä ssige Frau“ («неряха, распустеха»); Schnö ö f — „eine umherschü ffelnde (neugie­rige) Frau“ («излишне, любопытная женщина, ищейка»); Latsch — „ein faules Weib“ («лентяйка»); Schratel — „eine Frau, die ü berlaut spricht“ («крикунья, громобой»); Krunzel— „eine putzsü chtige Frau“ («щеголиха»); Knü sel — „eine schmutzige Frau“ («грязнуля»); Krabitz — „eine leicht reizbare, streitsü chtige Frau“ («порох», «за­ноза») [ 50, 293].

В некоторых немецких говорах Швейцарии Луизе Фрей удалось выявить более 1600 по большей части эмоцио­нально окрашенных обозначений женщины.

В диалекте также более широко, чем в литературном языке представлены словообразовательные средства, передающие оттенки пренебрежительности или неодоб­рения. В нём более активно используются и отлича­ются большей продуктивностью префикс Ge- и суффикс -erei, имеющиеся и в литературном языке, например, диал. Gelä uf — „das lä stige tadelnswerte Laufen“; Gesing, Gekrisch, Gebabbel; Gemarschier — „lä stiges Mar­schieren“; Geschieb — „unangenehmes Schieben“; Gelö ffel, Gelamendier, Hetzerei, Singerei, Lamendiererei [ 50, 294].

Кроме того в диалектах имеются собственные специфи­ческие словообразовательные аффиксы и способы слово­образования пейоративного характера. Например, в рипуарском диалекте Рейнской области представлена отглагольная префиксально-суффиксальная модель с Ge- и -s, -sch, [ʃ ], передающая оттенок надоедливости длительного, повторяющегося действия, сопряженного с трудностями для говорящего или неприятного для него, ср.: et Geliehrsch — „das verdammte Lernenmü ssen, das schwierige Lernen“ («проклятое ученье, трудная учеба») [ 50, 294], das Gebets — „das frö mmelnde, unzeitmä ß ige Beten“ («ханжеское, несвоевременное моленье») [ 101, 314].

В названном диалекте представлены и собирательные существительные с эмоциональной окраской неодобри­тельности, например: et Gedierʃ — „die lä stigen, viel­fressenden, viel Arbeit machenden Tiere“ («проклятая, прожорливая, требующая большого ухода скотина»). При помощи суффикса -i в алеманнском диалекте Шта- рингена под г. Констанц образуются обозначения лиц мужского пола, выражающие неодобрение или насмеш­ку, например: Plagi — „einer, der lä stig fä llt“, Lalli — „Schwä tzer“, Plä rri — „einer, der viel weint“; Trieli — „einer, der geifert“ [ 50, 294].

В говорах Швейцарии суффикс действующего лица -(е)ler у существительных мужского рода связан с кон­нотацией порицания, неодобрения, например: Stü ndeler — „einer, der in die Andachtsstunde lä uft“; Schnä pseler —„einer, der zuviel Schnaps trinkt“; Maidscheler — „ein Knabe, der sich zu den Mä dchen hä lt“.

 

3.4. Малая склонность к абстракции

 

Словарное богатство диалекта создается не только за счет большого количества эмоционально окрашенных слов, но может являться результатом малой склонности носителей диалекта к абстракции, к употреблению обоб­щенных обозначений и их привязанности к частному, конкретному, единичному. Дифференцированность сло­варя, обилие конкретных, точных и метких обозначе­ний предметов и явлений окружающего мира обуслов­ливает подчас большие выразительные возможности диалектной лексики по сравнению со словами литера­турного языка.

Недостаточная способность или склонность к абстракции подтверждается наличием в диалекте нескольких эти­мологически несвязанных друг с другом видовых обо­значений при отсутствии соответствующего родового понятия. Так, например, в западносредненемецких го­ворах Таунусадля обозначения разных видов крупного рогатого скота используются лексемы Ochse, т — «(пле­менной) бык»; Stier, т, Lü pper, т — «кастрированный бык», Kuh, f — «корова»; Kalbin, f — «первотелка», Rind, п, Kalb, п — «теленок», или, в зависимости от окраски шерсти животного Fuchs, Rote, Braune, Schimmel, Schecke, Blesse (ср. в русском языке клички коров Краснуха, Буренка, Пеструха, Белянка и т. п.), тогда как общее обозначение родового понятия «крупный рогатый скот» отсутствует [ 101, 316].

Большинство диалектов не имеет наименований четырех сторон света, но называет их описательно, по той мест­ности, которая расположена в соответствующем направ­лении. Понятия links — «левый» и rechts — «правый» часто заменяется более конкретными обозначениями. Напри­мер, на Рейне носители местных говоров употребляют не выражения das linke Ufer, das rechte Ufer, а die Kö lner Seite, die Deutzer Seite или die Koblenzer Seite, die Pfaffendorfer Seite [ 101, 316].

Даже обычные обозначения времен года, представлен­ные в литературном языке, воспринимаются как слишком абстрактные. Вместо них используются, как правило, более конкретные описательные наименования. Напри­мер, носители диалекта вместо im Winter нередко го­ворят „wenn man Schlitten fä hrt, wenn man am Ofen sitzt“; вместо im Sommer — „wenn man badet“; вместо im Herbst — „wenn der Bü sch anfä ngt zu gilben, wenn die Schwalben ziehen“; обозначению последних месяцев года November — Dezember предпочитают описательное наименование — „wenn man die Schweine schlachtet“ [ 101, 317].

Обозначения различных единиц меры в диалектах тесно связаны с конкретными измеряемыми объектами. Еди­ницами измерения земельной площади (объем которых колеблется в зависимости от местности) являются Mor­gen = „Land, das ein Gespann an einem Morgen pflü gt“, Mannwerk, Tagwerk, Scheffel, Joch; поленницы дров — Klafter, сукна — Elle и т. п. [ 101, 317].

В сфере глагольной лексики диалекты также распола­гают гораздо большим запасом обозначений конкретных разновидностей одного действия или процесса, причем в них используются этимологически нетождественные корни. В частности «Рейнский словарь» приводит около ста глаголов, обозначающих разные виды ходьбы и бега, в которых находят отражение характер, длитель­ность действия, его целесообразность, общее же понятие «ходить» оттесняется на задний план. С понятием «иметь какую-л. профессию» в диалектах соотносится почти столько же отдельных самостоятельных глаголов, сколько имеется обозначений для профессий, например: bū re — „Bauer sein“; daglȫ nere —„Taglö hner sein“; kelnere, kelnerieren—„Kellner sein“; ʃ tifte — „als Stift [Lehrling] arbeiten“ и т. п.

Здесь, по-видимому, сказывается социальная база диа­лекта, носителями которого издревле были представи­тели трудового люда.

Понятия «охотиться на какого-л. зверя», «ловить ка­кую-л. рыбу» передаются глаголами, образованными от названий определенных животных или рыб, напри­мер: ʃ ä rmise — „Maulwü rfe fangen“; frö ʃ e — „Frö sche fan­gen“, forä le — „Forellen fangen“.

При всем богатстве лексических обозначений конкрет­ных действий в диалогической речи носители диалекта нередко опускают смысловой глагол в составе анали­тической формы, что особенно характерно для ответных реплик, ср.: Hat er dir geschrieben? Ja, das hat er mir. Подобные эллиптические предложения, нередкие и в обиходно-разговорной речи, для литературного языка нехарактерны. Диалектной речи может быть свойст­венно и известное однообразие в употреблении глаголь­ных лексем, одним из проявлений которого можно считать частое употребление глагольных основ machen и tun в сочетании с уточняющими их семантику нареч­ными модификаторами, ср.: das Feuer anmachen, die Tü r zumachen. Однако подобные случаи не следует рассматривать как проявление тенденции к абстракции, что делают некоторые исследователи. Скорее здесь ска­зывается действие тенденции к экономии речевых уси­лий, характерной для устной спонтанной речи. Стремлению к конкретности, единичности, наглядности отвечает склонность избегать в речи употребления важ­ных абстрактных обозначений даже тогда, когда они хорошо известны говорящему. В пфальцском говоре Нассау отсутствуют, в частности, слова, соответствую­щие литературным Natur, Geist, Liebe, Reue. В отдель­ных южнозападнонемецких говорах неизвестны обозна­чения, подобные словам литературного языка Geburt, Ehe, Tod. Вместо них обычно употребляются глаголь­ные описания. В нижнеалеманнском не представлены отвлеченные существительные Anstoß (в морально-эти­ческом смысле), Aufschub, Besitz, Einfluß, Geiz (вместо этого слова употребляется лексема Hunger), Hohn и др. Носители данного диалекта говорят вместо aus Armut — „weil er arm ist“, вместо aus Geiz — „weil er geizig (verhungert) ist“. Прилагательное tot также часто за­меняется образными выражениями, отличающимися большей конкретностью и наглядностью, ср.: er ist nimme ufgestaune — „er ist nicht mehr aufgestanden“; er streckt de Nos (= die Nase) in de Hö h; er het de leffel uf de Sit gelet — „er hat die Ohren auf die Seite gelegt“ и т. п.

Весьма примечательно то, что немногочисленные абст­рактные существительные, действительно используемые носителями диалектов, часто характеризуются сужением значения (по сравнению с литературным языком). Так, в верхнегессенском диалекте лексема Laster ассоции­руется, прежде всего, с таким пороком, как пьянство, лексема Gü te соотносится только с качеством и сортами товаров. В говорах Тюрингии слово Menschheit исполь­зуется для обозначения толпы людей; в собирательном значении выступает и существительное Freundschaft, например: die ganze Freundschaft — „alle Freunde und Verwandte“.

Родовые обозначения Pflanze, Tier, Vogel в диалектах имеют более узкий объем значения, чем в литератур­ном языке. Так, словом Pflanze называют только то, что действительно посажено, «саженец» („Setzling“), но не сорняк. Лексема Vogel ассоциируется у носителей диалекта лишь с маленькими птичками, но не с круп­ной птицей, как, например, лебеди или фазаны [ 101, 318]. Слово Korn, как правило, обозначает определен­ную зерновую культуру, преимущественно возделывае­мую в соответствующей местности: во многих районах оно является синонимом Roggen, в Вестфалии — Hafer, в Еверланде — Gerste, в Швабии и Швейцарии — Dinkel. В диалектах зарегистрированы также случаи расширения объема значений слова, связанные преимущественно с так называемым «опредмечиванием» отвлеченных обо­значений. Например, в алеманнских говорах лексема Schneeschmelzi, называвшая первоначально процесс тая­ния снега, становится обозначением талой воды и гор­ного хребта, покрытого тающим снегом и льдом (откуда стекает талая вода). Отглагольное существительное Taufi наряду со значением «крещение, крестины» имеет также значение «общество, собравшееся на крестины», «люди, собравшиеся, чтобы отпраздновать крестины» („Taufgesellschaft“). Лексема Laub-Risi обозначает как сам листопад, так и время листопада, т. е. осень. Bachi сочетает значения «однократная выпечка» (процесс — „das einmalige Backen“) и «выпечка» (количество, порция выпеченной продукции).

В связи с рассматриваемой структурной чертой иссле­дователи обращают внимание и на некоторые лексико­грамматические особенности. К их числу относится, например, употребление множественного числа сущест­вительного вместо единственного при обобщениях. Носители диалекта говорят не Die Eiche ist ein schö ner Baum, но Eichen sind schö ne Bä ume, не einer hat rotes Haar, но einer hat rote Haare.

Согласно количественным данным, приводимым отдель­ными исследователями, удельный вес отвлеченной лек­сики в диалектах сравнительно невысок. В верхнегес­сенском диалекте Эшенрода (Фогельсберг) из 3300 существительных около 420 имеют отвлеченное значение. В нижнегессенском говоре Оберэлленбаха из 4300 су­ществительных 390 являются абстрактными. Последние частично представляют собой заимствования из лите­ратурного языка и наряду с отвлеченным значением имеют более конкретное предметное. Охарактеризованная структурная особенность диалектов в зарубежном языкознании иногда служит основанием для неправомерного вывода об отражении в народном языке архаического конкретного (образного) мышления, о неспособности основного социального слоя носителей диалекта —крестьян к логическому обобщению. Подоб­ную реакционную теорию развивал, в частности, в своей книге «Новые проблемы диалектологии» Ф. Штро (см. критику данной концепции у В. М. Жирмунского [ 20, 144] и С. А. Миронова [ 26 ]). Различия между диалек­тами и литературным языком по степени употребитель­ности обобщенных обозначений обусловлены отнюдь не различным характером и укладом мышления их носи­телей, а спецификой условий коммуникации и сфер функционирования названных форм существования не­мецкого языка, что ярко подтверждается, например, материалами немецких диалектов Швейцарии. Как от­мечает X. Протце [ 101, 318], среди всех немецких диалектов самым большим запасом отвлеченных сущест­вительных выделяются алеманнские диалекты Швей­царии. Это объясняется, по-видимому тем, что лите­ратурный немецкий язык играет там в сфере устного общения сравнительно незначительную роль. Поэтому диалекту в Швейцарии частично приходится выражать то, что в других немецкоязычных регионах находит выражение при помощи средств литературного языка.

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. II. ОБРАЗЦЫ ТЕКСТОВ НА НЕМЕЦКИХ ДИАЛЕКТАХ АВСТРИИ
2. Идеи М. Н. Каткова и К.П. Победоносцева в контексте формирования идеологии русского консерватизма.
3. Консерватизм – новаторство – неуважение к традициям
4. Лингвистическая сущность диалекта
5. Территориальная дифференциация языка, основные признаки диалекта.