Глава III РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ ПАТРИАРХА ТИХОНА (1925-27 гг.)

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 9Следующая ⇒

Экклезиологические принципы, намеченные Всероссийским Церковно-Поместным Собором, углубленные затем Патриархом Тихоном и его ближайшими сотрудниками, не были и не могли быть сразу поняты и осуществлены в жизни Русской Церкви.

Помимо непривычной «новизны» самих принципов, положение осложнялось еще и тем, что расстрелы, эмиграция и ссылки унесли к моменту кончины Святейшего Патриарха Тихона самых видных иерархов и крупнейших церковных деятелей, которые своим авторитетом могли бы утвердить в общецерковном сознании эти дерзновенные прозрения.

Вековые привычки и традиции делали свое дело, приводя к непроизвольному искажению Соборного и Патриаршего замысла о созидании подлинно православных форм церковной жизни.

Уже обновленчество, несмотря на все его эффектные нововведения, в своих духовных корнях было течением глубоко реакционным, ибо возвращалось к преодоленным Церковью формам существования: церковно-государственной симфонии и синодально-бюрократическому управлению. Но если раньше на эти формы можно было смотреть как на промежуточные и несовершенные, то возврат к ним перед лицом воинствующего антихристианства приводил к неизбежному духовному краху.

Однако и те члены Русской Церкви, которые сохранили верность патриаршему строю, в большинстве своем еще не осознали с полной ясностью, в чем состоит сущность этого строя. Если Соборные установления были направлены к тому, чтобы Церковь видимым образом осуществила себя как Богочеловеческий организм, как Теократию, реализация которой требовала предельного напряжения свободной человеческой активности, то в сознании многих членов Церкви эта идея Теократии подменялась идеей человеческого единовластия, образ монархии церковной невольно подменялся образом несовершенной монархии государственной, с ее лишь частичным освящением, системой наследования власти и патриархальным принципом беспрекословного и безответственного послушания «старшим».

Такое частичное отступление с духовных позиций, завоеванных Собором, казалось единственным способом оградить Церковь от натиска обновленчества и прочих раскольников. При этом на время был совсем отвергнут тот путь сохранения православной церковности в бедственных условиях, который был указан Патриархом Тихоном в духе Соборных установлений, — превращение Местной Церкви каждого Епископа в самостоятельное и незыблемое основание Православия.

Но, как это не раз случалось в истории Церкви, кажущаяся благочестивой — а в действительности означающая нежелание откликнуться на Божественный Призыв — попытка удержаться на консервативной позиции в борьбе с антиправославными течениями и на этот раз привела к потере всего, что хотели сохранить.

Попытка подменить Боговластие единоначалием, попытка заменить трудный путь утверждения достоинства каждого епископа как самостоятельной основы Церкви лжесмиренным послушанием церковно-административному «начальству» привела к разрушению всего патриаршего строя Русской Церкви. В результате Русская Церковь оказалась ввергнутой в те же бедствия, которые несло с собой обновленчество, — частичное восстановление церковно-государственной лжесимфонии и подмена соборно-патриаршего строя Церкви строем административно-бюрократическим.

***

30 марта/12 апреля, после торжественного погребения Святейшего Патриарха Тихона в Донском монастыре, в присутствии 60 архиереев было оглашено распоряжение Патриарха Тихона о порядке местоблюстительства, составленное им 25 дек. 1924/7 янв. 1925 г., следующего содержания: «В случае Нашей кончины Наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, предоставляем временно Высокопреосвященному митрополиту Кириллу (Смирнову). В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Если же и сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то Наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященному Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому.

Доводя о настоящем Нашем распоряжении до общего сведения всех Архипастырей, пастырей и верующих Церкви Российской, считаем долгом пояснить, что сие распоряжение заменяет таковое Наше распоряжение, данное в ноябре месяце 1923 года.

Тихон. Патриарх Московский и всея России».

Таким образом, Патриарх Тихон открыл Церкви имена тех избранников, которых он, по поручению Собора, наметил в 1918 году и которые были наделены Собором чрезвычайными полномочиями — всей полнотой «патриарших прав и обязанностей».

Однако большинство собравшихся архиереев восприняло это распоряжение как «завещание» (так называет этот документ и сам митр. Петр в своем первом послании), и в этой нечеткости понимания соборного происхождения власти Чрезвычайных Местоблюстителей уже скрывалась опасность будущих тяжких ошибок. Но никто не мог тогда предполагать, что эти, на первый взгляд, «тонкости» в действительности будут определять судьбу Русской Церкви. Все покрывалось благоговением перед волей почившего Патриарха и сознанием необходимости иметь единственного и бесспорного возглавителя Церкви. Возможно, что здесь в сознании архиереев, в их понимании благодатной природы церковной власти на первый план выступила идея «благословения», игравшего столь важную роль в русской церковной и, особенно, монашеской жизни. Отсюда и представления о «преемстве власти» и «послушании во исполнение воли почившего Патриарха», выраженные в тексте заключения, подписанного архиереями, еще не осознавшими, что харизма первосвятительской власти есть нечто такое, что дается лишь при условии соборного избрания и путем завещания или благословения не передается. Текст «заключения» звучал так:

«Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни митрополит Кирилл (Смирнов), ни митрополит Агафангел (Преображенский), не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, Мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвященный митрополит Петр (Полянский) не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего Патриарха должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя».

Первой под документом стояла подпись Нижегородского митрополита Сергия — он снова был самым авторитетным иерархом и, возможно, одним из главных составителей текста заключения...

Понадобилось 8 лет дальнейшей мучительной внутри-церковной борьбы, для того чтобы несколько выдающихся иерархов Русской Церкви смогли ясно осознать и выразить существо соборного замысла и подлинное происхождение первосвятительской власти митрополита Петра. Но достигли они этого тогда, когда их голос уже почти никем не был услышан...

Встав во главе Русской Церкви, митрополит Петр в сане первоиерарха, как прежде Патриарх Тихон, оказался тем камнем, об который опять разбились надежды обновленцев.

Вскоре стало ясно, что митрополит Петр — не тот возглавитель Церкви, который может устроить Ее врагов. По-прежнему твердо держа курс на полное уничтожение Церкви — и не скрывая этого, — они нуждались при этом в таких церковных лидерах, которые предварительно помогут сломить в народной массе верующих духовное предубеждение против новой государственной идеологии, помогут воспитать таких верующих, которые «рука об руку» с непримиримыми врагами Церкви будут «строить коммунизм», а затем «религиозные предрассудки сами собой и безболезненно отомрут»... Самые искренние заверения Патриарха Тихона и митр. Петра в гражданской лояльности, но без провозглашения внутренней духовной солидарности с советской властью — устроить последнюю, очевидно, не могли.

Ни Патриарха Тихона, ни митрополита Петра, твердо вставших на позицию «аполитичности», т. е. духовной отстраненности Церкви от политики, заставить сойти с этой позиции так и не удалось. Обновленцы же постепенно теряли паству, а попытка вынудить митр. Петра и православных епископов пойти на «примирение» с обновленцами также потерпела неудачу...

27 ноября/10 декабря 1925 г. митрополит Петр и группа близких ему епископов были арестованы.

За несколько дней до ареста он составил распоряжение о своих временных заместителях:

«В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять Мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя, временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященнейшему Сергию (Страгородскому), митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященнейший Михаил (Ермаков), Экзарх Украины, или Высокопреосвященнейший Иосиф (Петровых), архиепископ Ростовский, если митрополит Михаил (Ермаков) лишен будет возможности выполнить это мое распоряжение.

Возношение за богослужениями Моего имени, как Патриаршего Местоблюстителя, остается обязательным.

Временное управление Московской епархией поручаю Совету Преосвященных Московских викариев, а именно: под председательством епископа Дмитровского Серафима (Звездинского), епископу Серпуховскому Алексию (Готов-цеву), епископу Клинскому Гавриилу (Красновскому) и епископу Бронницкому Иоанну (Василевскому).

Патриарший Местоблюститель Митрополит Крутицкий, смиренный Петр (Полянский)»

23.11 (6.12) 1925 г. гор. Москва

«Заместителем Местоблюстителя» стал митр. Сергий (Страгородский)...

Трудно было тогда предполагать, какую исключительную роль сыграет это распоряжение митр. Петра в дальнейшей истории Русской Церкви.

Сравнивая этот документ с аналогичным распоряжением Патриарха Тихона перед арестом в 1922 г., мы можем видеть каноническую непоследовательность митр. Петра, в которой проявилась нечеткость экклезиологического сознания, свойственная в то время большинству русских иерархов.

Патриарх Тихон передавал митр. Агафангелу всю полноту первосвятительской власти, без всяких оговорок о возношении имени, на основании чрезвычайного постановления Собора. Очевидно, в случае принятия митр. Агафангелом обязанностей первоиерарха, имелось в виду, что его имя и будет возноситься за богослужением, вплоть до возвращения Святейшего, когда будет восстановлено и фактическое управление, и возношение имени Патриарха.

Но в тот тяжкий период 1922-23 г., когда Патриарх Тихон был под арестом, когда митр. Агафангел принять управление Церковью не смог, а натиск обновленчества был стремительным и успешным, для многих православных основным символом единения против обновленцев было возношение имени Патриарха Тихона на великом входе за литургией. Этот богослужебный символ, введенный Поместным Собором через три месяца после избрания Патриарха, был наиболее понятным и близким для церковного народа выражением признания первосвятительского возглавления Церкви.

В принципе трудно возразить против такого символического выражения верности находящемуся под арестом или в ссылке первоиерарху, но отделение в сознании верующих литургического поминания первоиерарха от того реального управления Церковью, в котором заключается сущность первосвятительского сана, могло породить иллюзию, что сан первоиерарха связан прежде всего с литургическим действием, так что поминание его необходимо для совершения таинства. Более того, мог возникнуть взгляд, что харизматическая природа- первосвятительского сана исчерпывается этим литургическим проявлением, тогда как фактическое управление Церковью есть обычное человеческое дело, сопровождаемое или не сопровождаемое Божественной благодатью — как и всякое другое дело — в зависимости от личной духовности первоиерарха.

В дальнейшем обе эти ошибки проявились в церковной практике, и возможность их заложена уже в распоряжении митр. Петра, разделяющем мистический аспект первосвятительского сана от фактического управления Церковью.

Оговорив необходимость возношения своего имени, митр. Петр не оговаривает объема полномочий заместителя, так что по прямому тексту документа можно предположить, что передается вся полнота власти Местоблюстителя, равная, согласно Чрезвычайному постановлению Собора, власти Патриарха. Между тем, на такую передачу власти митр. Петр полномочий не имел, и если бы даже попытался это сделать, такой акт был бы канонически бездейственным, и никакими постановлениями митр. Петра первоиерархом не мог бы стать никто, кроме лиц, поименованных в распоряжении Патриарха Тихона.

Хотя митр. Петр впоследствии поясняет, что он имел в виду лишь весьма ограниченные полномочия своих заместителей — ведение текущих дел, — однако и такое заместительство было нововведением, не предусмотренным никакими предыдущими церковными установлениями. Если строго следовать принципам, установленным Собором и Патриархом, то с арестом митр. Петра должен был вступить в действие Указ 7/20 ноября 1920 г. о децентрализации церковной структуры и самоуправлении епархий. Безразлично — с возношением имени митр. Петра, или только своего епархиального архиерея, вплоть до освобождения митр. Петра или передачи им своих полномочий другому Местоблюстителю.

Не вполне удавшийся опыт исполнения этого Указа в период ареста Патриарха Тихона, возможно, в какой-то мере оправдывал введенную митр. Петром практику заместительства, но дальнейший ход церковной жизни показал, что как сама эта практика, так, в особенности, отсутствие четкой формулировки круга дел, относящихся к «текущим» и подлежащих ведению заместителя, породило много бедствий, соблазнов и недоумений.

Все та же рожденная в синодальный период привычка смотреть на церковное управление, как на дело чисто человеческое, административно-бюрократическое, связанное по преимуществу с государственной политикой, — создавала грозную опасность возникновения новых, помимо обновленческого ВЦУ, фальшивых центров церковного управления.

Вторым (после обновленческого) таким фальшивым центром стал григорианский ВВЦС, третьим — митрополит Сергий, в качестве заместителя Патриаршего Местоблюстителя претендовавший на полноту первосвятительской власти.

Григориане по отношению к митр. Петру повторили (под руководством того же А. Е. Тучкова) почти тот же маневр, что обновленцы с Патриархом Тихоном, но с исправлением некоторых наиболее грубых ошибок обновленцев.

9/22 декабря 1925 г. в Донском монастыре собралось 10 епископов, объявивших себя Временным Высшим Церковным Советом (ВВЦС), который должен был стать «временным органом церковного управления Российской Православной Церкви», при этом оставаясь «в каноническом и молитвенном общении с Патриаршим Местоблюстителем».

Итак, в отличие от обновленцев, орган — временный, сохраняющий духовную связь с заключенным Главой Церкви, и — никакого «женатого епископата».

На первый взгляд может показаться, что в действиях григориан была какая-то связь с Указом 7/20 ноября 1920 г., ибо там говорится о возможности создания Временного Высшего Церковного Правительства для группы епархий. Разница, однако, в том, что Указ подразумевает лишь добровольное объединение нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях. Если бы речь шла именно о таком объединении, то при условии отсутствия связи с Высшим Церковным Управлением в лице митр. Петра было бы трудно канонически возразить против того, чтобы 10 григорианских епископов управляли своими 10-ю епархиями совместно или даже под добровольно признанным руководством самых авторитетных иерархов из своей среды.

Григориане, однако, создали новое Высшее Церковное Управление всей Русской Церкви (хотя и «временное»), вместо того реального возглавления, которое мог осуществлять лишь один из названных Патриархом Тихоном Местоблюстителей. И такое действие не может быть расценено иначе, как узурпация первосвятительскои власти, тогда как одна из целей Указа 1920 г. — именно предотвращение такой узурпации.

В позиции григориан отчетливо сформулирована экклезиологическая ошибка, намеченная уже в распоряжении митр. Петра, — разделение мистического и фактического аспектов власти первоиерарха. Мистический аспект мало беспокоил григориан и тем более А. Е. Тучкова — они готовы были управлять хотя бы и от имени митр. Петра, лишь бы сам митр. Петр не имел возможности реально вмешиваться в церковные дела.

Такая подмена была бы невозможна при ясном сознании единства двух аспектов первосвятительскои власти: кто имеет первосвятительскую харизму, тот и управляет Церковью — и никто другой!

Узурпаторские цели ВВЦС стали вполне очевидными, после того как членам ВВЦС обманным путем удалось добиться от митр. Петра (при свидании в тюрьме ГПУ) резолюции о передаче временного управления коллегии из трех архиереев, в числе которых был назван арх. Григорий (Яцковский) — глава ВВЦС.

Продолжая развивать идею заместительства, митр. Петр полагал безразличным, будет ли поручено временное ведение текущих дел единоличному заместителю или архиерейской коллегии. На этот раз митр. Петр сформулировал свое поручение более четко, чем в распоряжении от 23 ноября/6 декабря, оговорив, что «коллегия» является «выразительницей Наших, как Патриаршего Местоблюстителя, полномочий по всем вопросам, кроме вопросов принципиальных и общецерковных, проведение в жизнь которых допустимо лишь с Нашего благословения», причем и такие полномочия поручались лишь «временно, до выяснения Нашего дела».

Ясно, что после такой резолюции полномочия предыдущего заместителя — митр. Сергия (и без того ограниченные, как видно из пояснений митр. Петра, относящихся к любому заместительству) теряли какое бы то ни было основание.

Митр. Сергий, однако, не подчинился резолюции на том основании, что григориане добыли ее обманным путем, скрыв от митр. Петра, что другие (кроме арх. Григория) назначенные им члены коллегии фактически приступить к управлению не могут, а также на том, что митр. Петр не имеет права подменять единоличное управление коллегиальным...

Если митр. Сергий прав, обвиняя григориан в получении резолюции обманным путем, то его соображения насчет «коллегиальности» менее убедительны. Единоличное управление митр. Петр не отменил, но оставил за собой, по поводу же структуры «временного заместительства» при живом первоиерархе никаких соборных определений не было, т. к. эта форма управления вообще не предусматривалась. Митр. Сергий, однако, начинает уже развивать идею, что заместительство подразумевает передачу всей полноты «фактической» власти (ибо, действительно, где тот принцип, по которому можно «раздробить» первосвятительскую власть на части, а церковные дела разделить на «существенные» и «несущественные»). В этом случае действительно становится оправданным обвинение митр. Сергия против митр. Петра о замене «единоличного» возглавления «коллегиальным». Однако ложна сама идея митр. Сергия, подменяющая вопрос об онтологии первосвятительской власти, о ее происхождении (соборное избрание) — вопросом о ее внешнем образе («единоличная» или «коллегиальная»). Тем самым образ власти отрывался от ее сущности, становился лишь формальным принципом.

Мы здесь не будем рассматривать сложный ход борьбы митр. Сергия с григорианским ВВЦС. Мы полагаем, что в этой борьбе как ВВЦС, так и митр. Сергий намного превысили свои полномочия...

Митр. Сергию удалось практически нейтрализовать влияние ВВЦС на русский епископат и сильно укрепить на этом деле свой личный авторитет. Можно было бы только приветствовать этот успех, если бы митр. Сергий добился победы исключительно путем разъяснений ошибок митр. Петра и незаконности притязаний григориан, однако он сам при этом начал вводить в церковную жизнь принципы, имевшие гибельные последствия. Эти принципы сводились к следующему:

1. Применение канонического понятия «первый епископ» к иерарху, так или иначе сосредоточившему в своих руках фактическое управление церковными делами (например, по «преемству» власти);

2. Усвоение этому иерарху права на перемещение и запрещение архиереев.

К сожалению, многие русские епископы, видя неправоту григориан, одобрили действия митр. Сергия, единолично наложившего запрещение на членов ВВЦС, не понимая, что такими действиями, с одной стороны, подрывался принцип первосвятительства и, с другой стороны, восстанавливалась порочная практика синодской эпохи, когда на епископа смотрели как на чиновника, находящегося в полной власти синодального начальства.

Ярким примером такой порочной практики было взволновавшее всю Россию увольнение в 1912 г. на покой епископа Гермогена, обвинившего Синод в раболепстве перед обер-прокурором, а через последнего — перед Распутиным, и в некоторых канонических ошибках, допущенных, по его мнению, Синодом, и затем отказавшегося подчиниться распоряжению Синода о выезде из Петербурга в свою епархию. Синодальная идеология была весьма прямолинейно выражена в интерпретации этих событий официальным церковным органом:

«Отказ от повиновения противоречит самому существу церковной правительственной иерархии. Епархиальный епископ несомненно занимает известную степень в ряду правящих органов, из коих одни стоят выше, а другие ниже его. К высшим он обязан и почтением и повиновением, а низшие, в свою очередь, — ему обязаны тем же... Проявление произвола в этой области граничит с обструкцией и анархией, а потому решительно не может найти извинения... В порядке управления, по общему правилу, следовательно, принципиально неповиновение совершенно немыслимо, и начальнику ничего не остается делать, как лишить непокорного вверенной ему должности и, следовательно, отчислить от занимаемого места. Здесь не может быть выбора: или слушайся, или уходи». («Прибавление к Церк. Вед.», 1912, 1, § 8, стр. 322-323).

Именно эта идеология, уподоблявшая Церковь бюрократическому ведомству или армейскому подразделению, была подхвачена митр. Сергием и одобрена значительной частью русского епископата, далеко еще не свободного от синодальных традиций.

Между тем, Собор 1917-18 гг. предпринял важнейшие шаги к восстановлению достоинства епископа. Пусть не все из этих постановлений осуществились на практике, но общее направление, принятое Собором, должно было неуклонно соблюдаться.

Вспомним, что, согласно определению Собора, только «в исключительных и чрезвычайных случаях, ради (мага церковного, допускается назначение и перемещение архиереев высшей церковной властью».

При нормальном же порядке вещей «архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти в случаях, указанных выше» (т. е. чрезвычайных — Л. Р.).

Если так оговариваются права патриаршей власти вместе со Св. Синодом и Высшим Церковным Советом по отношению к епархиальному архиерею, то как мог дерзнуть временный заместитель, с ограниченными полномочиями, единолично распоряжаться судьбами архиереев?!

Вместо восстановления достоинства епископа, начатого Собором и с такой силой подтвержденного в Патриаршем Указе 1920 года, митрополит Сергий начал восстанавливать синодскую систему бюрократической централизации, разрушающую основу церковности, которая выражена в словах: где Епископ — там Церковь!

В русском епископате тогда еще не созрело представление о том, что из всех вопросов «принципиальных и общецерковных» самым принципиальным и наиболее важным для судеб Церкви является вопрос о перемещении, запрещении и смене епископов, ибо тот, за кем признается такое право, получает возможность определять по своему усмотрению состав иерархии и тем самым — всё направление церковной жизни.

Та легкость, с которой епископ соглашается с правом «временных заместителей» накладывать прещения, привела к тому, что митр. Сергий смог в дальнейшем сделать церковно-административное насилие над епископатом основным оружием для утверждения своей власти и изменения состава иерархии Русской Церкви.

Это оружие, испробованное митр. Сергием на григорианах, где он был прав в своих обвинениях по существу, он применил вскоре против митр. Агафангела, в ситуации, когда он занимал уже позицию по существу ложную.

5/18 апреля 1926 года, отбывший срок ссылки митр. Агафангел обратился из Перми с сообщением о вступлении в исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя, на основании «постановления Собора, установившего порядок патриаршего управления Русской Церкви», послания Патриарха Тихона от 2/15 июля 1923 года, разъяснявшего назначение митр. Агафангела в 1922 г. ссылкой на это постановление, и, наконец, распоряжения Патриарха от 25 дек./7 янв. 1925 г.

Получив от митр. Агафангела письмо о вступлении его в должность Патриаршего Местоблюстителя с распоряжением о возношении его имени за богослужением, митр. Сергий ответил письмом, показывающим его осведомленность в сути чрезвычайного соборного постановления.

«Прежде всего, — писал митр. Сергий, — Собор 1917-18 гг. сделал Св. Патриарху поручение, в изъятие из правил, единолично назначить себе преемников или заместителей на случай экстренных обстоятельств. Имена же этих заместителей Патриарх должен был, кроме их, не объявлять, а только сообщить Собору в общих чертах, что поручение исполнено... В силу именно такого чрезвычайного поручения Св. Патриарх и мог назначить Вас своим заместителем грамотой от 20.4/3.5 1922 г. единолично. О Вас и говорит Святейший в его послании от 2/15 июля 1923 года».

Попутно разбив ссылку митр. Агафангела на старшинство по хиротонии, которой митр. Агафангел думал, по-видимому, придать больше убедительности своей позиции, митр. Сергий, далее, возражает по существу.

Указав, что власть уже принял митрополит Петр, митр. Сергий отмечает, что «в распоряжении Святейшего нет ни слова о том, чтобы он принял власть лишь временно, до возвращения старейших кандидатов. Он принял власть законным путем и, следовательно, может быть ее лишен только на законном основании, т. е. или в случае добровольного отказа, или по суду архиереев».

Если соображение митр. Сергия о необходимости добровольного отказа Местоблюстителя, уже принявшего власть, можно признать справедливым, то последнее добавление «или по суду архиереев» требует самого пристального внимания.

Поскольку чрезвычайный Патриарший Местоблюститель является в полном смысле слова первоиерархом, то, очевидно, к нему применима та же процедура привлечения к суду, которая установлена для Патриарха. Об этой процедуре соборное определение от 8/21 декабря 1917 года гласит:

«В случае нарушения Патриархом прав или; > обязанностей его служения, вопрос о признании в его действиях наличности поводов, могущих повлечь за собой его ответственность, разрешается соединенным присутствием Священного Синода и Высшего Церковного Совета. Самое же предание суду и суд над ним совершается Всероссийским Собором епископов с приглашением по возможности других Патриархов и предстоятелей автокефальных Церквей, причем как для предания суду, так и для обвинительного приговора требуется не менее 2/3 наличных голосов».

Таковы условия, необходимые для предания суду первоиерарха. Очевидно, они в общих чертах распространяются и на Патриаршего Местоблюстителя, каким был митр. Петр. Между тем, митр. Сергий не случайно оговаривается о возможности предания митр. Петра суду архиереев, т. к. он в дальнейшем, как мы увидим, еще раз повторяет эту угрозу, оказавшись в безвыходной ситуации. При этом заметим, что полная неопределенность понятия «суд архиереев» позволяет митр. Сергию понимать под Собором архиереев любую кучку своих сторонников.

Мы видим, таким образом, что дух насилия сопровождает митр. Сергия с первых же шагов его самостоятельной деятельности.

После обмена письмами и личных переговоров, 10/23 мая, митр. Сергий направляет митр. Агафангелу письмо с угрозой отстранить его от управления Ярославской епархией, если он не восстановит возношение по епархии имени митр. Петра.

11/24 мая митр. Агафангел отвечает телеграммой: «Продолжайте управлять Церковью. Я воздержусь от всяких выступлений, распоряжение о поминовении митрополита Петра (Полянского) сделаю, так как предполагаю ради мира Церковного отказаться от местоблюстительства».

В тот же день, не дожидаясь ответа митр. Агафангела, митр. Сергий предает его суду архиереев, находящихся в Москве. И епископы снова поддерживают эти антиканонические насильственные действия митр. Сергия, т. к. встревожены контактами митр. Агафангела с уполномоченным В. А. Тучковым.

Указывая в письме архиереям от 11/24 мая на свое требование, чтобы митр. Агафангел распорядился по Ярославской епархии возобновить возношение имени митр. Петра, митр. Сергий пишет: «В случае неподчинения, я тем же письмом устраняю его от управления Ярославской епархией... Если же подсудимый окажется непреклонным, я просил бы решить, достаточно ли одного устранения от управления епархией, или, ввиду тяжести нарушения канонов и размеров произведенного соблазна, наложить на митр. Агафангела (Преображенского) запрещение в священнослужении впредь до решения его дела собором Архиереев».

Помимо того, что митр. Сергий безусловно не имел права отстранять митр. Агафангела от кафедры или предавать его суду епископов, его действия очевидно несправедливы, если не сказать жестоки, ибо совершенно ясно, что митр. Агафангел действовал для блага Церкви; если ошибался, то ошибался искренне и свои ошибки умел признавать.

Вскоре произошел эпизод, позволивший проверить уже искренность самого митр. Сергия, который в письме 10/23 писал митр. Агафангелу: «Мы оба одинаково заинтересованы в том, чтобы осталось незыблемым каноническое основание нашего первого епископа, потому что на законности этой власти заждется всё наше церковное благосостояние...»

18/31 мая митр. Агафангел получил письмо митр. Петра из тюрьмы о том, что он, митр. Петр, узнал о вступлении митр. Агафангела в отправление обязанностей Местоблюстителя и приветствует его по этому поводу, отказываясь в его пользу от своих прав, о чем митр. Агафангел немедленно известил митр. Сергия.

Итак, права митр. Агафангела получили незыблемое основание, и в интересах «церковного благосостояния» митр. Сергий должен был сразу же прекратить свою борьбу против нового Патриаршего Местоблюстителя.

Митр. Сергий, однако, не отвечает на письма митр. Агафангела, а вместо этого, 28 мая/10 июня 1926 г., обращается с заявлением в НКВД с просьбой о легализации возглавляемого им церковного управления и с проектом обращения к всероссийской пастве (отвергнутым НКВД). Через три дня после этой попытки обрести «незыблемое каноническое основание» митр. Сергий накладывает резолюцию на определении 24 епископов, одобривших его действия против митр. Агафангела, о том, что воздерживается пока от запрещения митр. Агафангела в священнослужении, поскольку «его выступление находит для себя некоторое извинение в получении им письма митр. Петра (Полянского)», и с предложением дать митр. Агафангелу недельный срок для отказа от его притязаний.

Так относился к законному первоиерарху митр. Сергий, не имевший в тот момент уже решительно никакого отношения к церковному управлению, ибо сам митр. Петр не был в это время Местоблюстителем.

Но тут вступают в действие оба «экклезиологических принципа» митр. Сергия: первый епископ — тот, кто «фактически управляет», и — насилие решает всё.

31 мая/13 июня митр. Сергий пишет письмо митр. Агафангелу (это уже 5-ое письмо! ) с прямым выражением отказа подчиниться митр. Петру, поскольку митр. Петр, «передавший мне хотя и временно, но полностью права и обязанности Местоблюстителя и сам лишенный возможности быть надлежаще осведомленным о состоянии церковных дел, не может уже ни нести ответственности за течение последних, ни тем более вмешиваться в управление ими», а также о том, что митр. Агафангел ранее уже предан архиерейскому суду (вспомним Правила о предании суду Патриарха, которому в этот момент равен по своему положению митр. Агафангел! ) за совершенное им антиканоническое деяние, приветствуя которое митр. Петр «сам становится соучастником его и тоже подлежит наказанию». Проступок же митр. Агафангела митр. Сергий формулирует так: «Вы объявили себя Местоблюстителем при живом законном Местоблюстителе, т. е. совершили деяние, влекущее за собой даже лишение сана...»

Ирония судьбы заключалась в том, что все эти «решительные» действия митр. Сергия были уже абсолютно излишними: еще 26 мая/8 июня, т. е. за два дня до обращения митр. Сергия в НКВД, митр. Агафангел сообщил властям о своем отказе от занятия должности Местоблюстителя, 30 мая/12 июня он сообщает митр. Петру о своем отказе ввиду «преклонного возраста и расстроенного здоровья», и лишь 4/17 июня он уведомляет об этом митр. Сергия, начиная свою телеграмму обращением «Милостивый Архипастырь и Отец...» Трудно выяснить все мотивы, руководившие митр. Агафангелом в его отказе от уже воспринятых прав первоиерарха, но, по-видимому, главным из них было стремление избежать церковной смуты, ставшей неизбежной вследствие позиции митр. Сергия.

В поддержке борьбы митр. Сергия против митр. Агафангела значительной частью русского епископата снова выразился печальный факт: отсутствие ясного экклезиологического сознания у русских архиереев и преобладание мотивов политических над каноническими. Политическая ориентация митр. Сергия в тот период совпадала с позицией митр. Петра у подавляющего большинства православного епископата. Проект послания к пастве, составленный митр. Сергием в июне 1926 г., выдержан в достойном тоне, с четким утверждением гражданской лояльности, аполитичности и духовного размежевания Церкви с государством. Ознакомив епископов со своим проектом, митр. Сергий одновременно распространял версию о сговоре митр. Агафангела с НКВД. Митр. Сергий казался мудрым и твердым выразителем воли митр. Петра, и епископы предпочли встать на сторону митр. Сергия, не дав себе труда вникнуть в антиканоничность его претензий на возглавление Церкви.

Здесь начала развиваться ошибка, для углубления которой много сделал сам митр. Сергий: в развернувшейся духовной битве, которая лишь на поверхности казалась политической, — возлагать надежды не столько на Божественную помощь, сколько на человеческий ум, на личные качества возглавителя Церкви.

Церковь неодолима «вратами адовыми» лишь до тех пор, пока она стоит на «камне», на таком Петровом служении, в котором действует благодать и проявляется могущество Самого Бога Вседержителя. И если не было возможности сохранить первосвятительское возглавление Церкви, то таким «камнем» должен был стать каждый епископ, в соответствии с Указом 1920г.

Но произошло худшее: в лице митр. Сергия начал определяться антиканонический, безблагодатный, фальшивый церковный центр. И те, кто возлагал свои надежды на личные качества, мудрость и духовную твердость митр. Сергия, уже через год получили жестокий урок...

Осенью 1926 г. митр. Сергий был арестован.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒