МИФ ЧЕТВЕРТЫЕ ПИШИ ИНТЕРВЬЮ ПОБОЛЬШЕ, ПОТОМ ВЫБЕРЕШЬ НУЖНОЕ

⇐ ПредыдущаяСтр 25 из 26Следующая ⇒

Однажды ко мне пришли с одного телеканала, чтобы записать передачу о моих любимых книгах. Я люблю такие передачи. Это прекрасная возможность вспомнить книги, которые меня сформировали, полистать их пожелтевшие страницы и порассуждать, как изменилась жизнь вокруг меня, и как изменился я сам.

Я собрал все мои любимые книги. Не все книги сохранились у меня, поэтому я брал, некоторые из них, у друзей. Кое-какие книги детства я наново купил в магазине.

Мы писали программу два часа, а когда закончили, ведущая сказала мне, что все получилось очень хорошо. Я рассказал достаточно, чтобы выбрать самые лучшие куски, ведь программа будет идти двадцать шесть минут.

Я посмотрел на журналистку. Ее глаза излучали океанское спокойствие. Она не понимала, что она профнепригодна. И что она загубила передачу.

Она верила в еще один журналистский миф.

Наполовину он состоит из святой веры в ваш магнитофон, в пленку и монтажный стол.

Во второй половине этого мифа позорно болтаются ваша неуверенность, непонимание того, что вы делаете с гостем, и ощущение беседы, как похода в супермаркет, где нужно накидать продукты в корзину на месяц вперед.

В конце этого мифа ожидает своего часа огромная лопата, которой вы хороните свою программу.

Попробуем разобраться почему.

Проведем эксперимент: посадите перед собой свою бабушку и, чтобы не дать ей возможность давать вам привычные советы, расскажите ей историю вашего дня. Расскажите, где вы были и что делали, познакомьте с подробностями и оценками ваших действий и с тем, кто и что вам сегодня рассказал.

Но перед этим дайте в руки вашей бабушки часы и предупредите, что вы должны уложить весь свой рассказ в десять минут. И как только истечет очередная минута, вы просите бабушку давать вам сигнал.

Итак, вы начинаете.

У вас есть достаточно времени, чтобы описать все события дня. Вы подробно описываете завтрак, толчею в метро и даже поездку к бабушке. То, что вы поехали к ней под сильным нажимом родителей, вы корректно не упоминаете.

Но времени у вас столько, что вы успеваете рассказать бабушке все, и даже то, что вы заехали к Джорджу, и этот осел ушел за пять минут до вашего прихода. А вам нужно было, наконец, забрать у него пару музыкальных дисков, которые он уже месяц держит у себя и не отдает.

Итак, вы заканчиваете рассказ, и у вас еще остается пару неиспользованных минут.

Вы выводите вашу бабушку из радостной комы, в которую она впала, потрясенная вашим подробным рассказом, и радуете ее снова.

Вы говорите, что уважаете ее почтенные года и провалы в памяти, и специально в честь вкусного клубничного пирога, который стоит на столе, вы готовы повторить рассказ, но уже в сокращенном виде, за две минуты.

Бабушка азартно хватается за часы и дает старт.

Зная, что у вас всего две минуты, а рассказать вы должны обо всех событиях дня, вы будете сжаты и конкретны. Некоторые события вы обозначите двумя словами: «Потом я забежал к Джорджу, но его не было». Вы даже не назовете Джорджа ослом, хотя он им является, и не упомянете, что он ушел, вас не дождавшись, уже в третий раз. То есть это правда, но у вас на эти детали нет времени.

Вы будете очень стараться, но, когда ваша бабушка выкрикнет, что время закончилось, вы вряд ли успеете уложиться.

И дело не в мстительной бабушке, которая за ваши редкие визиты украла у вас целую минуту, а в том, что за две минуты тяжело описать весь день.

Но мы не будем искать виноватых, а обратим внимание на то, что оба раза вы рассказывали одну и ту же историю по-разному.

И разной у вас была не только плотность изложения, но и, что самое главное, плотность мысли.

В реальной жизни вы пользуетесь этим механизмом автоматически.

Моя жена за трехминутной чашкой кофе успевает рассказать своей подруге не только обо всех моих последних выявленных недостатках, но и о том, что она снова ездила на озеро Комо. И там опять рассматривала дом Джорджа Клуни, но уже в мощный полевой армейский бинокль, который купила за двадцать долларов на распродаже имущества в близлежащем военном городке. Там, кстати, недорого продавались еще какие-то ракеты, но жена их не взяла, потому что они стоили по восемьдесят пять долларов за пару. Они были большие и грязные, но тем не менее их оптом купили какие-то бородатые иностранцы.

Все это моя жена укладывает в минуту, в оставшиеся две отвечает на уточняющие вопросы, и у нее с подругой еще остается время, собственно, на кофе.

Итак, в жизни вы всегда мгновенно ориентируетесь в обстоятельствах и мыслите, и излагаете все, что необходимо, с нужной плотностью, с учетом имеющегося времени.

Но вспомним важный тезис: эфир – это профессиональная реконструкция жизни, которую зритель не должен заметить.

Что вы хотите от интервью?

Каждый раз разное.

Кто-то выпустил книгу, кого-то неожиданно назвали отцом, и он теперь в прострации, а от кого-то вы хотите большое интервью, потому что вам дали ощутимое пространство в журнале, или у вас есть свободный час в эфире.

Если речь идет о маленьких форматах, то там, даже если вы новичок, вам понятно, что делать. Интервью одной темы, как маленькая заметка. Вам, как я надеюсь, не придет в голову, беседуя с боксером о его вчерашней победе, спросить, что он думает о клонировании овец. Вы благоразумны, и помните, что челюсть у вас одна, а количество зубов строго ограничено.

Но как только вы получаете пространство эфира и свободную тему, то в вас вселяется дьявол. Помахивая рогами, которые, обычно, у молодых журналистов появятся несколько позже, дьявол говорит следующее:

– Парень, ты, наконец, договорился про интервью с этим высокомерным болваном, которого тем не менее многие по ошибке называют звездой. Вспомни, сколько мучений ты перенес, пока он дал согласие. Как тебе пришлось унижаться, чтобы твоя родственница, которая приходится ему свояченицей, нажала на него. Ты даже возил ее на речку, чтобы она подышала свежим воздухом. Вспомни, как она стояла на мостике и ворчала, что ты специально привез ее в плохую погоду, и как ты сдерживал себя, чтобы не столкнуть ее в воду. И вот твой звездный миг! Эта звезда дает тебе целый час разговора. Не будь дураком, потрать этот час как надо. Ты уж потроши его так, чтобы потом сделать из этого материала не одно, а двадцать одно интервью, пять сценариев для Голливуда и детский комикс.

Помни, ты должен наконец стать богатым!..

И молодой журналист приходит к звезде, достает диктофон и блокнот и задает «главный ошибочный вопрос любого молодого журналиста».

О том, что этот вопрос нельзя задавать, написаны диссертации.

Лучшие преподаватели журналистики тратят семестры занятий, чтобы предостеречь студентов от задавания этого вопроса, подробно объясняя пагубность его смысла.

В научных журналах можно обнаружить статьи, что этот вопрос пагубно действует на экологию.

Молодого журналиста предупреждают, что, услышав этот вопрос, объект интервью начинает биться в истерике и выгоняет журналиста вон или начинает его презирать до конца жизни. Объект это делает потому, что начинает чувствовать себя героем моего любимого фильма Гарольда Рэмиса «День сурка» («Groundhog Day»), потому что слышал его миллион раз.

Но дьявол побеждает! И молодой журналист, с остекленевшими глазами, задает тот самый «главный вопрос».

Он говорит: «ДАВАЙТЕ НАЧНЕМ С ВАШЕГО ДЕТСТВА».

Я написал эту фразу большими буквами, потому что надпись на надгробии профессионализму нужно писать курсивом.

Молодой журналист не понимает того нехорошего чувства, которое возникает в человеке, когда ему предлагают начать интервью с детства. Его невозможно описать словами, а только ощутить.

Когда Моисей сообщил евреям, что будет их водить сорок лет по пустыне, то у них было такое же чувство.

Если молодая девушка, удобно расположившись в кресле и одарив меня улыбкой, предлагает мне начать мое интервью с детства, то я тоже улыбнусь, и она никогда не узнает, что я о ней думаю. И это правильно, а вдруг она через двадцать лет разочаровавшись в журналистике, будет назначать мне пенсию.

Но вам-то я все могу сказать.

Я могу вам сказать: она думает, что жизнь началась с нее. Она почему-то не может себе представить, что о своем детстве я рассказывал уже пятьсот раз, и нового детства у меня не появилось. И меня уже тошнит от рассказа, как я вылил на себя манную кашу. Тем более что я ее не выливал и придумал эту деталь еще пятнадцать лет назад для какого-то интервью, «чтобы было весело».

Однажды великий джазовый вокалист Бобби Макферрин имел несчастье сочинить, спеть, снять клип и получить «Грэмми» за песню «Don't Worry. By Нарру». Песня вошла во все чарты, и теперь все знают эту песню, но не знают, что она, для Макферрина, побочная продукция. Этот великий мастер собирает тысячные залы, исполняя голосом классику, и поет за все инструменты один. А эту песню он считает откровенной попсой и очень ее не любит. Но зрители часто требуют, чтобы он на концертах пел именно эту песню, и даже пытаются ее танцевать прямо в зале. А он спел ее уже тысячу раз и больше, не то, что петь, а и говорить о ней не хочет.

Но молодые журналисты, не прочитав об этом, продолжают хвалить его именно за эту песню и выспрашивать, как именно он ее сочинил и что при этом чувствовал.

Так и эта девушка, о которой я веду речь. Я могу сказать, что она ничего обо мне не знает. Она поверхностно пробежала глазом в Интернете десяток моих предыдущих интервью, выписала оттуда предыдущие вопросы, поняла, что я могу на них ответить, и теперь спрашивает меня о том же.

Она не чувствует меня, она не знает, что я люблю и каковы мои интересы. Она забудет меня через минуту, после того, как уйдет. Я ей нужен не как человек, а как материал для ее заработка.

Но это, так сказать, о личном.

А теперь о профессиональном.

Она профнепригодна. Она не понимает, что с детства начинают только те, кто пишет мемуары. Либо я должен рассказать всю свою жизнь, как я ее чувствую, либо как она хочет. А хочет она «какие-то смешные истории из вашей жизни, чтобы читателям было интересно». Но разве это моя жизнь?

Она не понимает, что все, что она хочет спросить, читатели давно прочитали в других моих интервью, и, что, увидев очередной рассказ о моих детских годах, мои друзья будут думать обо мне, как о сумасшедшем.

Но ей наплевать. Она знает, что я хороший рассказчик, и она хочет поговорить со мной, чтобы сделать:

1. Маленькую заметку для газеты в раздел «светская хроника»;

2. Большой основательный материал для ее журнала;

3. Средний материал для другого журнала о здоровом образе жизни;

4. Еще один материал для колонки «хобби» в еженедельную газету;

5. И материал в журнал, типа «GQ», в раздел «Стильные звезды», для чего с ней приехали какие-то костюмеры и стилисты, и на мне будут рубашки и пиджаки от разных модных фирм, которые увезут сразу после съемки. Но уже сейчас меня отгоняют от вешалки, чтобы я случайно не посадил на эту одежду пятно.

Эта журналистка еще ни за кем не замужем, но уже зарабатывает на мне, как Хизер Миллз на Поле Маккартни при разводе.

Так вот, я никогда не даю подобных интервью, а вам советую подобные интервью не брать.

Ваша встреча с гостем для интервью должна предусматривать виртуальный контракт. Контракт не денежный, но смысловой.

Вы должны вспомнить, что за последние пять лет жизнь полностью изменилась.

Представим, что вы все же решили взять у меня интервью. Но тут вы обнаруживаете, что в Интернете десятки моих интервью на все темы.

На различных сайтах изложено двадцать вариантов моей биографии, причем все они неправильные. А правильную я вам не расскажу.

Я пока не веду блог, но мог бы, и там я отзывался бы на любое событие «online». Но есть мои еженедельные публикации, как колумниста, из которых и так все ясно.

В Интернете вы также найдете все неприятное, что обо мне думает аудитория, и данные о журналистских наградах, которыми меня, видимо по ошибке, наградили.

Так скажите, о чем мне вам еще рассказать?

Остается только одеть в костюмы от Dolce & Gabbana.

Поймите, мне просто скучно вам рассказывать все сначала, если я это много раз рассказывал, и если это все есть рядом, и достижимо одним нажатием кнопки.

Я уверяю вас, что могу взять интервью почти у любого, вопрос только в потраченных усилиях, чтобы договориться. У меня есть набор блистательных друзей, с которыми я мог бы сделать интервью хоть завтра, и это будет общественно интересно. Но я этого не делаю, потому что уважаю их. По сравнению с тем, что они рассказали мне пять лет назад, в их жизни мало что изменилось, а все слухи и сплетни вывешены в Интернете.

Я могу прийти к ним, и спросить их «как дела? », но я знаю, как у них дела.

Я могу прийти и спросить, правда ли то, что о них пишут в желтой прессе. Но я, как и все, знаю, что это неправда, и ходить для этого к ним не нужно.

Для интервью обязательно должен быть повод, и этот повод должен быть обоюдно важен.

Тот, к кому вы идете, должен хотеть говорить в ваш диктофон не меньше, чем вы прийти к нему.

Ему должно быть интересно, и ваша главная задача угадать, о чем ему интересно говорить именно сегодня.

Это должна быть одна, очень хорошо продуманная и сформулированная тема. Она должна быть предложена за достаточный срок, чтобы человек успел подготовиться. Потому что некоторые блистательно говорят импровизационно, а другие любят писать заметки, которые цитируют во время интервью. Но их написанные заметки, потом будут бриллиантами вашего интервью, а фразы станут афоризмами.

Иногда молодые журналисты с завистью читают чужие интервью и считают, что они сделаны по блату. Бывает и так. Но иногда это необходимость – согласитесь, что интервью у генерала должен брать кто-то из военных журналистов, которые лучше разбираются в военных вопросах.

Конечно, люди стараются давать интервью проверенным журналистам, которые им симпатичны, которые не переврут их слова и адекватно донесут смысл.

Но поверьте мне, если у вас есть тема действительно интересного разговора и достаточно респектабельное СМИ, где интервью появится, то вы можете смело звонить любому известному человеку.

И он согласится, не спросив вашего возраста и биографии.

А если откажет, то не стоит расстраиваться, ведь отказ, это не более, чем слово «нет».

А теперь вернемся к началу, к истории передачи про мои любимые книги.

Ах, если бы вы слышали, как я рассказывал о них. Я был максимально подробен, я листал любимые страницы, сопровождая все это чтением фрагментов.

Любимые стихи я читал с придыханием, картинно закатывая глаза.

Я знал, что у меня есть время.

Жаль сознавать, что я все это делал зря.

Вспомните опыт с вашей бабушкой. В нем я продемонстрировал вам примеры разной плотности мысли и, соответственно, изложения.

Если бы эта дама предупредила меня, что передача будет двадцать шесть минут, то я бы уложился точно в это время.

Мы бы определили оптимальное количество книг, выбрали бы самые важные. Я бы рассчитал приблизительное время рассказа на каждую, и все было бы записано именно так, как надо. Я бы говорил о каждой книжке сжато, оставляя самое главное. И даже учитывая то, что передачу, обычно, пишут на двадцать процентов времени больше, чем она идет в эфире, я бы точно справился.

Но она поступила иначе. Она писала ее два часа, причем перебивала меня уточняющими вопросами.

Все это не войдет в передачу.

Она будет состоять из набора обрывков моих мыслей, не имеющих ни начала ни конца, размером в двадцать шесть минут. Просто потому, что я говорил это для другого временного формата.

Когда она уходила, то сказала мне: «С вами было так интересно!..» Я готов был ее убить.

Хотя теперь я осуждаю эту эмоцию. Но совсем не потому, что я передумал прекратить ее недолгую журналистскую жизнь, а совсем по другой причине. Если устранять всех тех, кто с улыбкой и молодым задором губит интервью, то нужно стать Рэмбо и, с мрачной улыбкой и огнеметом, выкосить половину молодых дарований.

Ровно в тот момент, когда я писал эту главу, моя дочь включила телевизор, чтобы посмотреть что-то в ее стиле. Как известно, сейчас на экран со своими передачами пошли модные журналы. С тем же бессмысленным задором, с которым делается их журнальное варево, они лепят свои телевизионные поделки.

И в этот раз, загнав в студию очередной десяток гламурных кошечек и парней с надписями модных марок одежды на лбу, вместо мыслей, они слепили очередной шедевр, вызывающий стойкий рвотный эффект.

Записано это было следующим образом: вначале их посадили и сказали, чтобы они разговаривали, только посмешнее. Они это и делали, демонстрируя пещерный интеллект. Периодически, от неизвестных, никак не связанных с разговором причин, им становилось смешно, и они смеялись. Потом их нехитрую беседу смонтировали, оставив, естественно, эти смешные моменты, но подклеив к другому тексту.

Лозунг передачи, как я понимаю, был таков: больше красок от «Beneton» и больше белых зубов от «Blend-a-Med».

На экране получилось следующее:

ГЛАМУР 1: А где ты собираешься отдыхать? (Смеются.)

ГЛАМУР 2: В Майами, там у моего папы дом. (Плохая склейка, смех, все закатываются.)

ГЛАМУР 3: А ты будешь кататься на яхте? (Первый гламур вдруг впадает в истерику и со смехом сползает со стула.)

ГЛАМУР 2: Да, он торгует нефтью, так что купить яхту для него не проблема. (Общая истерика, в которой неожиданно проскальзывает сказанная кем-то за кадром фраза: «Нюхать, только чтобы мама не узнала! Ой, не могу!..», ярко демонстрирующая о чем именно была эта часть разговора. И что осталось за кадром.)

Я спросил дочь, что обозначает это телевизионное преступление, и когда этих молодых людей арестуют.

Дочь объяснила, что я слишком радикален, а смысл этой программы не в разговоре, а в новых моделях одежды, в которых все сидят. Вот, например, этот парень, – она показала на экран, где очередной гламур бился в приступе беспричинного хохота, – он сидит в свитере от Fabrizio Graziano. Это хороший свитер, пояснила дочь, и я вполне мог бы подарить ее мотоциклисту на день рождения. А слушать разговор в передаче нет смысла, добавила она, и пояснила, что вообще не слышит текст, а только смотрит картинку.

– Я пойду принесу тебе пепси, – мрачно сказал я. – Наверное твоим отцом был не я, а эта алюминиевая банка.

– Спасибо, папочка, только похолоднее, из морозильника, – пробормотала дочь, не отрываясь от экрана.

К сожалению, эта передача типична. Профессиональная журналистика вымирает быстрее, чем, в свое время, динозавры, причем без всякого мифического метеорита. У молодежи слишком много денег, у домов моделей слишком много модной одежды, а у продюсеров слишком большие аппетиты, чтобы противиться логичному перетеканию денег в свои карманы. А в заложниках оказываются те, кто случайно включил телевизор на канал, где это перетекание происходит.

Остается надеяться только на ту молодежь, которая воспринимает журналистику, как профессию, а не как способ пиара нового костюма или кроссовок.

И тут есть надежда, потому что самое лучшее интервью у меня взял один молодой провинциальный журналист. Я до сих пор рассказываю это студентам, как пример профессионализма и осмысленности.

Он пришел ко мне с блокнотом и диктофоном и сказал, что хочет мне что-то прочитать.

Я нервно попросил, чтобы чтение было недолгим.

– Послушайте, вот несколько исторических фактов, – сказал он.

Эдмунд Хилари завоевал Эверест. Конец войны в Корее. Умер Иосиф Сталин.

Александр Флеминг, открывший пенициллин, женится в возрасте 71 год.

Выходит первая книга о Джеймсе Бонде.

Первый мужчина делает операцию и становится женщиной.

В Мозамбике родился будущий тренер национальной футбольной команды Португалии Карлос Куэйрос, один из лучших футбольных технарей.

– Ну и что, – спросил я. – Я-то тут при чем?

– Дело в том, что все это произошло в 1953 году, когда вы родились, – сказал журналист. – И я хотел вам задать вопрос: как, по-вашему, с того времени изменился мир.

Я не знаю, сколько «на выходе» было мое интервью, но говорил я больше часа. И у меня горели глаза. Возможно, в основном, я говорил для себя.

Этот журналист не сосал мою кровь. Он просто дал мне несколько фактов для моей фантазии. Говорить об этом мне было необычайно интересно.

И он задал мне один конкретный вопрос.

И то, что он спрашивал, а я отвечал, не было ни в одном моем интервью в Интернете.

Он не писал интервью на века, он просто спрашивал меня о том, что ему было интересно. Но он дал мне новую, непривычную модель размышлений.

И это, поверьте, читателям будет гораздо интересней, чем очередной рассказ о манной каше, которой никогда не было.

Потом, через полгода, я был в Италии. И жена мне купила памятную открытку. На ней был нарисован младенец, держащий в руках ноты и распевающий «Нарру Birthday То You! ». Внутри было написано: «1953» и те события, которые мне перечислял тот журналист. И еще надпись: «Но самое главное, что в этом году родился ты! »

Возможно, что он где-то достал эту открытку.

Но, я его не осуждаю.

Победителей не судят.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 21 22 23 242526 Следующая ⇒