О нормативно-правовой регуляции поведения

⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 28Следующая ⇒

Одним из специфических для «социальной» юридической психологии является вопрос о том, почему люди ведут себя законопослушно и не нарушают юридических норм. В перевернутом виде—о причинах правонарушений—этот вопрос обстоятельно освещен в трудах криминологов.

Факторы, детерминирующие законопослушное поведение, можно отнести к двум типам, различным по своей психологической природе: факторам внутренней и внешней детерминации (внутренний и внешний социальный контроль).

При юридически значимой ситуации субъект избирает законопослушную форму поведения, ориентируясь преимущественно на один из этих двух типов:

а) руководствуясь собственными нормами, не вдаваясь при этом в оценку возможных последствий; эта ориентация выражается в том, что субъект солидарен с правом, поддерживает его, привык следовать правовым предписаниям;

б) подчиняясь давлению общества, страшась наказания, общественного порицания и морального осуждения, окружающих из-за боязни нежелательных последствий.

Выделяя описанные выше типы детерминант, мы различаем: а) внутренний (интровертный) и б) внешний (экстравертный) типы ориентации правомерного поведения.

В наших исследованиях установлено, что ориентации право нарушителей достоверно отличаются от ориентации законопослушных групп населения и сводятся в основном к внешним, факторам детерминации (боязнь наказания, расчет и т. п.) В контрольных группах, наоборот, резко преобладают солидарность с правом, привычка исполнять законы и т. п.

Таким образом, в правовой сфере конкретизация известной формулы: внешние причины действуют, опосредствуясь внутренними условиями, означает, что в качестве внешних факторов детерминации выступают правовые требования, образцы должного поведения, нормы, санкции, которые оказывают большее или меньшее воздействие на сознание личности, а в качестве внутренних факторов - сформированная в ее сознании ценностно-нормативная модель, которая включает в себя собственную концепцию прав и обязанностей, норм и стандартов поведения, возможных и ожидаемых санкций.

Санкции, являясь общественной реакцией на определенный тип поведения (одобряемого или порицаемого), служат одной из важных норм внешней детерминации. Карательные санкции и угрозы их применения — главный инструмент принудительного управления поведением в сфере уголовно-правовых отношений, хотя вообще роль позитивных санкций — поощрений,. наград и иных форм стимулирования — обычно более значима,. а в социалистическом обществе является преобладающей.

Однако вопреки обыденному представлению ни те, ни другие санкции сами по себе не в состоянии обеспечить выполнения должного и воздержания от запретного поведения. Нужно. иметь в виду относительно автономный характер ценностно-нормативной системы личности, ее конкретное содержание характер усвоенных ценностей, норм, установок и ориентации, опосредовавших разные стороны социальной действительности и в частности ее правовую сферу. Поэтому действенность санкций зависит как от их объективного характера, так и от их субъективного значения.

Исходя из презумпции мотивирующей роли санкций, уголовному наказанию приписывается двоякая роль: общего и специального предупреждения (превенции). Предполагается, что угроза наказания способна влиять на поведение как лица, уже совершившего преступление, так и иных людей, заставляя воздерживаться от запрещенных действий под страхом нежелательных последствий.

Несомненно, представление о пользе или вреде, которые субъект связывает с тем или иным поступком, создает весомые контрмотивы преступному образу действий. Однако между санкциями и поведением нет механической связи типа стимул — реакция. Опыт применения уголонно-правовых мер борьбы с преступностью и многочисленные исследования эффективности различных видов наказания не подтверждают ни слишком пессимистичных, ни чересчур оптимистичных взглядов на возможности уголовной репрессии. Правильное определение и эффективное использование этих возможностей нуждается в раскрытии психологического механизма порождения наказанием мотивов поведения. Такая задача еще очень далека от разрешения. Юридическая практика и некоторые специальные исследования позволяют очертить лишь некоторые контуры проблемы.

1. Мотивирующее влияние наказания тем интенсивней, чем ближе момент его применения. Значимость наказания, наступающего сразу или вскоре после преступления, безусловно, выше, чем отдаленная угроза. Причем сравнительно мягкое, но неотложное наказание может быть столь же или более действенным мотиватором, нежели жестокое, но неопределенно отсроченное.

Здесь подтверждается установленный в общей психологии факт, что стимулирующая сила мотива зависит от дальности достижения желаемых результатов. Мотивы более отдаленного будущего при невысоком уровне развития личности оказываются слабей актуальных побуждений, даже если значимость отдаленных последствий много больше.

В криминальной же ситуации человек оказывается перед выбором ценностей: между более значимым, но далеким и менее важным, зато близким. И именно здесь чаще всего обнаруживает себя «короткая мотивация», т. е. то отношение к деятельности, которое характеризуется отсутствием «дальней перспективы»

2. Мотивирующая роль наказания тем выше, чем неизбежней оно представляется субъекту. С этой точки зрения малая санкция может быть равной или превосходить по силе воздействия суровую меру, реальность которой представляется проблематичной. Наши исследования показали, что большинство преступников при совершении преступления полагали, будто их действия либо останутся нераскрытыми, либо по иным основаниям не повлекут за собой уголовной ответственности. Установлено, что расчет на безнаказанность, неверие в реальность нежелательных последствий преступного поведения входят в состав мотивационного комплекса большинства преступлений.

3. Стимулирующая сила наказания тем выше, чем большего блага лишается преступник в результате его применения. Значимость угрозы того или иного наказания определяется мерой ценности тех благ, которые могут быть утрачены (жизнь, свобода, честь и т. д.). Причем эта значимость может быть различной для одного и того же человека в разной жизненной ситуации и тем более для разных людей. Лишение свободы большинством оценивается как полная катастрофа, для некоторых же—это лишь усвоенный и терпимый образ жизни. Сказанным объясняется удивительная, невосприимчивость к наказанию преступников-рецидивистов.

4. Успех превентивной мотивации наказания находится в обратной зависимости от степени распространенности и устойчивости запретных форм поведения. Чем более обыденным в общественной практике и чем более стереотипным в поведении индивида является преступный образ действий, тем менее действенны карательные санкции. Им успешно противостоит мотивация, вытекающая из традиций, а применительно к индивиду—сила привычки, переживаемая как потребность.

Из предыдущего изложения вытекает, что условием стимулирующей роли правовых санкций является последовательность, всеобщность и постоянство их применения, а также (что не менее важно) непротиворечивость, им иных позитивных и негативных санкций, действующих в обществе и по-своему мотивирующих человеческое поведение. Интенсивность и длительность применения наказания должна, поэтому сообразоваться со степенью стереотипизации преступного образа действий, чтобы обеспечить ломку старых и установку новых стереотипов поведения.

5. Успех превентивной мотивации зависит от соразмерности карательной санкции запретному поведению. Соответствие одного другому выражается соизмеримостью тяжести деяния и тяжести наказания, определяемой обычно лишь на основе здравого смысла. Однако отсутствие четких критериев такого соизмерения делает выполнение этого требования затруднительным и для законодательства, и для практики его применения. В результате санкции нередко оказываются либо слишком слабыми мотиваторами, и тогда ими пренебрегают, либо чрезмерно суровыми, и тогда они дают парадоксальный эффект—приводят к обратному действию, что отмечено в наших исследованиях (феномен «тернового венка»).

Дело осложняется субъективной оценкой сравнительной меры пользы и вреда в качестве возможных последствий преступного поведения, что, в свою очередь, зависит от личной системы ценностей правонарушителя.

6. Степень мотивационного влияния наказания зависит от того, насколько запрещенное действие субъект считает для себя приемлемым, желаемым и должным. Признание своего поведения необходимым делает санкцию несправедливой, в силу чего она утрачивает стимулирующую роль. В этом случае мотивационный конфликт завершается доминированием мотивов, порожденных другими потребностями, ценностями и нормами. По данным наших исследований, в мотивации многих преступлений угроза наказанием просто не принимается в расчет в силу давления других мотивов: групповой солидарности, мести и т. д.

Таким образом, ни позитивные, ни негативные санкции сами по себе не в состоянии обеспечить выполнения должного и воздержания от запретного поведения. Одни наказания и поощрения мало способны перестроить систему ценностей, лежащих в основе внутренней нормативной модели личности. И в силу этого санкции оказываются недейственными: позитивные отвергаются, негативные не достигают цели.

Исследования показывают, что наказания в большей или меньшей степени опасаются до тех пор, пока оно не наступило, а после того его уже не боятся, к нему приспосабливаются и даже привыкают, так что и повторное наказание зачастую не очень страшит. Рецидивная преступность является подтверждением сказанному.

Среди источников отклоняющегося поведения специального интереса заслуживают явления, давно подмеченные и осмеянные баснописцами в аллегориях типа «Лиса и виноград» и описанные гениальным Ф. Достоевским в романе «Преступление и наказание».

Речь идет о механизмах пересмотра и перестройки субъективной иерархии ценностей, в результате чего лишается значимости и обезвреживается то, что стало психологически травмирующим для данной личности. В жизни приходится сталкиваться с такими фактами, когда человек, нарушая нравственные и правовые запреты и зная об упрёчности своего поведения, не испытывает чувства вины.

Психологическая оценка показывает, что искреннее осуждение своих действий, полное, глубокое, так называемое «чистосердечное раскаяние» встречается реже, чем кажется на первый взгляд. Чаще мы имеем дело с формальным признанием обстоятельств события, его юридической оценки и сожалением о неблагоприятных последствиях своих поступков.

Возникает вопрос, за счет каких психических механизмов происходит самоотчуждение личности преступника от регулятивного влияния господствующей в обществе ценностно-нормативной системы? Известно, что общественное осуждение и даже одна лишь угроза негативной оценки весьма значимы для субъекта. Бесспорно доказанная зависимость самооценки от оценки окружения здесь, казалось бы, утрачивается. Так, проведенные нами исследования показали, что:

— самооценка преступников в целом отличается от самооценки законопослушных лиц менее критичным отношением к себе и характеризуется преимущественно социально одобряемыми качествами;

— самооценка преступников неадекватна. При двух возможных вариантах неадекватности (необоснованно завышенной и чересчур заниженной) основной массе преступников свойственно относительное преобладание завышенной самооценки;

— самооценка преступников различных категорий (корыстных, насильственных, корыстно-насильственных) специфична и коррелируется с характером преступной деятельности, что определяется связью стереотипов поведения с теми или иными вариантами свойств данного типа личности правонарушителя;

— специфика самооценки проявляется в акцентах на тех качествах, посредством которых отвергается сходство с шаблонным образом преступника, распространенным в обыденном сознании («негативная идентификация»);

— на фоне этой преобладающей тенденции отмечается частичное «принятие образа и роли» преступника, что выражается в признании у себя некоторых черт преступного стереотипа;

— подтверждая тезис о наличии общих психологических черт у однотипных категорий преступников, Самооценка рецидивистов и лиц, впервые осужденных за те же преступления, в основных чертах является сходной;

— выявленные особенности самооценок различных категорий преступников обусловлены своеобразной деформацией ценностной структуры личности;

— высокая самооценка при неудовлетворенных притязаниях субъекта - создает достаточно широкую зону конфликтных ситуаций, порождающих противоправное поведение.

Как же удается субъекту, нарушая запреты, сохранять столь необходимый каждому внутренний комфорт? Объясняется это действием психической самозащиты, которая снижает или вовсе снимает социальный контроль, его барьерное, тормозящее действие. Именно на этой основе происходит самооправдание и внутреннее высвобождение от ответственности за совершаемое и. совершенное преступление.

Идея о том, что личность в определенных жизненных ситуациях прибегает к психологической защите, возникла и длительное время оставалась преимущественно в русле психоаналитических или близких к ним концепций. Однако защитные механизмы допустимо и необходимо рассматривать вне теории психоанализа. В советской психологической литературе отмечается, что это нормальные, повсеместно действующие психологические механизмы, с помощью которых человек пытается смягчить боль психической травмы.

Мы полагаем, что демистификация этого явления, углубляя понимание движущих сил человеческого поведения, абсолютно необходима, особенно для юридической психологии, поскольку правовая теория и практика нередко исходят из презумпции осознаваемости всего психического. Тем самым многие «пружины» преступного деяния остаются вне рассмотрения и правильной оценки. Порочным является не признание реальности феномена психической самозащиты и его истолкование, объяснение его источников и использование в целях маскировки социальных причин преступного поведения.

Подтверждением реальности существования защитных механизмов может служить тот факт, что эта проблема так или иначе буквально «врывается» в изложение самых разнообразных вопросов, когда речь заходит о бессознательных или не вполне осознаваемых элементах психической деятельности, особенно при анализе мотивационной сферы личности (Л. И. Божович, Б. Д. Парыгнн, Е. С. Кузьмин, С. Г. Моеквичев, И. С. Кон, Я. Л. Коломпнский, И. И. Чеснокова и др.). Однако прямые и косвенные признания реальности психической защиты пока еще не повлекли за собой достаточных исследований этого феномена.

Проведенное нами и нашими сотрудниками исследование личности преступника показало кардинальную важность защитных механизмов, порожденных адаптивной потребностью и формирующих защитные мотивы, которые подготавливают и побуждают к преступному поведению, а затем ретроспективно оправдывают его.

Подвергшись негативным санкциям или опасаясь их, личность избирает путь устранения неблагоприятных последствий своего поведения, идущего вразрез с общепринятой нормой, нейтрализуя социально-правовой контроль посредством глушения, отвержения некоторой информации, противоречащей какой-то личностно значимой установке; отыскания и использования логических аргументов для обоснования преступного деяния, его необходимости, вынужденности, отсутствия общественной опасности; перенесения на других лиц и на окружение в целом собственных черт, намерений, поступков (враждебности, алчности, лицемерия), что придает действиям преступника как бы «спровоцированный» и «превентивный» характер («вытеснение», «рационализация», «проекция» и т. п.).

Явления такого рода могут быть как неосознанными, так и полностью осознаваемыми. В каждом конкретном случае соотношение сознательного и бессознательного носит изменчивый характер. Здесь обнаруживается важнейшая закономерность, отмеченная С. Л. Рубинштейном: «Осознанное и неосознанное отличается не тем, что в одном случае всё исчерпывающе осознается, а в другом—ничего не осознано. Различение осознанного и неосознанного предполагают учет того, что в каждом случае осознается».

Уместно напомнить, что вопреки психоаналитическому упрощению взаимосвязи сознательного и бессознательного и сведению этой связи к борьбе между ними объективными исследованиями доказано существование взаимосвязей, носящих характер не только антагонизма, но и функциональной синергии (сотрудничества, согласованного действия). Причем последний тип отношений преобладает в условиях психической нормы, обеспечивая адекватную организацию самых различных форм социального поведения.

Можно добавить также, что отказ от такого представления ведет и к отказу от пессимистической идеи фрейдизма о безысходной подчиненности сознания примитивным неосознаваемым влечениям, якобы унаследованным человеком от его звероподобных предков

Говоря о психических механизмах самозащиты, мы имеем в виду не только и не столько сознательное отыскание способов реабилитации себя и своих поступков (что также имеет место), сколько не вполне осознаваемые тенденции, формирующие искаженное видение действительности. Эти иллюзорные представления позволяют индивиду внутренне противостоять общественным требованиям и санкциям, сохраняя веру в свою правоту, высокую самооценку и хотя бы душевный минимальный комфорт.

Защитные механизмы не тождественны защитным мотивам, первые порождают вторые, заполняя мотивационный вакуум, создавая различные мотивационные иллюзии. Они находят реальное воплощение в конкретных способах защиты своего «я», которые выявлены нашими исследованиями. Способы самооправдания (в различных сочетаниях) сводятся к следующему.

— Искаженное представление о криминальной ситуации, которая рисуется в преувеличенном значении одних элементов и преуменьшенном значении других, что якобы делает неприменимым к данному случаю соответствующие санкции; происходит непроизвольная ретушь действительности, смещение отдельных обстоятельств по месту, времени и роли участвующих лиц.

— Исключение ответственности за возникновение криминальной ситуации, которая рисуется как роковое стечение обстоятельств, а не результат собственной активности субъекта.

— Представление себя жертвой принуждения, зависимости, вероломства и обмана других лиц либо собственных ошибок и заблуждений, которые якобы и повлекли за собой противоправные действия.

— Убеждение в формальности нарушаемых запретов, обыденности подобных действий, в силу чего они расцениваются как допустимые, особенно сравнительно с другими, по мнению субъекта более опасными и безнаказанными, правонарушениями.

— Девальвация правоохраняемых ценностей, обесценение жертвы преступления и предмета преступного посягательства и тем самым непризнание вредных последствий и общественной опасности деяния.

—Умаление и приукрашение своей роли в совершении преступления, представление своего поведения в благородном освещении в виде помощи другим лицам и пр.

— Подмена и облагораживание подлинных побуждений и целей поведения, в результате чего деяние представляется извинительным, правомерным.

— Снижение рефлексивных способностей, возможности предвидения и самоконтроля, чем достигается «раскрепощение» личности, внутренняя свобода от нормативных ограничений.

— Рассмотрение себя в качестве пассивного объекта внешних воздействий, за пороки и поступки которого ответственны среда, общество, ненормальные условия жизни, что делает как бы неизбежным противоправный образ действий («поза отверженного» — чаще всего у рецидивистов).

— Гипертрофия ценностей личных качеств, утверждение своей исключительности, ставящее субъекта в его собственных глазах вне нормативных рамок и обычной юрисдикции, — своеобразная концепция сверхчеловека, обязанная своим возникновением механизму гиперкомпенсации. Речь идет о стремлении устранить ощущение какой-то мнимой или действительной неполноценности, доказав себе и окружающим, хотя бы в уродливой форме, сверхценность своей личности («комплекс Герострата») Перенос ответственности за собственные поступки на других лиц, фатальный случай, жизненную ситуацию и т. п. отнюдь не обязательно сопровождается прямым и осознанным отрицанием тех или иных правовых установлений. Напротив, большей частью они декларативно признаются, но каждый раз представляются неприменимыми для регуляции и коррекции собственного поведения.

Исследования показывают, что сознание преступников характеризуется дуализмом внутренней нормативной системы. В ней противоречиво сочетаются две группы несовпадающих критериев «для себя» и «для других», в чем и проявляется дезинтеграция личности преступника, непоследовательность его системы ценностей и установок. Положение усугубляется еще и тем, что защитные механизмы, как бы ни были они сильны, все же не способны обеспечить полный иммунитет и невосприимчивость к общественным ценностям. Риск нежелательных последствий и санкций, необходимость маскировки, вынуждающая вести «двойную» жизнь, — все это обостряет процесс дезинтеграции личности и неизбежно сопутствующее ему нервно-психическое напряжение. Тем самым комплекс социальных факторов, порождающих преступление и порождаемых им, одновременно приводит к невротизации личности, Этим в первую очередь и объясняется значительное число невротиков среди лиц, совершивших преступление.

Защитные механизмы путем различных форм самооправдания вызывают искаженное видение жизни, ситуации, самого себя, принося, таким образом, облегчение субъекту. Однако это облегчение носит иллюзорный характера, ибо житейские невзгоды, вызывающие потребность в самоутешении, отнюдь не устраняются; подобный самообман является лишь уходом от проблемы, отказом от активных действий, необходимых для социально-адекватного их разрешения.

Конечно, самооправдание не бывает совершенно беспочвенным, оно всегда опирается на какие-либо фактические обстоятельства. Но, как во всяком заблуждении, реальные факты здесь сочетаются с неадекватными выводами и оценками. Объясняется это хорошо изученным влиянием установок субъекта на характер социальной перцепции. Этим обусловлена избирательность восприятия, отбора из социальной действительности преимущественно тех фактов, которые отвечают сложившимся установкам, и, с другой стороны, своеобразная слепоглухота в отношении всего, что идет вразрез с ними.

Сказанным подчеркивается функциональная связь защитных механизмов с ценностной структурой личности преступника. Психологическая защита заключается в реорганизации осознаваемых и неосознаваемых компонентов ценностной системы и в пере структурировании ее иерархии.

Профилактика отклоняющегося поведения предполагает своевременное противодействие возникновению описанных тенденций средствами общего, нравственного и специально-правового воспитания, а также разрушение иллюзорного мира, возникшего в сознании правонарушителя под воздействием этих механизмов как обязательный элемент его ресоциолизации.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒