Особенности общения в уголовном судопроизводстве

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 28Следующая ⇒

Проблема общения—одна из кардинальных в социальной психологии — имеет специфические аспекты в юридической практике. Будучи вплетено в ткань «обезличенных» общественных отношений, регулируемых правом, общение реализует эти правоотношения и своеобразно реализуется в них как система межличностных отношений.

Заметим, что эти модификации общения лишь недавно стали привлекать к себе внимание. При анализе структуры общения выделяют три взаимосвязанных стороны: коммуникативную, интерактивную и перцептивную, рассматривая каждую из них в указанной последовательности.

Принятая в советской психологии идея единства общения и деятельности диктует (во всяком случае, для наших целей) иную очередность, выдвигая в качестве исходной не информационно-коммуникативную, а интерактивную сторону (или функцию). Предпочтительно, прежде всего, видеть в общении взаимодействие людей как способ «обмена деятельностями» путем взаимной перцепции и взаимной информации сотрудников, сообщников или соперников.

Вместе с тем в попытках анализа реального процесса общения ясно обнаруживается его нерасчленимость на некоторые составляющие и условность их раздельного рассмотрения.

При рассмотрении интерактивной стороны общения в социальной психологии выделяют два типа взаимодействия людей: кооперацию и конкуренцию (в иных терминах—сотрудничество и соперничество, ассоциацию и диссоциацию, соглашение и конфликт и т. д.). Преобладающее в прошлом внимание к первому типу иитеракций оставило менее изученными взаимодействия второго типа. Между тем отношения соперничества, состязательства и борьбы свойственны многим видам деятельности.

Особую сложность и своеобразие они приобретают в уголовном судопроизводстве, где скрещиваются несовпадающие, а подчас и диаметрально противоположные интересы. Не случайно одним из принципов уголовного процесса считается состязательность, наличие сторон, выполняющих функции обвинения и защиты. А при расследовании преступлений отношения участвующих в деле лиц носит нередко еще более сложный и острый характер (следователь и подследственный, разыскивающий и разыскиваемый, обыскивающий и обыскиваемый, допрашивающий и допрашиваемый и т. п.).

Конечно, большей частью общение в процессе расследования характеризуется полным или частичным совпадением интересов участников взаимодействия, отсутствием противоречивых целей, к достижению которых направлены их усилия. Такие отношения складываются, когда следователь имеет дело с добросовестным участником процесса, готовым сообщить все необходимые сведения либо выполнить требуемые действия (опознать искомый объект, выдать нужный документ и т. п.). В этих случаях основной задачей является сохранение бесконфликтных отношений и оказание посильной помощи другой стороне в выполнении этих требований.

Ситуации конфликтов различной длительности и остроты возникают между следователем, с одной стороны, и заинтересованным в деле свидетелем или потерпевшим, недобросовестным подозреваемым или обвиняемым — с другой. Здесь типично такое положение, когда стороны не только объективно стремятся к противоположным целям, но и знают об этом и при организации своего поведения учитывают действия противоположной стороны, взаимно создавая трудности и помехи, чтобы обеспечить себе, успех и не дать выиграть «противнику». С внутренней стороны конфликт предстает перед нами, во-первых, как двустороннее решение взаимосвязанных и взаимоопределяющих мыслительных задач, лежащих в основе поведения противников, и, во-вторых, как двусторонняя связь субъектов, принимающих, сообщающих и использующих информацию друг о друге. В психологическом анализе конфликтного взаимодействия, возникающего при расследовании преступлений и розыске преступника, на первый план выдвигается вопрос о том, как рассуждают, принимают решение и направляют свое поведение соперничающие стороны.

Рефлективные рассуждения такого рода сопровождаются имитацией мыслей и действий друг друга. Размышление строится по схеме: «я думаю, что он думает, будто я думаю, что...». Преимущество в точности рефлексии позволяет не только предвидеть поведение своего возможного соперника, регулируя тем самым и собственное поведение, но и активно влиять на ход и результаты его рассуждений, формируя у последнего основания для желательных решений и действий.

Участники всякого взаимодействия выступают либо как противники, отстаивая совпадающие цели и преодолевая противодействие друг друга, либо как- союзники, согласующие свои действия для достижения общей цели. И в том и в другом случае рефлексивные рассуждения служат задаче предсказаний действий партнера, являясь основой целесообразного выбора собственного хода. Поскольку эта деятельность протекает в рамках строгой правовой процедуры, можно сказать, что общение в уголовном процессе имеет игровые черты.

Обман и ложь заинтересованных в деле лиц — типичные случаи рефлексивного управления, которое происходит не в результате прямого нажима и принуждения, а за счет дезинформации, путем ложных сообщений, из которых «партнер» логически выводит свое собственное, но предопределенное противной стороной решение и выполняет желательные ей действия. Именно такой характер носит лжесвидетельство.

Общие механизмы и способы рефлексивного управления людьми уже освещались в литературе применительно к элементарному случаю конфликтного взаимодействия двух лиц. В юридической же практике часто приходится иметь дело не с одним, а несколькими участниками судопроизводства, отношения между которыми образуют весьма сложный узор. Здесь не применимы уже описанные упрощенные игровые модели; необходимы дальнейшие междисциплинарные исследования в этом направлении.

Информационно-кибернетический подход к анализу общения (его недостаточность уже отмечалась в психологической литературе) оставляет в стороне важные содержательные характеристики. Одной из них является ложность информации. Проблема лжи (психология лжи) вообще чрезвычайно актуальна, но пока еще не оценена «по заслугам».

В юридической психологии вопрос о ложности сообщении постоянно возникает при оценке показаний свидетелей и обвиняемых, письменных документов и иных доказательств.

Понятие лжи (ложности) при кажущейся ясности часто используется в разных значениях и не всегда адекватно. Источником такой многозначности служит в первую очередь несовпадение этого понятия с точки зрения логической, этической и психологической.

В логике, где постоянно оперируют определениями истинности и ложности, фактически имеют дело с формальной оценкой правильности или неправильности определенных высказываний и умозаключений с точки зрения законов мышления, полностью отвлекаясь от того, соответствуют ли суждения и выводы реальной действительности, и отвечают ли они подлинному представлению того, кем сформулированы ивысказаны.Такое формально-логическое понимание ложности не делает различий между добросовестным заблуждением, ошибкой и заведомой ложью.

Перенесенная в юридическую практику подобная трактовка лжи лишает это явление весьма существенных нравственно-психологических оттенков.

С этической точки зрения ложь—не всякое суждение, противоположное истинному, а лишь преднамеренно неверное утверждение, с помощью которого человек вводит других в заблуждение, стремясь извлечь из этого какую-либо пользу. Здесь это понятие имеет характер социальной оценки и употребляется только в порицательном смысле. Сообщение заведомо неверных сведений в морально оправданных ситуациях, как правило, ложью не называют.

«Обычно принято думать, писал в свое время А. Р. Лурия, — что нет ничего более случайного, капризного и не подчиняющегося никаким законам, чем ложь. Однако такое представление неверно. Ложь, как и всякое мышление, построенное по другому принципу, имеет свои формы, свои правила, свои приемы. Человек, который лжет, прибегает всегда к определенным законам мышления, к определенным формам логики. Вскрыть их—значило бы сделать серьезный шаг вперед по пути умения отличать правдивое высказывание от лживого, а это дало бы нам новые прекрасные приемы в следственном деле».

Противопоставляя ложь ошибке, нельзя не учитывать, что между этими полярными случаями—добросовестным заблуждением и заведомой ложью — имеется множество очень тонких и плавных переходов, когда люди говорят «почти» правду, лишь в малой степени отступая от истины, подчас и сами того не замечая. В показаниях сплошь и рядом встречаются непроизвольные искажения, порожденные положением допрашиваемого в деле, отношением к участникам расследуемого события, профессиональной и групповой принадлежностью. Влияние социальных установок на восприятие и поведение субъекта достаточно хорошо изучено.

Это делает вовсе не такой уж простой квалификацию показаний как заведомо ложных даже при полной ясности и доказанности всех необходимых для этого фактических обстоятельств.

Оценка информации с точки зрения истинности, ошибочности или ложности—постоянно возникающая перед юристом задача. Между тем имеющиеся в литературе указания и рекомендации по этому поводу носят слишком общий характер. Для более детального уяснения этих тонкостей каждое высказывание должно быть рассмотрено, по меньшей мере, с пяти позиций:

а) был ли в действительности описываемый факт или его не было;

б) знает или не знает допрашиваемый о существовании (не существовании) этого факта;

в) соответствует или не соответствует его высказывание знанию (незнанию) об этом факте;

г) оценивается ли в свете всего предыдущего это высказывание как истинное или неистинное;

д) квалифицируется ли оно при этом как искреннее или неискреннее, т. е. ложное.

Правильная оценка получаемой информации придает ценность ложным сообщениям, если распознана их ложность и, наоборот, можно сообщить правду, которую партнер примет за ложь, избрав под влиянием этого невыгодный для себя образ действий. Таким образом, ценность информации определяется не только объективной истинностью ее содержания, но и той пользой, которую могут извлечь для себя отправитель и получатель информации в зависимости от того или иного ее понимания и использования.

Выявление и разоблачение лжи, предупреждение возможного и преодоление реального противодействия диктуют необходимость соответствующего воздействия работников правосудия на других лиц в рамках и средствами, установленными законом.

Проблема правомерности и допустимости средств воздействия является одной из наиболее актуальных. Она, естественно, не может решаться без учета данных психологической науки, тем более в современных условиях укрепления законности и гуманизации общественных отношений.

Данная проблема еще не поднималась в фундаментальных работах по обшей и социальной психологии.

Вопросы допустимости психологического воздействия иногда решаются с двух противоположных позиций, каждая из которых представляется принципиально неверной. Первая—назовем ее мнимо гуманистической—объявляет недопустимыми любые методы и средства, направленные на преодоление возможного противодействия заинтересованных лиц. При этом следователь низводится на роль пассивного регистратора событий, а отыскание доказательств уподобляется сбору урожая в саду. Вторая—вульгарно-прагматическая—считает приемлемым любой, прямо не запрещенный законом образ действий, направленный на установление истины. При этом благородной целью, по существу, оправдывается раскрытие преступления и изобличение виновного «любой ценой». Так возникает опасность «злоупотребления психологией». Легко доказать, что практические последствия той и другой крайности оказываются тяжкими и социально вредными в равной мере.

Спорность оценки того или иного приема или способа действий следователя (а именно о частных приемах и средствах обычно идет спор) обусловлена не разработанностью исходных теоретических положений, общих принципов и критериев оценки. В результате многие противоположные суждения «за» и «против» того или иного приема (средства) плохо аргументируются и подчас носят характер деклараций и проповедей.

При разработке общих принципов и критериев допустимости приемов и средств нельзя не учитывать объективные закономерности уголовного процесса, который характеризуется, в частности, конфликтным характером взаимодействия некоторых его участников, возможностью противодействия выяснению истины и достижению целей правосудия со стороны недобросовестных лиц, коллизиями ценностей и благ, затрагиваемых и реализуемых в этом процессе, и вытекающей отсюда неизбежностью компромиссных решений, лежащих в основе выбора тех или иных приемов и средств.

Оптимизация любой деятельности неразрывно связана с выбором определенного варианта поведения по различным несовпадающим и даже взаимоисключающим критериям. Как известно, в жизни редко удается достигнуть полной оптимальности по каждому из них одновременно. Приходится идти на компромисс, уступая по одним критериям для некоторого' выигрыша по другим. Границы этих уступок или «размер платежа», на который мы готовы и вправе идти, зависит от значимости каждого критерия и стоящих за ним ценностей. В основе выбора способа действий лежит предпочтение одних ценностей другим, которое имеет определенные пределы. Таким образом, речь может идти лишь об относительной оптимальности.

Междисциплинарные теоретические и эмпирические исследования позволяют сформулировать и расположить по иерархии некоторый ряд общих критериев допустимости средств воздействия:

а) юридический (соответствие духу и букве закона, соблюдение прав граждан и выполнение обязанностей);

б) этический (нравственная приемлемость с точки зрения социалистической морали и норм профессиональной этики);

в) гносеологический (познавательная ценность и научная обоснованность);

г) психологический (учет психологических особенностей ситуации общения и индивидуальных особенностей ее участников).

Отметим неразрывную взаимосвязь и соподчинение перечисленных требований в этой системе. Подчеркнем также безусловность высшего — процессуально правового — критерия. В той или иной мере он опосредует все остальные, интегрирует их. Вместе с тем он оставляет большой тактический простор для нерегулируемых законом приемов и средств расследования и предупреждения преступлений.

Наряду с указанными выше содержательными требованиями известна серия праксеологических критериев эффективности всякого действия. К ним относятся: целесообразность, т. е. пригодность данного способа для достижения желаемого результата; надежность, т. е. вероятность получения нужного эффекта; продуктивность, т. е. получение наибольшей пользы; рентабельность, т. е. соразмерность расхода времени, сил и средств с ценностью результата; безопасность, т. е. минимизация риска нежелательных последствий, и т.д.

В этом наборе пересекающихся альтернатив оценка, выбор средств и принятие решения—непростое дело.

В свете сказанного наряду с повышением профессионального мастерства, правовой, этической и психологической культуры работников юстиции перед социальной и юридической психологией стоит специальная задача дальнейшей разработки методов практической диагностики личности, совершенствования приемов и средств управляющего воздействия на людей в сфере охраны правопорядка и профилактики правонарушений. Комплексные мультидисциплинарные исследования такого рода уже ведутся в настоящее время.

Рощин С.К. Психология и право: некоторые специфические вопросы психологии управления в США

Задолго до того, как психология приобрела статус самостоятельной науки, психологические аспекты правовой деятельности привлекали внимание ученых. Первые шаги делались в области криминологии в надежде отыскать психологические, а чаще—биологические или физиологические особенности преступности и преступников. В Московском университете, например, уже в начале XIX в. читался курс «уголовной психологии». Значительно позже, к концу века, интерес к проблемам преступности стали проявлять психиатры, которые, помимо вопросов психопатологии и судебной психиатрии, затрагивали также проблемы общепсихологического характера. В начале XX в. проблематика судебной психологии расширилась, а самое главное—были сделаны первые попытки проведения экспериментальных психологических исследований в этой области. В России в этой связи можно назвать имена таких ученых, как В. М. Бехтерев, А. Л. Щеглов, Д. А. Дриль, А. Ф. Кони и др. В Европе в тот же период появились аналогичные исследования В. Штерна, Э. Клапарсда, Г. Мюнстерберга.

В наше время проблемы юридическом и судебной психологии в СССР разрабатываются А. Дуловым, Л. М. Зюбипым, А. Р. Ратиновым, И. К. Шахрпманяпом и др.

Что касается США, то, хотя исследованиями проблем преступности американские психологи начали заниматься давно, отношение юристов к психологии довольно долго оставалось скептическим. Тем не менее, в 30-х годах были написаны работы, посвященные проблеме взаимоотношений между юриспруденцией и психологией, в 50-х годах высокие юридические инстанции США начали уже ссылаться на психологические исследования при анализе некоторых вопросов правовой политики, связанной с процессами десегрегации детей негров в школах. Однако по-настоящему новое направление получило развитие лишь с середины 60-х годов. Начиная с этого рубежа, число психологов, включившихся в исследования в названной области, и количество изданных ими работ превышают соответствующие цифры за все предыдущие годы, вместе взятые. Так, при анкетном опросе, проведенном в 1973 г., 800 членов Американской психологической ассоциации сообщили о наличии у них серьезного профессионального интереса к проблемам уголовно-правовой, судебной, следственной и исправительной теории и практики. Значительное число представителей психологической науки работает непосредственно в следственных, судебно-правовых и исправительных учреждениях, и хотя в печати нет полных данных на этот счет, но результаты выборочных исследований, проведенных в конце 60-х—начале 70-х годов, показали, что только в исправительных учреждениях США работали 400 психологов, и требовалось еще 900.

Широкое использование психологических знаний в системе органов внутренних дел и правосудия привело к тому, что некоторые университеты стали вводить специальные курсы для подготовки узко специализированных профессионалов. Так, выпуск такого рода специалистов организовали университеты в штатах Иллинойс и Флорида, а университет Алабамы готовит специалистов по дисциплине «психология и право» вплоть до уровня докторов наук. Университет Джона Гопкинса предлагает психологам специальную стажировку. При этом психологические кадры готовятся как для практической деятельности в полицейских, судебных и исправительных органах, так и для научно-исследовательской работы. Усилия психологов, избравших для себя узкую специализацию по профилю «психология и право», дополняются отдельными исследованиями специалистов в области теории личности, социальной, клинической, воспитательной и инженерной психологии. При этом поднимается вопрос о том, что наступило время поставить прагматически-эмпирические методы исследований на серьезную теоретическую основу.

В методологический арсенал складывающейся дисциплины в настоящее время входят современные концепции Б. Ф. Скиппера и его учеников Н. Айлона и Г. Лзрииа; Г. Лйзепка,

Р. Зимбардо и др., не говоря уже об ортодоксальных психоаналитических теориях.

Подводя в 1977 г. итог развитию исследований в новом направлении американской психологической науки, известные специалисты в этой области Дж. Л. Тэпп и Ф. Дж. Левайн сочли возможным констатировать, что «психология и право» как формирующаяся дисциплина «вступает в зрелый возраст». Это обусловливает заметное изменение отношения к психологам со стороны теоретиков и практиков юриспруденции: недавнее открытое недоверие и скептицизм уступают место настроениям «осторожного оптимизма». Тем не менее, новое направление пока еще не стало единой научной дисциплиной, поскольку интеграция знаний различного содержания в более или менее стройную систему пока еще не достигнута. Эти знания составляют на сегодня мало между собой связанные, относительно самостоятельные разделы, подходящие под рубрику «психология и право» главным образом по своей социальной и функциональной направленности. Среди этих разделов или поднаправлений, на наш взгляд, можно выделить следующие:

1. Самый старый, имеющий традиции и опыт раздел исследований, посвященных изучению причин преступности, ее профилактики и личности преступников.

2. Проблемы «правовой социализации», под которой понимаются процессы познания и усвоения правовых норм детьми и взрослыми, формирование установок по отношению к этим нормам, формирование законопослушного поведения.

3. Изучение особенностей восприятия криминальных ситуаций и их воспроизведения лицами, которые являются их очевидцами и выступают свидетелями в уголовных делах, а также другие вопросы психологической экспертизы.

4. Психологический анализ организации, режима и системы контроля в исправительных учреждениях. К этому направлению примыкает также теоретическая проблема роли и эффективности наказаний.

5. Психологические факторы судебного процесса. Основное место здесь занимает изучение процессов принятия групповых решений присяжными заседателями.

6. Психологический и психофизиологический анализ поведения лиц, дающих неправильные показания, и изучение опыта использования в следственной практике полиграфов и других методов обнаружения неискренности.

7. И, наконец, исследование психологических аспектов организации деятельности полицейских органов и управления ими, включая сюда в первую очередь вопросы оценки, отбора и подготовки кадров.

Поскольку объем одной статьи не позволяет осветить в какой-либо мере положение дел в области «психологии и права» в целом, мы остановимся лишь на одном, наименее исследованном в советской психологической литературе разделе, а именно на комплексе исследований, посвященных проблемам организации и управления в системе органов полиции.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒