Создание литературного клуба

⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 13Следующая ⇒

А вонлейским школьникам было трудно снова вернуться к скучному и однообразному существованию. Особенно Ане после роскошного кубка волнений, из которого она пила в предыдущие недели, теперь все казалось невыносимо монотонным и бессмысленным. Могла ли она вернуться к тихим радостям тех далеких дней, когда о концерте еще и не говорили? Сначала, как она признавалась Диане, она считала это невозможным:

— Я совершенно уверена, Диана, что жизнь никогда уже не сможет стать такой, какой она была в старые времена, — говорила она со скорбным видом и так, словно речь шла о том, что происходило лет пятьдесят назад. — Быть может, пройдет время и я привыкну к этому, но боюсь, концерты делают людей непригодными к повседневной жизни. Я думаю, что именно поэтому Марилла их не одобряет. Марилла такая здравомыслящая женщина. Должно быть, гораздо лучше быть здравомыслящим, однако я все равно не очень хотела бы быть здравомыслящей, потому что это так неромантично! Правда, миссис Линд говорит, что мне это не грозит. Но никогда нельзя предугадать точно. Вот сейчас мне кажется, что с возрастом я могла бы стать здравомыслящей. Но, вероятно, это просто потому, что я устала. Я никак не могла заснуть прошлой ночью. Я лежала совсем без сна и снова и снова переживала наш концерт. У такого рода событий есть то достоинство, что так приятно снова возвращаться к ним в мыслях.

Но в конце концов авонлейская школа постепенно вползла в прежнюю колею и предалась своим прежним интересам, хотя концерт, без сомнения, оставил свои следы. Руби Джиллис и Эмма Уайт поссорились из-за первого места на сцене и теперь больше уже не сидели за одной партой, и многообещавшая трехлетняя дружба была разорвана. Джози Пай и Джули Белл " не разговаривали" друг с другом три месяца из-за того, что Джози Пай сказала Бесси Райт, что поклон Джули Белл, вышедшей на сцену, напомнил ей движения клюющего просо цыпленка, а Бесси передала это Джули. Ни один из Слоанов не желал иметь дела с Беллами, потому что Беллы заявили, будто Слоанам дали исполнять слишком много номеров программы, на что Слоаны отвечали, что Беллы оказались неспособны как следует исполнить даже то немногое, что им доверили. И наконец, Чарли Слоан подрался с Муди Спурдженом Макферсоном, потому что Муди Спурджен сказал, что Аня Ширли задирает нос после своего выступления на концерте, и Муди Спурджен был «побит». В результате сестра Муди Спурджена, Элла, решила до конца зимы " не разговаривать" с Аней Ширли. Если не считать этих мелких трений, дела в маленьком королевстве мисс Стейси шли гладко и заведенным порядком.

Проходила зима. Была она необычайно мягкой, а снега было так мало, что Аня и Диана могли почти каждый день ходить в школу по Березовой Дорожке. В день рождения Ани они легко шагали здесь в школу и, не переставая болтать, все же внимательно приглядывались и прислушивались к тому, что было вокруг, потому что мисс Стейси объявила о предстоящем сочинении на тему " Прогулка по зимнему лесу", а потому надлежало быть наблюдательным.

— Только подумай, Диана, сегодня мне уже тринадцать лет, — заметила Аня с благоговением в голосе. — Мне трудно даже осознать, что теперь меня можно назвать подростком. Когда я проснулась сегодня утром, мне показалось, что теперь все должно быть по-другому. Тебе тринадцать лет уже целый месяц, и ты, я думаю, уже привыкла к этому чувству. Жизнь кажется теперь гораздо интереснее. Через два года я буду по-настоящему взрослой. Так утешительно думать, что тогда я смогу употреблять возвышенные слова и никто не будет над этим смеяться.

— Руби Джиллис говорит, что найдет себе жениха, как только ей исполнится пятнадцать, — заметила Диана.

— Руби Джиллис только и думает что о женихах, — ответила Аня презрительно. — Она прямо в восторге, если кто-нибудь напишет ее имя под объявлением " Обратите внимание", хоть и притворяется, что страшно недовольна. Но боюсь, жестоко так говорить. Миссис Аллан говорит, что мы не должны позволять себе жестоких слов; но они вырываются так часто, прежде чем успеешь подумать, правда? Я просто не могу говорить о Джози Пай без жестоких слов, поэтому я стараюсь вообще о ней не говорить. Ты, наверное, это заметила. Я стараюсь как можно больше походить на миссис Аллан, потому что считаю ее совершенством. Мистер Аллан того же мнения. Миссис Линд говорит, что он боготворит самую землю, по которой ступает его жена, и миссис Линд считает, что это неправильно, если священник проявляет такую любовь к простой смертной. Но, Диана, ведь даже священники тоже люди, и у них, вероятно, тоже есть неискоренимые пороки, как у всех остальных. В прошлое воскресенье у меня был очень интересный разговор с миссис Аллан о неискоренимых пороках. Так мало подходящих тем, на которые прилично говорить в воскресенье, но это одна из них. Мои неискоренимые пороки — буйное воображение и то, что я забываю о своих обязанностях. Я изо всех сил стремлюсь преодолеть эти пороки, и возможно, теперь, когда мне тринадцать, дело пойдет лучше.

— Через четыре года мы уже сможем делать высокую прическу, — сказала Диана. — Элис Белл только шестнадцать, а она уже закалывает волосы, но мне кажется, что это смешно. Я подожду, пока мне исполнится семнадцать.

— Если бы у меня был такой крючковатый нос, как у Элис Белл, — сказала Аня решительно, — я не стала бы… ах, нет! Я не скажу того, что собиралась, потому что это было бы слишком жестоко. К тому же я сравнила ее нос со своим, а уже одно это — тщеславие. Боюсь, я слишком много думаю о своем носе с тех самых пор, как услышала комплимент, что он красивый. Но это действительно большое утешение для меня. Ах, Диана, кролик! Надо будет упомянуть в сочинении. Мне кажется, что в лесу так же чудесно зимой, как и летом. Он такой белый и неподвижный, словно спит и видит прекрасные сны!

— Этого сочинения я не боюсь, — вздохнула Диана. — О лесах я еще могу писать, но то сочинение, которое надо сдать в понедельник, — просто ужас! И зачем мисс Стейси придумала, чтобы мы сочинили свои собственные рассказы?

— Да что ты, это проще простого! — сказала Аня.

— Легко тебе, у тебя есть воображение, — возразила Диана. — А если бы ты уродилась без воображения? Твой рассказ, наверное, уже готов?

Аня кивнула, изо всех сил стараясь не выглядеть чересчур тщеславной и терпя при этом позорную неудачу.

— Я написала его еще в прошлый понедельник. Он называется " Ревнивая соперница, или Неразлучные и в смерти". Я прочитала его Марилле, но она сказала, что это чушь. Потом я прочитала его Мэтью, и он сказал, что рассказ прекрасный. Именно такого рода критика мне нравится. Это печальная, трогательная история. Я плакала, как ребенок, когда писала. В нем говорится о двух юных красавицах, Корделии Монморанси и Джеральдине Сеймур, которые жили в одной деревне и были нежно привязаны друг к другу. Корделия была жгучей брюнеткой с короной черных как ночь волос и черными пламенными глазами. Джеральдина была царственной блондинкой с кудрями словно из золотой пряжи и бархатными пурпурными глазами.

— Я никогда ни у кого не видела пурпурных глаз, — сказала Диана с сомнением.

— Я тоже не видела, просто вообразила. Мне хотелось, чтобы было что-нибудь необычное. У Джеральдины к тому же было алебастровое чело. Теперь-то я уже знаю, что такое алебастровое чело. Это большое преимущество быть тринадцатилетней: знаешь гораздо больше, чем когда тебе было всего двенадцать.

— Ну, и что же случилось с Корделией и Джеральдиной? — спросила Диана, которая уже заинтересовалась их судьбами.

— Они росли и цвели друг подле друга, пока им не исполнилось шестнадцать. Тогда в их деревню приехал Бертрам де Вер и влюбился в красавицу Джеральдину. Он спас ей жизнь, когда лошадь понесла ее экипаж. Потеряв сознание, она пала в его объятия, и он на руках нес ее домой целых три мили, потому что, как легко догадаться, экипаж был разбит вдребезги. Мне было довольно трудно вообразить, как он сделал ей предложение, потому что у меня нет никакого опыта в этих делах. Я спросила Руби Джиллис, не знает ли она подробностей о том, как мужчины делают предложение. Я думала, что она может считаться авторитетом в этом вопросе, ведь у нее столько замужних сестер. Руби рассказала мне, что она спряталась в кладовой и подслушивала, когда Малькольм Эндрюс делал предложение ее сестре Сюзан. Малькольм рассказал Сюзан, что его отец переводит ферму на его имя, а потом спросил: " Что ты скажешь, милочка, если мы окрутимся этой осенью? " А Сюзан сказала: " Да… нет… не знаю… дай подумать…", и дело было сделано — они были помолвлены. Но я подумала, что такое предложение не очень романтичное, поэтому мне все-таки пришлось приложить усилие и вообразить, как это было. Я сделала эту сцену очень цветистой и поэтичной: Бертрам встал на колени, хотя Руби говорит, что теперь так не делается. Джеральдина приняла предложение, и ответ ее занял целую страницу. Должна признаться, нелегко мне пришлось с этой речью. Я переписывала ее пять раз, но теперь считаю, что это шедевр. Бертрам подарил ей бриллиантовое кольцо и рубиновое ожерелье и сказал, что они поедут в свадебное путешествие в Европу, потому что он был невероятно богат. Но тогда, увы, над ними начали сгущаться тени. Корделия втайне была влюблена в Бертрама, и, когда Джеральдина рассказала ей о своей помолвке, она была просто в бешенстве, особенно когда увидела кольцо и ожерелье. Вся ее привязанность к Джеральдине обратилась в горькую ненависть, и она поклялась не допустить, чтобы Джеральдина и Бертрам поженились. Но она притворялась, что по-прежнему остается подругой Джеральдины. Однажды вечером они стояли на мосту над бешено несущимся потоком, и Корделия, думая, что они одни, столкнула Джеральдину с моста с диким, издевательским " ха-ха-ха! ". Но Бертрам все это видел и сразу бросился в воду, воскликнув: " Я спасу тебя, моя несравненная Джеральдина! " Но, увы, он забыл, что не умеет плавать, и они вместе утонули, сжимая друг друга в объятиях. Вскоре волны вынесли на берег их тела. Их похоронили в одной могиле, и похороны были исключительно великолепные, Диана. Гораздо романтичнее кончить рассказ похоронами, чем свадьбой. А что до Корделии, то она сошла с ума от угрызений совести и попала в сумасшедший дом. Я думаю, это было очень поэтичное возмездие за ее преступление.

— Просто прелесть! — вздохнула Диана, принадлежавшая к той же школе критиков, что и Мэтью. — Не понимаю, Аня, как тебе удается самой придумывать такие потрясающие истории. Хотела бы я иметь такое же богатое воображение!

— Ты вполне могла бы развить свое воображение, — заверила Аня ободряющим тоном. — У меня есть план, Диана. Давай вместе, ты и я, создадим свой литературный клуб и будем для практики писать рассказы. Я тебе буду помогать, пока ты сама не научишься. Ты же знаешь, нужно развивать воображение. Так мисс Стейси говорит. Только мы должны к этому правильно подходить. Я рассказала ей о Лесе Призраков, и она сказала, что тогда мы к этому неправильно подошли.

Таким образом возник литературный клуб. Сначала его состав ограничивался Дианой и Аней, но вскоре был расширен с включением в него Джейн Эндрюс, Руби Джиллис и еще одной или двух девочек, которые чувствовали, что их воображение нуждается в развитии. Мальчики в клуб допущены не были, хотя Руби Джиллис и выразила мнение, что присутствие мальчиков могло бы внести некоторое оживление. Каждый член клуба должен был представить один рассказ в неделю.

— Это исключительно интересно, — рассказывала Аня Марилле. — Каждая из нас читает свой рассказ вслух, а потом мы его обсуждаем. Мы собираемся свято хранить их, чтобы в будущем читать нашим потомкам. Мы все пишем под псевдонимами. Мой — Розамонда Монморанси. Все девочки очень хорошо справляются. Руби Джиллис довольно сентиментальна. В ее рассказах слишком много любовных сцен, а вы знаете, слишком много — хуже, чем слишком мало. Джейн вообще не пишет про любовь, она говорит, что глупо себя чувствует, когда нужно читать такое вслух. У Джейн во всех рассказах удивительно много здравого смысла. А у Дианы слишком много убийств. Она говорит, что обычно не знает, что делать с героями, и потому убивает их, чтобы от них отделаться. Почти всегда мне приходится говорить им, о чем писать, но это нетрудно, потому что у меня миллион идей.

— По моему мнению, это писание — очередная глупость, — с пренебрежением заявила Марилла. — Забиваете себе головы чепухой и теряете время, вместо того чтобы учиться. Читать рассказы и так уже плохо, но писать их — еще хуже.

— Но мы внимательно следим, чтобы в них была мораль, Марилла, — объяснила Аня. — Я настаиваю на этом. Все положительные герои бывают вознаграждены, а отрицательные — соответственно наказаны. Я уверена, это должно оказать благотворное влияние. Мораль — великая вещь! Так мистер Аллан говорит. Я читала один из моих рассказов ему и миссис Аллан, и они оба согласились, что мораль была превосходная. Только они смеялись в совсем не подходящих местах. Мне больше нравится, когда слушатели плачут. Джейн и Руби почти всегда плачут, когда я дохожу до трогательных мест. Диана написала о нашем клубе своей тете Джозефине, и та в ответном письме попросила нас прислать несколько рассказов. Мы переписали четыре лучших и послали ей. А она ответила в письме, что в жизни не читала ничего забавнее. Мы были немного озадачены, потому что все рассказы были очень трогательные и почти все в них умирали. Но я рада, что они понравились мисс Барри. Это говорит о том, что наш клуб приносит пользу, а миссис Аллан говорит, что это должно быть нашей целью во всем, что мы делаем. Я очень стараюсь, чтобы это всегда было моей целью, но так часто забываю об этом, когда что-нибудь меня захватит. Я надеюсь, что буду немножко похожа на миссис Аллан, когда вырасту. Как вы думаете, Марилла, можно на это надеяться?

— Не могу сказать, чтобы дело шло к тому, — был ободряющий ответ Мариллы, — Я уверена, что миссис Аллан никогда не была такой неразумной и рассеянной девочкой, как ты.

— Нет, но она не всегда была такой хорошей, как теперь, — сказала Аня серьезно. — Она сама мне об этом сказала… то есть она сказала, что была ужасно озорной в детстве и всегда попадала в переделки. Меня это так воодушевило. Это очень нехорошо с моей стороны, Марилла, испытывать воодушевление, когда я слышу, что другие люди тоже были плохими и озорными? Миссис Линд говорит, что это нехорошо. Миссис Линд говорит, что она всегда бывает возмущена, когда узнает о том, что кто-то плохо вел себя, пусть даже это было в детстве. Миссис Линд говорит, что однажды слышала, как какой-то священник признался, что еще мальчиком он украл земляничное пирожное из кладовой своей тетки, и миссис Линд больше никогда не испытывала к нему уважения. Я не стала бы так смотреть на это. Я думаю, было благородно с его стороны признаться в своем поступке, и я полагаю, что такое признание могло бы ободрить сегодня тех маленьких мальчиков, которые делают что-нибудь дурное, но сожалеют об этом, и показать им, что, несмотря на это, они, когда вырастут, могут стать священниками. Вот мое мнение, Марилла.

— Мое мнение, Аня, — заметила Марилла, — что тебе давно уже пора кончить с мытьем посуды. Со всей этой болтовней у тебя пошло на это на целых полчаса больше, чем нужно. Научись сначала кончить дело, а потом болтать.

Глава 27

Суета и томление духа

П оздним апрельским вечером Марилла возвращалась домой с собрания благотворительного общества. Сознание, что зима кончилась, вызвало в ее душе радостный трепет, который весна всегда приносит даже самым старым и печальным так же, как самым юным и веселым. Марилла, как правило, не подвергала свои чувства и мысли логическому анализу. Возможно, она воображала, что думает о благотворительном обществе, сборе пожертвований и покупке ковра для ризницы. Но за всеми этими размышлениями было мирное сознание, что вокруг простираются красноватые поля, а над ними поднимается бледно-сиреневый туман, окрашенный заходящим солнцем, что длинные остроконечные тени елей ложатся на луга за ручьем, что неподвижные клены с темно-красными почками стоят вокруг зеркальной глади пруда, что мир пробуждается, и под серой поверхностью земли пульсирует скрытая жизнь. Весна была повсюду, и размеренные, уверенные шаги Мариллы становились легче и быстрее от этой глубокой весенней радости.

Глаза ее с любовью остановились на Зеленых Мезонинах, выглядывавших через переплетавшиеся ветви деревьев и отражавших в своих окнах солнечный свет множеством вспыхивающих отблесков. Пробираясь по сырой тропинке, Марилла думала о том, как приятно, что она идет домой к весело потрескивающему яркому огню в очаге, к столу, аккуратно накрытому к чаю, вместо холода и пустоты, ожидавших ее после собраний благотворительного общества, прежде чем Аня появилась в Зеленых Мезонинах.

А потому, когда Марилла вошла в кухню и обнаружила, что огонь давно догорел и нигде не было и следа Ани, она с полным основанием почувствовала себя разочарованной и раздраженной. Перед уходом она поручила Ане приготовить чай ровно к пяти часам, но теперь ей пришлось поспешно снять свое выходное платье и самой приготовить ужин для Мэтью, который должен был скоро вернуться с пахоты.

— Уж разделаюсь я с мисс Анной Ширли, когда она явится домой, — говорила Марилла гневно, строгая растопку большим ножом и вкладывая в это больше энергии, чем требовалось на самом деле. Мэтью уже пришел и, сидя в углу, терпеливо ждал чая. — Болтается где-то с Дианой, пишет рассказы или репетирует диалоги и прочую ахинею и ни разу не вспомнит о времени или о своих обязанностях. Надо ее проучить как следует раз и навсегда. Пусть миссис Аллан и говорит, что Аня самая сообразительная и милая девочка, какую она знает. Может быть, она и сообразительная, и милая, но голова у нее забита чепухой и никогда не угадаешь, во что это выльется в очередной раз. Стоит ей покончить с одной глупостью, как она принимается за другую. Да что это я! Ведь эти самые слова сказала сегодня Рейчел Линд, когда мы были на собрании, а я на нее за это рассердилась. Я была рада, когда миссис Аллан заступилась за Аню, потому что иначе мне самой пришлось бы осадить Рейчел перед всеми, кто там был. У Ани масса недостатков, кто будет спорить, и я далека от того, чтобы это отрицать. Но воспитываю ее я, а не Рейчел Линд, которая нашла бы недостатки у самого архангела Гавриила, живи он в Авонлее… Но все равно, Аня не должна была уходить из дома, если я велела ей заняться ужином. Конечно, должна признать, что, при всех ее недостатках, я никогда прежде не замечала за ней непослушания и неисполнительности, и мне очень неприятно, что теперь я с этим столкнулась.

— Ну, не знаю, — сказал Мэтью, который, будучи терпеливым и мудрым, но прежде всего — голодным, счел за лучшее позволить Марилле беспрепятственно излить свой гнев, зная по опыту, что она справляется с любой работой гораздо быстрее, если не отвлекать ее несвоевременными возражениями. — Может быть, ты судишь слишком поспешно, Марилла. Не говори, что она неисполнительная, пока не убедилась в ее вине. Может, все и объяснится… у Ани хорошо получается, когда она объясняет.

— Ее нет здесь, хотя я велела ей быть дома, — возразила Марилла. — Я думаю, ей будет нелегко удовлетворить меня своими объяснениями. Конечно, я знала, что ты примешь ее сторону, Мэтью. Но воспитываю ее я, а не ты.

Уже стемнело, когда ужин был готов, но все еще не было видно Ани, торопливо бегущей через бревенчатый мостик или по Тропинке Влюбленных, запыхавшейся, с раскаянием во всех чертах от сознания неисполненного долга. Марилла с мрачным видом вымыла и убрала посуду. Затем ей понадобилась свеча, чтобы спуститься в подвал; она поднялась в комнату в мезонине за подсвечником, который обычно стоял на Анином столике. Она зажгла свечу, обернулась и вдруг увидела Аню, лежащую на постели и зарывшуюся головой в подушки.

— Спаси и помилуй! — сказала изумленная Марилла. — Аня, ты спала?

— Нет, — был приглушенный ответ.

— Неужели заболела? — встревоженно спросила Марилла, подходя к кровати.

Аня съежилась и еще глубже зарылась в подушки, словно желая скрыться навеки от очей смертных.

— Нет. Но пожалуйста, Марилла, уйдите и не смотрите на меня. Я в пучине горя, и отныне меня не волнует ни кто будет первым в классе, ни кто напишет лучшее сочинение, ни кто будет петь в хоре воскресной школы. Такие мелочи теперь не имеют значения, потому что я, вероятно, никогда не смогу показаться людям. Моя карьера кончена. Прошу вас, Марилла, уйдите и не смотрите на меня.

— Да кто когда такое слышал? — пожелала узнать озадаченная Марилла. — Аня, что с тобой случилось? Что ты сделала? Сию же минуту встань и скажи мне. Сию минуту, говорю. Ну, что случилось?

Аня сползла с кровати с безнадежным видом, но послушно.

— Посмотрите на мои волосы, Марилла, — прошептала она.

Марилла, согласно просьбе, подняла свечу и внимательно посмотрела на Анины волосы, тяжелой массой спускавшиеся на плечи. Выглядели они действительно очень странно.

— Аня, что ты с ними сделала? Они зеленые!

Пожалуй, можно было назвать их зелеными, если бы это был обыкновенный цвет… но этот странный тусклый бронзово-зеленый, с вылезающими тут и там естественными рыжими прядями, словно чтобы еще более усилить ужасное впечатление… Никогда в жизни Марилла не видела ничего нелепее, чем Анины волосы в ту минуту.

— Да, зеленые, — простонала Аня. — Мне казалось, что не может быть ничего хуже рыжих волос. Но теперь я знаю, что в десять раз хуже иметь зеленые. Ах, Марилла, вы не представляете, как безгранично я несчастна!

— Не понимаю, как тебе это удалось, но надеюсь выяснить, — сказала Марилла. — Иди в кухню, тут наверху слишком холодно, и расскажи, что ты сделала. Я уже давно ждала чего-нибудь необыкновенного. Ты не попадала в переделки больше двух месяцев, и я была уверена, что так продолжаться не может. Ну, так что ты сделала со своими волосами?

— Я их выкрасила.

— Выкрасила! Выкрасила волосы! Аня, разве ты не знала, какой это дурной поступок?

— Да, я знала, что это немножко дурно, — признала Аня. — Но я думала, что стоит оказаться немножко дурной, чтобы избавиться от рыжих волос. Я все взвесила, Марилла. Кроме того, я собиралась быть чрезвычайно хорошей во всех других отношениях, чтобы загладить этот поступок.

— Уж если бы я решила выкрасить себе волосы, — сказала Марилла иронически, — я, по крайней мере, выкрасила бы их в приличный цвет, но никак не в зеленый.

— Но я и не собиралась красить их в зеленый, Марилла, — возразила Аня удрученно. — Если уж я решилась быть дурной, то я собиралась за счет этого чего-то добиться. Он сказал, что мои волосы станут черными, как вороново крыло… он решительно заверил меня в этом. Как могла я сомневаться в его словах, Марилла? Я знаю, как больно, когда не доверяют твоим словам. И миссис Аллан говорит, что мы не должны сомневаться ни в чьей честности, пока у нас нет доказательств обратного. Теперь доказательство есть… зеленые волосы могут кого угодно убедить. Но тогда у меня еще не было доказательств и я слепо верила каждому его слову.

— Да кто он? О ком ты говоришь?

— Торговец-разносчик, который был здесь сегодня после обеда. Я купила эту краску у него.

— Аня, сколько раз я тебе говорила не пускать в дом этих итальянцев! Нечего вообще поощрять их крутиться возле дома!

— О, я не пустила его в дом. Я помнила, что вы мне говорили. Я вышла, плотно закрыла дверь и посмотрела на его товар на пороге. К тому же он был не итальянец, а немецкий еврей. У него был большой ящик с очень интересными вещами, и он сказал мне, что трудится изо всех сил, чтобы заработать денег и привезти из Германии свою жену и детей. Он с таким чувством говорил о них, что тронул мое сердце. Я захотела что-нибудь у него купить, чтобы помочь ему в таком достойном деле. И тогда я увидела бутылочку с краской для волос. Торговец заверил меня, что эта краска выкрасит любые волосы в цвет воронова крыла и что она не смывается. В мгновение ока я увидела себя с прекрасными волосами цвета воронова крыла, и искушение оказалось непреодолимым. Но бутылка стоила семьдесят пять центов, а у меня осталось только пятьдесят от моих денег за цыплят. Я думаю, у торговца очень доброе сердце, так как он сказал, что только ради меня продаст ее за пятьдесят и что это почти как если бы он мне ее подарил. И вот я купила и, как только он ушел, поднялась сюда и нанесла ее с помощью старой щетки для волос согласно приложенной инструкции. Я вымазала все, что было в бутылке, но, ах, Марилла, когда я увидела, какого странного цвета стали мои волосы, уверяю вас, я раскаялась в том, что была дурной. И я продолжаю раскаиваться с тех самых пор.

— Ну, надеюсь, что ты раскаешься с успехом, — сказала Марилла сурово, — и что ты, наконец, видишь, куда может завести тщеславие. Ума не приложу, что теперь делать. Наверное, первым делом надо их как следует вымыть и посмотреть, поможет ли это.

Последовав этому совету, Аня вымыла волосы с мылом и при этом терла их усерднейшим образом, но с тем же успехом она могла бы оттирать их естественный рыжий цвет. Торговец, очевидно, говорил правду, когда утверждал, что краска не смывается, хотя в других отношениях его правдивость можно было поставить под сомнение.

— Ах, Марилла, что же делать? — спросила Аня в слезах. — Я никогда не смогу загладить свой проступок. Люди уже почти забыли о других моих ошибках — о болеутоляющем пироге, и о том, как я нечаянно напоила Диану, и как набросилась на миссис Линд. Но этого они никогда не забудут. Сочтут, что я не заслуживаю уважения. Ах, Марилла, " когда обмана сеть раскинуть мы хотим, грозит нам в ней запутаться самим". Это стихи, но это правда. И ох как будет смеяться Джози Пай! Марилла, я не в состоянии встретиться лицом к лицу с Джози Пай. Я несчастнейшая девочка на всем острове Принца Эдуарда.

Анины страдания продолжались неделю. Все это время она не выходила из дома и каждый день мыла голову. Диана была единственной посвященной в роковую тайну, но она торжественно обещала никогда никому не говорить об этом, и можно с уверенностью утверждать, что слово свое она сдержала. В конце недели Марилла сказала решительно:

— Это бесполезно, Аня. Краска на редкость прочная. Волосы придется отрезать, выхода нет. Не можешь же ты выйти в таком виде на улицу.

У Ани задрожали губы, но она осознала горькую правду слов Мариллы. Со вздохом отчаяния она пошла за ножницами.

— Пожалуйста, отрежьте их сразу, Марилла, и все будет кончено. Ах, сердце мое разбито. Это такое неромантичное несчастье. В книжках героини теряют волосы во время тяжелой болезни или продают их, чтобы потратить деньги на доброе дело. Я уверена, что в подобном случае мне не было бы и вполовину так тяжело расстаться с волосами, как сейчас. Но нет никакого утешения для того, кому приходится отрезать волосы из-за того, что он выкрасил их в отвратительный цвет, правда? Я собираюсь плакать все время, пока вы будете меня стричь, если, конечно, это вам не мешает. Это так трагично!

Действительно, Аня горько плакала, но позднее, когда она поднялась к себе наверх и взглянула в зеркало, на лице ее изобразилось отчаяние. Марилла добросовестно выполнила свою задачу, так как оказалось необходимым срезать волосы до самых корней. Результат оказался не совсем к лицу, если употребить самое мягкое выражение. Аня торопливо повернула зеркало к стене.

— Ни разу, ни разу не взгляну на себя, пока волосы не вырастут, — воскликнула она с чувством. Потом неожиданно снова повернула зеркало к себе. — Да, буду смотреть. И это будет мне наказанием за то, что я была такой скверной. Буду смотреть в зеркало каждый раз, как войду в комнату, чтобы увидеть, какая я страшная. И даже не буду пытаться вообразить, что это не так. Я никак не предполагала, что горжусь своими волосами, но теперь знаю, что так оно и было, потому что хоть они и рыжие, но ведь они были такие длинные, густые, вьющиеся. Боюсь, что скоро и с моим носом что-нибудь случится.

Анина остриженная голова произвела сенсацию в школе в следующий понедельник, но, к ее огромному облегчению, о настоящей причине не догадался никто, даже Джози Пай, которая тем не менее не преминула сообщить Ане, что выглядит она как огородное пугало.

— Я ничего не ответила, когда Джози мне это сказала, — доверительно сообщила Аня в тот вечер Марилле, лежавшей на диване после сильного приступа головной боли, — потому что сочла это частью наказания, которое я должна смиренно перенести. Тяжело, когда тебе говорят, что ты похожа на огородное пугало, и мне так хотелось что-нибудь на это ответить. Но я этого не сделала. Я просто бросила на нее презрительный взгляд, а потом простила ее. Чувствуешь себя очень добродетельным, когда прощаешь других, не правда ли? Я намерена впредь посвятить все мои силы тому, чтобы стать хорошей, и никогда больше не буду пытаться стать красивой. Действительно, лучше быть хорошей! Я знаю это, но иногда трудно во что-то поверить, даже если об этом знаешь. Я в самом деле хочу быть хорошей, Марилла, как вы, миссис Аллан и миссис Стейси, и стать вашей гордостью, когда вырасту. Диана советует, когда у меня начнут отрастать волосы, носить на голове черную бархатную ленточку с бантиком с одной стороны. Она говорит, что мне очень пойдет. Это будет так романтично. Но, может быть, я слишком много говорю, Марилла? Может быть, от этого у вас сильнее болит голова?

— Мне уже лучше. Но после обеда было просто ужасно. Эти головные боли становятся все сильнее с каждым разом. Надо будет посоветоваться с доктором. А что до твоей болтовни, мне она не мешает… я к ней привыкла.

Это означало, что Марилла любит ее слушать.

Глава 28

Злополучная " лилейная дева"

— Р азумеется, ты, Аня, будешь Элейн, — сказала Диана. — У меня никогда не хватило бы смелости пуститься одной в лодке по течению.

— И у меня, — сказала Руби Джиллис содрогаясь. — Я совсем не против прокатиться в лодке вдвоем или втроем и чтобы мы при этом сидели, а не лежали. Тогда это весело. Но лежать в лодке и изображать из себя мертвую… я ни за что не смогла бы! Я умерла бы от страха.

— Конечно, это было бы романтично, — согласилась допустить Джейн Эндрюс. — Но я знаю, что не смогла бы лежать спокойно. Я бы вскакивала каждую минуту, чтобы посмотреть, где я и не отнесло ли меня слишком далеко от берега. А ведь ты понимаешь, Аня, это испортило бы все впечатление.

— Но это просто смешно — рыжая Элейн, — огорчилась Аня. — Я не боюсь плыть по течению и очень хотела бы быть Элейн. Но это все-таки смешно. Руби должна быть Элейн, потому что она такая беленькая и у нее такие чудесные длинные золотистые волосы… вы ведь помните, как там в стихах — у Элейн " волосы светлые на плечи струились". Элейн была " лилейная дева", а рыжая не может быть " лилейной девой".

— У тебя такая же светлая кожа, как у Руби, — сказала Диана серьезно, — и волосы у тебя гораздо темнее, как ты их остригла.

— Ах, ты правда так думаешь? — воскликнула Аня, краснея от радости, — Мне самой так иногда кажется… но я не смела ни у кого спросить. Боялась услышать, что это не так. Как тебе кажется, Диана, можно их уже назвать каштановыми?

— Да, и мне они кажутся очень красивыми, — сказала Диана, восхищенно глядя на короткие шелковистые кудри, покрывавшие Анину голову и перехваченные по ее совету очень кокетливой черной бархатной ленточкой с бантиком.

Они стояли на берегу пруда со стороны Садового Склона на небольшом мысе, окаймленном березами. На самом конце его были деревянные мостки, построенные для удобства рыбаков и охотников на уток. Руби и Джейн навестили в этот июльский день Диану, и Аня тоже пришла поиграть с ними.

В то лето Аня и Диана проводили большую часть свободного времени на пруду или возле него. Приют Праздности отошел в прошлое: весной мистер Белл безжалостно вырубил маленький кружок деревьев на своем дальнем пастбище. Аня сидела там среди пеньков и плакала, отчасти любуясь романтичностью ситуации; но она быстро утешилась, потому что в конце концов они с Дианой признали, что, как большие, тринадцатилетние девочки, приближающиеся к своему четырнадцатилетию, они были слишком взрослыми для таких детских развлечений, как домик для игры. На пруду они нашли для себя гораздо более привлекательный вид спорта. Было так интересно удить форель с моста; обе девочки научились грести и катались на маленькой плоскодонке, которую мистер Барри держал для охоты на уток.

Инсценировать историю с Элейн было Аниной идеей. В прошлую зиму в школе они проходили поэму Теннисона, [10]так как глава отдела образования включил ее в программу по английскому языку для школ на острове Принца Эдуарда. Они анализировали ее, делали грамматический разбор, критиковали и делили на части, рассматривали со всех сторон до такой степени, что казалось чудом, когда после всего этого они все еще находили в ней какой-то смысл и очарование. Во всяком случае, лилейная дева Элейн, Ланселот, Гиневра и король Артур стали для них живыми людьми, а Аню терзали тайные сожаления, что она родилась не в Камелоте.

— Те времена, — вздыхала она, — были гораздо романтичнее, чем нынешние!

План Ани встретил восторженный прием. Девочки еще раньше обнаружили, что если плоскодонку оттолкнуть от мостков, то течение пронесет ее под мостом и потом прибьет к другому мысу, в том месте, где пруд изгибался. Течение часто носило их лодку таким образом, и лучше нельзя было и придумать для игры в Элейн.

— Хорошо, я буду Элейн, — неохотно уступила Аня. Хотя она горячо желала сыграть главную роль, ее художественное чувство требовало точности в деталях, а это, как она считала, было невозможно при ее внешних данных. — Руби, ты будешь король Артур, Джейн — Гиневра, а Диана — Ланселот. Но сначала вам придется быть отцом и братьями. Придется обойтись без старого немого слуги, потому что в лодке, если один ляжет, для второго не хватит места. На дно барки нужно постелить чернейший бархатный покров. Старая черная шаль твоей мамы, Диана, как раз подойдет.

Черная шаль была предоставлена, Аня расстелила ее в плоскодонке и легла, закрыв глаза и сложив руки на груди.

— Ой, она выглядит совсем как мертвая, — шепнула Руби Джиллис встревоженно, глядя на неподвижное белое личико среди мерцающих теней берез. — Девочки, мне страшно. Хорошо ли так играть? Миссис Линд говорит, что все театральные представления — это ужасно нехорошо.

— Руби, ты не должна вспоминать о миссис Линд, — сказала Аня сурово. — Это портит впечатление, потому что все это происходило за сотни лет до рождения миссис Линд. Джейн, последи за этим! А то глупо, что Элейн мертвая, а говорит.

Джейн оказалась на высоте требований. Золотой парчи, чтобы накрыть тело в лодке, не было, но старая салфетка из желтого японского крепа отлично ее заменила. Белой лилии в тот момент под рукой не оказалось, но впечатление от длинного голубого ириса, помещенного между Аниными сложенными на груди руками, было такое, какого только можно было желать.

— Ну вот, она готова! — заключила Джейн. — Мы должны поцеловать ее спокойное чело, и ты, Диана, скажи: " Сестра, прощай навеки! ", а ты, Руби: " Прощай, милая сестра! " Постарайтесь как можно печальнее! Аня, прошу, улыбнись хоть немножко. Ты же помнишь, Элейн " лежала, словно с улыбкой на устах". Так, теперь лучше. Толкаем лодку!

Плоскодонку оттолкнули, при этом она сильно ударилась о старую деревянную сваю. Диана, Джейн и Руби подождали мгновение, пока лодку не подхватило течение, а затем помчались через лес, дорогу, ведущую к мосту, и вниз с откоса к мысу в нижней части пруда, где уже в качестве Ланселота, Гиневры и короля Артура должны были в полной готовности ожидать прибытия лилейной девы.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 111213 Следующая ⇒