Расширенная психологическая среда

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 7Следующая ⇒

В этой части мы переходим к разработке одной из возможных описательных схем внутренней структурности кондитума. Причем кондитум в этой части, не теряя общности, будет полагаться нами именно в аспекте его понимания как человеческой бытийности. Для наших текущих целей мы должны немного переориентировать язык изложения, переведя его в область рациональной логики и ввести понятие структуры. Правильное использование понятия структуры позволяет избежать крайностей как структурализма, а заодно и интроспекционизма, так как это понималось в работах американского психолога Эдварда Титченера^[34], так и крайностей функционализма, а заодно и прагматизма, так как это понималось в работах, опять же американского, философа Уильяма Джеймса^[35]. Вообще, очень любопытна эта история с американским позитивизмом, изначально раскрываемом то в функционализме, то в интроспекционизме. Она интересна с точки зрения становления истинно американского общего подхода к философии и его изначальной позиции в неприемлемости европейской философской традиции – но не будем отвлекаться.

Обычно структуру определяют, как совокупность устойчивых внутренних связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому себе, то есть сохранение основных свойств при различных внутренних и внешних изменениях. Структура – понятие весьма широкое как по содержанию, так и по объему. Это понятие включает в себя (по аналогии с понятием субстанции) и субстрат и его строение, но не сводится к ним. Во-первых, потому, что структурой обладает не только морфологический субстрат, но и сам процесс движения, развития в статическом, как бы мгновенно зафиксированном, состоянии. Во-вторых, понятие структуры не сводится к строению субстрата (его морфологии) потому, что содержанием его является не столько строение объекта, сколько организация.

Термин среда происходит, согласно оксфордскому словарю, из старофранцузского языка и, в целом, обозначает " нечто, что окружает". Это слишком общий термин и, обычно, нужно всегда определять смысл этого окружения, то есть, что конкретно имеется в виду, чем вводимая среда обусловлена, по отношению к чему она определяется, что окружает и чем наполнена. Пока мы не будем ничего говорить о морфологии среды и оставим это понятие на уровне вводимого термина, который, в ходе дальнейшего изложения, необходимо будет чем-то дополнить.

Итак, мы будем мыслить для себя некоторую среду (понимаемую, изначально, в максимально общем смысле), уже наделенную структурой. Предварительно разделим понимание положения среды так, что сама среда будет для нас внутренней средой (или просто средой), а все, что не относится к ней (лежащее вне определения внутренней среды), будет пониматься как внешняя среда.

Сразу определим для среды понятие инкапсуляции. Инкапсуляцией (от лат. in – в и capsula – коробочка) назовем ограничение структуры внутренней среды от своей внешней среды, таким образом, при котором связь с внешней средой осуществляется посредством таких элементов внутренней структуры и таких операций, которые заранее предположены и определены непосредственно в самой структуре внутренней среды. Или, с точки зрения интуитивной логики, посредством некоторых элементов и операций, определенных явным описанием в каком-либо конкретном понимании структуры (морфологии) внутренней среды. Таким образом, определяя инкапсуляцию, мы имеем в ее определении сразу два важных момента. Во-первых, в определении инкапсуляции нам важно, что это ограничение внутренней среды на себе самой, причем такое, которое отделяет ее от ее же внешней среды. Тут, вполне законно, возникает понимание, что нами у внутренней среды подразумевается наличие у нее собственной границы. Если понимать ограничение внутренней среды как проявление ее границы – то и такое понимание, вполне, может быть положено в первую часть определения инкапсуляции. Во-вторых, нам важно не просто какое-то произвольное ограничение внутренней среды, понимаемое как наличие у внутренней среды своей границы – нам чрезвычайно важна вторая часть определения, заключающаяся в возможности среды взаимодействовать со своей внешней средой. Вторая часть определения говорит нам еще и о том, что весь инструментарий для связи со своей внешней средой лежит исключительно в структуре внутренней среды. Он определен в этой структуре, с одной стороны, ее элементами, а с другой стороны, набором операций, специально созданных, чтобы определить, как эти элементы внутренней среды могут взаимодействовать с внешней средой. Как видно из введенного определения, нам пока совершенно неважно конкретное наполнение среды. Для дальнейшего понимания инкапсуляции, потребуется понятие внешности, кардинально отличное от понятия внешней среды.

Если существует какая-либо структура у среды, то она обладает важной внутренней характеристикой – связностью, понимаемой здесь как " соотнесенность" и " взаимо–полагание" элементов структуры. Более того, понимание связности, можно мыслить, как своеобразную меру защищенности среды от самораспада. Связность, по своей сути, спасет понятие среды от разрушения, после которого мы уже не сможем говорить о понимании среды как чего-то целого и имеющего четкую границу, а перейдем лишь к пониманию набора разрозненных элементов. Исходя из такого понимания связности, мы можем заключить, что чем она выше, тем более четко проявлена граница и конкретней определена морфология среды. А если подойти к пониманию связности, исходя из введенного понятия инкапсуляции, то инкапсуляция, без сомнения, обеспечивается внутренней связностью, хотя бы в том смысле, что связность придает требуемую целостность и замкнутое оформление среды.

Теперь нас интересует полная картина – сочетание внутренней и внешней среды, но без учета понятия связности для внутренней среды. Такая полная картина должна нами мыслиться не как простая картина проявляющейся первоначальной общности, а как картина с уже сформированной в ней средой (понимаемой, опять же, в максимально общем смысле), но, правда, еще до того момента, как мы определили ее структуру. Наша полная картина – это такая, своего рода, полная объектность с определенной в ней средой – в нашем широком и максимально общем представлении, если точнее, то эта наша общность с предположенной в ней средой. То есть, переходя к определению – всю ту полную объектность по отношению к среде, которая может иметь место вне допущения связности среды или просто предполагаться без участия структуры среды, либо с участием ее как уже данной целостности (еще раз повторимся – без учета внутренней структуры) назовем внешностью.

Как видим внешняя среда и внешность – это не одно и то же! Это очень важно, что внешность мы определяем исходя из понятия среды без предварительного наделения ее структурой. Теперь вернем среде ее морфологию, то есть, будем предполагать наличие в ней структуры. Ясно, что всякая трансформация структуры вовлечет в процесс трансформации и внешность. Это произойдет из-за того, что среда, при трансформации своей структуры, обязательно изменится как данная для определения внешности целостность. Ведь любое изменение структуры ведет к изменению связности, а связность для нас выступает внутренней характеристикой – мерой целостности среды. Если снова обратиться к понятию инкапсуляции (а нам интересны только инкапсулированные среды), то мы видим, что для самой среды понимание внешности, исходя из определения инкапсуляции, лежит во внутренней ее структуре, хотя определена внешность именно с предположением об отсутствии структуры, как таковой. Вот мы и приближаемся к непростой логической проблеме. Действительно, постаравшись уйти от структуры в определении внешности, мы вдруг понимаем, что имеем внешность как нечто жестко связанное и понимаемое теперь уже через внутреннюю структуру среды. Возникает естественное желание включить внешность в понятие структуры и, далее, расширить понятие внутренней структуры среды до понятия внешности. Этот вопрос естественен из-за вторичности понятия внешности по отношению к среде. Но, с другой стороны, для структуры среды даже вторичность внешности не полагает полную зависимость внешности от среды. Для структуры среды внешность может иметь место, и сама по себе, а потому не может быть воспринята средой как из себя исходящее.

Возникшая логическая проблема, в рамках развиваемой логической картины, самым удачным для нас образом, разрешима через Гегелевское понятие " снятия" (или точнее, " двойного снятия" в русле постановки феноменологического вопроса). То есть, через непрерывное отрицание предыдущего понятия (находящегося в противоречии с отрицаемым понятием), превращающееся путем непрерывности отрицания в логически прогрессивную (диалектичную) форму осмысления. Надо сразу отметить, что у Гегеля такая прогрессия (диалектика) в логике приводит к понятию абсолюта, что не может произойти в нашей онтологической схеме. По сути, для нас важно лишь то, что каждое последующее понятие в своем отрицании, с одной стороны, основывается в чем-то на отрицаемом понятии, а, с другой стороны, начинает превалировать над ним, поскольку содержит это отрицание, как свою часть. Поэтому – возникшая в логике проблема хоть и является таковой на первый взгляд, но вполне разрешима и, конечно, не является проблемой для нашего логического построения. Это важнейшее место для момента постижения наличия (и все более восходящего логического прогрессирования) диалектики в введенных противоречивых понятиях для нашего следующего и вполне ожидаемого шага. Этим ожидаемым шагом станет применения введенных логических понятий, в предполагаемом непрерывном снятии противоречивости их взаимного полагания, к возможности описания такой онтологической сущности, каковой, по определению, и выступает исследуемый нами кондитум в своем бытийно–человеческом понимании. Возможно, общая концепция логики, разработанная Г.В.Ф.Гегелем в первом томе " Науки логики" ^[36] даст читателю наиболее полное понимание места возникшей логической проблемы и способа ее решения, который мы и возьмем для себя в качестве единственно возможного. Гегель в своей работе делал вывод о том, что " определения, которые прежде (на пути к истине), с какой бы точки зрения их не определяли, были для себя сущими, как, например, некое субъективное и некое объективное, или же мышление и бытие, или понятие и реальность, теперь в их истине, т.е. в их единстве, низведены на степень форм. Сами они, поэтому, в своем различии остаются в себе всем понятием в целом, и последнее полагается в делении только под своими собственными определениями".

Понимая всю важность настоящего момента в нашей логике, мы, тем не менее, не будем останавливаться на проблеме возможности обоснования предполагаемой нами логической концепции и не станем выходить за рамки уже предпринятых рассуждений. Мы продолжим мыслить для себя обоснованность наших определений, как вывод из общего понимания места структуры среды, как по отношению к самой среде, так и по отношению к внешности. Повторимся, ведь мы подразумеваем лишь разработку описательной схемы среды, с целью уложиться в возможное описание внутренней структуры кондитума. Как результат, внешность из данного подхода трансформируется в трансцендентную структурность, постижение которой во всей ее общности из внутренней логики кондитума конечно не возможно, что следует, на этот раз, уже из определения кондитума. Но полагание наличия внешности в абстрактно–описательном смысле ни к чему не обязывает структуру среды, так же, как ни к чему не обязывает ее возможность определения собственного полагания в том же смысле. Заметим еще и о том, что похожая позиция, в осмыслении возможности разрешения возникающих логических проблем, подразумевалась нами ранее в описании логики конкретизационного комплекса и коммуникационных схем, представленном в первой части этой работы.

Внешность, через свое конечное потустороннее полагание для среды, объективизируется и среда в ней выступает целостным замкнутым объектом. Про инкапсуляцию в этих рассуждениях об объективизации пока, как видим, никакой речи не идет. Сразу отметим, что наше понятие объекта очень далеко отстоит от общепринятого понимания, поэтому при обращении с ним надо быть достаточно внимательным. Объектом среда становится тождественно сама для себя и мыслится себе при этом, как объект, лишь через внешность, объективизированную самой средой и полагаемую для нее потусторонней. Так мы будем понимать любой объект во внешности, в него заранее привносится (постулируется) понятие замкнутости, но замкнутость не является тем, от чего можно оттолкнуться, замкнутость здесь есть то, к чему можно прийти. Получается, что замкнутость, которая следует из понятия связности среды, и замкнутость, следующая из объективизации внешности, не совпадают. Теперь становится возможным определить понятие эмпирического фактора.

Эмпирическим фактором назовем свойство объекта быть выраженным замкнутой структурой во внешности. Это свойство несет на себе основной подход среды к предполагаемой средой внешности. Отделяясь от внешности в полагании ее потусторонности, среда переходит в объект, лежащий в его (объекта) внешности. Возможная локальность объекта относительно его внешности никогда не представлена жестким выделением на фоне процессирования объекта. Но, при процессировании среды (как объекта в собственной внешности), возможна такая взаимосвязь с полагаемой внешностью, когда во внешность не переходит ничего от процессирования объекта, так же, как в среду не привносится ничего от собственного процессирования в ее внешности. Суть понятия эмпирического фактора для среды – это выделить во внешности среду как объект – поскольку в определении внешности мы можем мыслить и полную картину, где среда выступает частью внешности. Все, что мы предполагаем важным для определения внешности при ее определении, было заключено лишь в отсутствии структуры у среды. Поэтому, внимательное отношения к нашему определению объекта заставляет нас ввести понятии эмпирического фактора, как раз для того случая, когда нам важно будет понимание среды в роли объекта.

Эмпирический фактор не является " полноценным" свойством объекта, в силу сильной неустойчивости на фоне других внутренних свойств объекта. Он крайне зависим от процесса определения и развития морфологии среды, ее внутреннего процесса самореализации. Говоря о том, что объект наделен эмпирическим фактором, мы указываем на особую форму его самореализации (если угодно, саморазвития) в собственной внешности, при которой структура среды никак не смешивается со структурой внешности и остается стабильно локальной в этой внешности. То есть, наделяя среду эмпирическим фактором, мы полагаем наличие замкнутости среды, как объекта, по отношению к ее заранее ею же положенной внешности. Инкапсуляция не может нам дать того же самого, хотя бы в силу предположения о наличии внутренних элементов, принадлежащих структуре среды, отвечающих за связь с полагаемой внешностью. Инкапсуляция, предполагая факт взаимодействия с внешностью, никак не годится для понимания замкнутости среды, как объекта в своей внешности. Более того, инкапсуляция не является свойством объекта в той силе, в которой проявляется свойство эмпирического фактора. Роль инкапсуляции, скорее, заключена в форме описания структуры среды. И, самое главное, для инкапсуляции неважно является ли среда объектом или нет. Включенное в ее определение взаимодействие с внешностью может совсем даже и не касаться полагаемой для среды внешности, а может и сколь угодно далеко выходить за полагаемую внешность. И если заняться выявлением положения определений по отношению к понятию объекта, то для инкапсуляции объект не существенен, а эмпирический фактор – есть свойство именно объекта, то есть более узкой и конкретной формы описания среды. Инкапсулированный объект еще не является локально устойчивым, придание ему эмпирического фактора налагает особенные свойства на элементы структуры среды, ответственные в данной структуре за взаимодействие с внешностью. Понятно, что эмпирический фактор регулирует свойства внутренней структуры отлично от регулирования связности элементов структуры, а именно – предполагает их организацию для процесса объективизации, чего совсем не предполагает связность. Но не только этим ограничивается роль эмпирического фактора. Будучи наделенной эмпирическим фактором, инкапсулированная среда (уже конечно, как объект) получает дополнительные ограничения на свое процессирование, а, следовательно, еще больше сужается и конкретизируется ее форма описания. В процессировании среда должна оставаться локально устойчивой, что, несомненно, отражается и на описании тех операций, которые присущи элементам структуры, отвечающим за инкапсуляцию во внешности. Значит, наделяя инкапсулированную среду эмпирическим фактором, мы устанавливаем для нее, как объекта (она уже должна являться объектом, то есть полагать для себя свою внешность), и особую форму описания внутренней структуры, особую форму ее внутреннего процессирования.

Расширенной психологической средой назовем среду с такой описательной схемой (данной в некоторой форме описания) структуры среды, при которой последняя является инкапсулированной средой, обладающей эмпирическим фактором (то есть, является объектом). В дальнейшем мы, говоря о некоторой среде, будем иметь в виду только расширенную психологическую среду. Смысл придания нашим понятиям таких утилитарных прилагательных, как " психологическая" и " расширенная", будет понятен из дальнейшего изложения. Мы, на данном этапе, возможно, остаемся еще не вполне удовлетворенными тем способом, которым среда представлена нам в роли объекта, но, позднее, мы еще вернемся к этой теме и установим корректность данных определений.

Придавая форме описания внутренней структуры среды вышеназванные особенности, мы получаем и некоторые тенденции ее процессирования. Среде необходимо, во избежание собственного разрушения, оставаться целостной и замкнутой, поэтому первая тенденция ее процессирования звучит просто как переформулировка наделения формы ее описания обладанием эмпирическим фактором. Эта тенденция заключается в постоянном стремлении среды направить свое процессирование таким образом, чтобы сохранить собственную целостность и замкнутость. Иначе говоря, стабилизировать свой эмпирический фактор. Конечно, можно предположить, что, в какой-то из моментов процессирования, среда может настолько скоординировать собственную структуру и войти в такой структурный баланс, что для достижения сохранения целостности и замкнутости в данном моменте процессирования не будет никаких посылок к изменению существующего состояния. Если говорить не о конкретном моменте структурного баланса, а о целом этапе в процессировании, когда у среды отсутствуют посылки к изменению, то речь будет идти о некотором сбалансированном процессе.

Сформулируем сказанное в виде понятия. Тенфа́ льной областью (от двух лат. гл.: teneo – достигать и faveo – стремиться) среды назовем такое ее состояние, при котором достигается баланс всех ее внешних и внутренних связей, в том смысле, что всякое иное состояние среды содержит в себе предпосылки к трансформации процессирования и к изменению существующего состояния для сохранения своей цельности и замкнутости. Отсутствие баланса во внешних и внутренних связях приводит к трансформации целостности среды, причем в эту трансформацию вовлекается, определенная через среду, ее собственная внешность. Но, стремясь сохранить себя целостной, среда порождает в процессировании предпосылки изменить свое состояние. Если среда занимает свою тенфальную область в течение некоторого отрезка процессирования, то тогда мы говорим о тенфальном процессе.

На основе сказанного можно сформулировать (постулировать) первый принцип относительно описательной схемы кондитума в виде расширенной психологической среды. Наш первый принцип состоит в постулировании того, что среда всегда стремиться к своему тенфальному процессу. Это действительно нужно постулировать в качестве принципа, поскольку природа данного стремления не из чего не следует. Изменение состояния, с целью сохранения цельности и замкнутости, происходит, вообще говоря, спонтанно, а всякое определение в направленности изменения состояния должно постулироваться, несмотря на полную естественность складывающейся тенденции процессирования. Деятельное изменение среды, по нашему предположению, носит направленный характер, что и постулирует первый принцип. Важно учесть, отличную от фиксированного процессуального момента, протяженность тенфального процесса во времени, мы рассматриваем процессуальный момент в качестве момента, относительно которого можно сообщить тенденцию в процессировании. Исследование тенфального процесса мы сделаем, в дальнейшем, более подробно. Сейчас же отметим, что тенфальный процесс может быть стабилизирован, что, в свою очередь, означает, отличное от процессуального момента, тенфальное процессирование уже в течение некоторого периода времени.

Поскольку принципы, касающиеся расширенной психологической среды, имеют не онтологическую, а чисто логическую природу, их обоснование не было предпринято в первой части настоящей работы. Вообще говоря, единственным обоснованием логических принципов, которые выводятся не из существа самой логики, а постулируются, является их утилитарная дальнейшая достаточность, а косвенным – придание развитию структуры среды желаемого вектора, оправдываемого, в дальнейшем, опять же – утилитарно.

Взглянем теперь на процессуальное оформление структуры среды при наделении ее эмпирическим фактором. Чтобы говорить об объекте в процессуальном моменте, нам нужно предположить и возможность моментального запечатления (" схватывания" ) процессуального момента внешности этого объекта. Для внешности эмпирический фактор предполагает очень выделенное на фоне внешности положение процессуального момента среды и суть положения среды в общности именно как объекта, наделенного эмпирическим фактором, лежит в такой выделенности ее процессуального момента на фоне внешности. И, даже, не зависимо от наделения эмпирическим фактором среды, ее объектность лежит своей основой в присутствии выделенного процессуального момента. Локальная выделенность процессуального момента на фоне общего процессуального момента внешности, вообще говоря, является основой выделения среды в качестве объекта. Нетрудно заметить, что и обратный ход рассуждений будет справедлив. Значит, в каком-то смысле, выделенность процессуального момента предполагает собой некоторый объект (объективизированную среду), и наоборот, объект преподносится в виде своего выделенного процессуального момента. Но вполне объединить процесс с объектом, в таких же общих предположениях, как это удается сделать с процессуальным моментом, не удается. Поэтому оформим это объединение в виде второго принципа, который заключается в том, что в рамках описательной схемы расширенной психологической среды всякий объект настолько и постольку объект, насколько и поскольку он процесс.

Таким образом, чем более мы оформляем совокупность элементов в объект, тем динамичнее и процессивнее становится это оформление. Следуя второму принципу, мы можем осмыслить насколько объект, в рамках расширенной психологической среды, сформирован в своей цельности, а именно, по его динамической насыщенности.

Внешность воспринимаема инкапсулированной средой, и среда отражает в своей структуре воспринятую ею внешность. В том числе, это относится и к своему собственному проявлению, как эмпирическому фактору. Собственный эмпирический фактор воспринимаем средой, как внешняя, но не отличимая от себя, диалектичная функция, а значит, всякое свое проявление среда может связать с уже имеющейся внешностью и последовательно, с учетом вновь проявляющихся факторов, возникающих в процессе проявления, строить свое существование (пока без онтологического акцента), обретая каждое свое новое проявление, как новый эмпирический фактор, органически включающий в себя предыдущий. Для предположения о наделении среды эмпирическим фактором важным оказывается только само наделение, как бы приписывание, свойства и последующее переоформление описательной конструкции, но в процессировании речь может идти об эмпирической характеристике среды в виде постоянно меняющегося эмпирического фактора. Цельность эмпирической характеристики состоит только в постоянном наличии эмпирического фактора для каждого процессуального момента среды.

В настоящий момент мы имеем слабо проработанную описательную схему некоторого кондитума. Среда и ее внешность – понятия из области формальной логики и приписывать им конкретное содержание было бы абсурдно. Но для разработки конкретной описательной схемы кондитума – то есть, в стремлении к возможности обретения метода – мы должны, соответственно, конкретизировать наш подход. С другой стороны, следует подвергнуть более тщательному анализу уже предложенную схему. Мы постараемся осуществлять соответствующие рассуждения параллельно.

Функциональный фактор

Чтобы приблизиться к возможности активного использования понятия среды и внешности, а также, чтобы конкретизироваться и перейти к понятию психологических классов, нам предстоит проделать ряд формальных построений. Все это дальнейшее прорабатывание описательной схемы структуры среды и полагаемой ею внешности будет являться для нас инструментом и возможностью нахождения метода для настоящей работы.

Когда мы вводили понятие среды, нам было важно лишь подойти к способу описания кондитума. С другой стороны, привнося в понятие среды содержательную часть, мы, в действительности, начинаем осмысливать уже другое понятие, отличное от формального введения понятия среды. Ведь в формальном введении среды не предполагалось, что она может быть наделена содержанием (иметь морфологию). Поэтому приходится выделить два понятия, как две стороны некоего третьего. Первое – собственно среда – несет на себе формальную логическую нагрузку, в то время, как вторая – объектная среда – приносит с собой содержательный объект. Среда является лишь способом описания кондитума, ведь она понимается, как объект с определенными свойствами. Желая описать структуру объекта, мы должны приписать ему то или иное содержание, дать, в некотором смысле, ему наполнение. Для этого нам и нужно понятие объектной среды. Говоря об объектной среде, мы уже считаем, что говорим об объекте, но в обратную сторону это не верно – объект не является, в общем случае, объектной средой – объектная среда, лишь понятие, которым мы воспользуемся, приписав для нее свойство непрерывности. Как видим, наше заявленное третье – это формальная непрерывная среда. С одной стороны, у нее имеется чисто формальная структура, с другой стороны, она имеет важное свойство объектности. В нашем построении первоначальное введение среды было достаточно общим шагом. Чтобы удовлетворительно соответствовать своему назначению – созданию метода описания кондитума – мы должны первоначально отталкиваться именно от непрерывной среды.

Собственно, непрерывность объектной среды, как свойство, лежит первичным для нас интересом в этом понятии, но оно же не позволяет говорить об объекте вообще, как об объектной среде. Для расширенной психологической среды внешность объективизируется и, в этом смысле, она для своей внешности объектная среда (внешняя объектная среда). Но и расширенная психологическая среда во внешности, определенной через саму расширенную психологическую среду, выступает как объект. Если этот объект образуется объектной средой, а точнее – выявляется, обнаруживается через то, что он среда, то о самой объектной среде мы здесь говорим, как о внутренней среде. Таким образом, мы можем наделять в наших построениях внешность среды объектностью, не превращая ее в объект. Ведь объект, как понятие, у нас образован лишь через собственное объективизирование среды в полагаемой внешности. Поэтому понятие объектной среды для нас оказывается очень полезным, поскольку под него подходит как непосредственно сама среда, так и ее внешность, становящаяся внешней средой в смысле внешности, как объектной среды, по отношению к самой (внутренней) среде и, в частности, к расширенной психологической среде. У нас появляется возможность, удаляя само полагание объектности из текста определения объектной среды, внедрить его в общий смысл универсальности объектной среды и говорить, при желании, о тандеме расширенной психологической среды и внешней среды, как об объектных средах, с учетом концепции полагания и возможности наполнения.

Расширенная психологическая среда неразрывно связана посредством своей инкапсуляции с внешностью. Фактор связи с внешностью назовем функциональным фактором, а сам акт связи – взаимодействием с внешностью. По сути, функциональный фактор и есть, та или иная, часть (но именно часть, а не вся полная структура! ) из совокупности описательных элементов и операций, которые участвуют в определении инкапсуляции (мыслимых и как совокупность, и как процесс их взаимопроявления), но инкапсуляция возможна по отношению к любой формальной среде, а функциональный фактор – это свойство расширенной психологической среды, причем выступающей как объектная.

Следует обратить внимание на терминологическую суть. При введении эмпирического фактора для характеристики среды, как объекта, нами еще не была введена содержательная часть внутренней структуры. Только введя наличие такого содержания, то есть наличие морфологии, мы переходим к пониманию объектности среды. И функциональный фактор, обращаясь к объектности – но не к пониманию среды, как объекта! – включает в себя именно наличие у среды наполненности содержанием, то есть наличие у среды конкретной морфологии. Нам приходится проделывать всю эту формальную работу благодаря крайней общности начальных понятий. Теперь, оперируя понятием функционального фактора, мы открываем возможность, наконец, точно утвердить объектность, с присущей ей морфологической наполненностью, и более не обращаться со средой в терминах общего определения, а уже только как с вполне определенным объектом. При этом непрерывность внутренней структуры нами понимается, как непрерывность связности и как свойство быть таким полноценным и определенным, в плане своей структуры, объектом. Но и внешность, теперь, оказывается для нас объектной средой – и мы можем четко разделить, где заканчивается внутренняя среда и начинается ее внешность.

Является ли функциональный фактор, понимаемый как объект, сам по себе расширенной психологической средой? Нет, не является, потому, что к нему не применимо понятие инкапсуляции, которое определено для всей среды, а не для ее части, а функциональный фактор – это именно часть среды. Либо, при приближении к все более общему его наполнению, он, конечно, может стать тождественным со средой, но его суть – быть именно частью. Применимо ли к понятию функционального фактора, как объекта, суждение – быть наделенным эмпирическим фактором? Да, применимо – тут нет никакого противоречия, функциональный фактор может выступать и как объект во внешности.

Возможно, для более полного понимания, нам надо на секунду отвлечься и попробовать сформулировать все в неформальной трактовке. Вот как это может выглядеть.

Так, что же такое для нас эмпирический фактор? – это простое свойство среды объективизироваться, а что такое функциональный фактор? – это ее процессивная схема – жизнь, если угодно, – раскрывающееся бытие, это активная вещь, а эмпирический фактор – понятие пассивное – и не более! Это никакая не выдумка, ведь бытие реально для самого себя, а эмпиризм – логическая формальность. Логику всегда трудно поддержать, но довольно просто заполучить функционализм. Не так ли? Что нам, говоря откровенно, толку до понятия инкапсуляции, если она пассивна, мы желаем уловить активный момент среды – в этом же суть… Мы, вообще, предполагаем логику как то, от чего нельзя отойти – но, это вполне осуществимо интуитивно, если, например, говорить о сути излагаемого – функционале – функциональном факторе. Суть проста – формальная, но крайне необходимая, логика в эмпирии – и – живая логика в функционале – тут и суть – тут и идея. Consummatum est! ^[37]

Думается, это кое–что прояснило – вернемся к нашему изложению.

Займемся теперь изучением внутренней структуры расширенной психологической среды. В своем внутреннем представлении, расширенная психологическая среда – это объектная среда, которая содержит активное и пассивное начало, но выступающая, в этих двух своих началах, единым целым. Такое представление, в свою очередь, следует из того, что среда диалектична в статусе процесса и, поэтому, должна полагать в себе эти начала для собственной диалектики. Здесь пропущено обоснование того, что диалектика, вообще говоря, требует для себя существование пассивного и активного начал. Для краткости, опустим это обоснование (оно, с большим великолепием, раскрыто в работах Гегеля), а здесь лишь отметим, что если отталкиваться от трех составляющих диалектики – тезиса, антитезиса и синтеза, то под пассивным началом мы здесь имеем ввиду само существование тезиса и антитезиса, их фактическое наличествование, а под активным началом – синтез и его следствие, приводящее к диалектичному превращению синтеза тезиса и антитезиса в новые (взаимообусловленные синтезом – и, потому, снятые в старом противоречии) тезис и антитезис. Теперь для нас расширенная психологическая среда обладает функциональным фактором и, значит, внутренняя среда имеет вполне определенную границу, им обусловленную. Состояние объектной среды (как содержательного аспекта), поскольку это объект, будет характеризоваться динамической насыщенностью – именно динамическая насыщенность будет подразумеваться, когда мы говорим о состоянии внутренней среды.

Согласно второму принципу, в рамках описательной схемы расширенной психологической среды, всякий объект настолько и постольку объект, насколько и поскольку он процесс. Сейчас для нас функциональный фактор выступает в роли объекта. Под локализацией мы имеем в виду его насыщенность, как процесса. Функциональный фактор, как фактор связи с внешностью, обладает дуализмом. А именно, будучи частью внутренней среды, он локализован в ней как объект. Наиболее четкая локализация имеет и наиболее четкую функцию процессуального действия. Важно различать функциональные факторы по их степени локализации во внутренней среде. Являясь частью объектной среды, функциональный фактор содержит в себе и градиент внутреннего состояния. Это характеристическая черта функционального фактора – обладание эмпирическим фактором, но это не расширенная психологическая среда, поскольку речь не идет об инкапсуляции (ее нет). Функциональный фактор обладает эмпирическим фактором и не является инкапсулированным, при этом, очевидно, локализован во внешности и, соответственно, имеется степень своей локализации во внешности. Итак, с одной стороны, функциональный фактор – это часть внутренней среды, а, с другой стороны, функциональный фактор – вполне самостоятельный объект во внешности. Это и определяет его свойства, как связующего элемента. Локализация во внешности раскрывает то, как именно (насколько адекватно, четко, насыщенно) и в какой форме будет представлена внешность во внутренней среде за счет данного функционального фактора. Но, в тоже время, локализация во внутренней среде будет раскрывать степень направленности (специализации), с которой будет сказываться влияние данного функционально фактора в рамках внутренней среды.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒