I. ЗАМЕТКИ ПО ПОВОДУ АНАЛИЗА ДИСКУРСА

Целью анализа дискурса (в дальнейшем мы будем также пользоваться сокращением А Д.) является выработка метода понимания продуктов речевой деятельности. По этой причине речь рассматривается не как данность, а как факт. В своих истоках анализ дискурса связан со сферой политики, вернее, если следовать утверждению Куртина (С о u г t i n е 1986), А.Д. преследует цель «понять тексто­вые формы политических репрезентаций».

Более того, анализ дискурса позволил по-иовому по­дойти к восприятию сферы политики через восприятие ма­териальности речи, материальности одновременно языко­вой и исторической. В результате он позволяет по-новому взглянуть как на то, что мы относим к сфере «языкового», так и на то, что мы относим к сфере «политического» и «исторического». Для того чтобы понять всю сложность речи как факта, анализу дискурса отводится особое место между лингвистическими дисциплинами и науками об об­щественных формациях.

А Д. мыслится как некий «механизм, который устанав­ливает связь, причем в более сложной форме, чем обычная ковариативность, между языковой сферой (изучаемой в лингвистике) и социальной сферой, которой занимаются ис­торики (в терминах властных отношений и идеологическо­го господства)» (G a d е t 1990, 8) Такое понимание А Д основывается на том факте, что в дискурсе находит матери­альное выражение контакт между идеологической и языко­вой сферами

В основе французского А Д, в том виде, в каком он был задуман М Пеше, его основоположником, лежит связь, устанавливаемая между речевой деятельностью и идеоло­гией В частности, Пеше исследует отношение между «субъ­ективной очевидностью» и «очевидностью смысла», отводя дискурсу особое место, где происходит сочленение речевой деятельности с идеологией Тем не менее, говорит Пеше (Pecheux 1969 а), теория дискурса никоим образом не может заменить собою теорию идеологии, как, впрочем, и теорию бессознательного (хотя она и предполагает наличие субъекта, причастного к идеологии и к бессознательному), однако она может вторгаться в сферу этих теорий

А Д противоречит обычным концепциям идеологии, поскольку, являясь критикой способа построения общест­венных наук, он позволяет по-новому взглянуть на социаль­ные теории идеологии Таким образом, если в А Д лин­гвистика попадает в центр полемики, то и общественные науки в свою очередь подвергаются критическому анализу А Д показывает, что субъект и значение не прозрачны, и указывает на проблематичность связи общественных наук со сферой политики в той мере, в какой последние предпо­лагают прозрачность речи

В А Д, с одной стороны, используются методы лин­гвистики (исследуется язык в его материальности), а с дру­гой — используются методы науки об общественных фор­мациях Однако парадоксальным образом теория дискурса, базирующаяся в конечном счете на этих двух науках — она ведь делит эпистемологическое поле своего конституирова- ния с лингвистикой и с теорией (теориями) идеологии, — представляет собой критику основ этих наук, ибо она вовсе не используется в качестве нейтрального инструмента (ее использование предполагает изменение поля исследования и демонтаж базовых понятий обеих наук) В ней дело не изображается таким образом, что все, что составляет дис­курс, вторично, она представляет собой нечто второстепен­ное, добавляемое к языковому как своего рода наращение

Показывая, что семантика — это «та точка, в которой лингвистика соприкасается с философией и науками об об­щественных формациях, причем этот факт часто не призна­ется» (Р ё с h e»u х 1975), Пеше ясно дает понять, с каких позиций А Д критически оценивает как лингвистику, так и общественные науки Лингвистику А Д критикует за то, что в своем развитии, будучи не в состоянии объяснить ре­альность до конца, она постоянно продуцирует всяческие «измы» (психологизм, социологизм и т д), а социальные науки критикует за то, что они постоянно вводят в заблуж­дение относительно «орудийного характера» наук о языке Лингвистика, вознесшись на волне структурализма, взяла на себя роль ведущей науки (и) в кругу гуманитарных наук В свою очередь перед ней были поставлены пробле­мы, которые возникают именно по поводу ее связи с други­ми науками Однако они остались нерешенными, ибо для того, чтобы взять на себя указанную роль, лингвистика должна была освободиться именно от всего того, что более интересует представителей других гуманитарных и общест­венных наук, проблемы эти касаются связи языка с внеязы- ковой действительностью

В свою очередь эти науки используют в качестве ору­дия работы с языком контент-анализ, который нельзя на­звать адекватным инструментом в эвристическом смысле, поскольку он всего лишь помогает проиллюстрировать ранее высказанные положения с использованием категорий, уже установленных в этих самых науках, с его помощью ис­следователь просто иллюстрирует свою точку зрения

Конституирование анализа дискурса происходит в про­странстве между лингвистикой и названными другими на­уками, именно в той области, где возникают проблемы связи языка (как предмета лингвистики) с внеязыковой дей­ствительностью (как предметом истории)

Получая определение как разновидность семантики, А Д предполагает существование лингвистики и тем самым отделяется от контент-анализа, поскольку его предметом является сама специфичность языковой материальности Однако А Д отделяется и от лингвистики, поскольку в ка­честве конститутивного признака его предмета (дискурса) признается историческая детерминированность Означает ли это, что А Д используется для адекватного решения проблем, которые ставятся в общественных науках, и тем самым обслуживает их в качестве рабочего инструмента?

Странная судьба анализа дискурса свидетельствует о масштабах вносимого им раскола и вызываемых им колеба­ний В процессе его разработки произошла смена поля ис­следования, ставя вопросы перед лингвистикой в рамках самой лингвистики, анализ дискурса в то же время ставит перед общественными науками проблемы, затрагивающие сами основы, на которых базируются эти науки в процессе своего конституирования. В области гуманитарных и обще­ственных наук А.Д. приводит к постановке фундаменталь­ной проблемы, касающейся природы той концепции субъ­екта и языка, которая лежит в основе этих наук По словам П. Анри (Henry 1990), критика Пешё способа использо­вания инструментов исследования в общественных науках в этом пункте сливается с его критикой общественных наук в целом, с критикой способа их соотнесения со сферой поли­тики (идеологии, истории и т.д.)

Пешё, выступая под псевдонимом Т. Эрбер (Her­bert, 1973), анализирует исторические корни эпистемоло­гии и философии эмпирического познания. По его мнению, общественные науки в основном получили развитие в тех обществах, в которых основной целью политической прак­тики было такое изменение общественных отношений в рамках общественной практики, которое позволило бы со­хранить общую структуру последней. Таким образом, об­щественные науки являются прямым продолжением идеоло­гии, способствовавшей их развитию в тесном контакте с по­литической практикой. Другой, более современной формой соблюдения приличий, когда то же самое говорится в соот­ветствии с концепциями, формулируемыми в рамках обще­ственных наук, являются такие дискурсы, в которых объяв­ляется о конце политики, о смерти идеологий, что позволя­ет позитивизму снова восторжествовать в науке. Какое от­ношение к этому имеет дискурс? Самое прямое, ибо для Пешё орудием политической практики является дискурс, «функция политической практики заключается в изменении с помощью дискурса общественных отношений путем пере­формулирования социальных запросов».

Поэтому Пешё, желая «[...] осуществить прорыв в идео­логической сфере общественных наук, выбирает именно дискурс и анализ дискурса в качестве поля теоретической (теория дискурса) и практической деятельности, создавая свой экспериментальный механизм» (Henry 1990).

Таким образом, порвать с прежним способом исполь­зования инструментов анализа в общественных науках Пешё помогает его собственная дискурсная концепция языка, в которой последний уже не рассматривается в каче­стве орудия передачи значений, существующих вне языка и независимо от него (т.е. существующих в виде «информа­ции»), Именно это имеет в виду Пешё, когда утверждает, что «язык служит для того, чтобы сообщать и не сообщать» (Р ё с h е и х 1975).

Само понятие идеологии в А Д осмысливается по- иному. Иное здесь и понятие истории, как и понятие субъ­екта. Ведь субъект определяется только в тесной связи с другим членом синтагмы, в которую он входит, а именно с языком. Между субъектом языка и субъектом идеологии су­ществует симптоматическое отношение. Если в данном тео­ретическом построении фигурирует язык как специфическое материальное воплощение дискурса, последний в свою оче­редь определяется как специфическое материальное вопло­щение идеологии.

Поэтому речь идет не о «простом применении» или ис­пользовании инструмента анализа для придания большей научности науке об общественных формациях. Это такой «инструмент», который при своем использовании настоль­ко же трансформирует исходный пункт (теоретические по­нятия и предпосылки), насколько он трансформирует и ко­нечный пункт (аналитические последствия). Это не «ней­тральный» инструмент, нейтральность которого проистека­ла бы из признания наличия у языка собственной семанти­ческой плотности. Историчность — мы еще не раз вернем­ся к этому понятию — понимается как историчность текс­та, иными словами, это его дискурсность (его историческая детерминированность), которая не просто является отраже­нием внешнего мира, но формируется уже в самой ткани языковой материальности. Далее необходимо поразмыс­лить над материальностью смысла и субъекта, над способа­ми их исторического формирования.

Однако дела обстоят не так просто.

Ведь в основе теории дискурса лежит не-субъективная теория чтения (Р ё с h е u х 1969 а) Эта не-субъективная теория является выражением специфической, т.е. критичес­кой. позиции А Д. по отношению к лингвистике. Эта кри­тическая позиция заключается в том, что в отличие от лин­гвистики в А.Д. учитывается субъект; в то же время этот субъект не находится в центре анализа, т.е. не рассматрива­ется как источник производимого смысла и не считается от­ветственным за него, хотя и мыслится как составная часть процесса производства смысла. При этом смысл не считает­ся прозрачным (О г 1 а п d i 1987).

Как говорит П. Анри: «[...] нет такого исторического факта или события, которое не имело бы смысла, которое не ожидало бы его толкования, не требовало бы поиска его причин и следствий. В этом и заключается для нас исто­р_ИЯ производить некоторый смысл, даже если в каждом

случае происходит отклонение от этого смысла» (Henry 1985).

Такая концепция истории, внутренне присущая А.Д., во многом превзошла концепцию хронологии (диахронии и т.д.) и концепцию узуса (прагматику). Язык есть смысл, а история производит смысл. Узловым пунктом является се­мантика (Pecheux 1975), которая, по словам П. Анри, является открытым вопросом, ибо это есть философский вопрос, и в то же время решение этого вопроса приводит аналитика языка в сферу этики и политики.

Таким образом, вопрос об истории связан с вопросом о языке, о субъекте и о науке, в нашем случае — с пробле­мой гуманитарных и общественных наук. С другой сторо­ны, размышляя над проблемой производства смыслов в связи со сферой этики и политики, мы можем поставить во­прос о значении А Д. для решения проблем стран Латин­ской Америки. Достаточно указать, что познание Латин­ской Америки самими латиноамериканцами может приоб­ретать критический характер в том смысле, что это позна­ние не является простым воспроизведением европейского, североамериканского и т.д. взгляда на вещи. В противном случае такое познание было бы всего лишь воспроизведени­ем известных моделей и теорий, заполнением их «специфи­ческими» данными для пополнения парадигм, выработан­ных где-то в ином месте. Напротив, другая форма позна­ния, о которой мы говорим, может, среди прочего, внести свой вклад в совокупность идей, составляющих историю науки

Таким образом, мы можем сказать, что в анализируе­мом нами дискурсном процессе имеется эквивалентность между тем, «как высказывается бразильскость», и «практи­кой познания», или, выражаясь точнее, то, «как высказыва­ется бразильскость», влечет за собой и определяет практику познания.

Но вернемся к размышлениям над сферой дискурса.

А.Д. уже имеет свою историю, примечательную опреде­ленного рода единством, которое сочетается, однако, с многообразными различиями. Его развитие характеризует­ся следующими переломами:

а) политическим переломом — разрывом отношений между различными «левыми» течениями (60—70-х гг.);

б) разрывом прямой связи интеллектуалов с поли­тикой; I,

в) разрывом между политической практикой и теорети­ческой работой.

Об этом говорит Куртин (С о u г t 1 n е 1986), добав­ляя, что вначале А.Д. был связан с развитием критического мышления, которое в то время отождествлялось с марксиз­мом и в котором лингвистике придавалось существенное методологическое значение с точки зрения анализа текстов. Поскольку А.Д. является попыткой осмысления текстуаль­ных форм проявления сферы политического, то, несомнен­но, с самого момента своего зарождения он начинает испы­тывать на себе «последствия» желания, чтобы больше не было «политики» (там же).

Этот вопрос тем более релевантен в той области реф­лексии, где требование «объективности» познания всегда исключало какое-либо соприкосновение со сферой полити­ки; речь идет о лингвистике, в которой не допускались ни­какие противоречия или диалектический подход; сциентизм лингвистики обусловил непосредственный ее переход от ра­ционализма к позитивизму.

Признаки потери интереса к сфере политики многочис­ленны. Нас интересует- в данном случае академическая наука; молчание интеллектуалов, безразличие, замкнутость на себе, новая волна индивидуализма, заполняющего пустое с политической точки зрения пространство. «Конец» поли­тики знаменуется «возникновением» двоякого рода амне­зии: «сокрытием отношения политического господства и забвением того направления мысли, которое исчерпало себя анализом политического господства, не занимаясь ничем иным» (там же).

Это стремление к забвению в политике приняло форму «прагматизма», который является «отражением общества, не имеющего более времени для воспоминаний и размыш­лений» (Horkheimer, цит. по. С о u г t in е 1986).

Какую форму принимает это стремление в гуманитар­ных науках?

* Операциональная, практическая, инструментальная ценность гасит их критическую ценность.

* Наблюдение заменяет общие знания.

* Факт дисквалифицирует интерпретацию.

* Специалист противостоит интеллектуалу.

* Исследователи спускаются с идейных высот и вновь становятся на твердую почву вещей и точных расчетов.

Одним словом, стремление к уничтожению политики, говорит Куртин, «находит свое выражение в доводе дис­циплинарного и инструментального характера, необходимо обновить позитивизм» (там же). Это привело к тому, что А Д. стал такой практикой, в которой сочетаются критичес­кая и инструментальная функции.

Выполняя критическую функцию, А Д. ставит под во­прос существование самих дисциплин, лишая их собствен­ной территории. Но одновременно он создает свои проце­дуры, очерчивает границы своего предмета и стремится приобрести собственную территорию. Так считают те, кто признает только такую науку, которой можно заниматься, имея твердую почву под ногами, т.е. науку, которая сама заявляет о себе как о науке.

Для других экспансия некоторых терминов (таких, как «иитердискурс», «дискурсное образование») или теоретичес­ких принципов (например, принцип непрозрачности как субъекта, так и речи) в современной рефлексии по поводу языка, причем не в виде глобальных теоретических постро­ений, а по отдельности (Gadet 1990), является признаком влияния А.Д. на эту рефлексию. Утверждается, что смысл должен изучаться одновременно в языке и в обществе. Это если иметь в виду Европу.

Что же касается Латинской Америки, то вопрос об А Д. до сих пор находится в центре дискуссий. По словам Пешё (а также Гаде, Gadet 1977), логицизм и социоло­гизм производны от той спонтанной философии, которая всегда является спутником лингвистических исследований, и представляют собой две специфические формы отрицания политики.

Логистическая тенденция характеризуется отрицанием политики, поскольку при этом говорится открыто о других вещах, в то время как социологизм отвергает политику, го­воря или делая вид, что говорит, именно о политике. Дума­ется, что логико-формалистическая тенденция находит свое проявление в сфере «чистых идей», вне каких-либо иных со­ображений. Социолингвистика получила развитие после окончания «холодной войны» и связана с некоторыми лю­бопытными явлениями. Одно из таких явлений — эволю­ция, которую претерпел так называемый третий мир. Час­тичное превращение классического колониализма в неоко­лониализм привело к снятию политической проблемы раз­личия в уровне научно-технического развития. В этих рам­ках находят свое решение проблемы многоязычия и стан­дартизации национальных языков. Другое явление — это нарастание противоречий в учебных заведениях наиболее развитых стран, где используются различные формы охвата школьным обучением; этими противоречиями обусловлены проблемы, связанные с неудачами школьного обучения.

В социолингвистике, которая стремится внести вклад в разрешение этих проблем и способствовать устранению не­равенства, проявляется «прогрессизм и гуманизм».

В данном случае изменение сферы исследований озна­чает прежде всего признание того факта, что трудности и неравенство не есть «несовершенство» индустриального об­щества, они носят структурный характер, внутренне прису­щи самому капиталистическому обществу. Изменить поста­новку проблемы — значит говорить в терминах отношений производства, а не в терминах «общественных отношений».

* Логицизм затемняет суть вопроса о государстве, рас­сматривая политико-юридические условия функционирова­ния государственного аппарата так, словно речь идет о пси­хологических и моральных свойствах, внутренне присущих универсальной и вечной природе человека.

• Социологизм также затемняет суть вопроса о госу­дарстве, заменяя анализ отношений производства теорией общественных отношений, которая в действительности яв­ляется психосоциологией межличностных отношений (ста­тус, роль, престиж, оценочная позиция, мотивация).

Поэтому представителям данных направлений нечего сказать по поводу неоколониализма, поскольку он лишен психосоциальной конкретности отношений родства, возрас­та, пола, расы, культурного уровня.

Изменение сферы исследований означает занятие опре­деленной теоретической позиции по отношению к проблеме формы-субъекта права и морально-психологической субъ­ективности, которая ее окружает. Понятия дискурса и дис- курсного образования играют роль десубъективации теории языка.

Эти размышления позволяют нам выяснить природу А.Д. в Латинской Америке.

Анализ дискурса, имея за собой целую историю раско­ла и в силу своих теоретических предпосылок, фундамен­тальным гбразом связанных со сферой политики, дает воз­можность в рефлексии по поводу языка учитывать истори- ко-политические особенности различного рода контекстов, в которых эта рефлексия осуществляется.

Таким образом, способ применения А.Д. в Латинской Америке может и должен отличаться от способа его приме­нения во Франции. Суть дела я хотела бы выразить таким образом, что А.Д., если мы последовательно придержива­емся его предпосылок, наряду с производством определен­ного рода знания обязывает нас занять ту или иную пози­цию по отношению к истории науки.

Если, с одной стороны, все есть политика, а с дру­гой — постоянно предпринимаются попытки преумень­шать или недооценивать важность политики, не менее важно и то, что сегодня каждому интеллигенту более или менее ясно, что то, что он производит в качестве знания, уже с самого начала подвержено различного рода давлени­ям, которые проистекают из конфликтов, не имеющих ни­какого отношения к предполагаемой нейтральности науки, но имеющих отношение к структуре власти, преобладаю­щей в таком обществе, как наше.

Борьба за принятие или неприятие, за законность или незаконность работы, когда она представляет собой нечто большее, чем торговлю академическим престижем, пред­ставляет собой именно то место, где сталкиваются власть над словом и ее партнер — молчание.

И если мы посмотрим на Латинскую Америку в связи с другими континентами, то сможем заметить большую действенность сравнения этих позиций.

Мы живо реагируем на процессы исключения, которым мы подвергаемся в течение веков и которые оставили нам в наследство патернализм и экзотизм («обязанность» иметь некоторые «особенности»); мы — «культурные» существа, нам свойственно иногда проявлять привлекательные свой­ства, а иногда — свойства, отмеченные варварством.

Речь идет не о том, что мы не хотим устанавливать ни­каких связей с другими центрами производства знания, что мы поворачиваемся спиной к ним и ничего не хотим о них знать. Речь идет о том, чтобы установить такие связи, ко­торые позволили бы нам занять критическую позицию в определенных областях смысла, не навязывать эти смыслы, а защищать их при установлении интеллектуальных связей с тем, что не есть Латинская Америка.

А.Д., устанавливая критическую форму связи со спосо­бом производства знания, позволяет нам внести свой вклад — вклад в критику использования некоторых моде­лей анализа языка. Например, модели анализа индейских языков таковы, что, хотя они и вписываются в.рамки лин­гвистической антропологии, они увековечивают недиффе­ренцированный подход, более того, способствуют затуше­выванию и стиранию различий, т.е. стиранию специфики индейских языков по отношению к западным языкам (анг­лийскому, латыни и т.д.).

Таким образом, описание (представляемое как науч­ное) ставится выше важнейших проблем языковой полити­ки. Ярчайшим примером явлется Летний лингвистический институт (Summer Institute of Linguistics, или Summer, SIL). Это учреждение, будучи одновременно языковым и религи­озным (О г 1 a n d 1 1987), способствует исключению бра­зильцев из круга исследователей путем навязывания сомни­тельной модели (модели Summer), наделенной престижем образцов североамериканской науки производства «универ­сального» знания, и одновременно оно осуществляет мисси­онерскую деятельность.

В более широком временном масштабе, в истории, у нас имеются тексты, которые воспринимаются как докумен­ты, навязываемые в качестве моделей науки, как история, как этнография, как лингвистика. Мы стараемся устранить такую ситуацию посредством применения А Д. и рассмат­ривая документы не как документы, а как дискурс. Подве­дение взглядов читателей к непрозрачности означает как вычитывание в этих текстах построения других смыслов для истории, так и понимание того, что означает кодифика­ция этнографического знания, а также понимание истори­ческой формы, в которой выступает связь языка тупи с пор­тугальским.

Если европейцы воспринимают повествования миссио­неров как артефакты, интегрирующие их научные цели в их традицию, то нам они представляются как способы перепи­сать начисто нашу историю, которая составляется европей­цами и для европейцев.

Повторяем, что латиноамериканский способ производ­ства знания, когда оно осуществляется критически, предпо­лагает занятие определенной позиции по отношению к ис­тории науки. Это означает не только смещение текста, но и признание того, что отношения власти, обусловливающие производство смыслов, находят свое проявление в «другом» месте. Поэтому смещение происходит с этого другого места, расположенного «по ту сторону» науки.

Как мы уже сказали, бразильскость создается в речи других людей. Существует пространство различия. На пор­тугальском говорят «с собственного места»; бразильский — это смещенная речь.

В этом смещении (есть несколько способов понять его, эксплицировать и истолковать) огромное значение имеет тот факт, что речь о наших истоках есть речь познания; это дискурс, который описывает, классифицирует (таксономия) и объясняет (этнология) Новый Свет.

Дискурсы миссионеров, которые в силу условий своего производства относятся к сфере религии, совершают поли­тическое скольжение от религии к этнологии, и при этом смещении производится некий остаток. Этот остаток и дает эффекты смысла этой совокупности дискурсов: они замал­чивают важнейшие аспекты нашей истории.

Мы хотим подчеркнуть тот особый смысл, который имеет история для аналитика дискурса. История связана с практикой, а не со временем как таковым. Она организует­ся в рамках отношений власти и смысла, а не в хронологи­ческих рамках; не хронологическое время организует исто­рию, а связь с властью (политика). Таким образом, А Д. об­ращается к тексту не для того, чтобы извлечь смысл, а для того, чтобы уловить его историчность, а это означает, что необходимо рассматривать изнутри связь сравниваемых смыслов.

Связь с историей двоякая: дискурс историчен, посколь­ку его производство осуществляется в определенных усло­виях и поскольку он проецируется в «будущее», но он также историчен, поскольку создает традицию, прошлое и оказывает влияние на происходящие события. Он оказыва­ет свое воздействие на язык и активен в плане идеологии, которая поэтому не является простым восприятием внешне­го мира или репрезентацией реальности.

Задачей А.Д. является объяснение функционирования дискурса в его исторической детерминированности идеоло­гией. Что касается идеологии, то в дискурсной перспективе она рассматривается в связи с властными структурами.

Идеология, будучи необходимой для понимания дис­курса (нет дискурса без субъекта и нет субъекта без идеоло­гии), мыслится нами не так, как она определяется в обще­ственных науках. Мы не восходим от идеологии (как со­крытия или несокрытия реальности) к смыслу, а стараемся понять эффекты смысла, исходя из того факта, что именно в дискурсе формируется связь языка с идеологией.

Субъект и язык обретают свою уникальность, вступая в связь друг с другом; субъект не уникален, он производит уникальное только в связи с языком; также и язык не уни­кален, он становится таковым лишь в связи с субъектом. И эта связь характеризуется определенной организацией, имеющей цель, существующей лишь в данном сочленении языка и субъекта. Это один из элементарных идеологичес­ких эффектов, присущих дискурсу: эффект уникальности субъекта и языка.

В этой перспективе идеология может быть понята как направление в процессе означивания, направление, которое основывается на том факте, что область воображаемого, в которой формируются дискурсные связи (одним словом, об­ласть дискурса), есть политика.

Таким образом, очевидные смыслы возникают в ре­зультате кристаллизации, являются натурализованным про­дуктом и могут быть таковым только в силу наличия связи между историей и властью.

Наконец, можно сказать, что идеология является не со­крытием, а интерпретацией смысла (в определенном на­правлении) Она имеет отношение ие к недостатку, а к из­бытку, представляет собой заполнение, насыщение, полно­ту, которая дает эффект очевидности, потому что она опи­рается на то же самое, на «уже имеющееся здесь».

Итак, в перспективе дискурса идеология представляет собой следующее: это принуждение к интерпретации, ибо человек, вступая в связь с природой и общественной реаль­ностью, не может не означивать; будучи обреченным на оз­начивание, он не может выбирать какую угодно интерпре­тацию. поскольку последняя всегда зависит от условий про­изводства специфических, определенных смыслов в истории общества. Идеологический процесс в плане дискурса заклю­чается именно в принуждении к одной из возможных интер­претаций, которая всегда представляется как единственная интерпретация Это один из основных принципов функцио­нирования идеологии в дискурсе.

Анализ же дискурса предоставляет возможность рас­сматривать смысл как возможный (незаполненный) и, таким образом, представляет собой критический подход к идеологии.

Действительно, связь между сферой воображаемого и сферой символического в данной перспективе предстает в следующем виде: символическое функционирует в форме так, будто, а воображаемое в форме вообрази, что, но в то же время оно прерывает связь производства смысла со «своим местом» и переносит его в «другое место», словно оно является более подходящим. Таким образом затеняется материальность условий производства. Следовательно, это такая интерпретация, которая выбирает смысл только одного, «универсального» места.

Эту часть работы мы заканчиваем утверждением о том, что о Бразилии говорят в религиозном духе с этнографичес­ких позиций, словно этнография — это наиболее подходя­щее для нее место. Именно в этой игре смыслов и заключа­ется идеологический процесс, формирующий дискурсы-от­крытия

Исторический дискурс способствует стабилизации па­мяти Когда отказываются производить исторический дис­курс о Бразилии¹, т е отрицается наличие «памяти», Брази­лия дисквалифицируется в качестве специфического места производства смыслов Вместо этого производится этногра­фический дискурс, являющийся частью европейской исто­рии, причем последняя действительно мыслится как исто­рия или, лучше, История с заглавной буквы, единственная и настоящая

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. АНАЛИЗ ДИСКУРСА НА СТЫКЕ ЛИНГВИСТИКИ И ГУМАНИТАРНЫХ НАУК: ВЕЧНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ
2. ДИСПУТ ПО ПОВОДУ ИРРАЦИОНАЛЬНЫХ ИДЕЙ (ДИИ)
3. Заметки бывалого. Пара слов о девушках в тренажерном зале.
4. Заметки живописца (из статьи в журнале «Ла гранд ревю» от 25 декабря 1908 г.)
5. Заметки об Енохианском Ритуале Пентаграммы
6. Заметки по поводу пересмотра «Луковицы».
7. Замечания по поводу имен собственных
8. И жизнь, и смерть – в руках Божиих (По поводу известий о холере)
9. КОНТЕНТ-АНАЛИЗ И ТЕОРИЯ ДИСКУРСА
10. ЛФК при хирургических вмешательствах по поводу пороков сердца
11. Надо внимательно следить, чтобы лошадь случайно не наступила вам на ноги, всегда находиться на небольшой дистанции от неё, особенно ведя в поводу.