II. НЕ «ДРУГОЙ», А «НЕ ТАКОЙ»

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 17Следующая ⇒

Рефлексия по поводу «другого», имеющего конститутивный характер, исходит из теории высказывания и под влиянием психоанализа (область бессознательного) претерпевает некоторое расширение, затрагивая проблему субъекта, которая тесно связана с проблемой идеологии (не-зна- ния) Существует общий принцип речевой деятельности, в настоящее время мало учитываемый в различных дисциплинах, согласно которому присутствие «другого» объявляется составной частью речи любого субъекта, это принцип диа- логии

Диалогия, вначале понимаемая в широком смысле, только как беседа, затем осмысленная более глубоко в теоретическом плане, как взаимодействие, и даже понимаемая иногда как противостояние, в конце концов заключила рефлексию о языке в очень тесные рамки

Теперь не может быть и речи об одиночестве и бесконтрольности в речи связь с «другим» все регулирует, все заполняет, все объясняет, будь то субъект или смысл

Нам бы хотелось сделать ряд оговорок относительно «всемогущества» концепта диалогии, а тем самым и относительно самой концепции высказывания или, я бы сказал, чрезмерной экспансии этого понятия

В теории дискурса имеется концепт, который придал большую специфичность упомянутым понятиям, это концепт «гетерогенности» (A u t h i е г 1984)

Конститутивная гетерогенность означает, что «в субъекте, в его дискурсе в качестве конститутивного начала присутствует Другой» (там же) Идея заключается в том, что субъект речи детерминирован своей связью с внешним миром, это децентрализованный, расщепленный субъект, причем расщепление имеет структурный или структурирующий характер Явная гетерогенность есть нечто иное, ее формы таковы, что нарушают очевидную уникальность нити дискурса, поскольку с их помощью происходит включение «другого» Эти формы представляют собой «сделку с центробежными силами, силами распада, конститутивной гетерогенности, они создают, при неосознанности последней, такую репрезентацию высказывания, которая, будучи иллюзорной, представляет собой необходимое средство поддержания дискурса» (там же) С их помощью субъект предстает как человек, сохраняющий в «своей» речи власть над тем, что принадлежит ему и другому

Как пишет упомянутый автор, «на " это-говорит" конститутивный гетерогенности субъект отвечает с помощью " как-говорит-другой" и " если-можно-так-выразиться" явной гетерогенности» (там же)

Будучи сформулированной таким образом, гетерогенность делает видимым (явно обнаруживаемым) то, что в перспективе дискурса соответствует «высказываемому»

В анализе дискурса высказываемое определяется в отношении субъекта связью между различными дискурсными формациями (ДФ)

Каждая дискурсная формация определяет то, что может и должно быть сказано в зависимости от позиции субъекта в определенных обстоятельствах Комплекс дискурсных формаций в целом определяет универсум «высказываемого» и специфицирует границы речи, разные для разных субъектов, занимающих те или иные позиции (отсылающие к различным ДФ)

Эта совокупность ДФ отсылает текст к его внешнему окружению, тек связи с интердискурсом², с Другим То, что мы называем интердискурсом, определяется именно как комплекс дискурсных образований с доминантой Он представляет собой область «знания», памяти о дискурсных образованиях Именно в «н/иердискурсе конституируется речь, понятие же ннтрядискурса относится не к конституи- рованию, а к формулированию, тек реальному производству конкретной и детализированной дискурсной последовательности, в связи со специфическим контекстом

Связь интрадискурса с интердискурсом отсылает речь субъекта к конституирующему Другому (интердискурс память о смысле, повторяемость) мы употребляем в речи слова, которые уже имеют смысл

Именно здесь мы усматриваем проблему гетерогенности, вернее, различия

Хотя понятие гетерогенности в том виде, в каком оно сформулировано у Ж. Отье, ставит под сомнение понятие высказывания и его иллюзорных эффектов, оно представляет собой такое понятие, которое имеет больше отношений к «формулированию» (ср.: Courtine 1982), чем к «кон- ституированию» смысла, т.е. к историчности дискурса в широком смысле слова (интердискурс). А нас интересует именно этот параметр. Это одна из причин того, почему мы предпочитаем понятию гетерогенности понятие различия.

В концепции Ж. Отье гетерогенность предстает скорее как смешение (а + Ь), причем а и Ъ различны и выделимы (определенным образом данные и гомогенизируемые). Иллюзия субъекта в том, что именно он порождает смысл, имеет лингвистические маркеры, которые позволяют восстановить процесс его создания. Возможность «объяснения» есть в значительной мере следствие восстановления гомогенности. Несмотря на теоретический скачок, понятие гетерогенности сосуществует с парадигматическим пониманием языкового как ядерного: визуальность, единство

Для нас существует только комбинация at, начало ее восстановить нельзя. Нам даны только результаты. Невозможно выделить элементы как отдельные компоненты (а и Ь)\ они реконструируются с помощью совокупности различных дискурсных формаций. Следовательно, иллюзия может быть высказана только с помощью теории, а не с помощью маркеров, ведь конститутивная гетерогенность не поддается репрезентации, ибо она составляет цель интердискурса.

Кроме того, в понятии гетерогенности не учитывается природа связи между различающимися сущностями. Мы утверждаем, что это происходит в результате компромисса данного понятия с высказыванием. Когда вводится понятие высказывания, тем самым исключается понятие противоречия, редуцируется значимость истории и некоторым образом воспроизводится расщепление с одной стороны, систематичность, с другой — мрак и отсутствие порядка

Однако в работе Ж. Отье происходит значительное изменение способа рассмотрения высказывания, ибо гетерогенность связана с «высказываемым», а не только с «грамматическим». Кроме того, она неизбежным образом придает речевой деятельности субъекта иллюзорность, являющуюся составной частью его способа высказывания. Она обусловливает наличие значительной врезки в высказываемом: не то, что не говорится (не-сказанное, по О. Дюкро), а речь другого субъекта в речи первого.

Эти изменения имеют фундаментальный характер, хотя они недостаточны для того, чтобы в рамках проблемы различия можно было анализировать то, что мы рассматриваем, в частности, под рубрикой молчания. Для нас говорить означает то, что по-французски можно назвать «inter-dire»: а) говорить среди других слов (это и есть гетерогенность), но также и б) запрещать, заглушать другие слова (это и есть, собственно, то, что мы называем молчанием). Последнее понятие растворяется в понятии гетерогенности.

В перспективе нашего анализа можно говорить о совокупности «прозрачностей» (очевидностей, эффектов дискурса), которые пронизывают производство смыслов и субъекты в их отношении к другому; парадоксальным результатом этого является затемненность границ между смыслами и субъектами.

Отсюда важное методологическое значение понятия парафразы; с его помощью можно наблюдать связь между различными субъектами как в пределах одних и тех же дис- курсных формаций, так и между различными дискурсными формациями, поскольку все они связаны между собой отношением парафразирования.

Различие заключается в отталкивании одного от другого. Оба субъекта находятся в одном пространстве, и их связи мы можем постичь в движении от одного к другому. Нельзя сказать, что один субъект — это модель, а другой — копия. Речь не идет о том, чтобы одного рассматривать первым, а другого — вторым (иерархически и регулярно); речь не идет также о том, чтобы рассматривать два одинаковых субъекта, четко отделенных друг от друга, существующих каждый сам по себе.

Совокупность парафраз задает (относительные) расстояния между смыслами в различных, связанных между собой дискурсных образованиях. Посредством парафраз смыслы (и субъекты) сближаются друг с другом и удаляются друг от друга. Они смешиваются и различаются.

Вот что происходит, если субъект, сконцентрированный в самом себе, вместо того чтобы рассматривать себя как объект референции (при производстве смысла), мыслит себя как совокупность связей между различными дискурсными формациями.

Концепт гетерогенности определенным образом приручает понятие различия, ибо он предопределяет слияние-сме- шение различных субъектов. Это невозможно сделать с понятием различия, как мы его мыслим, например, в связи с дискурсом колонизации в его различных дискурсных формациях.

Смыслы циркулируют. Процессы их производства обнаруживаются через совокупности парафраз и дискурсных формаций. Включить тот или иной смысл в связь различных дискурсных формаций, найтн его место, выявить способ его означивания — вот в чем заключается работа аналитика дискурса

Если принять во внимание, что связь с инаковостью, вовсе не являясь прямой, однозначной и ясной, ведет к смешению-слиянию и дезорганизации субъектов, то можно себе представить, каких теоретических и аналитических усилий требует эта работа. Поэтому первейшей задачей аналитика является показ дез-организации отношений между «я» и «ты».

He-коммуникации, которая, по утверждению Пешё, также является конститутивной для речевой деятельности, соответствует процесс отождествления, функция неполноты субъекта и смысла. Этот процесс приводит к дез-организации этого отношения, ибо оно относится к разряду бессознательных и идеологических явлений.

Для этих отношений характерна не-контролируемость. И не-контролируемости, дез-организации, диф-фузии и слиянию-смешению соответствует, на мой взгляд, не гетерогенность, а различие: молчание (а не имплицитность) как составная часть коммуникации, когда метафора получает статус не отклонения, а того места, в котором (циркулирующий) смысл необходимо присутствует, и, наконец, парафраза как матрица, в которой один субъект отсылает к другому, но при отсутствии первоначального места возникновения смысла, его надежного прибежища. Смысл не имеет начала. Нельзя обнаружить начало смысла ни в субъекте (онто), ни в истории (фило). Есть только эффекты смысла.

Как мы уже сказали, чтобы уяснить себе внешнее окружение, в котором конституируется дискурс, необходимо понять связи между дискурсными формациями. Эти связи, репрезентирующие связь с внешним окружением, относятся к интердискурсу; последний определяется как место консти- туирования смыслов, вертикальность (сфера памяти) говорения, которая проявляется в виде пре-конструктов в виде «уже-сказанного».

Можно сказать, что связь между дискурсными формациями «спаяна» существованием интер дискурса. И внешнее окружение, которое мы рассматриваем как конститутивное, получает свое определение лишь в зависимости от интердискурса, вернее, способ существования этого внешнего окружения определяется интердискурсом.

внешнее окружение

интердискурс

\ДФ! / ДФ₂/

Таким образом, существует связь между границами различных дискурсных формаций, которая свидетельствует о наличии связи дискурса с соответствующим внешним окружением. Это находит свое проявление в интердискурсе и его способе функционирования (пре-конструкты), который в свою очередь свидетельствует о присутствии интердискурса (уже-сказанного) в интрадискурсе, представляющем собой последовательность, которая реализуется (формулируется) в действительности.

Таково направление рефлексии, в котором мы осмысливаем проблему гетерогенности и различия, всякий дискурс свидетельствует о своей связи с другими дискурсами (которые он исключает, включает или предполагает и т.д.) и с интердискурсом (который его определяет).

Посмотрим теперь, что происходит, когда мы анализируем смысл в его связи:

а) с природой процесса его производства;

б) с пространством;

в) со временем.

а) Природа процесса производства смысла — ив этом заключается один из наших принципов с самого начала наших размышлений по поводу А. Д., — эта природа состоит в связи между «парафразой» и «полисемией», говоря иным языком, между «одним и тем же» и «различным» («другим»). Только теперь на первый план выступает не одна напряженность между этими двумя процессами, но и их смешение-слияние. Темные и прозрачные, смешанные или комбинированные, диффузные или дисперсные, эти процессы становятся неразличимыми. Иногда «одно и то же» н «различное» в дискурсе различить невозможно.

б) Пространство, в котором простираются смыслы, есть пространство множественности, широты, но также и усеченности; один смысл развертывается в другом, в других; или же он запутывается в самом себе и не может освободиться от себя. Он дрейфует. Он теряется в самом себе или умножается.

в) Что касается времени, то здесь речь идет о мгновениях. Смысл нельзя приклеить. Он нестабилен, все время
блуждает. Смысл не имеет длительности. Долго существует лишь его «каркас», фиксируемый и увековечиваемый при своей институционализации. Сам же смысл блуждает по разным местам.

Здесь мы возвращаемся к различению копия / подобие. Копия — это то же самое, начиная с его истоков. Подобие — это неисчерпаемое различие. Конкретная ситуация означивания, в которой взаимодействуют смысл и его удвоение: не-различение, не-значимость, не-дисциплинирован- ность, не-постоянство.

При таком подходе смысл в значительной мере не-кон- тролируем В таком случае одной из форм его контроля являются такие дискурсы, как дискурс открытий. Здесь функционирование парафразы и метафоры лежит в основе установления одного, того же самого и постоянства смысла.

В этом плане полезно понятие Институционализации в том виде, как оно разработано Фуко: место регулярности, нормативности, которая направляет дискурс. Функционирование этой регулярности может быть оценено в днскурс- ном плане по тому движению, в результате которого сочленяются метафора и парафраза. Метафора, являющаяся условием использования языка, говорит об использовании одного слова другим. Парафраза есть использование отличного в том же самом, другого в первом. Повторение. Связь между метафорой и парафразой может дать нам широкий параметр «неисчерпаемости» смысла. Вертикальность (интердискурс, повторяемое) одновременно фиксирует и размывает любое начало.

Подчиненность предполагает повторение. Высказывания повторяются, но есть и такие высказывания, которые прямо предназначены для повторения («Бразилия была открыта Педро Алварешем Кабралом», «На этой земле, что ни посади, все вырастет»), вернее, существуют высказывания, которые входят в зону повторяемости и воспроизводятся при продуцировании дискурсов.

Эффект повторения достигается различными способами. Например, говорение с «другим» с целью создания образа «себя» создает собственную традицию (я-всегда-уже) помимо своего образа (как должно быть). Пре-конструкт (уже-сказанное) в свою очередь производит взаимопонимание (демонтаж «другого»), концентрируя смыслы за один прием.

В этом и заключается коренной смысл институционализации в речевой деятельности. Таким способом смысл приобретает «плоть» как смысл исторический, возникающий в условиях напряженного отношения между фиксиро- ванностью и изменчивостью.

III. ЦИВИЛИЗАЦИЯ И КУЛЬТУРА

Как говорит Н. Элиас (Е 1 i a s 1973), понятие «цивилизация» связано «с разнообразными данными: с уровнем технического развития, с правилами поведения в обществе, с развитием научного знания, с религиозными представлениями и обычаями» Однако если поразмыслить над общей функцией этого понятия, то мы откроем для себя нечто очень простое, а именно «выражение западного сознания, можно даже сказать, западное национальное чувство».

Мы, находясь по другую сторону Атлантического океана, можем задать вопрос, как эта общая функция «формирует», «моделирует» даже тех, кто не находится в центре распространения «цивилизации»?

Интересно отметить, что наряду с понятием цивилизации существует другое понятие — «культура», — которое является отличительным признаком Запада. По мнению того же автора (там же), наблюдается различие в том, как используется понятие цивилизации, с одной стороны, французами и англичанами, с другой — немцами. Для первых это понятие является обобщением «национальной гордости, прогресса Запада и человечества вообще», для немцев же цивилизация означает нечто утилитарное, следовательно имеющее второстепенную значимость. При выражении гордости за свою цивилизацию и самобытность они используют слово «культура».

На этом основании автор делает вывод, что понятие «цивилизация» даже несколько затушевывает различия между народами; в нем делается упор на том, что пользующиеся этим понятием ощущают его как общее всем людям или по крайней мере как должное бьипь таковым (курсив наш).

Это понятие является выражением самоудовлетворенности тех народов, чьи национальные границы и специфические особенности уже в течение многих веков ие ставятся под сомнение, поскольку они окончательно определены; это те народы, которые уже давным-давно вышли за пределы своих границ, осуществляя колонизаторскую деятельность.

Понятие «культура» не имеет оттенка подобного экспансионизма и соотносится с представлением о четких границах, о чем-то «внутреннем»; оно «отражает сознание нацин (в данном случае немецкой нации), которая вынуизде- на постоянно задавать себе вопрос, в чем заключается ее собственная специфичность, вынуждена непрерывно определять и закреплять свои политические и духовные границы»

В европейской перспективе цивилизация связывается с идеей процесса, а культура — с идеей продукта

Отсюда становится понятным тот дух воинственности, который пронизывает понятие цивилизации. Отсюда катехизические устремления, религиозный универсализм («все» люди и т д.)

Разделение понятий «цивилизация»/«культура», будучи перенесенным в колониальный мир, как минимум порождает одно противоречие. Попадая под действие императивов западной цивилизации (мы должны быть такими-то и такн- ми-то), мы становимся культурными существами, особенно когда упорствуем в своих отличиях, но тогда мы теряем возможность иметь собственную историю Ведь нас принимают во внимание при написании истории (истории колонизации) в зависимости от того пространства, которое нам отводится в западной цивилизации.

Вернемся, однако, к проблеме идентичности.

Наша концепция (изложенная в различных работах, посвященных идентичности при контактировании) заключается в том, что идентичность есть движение как в способе ее функционирования (между «я» и «другим»), так и в ее историчности (становление, но также и множественность в современности и т.д.).

Кто есть бразилец? Где кончается индеец (в процессе контактов), португалец (в процессе колонизации), итальянец (в миграционных процессах) и начинается бразилец? Существуют интересные ситуации, которые заслуживают нашего внимания при изучении пограничных случаев, в чем можно будет убедиться, прочитав эту книгу.

Европейцы конструируют нас как «других», но в то же время затемняют нашу сущность. Мы «другие», но «исключенные» другие, без внутреннего подобия. Сами же европейцы никогда не занимают позицию «других» по отношению к нам Они всегда «в центре», если посмотреть на их дискурс открытий, который является необратимым дискурсом. Для нас же они абсолютно «другие».

И наша позиция заключается в данном случае в том, чтобы не замыкаться в дискурсе, в котором дается «определение» бразильского, и не ограничиваться этим определением (бразилец — это х илн у)-, мы должны относиться к этому дискурсу, определяющему бразильское, как к «симптому», как к такому дискурсу, который является конститутивным для процессов означивания, созидающих область воображаемого, которым руководствуется наше общество, означивая нас. Таким образом, мы стремимся постичь способ производства того, что функционирует в качестве «оче- видностей» в нашем ощущении бразильскости, что предстает как «идеология».

Наша задача — говорить не о «конституировании идентичности», а скорее об области воображаемого, которая конструируется для означивания бразильского. Мы хотим знать, какова концепция бразильского в соответствующих текстах и как эта концепция определяет исключение и фиксацию определенных смыслов, эффектов смысла, производящих область воображаемого, в соответствии с которой на бразильца ставится печать его происхождения, действительная на протяжении всей его истории: колониальный дискурс. Мы хотим знать, что значит «подвергнуться» колонизации в дискурсе, который функционирует для того, чтобы эта печать стала внеисторичной и сущностной.

Это свидетельствует о том, что идеология не «возникает» словно по мановению волшебной палочки. У нее есть своя материальность, и именно дискурс является тем местом, где ее материальность становится для нас доступной.

Дискурсные процессы наделяют бразильца таким определением, которое в свою очередь становится частью воображаемого функционирования бразильского общества.

Идеологический эффект — в колониальном духе — не рождается из ничего. Его специфической материальностью является дискурс

В данном случае мы хотим показать, как историческая детерминированность процессов производства смыслов по поводу бразильского обусловливает становление (и закрепление) связи колонизатор—колонизуемый Природа этой связи такова, что даже после окончания колониального периода печать происхождения бразильца воспроизводится каждый раз, как возникают условия реализации (повтора) того же самого колониального дискурса.

Посмотрим, как эти эффекты возникают в результате взаимодействия между дискурсными формами: а) дискурс о нашей истории (о наших истоках) есть миссионерский дискурс, который в свою очередь, попадая в зависимость от религии, приводит к этнографии, элиминируя историю; б) с другой стороны, даже при доминировании в нем дискурса познания дискурс о языках и названиях местностей, предметов и фактов является научным дискурсом, т е лингвистическим дискурсом.

При этом важным обстоятельством является то, что при разговоре о «наших» вещах всегда подчеркиваются их «особенности» (своеобразие).

Получается, что мы, бразильцы, своеобразны Но по сравнению с чем и кем мы своеобразны? По сравнению с имеющимся образцом, другим-европейцем. Дискурс о своеобразии есть дискурс культуры (где доминирует дискурс «цивилизации»), который помещает культуру вне истории.

Всегда получается так, что только у нас есть «другой» Наш другой — это португалец, итальянец, француз и т.д Поскольку для нас пишется такая история, в которой наша инаковость затушевывается, мы предстаем лишь в своем «своеобразии», у нас есть свои «особенности». Мы — это не конститутивный «другой», потому что мы не «есть» (исторические существа и т.д.).

В общем перед нами дискурс, в котором бразильское определяется в качестве конститутивного компонента (бесконечно циркулирующих) процессов означивания области воображаемого, конституированной таким обществом, как наше. В этих условиях мы имеем не дискурс Бразилии, в котором получало бы свое определение бразильское, а дискурс о Бразилии.

Каким же образом бразилец, втиснутый в рамки колониального дискурса, может производить свои собственные смыслы?

IV. МОЛЧАНИЕ И СМЫСЛ

То, что не сказано, также имеет смысл. Это утверждение было бы банально, если бы оно относилось только к не-сказанному, понимаемому как имплицитное, к тому, что не говорится, но что необходимым образом входит в состав сказанного (ср.: D и с г о t 1972).

Размышляя над этой проблемой, я постарался осмыслить другой аспект не-сказанного — молчание. Этот аспект обусловлен тем фактом, что речь есть политика³ и что всякая власть в своей символической деятельности прибегает к молчанию. Данное явление я назвал «политикой молчания», в которой, впрочем, можно выделить две формы процесса означивания:

а) конститутивное молчание, т е. та часть смысла, которая необходимым образом приносится в жертву, заглушается в речи. Любая речь обязательно о чем-то умалчивает.

Прекрасным примером является номинативная деятельность. всякое наименование очерчивает смысл названного, относя к не-смыслу все, что в нем не сказано;

б) локальное молчание типа порицания и т.п., это молчание имеет место тогда, когда запрещается хождение некоторых смыслов, например при той или иной форме политического режима, в определенной социальной группе, принадлежащей специфической форме общества, и т.п

Мы посвятили себя изучению различных форм молчания и умалчивания, ибо мы исходим из той предпосылки, что, как и речь, молчание не прозрачно и обладает множественным смыслом (О г 1 a n d i 1989)

В данной исторической перспективе нашего дискурсно- го анализа дискурсов о Бразилии — или, что то же самое, анализа производства различных смыслов бразильскости — молчание представляется нам играющим центральную роль в исторической детерминации этих процессов означивания, которые мы стремимся выявить

Дискурс о Бразилии или отводит бразильцам то место, в котором они могут говорить, или вообще не дает им голоса, будь то коренные жители (индейцы) или бразильцы, сформировавшиеся на протяжении нашей истории Бразилец не говорит, о нем говорят И подобно тому, как молчат о нем, так и он занимается означиванием молча, причем смыслы, производимые этой формой молчания, имеют не менее определяющий характер, чем «позитивная» речь, которая принуждает себя выслушивать категорическим образом.

Но поскольку умолчание не говорит, его невозможно перевести в слова. Поэтому в нашей работе мы стремимся эксплицировать сами механизмы функционирования различных процессов означивания, в которых используется (конституирующее их) умолчание Следует указать на то, что рассматриваемое нами умолчание имеет не только «негативный» аспект Умолчание существует В умолчании существует смысл В умолчании присутствует история, поскольку оно имеет смысл.

Мы, бразильцы, не производим дискурс открытий, мы заставляем других говорить за нас, и даже тогда, когда мы этого не делаем, мы имеем дело не с пустотой, а с умолчанием, которое имеет свой смысл в зависимости от контекста, в котором оно производится Поэтому можно выделить три формы умолчания (О г 1 а п d i 1989);

а) основополагающее умолчание;

б) конститутивное умолчание,

в) локальное умолчание

Два последних вида умолчания являются составной частью того, что мы называем политикой умолчания, поскольку они производят врезку (между сказанным и не-ска- занным) в своем способе означивания и тем самым вписываются в область «возможности сказать» Основополагающее умолчание не делает никакой врезки, оно имеет значение само по себе И именно оно в конечном счете определяет политику умолчания, ибо само по себе означает, что «не-говоренне» имеет смысл, причем определенный смысл Поэтому именно основополагающее умолчание позволяет нам высказать принципиальное положение о том, что речевая деятельность есть политика

В перспективе нашего исследования не так важно знать то, о чем умалчивается, как то, что составляет суть речевой политики высказывается х, чтобы не говорить у Как это умалчивание об у в конечном счете начинает что-то обозначать в процессе говорения и заглушения смысла?

Номинативное молчание заставляет вмешиваться «интердискурс» другого (европейца), заставляя нас означивать (хотим ли мы этого или нет) в рамках истории «их» смыслов

Таким образом, умолчание участвует в работе памяти бразилец при означивании имеет в качестве памяти (области знания) «уже-сказанное» европейцами Такая «гетерогенность» характерна для него с самого начала Его речь есть речь на основе памяти другого (европейца) «Родное» вступает в действие, предъявляя смыслы, как раз на пересечении вертикальности высказывания — которое конституируется в ином месте и в котором история распределяет «уже-сказанное» — с горизонтальностью процесса высказывания (формулирования его смыслов). Наш анализ мы помещаем именно в эту точку пересечения

Подобный способ рассмотрения взаимосвязи дискурсов приводит нас к двум ситуациям

а) с одной стороны, другой дискурс (в своей гомогенности) «взрывается», показывая, что в «этом» дискурсе есть другие дискурсы,

б) происходит возврат к черте, являющейся маркером рождения речь бразильца, когда она обращается к дискурсу открытия, редуцирует его до дискурса о том же смысле

Напряжение между этими двумя формами связи со смыслом или их сосуществование присутствует во всех анализируемых нами текстах

Умолчание имеет дело с границами различных дискурсных формаций (ДФ), иными словами, говорение в своей совокупности определяется связями между различными Дф Каждая формация определяет, «что может и что должно быть сказано с определенной позиции в данных обстоятельствах» (Pecheux, Fuchs 1975)

Что касается политики умолчания — и, следовательно, «возможности говорения», — взаимодействие между различными ДФ предстает как риторика антиимплицитного, т е говорится «х», чтобы умолчать об «у», последний, как мы уже сказали, есть нежелательный, отбрасываемый смысл, который можно было бы вписать в «другую» Дф Таким образом, «у» представляет собой не-сказанное, необходимым образом исключенное из сказанного

Таким путем заглушаются смыслы, которых хотят избежать, смыслы, которые могли бы заставить функционировать механизм означивания в «другой» ДФ Но молчание воздействует на границы ДФ, очерчивая тем самым границы говорения Это происходит на двух уровнях 1) общая политика умолчания что надо не говорить, чтобы смочь что-то сказать (например, механизм номинации если я говорю «дикарь» в отношении индейца, то я не могу сказать о нем «гражданин»), 2) то, что цензура запрещает говорить из «возможно высказываемого» (т е из того, что определяется как таковое в социально-историческом плане, например, я не могу говорить о диктатуре при наличии диктатуры)

Иными словами, механизм умалчивания есть процесс борьбы смыслов и удушения субъекта, поскольку это способ запрещения субъекту переходить из одной ДФ в другую, совершать перемещение во всей совокупности Дф При заглушении некоторых смыслов возникают зоны смысла, а следовательно, и позиции субъекта, которые он не может занимать, которые становятся для него запретными В случае колониального дискурса колонизуемый субъект не может занимать те дискурсные позиции (с их статутами и смыслами), которые занимает колонизатор Более того, именно позиции колонизатора определяют возможные (и невозможные) позиции колонизуемого Таким образом, его речь предопределяется позицией колонизатора

Но хотя, с одной стороны, умолчание служит для запуска механизма заглушения смысла, оно также способствует возникновению сопротивления. В той или иной речи (колонизатора) уже проявляется то, о чем не может говорить другой, и таким образом нам удается путем эксплицирования процессов означивания учитывать в функционировании речи «умалчиваемое» Для этого всегда необходимо следить за тем, что колонизатор не говорит, когда говорит х Именно такая процедура анализа позволила нам понять суть дискурсности, составившей объект нашего исследования Этот аспект также является составной частью того, что мы называем историчностью текста

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Мы считаем, что «дискурсы о чем-либо» являются важнейшей формой институционализации смыслов Именно в «дискурсе о чем-либо» вырабатывается концепт полифонии Иными словами, «дискурс о чем-либо» является важным местом организации различных голосов (дискурсов кого-либо) Так, дискурс о самбе, о кинематографе является составной частью формирования (интерпретации) смыслов дискурса самой самбы, самого кинематографа и т д То же происходит и с дискурсом о Бразилии (в сфере истории) Он организует и дисциплинирует память и редуцирует ее

Интердискурс соответствует «это-говорит», уже присутствующему здесь смыслу

³ Речь есть политика, потому что смысл всегда имеет направленность, он всегда расщеплен

М Пеше

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒