Вильгельм Хаузенштейн – посредник между барокко и экспрессионизмом

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 10Следующая ⇒

Вильгельм Хаузенштейн, известный социолог искусства[36], знакомый с Бенном со времен его брюссельского периода (1914-1917), является важнейшей фигурой для понимания взаимодействий и взаимовлияний исследований барокко и искусства экспрессионизма.

В своей работе 1920 г. «Образ и общность», имевшейся в библиотеке Бенна, Хаузенштейн пишет о родстве современного искусства с барокко и готикой: «Даже если мы не чувствуем (nachfü hlen) особого драматического содержания барокко, если нам чуждо догматическое содержание средневековой религиозности, самое сущностное мы способны пережить сегодня скорее, чем когда бы то ни было, со страстной проникновенностью (mit leidenschaftlicher Eindringlichkeit): религиозное возвышение вещей над границами конечного, открытие метафизического могущества прекрасного. < …> Именно на этом основывается тесная связь современного искусства с готикой и барокко»[37]. О связи готики и экспрессионизма писала Н.В. Пестова, вынеся в заглавие своей монографии «Случайный гость из готики» цитату из стихотворения русских экспрессионистов, где лирический герой аттестовал себя этим выражением. Проблема взаимоотношений готики и барокко и их совместного влияния на экспрессионизм, существенна, и, сожалению, практически не исследована. При чтении замечаний, подобно Хаузенштейну, увязывающих барокко (или готику) с экспрессионизмом, возникает закономерный вопрос: не происходит ли в пыле журнальной борьбы вокруг экспрессионизма некоторой подмены понятий и используются ли данные выражения с необходимой в литературоведении терминологической точностью? Что касается готики, складывается впечатление, что она в данном высказывании Хаузенштейна обозначает просто что-то древнее, традиционное, религиозное. Никакой конкретики за этим высказыванием, как представляется, не стоит: следующая далее весьма расплывчатая формулировка «религиозное возвышение над границами конечного» едва ли может быть названа исчерпывающей характеристикой готического стиля. Она может быть с успехом отнесена к любому религиозному искусству, в том числе и к искусству барокко (в той степени, в которой оно остается религиозным). Что касается другой конкретной черты, отмеченной исследователем, «открытия метафизического могущества прекрасного», то оно имеет отношение скорее к барокко, нежели к готике, ведьт именно в литературе эпохи барокко мы наблюдаем первые прообразы позднейшего феномена «чистого искусства»[38].

Хаузенштейн отмечает и другой важнейший аспект барокко, принципиальный для Бенна – освобождение чистой визуальности, зримости. «В семнадцатом веке, – пишет Хаузенштейн, – происходит < …> освобождение натюрморта»[39], самого «чистого», бессюжетного из живописных жанров. Бенн неоднократно подчеркивал свое внимание к визуальной фактуре стихотворения, зримости его образного ряда, что особенно заметно в его поэзии 20-х гг. В ней с помощью «монтажного стиля» Бенн склеивает самые разнородные, но непременно зримые элементы, конкретные, как фрукты, изображенные на натюрморте. При этом для Бенна натюрморт – это еще и повод для философических размышлений: тут уже сказывается значительное отличие эпохи Бенна, прошедшую школу немецкой классической философии и «философии жизни» от эпохи барокко, тяготевшей к изобразительности, нагруженной заранее заданными аллегорическими значениями. В собственном смысле рассуждения Бенна о натюрморте нельзя назвать философскими, Бенн просто замечает парадокс, на первый взгляд не слишком замысловатый, но от этого не менее важный. Миметическое искусство не способно достичь предела подражания, изобразить сам предмет – вот что больше всего волнует Бенна, даже если изображается чаепитие, никакого реального чая не появляется. Впрочем, судя по началу стихотворения, для Бенна эта невозможность соприкосновения реальности и искусства вовсе не представляется трагедией:

Eine Wirklichkeit ist nicht vonnö ten,
ja es gibt sie garnicht, wenn ein Mann
aus dem Urmotiv der Flairs und Flö ten
seine Existenz beweisen kann.

< …>

Als ihm graute, schuf er einen Fetisch,
als er litt, entstand die Pieta,
als er spielte, malte er den Teetisch,

doch es war kein Tee zum Trinken da[40].

Действительность не нужна,

да и нет ее вовсе, если человек

c помощью древнего мотива оттенков и флейт

может доказать собственное существование.

< …>

Когда ему было страшно, он создавал фетиш,.

когда он страдал, возникала Пьета,

когда он играл, он нарисовал чайный столик,

но чая, который можно бы было выпить, там не было.

Чем не парадоксализм в духе Ангелуса Силезиуса, у которого, например, Бог или вечность оказываются то везде, то нигде, существуют, но в то же время и отсутствуют. Приведем пару примеров:

Die Ewigkeit [41].
Was ist die Ewigkeit? Sie ist nicht diß / nicht das /
Nicht Nun / nicht Jchts / nicht Nichts / sie ist / ich weiß nicht was.

Вечность

Что такое вечность? Она – не это и не то /

Не «теперь» / не «ichts»[42] / не ничто / она – я не знаю что она такое.

GOtt ist ü berall und nirgends. [43]
Dä nkt / ü berall ist GOtt der grosse Iehova.
Und ist doch weder hier / noch anderswo / noch da.

БОг – везде и нигде

Подумайте / везде есть БОг / великий Иегова.

И всё же нет его ни здесь / ни где-либо еще / ни там.

Разумеется, нельзя не отметить важнейшее различие между Бенном и эпохой барокко. Оно состоит в том, что в центре внимания Бенна уже не христианский Бог и теологическая проблематика, а новый Бог – искусство, и соответственно, больше всего его волнуют эстетические, а не теологические вопросы. Однако парадоксальная логика мышления остается крайне схожей.

Парадоксальная сентенция Бенна подражает механизму барочного мышления. В «Восьмистишиях о суетности и непостоянстве мира» (1580) Антуана де Шандьё один из текстов завершается следующим образом:

Ainsi roule tousjours ce Monde decevant,

Qui n’a fruicts qu’en peinture et fondez sur le vent.

Так всегда вращается этот обманчивый мир,

не имеющий иных плодов, кроме нарисованных и утвержденных на ветре[44].

Бенна сближает с барочным мировидением принципиальная установка на живописность мира, его нарисованность – предметы быта, такие, как чай, появляются в его стихах зачастую лишь в качестве объектов изображения. Однако существенное отличие Бенна от барокко в том, что Бенну подобная установка нужна не для доказательства тезиса о бренности и суетности мира. Она имеет ценность сама по себе в качестве доказательства идеи превосходства искусства над жизнью, характерной для представителей «чистого» искусства.

Принципиальна для концепции барокко у Бенна и отмеченная Хаузенштейном «императивная неестественность»[45] барокко. В своей эссеистике, напомним, Бенн выступал с позиций т.н. «бионегативизма»[46], противопоставляя искусство и жизнь духа, направленную на поиски Абсолюта, обычной, плотской жизни, ориентированной на достижение земного счастья. В лирике это наиболее четко выражено у Бенна в заключительных строках стихотворения «Einsamer nie» («Одинок как никогда»):

Wo alles sich durch Glü ck beweist
und tauscht den Blick und tauscht die Ringe
im Weingeruch, im Rausch der Dinge −:
dienst du den Gegenglü ck, den Geist[47].

Там, где все утверждает себя через счастье

обменивается взглядом и кольцами

в винных парах, в опьянении вещами…

ты служишь противосчастью, уму.

При этом противопоставление себя окружающей современности совмещается у Бенна с пристальным интересом к ней, что также сближает его с Хаузенштейном.

В работе 1924 г. «О духе барокко» Хаузенштейн вновь посвящает несколько страниц связи барокко с современностью. Ничего удивительного в этом нет, поскольку, сотрудничая в экспрессионистских журналах Sturm и Die Weiß en Blä tter, Хаузенштейн написал ряд работ, посвященных современному и, в частности, экспрессионистскому искусству.

В подразделе «Барокко и мы» Хаузенштейн пишет о том, что у этого «странника на привязи традиции», как он определяет барокко, и у современного искусства общим является стремление «быть новым» и «выражать свое собственное содержание»[48]. Таким образом, Хаузенштейн подчеркивает новаторский характер барокко, что сближает его с современным ему авангардом, а также выделяет как его основное свойство выразительность, экспрессию, что сближает его уже непосредственно с экспрессионизмом.

В концепции барокко Хаузенштейна можно выделить следующие главные моменты:

· Религиозный характер творчества

· Ориентация на прекрасное как на метафизическую силу

· Живописность

· Новаторство

· Выразительность.

Все эти черты так или иначе сближают барокко с экспрессионизмом и с Г. Бенном в особенности.

Сказав о влиянии исследований барокко на экспрессионизм, невозможно игнорировать и влияние предшествующей экспрессионизму критики барокко в искусстве. Прежде всего, нужно сказать об отношении к барокко Ницше и Стефана Георге, крайне влиятельных фигур для экспрессионизма вообще и для Г. Бенна, в частности.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒