Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Борьба с псевдосистемами философии.
Первые системные проекты Как сообщает Куно Фишер, в Йенском университете в период работы в нем Гегеля существовало философов: 54. Названы имена тогдашних йенских философов: И. Ф. Фриз, К. Х. Краузе, И. Б. Шад, Ф. Аст, Г. Грубер, Г. Генрици - имена, в сегодняшней истории философии в сущности забытые. Скорее всего, отношения Гегеля с Йены внешне были спокойными и прохладными. (Более близкими для начинающего преподавателя Гегеля были профессор ботаники Ф. И. Шельвер, известный тогда физик Т. И. Зеебек, которого высоко ценил Гёте; переводчик Тассо, Ариосто и Кальдерона И. Д. Гриз и издатель К. Ф. Фроман.) Что думал Гегель о типичной для тогдашней Германии официально принятой философии, гадать не приходится. Гнев и ненависть против, против господствующей и воинствующей серости у Гегеля и его друга Шеллинга не смягчились. Более того, теперь им решено было дать выход, для чего использовалась главным образом, где был помещен ряд очень резких, блестящих рецензий Шеллинга и Гегеля (в переписке Гегеля имеются деловые и в то же время довольно откровенные письма к издателю газеты профессору Г. Мемелю). Затем был учрежден, совместное издание Шеллинга и Гегеля - других авторов у нового журнала, кажется, так и не нашлось. Программа действий двух друзей против официальной философии, а одновременно и программа будущего журнала была определена Гегелем в одном из писем так: 55. Гегель ничего не опубликовал против своих коллег по университету, что, пожалуй, в свете исторической перспективы можно признать и невезением для йенских философов, ибо имена тех, на кого обрушился-таки сарказм гегелевской критики, все же чаще употребляются в истории философии - правда, как приложение к очерку развития идей великого философа. Но Гегель в Йене пока еще не
казался; его будущее вряд ли рисовалось доцентам Йены сколько-нибудь ясно. Зато наверняка находились коллеги, которые смотрели на уже не молодого, но еще только начинающего университетское преподавание Гегеля с зазубренной немецкой доцентской философии (вспомним, Гегель читал лекции суховато, без внешнего блеска, почему он не сразу стал популярным лектором). Против кого непосредственно были направлены Гегелем удары, предназначаемые, конечно же, всей официальной немецкой философии? Мемелю, - люди одного сорта; каждый называет свою совершенно случайную и незначительную форму [мышления] оригинальным открытием и ведет себя как философ. Cardo [осью], вокруг которой мы должны вращаться, является утверждение, что эти господа не имеют вообще никакой философии»56. Можно наверняка утверждать, что запальчивость Гегеля, сражающегося за философию, вызывала приблизительно такую ответную реакцию: а что создал в философии, что опубликовал сам критик? Да какое имеет право выражать требования и оценки от имени философии, отлучать от философии почтенных профессоров довольно-таки скучный лектор и автор одной-двух небольших работ?! История уже рассудила, что Гегель такое право, бесспорно, имел. Но суд истории, однако, вещь довольно отвлеченная, когда дело идет о сегодняшней жизни. Что же в Йене в начале века поддерживало в Гегеле воинствующий пыл и уверенность в своей правоте? Ничего, кроме ощущения глубокой внутренней причастности к философии и кроме дружбы другого настоящего философа, Шеллинга. Как выяснилось, этого было не так уж мало. Война официальному сообществу философов была объявлена. Первые объекты нападения - кто они? Рейнгольд - философ, конечно, не рядовой, однако в начале XIX столетия сам себя записавший в разряд официозов; Круг и Боутервек были, видимо, всех тех, про кого Гегель сказал:. Добавятся Герштекер, Вернебург, тоже приобретшие вследствие этого честь стать к истории гегелевской философии. К проблеме системности спор Гегеля с перечисленными философами тогдашней Германии имеет самое непосредственное отношение. Ибо если и существовала, что называется, зримая отличительная черта у такой философии, то это была амбиция буквально каждого философствующего до83 цента создать хоть какую-нибудь да систему, заложить не иначе как философии и всех наук. Достаточно привести названия сочинений упомянутых господ: - так именовалось, написанное Ф. Боутервеком. Ф. Герштекер в названии своей книги воплотил несколько более претензии:. В. Круг же написал. Анализируя эти и другие произведения, Гегель приводит читателя к простому и ясному выводу: во внешне эффектную обертку системного глубокомыслия упаковываются обыкновенные глупость, пошлость, невежество, бездарность, смешанные с претенциозностью. Обобщающее произведение, написанное Гегелем совместно с Шеллингом и опубликованное как программный документ в первом номере, называется*. В нем блестяще описываются приметы и истоки системной болезни в ходячей философии Германии. Самое удивительное - в том, что заразилась ею официозная философия от великих философий Канта и Фихте. Недавние рьяные противники кантианства и фихтеанства или их прямые потомки по догматической линии стали под сурдинку красть у Канта и Фихте идеи. Правда, идеи в собственном смысле своровать невозможно, ибо они идеями-то являются только в контексте развиваемой мысли. Но можно стащить и вставить в свою книгу или статью слово и форму. Системной болезнью, как об этом напоминает нам история немецкой философии, заразились, и потом даже с немалой охотой выставляли ее напоказ,, вчерашние противники системной философской работы, из-за того, что легко заимствуемая лихорадка формы позволяет создать видимость мыслительной активности, многообразия содержания и наукообразия рассуждений. Так и возникла, замечательно пишут Шеллинг и Гегель,
57.
В заражении официозной, плоской, ходячей немецкой философии болезнью системности в ее преимущественно кантовско-фихтевской форме косвенно и негативно выразились по крайней мере три реально значимые и интересные тенденции, которые хорошо проследили в своей статье Гегель и Шеллинг. 1. Прежде всего, с недоверием воспринятые и многими так и не понятые системы Канта и Фихте одержали победу даже над официозной философией Германии. Причина была довольно проста: в последней к тому времени был такой вакуум идей, что он всасывал и чужеродные философские элементы, заимствуемые в идееподобной форме. Перед диалектикой замаячила, и не в последний раз, реальная опасность псевдоупотребления, сведения к игре словами. 2. Далее Гегель и Шеллинг подметили широкое распространение всегда, впрочем, близкого немецкому духу, требования теоретичности; в ходячих философиях они сразу же приобрели свой квазиоттенок. 58 3. И еще одно обстоятельство подчеркивают Гегель и Шеллинг: 59. В официозной философии это было не подлинное устремление к оригинальности, а только мода на нее. Мода на оригинальность, а не на догматичность - притом в ходячей философии такой страны, как Германия, - что-нибудь да значит. Но в условиях, когда объективные тенденции развития науки и философии приобрели превращенное выражение, понятно желание Шеллинга и
Гегеля (высказанное, как мы видели, и в работе ) оригинальничанию, стремлению к своеобразию любой ценой противопоставить близость подлинного философствования к 60, 61. Глубокие и точные общие оценки состояния тогдашнего массового философствования блестяще подтверждены Гегелем в рецензиях на труды ранее названных авторов (рецензии на русский язык не переведены). Каковы, например, особенности Боутервека? На первый взгляд она содержит необозримое обилие материала, но на деле, показывает Гегель, представляет 62. Оригинальничание Боутервека проявилось в том, что он вознамерился пронизать всю систему философии. Гегель прекрасно показывает, в какую белиберду все это вылилось. Сначала автор убеждает читателя, что скептицизм заставляет осуществлять только, а потом он уже в параграфе 384 (читатель должен был дотерпеть почти что до четырехсотого параграфа! ) заявляет, что скептицизм может и должен быть опровергнут. У Боутервека, язвительно замечает Гегель, даже хватает мужества, поплутав по им самим построенному скептическому лабиринту, поставить сакраментальный вопрос: 63. Автор, доведя скептическую манеру до крайности, уже не смог дать ответ на столь резонный вопрос. Но потом он всетаки нашел: он предложил начать… хотя бы с перечисления сил и способностей души. Хороша же система, когда она прежде всего скептически лишает саму себя какого-либо достоверного начала, а потом от усталости, порожденной бесплодным скептическим словоблудием, предлагает начать хоть с чего-нибудь! Рецензирование работ другого, В. Круга, связано с разбором проблемы, которая для Гегеля в этот период, да и в периоды последующие была очень важна; она обозначена названием рецензии: (напечатана в январе 1802 г. в первом томе ). Гегель, как мы видели ранее, высказал серьезные критические претензии в адрес фихтеанства. Рецензирование же сочинений Круга он сознательно использует как повод категорически отмежеваться от манеры рассмотрения, точнее, оплевывания философии Фихте официозной философией. Претензии, адресуемые Кругом трансцендентальному идеализму, в точности совпадают с типичными обвинениями, которые здравый, обыденный рассудок предъявляет философии. Фихтевскую дедукцию, проистекающую из Я, Круг не приемлет не из-за действительных ее философских ограниченностей, а из-за того, что не выполняется выдвигаемая от имени здравого рассудка задача не что-то абстрактное, малопонятное обычному человеку, а все то, что окружает его в жизни. Правда, Круг как будто отмежевывается от свойственного разве что ожидания, что философия обязана и станет 64. Комично, продолжает Гегель, как господин Круг, который уже столь милостив по отношению к философии, что даже позволяет ей не заниматься всеми такими делами, потом все же требует от философов - дедукции хотя бы некоторых определенных представлений, например, луны со всеми ее особенностями или розы, лошади, собаки, дерева, железа, звука и т. д. Гегель далек от того, чтобы просто отмахиваться от подобных претензий и ожиданий рассудка. Философия так или иначе говорит и должна говорить об окружающих человека вещах. Но суть, в которую даже не делает и попытки вникнуть господин Круг, требует особым образом рассуждать, скажем, о луне, как и о планетах солнечной системы. Иными словами, нужно прежде всего освоить специфику философии и тщательно разработать различные разделы философской системы, чтобы в нее вошло - опосредованное делом философии - дело самой жизни. К подобному рассуждению, показывает Гегель, не склонен и не способен господин Круг65. Общий вывод Гегеля: философская система В. Круга представляет собой 66. Так язвительна, беспощадна, точна была гегелевская рецензия. Круг опротестовал ее через и сообщил читателям, что рецензент не ознакомился с какими-то приложениями к его. Гегель ответил заметкой в - очень краткой. Приговор Кругу вынесен и обжалованию не подлежит: что бы еще ни читать из сочинений Круга (пусть все семь или восемь томов, которые он обещает обрушить на читателя) суть дела не изменится. Все равно это будет 67. Не станем из-за недостатка места разбирать другие рецензии Гегеля на произведения авторов, которых вообще можно было бы счесть малозначительными, недостойными внимания, когда бы их не определяло лицо господствующей философии Германии конца XVIII - начала XIX в. Неудивительно, что в этих рецензиях Гегель только намечает, но не разбирает позитивные проблемы, касающиеся системности. Как и в работе, в произведениях 1802 - 1803 гг. отправной точкой анализа проблемы системности для Гегеля продолжает оставаться размежевание с великими философами - Кантом и Фихте или по крайней мере со столь серьезными мыслителями, как Якоби. Обстоятельная критическая и одновременно позитивная работа проделана Гегелем в йенском сочинении*. Не входя во все детали полемики, коснемся только проблемы системности. Теоретический аспект проблемы, который разбирается Гегелем и который существен для научной системы философии, состоит в следующем: где философия берет материал для системного конструирования, как она его использует и обрабатывает? Это вопрос, который стоит в центре названной работы и решается в полемике с Кантом, Фихте, Якоби. В работе речь идет о таких проблемах, как нравственность, благочестивость, образование индивида, которые отнесены к практической философии. В этом контексте разрабатывается проблема соотношения
(*Впервые опубликовано в в 1802 г.; на русский не переведено.)
между эмпирическим материалом и специфическими для самой философии системными предпосылками. Итак, на одной стороне стоит с его, на другой - эмпирия с многообразием конечного. Каково же между ними отношение? Типичная для эпохи Просвещения посылка, превратившаяся в, согласно Гегелю, такова: единственную реальность представляет конечное, которое в себе и для себя абсолютно, содержит множество единичностей. Стало быть, и содержание должно исходить от него, и только от него, как бы заполняя заведомо пустую, все готовую принять в себя форму понятия.
Немецкая философия, отмечает Гегель, стремилась преодолеть идейные установки Просвещения прежде всего потому, что считала их дуалистическими: как же бесконечное примет в себя конечное, если последнее чуждо ему, хотя и господствует над ним? Проблема разбирается так, что постоянно переплетаются анализ систем, понятий, текстов Канта, Фихте, Шеллинга и выходы Гегеля к широкой исторической оценке самого запечатленного в них типа философского рассуждения. И тут его анализ связан со своеобразным историзмом, который проявляется в попытках дать обобщенный, но исторически определенный образ, объединяющий объективные предпосылки и эпохальные характеристики познания. Например, эвдемонизм, присущий философии Просвещения, Гегель понимает как выраженный ею с наибольшей четкостью жизненный принцип, который состоял в легитимизации чувственного, конечного, субъективного, эмпирического и который пришел на смену многовековому их принижению перед лицом. 69 - задает вопрос Гегель, как бы предупреждая недоумение читателя. Ответ его таков: как бы ни стремились немецкие философы противостоять эвдемонистскому духу Просвещения, как бы ни хотели они приостановить распространение культа конечного,
все же несмотря на сознательную направленность 70 Кант, Фихте, Якоби не сумели выйти за его рамки. И пусть немецкие философы подчеркнули активность духа, особенность позиции мыслящего субъекта, они поддались Просвещению в том, что решились взять. Тем самым была лишь 71, которая не может не соотноситься с конечным субъектом и конечным миром. 72 В этом рассуждении Гегеля подчеркнем два момента. Во-первых, позиция философов, отправляющихся от предметами и рассудок чувственности как первоосновы философского системного построения, с полным на то основанием объявляется эпохальной исторической характеристикой, увязывается с глубоким интересом европейской культуры нового времени к человеку. Во-вторых, существенна идейная переориентация Гегеля: если раньше он ратовал именно за исходных позиций философа, за их близость к миру чувств, мыслей, к (воспользуемся гуссерлевским термином) индивида, то теперь, как мы видим, мыслитель уже страстно восстает против превращения конечного в единственную и высшую реальность, по отношению к которой духовное со всеми его принципами, включая нравственные, есть простое производное, пустая форма, заполняемая лишь содержанием. Тем самым мыслителем объявлена не прекращающаяся и далее война - и не только против материалистических, эвдемонистско-утилитаристских тенденций философии Просвещения (во многих других моментах, впрочем, высоко ценимой Гегелем), но также против материалистических оснований учения Канта, которые - включая эпохально толкуемую идею об предметами чувственности - прозорливо выводятся Гегелем из духа эпохи, из ее характерных идейных принципов. Основным недостатком кантианства Гегель как раз и считает дуализм, который, по его мнению, воспроизводится в различных формах, делая
несостоятельной претензию Канта На последовательность философского анализа. Гегель отвергает кантовскую манеру выведения характеристик познания и знания, следовательно, построение гносеологических и логических разделов системы из эмпирического материала, относящегося к сознанию. Перед нами здесь выступает не философский разум, заявляет Гегель, а самый обыкновенный рассудок - эмпирическое человеческое сознание73. В кантовской философии, продолжает Гегель, с продуктивной способностью воображения происходят превращения: объединяется то с априористским изображением (соответственно системным ходом мысли), то берется в обыкновенной эмпирической, психологической форме. Правда, Гегель порой отмечает (как и в работе ) некоторые моменты философии Канта, созвучные принципу тождества, зарождающемуся абсолютному идеализму и соответствующему пониманию характера системности. Например, толкование в веры в бога (но не проблем, касающихся веры в бессмертие души - их интерпретацией Гегель весьма недоволен). Однако основной вывод Гегеля таков: в философии Канта нет, непротиворечиво, монистически выбранного основания для философской системы - должным образом понятого духа, а потому не способен создать и истинную философскую систему. (На примере дедукции каузального принципа, осуществленного Якоби в работе, Гегель удачно вскрывает искусственность, игравшей немалую роль в трансцендентальном идеализме74.) В гегелевской оценке философии Канта начинает появляться и усиливаться один момент, который как бы высвечивает перспективы дальнейшего идейного развития Гегеля. Критикуя Канта за эмпиризм, Гегель вместе с тем одобряет принципиальную для кантовской системы процедуру вещи в явлении. Связывание категорий диалектики именно с явлениями йенский Гегель считает Канта75, началом подлинно современного философствования. Но ни сам Кант, ни Якоби, ни Фихте, продолжает Гегель, не направляли это самое важное в кантианстве прозрение против изначальных постулатов, не расширяли и не обращали против старой системы уже по существу содержащийся в дедукции категорий Канта новый исходный тезис системы, а он гласит, что.
Эту так никем и не выполненную, тоЛько начатую Шеллингом работу Гегель, как видно, берет на себя, считая ее тем более значительной миссией, что она тесно увязывается и критикуемыми философами, и им самим с проблемами свободы, нравственности, разума, веры. Мы читаем в последнем абзаце рассматриваемого труда: ), но обозначить это нужно не менее чем в качестве момента высшей идеи. И таким образом, надо придать философское существование тому, что либо было моральным предписанием пожертвовать эмпирической сущностью, либо понятием формальной абстракции, вследствии чего требуется наделить философию идеей абсолютной свободы, а благодаря этому восстановить абсолютное страдание или страстную пятницу, которая ведь была исторической, причем восстановить во всей истине и жесткости ее богооставленности. А уж из одной такой жесткости… может и должна возникнуть высшая тотальность во всей ее серьезности и возникнуть из ее глубочайшего основания - одновременно в универсальности и в яснейшей свободе ее облика»76. В эти слова Гегель вложил очень и очень многое: и признание того, что для нового времени, и свое стремление восстановить, ощущение необратимости исторического развития, условий, в которых приходится обретать, и уверенность, что задачу эту следует решать не, благодаря чувственно-непосредственной религиозности, а только средствами системной философии. Не личный религиозный экстаз, а творческая теоретическая работа, созидание философской культуры - вот, согласно Гегелю, истинный противовес обезбоживанию, захватившему человечество. При этом системная философия должна руководствоваться установкой, одновременно нравственной и теоретической: изобразить в качестве момента высшей идеи исторически пережитые мысль и боль, неотъемлемые от. Опираясь на эту установку, Гегель несколько позже создает причудливый мир - мир, где развернутся в си92 стему моментов идеи боЛь, страдание, истина, пережитые, обретаемые и отчуждаемые человечеством. Итак, самые первые годы пребывания Гегеля в Йене были заполнены раздумьями о судьбах философских систем, критикой псевдосистем, поиском некоторых общих критериев подлинных систем философии, с чем было связано историческое измерение тогдашних творческих исканий мыслителя. И эти размышления, и первые наброски системы подталкивали Гегеля к дальнейшей более углубленной работе, нацеленной на построение оригинального системного здания философии. На этом пути камнем преткновения снова и снова оказывался вопрос об основополагающей модели системы - о ее теоретико-методологическом фундаменте. В зависимости от того, какой материал и какие методы анализа используются Гегелем как господствующие, правомерно выделить три разрабатывавшиеся в Йене модели: логико-метафизическую, политико-этическую и феноменологическую. К работе над логико-метафизическим основанием системы Гегель в течение йенского периода возвращался несколько раз. Западный исследователь К. Дюзинг сделал немаловажные уточнения относительно гегелевского понимания соотношения логики и метафизики, ссылаясь на найденные в 1975 г. рукописи гегелевских набросков 1801 - 1802 гг. 77. Логика в первом смысле должна, согласно Гегелю, дать рассмотрение антиномий чистой рефлексии, разоблачая претензии последней на истинность. В рефлективном понимании антиномий содержатся первые подходы к диалектике, которые, однако, требуют снятия, ибо диалектика остается здесь только негативной и скептической. Подчеркнем, что с таким определением подготовительной, но отнюдь не окончательной роли перекликаются
более поздние Гегелевские оценки кантовской (и некоторых форм докантовской) философии.
Гегель,
следовательно, не располагал в то время 79. Но намечается и различие между Шеллингом и Гегелем. В отличие от Гегеля Шеллинг полагал, что рефлексия вообще не обладает никакими конститутивными функциями, даже негативными. А интеллектуальному созерцанию Шеллинг все более уверенно вверял поистине универсалистские претензии: оно должно обеспечивать не только самосозерцание Я, но и разумное познание бога и абсолюта. Таким образом, интеллектуальное созерцание отнюдь не постулат - это всемогущий в глазах Шеллинга, центральный системообразующий философский принцип. К. Дюзинг (на основе новых рукописей и ранее опубликованных материалов) показывает, что, несмотря на это, только намечающееся, пока не вполне явное расхождение, Шеллинг и Гегель едины в приписывании роли единой и единственной метафизической субстанции80. Ценность и перспективное значение йенских набросков состоит, по нашему мнению, в следующем. 1. В 1801 - 1804 гг. логика и метафизика понимаются Гегелем прежде всего как пропедевтические разделы системы, которые обосновывают принципиальные для нее диалектические цели: необходимость достигнуть единства субъекта и объекта, теоретического и практического разума, конечного и бесконечного и т. д. Несколько позже обоснование целей и специфики философского системного мышления будет осу94 ществляться во вводных разделах, но затем эти функции снова будут переданы логике. 2. Хотя после Канта и Фихте сама по себе идея обновления логики и метафизики, их диалектического, толкования уже не была первооткрытием, очень важно, что поиски системного основания и обоснования философии привели и Гегеля к реформе логики, к созданию логики содержательной, логики диалектической. 3. Логико-метафизические йенские размышления Гегеля вписаны в социально-критический, нравственно-гуманистический контекст, причем способность логики и метафизики выполнять системные задачи четко увязывается с поисками целостности и духовности в практической жизни, мировоззренческой в науке и культуре. И это поиски, которые, согласно Гегелю, в истории человечества настойчиво вели и ведут не просто отдельные люди, но целые народы. Перечисленные моменты нашли дальнейшее развитие в более поздних работах Гегеля. Однако было бы неверно преувеличивать значение йенских логических проектов. Логика, как ее в самом начале XIX в. понимает Гегель, еще не приобрела и не могла приобрести конструктивно-моделирующего значения для построения системы. С чего начать создание системы философии, на какие центральные понятия и категории ориентироваться, как именно развернуть их в целостность - все это для Гегеля пока остается проблематичным81. И логические размышления еще не дают ясной перспективы для системной работы. Но это, в сущности, касается и других системных моделей, проекты которых набрасывались в Йене82.
Модель системы
и ее противоречия ( и ) Каковы особенности второй гегелевской системной модели, условно названной нами? Какова роль* (1802 - 1803 гг.) и** в эволюции гегелевских системных идей? (*Русский перевод (в издании: Гегель Г. В. Ф. Политические произведения) выполнен Е. А. Фроловой. )
(**Русский перевод (в издании: Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет, т. 1) выполнен П. П. Гайденко.)
Ответить на эти вопросы вовсе не просто. Оба произведения, и особенно, чрезвычайно трудны для понимания. К обычным трудностям чтения, интерпретации гегелевских текстов присоединяется здесь то, что в этих ранних работах много туманных, сбивчивых рассуждений - мысль самого автора как бы с огромным напряжением пробивается сквозь толщу непроясненных проблем, неотработанных терминов и т. д. Для выявления специфики системного проекта Гегеля нам представляется необходимым прежде всего поразмыслить над тем сложным и противоречивым содержанием, которое вкладывается философом в ключевое для двух названных работ понятие. молодой Гегель соотносит - однако не отождествляет - с общественно-политической жизнью и главным образом со сферами права, политики, государства. Чем же именно в этих сферах человеческой жизнедеятельности интересуется Гегель? Что же он в них вычленяет и исследует? В дается членение, которое может навести на мысль о трактовке в ней этических, правовых, политических сюжетов. Работа начинается обширной вводной частью, которая делится на три основных параграфа: 1. Абсолютная нравственность как отношение (здесь вводятся и используются понятия,,,, орудие»); 2. Негативное, или свобода, или преступление (здесь говорится о справедливости, принуждении, ограблении, краже, борьбе, войне и т. д.); 3. Нравственность (тут упоминается о семье, народе). Следующий раздел, носящий название, анализирует системы правления. В система также имеет своими опорными пунктами аналогичные проблемы (договор, преступление и наказание, закон, отношения сословий, правительство, связь государства и церкви). Основываясь на этой системы, некоторые интерпретаторы существенно сближают йенский проект и гегелевскую., - такова оценка западногерманского исследователя Г. Гёлера. Он также считает, что в ранних работах более четко, чем в, выражено стремление Гегеля, положить в основу системы такие 83. Попытка Г. Гёлера и ряда других авторов истолковать йенские работы Гегеля как первый вариант философии права вызывает сомнения. При этом мы, разумеется, не отрицаем тематической, проблемной, а отчасти и философскометодологической преемственности между йенскими набросками и философией права как частью развитой гегелевской системы. Однако думаем, что сохранению тематики, а также сходству отдельных высказываний придается слишком большое значение; в результате ранние работы скорее к философии права, чем осознаются в их специфике. Нельзя кстати забывать о том, что, вводя названные ранее темы, проблемы, понятия, равно на них системную канву своих йенских произведений и систему философии права, Гегель вряд ли был оригинальным: какая предшествующая или современная философская концепция права и нравственности не вела ту же? И даже интерес Гегеля к социально-экономическим явлениям - скажем, к проблемам труда и собственности - не выглядит ни чем-то особенным, ни новаторским, если учесть уже солидную традицию классической политэкономии и твердое желание Гегеля построить модель системы, сориентированную на социально-политическую проблематику. Оригинальность, специфика йенских политико-этических набросков, их роль в развитии гегелевской мысли, конечно, связана с проработкой упомянутых Гёлером моментов, ведущих в конечном счете к более поздней философии государства и права. Однако дело в значительной степени осложняется тем, что итог пути, известный интерпретаторам, в Йене вовсе не был сколько-нибудь ясен самому Гегелю. Он ведь прояснился после создания основополагающей системной модели в. В йенских же работах весь смысл и состоял в поисках фундаментальной системного построения. С этим и связана, как мы полагаем, их специфика. Отсюда - совершенно особая, несамостоятельная роль политического, правового, этического материала, особое соотношение политики и этики, их подчиненность социально-философскому ракурсу анализа, существенно отличному от более поздних системных философии права. Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-07-14; Просмотров: 630; Нарушение авторского права страницы