Оценка гегелевского учения в ранних работах Энгельса

⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 20Следующая ⇒

Уже в первых работах Ф. Энгельса содержится критика существовавших в тогдашней Германии государственно-правовых порядков. Идеями века, по его оценке, являются «прежде всего, участие народа в управлении государством, следовательно, конституция; далее, эмансипация евреев, уничтожение всякого религиозного принуждения, всякой родовой аристократии и т.д.»[215].

В гегелевской философии Ф. Энгельса привлекали не умеренно-буржуазные взгляды Гегеля, а ее революционный подтекст. Примечательна характеристика, данная Энгельсом Гегелю как философу, «который спереди раболепен, как доказал Гейне, а сзади революционен, как

218 Глава I. От младогегельянства до коммунизма

доказал Шубарт...»[216]. Задача времени состояла, по его оценке, в том, чтобы «завершить взаимопроникновение идей Гегеля и Берне»[217].

В работе «Эрнст Мориц Арндт», написанной в октябре–декабре 1840 г., Ф. Энгельс дает характеристику политической роли гегелевской философии, в ряде пунктов совпадающую с его оценками более позднего времени. Хотя сам Гегель, отмечает Ф. Энгельс, был ортодоксальным человеком, выступившим против неодобряемых государственной властью течений, но созданное им новое учение не исчерпывается этим. «Когда Берне нападал на Гегеля, он был со своей точки зрения совершенно прав, но когда власть покровительствовала Гегелю, когда она возвела его учение чуть ли не в ранг прусской государственной философии, она попала впросак и теперь, очевидно, раскаивается в этом»[218].

Такой подход к гегелевской философии отчетливо проявляется и в полемике против поздних работ Шеллинга. Приглашенный в 1841г. в Берлин, Шеллинг выступил с критикой Гегеля и младогегельянцев. Энгельс, посещавший в это время в качестве студента-вольнослушателя лекции Шеллинга в Берлинском университете, первый среди младогегельянцев дал обстоятельную его критику. Оппозиция Шеллинга против Гегеля и младогегельянцев расценивается Ф. Энгельсом как реакция против свободомыслия, измена свободе. Защищая Гегеля от консервативных нападок Шеллинга, Ф. Энгельс ориентируется на гегелевскую диалектику, на ее критический дух. Еще до полемики с Шеллингом Ф. Энгельс в статье «Воспоминания Иммермана» видел истину гегелевской философии в идеях, освобожденных «от сухой шелухи системы»[219].

В статье «Шеллинг и откровение», написанной в конце 1841 – начале 1842 г. и изданной отдельной брошюрой в 1842 г., Ф. Энгельс, критикуя иррационализм Шеллинга, в то же время значительно расходится и со взглядами защищаемого им Гегеля. Статья эта примечательна, в частности, содержащейся в ней оценкой политических взглядов Гегеля и его философии права. Ограниченный характер выводов, сделанных Гегелем из своего учения, обусловлен, по характеристике Ф. Энгельса, отчасти временем гегелевского творчества, отчасти личностью философа. «Его политические взгляды, его учение о государстве, складывавшиеся под влиянием английских учреждений, – отмечает Ф. Энгельс, – носят явный отпечаток периода Реставрации»[220].

3. Оценка гегелевского учения в ранних работах Энгельса 219

Корень непоследовательности Гегеля, противоречий его философии Ф. Энгельс видит в это время главным образом в личности философа, не сумевшего абстрагироваться от окружавшей его действительности в сторону чистой мысли. «Все, что в его философии религии является чрезмерно ортодоксальным, все, что в его философии права сильно отдает псевдоисторизмом, – пишет Энгельс, – приходится рассматривать под этим углом зрения. Принципы всегда носят печать независимости и свободомыслия, выводы же – этого никто не отрицает – нередко осторожны, даже нелиберальны»[221].

Смысл левогегельянского подхода Ф. Энгельс усматривает в том, чтобы, отвергая умеренные, а порой и консервативные выводы гегелевской философии, развить ее принципы. Имея в виду результаты младо-гегельянского продолжения гегелевской философии, Энгельс пишет: «...Наступило новое время, и священной обязанностью всех тех, кто идет в ногу с саморазвивающимся духом, является – ввести в сознание нации и сделать жизненным принципом Германии этот грандиозный результат»[222]. Своим острием такая интерпретация философии Гегеля и младогегельянцев была направлена против прусского христианско-монархического государства.

Статьи Ф. Энгельса против Шеллинга примечательны также и в том отношении, что в них в известной мере уже чувствуется влияние Фейербаха, но материалистический характер фейербаховской критики религии и гегелевской философии Ф. Энгельсом в этот период еще не уяснен.

Осенью 1842 г. Энгельс переезжает в Англию, и уже в декабре1842 г. начинают публиковаться его статьи в редактировавшейся К. Марксом «Рейнской газете». Статьи этого периода (1842–1843 гг.), написанные в целом с младогегельянских позиций, все отчетливее отражают наметившиеся во взглядах Ф. Энгельса коммунистические тенденции. Так, в статье «Успехи движения за социальное преобразование на континенте» (октябрь–ноябрь 1843 г.) он критикует буржуазную демократию, выступает за уничтожение частной собственности и трактует коммунизм не как следствие «особого положения английской или какой-либо другой нации, а необходимый вывод, неизбежно вытекающий из предпосылок, заложенных в общих условиях современной цивилизации»[223].

В этой статье Ф. Энгельс, освещая своеобразие зарождения коммунистических идей в Германии, подчеркивает их прямую связь с исто-

220 Глава I. От младогегельянства до коммунизма

рией развития немецкой философской мысли. Коммунизм, пишет Энгельс, стал «необходимым следствием неогегельянской философии»[224]. Среди младогегельянцев, перешедших на коммунистические позиции, Энгельс называет К. Маркса, М. Гесса, А. Руге, Г. Гервега. «Наша партия – писал он, имея в виду младогегельянцев, – должна доказать, что либо все усилия немецкой философской мысли от Канта до Гегеля остались бесполезными или даже хуже чем бесполезными, либо их завершением должен быть коммунизм...»[225].

Глава 2. ОТНОШЕНИЕ К ФИЛОСОФИИ ПРАВА ГЕГЕЛЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

1. Германия

2. Россия

Германия

Во второй половине XIX в. в Германии наблюдается определенный спад интереса к гегелевской философии в целом и философии права, в частности. В политическом и идеологическом отношениях ослабление интереса к гегелевской философии права обусловливалось тем, что она после революции 1848 г. в Германии потеряла свою непосредственную актуальность, значимую в предреволюционной ситуации.

Немецкие либералы, постоянно видевшие в Гегеле, несмотря на его конституционализм, апологета Пруссии и философа Реставрации, а в его доктрине – образчик антилиберализма, стремились окончательно развенчать и похоронить гегелевскую политико-правовую теорию, да и всю его философию в целом.

Показательна в этом отношении появившаяся в 1857 г. работа либерала Р. Гайма «Гегель и его время»[226]. Аргументы и положения гаймовской критики философии права Гегеля получили в дальнейшем широкое распространение среди либеральных интерпретаторов учения Гегеля и использовались его критиками.

Характеризуя Гегеля как «официального философа Реставрации», а его философию как «прусскую философию», Гайм писал: «Как мне

1. Германия 231

кажется, сравнительно с знаменитым словом о разумности всего действительного в смысле гегелевского предисловия, все, чему учили Гоббс и Фильмер, Галлер и Шталь, было более свободным учением в известном смысле»[227].

Духовная обстановка в Германии в период появления гаймовской книги была такова, что написанная год спустя работа гегельянца и биографа Гегеля К. Розенкранца «Апология Гегеля против Р. Гайма»[228], хотя и содержала исторически и фактически верную критику ряда гаймовских оценок, однако не смогла ослабить, а тем более нейтрализовать их широкое распространение.

Однако либеральным и иным критикам учения Гегеля не удалось предать его забвению, хотя, конечно, К. Фишер явно преувеличивал, утверждая, что «философия Гегеля, несмотря на мнимое забвение, господствовала в XIX в. как посредством точек зрения, происшедших из нее, все равно, согласно ее воле или против ее воли, а также и посредством антитез, восставших против нее, все равно с каким успехом»[229]. В целом в духовной жизни Германии во второй половине XIX в., особенно в последней трети века, из идей классиков немецкой философии доминируют воззрения кантовской философии в виде различных направлений неокантианства.

Применительно к проблемам государства, права, политики и морали кантовский либерализм соответствовал политико-правовым установкам либеральных критиков гегелевского политико-правового учения. Не случайно клич «Назад к Канту! » был приурочен к 100-летию со дня рождения Гегеля и для либеральных кантианцев в той духовной ситуации носил явно антигегелевский характер.

Однако в рассматриваемое время, да и в иные времена, далеко не все немецкие юристы, историки, политики, философы, авторы различных политико-правовых концепций мыслили либерально.

Значительное влияние идеи гегелевской философии права, в той или иной интерпретации и модификации, оказывают в это время, в первую очередь, на противников либерализма и демократизма, сторонников монархии, централизованного государства силы и власти, сильного национального государства, способного к внутриполитической твердости и внешнеполитической экспансии, словом – на «национально-государственно» настроенных идеологов немецкой буржуазии и провозвестников империалистической идеологии.

232 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

Исследователи немецкой национальной идеологи государства силы упорно подчеркивают как то обстоятельство, что истоки этих представлений содержатся в учении Гегеля, так и прямое или косвенное влияние идей гегелевской философии на взгляды идеологов государства силы[230]. Влияние идей гегелевского политического учения не ограничивалось лишь кругом его непосредственных современников (А. Мюллер, Г. Люден, Л. Ранке), но в той или иной степени сохранялось и в дальнейшем, укрепляя во второй половине XIX в. традиции авторитарно-реакционных интерпретаций философии права Гегеля.

Многие идеи гегелевской философии права (о конституционной монархии, соотношении общества и государства, государстве как нравственности и др.) разделялись и были развиты дальше в рамках политической социологии и наук о государстве.

Заметное распространение получили гегелевские положения о преступлении и наказании среди криминалистов-гегельянцев Абегга, Кестлина, Бернера и др. Весьма существенно сказались воззрения Гегеля на последующих концепциях философии права, всемирной истории, межгосударственных отношений и международного права.

В области философии права очень рьяно развивал и абсолютизировал консервативные аспекты гегелевского учения гегельянец А. Лассон, в частности, в таких работах, как «Культурный идеал и война» (1868), «Система философии права» (1882). В первой из них А. Лассон дает, например, такую характеристику соотношения личности и государства, которая, существенно искажая исходные гегелевские идеи, приспосабливает их к практически-политическим нуждам авторитарного государства: «Все внешнее существование людей стоит под силой и властью государства, которое по отношению к ним есть просто цель, а индивиды для него – лишь средство. Они используются в зубчатой передаче и приводах мощной машины, и свою свободу индивиды могут сохранить, лишь познав это свое назначение, делая то же самое радостно и с соответствующим убеждением и превращая внешне вынужденную необходимость в свободно желаемое, как если бы без этого и нельзя было обойтись»[231].

Вслед за Гегелем Лассон говорит о нравственном характере государства, обосновывает суверенитет монарха и бесконечно возвышает государство над обществом. Весьма реакционные взгляды развивает он в

1. Германия 233

вопросах международного права, расценивая целесообразный и безграничный эгоизм в этой сфере как единственно разумный подход.

А. Лассон был одним из тех, кто положил начало традиции реакционных интерпретаций гегелевской философии права. Своим творчеством он поддерживал и развивал антилиберальную сторону философии права, связывающую старое правое гегельянство XIX в. и неогегельянство XX в., чему во многом содействовала развернувшаяся под его непосредственным влиянием литературно-организаторская деятельность его сына, неогегельянца Г. Лассона.

Ориентируясь на гегелевское учение о внешнем государственном праве и войне, реакционные идеи в области международного права развивали гегельянски настроенные юристы-международники К. Пюттер, Г. Оппенгейм, А. Геффтер и др.

Бисмарковская политика объединения Германии под гегемонией Пруссии «железом и кровью» в определенной мере усилила интерес к ряду идей гегелевской философии права, которые в свете новой политической ситуации использовались в различных антидемократических и националистических интерпретациях.

Представители школы так называемых политических историков (И. Дройзен, М. Дункер) и практических политиков (К. Реслер и др.) привлекают гегелевские идеи для обоснования политики Бисмарка. Выразительна при этом роль К. Реслера, который трактовал Гегеля в духе бисмарковской политики, а бисмарковскую политику – гегельянски. Приведем следующее его характерное высказывание. «Для Гегеля, – писал он, – имеется лишь один достойный памятник: возведение немецкой нацией своего государства как живого храма высочайшего идеализма»[232].

В вышедшей в год 100-летия со дня рождения Гегеля работе «Гегель как немецкий национальный философ»[233] К. Розенкранц, хорошо знавший ситуацию в Германии и ориентированность либеральных критиков Гегеля на Канта, стремился показать несостоятельность использования идей Канта для принижения Гегеля. Эти положения Розенкранца были в начале XX в. использованы при переходе от неокантианства к неогегельянству. «Кант и Гегель, – писал Розенкранц, – принадлежат друг другу, как Платон и Арислотель, как Лклер и Меланхтон, как Вольтер и Руссо, как Гете и Шиллер. В Гегеле сила северного разума объединилась с искренностью южногерманского нрава. Швабский Гегель – последовательный продолжатель дела прусского Канта. Прими-

234 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

рение северной и южной Германии нашло свой первый всемирно-исторический облик в философии и языке Гегеля. От Кенигсберга до Штутгарта можно провести диагональ через Германию, и на этой линии лежит посередине новой Германии как центральный пункт гравитации Берлин, в котором Гегель возвысился до мировой власти»[234].

В Германии к гегелевскому юбилею, наряду с книгой Розенкранца, вышли также работы гегельянцев К. Михелета («Гегель, неопровергнутый мировой философ») и К. Кестлина («Гегель в философском, политическом и национальном отношении, изложенный для немецкого народа»)[235]. Ряд материалов, в том числе по гегелевской философии права, систематически (с 1860 по 1884 г.) публиковался в органе «Берлинского философского общества», возглавляемого К. Михелетом.

Общая картина распространения и влияния гегелевских идей в это время предстает в следующем виде. Собственно ортодоксальных гегельянцев в этот период было весьма мало, и они не представляли сколько-нибудь заметного самостоятельного течения, но идеи гегелевской философии права продолжали свою жизнь в произведениях отдельных гегельянцев и их временных группировок, выпускавших журналы и специальные исследования, в творчестве и деятельности теоретиков права и практических политиков, в той или иной степени воспринявших идеи гегелевской философии права. Широкое распространение гегелевские идеи, понятия и оценки получили также в теории государства. Это обстоятельство в несколько резкой форме, но в принципе верно отмечал в 1882 г. А. Лассон. «Только невежество или глупость, – писал он, – может забыть, что привычные понятия, которыми мы оперируем в науке о государстве, восходят к Гегелю как их автору»[236].

Россия

Значительное внимание учению Гегеля в XIX в. было уделено в России[237]. Слушателями гегелевских лекций были Б. Икскюль, П.Г. Редкий, К.А. Неволин, И.В. Киреевский и др. К гегелевской философии обращались такие представители русской мысли, как Станкевич, Бакунин, Герцен, Белинский, Чернышевский, Огарев, Лавров и др. Г.В. Пле-

2. Россия 235

ханов, касаясь проблемы исторических судеб гегелевского учения, распространения и влияния его идей, отмечал: «Вполне естественно, что влияние Гегеля было всего больше на его родине, в Германии. А после Германии не было страны, на которую так сильно повлиял бы он, как Россия»[238].

Н.В. Станкевич был, по характеристике А.И. Герцена, «первым последователем Гегеля в кругу московской молодежи»[239]. Он сыграл заметную роль в приобщении Бакунина, Белинского, Грановского и других к идеям гегелевской философии и произведениям младогегельянцев.

Молодой М.А. Бакунин, под влиянием Станкевича занявшийся немецкой философией и вскоре ставший одним из лучших (уже в конце 30-х годов) русских знатоков Гегеля, пропагандировал его идеи, по словам Герцена, всем и всюду, – «нам и Белинскому, дамам и Прудону»[240].

М.А. Бакунин перевел на русский язык и в 1838 г. опубликовал в редактировавшемся В.Г. Белинским журнале «Московский наблюдатель» «Гимназические речи» Гегеля, снабдив их своим предисловием[241]. Как видно из данного предисловия, Бакунин в это время, как и Белинский (в конце 30-х гг.), трактовал известное гегелевское положение о разумности действительности в духе примирения с существующей действительностью – «во всех отношениях и во всех сферах жизни»[242].

Подобных взглядов определенное время (с конца 1837 г. до 1840 г.) придерживался и Белинский, в частности, в таких работах, как «Очерки Бородинского сражения», «Менцель, критик Гете»[243]. В этот период Белинский, оправдывая примирение с существовавшими самодержавными порядками, расценивал государство в качестве «живого осуществления современной божественной идеи»[244].

Однако вскоре и Бакунин, и Белинский отошли от идей примирения с действительностью и, остро критикуя существовавшие порядки, стали интерпретировать гегелевские идеи с революционно-демократических позиций.

Бакунин, оказавшись в начале 40-х гг. в Германии, завязал тесные связи с немецкими младогегельянцами (А. Руге и др.), был признан ими и печатался в их изданиях. Так, в издававшихся А. Руге «Немецких

236 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

ежегодниках» Бакунин (под псевдонимом Жюль Элизар) в 1842 г. опубликовал статью «Реакция в Германии. Отрывок, составленный французом», в которой с революционно-демократических позиций и в русле идей младогегельянского движения освещался вопрос о необходимости связать результаты философской мысли с политической практикой[245].

О высокой роли М. А. Бакунина среди тогдашних младогегельянцев свидетельствует и тот факт, что в изданных К. Марксом и А. Руге в 1844 г. в Париже «Немецко-французских ежегодниках» было опубликовано (наряду с письмами других ведущих младогегельянцев) также и письмо Бакунина к Руге (май 1843 г.). Письмо это пронизано идеей необходимости реализации выводов философской мысли (Гегеля и младогегельянцев) в революционно-демократической перспективе. «Философии, – писал Бакунин, имея в виду идеи гегелевской философии в их младогегельянской радикализации, – еще раз предстоит сыграть роль, которую она так славно выполнила во Франции»[246].

В процессе дальнейшей эволюции своих взглядов к социализму, а затем и к анархизму Бакунин неоднократно обращался в своих трудах к учению Гегеля, к характеристике различных направлений гегельянства. Так, в работе «Государственность и анархия» Бакунин, выступая против всякого государства и воспевая «славянский бунт» против «немецкого государства», дает оценку двум послегегелевским школам. Консервативная партия, замечает он, ухватилась за гегелевское оправдание существующих порядков (прусская монархия как идеал политического устройства и т.п.), за тезис о разумности действительности[247]. Другая же партия (революционные гегельянцы во главе с Фейербахом) сняла с гегелевской философии консервативную маску и представила во всей наготе «беспощадное отрицание, составляющее ее настоящую суть»[248]. Недостаток позиции Фейербаха, Бюхнера, а также и Маркса Бакунин видит в «преобладании метафической абстрактной мысли»[249].

Для анархизма Бакунина весьма примечательно, что суть революционной стороны гегелевского учения он видит в «беспощадном отрицании»: односторонний акцент лишь на «отрицании » (на «негации») – существенный характерный момент и для многих последующих анархистских и полуанархистских интерпретаций гегелевской диалектики (вплоть до «негативной диалектики» Г. Маркузе и др. в XX в.).

2. Россия 237

А.И. Герцен, несколько позже Станкевича, Бакунина и Белинского обратившийся к философии Гегеля, еще до знакомства с ней основательно изучил французские социалистические теории. Это обстоятельство сказалось не только в том, что Герцен с самого начала отвергал истолкование Бакуниным и Белинским (в конце 30-х гг.) гегелевского тезиса о разумности действительности в духе примирения с существовавшими порядкам, но и в том, что он в своем подходе к учению Гегеля исходил из необходимости союза новой философии (и прежде всего – гегелевской) с социализмом. Эта мысль в дальнейшем была развита как самим Герценом, так и Бакуниным, Белинским (в 40-х гг.), Чернышевским (в 50–60-х гг.). «В Москве, – писал Герцен, – социализм развивался вместе с гегелевской философией»[250].

В своей попытке с помощью гегелевских идей дать философское обоснование социализма Герцен сознательно ориентировался на революционный смысл гегелевской диалектики и остро критиковал консервативные черты политико-правовой доктрины Гегеля, его примиренческое отношение к прусской социально-политической действительности и т.д. Отвергая существовавшие порядки и обосновывая необходимость их преобразования в социалистическом духе, Герцен писал: «Социализм нам представляется самым естественным философским силлогизмом, приложением логики к государству»[251].

Герцену принадлежит одна из самых блестящих во всей мировой литературе характеристик революционного аспекта гегелевского учения: «Философия Гегеля – алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована»[252]. С этих позиций Герцен одновременно критиковал представителей консервативного направления русских гегельянцев (Ю.Ф. Самарина и др.) – тех «московских славян», которые «с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм»[253].

Линия революционно-демократического и социалистического подходов к философии Гегеля в 50–60 гг. XIX в. в России была развита Н.Г. Чернышевским, который, по оценке Ленина, был «великим русским гегельянцем и материалистом»[254]. Н.Г. Чернышевский критиковал идеализм Гегеля, несоответствие между философскими принципами и политическими выводами Гегеля, консервативные черты гегелевской

238 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

философии государства и права[255]. Характеризуя политический смысл философии Гегеля, Чернышевский писал: «Гегель – умеренный либерал, чрезвычайно консервативный в своих выводах, но принимающий для борьбы против крайней реакции революционные принципы – в надежде не допустить до развития революционный дух, служащий ему орудием к ниспровержению слишком ветхой старины»[256].

Заметное внимание учению Гегеля уделял один из видных представителей русского народничества П.Л. Лавров. Уже в трех больших статьях, объединенных под общим названием «Гегелизм» (1858– 1859 гг.), Лавров в связи с выходом в свет книги Р. Гайма о Гегеле дал оценку этой работе и свою развернутую критику гегелевских философских и политических воззрений.

Недостатки гегелевской философии, по Лаврову, состоят в ее ненаучности, религиозности и догматичности. «Гегелизм, – писал он, – был учение религиозное, гегельянцы были сектаторы, безусловное был догмат»[257]. Лавров соглашается с гаймовской характеристикой гегелевского учения в качестве «философии реставрации»[258]. За исключением некоторых ранних работ (например, о Вюртембергской конституции) Гегель, по оценке Лаврова, всегда был верен «идеям всепоглощающей организации государства, преобладания управления над всеми проявлениями человеческого духа»[259]. Лавров в названных статьях одинаково критичен и к политическим, и к философским взглядам Гегеля.

В более верной перспективе «гегелизм» был охарактеризован Лавровым позднее, в 1887 г., в его предисловии к работе К. Маркса «К критике гегелевской философии права. Введение» (эта работа в русском переводе с предисловием к ней Лаврова была опубликована в Женеве, в издании кружка народовольцев).

Отмечая влияние философии Гегеля на Д. Штрауса, Л. Фейербаха, М.А. Бакунина, Ф. Лассаля, К. Маркса и Ф. Энгельса и положительно оценивая роль младогегельянской критики на страницах «Рейнской газеты» существовавших порядков, Лавров писал: «Гегелизм, выступавший перед этим как бы охранителем наличного общественного строя и сделавшийся в «Галльских летописях» уже учением революции

2. Россия 239

политической, в статье Маркса развертывал знамя революции политически-социальной»[260].

Начало марксистского подхода в России к творческому наследию Гегеля, его философии и политико-правовой теории связано с трудами Г.В. Плеханова. В его многочисленных произведениях на протяжении нескольких десятилетий были затронуты и проанализированы различные аспекты и проблемы гегелевского учения, истории европейского и русского гегельянства, соотношения гегелевской и марксовой диалектики, вклада Гегеля в историю философской и политической мысли, смысла последующей борьбы вокруг гегелевского учения и т.д.

В большой статье «К шестидесятой годовщине смерти Гегеля» (1891), получившей высокую оценку Ф. Энгельса, Плеханов, характеризуя Гегеля как «человека, которому бесспорно и всегда будет принадлежать одно из самых первых мест в истории мысли», отмечал, наряду с другими великими заслугами Гегеля, также и его вклад в исследование права, в «науки нравственные и политические», в диалектический анализ проблем политического устройства[261].

Плеханов многое сделал в разработке тем «Гегель в России», в освещении с марксистских позиций различных направлений в истории русского гегельянства, отношения к Гегелю русских революционных демократов[262].

Значительный интерес представляют интерпретации гегелевской философии права русскими правоведами XIX в.

Заметное влияние идеи гегелевской философии права оказали на творчество профессора Киевского университета К. Неволина. Правда, вполне последовательным гегельянцем он не был, но в своей «Энциклопедии законоведения» использовал ряд идей и подходов гегелевского учения. Так, гегельянски Неволин трактовал проблему сущности воли в ее связи с правом и вопрос о ступенях развития воли; влияние гегелевских идей обнаруживается и при освещении им проблем соотношения сущности и явления, необходимости и случайности, объективного и субъективного, исторического и логического применительно к тематике энциклопедии законоведения[263].

Обстоятельно освещая основные положения гегелевской философии права, Неволин к ее достоинствам относит идеи о неразрывном

240 Глава 2. Отношение к философии права Гегеля во второй половине XIX в.

единстве субъективного и объективного в развитии идеи, о преодолении разрыва между правом и нравственностью, правом и политикой, философское разрешение всех важнейших вопросов политики на базе права[264]. При определении специфики гегелевской философии права в ее соотношении с концепциями древних и новых авторов Неволин вполне адекватно собственным представлениям Гегеля отмечает, что Гегель стремился «примирить древний – объективный и новый – субъективный образ воззрения на предметы законодательства друг с другом»[265]. Весьма высоко, хотя и с некоторым критическим расхождением, звучит его общая оценка гегелевской философии права. «Все части великого здания права у Гегеля, – пишет он, – отделаны с величайшим искусством и даже изяществом; целое отличается внутреннею твердостью. Но эта философия права находится слишком много под влиянием духа своего времени. Она слишком мало приписывает важности духу других времен и веков. В этом заключается ее несовершенство»[266].

«Энциклопедия законоведения» К. Неволина – одна из первых обстоятельных работ по философии права, в которой нашли отражение как высокая оценка гегелевского политико-правового учения, так и использование ряда его идей и положений.

В области уголовного права идеи гегелевской философии права в России использовали в 40–50-х гг. XIX в. П. Редкий и И. Максимович.

В первый период своей преподавательской деятельности в Московском университете (после возвращения из Германии) П.Г. Редкин исходил во многом из гегельянских представлений. К этому времени относятся его статьи «Обозрение гегелевой логики» (журнал «Москвитянин», 1841, ч. 4, кн. 8), «Об уголовной кодификации» (опубликована в издаваемых Редкиным «Юридических записках», т. II, 1842), «Какое образование требуется современностью от русского правоведа? » (М., 1846). В 1848 г. Редкий за причастность к «вольнодумству» был отстранен от преподавательской работы, к которой он вновь был допущен лишь в 1863 г. в качестве профессора Петербургского университета. В этот, второй, период творческой деятельности Редкий в своих лекциях по энциклопедии юридических и политических наук, а также в работах по истории философии права стоит по существу на позитивистских позициях и критикует гегелевские взгляды. Признавая гегелевскую философию в качестве вершины духовного развития для прошлого времени, Редкий исходит из того, что в условиях современности на

2. Россия 241

смену спекулятивной философии закономерно пришла положительная философия[267].

Редкий различает три способа, или метода, систематического научного освещения: органический, диалектический и генетический. Органический способ – наименее научный из всех систематических способов; генетический способ, который развивает сам Редкий, и есть, по его представлениям, подлинно научный (в духе позитивизма).

Не вдаваясь в детали учения Редкина о методе, приведем некоторые его суждения о диалектическом методе. В своих лекциях Редкий подробно останавливается на освещении гегелевской диалектики и обстоятельно говорит о ее преимуществах по сравнению с предшествующими методами. В качестве достоинства гегелевского способа рассуждения Редкий отмечает его определенность, всесторонность и «теоретическую методичность» (т.е. методичность лишь в намерении, но не в действительности) в изложении материала. Недостатки же гегелевского метода состоят, по Редкину, в произвольности его оснований и в «практической неметодичности». В учении Гегеля, и особенно гегельянцев, Редкий с позитивистских позиций отмечает много натяжек, произвольных и недоказанных предположений и допущений. Вместе с тем, расходясь с другими критиками Гегеля, он признает в качестве его важной заслуги содействие постановке вопроса о подлинном научном методе. «Гегель, – пишет он, – оставил по себе тот важный, глубокий след, который состоит в поставлении, хотя и не решении, задачи, выполнение которой и есть идеал истинного, методического в строжайшем смысле этого слова изложения содержания нашей науки»[268].

Кроме принципиального расхождения – при всем признании его достоинств – с гегелевским методом, Редкий подвергает критике и ряд иных положений гегелевской философии права, которую, кстати, он весьма обстоятельно освещает в своих лекциях. Он критикует гегелевскую концепцию нравственности за игнорирование права и морали индивида. «Гегель, – отмечает Редкий, – напитанный античным духом, в особенности духом Платона и Аристотеля, предает индивида своим нравственным организмам так, что индивиды поглощаются ими, в особенности же – в самом высшем организме – в государстве»[269].

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒