История развития идеи общественного прогресса

⇐ ПредыдущаяСтр 82 из 84Следующая ⇒

Любая теоретически выстроенная схема исторического прогресса проще реальной истории, всегда богатой зигзагами и глубокими противоречиями. Долгим и тернистым путем шло человечество от первобытного стада к современной эпохе, от каменного рубила к использованию энергии атома, от бродячих орд дикарей до современных государств и народов, от детски наивной мифологии к умудренному наукой опыту постижения тайн мироздания. На «подмостках» истории сыграно неисчислимое количество великих и малых, героических и гнусных, благородных и злодейских драм. В огне социальных битв сгорала власть одних и рождалась власть других. Разбивались и рушились царские троны, срывались с голов короны, да и сами головы коронованных особ нередко слетали с плеч. В постоянном борении противоположных сил, старого и нового человечество движется вперед. Нельзя сказать, что история всегда права. Бывало и так, что передовые силы общества терпели поражение, а реакция торжествовала победу. Поэтому было бы наивным представлять всемирную историю гладко идущей вперед без гигантских иногда скачков назад. Но хотя многие восстания и революции терпели поражения, судьбы мировой цивилизации все же решали те немногие победы, которые одерживались прогрессивными силами. Такова неумолимая логика истории.

Ныне человечество оказалось на поворотном пункте. Никогда еще так остро не ощущался драматизм исторической ситуации. Социально-философская мысль современности — равно марксистская и немарксистская — озабочена вопросами сущности, характера и направленности истории, связанной с грядущей судьбой человечества. Проблемы войны и мира, состояния окружающей среды и демографической ситуации, угрожающего истощения природных ресурсов, освоения космоса и Мирового океана — в любой из них, как в капле воды, отражаются противоречия социального и духовного развития нашей эпохи. Эти проблемы вызывают немалые опасения и порождают

многочисленные вопросы. Каково нравственное и культурное будущее человечества в условиях тотальной индустриализации общества? Окажется ли будущее в состоянии интегрировать в себе общие и специфические элементы своеобразных исторических и национальных культур? Что предпринимает человечество уже теперь для созидания основ своего лучшего будущего? Все эти вопросы — конкретизация одного глобального вопроса: есть ли смысл и цель в исторической деятельности человечества, и если есть, то каковы они?

Идея общественного прогресса — это не вдруг возникшая на данном историческом этапе проблема. У нее глубокие корни. И даже более того, она имеет свою весьма поучительную историю. Во все времена размышления о судьбах человечества двигались в диапазоне вопросов: что сулит ему будущее — несет ли оно ему счастье, либо, напротив, его ожидают беды, страдания, зло? В своем мировосприятии и оценке будущего люди выступали или пессимистами, или оптимистами, а были и такие, которые придерживались идеи цикличности, то есть вечного круговорота, с необходимостью повторяющего одни и те же фазы. Вот тут-то и начинается поучительная история.

Многие мыслители утверждали, что прошлое всегда лучше настоящего. Как это ни парадоксально, но человечество, неуклонно развиваясь, чаще всего высказывало неверие в возможность более разумного и справедливого устройства своей жизни. Его веками не покидала мысль о том, что счастье — где-то далеко в прошлом и безнадежно потеряно. Ностальгия об исчезнувшем «золотом веке», уходящая корнями в мифологические воззрения, смутно воспроизводила сказания о первобытном состоянии, когда люди были бедны, но равны. Художественно эту идею выразил Гесиод в своей поэме «Труды и дни». Человечество, полагал он, пережило пять основных стадий, каждый раз как бы спускаясь по лестнице истории на одну ступень вниз. Начав золотым и пройдя серебряный и другие века, оно оказалось в железном. Изначальное состояние человеческого рода, «золотой век», — эра безоблачного счастья: все было в изобилии, а труд был совсем не обязательным — сама земля давала людям то, в чем они нуждались, каждый жил безмятежно, проводя свое время в пирах и довольстве. Иное дело — железный век, ставший в итоге уделом человека. Теперь уже люди проводят дни в трудах, заботах и печалях. Всюду царит зло, побеждающее добро, властвует насилие, а справедливость попирается. Впрочем, в дальнейшем идеализировалась не только первобытность — и античность, отодвигаясь все дальше в прошлое, рассматривалась в эпоху Возрождения как вершина исторического прогресса, а многие романтики XIX в. преклонялись

перед средневековьем с его рыцарским духом, благородством, бескорыстными побуждениями, величием духовности. Но если каждый раз «золотой век» видится то в одном, то в другом, то закономерно возникает вопрос, а был ли он вообще или это лишь выдумка людей?

Исторический пессимизм, характерный в целом для античности (хотя отдельным мыслителям и была свойственна вера в исторический прогресс, например, Протагору, Демокриту, Лукрецию Кару), нашел наиболее яркое воплощение в идеологии и философии истории христианства: всемирная история вызывает у христианских мыслителей чувство сожаления о суетности и хрупкости человеческого бытия, о безвозвратно утерянном рае. Их пессимизм был связан с эсхатологическим мотивом, то есть с учением о конце мира, об изначальном грехе человека и о неизбежном наказании. Жизнь человечества мыслилась во времени от Адама и Евы до страшного суда. Но этот пессимизм не был трагически безысходным, в нем таился трепетный огонек надежды на грядущее спасение в потустороннем мире. И трудно с психологической точки зрения сказать, чего же было больше в этом мировоззрении — пессимизма или своеобразного оптимизма.

Оптимистическая идея исторического прогресса связана с эпохой Возрождения, с реальными достижениями науки, искусства, ремесел, всем оживлением общественной жизни. Мир ощутил, что он идет навстречу разумному и справедливому будущему и полон сил для его достижения. Общественная мысль поднимающейся буржуазии была овеяна светлым историческим оптимизмом. В центр социального прогресса была выдвинута идея о восходящем развитии человеческого разума. Эта идея нашла свое наиболее четкое выражение у таких просветителей XVIII в., как А. Тюрго, Ж. Кондорсе, И. Г. Гердер и др. ¹, а в XIX в. она стала самой популярной и захватывающей идеей. Прогрессом восторгались ученые, о нем писали поэты, а в устах политиков он звучал как клятва.

Особое место в освещении проблемы исторического прогресса в домарксистской философии принадлежит Гегелю. Он понимал историю как единый и закономерный процесс, в котором

¹ «…Способность человека к совершенствованию действительно безгранична», — писал Кондорсе. Он был убежден в том, что рано или поздно настанет «момент, когда солнце будет освещать землю, населенную только свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума; когда тираны и рабы… будут существовать только в истории и на театральных сценах…» (Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936, с. 5, 227–228). Гердер же видел реализацию общественного прогресса в утверждении более разумных и гуманных форм общественного сознания, а главное — в утверждении более справедливых форм человеческого общежития.

каждая эпоха, будучи уникальной, являет собой вместе с тем необходимую ступень в общем развитии человечества. Но как мыслил Гегель критерий этого поступательного развития? Поскольку он рассматривал историю как единый всемирный процесс, то перед ним с необходимостью должен был возникнуть вопрос о критерии, причем общем, едином критерии, который и позволял бы характеризовать этот процесс именно как единый. Такой критерий Гегель усматривал в понятии свободы и подчеркивал, что развитие общества носит поступательный характер в силу того, что в нем обнаруживается прогресс в сознании свободы. Но ведь сознание свободы — это еще не действительная свобода, и потому прогресс, основанный только на сознании свободы, — это еще не действительный прогресс.

Реальные проблемы, вскрывающие глубокие противоречия действительности, с которыми столкнулось современное буржуазное общество, не могли не отразиться на понимании идеи социального прогресса, которая значительно померкла уже к концу XIX в. и эволюционировала от первоначального оптимизма в сторону ее умеренного восприятия, а порой и к откровенному пессимизму. Прежнее представление о монолитности и однолинейности общественного прогресса уступило место в общем верной идее исторического сосуществования множества различных культур и цивилизаций ¹, из которой, однако, был сделан неверный методологический вывод о замене понятия прогресса безликим и расплывчатым понятием «социального изменения». Суть этого понятия лучше всего передают сами зарубежные социологи, фиксируя в нем свою социально-философскую позицию, согласно которой принимается решение воздерживаться от всяких суждений о том, идет ли развитие к лучшему или к худшему, или существует ли причинная связь между прошлым и настоящим и, тем более, будущим, и ограничиваться констатацией простой перемены или изменения. Нельзя не заметить, что такая позиция снимает проблему социальной активности человека и его ответственности перед будущим и уводит в область чистого и пассивного созерцания, ну прямо как у щедринского героя Буеракина, восторженно-философически размышлявшего над одновременно гармонией и противоречивостью весенней оттепели. «Оттепель… — говорил Буеракин, — возрождение природы; оттепель же — обнажение

¹ Так, А. Тойнби предложил отказаться от прежнего однолинейного понимания прогресса; вместо этой схемы, которая представляет историю в виде одного ствола, мы должны, считал он, построить для себя схему, представляющую историю в виде дерева, на котором цивилизации возникают, подобно ветвям, рядом друг с другом.

всех навозных куч. Оттепель — с гор ручьи бегут; бегут, по выражению народному, чисто, непорочно; оттепель же — стекаются с задних дворов все нечистоты... Оттепель — полное томительной неги пение соловья, задумчивый свист иволги, пробуждение всех звуков, которыми наполняется божий мир… оттепель же — карканье вороны, наравне с соловьем радующейся теплу... И все это: и миазмы, и благоухания — все это стремится вверх к одному и тому же небу! » ¹.

В XX в. стали возрождаться концепции цикличности (О. Шпенглер, П. Сорокин, А. Тойнби и другие) исторического процесса. Если Шпенглер полностью отрицал возможность всякого прогресса, то, например, Тойнби не столь категоричен в его отрицании. Он вполне допускает известный прогресс различных граней социального целого, уподобляя его колесу телеги, монотонное круговое вращение которого обусловливает ее поступательное движение.

Трудно было бы отрицать прогресс ввиду действительных успехов различных областей науки, техники, управления и т. п. И потому совершенно необходимо осмысливать возможные и оптимальные направления будущего человечества. В качестве средств такого осмысления на Западе возникают различные футурологические концепции, которые апеллируют то к неограниченным возможностям технического прогресса, предсказывая, например, наступление технотронной эры (36. Бжезинский, Г. Кан и другие), то выдвигая модели «конвергенции» капитализма и социализма опять-таки на технико-экономической и управленческой основе (Дж. Гэлбрейт, Р. Арон и другие), то проигрывая будущее человечества в условиях возможной глобальной катастрофы, связанной, во-первых, со все увеличивающимся количеством населения планеты и, во-вторых, прогрессирующим исчерпанием природных ресурсов (Римский клуб). Во всех этих концепциях так или иначе отражается реальное положение человека в современном мире, который, по выражению А. Бергсона, стонет, полураздавленный под тяжестью того прогресса, который им же сделан.

Отдавая должное этим концепциям, которые вносят определенный вклад в уяснение действительного состояния мира и порождаемого им будущего, нельзя в то же время не заметить того, что в них отсутствуют даже попытки решения глубинных социальных проблем, поиск единого общечеловеческого, гуманистически ориентированного критерия прогресса.

¹ Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. В 20-ти т. М., 1965, т. 2, с. 306.

⇐ Предыдущая 75 76 77 78 79 80 818283 84 Следующая ⇒