История становления эстетического сознания

⇐ ПредыдущаяСтр 75 из 84Следующая ⇒

Эстетическое сознание в составе второго цикла форм общественного сознания занимает особое место, специфика которого в сжатой форме может быть выражена так: являясь, с одной стороны, прародительницей других форм общественного сознания, синтезируя их в еще пока нерасчлененном целом, эстетическое мышление, с другой стороны, сформировало свою особую науку — эстетику. Выделившись в отдельную ветвь духовной культуры, эстетическое сознание не утеряло своей синтезирующей функции, потому что, как отмечали многие мыслители и как это развернуто показал Гегель ¹, разум безжизнен без чувства и бессилен без воли. Понятия истины и добра не полны без красоты, а она, в свою очередь, проявляется там, где разум приблизился к истине, а воля направлена на добро. Иными словами, эстетическое сознание — это тот духовный фундамент, который обеспечивает гармоничное единство и внутреннюю взаимосвязанность различных проявлений духовной жизни человека и общества в целом.

Синтетическая миссия эстетической формы освоения действительности проявилась уже в феномене так называемой «синкретичности» (нерасчлененности) античной культуры, в которой вплоть до Аристотеля, считающегося создателем собственно научных и собственно философских форм духовной деятельности, не только сами произведения искусства, но и научные, и религиозные, и философские трактаты зачастую создавались как художественные (иногда и прямо стихотворные) тексты. Платон, с нашей сегодняшней точки зрения, был и философом, и ученым, и художником слова. Можно сказать, что существовала некая обобщенная форма духовной деятельности, которая по своему внутреннему содержанию основывалась сначала на мифологии, затем на философии, а по своей форме была эстетической деятельностью.

¹ «Я убежден, — писал Гегель, — что высший акт разума, охватывающий все идеи, есть акт эстетический и что истина и благо соединяются родственными узами лишь в красоте... Ни в одной области нельзя быть духовно развитым... не обладая эстетическим чувством» (Гегель. Работы разных лет. В 2-х т. М., 1970, т. 1, с. 212).

Античность активно рефлектировала над своей духовной деятельностью, причем не только над ее содержанием, но и над ее формой, что проявилось во введении эстетических понятий красоты, меры, гармонии, совершенства в состав основных категорий бытия ¹. Красота для античности была атрибутом самого мира, а не взирающего на этот мир человека. Кроме того, красота и гармония являлись в античности также синонимами разумного, ибо ясно, что устроенный по законам красоты мир не может быть устроен неразумно, и, наоборот, если он устроен разумно, то ясно, что он устроен по законам гармонии. Конкретное воплощение красоты как принципа мирового устройства трактовалось, конечно, по-разному: она заключалась то в идее, уме, как у Платона и Аристотеля, то в числе, как у Пифагора. Как бы то ни было, а учение о красоте в античной эстетике, по существу, не отделялось от учения о бытии, а это значит, что вопросы об истине, красоте и благе не были в классической античности разными вопросами, они сливались в нераздельное единство.

Но уже в античности начали обособляться ремесла, затем наука вообще, еще не раздробленная на отдельные дисциплины. Все то, что мы сейчас называем естественными и гуманитарными науками, еще долгое время мыслилось в составе общефилософского знания, потерявшего обязательную художественно-эстетическую форму, но продолжавшего восприниматься как единая наука о мире и человеке. Понятие красоты постепенно исчезает из числа основных философских категорий, лишь эпизодически появляясь уже не в качестве основного, но в качестве вспомогательного термина. На место красоты античный эллинизм вознес философскую и научную истину. Но эстетическое сознание, как таковое, не исчезло. Не только конец античности, а и все средневековье характеризуются вхождением эстетичного внутрь основных — философских или теологических — обсуждаемых вопросов.

В эпоху Возрождения на первое место был выдвинут человек-творец, почти равный по своей творческой потенции самому богу. А так как любое, и не только эстетическое творчество требовало создания определенных канонов и принци-

¹ В античности были разработаны не только фундаментальные категории красоты и гармонии, но и более «технические» эстетические понятия, которые лежат в основе современных представлений. Таковы прежде всего понятия мимесиса (подражание) и катарсиса (очищение). В понятии мимесиса античность отразила проблему особой формы подражания миру, которая свойственна ремеслам и искусству, создающим вторую наряду с природным миром реальность, а в понятии катарсиса заложено учение об очищающей психологической силе искусства, которое путем потрясения добивается от слушателя эффекта сопереживания и эстетического удовлетворения.

пов оценки, то авторитет эстетической терминологии резко возрос и она вернулась в состав философского знания ¹. Факт обособления эстетики как самостоятельной формы духовной деятельности закономерно привел и к обособлению категории красоты. Красота была объявлена «совершенством чувственного познания», а местом ее пребывания стал мыслиться уже не мир сам по себе (как это было в античности), а искусство как результат творческой деятельности человека.

В дальнейшем именно это обстоятельство, то есть спор о той области, в которой постулировалось существование красоты — мир ли это сам по себе или же только человеческие творения в области искусства, — стало центральным дискуссионным вопросом философской эстетики. Признание эстетического свойства у одного только искусства лишало эстетическое сознание его синтезирующей функции, обособляло эстетику от всех других видов деятельности, от социальной жизни вообще, превращало искусство в самоцель. Истина, с этой точки зрения, относилась к миру, будучи его отражением в уме человека, а красота — к человеческому творчеству или же к красоте природы, взятой вне общества. Как атрибут искусства она определяется гениальностью художника, его врожденным даром. Наиболее развернутое обоснование этой точки зрения дали романтики (братья А. и Ф. Шлегели), затем она получила развитие в немецком классическом идеализме и в неокантианстве XIX и XX вв. Аналогичные построения лежат в основе всех разновидностей эстетической теории «чистого искусства». Красота здесь ставится выше и истины, и добра. Человек как создатель искусства, с этой точки зрения, абсолютно самодостаточен, он не нуждается ни в природе, ни в обществе. Истинным миром духа, высшей реальностью бытия является только мир искусства (III. Бодлер, О. Уайльд и другие), которое одно только способно восполнить недостаточность и ущербность социального бытия (русский символизм) и которое затмевает все «обреченные на неудачу» попытки естественных и общественных наук проникнуть в глубинную, экзистенциальную природу самого человека (Ж. П. Сартр).

Параллельно с этой абсолютизирующей искусство точкой зрения шло развитие противоположной тенденции, в которой между обособленной красотой и истиной не проводилось жесткого водораздела. Между истиной и красотой нет, считал И. Гёте, резкой границы, напротив, красота и есть истина;

¹ И наконец, в XVIII в. немецкий философ А. Баумгартен вводит специальный термин «эстетика» (греч. aisthetikos — чувствующий, чувственный) для обозначения раздела философии, изучающего «теорию чувственного познания».

она выступает как проявление глубинных законов природы, которые без обнаружения их в явлениях навсегда остались бы скрытыми для нашего взора. Законы природы и законы красоты не могут, с этой точки зрения, отделяться друг от друга. Человек здесь уже не самодостаточен для искусства: оно закономерно обращается и к внешнему миру, причем не только к природе, но и к обществу, людям. И наука не самодостаточна для познания мира. Согласно Гёте, тот, кому природа начинает открывать свои тайны, испытывает непреодолимое, страстное стремление к ее наиболее достойному толкованию и средствами искусства. Точка зрения, устанавливающая сложные, равноправные и взаимно незаменяемые отношения между истиной и красотой, между наукой и искусством, получила наибольшее распространение в культуре XIX—XX вв. Именно эта точка зрения легла в основу эстетики критического реализма. Причем если в западноевропейской эстетике, как правило, упор делался на соответствии законов красоты и законов природы, сами же законы красоты считались все же атрибутом одной только человеческой деятельности, то русская передовая эстетика продвинулась дальше; Н. Г. Чернышевский, например, полемически отталкиваясь от эстетических воззрений Гегеля, от умозрительной красоты абсолюта, обратился к реальной красоте действительности. Против формального эстетизма, противопоставлявшего себя социальному бытию, выступали не только представители материалистического направления (В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов и другие), но и идеалисты (Л. Н. Толстой, видевший в искусстве прежде всего средство морального воздействия и нравственного сближения людей, Ф. М. Достоевский, подчеркивавший религиозное значение красоты как условия преобразования социальной жизни, и другие).

Становление эстетики и все расширяющееся влияние идеи диалектической взаимозависимости между рациональным познанием и эстетической деятельностью привело в XIX в. (наряду, конечно, с другими причинами) к смене философской и — шире — общекультурной парадигмы европейского мышления. Так, если эпоха Просвещения в основном была пронизана рационализмом, стремлением доверить решение основных вопросов бытия естественнонаучному разуму (искусство же считалось, с этой точки зрения, не познанием мира, а только формой человеческого самоутверждения), то начиная с конца XIX в. философы настойчиво заговорили о кризисе рационализма (С. Кьеркегор, Ф. Ницше, О. Шпенглер), все чаще стали раздаваться голоса о том, что без эстетического восприя-

тия мира и самого себя он теряет главное — свою органичную связь с миром, свою внутреннюю цельность, а значит, и нравственно-психологическую устойчивость, что только эстетическое обеспечивает целостность культуры. В свое время одним из первых эту идею обосновывал Ф. В. И. Шеллинг. «…Раз философия когда-то на заре науки родилась из поэзии, наподобие того, как произошло это и со всеми другими науками, которые так именно приближались к своему совершенству, то можно надеяться, — писал он, — что и ныне все эти науки совместно с философией, после своего завершения, множеством отдельных струй вольются обратно в тот всеобъемлющий океан поэзии, откуда первоначально изошли» ¹. Кризис рационализма в конце XJX — начале XX в. был настолько глубоким, что вызвал к жизни такие получившие широкое распространение философские концепции, как, например, ницшеанство, в котором обосновывается необходимость обернуть красоту против истины и добра. Бог, заявил Ницше, умер, и красота, после не оправдавшей своих притязаний науки, осталась единственным претендентом на место «умершего бога», а искусство — единственным претендентом на роль новой религии. На деле это привело не к возвышению, но к снижению ценности искусства, что особенно наглядно выразилось в тезисе «левого» экзистенциализма о сплошной политизации искусства. Однако для эстетики конца XIX в. важна была прежде всего мысль об опасности разрыва между истиной и красотой и невозможности рассматривать искусство в качестве комментатора науки или послушного морализатора от политики. Угроза такого разрыва между естественными науками, эстетическими категориями и этическими нормами стала одной из острых проблем XX в., когда цивилизация, взятая без духовного измерения, порождает опасения в техническом самоуничтожении человечества. Возросшая техническая мощь человека, технократизация всей общественной жизни, не будучи сдерживаемы этическими и эстетическими началами, составляющими ядро гуманистического мировоззрения, породили также и такую глобальную для нашего времени проблему, как сохранение экологического баланса земли. Гуманизация общественной жизни, возврат эстетического начала в общественное сознание, в политическое и социальное мышление в качестве равноправного синтезирующего элемента стали сейчас одним из самых настойчивых требований культуры. Какую же позицию занимает в этом вопросе диалектика?

¹ Шеллинг Ф. В. И. Система трансцендентального идеализма. М., 1936, с. 394.

⇐ Предыдущая 70 71 72 73 747576 77 78 79 Следующая ⇒