Кустарные гранильные и камнерезные промыслы

упадком деятельности гранильной фабрики и после продажи Горнощитского завода в Екатеринбурге и в районах, примыкающих к нему, усилилось развитие кустарной обработки уральских цветных камней. К началу XX века кустарничество достигло гигантских размеров. Было зарегистрировано 226 гранильных мастерских, из них в Екатеринбурге — 97, в Берёзовском заводе — 82, Верх-Исетском — 22, Нижне-Исетском — 20, в селе Шарташ5 — 5. Сюда мы не включили кустарей в Мраморном (бывшем Горнощитском) заводе.

Кустари-камнерезы нещадно эксплуатировались скупщиками. Скупничество было сильнейшим образом развито в Екатеринбурге. Статистические данные говорят о том, что 15, 6 процента всех кустарей екатеринбургского уезда работало на вольный рынок, 5, 1 процента — на заказчика-производителя, 30, 4 процента — заказчика-потребителя, 18, 4 процента — на скупщика и 22, 5 процента неопределённо. Хотя ясно, что часть из этих «неопределённо» попадала в руки скупщиков.

Разлагающее влияние местных скупщиков-капиталистов было настолько очевидно, что даже благонамеренные статистические материалы земств были вынуждены признать это: «скупщики стараются скупать наивозможно большее количество изделий, нисколько не заботясь об их качестве, так как, например, гранёные камни ныне почти все сбываются на вес, то в расчёт скупщиков, главным образом, входит — выгнать возможно больше веса в камнях, хотя бы и получить при этом некоторое понижение в цене. Не преследуя лучшей отделки изделий, скупщики назначают на них самые низкие цены, при которых мастера только стараются изготовить возможно больше вещей. При таких условиях заботиться о более художественной стороне изделий рабочему, конечно, не приходится».6

В. И. Ленин в работе «Развитие капитализма в России» вскрыл и ярко показал картину ужасающей эксплуатации кустарей, те тяжкие условия труда и жизни, в которых они находились. Анализируя развитие «кустарной» промышленности, В. И. Ленин приходил к выводу о полном преобладании «… низших и худших форм капитализма в пресловутой «кустарной промышленности». Он писал: «Разделение труда в капиталистической мануфактуре ведёт к уродованию и калечению рабочего, — в том числе и детальщика-«кустаря».7 Ленинские выводы с полным основанием могут быть отнесены к камнерезному кустарному промыслу.

Камнерезный кустарный промысел в бывшем Екатеринбургском уезде распадается на несколько совершенно обособленных производств. На первом месте из обособившихся камнерезных промыслов в Екатеринбурге было гранение разноцветных дорогих камней. Затем идут производства из яшм, малахита, селенита, приготовление горок, наборных картин, печатей и т. д. Разделение труда произошло не только по виду изготовляемых изделий, но и по приготовлению отдельных предметов. Так, например, для «накладок» один мастер делал плоды, другой — листья и т. д. Таким образом труд, расчленённый капиталистической мануфактурой на ряд отдельных процессов, лишался творческого характера. Художник камня становился холодным ремесленником.

Обработка твёрдых пород камней развивалась не только в Екатеринбурге, но и в примыкающих к нему районах — Берёзовском, Шарташском, Нижне-Исетском и Верх-Исетском заводах.

В Берёзовском заводе главным образом занимались гранением бусок, запонок, приготовлением искр или вставок. Причём и здесь наблюдалось разделение процесса труда: «особыми отраслями труда среди берёзовских гранильщиков является полировка огранённых изделий, а также сверление или переходка шариков, из которых гранятся буски».8 На приготовление бус шёл в подавляющем большинстве горный хрусталь, изредка употреблялся аметист, на запонки-искры — мелкие изумруды, топазы.

В Нижне-Исетском и Верх-Исетском заводах кустари преимущественно гранили цветные камни. Только несколько мастерских выпускали изделия из различных яшм.

Многие мастерские в Екатеринбурге имели учеников. Ученики особенно нещадно эксплуатировались. В. И. Ленин писал: «… естественным спутником мануфактуры является ученичество. Известно, что в общей обстановке товарного хозяйства и капитализма это явление ведёт к самым худшим видам личной зависимости и эксплуатации».9

Зоркий бытописатель Урала Д. Н. Мамин-Сибиряк посвятил теме ученичества рассказ «Вертел», в котором описал трагическую судьбу мальчика-ученика.

Не в лучшем положении находился и мраморный кустарный промысел. Обработка мраморов кустарями совершалась вручную, крайне ограниченным набором инструмента. Пила для распиловки больших кусков мраморов, несколько стальных долотец-резцов для мелкой работы, молоток — вот всё, чем располагал мастер. Только очень немногие имели станки для вытачивания мелких вещей.10 Причём инструменты приготовлялись самими кустарями.

Снабжение кустарей материалами было поставлено крайне плохо. Бесплатно они могли добывать серый мрамор и серпентин, или, как он тогда назывался, «чёрный мрамор». Последний годился только на мелкие вещи. Добыча необходимого для работы белого полевского мрамора была затруднена. Кустари обходились в 70-х годах ещё старыми запасами.

Несмотря на относительную дешевизну инструмента и материала, производство мраморных изделий не достаточно обеспечивало кустарей. Продукция имела мало сбыта. Сбыт находился в руках подрядчиков. М. Попов, обследовавший Мраморный завод в 70-х годах прошлого века, писал о роли подрядчиков в жизни мраморских кустарей: «Для того, чтобы захватить в свои руки заказ, подрядчики сбивают цену до баснословного минимума, нисколько не заботясь о том, можно или нет сделать вещь за эту цену, а заботятся только об одном: как бы удержать заказы за собой».11 Рабочий день мраморского кустаря продолжался 14—16 часов. Зарабатывали в месяц в лучшем случае (при работе над памятниками) 17—18 рублей. Изготовление мелких вещей, например, вазочек, оплачивалось ещё хуже — около 12 рублей в месяц. Нищенская оплата труда, постоянная кабала у подрядчика, скупщика, капиталиста — всё это пагубно сказывалось на художественном качестве приготовленных вещей.

В Мраморском насчитывалось 116 домов кустарей, но настоящих мастеров было не более 20. Из этих двадцати только четверо могли делать резную работу и высекать из камня человеческие фигуры

С годами увеличивается количество мастерских с наёмными рабочими: в 1887 году их было только 10, а в 1907 году — 33. Уральскими кустарями-камнерезами было сделано огромное количество различных изделий, среди которых много весьма посредственных, но мало оригинальных и художественных. Часто повторяются заученные формы и технические приёмы, вызванные необходимостью дать для продажи как можно больше товара. Могучие творческие силы русского народа были закованы в кандалы капитализма. Лишь иногда сила народного творчества прорывалась через все преграды и выносила к солнечному свету жизни прекрасные произведения, наделённые неповторимой фантазией и чарующей красотой.

В связи с большей демократизацией частного быта, по сравнению с XVIII веком и первыми десятилетиями XIX века, старые формы камнерезного искусства уступают место новым. Появляются и широко развиваются художественные формы мелкого, камерного характера. Реалистические основы камнерезного искусства звучат ещё явственнее и отчётливее. Действительность и мир поэтических сказов рабочих, отображающий их мечту о будущем, их знание природы раскрывается в произведениях иногда несколько наивных, но всегда искренних и потому привлекательных. Широкое развитие у кустарей получило изготовление малахитовых шкатулок, печатей, «наборных картин», горок, «накладок» и других произведений.

В изготовлении печатей народные мастера достигли замечательного совершенства. Выбрав материал для печатей различной величины, мастер намечал в каждом камне место для отдельных частей печати — головки, шейки и приступал к обработке на гранильном станке. Поле печати, на котором вырезаются буквы, инициалы, выверялось по угольнику. Шейку печати осторожно огранивали на тонком шпиле. Затем мастер приступал к отделке деталей печати; обтачивал углы боковых граней, округлял полотно и шейку, выгранивал узоры на шейке и головке.

Формы печатей — разнообразны. Иногда они очень просты, с украшением лишь на поле печати. Например, мастер вырезал красивый цветочный орнамент, который овалом охватывал расположенные в центре поля инициалы и фамилию владельца печати. Нередко делались печати со многими гранями, придающими камню красивую игру. В таких изделиях выделялись иногда крупные грани, которые опоясывали печать. На одной из них вырезались инициалы владельцев; на других — название дней недели. Встречается и гравировка на хрустале знаков Зодиака.12 Она отличалась тонкостью исполнения, точностью рисунка.

Часто встречаются и более сложные художественные формы. С чуткой наблюдательностью, правдивостью мастера вырезали из хрусталя различные фигурки: птиц, лошадей и т. д.

Гранильщики Екатеринбурга обладали значительно большим запасом шкивов, нежели берёзовские кустари. Мастера, резавшие печати с изображением голов животных, статуэток, различных фигур, имели специальный резной станок. Изображения птичек, собак, как более простые, вырезались обычно без всяких моделей. Мастера делали их уже по твёрдо установившимся канонам. Сложнее была работа над бюстами, носившая более творческий характер. Бюсты делались по готовым моделям. Если нужной модели не оказывалось, мастер сам лепил её из воска. Образцами в таких случаях ему служили раскрашенные картинки, фотографии. Последнее типично для мелких кустарных промыслов России конца XIX — начала XX веков.

Работа над печатями проходила в тяжёлых условиях. Мастерская наполнялась облаками вредной для здоровья пыли; нередко жидко разведённый наждак попадал на лицо мастера. В тёмной, грязной мастерской камнерез работал по 12 часов в сутки.

Изготовление бус требовало также высокого технического уменья. Выбрав нужный материал, мастер отбивал его молотком, стремясь придать камню форму шарика. На станке каменный шарик разгранивался на пять или более граней. Затем мастер обтачивал бусы так, чтобы получить две шестигранных плоскости, расположенных одна против другой. По оси шарика, которая соединяла эти плоскости, просверливалось отверстие.

Обычно бусам давали различную огранку. Наиболее простая имела грани в форме ромба, более сложная — треугольника. Маленькие буски имели пять граней, средние — семь и т. д. С размерами бусок увеличивалось и число граней.

Своеобразно было производство так называемых «наборных картин», очень распространённых в своё время. Приготовлялся специальный ящик, стенки которого были не очень высоки. На его дне — задней стенке — красками изображался какой-либо пейзаж, а первый план заполнялся породами уральских камней, создававших впечатление небольших гор, скал. Это были своеобразные маленькие «панорамы». Прекрасным мастером таких картин был художник А. Денисов-Уральский.

Вот как выглядела, например, наборная картина екатеринбургского мастера М. Макарова.

Зима. Снег одел белой пеленой землю. В центре, среди группы деревьев, приютилось несколько домиков. С деревьев сорваны листья; стволы и ветви в белом наряде. Задняя стенка картины, на которой написан этот пейзаж, выгнута к низу ящика. Низ заполнен искусно сложенными горками из цветных уральских камней.

Встречаются и другого рода «насыпные картины». В них также сначала писался красками пейзаж, потом деревья намазывались клеем и обсыпались толчёным камнем. Из цельных кусочков камней создавались скалы и обрывистые берега, мох употреблялся на кусты, росшие на каменистой почве, на вершинах утёсов и гор. Этот же метод лежал в основе изготовления и «насыпных икон», которые выполнялись по готовым рисункам.

Изготовление горок — характернейшая отрасль кустарной художественной обработки камня на Урале. Горки — это очень своеобразная коллекция цветных уральских камней. Они не были механическим соединением различных пород. В горке мастера так располагали самоцветы и минералы, что каждый из них был связан с другим, оттеняя его красоту. Мастера стремились укрепить камень в горке с таким расчётом, чтобы была видна его структура, чтобы зритель понял разницу, например, между топазом и аметистом.

Выдающийся русский писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк высоко оценивал уральские горки, насыпные картины, говоря о том, что для их изготовления требуется своего рода творчество.

Разнообразны были так называемые накладки. Кустари продолжают здесь традиции Екатеринбургской гранильной фабрики. Правда, труд по изготовлению накладки был расчленён, и это уничтожало элемент индивидуального творчества.

Характерное изделие 900-х годов — пресс-бювар, находящийся в Свердловской картинной галерее. Основа накладки, удачно найденная по рисунку, выполнена из серой яшмы. Поперечные стороны её закруглены. На это основание наложена пластинка тёмного, почти чёрного цвета. На чёрной пластине распластались зелёные листья. Форма их естественна и правдива, а выполнение отличается той тщательностью, которая присуща произведениям художника, с любовью работающего над хорошо знакомой натурой. В центре натюрморта лежат спелые вишни. По обе стороны их — смородина, белая и красно-бурая. По краям натюрморта — малина, спелая, словно упавшая с веточки, и ещё незрелая, почти зелёная, сорванная с тонкой ниточкой стебелька. Изображая ягоды малины, мастер прибегает к различной технике: у спелых, напоённых красным соком ягод, чётко проработано каждое зёрнышко; менее спелые — проработаны не так тщательно и несколько обобщены. Художник черпал наблюдения в природе, обогащал ими свои произведения.

Из селенита, гипса екатеринбургские и мраморские кустари изготовляли главным образом пепельницы, рамки, кисти винограда. Наиболее распространёнными формами пепельниц были ботинок, сапожок, лапоть. Пепельница в форме сапожка была довольно высока, до 3—4 вершков.

Обработка селенитовых изделий была очень проста. Крупные куски селенита распиливались на части, соответствующие величине изделий. Для пепельницы, например, мастер выбирал нужный кусок селенита, обрезал его ножом, выдалбливал дно стамеской. Затем рашпилем и напильником сглаживал неровности.

Изготовление надгробий занимает центральное место в творчестве мраморских кустарей. Разумеется не все надгробия одинаковы удачны: немало среди них холодных, грубых по выполнению, но лучшие изделия отличаются глубиной мысли, совершенством технической отделки. Характернейшие черты надгробий, сделанных уральскими мраморщиками, — это поэтическая содержательность, естественность и правдивость, грустная скорбь об умершем, выраженная не в сложных фигурных композициях, а в мотивах, почерпнутых из наблюдений за жизнью природы. Вот почему замысел художника особенно отчётливо раскрывается на фоне окружающей природы.

В дни поздней осени, когда кусты уже уронили свои листья и только кое-где ещё манят матовым сиянием золота, в прозрачном ажуре осеннего леса красота и внутренний смысл мраморных надгробий постигается особенно ясно. Края надгробной мраморной плиты так заросли сухой жёлтой травой, что создаётся впечатление: это прямо из земли выросли небольшие пеньки, тесной семьёй окружившие мощный срезанный ствол. Надгробие пронизано печалью об умершем. Корни пней обрезаны, земля не питает их больше живительными соками, жизнь отлетела от них. Умершие пни лесных великанов, когда-то полных жизни и весело шумевших на ветру, воспринимаются как поэтический символ ушедшей человеческой жизни. Следуя натуре, внимательно и точно передает мастер срезы пней, намечая на них слои и сердцевину, великолепно вырезает кору. Низ надгробия, поросший зеленоватым мхом, придаёт ему особый натуральный оттенок.

Глядя на безжизненные останки мраморных деревьев, над которыми шумят могучие вечнозелёные уральские сосны, испытываешь и грустное и в то же время светлое чувство, навеянное красотой окружающей природы. Вот почему эти надгробия не создают впечатления непреодолимого отчаяния, гнетущего страха перед смертью.

Правда, встречаются варианты такого типа надгробий, в которых чувство щемящей скорби довлеет над всеми другими, словно оно одно владело думой художника. Иногда это ощущение усиливается до трагизма. Мастер придаёт пням различное движение, нередко бурное, которым охвачены и корни, словно они боролись перед смертью и стремятся ещё, в последний раз, подняться к свету, но гибнут, замирают, будучи не в силах избежать разящих ударов. Зато в других надгробиях видно противопоставление жизни и смерти, вера художника из народа в непреодолимые, вечно юные силы природы: среди группы пней вырастают тонкие ростки, покрытые листьями; они словно тянутся к небу, как на лесных вырубках среди пней и старых полусгнивших сучьев, победно зеленея, тянется к солнцу молодая поросль.

Иногда подобные надгробия завершаются поставленным на центральном пне чётким по форме крестом. Порой он делается в виде двух пересекающихся и неочищенных тонких стволов. Встречается и такой вариант: поднимается сруб дерева, с чётким рельефом коры; со сруба опадает, освобождая крест, тяжёлая ткань.

Не менее распространён тип надгробий, представляющий собою то однопролётную арку, то своеобразные мраморные беседки, типичные для 80-х годов XIX века, украшенные резьбой, напоминающие древнерусские кокошники. Встречаются надгробия в форме обелиска, в центре которого размещается круг, окаймлённый снизу гирляндой роз, с неизменной пальмовой ветвью; в виде аналоя с раскрытой книгой, каменные страницы которой не может перелистать даже грозовой весенний ветер.

В надгробия, изготовленные мраморскими кустарями, иногда вмонтировались ажурные кресты, литые из чугуна, работы местных уральских заводов.

Сравнивая между собою надгробия 80-х годов XIX века и изделия из мрамора первой половины века, можно заметить, что вазы, камины, пьедесталы, предназначавшиеся для внутренних покоев, отличаются более тщательной обработкой и резьбой, нежели памятники. Формы в последних нередко значительно обобщены.

Искусно делались мастерами и надгробные плиты. Они лежат теперь на земле, как на чудесной яшмовой пластине, покрытые коричневыми, жёлтыми, зелёными прожилками осенней травы, золотистыми пятнами опавших листьев…

Стремясь поднять качество выпускаемых изделий, екатеринбургское земство открывает в Мраморском классы рисования, лепки и резного искусства при народной школе и ученические мастерские, программа которых была подчинена камнерезному производству

в Мраморском заводе. Земские мастерские выпускали изделия неплохого качества. Но открытие их, так же как школы в Мраморском и художественно-промышленной школы в Екатеринбурге (1902 г.), не могло спасти камнерезное искусство Урала от катастрофически быстрого падения. Народные искусства обрекаются на вымирание капиталистическим производством, враждебным искусству. Капитализм душил, подавлял массу талантов в среде рабочих и трудящихся крестьян. Таланты эти гибли под гнётом нужды, нищеты, надругательства над человеческой личностью. Для прекращения деградации искусства камня на Урале, как и всего народного искусства в предреволюционной России, необходимо было не открытие школ, а уничтожение разлагающего влияния капитализма.

Новый этап уральского камнерезного искусства начался в великую социалистическую эпоху.

Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Следующая