Профессионализм u клиническая психотерапия (2008)266

⇐ ПредыдущаяСтр 34 из 45Следующая ⇒

Под профессионализмом принято понимать «хорошее владение своей профессией» (Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. (1997)). В этом смысле говорят «профессиональный писатель», «профессиональный художник», «профессиональный психотерапевт» (или профессионал в психотерапии). Профессионал хорошо знает грамоту, правила своей профессии и работает по этим правилам. И все же не поворачивается язык сказать «профессиональный художник» о Рембрандте, «профессиональный писатель» о Толстом, «профессиональный психотерапевт» о Фрейде. Есть нечто в понятии профессионал, поднимающее человека над его собратьями по профессии и в то же время ограничивающее, даже обедняющее его. По-видимому, в этот термин не укладывается человек какой-то специальности (профессии) с выраженной творческой одаренностью, поскольку он выраженно (выразительно), неповторимо по-своему (глубоко творчески) освещает, преломляет, обогащает свою профессию, нарушая профессиональные правила. Без этого нарушения правил не было бы движения, развития науки и искусства. Так, например, Семен Исидорович Консторум в середине прошлого века по просьбе шизофренической пациентки загипнотизировать ее, дабы она забыла неприятное для нее психотическое расстройство, о котором отказывалась рассказывать, против всех правил выполняет это с успехом (Консторум С.И., 1992).

Профессионализм — это, в самом деле, «хорошее владение своей профессией» в том смысле, что профессионал хорошо знает и умеет все важное, установленное в своей специальности (обычно в каком-то ее разделе), известное на сегодняшний день в мире и узаконенное в специальной учебной программе. В то же время творчески одаренные специалисты могут и не быть профессионалами в своем деле. При том, что нередко знают многое, что выходит за рамки их дела. Нередко они сознаются, что открытия свои совершили именно потому, что о чем-то профессионально важном не знали, понятия не имели (к примеру, Эйнштейн, Фрейд). А профессионал знает, умеет все, что требуется для круга его специальности. Профессионализм, разумеется, невозможен без строгих экзаменов и грамотных преподавателей. Все это роднит профессионализм с прагматизмом.

Вспомним, что прагматизм как типичная американская философия возник в 70-х гг. XIX в. и его основоположник Уильям Джеймс (1842—1910) провозгласил, что превыше всего — дело (прагма — греч.). Вместо углубленно-созерцательного европейски-абстрактного неуверенно-сложного размышления о бытии и сознании надобно философски-практически помочь людям поувереннее жить в их трудностях, тревожных сомнениях, противоречиях. Все, что служит благосостоянию, хорошему настроению человека и общества, — истинно. В том числе и практичная протестантская религия, и знаменитый «Билль о правах».

Важно, по-моему, почувствовать существо прагматизма, так сказать, кристаллизующего, подчеркивающего американский образ жизни. Пусть этому поможет американская статья Лоуренса Эллиотта «Рожденная во спасение» (Эллиот Л., 1997). Родители узнают, что их любимая шестнадцатилетняя дочь заболела белокровием. Спасти ее можно лишь пересадкой костного мозга, но «совместимого донора» никак не удается найти. Тогда 41-летняя мать и немолодой отец с патологически плохим анализом спермы сквозь все переживания, трудности отчаянно решаются, вняв совету, попытаться родить ребенка в надежде на то, что он будет «совместимым донором». Так оно и получилось. 14-месячная крошка, «рожденная во спасение », спасла старшую сестру, которая уже совсем погибала. Статья заканчивается счастливой семейной фотографией семьи на зеленой траве — через 5 лет после операции: родители, сын и обе сестры; старшая, спасенная, уже с мужем. Кстати, решиться на этот шаг женщине помог священник. «Он сказал, что я должна искать ответ в своем сердце и Господь даст мне знать».

Этот поступок родителей мне трудно назвать в строгом смысле естественно-практическим, самоотверженно-практическим, поскольку в нем не хватает земного тепла (в нашем духе), видится некая, по-своему прекрасная, миниатюрная концепция, элементарная теоретичность, интеллектуализация. А это и есть прагматизм, в отличие от не всегда последовательной практичности, например, русского купца с широкой душой среди многих наших людей — и вовсе простодушно-непрактичных или лениво-задушевно-мечтательных (хотя и с технической смекалкой), тревожно-аналитически глубоких реалистов. Земное тепло не уживается с расчетом.

Однако прагматизм — не только американская философия. «Культура американская, — поясняет современный философ Александр Владимирович Перцев (2005), — выросла из европейской. Американцы, будучи людьми, предельно практичными, избавили ее от всяких неудобопонятных сложностей и постарались применить все, что осталось после этой процедуры, к делу. Они выбрали из европейской философии только те идеи, которые могли обеспечить им жизненный успех — как они его понимали. Поэтому ответ на вопрос, почему Россия не Америка, надо искать все-таки в Европе. Всегда лучше иметь дело с первоисточником».

Предполагаю, что Америка стала прагматической, как, в известной мере прагматической была еще раньше и Европа, прежде всего благодаря природным идеалистически-интеллектуальным особенностям западной души в сравнении с дальневосточной идеалистически-чувственной душой и душой российской, особенной, склонной к сомневающемуся, тревожно-материалистическому, более мечтательному, нежели деятельному, анализу с неэнергичным состраданием к тому, кто в беде. Это задушевно-аналитическое российски-чеховское, как известно, уживалось, переплеталось в России с российской агрессивностью-жестокостью. Аутистичность-идеалистичность, в широком (блейлеровском) смысле, нередко весьма практична, но именно теоретически-концептуальной, прагматической практичностью с ее неослабевающим чувством порядка-гармонии. Американская аутистичность при этом, видимо, более реалистоподобна, нежели европейская. В любом случае аутистичность наводит более или менее основательный, серьезный распорядок в делах, занятиях с трезвым анализом, режимом, осторожностью, совершенствованием, со строгими экзаменами и перспективой. Все это, несомненно, способствует формированию и углублению профессионализма.

Как же обстоит дело с профессионализмом, прагматизмом у нас? Конечно, по-другому. Это тема Обломова и Штольца. Мы, в массе своей, никогда не были склонны к серьезной, кропотливой, энергичной, основательной подготовке, справедливым учебным строгостям.

Салтыков-Щедрин в позапрошлом веке в книге «Господа ташкентцы (картины нравов)» писал: «В рассказах Глинки (композитора) занесен следующий факт: однажды покойный литератор Кукольник, без приготовлений, " необыкновенно ясно и дельно" изложил перед Глинкой историю Литвы, и когда последний, не подозревая за автором " Торквато Тассо" столь разнообразных познаний, выразил свое удивление по этому поводу, то Кукольник отвечал: " Прикажут — завтра же буду акушером" ». Салтыков-Щедрин далее поясняет: «Уверенность в нашей талантливости так велика, что для нас не полагается даже никакой профессиональной подготовки. <...> Свобода от наук не только не мешает, но служит рекомендацией, потому что сообщает человеку букет " свежести". <...> Назовите рядом со «свежим» человеком какого-нибудь " умника" — и всякий сразу поймет, сколько горечи и презрения слышится в этом последнем названии. " Умник" — ведь это засоренная голова! » (Салтыков-Щедрин М.Е., 1906). Так и лесковский Левша блоху подковал, а танцевать, как прежде, она уже не смогла, потому что Мастер арифметики не знал.

В наше время Виктор Викторович Макаров пишет в книге «Психотерапия нового века» следующее: «Люди с российским менталитетом часто обладают творческими способностями. Поэтому мы можем быть отличными творцами идей. А вот воплощение технологий, требующее конкретного, четкого мышления, отработки всех деталей, ежедневного кропотливого труда, — это часто не наша стихия. Поэтому развитие технологичного мышления для нас крайне важно » (Макаров В.В., 2001). Совершенно с этим согласен. Типичный россиянин, в любом деле работающий порывами (нередко творческими), скорее инертный, тревожно-сомневающийся мечтатель или грустновато-добродушый, ловкий в работе мастер (когда разойдется), нежели работающий, как часы, оптимистический педант. Конечно же, оптимистический педант более предрасположен к профессионализму, чем к творчеству. Но именно массовый профессионализм, в том числе в медицине, приносит наибольшую практическую пользу обществу. Диагностические «кнопки» и сообразные им готовые схемы лечения («доказательная медицина») все-таки в большинстве патологических случаев сработают благотворно, хотя меньшинству пациентов, самых трудных, будет худо без живого, глубокого врачебного творчества.

Поэтому развивать, расширять, усиливать профессионализм в нашей медицине, конечно же, необходимо. Творческие, глубокие клиницисты в России все равно останутся, такова уж наша российская природа. Но необходима армия медицинских профессионалов. Пока же нас утешает лишь то, что истинной талантливости, творческой одаренности, а значит, духовной культуры, нам не занимать. Сергей Петрович Капица так и говорит: «В Европе <...> есть и цивилизация, и культура. В Америке есть цивилизация, но нет культуры. А в России есть культура, но нет цивилизации. Вот в этом треугольнике все мы и бродим в поисках истины» (Капица С.П., 2005). Капица, по-видимому, понимает здесь под «цивилизацией» прежде всего достаточно высокий уровень развития материальной культуры, а духовную культуру называет просто «культурой». Достаточно высокий уровень материальной культуры невозможен без массового трудового, кропотливого мастерства — не столько творческого, сколько технического, исполнительского.

Западная психотерапия сегодня, как известно, чаще всего профессионально-прагматически мономодальна. Психотерапевт долгие годы старательно совершенствуется в каком-то психотерапевтическом методе (модальности). Совершенствуется до виртуозности. В основном это все скрупулезно-строгие психотерапевтические техники: психоаналитические, транзактные, когнитивно-поведенческие, гипнотические, телесно-ориентированные и т. д. Россия к скрупулезно-строгим техникам мало расположена. Даже в нашей психологической психотерапии сказывается наша природная, окрашенная российской креативностью, свежестью эклектичность, мультимодальность (смешение психологически-психотерапевтических методов). Это уже не раз отмечал Виктор Викторович Макаров (2001). А Борис Ефимович Егоров показал в своей книге, что российский психоанализ и раньше применялся лишь как один из методов психотерапии в практике врача — в переплетении с другими методами (гипноз, рациональная психотерапия и т. д.), применялся сообразно клинической картине (Егоров Б.Е., 2002).

Таким образом, даже российская психологическая мономодальная и мультимодальная психотерапия, как отмечает В.В. Макаров, есть в известной мере научное искусство (научное душевно-национальное дело), а не точное западное следование теории. Такое скрупулезное следование теории, думается, лишь претворяет, как бы овеществляет теорию в достаточно безликую технику. Уж не говорю о клинической нашей традиционной психотерапии, которая в своем существе есть подлинное научное искусство, клиницизм. Неклиничность психотерапевтического метода сказывается и в его сравнительной независимости от клинической картины, включающей в себя и особенности души человека, которому помогаем. Здесь психотерапевт нередко не врач. Клинико-психотерапевтический же метод, напротив, корнями своими живет в клинике и ею направляется.

Наша традиционная клиническая психиатрическая психотерапия как научное искусство основывается на дифференциальной клинико-психиатрической диагностике, продуманной клинической системе показаний и противопоказаний, клинической (прежде всего) оценке терапевтической эффективности. Эта психотерапия применяет и анализ, и суггестию, и поведенческие приемы, в сущности, весь арсенал психотерапевтических воздействий, но в клиническом, врачебно-гиппократовском преломлении. В этом состоит самобытность нашей традиционной психотерапии. И в этой самобытности сказывается особенность российской души.

В 1997 г. вышли в Москве «Квалификационные тесты по психотерапии» под ред. В.Е. Рожнова и М.В. Муравьева, «утвержденные и рекомендованные Минздравом РФ и Центральной аттестационной комиссией Минздрава РФ для проведения экзаменов на получение сертификата специалиста, а также для аттестации врачей-психотерапевтов на квалификационные врачебные категории». Основную часть этой книги в ту пору довелось составить мне. Три года сидел я с этой работой. Все подробнее постигал существо научного искусства клинической психотерапии. Заключать в тесты психоаналитические и другие неклинические психотерапевтические подходы, разработанные знаменитыми психотерапевтами, было просто. Каждый из этих подходов замкнут в себе самом, четко структурирован, утверждения здесь достаточно однозначны. Так, если Франкл считает, что «логотерапия — это попытка помочь пациенту спонтанно найти свои смысл», то это и есть правильное утверждение среди других неправильных.

Другое дело — клиническая классическая психотерапия, которую каждый по-своему разрабатывают одновременно многие исследователи, поправляя, уточняя, отменяя друг друга. И с поправлениями, уточнениями одних авторов отнюдь не согласны другие, ибо у каждого свое клиническое чувство, понимание, размышление, переживание. Эталонов (точного измерения) в клинической психиатрии, психотерапии нет по той причине, что душа врача исследует здесь душу пациента и помогает ей практически без медицинской техники, лаборатории. Без психотерапевтической, лишенной души, техники. А души у нас разные: у каждого своя природа души, свой опыт. Так, например, одни клиницисты-психотерапевты считают, что вообще не следует лечить больных шизофренией гипнозом, другие, не менее известные, полагают это «чистейшим недоразумением». Одни считают, что психастенику следует читать серьезную литературу о психастенических душевных особенностях, переживаниях, изучать их, дабы смягчить их познанием и применить с пользой для общества. Другие — категорически против такого чтения-изучения, полагают его вредным и т. д. Да и в самих диагнозах мы сплошь и рядом расходимся. Для одного профессора это — «психастения», для другого — «шизофрения», которую лечат только лекарствами.

Мне стало очевидно, что в тестах по клинической психотерапии необходимо указывать рядом с разнообразными положениями, утверждениями имена их авторов. Дескать, по такому-то автору это так, но по другому автору это может быть иначе. Подобное видим и в министерском федеральном «Квалификационном тесте по психиатрии-наркологии», составленном коллективом авторов под ред. Ю.В. Валентика (2005), — именно там, где речь идет о клинической психотерапии. Но мы не находим ничего подобного в чеканных «Квалификационных тестах по неврологии», составленных коллективом авторов под ред. В.Н. Штока (2005) — тоже из нашей Академии. Здесь имена врачей встречаются только в названиях болезней, описанных этими врачами.

Возможен ли при этом профессионализм в российской клинической классической психотерапии? В нашей психологической психотерапии профессионализм, конечно, возможен — в каждой конкретной модальности, включающей в себя четкую замкнутую в себе структуру, строго отработанную технику и экспериментально-психологическую оценку терапевтической эффективности.

Убежден, что профессионализм возможен и необходим у нас и в клинической классической психотерапии. Без психотерапевтических техник в истинном смысле. Без сложной обязательной экспериментально-психологической оценки терапевтической эффективности. Однако особенностью клинического профессионализма должна быть многоплановая осведомленность профессионала в различных (по авторам) клинических описаниях, диагностиках, точках зрения, психотерапевтических приемах и клинической оценке терапевтического результата. Для этого необходимо изучать прежде всего вашу классику в оригинале. В психиатрически-психотерапевтической классике мысль, информация проникнуты сложным врачебным чувством, что вместе с погружением в работу с пациентами необходимо молодому специалисту для обретения клинического (диагностического и лечебного) чутья, опыта. Это мое соображение, кстати, подкрепляется тем, что сегодня широко переиздается и раскупается старая психиатрическая и психотерапевтическая классика. И, конечно, уточняю, клиницист-профессионал должен уметь владеть всеми основными клиническими психотерапевтическими приемами, необходимыми для того, чтобы существенно помогать более или менее широкому кругу пациентов сообразно клинической картине, должен владеть клинической оценкой терапевтической эффективности.

России в самом деле необходима армия профессионалов — клинических психотерапевтов. Иначе, как же работать в психиатрической психотерапии без строгих правил, как же организаторам здравоохранения руководить специалистами-практиками, как же практикам защищаться от возможных жалоб на них! Однако, обретая клинический опыт (главнейшее в клинике), опыт, по-своему, творчески, преломляющий все записанные в душе врача знания и умения, профессионал в клинической классической психотерапии становится более чем профессионалом. Особенно, если такой врач (верующий или неверующий) в соответствии с российской духовной традицией понимает и чувствует свою работу с пациентами как служение им. И если в каких-то случаях не может помочь профессионал, остается искать именно такого врача — врача, которого, выражаясь языком Салтыкова-Щедрина, никак не назовешь «умником» с «засоренной головой».

Литература

Квалификационный тест по психиатрии-наркологии / Под ред. Ю.В. Валентика. М.: ФГОУ ВУНМЦ Росздрава, 2005. 138 с.

Егоров Б.Е. Российский клинический психоанализ — новая школа. М.: Академический Проект, ОППЛ; Екатеринбург: Деловая книга, 2002. 528 с.

Капица С.П. Наш храм науки почти сгорел // Московская среда. 2005. № 27 (133). 27 июля — 2 августа.

Квалификационные тесты по психотерапии / Под ред. В.Е. Рожнова, М.В. Муравьева. М.: ВУНМЦ, 1997. 372 с.

Квалификационные тесты по неврологии / Под ред. В.Н. Штока. М.: МЕДпресс-информ, 2005. 208 с.

Консторум С.И. Катамнез одного случая шизофрении // Московский психотерапевтический журнал. 1992. № 1. С. 169-194.

Макаров В.В. Психотерапия нового века. М.: Академический Проект, 2001. 496 с.

Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. доп. М.: Азбуковник, 1997. 944 с.

Перцев А.В. Почему Европа не Россия (Как был придуман капитализм). М.: Академический Проект, 2005. 384 с.

Салтыков-Щедрин М.Е. Полн. собр. соч. Т. 8. СПб.: Изд-е А.Ф. Марк-са, 1906. С. 556.

Эллиотт А. Рожденная во спасение // Ридерз Дайджест. 1997 (сентябрь). С. 129-160.

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒