ЛЕКСИЧЕСКАЯ ТИПОЛОГИЯ ЯЗЫКОВ

150. Признаки, значимые для типологии лексических систем

Эта сравнительно новая область исследований, возникшая в 50-х гг. XX в. на стыке лексикологии и типологии, изучает типо­логические сходства и различия лексических систем в разных язы­ках. Имеется ряд особенностей, отличающих лексическую типологию от типологии фонетико-фонологического и грамматического уровней языка.

Во-первых, типологически значимые различия в лексике разных языков в значительной степени обусловлены типологией их грам­матики и, отчасти, фонетики. Поэтому некоторые глубокие типо­логические различия в лексике носят как бы вторичный, производ­ный характер (например, различия между языками в степени мор­фемной сложности слова; различия в характере распределения лексики по частям речи; различия в составе подсистемы служебных слов и др.).

Во-вторых, в сравнении с фонологией и грамматикой лексика представляет собой более слабую и нечеткую, в большей мере вероятностную систему, значительно меньше структурированную. Поэтому, в отличие от фонетико-фонологической и грамматической типологии, в лексической типологии отсутствуют и, по-видимому, невозможны классификации языков.

В-третьих, степень изученности лексического уровня языков зна­чительно меньше, чем изученность фонологии и грамматики. В силу более сложной, громоздкой и менее четкой организации лек­сического уровня языка (в сравнении с фонологией и грамматикой), большой трудоемкости словарного описания лексики, а тем более создания сопоставимых описаний лексики разных языков, в лекси­ческой типологии особенно ощутим недостаток эмпирических дан­ных. Поэтому применительно к лексическому уровню практически отсутствуют и скорее всего невозможны полные универсалии. Ос­новной формой представления типологического знания о лексиче­ских системах является характерология языков. Широкое развитие получила также сопоставительная лексикология.

Для типологии лексических систем значимы в первую очередь следующие признаки: 1) объем словарного фонда в сопоставляе­мых языках (§ 151); 2) семантико-тематическая структура лексики (§ 152); 3).наличие и глубина стилистической дифференциации словаря (§ 153); 4) источники новых обозначений и сравнительная продуктивность разных средств пополнения словарного запаса (та­ких, как морфемная деривация, семантическая деривация, заимст­вования, образования несвободных сочетаний; см. § 154).

151. Объем словарного фонда

В лексикологии сопоставление или типологические характери­стики языков естественно начинать с указания на объем их лексического запаса. В бесписьменном языке или диалекте обычно около 10 тысяч слов — таков «лексический ми­нимум» языкового коллектива, если опираться на данные совре­менной диалектологии и антропологии. О «лексическом максимуме» можно, хотя и с оговорками, судить по словарям-тезаурусам¹ языков, обладающих продолжительной и богатой письменной традицией.

Например, в 10-томном тезаурусе немецкого языка (Большой Дуден²), в 7 томах французского Grand Larousse³ более полумиллиона слов. В 13 книгах Большого Оксфордского словаря⁴ свыше 400 тыс. словарных статей. В самом полном из словарей Уэбстера⁵ более 600 тыс. словарных статей. Однако Оксфордский словарь включает всю лексику английского языка с XII по XX в., в том числе ушедшие из языка слова. Словарь Уэбстера, соединяя в себе жанр лингвистического и эн­циклопедического справочника, содержит тысячи узкоспециальных терминов, тысячи собственных имен, в том числе географические названия. Его хронологические рамки хотя и уже Оксфордского словаря, однако выходят далеко за пределы современного языка: включены все слова, начиная с 1500 г. (Ступин 1973: 37). Тезаурус, сле­довательно, суммирует разновременную лексику, в том числе слова, которые реально не сосуществовали в одно время. По таким данным трудно судить-об объеме лексики, которая находится в обращении одновременно (синхронически), например в текущем столетии.

Объем «актуального» лексического запаса языка можно предста­вить по так называемым «средним» (по объему) толковым словарям языков, рассчитанным на широкий круг пользователей (учителя, издательства, студенты). В частности, Webster's Collegiate Dictionary насчитывает 130 тыс. слов. Ср. также данные, приводимые А. Б. Супруном для словарей современных славянских языков (табл. 10).

Существенно меньший объем лексикона в серболужицких языках связан с ограниченностью их социальных функций в условиях немецко-славянского двуязычия. Сравнительно небольшой объем македонского словаря объясняется молодостью языка — словарь создавался в период второго десятилетия литературного македонского языка (Супрун 1983: 8—9).

Тезаурус (от греч. thesauros — сокровище, клад, запас; обилие) — словарь, стремящийся к максимально полному охвату и подробному описанию лексики данного языка.

Der grosse Duden. Bd.-l-10/ Mannheim, Wien, ZuYich.'Dudenverlag, 1958—1970. Grand Larousse de la langue franchise. V. 1—7. p., 1971—1978.

Oxford English Dictionary. Vol. I—XII with supplement and bibliography. Oxford Univ. Press. Inc., 1933.

Webster's New International Dictionary. Second ed. Unbridged. Springfied, Mass., 1934.

Таблица' 10

 

Бело- Русск. Укра- Попек. Чешек. Сло- Верх- Ниж- Сло- Срб.- Бол- Маке-русск. инск. вацк. нелу- нелу- венск. хрвт. гарск. донск. жицк. жицк. 100 120 137 125 250 125 46 40 ПО 143 170 62

Оценивая лексические запасы языков по словникам лексиконов, полезно иметь в виду, что все «средние» по объему словари в предисловиях подчеркивают, что не претендуют на исчерпывающее отражение лексики даже современного письменно-литературного языка (не говоря о ближайшем живом прошлом — XIX в.). В реальности в современных языках слов значительно больше, чем 120—140 тыс. По-видимому, количественная отметка здесь все же близка к цифре, которую дают тезаурусы, — полмиллиона слов. О соотношении словарного запаса языка, индивидуального словаря отдельного человека и необходимом для общения лексическом ми­нимуме можно судить по следующим данным:

•

500 тыс. слов — тезаурус языка с тысячелетней письмен­ной традицией

130 тыс. слов — общеупотребительный сводный лексикон

современного языка

21 тыс. слов — в Словаре языка Пушкина (общий объем

текстов около 0, 5 млн словоупотреблений)

19 тыс. слов — в «Войне и мире» Толстого (объем текста

0, 4 млн словоупотреблений)

около 5 тыс. слов — употребляют минские школьники 12 лет,

при том что знают (понимают) около 30 тыс. слов¹ (по данным Я. И. Вильтов-ской, см. Вильговская 1980)

850 слов — в Basic English (в системе Чарльза Огде-

на)

1500 слов — в Учебном словаре-минимуме немецкого

языка (составители В. И. Мартиневский, Е. И. Дубовик, Г. С. Шкробова/ Мн.: Выш. шк., 1993)

1000 слов — в «Лексическом минимуме по английско-

му языку, для студентов-физиков» И. М. Сальковой (Мн.: Выш. шк., 1989)

Ср. объемы лексики, известной японским школьникам: в 12 лет — 25688 слов, в 13 лет — 31240 слов (Неверов 1982: 56).

152. Семантико-тематическая структура лексики

Для типологической характеристики или сопоставления лекси­ческих систем существен не только количественный объем, но и качественный состав лексики в разных языках. Лексическое свое­образие языков создается рядом слагаемых — таких, как наличие индивидуально-этнической лексики; объем и характер структури­рованности отдельных лексико-семантических зон тех или иных лексико-семантических полей и групп. В этой связи обычно ука­зывают на такие факты, как многочисленность обозначений снега в эскимосском языке; целая система названий песка и понятий коневодства — в арабском; десятки наименований деревьев и плодов банана в языках тропической Африки; множество названий для ветров в языках и диалектах народов, живущих на морском побе­режье; разветвленность непереводимой терминологии тибетской ме­дицины; высокую идиоматичность религиозно-философской терми­нологии буддизма, даосизма, ламаизма — при распространении соответствующих учений их терминология не столько переводится, сколько заимствуется в другие языки.

В XIX—XX вв. исследователей архаических социумов поражало, как много в племенных языках названий для всего конкретного и единичного, позволяющих в зримых, слышимых, осязаемых под­робностях представлять в речи внешний мир, — и это при заметных лакунах в сфере общих и родовых обозначений.

«У них [австралийских аборигенов. — Н. М.] нет общих слов, как дерево, рыба, птица и т. д., но исключительно специфические термины, которые применяются к каждой особой породе дерева, птицы и рыбы». «Австралийцы имеют отдельные имена почти для каждой мельчайшей части человеческого тела: так, например, вместо слова «рука» у них существует много отдельных слов, обозначающих верхнюю часть руки, ее переднюю часть, правую руку, левую руку и т. д.». «В области Замбези каждое возвышение, каждый холм, каждая горка, каждая вершина в цепи имеет свое название, точно так же, как каждый ключ, каждая равнина, каждый луг, каждая часть и каждое место страны... обозначено специальным именем... Оказывается, география примитивного человека гораздо богаче нашей» Щит. по: Выготский, Лурия, 1993: 96—97).

Характеризуя мыслительные возможности сознания,, основанного на языках с изобилием слов конкретной семантики, но с ощутимой нехваткой (в сравнении с европейскими языками) слов с абстрактными и общими значениями, Л. С. Выготский писал: «Язык примитивного человека выражает образы предметов и передает их точно так, как они представляются глазам и ушам. Точное воспроизведение — идеал подобного языка... Такое пластическое, подробное описание представляет и большое преимущество, и большой недостаток примитивного языка. Большое преимущество — потому, что этот язык создает знак почти для каждого конкретного предмета и позволяет примитивному человеку с необычайной точностью иметь в своем распо­ряжении как бы двойники всех предметов, с которыми он имеет дело... Однако наряду с этим язык бесконечно загружает мышление деталями и подробностями, не

перерабатывает данные опыта, воспроизводит их не сокращенно, а в той полноте, как они были в действительности» (Выготский, Лурия 1993, 98: 100).

Сознанию, которое опирается на язык минимально абстрагированный, еще не отвлеченный от наглядной и наивной картины мира, трудно вырабатывать обобща­ющие и абстрактные понятия (представления) и «связывать» их в суждения и умозаключения. Одна из магистральных линий в истории лексики как раз и состояла в частичной постепенной утрате («забывании») массы конкретных наименований и сложении лексических средств для передачи обобщающих и абстрактных понятий.

Глобальность современной цивилизации и информационных про­цессов приводит к значительной унификации и нивелированию лексического своеобразия языков. Современные языки различаются не столько наличием-отсутствием того или иного пласта лексики, сколько его происхождением и этноязыковой оболочкой. Например, компьютерная терминология есть всюду, где есть компьютеры, но в английском языке США эти термины «свои», они тесно связаны с неспециальной обиходной лексикой и поэтому ближе обиходному сознанию¹, в русском языке они заимствованы из английского, а в словенском — в значительной мере переведены (калькированы) и, таким образом, «одомашнены». Ср.: русск. компьютер — словенск. racunalnik, принтер — tiskalnik, курсор — kazalec, графический

процессор — risalnik, файл — predal и т. д.

-'

'

153. Наличие и глубина стилистической дифференциации словаря

Стилистическая дифференциация лексики, конечно, ни в одном языке не изначальна. Стилистически однородна лексика беспись­менных языков и диалектов — до тех пор, пока говорящие не начинают осознавать различия отдельных видов общения, в том числе — путем осознания некоторых языковых средств в качестве примет (маркеров) особых видов речи. Исторически первые функ­ционально-стилистические оппозиции форм общения складывались на основе различения, с одной стороны, обиходного общения, а с другой, — речи, обращенной к высшим силам, — в таких жанрах фидеистического слова, как заговор, заклинание, клятва, молитва.

Не случайно многие ключевые термины такие короткие: они пришли из бытового языка и до сих пор живут как названия бытовых реалий. Например, file. (русск. файл) продается среди разной бытовой мелочи: это небольшая пластмассовая коробка, вроде каталожного ящика, с перегородками, для хранения счетов, квитанций, адресов, рецептов и т. п.; chip (русск. микросхема) — щепка, лучина; тонкий кусочек (сушеного яблока, поджаренного картофеля, ср. чипсы); scaner (русск. сканер, лексический анализатор, сканирующее устройство) от англ, to scan — разглядывать, изучать; просматривать.

Углубление функциональной дифференциации языковых средств происходит в связи с дифференциацией социальных сфер общения и по мере углубления такой дифференциации. В принципе, чем старше литературный язык, чем богаче его письменно-литературная традиция, тем богаче, тоньше и определеннее спектр стилистических противопоставлений синонимических и параллельных языковых средств.

Ю. С. Степанов, сопоставляя стилистические системы французского и русского языков, на нескольких страницах систематизирует серии стилистических синонимов в каждом языке. Показательно, что для синонимических рядов в русской лексике (табл. 11) потребовалось 5 столбцов, а для французской (табл. 12) — 6 (при том, что в некоторых строках в обеих таблицах стилистические парадигмы оказались неполными, см. Степанов 1965: 227—233). Сравнение фрагментов из обеих таблиц позволяет видеть, что стилистическая дифференциация французской лексики слож­нее, тоньше, чем русской.

 

Таблица 11 Строго книж- Нейтрально- Нейтрально- Разговорно- фа- Просторечная ная лексика книжная лек- разговорная мильярная лек- лексика сика лексика сика достояние имущество вещи. барахло бытие существование жизнь житье житуха обилие множество много масса пропасть, уйма, тьма Таблица 12 Книжный стиль | Разговорный стиль Просторечие Нейтральный langue argot eleve ecrit parie' familier populaire pecune fonds argent pepettes pepettes beurre1 trepasser succomber mourir у etre devisser deramer2

154. Источники новых обозначений и сравнительная продуктивность разных средств пополнения словарного запаса

При всем типологическом разнообразии языков и неповторимости
их индивидуальных судеб существует только четыре источника
новых обозначений, т. е. четыре пути или способа пополнения
словаря (подобно тому, как во всех языках мира есть только 9
способов выражения грамматических значений). Источники попол-
_________

Инвариант синонимического ряда — значение 'деньги, ценности'. ₂ Семантический инвариант ряда — значение 'умереть, скончаться'.

/

нения словаря бывают такие: 1) морфемная деривация; 2) семан­тическая деривация; 3) образование несвободных сочетаний; 4) заимствования. Все языки используют все четыре пути, однако в существенно в разной мере.

В частности, морфемная деривация в минимальной мере ис­пользуется в изолирующих языках» Дальнего Востока и Юго-Вос­точной Азии (китайском, вьетнамском, кхмерском, лаосском и др.). Индекс синтетичности вьетнамского языка — 1, 06 (по Гринбергу, см. § 140) — указывает, что в тексте длиной в 100 слов только 6 слов являются производными, т. е. продуктом аффиксальной дери­вации. Вместе с тем в изолирующих языках достаточно развито словосложение, поэтому, например, во вьетнамском языке совокуп­ный удельный вес аффиксальных производных и сложных слов составляет 31 %, а доля непроизводных слов — 69 % (Солнцева 1985: 138). Сложность проблемы, однако, в том, что в изолирующих языках часто трудно отличить двукорневое сложное слово от сло­восочетания, а полнознаменательное слово — от служебного.

В неизолирующих языках морфемная деривация используется значительно шире и является основным источником новых обозна­чений. Так, по данным В. Г. Гака, основанным на сопоставлении лексических оболочек для 800 понятий, во французском и русском языках слова с непроизводной основой составляют примерно треть лексики, т. е. производных слов — около двух третей (Гак 1977: 59). В соотношении более мелких деривационных групп лексики имеются более заметные межъязыковые различия (табл. 13).

Кроме того, во французском чаще, чем в русском, новые слова возникают в результате лексикализации (сращения) словосочета­ний¹, в результате усечения основ (metro из metropolitain, labo из laboratoire), а также путем конверсии². В русском языке шире, чем во французском, используется суффиксально-префиксальная деривация и больше сложно-суффиксальных слов, поэтому в среднем в русском слове больше морфов, чем во французском (Гак 1977а: 241—252).

Примеры лексикализации: франц. rouge-gorge 'малиновка' от rouge 'красный' и gorge 'грудь'; juste-milieu 'золотая середина' от juste 'справедливый, правильный' и milieu 'середина'; русск. диван-кровать, сегодня.

Конверсия (в традиционной терминологии вузовских курсов современного языка — морфолого-синтаксический способ словообразования) состоит в переходе слова (или отдельной формы) из одной части речи в другую (ср. буровая, красно-коричневые, гробовые 'выплаты за вредность проживания на экологически опасных территориях' и т. п.).

Таблица 13

 

\ Деривационная Производная основа ^^характеристика \. слова Непроизводная Однокорневое слово Двукорневое слово \. основа Языки \х Французский 32 % м 0/о 8 % РуССКИЙ 34 % 54 % 12 %

Конечно, удельный вес в словаре той или иной структуры — это своего рода итоговый показатель, «суммирующий» в синхронной сводке итоги многовековой истории словарного запаса (в которой, естественно, есть не только приток новых слов, но и «отток» каких-то уходящих обозначений). В целом продуктивность тех или иных каналов, по которым идет пополнение словаря, определяется типологией языка, однако, по-видимому, в разные исторические периоды в жизни языка эта продуктивность может быть различной. В этой связи интересно сопоставить приведенные выше данные В. Г. Гака с данными Н. 3. Котеловой, которые касаются именно пополнения русской лексики за несколько лет (Котелова 1978: 19). В словаре-справочнике «Новые слова и значения» (около 3500 словарных статей), составленном по материалам прессы и литера­туры 60-х годов XX в., соотношение разных источников новых обозначений такое:

морфемная деривация — 83, 9 % (включая конверсию¹)

семантическая деривация — 6, 8 %

заимствования — 7, 5 %
образование несвободных

сочетаний — 1, 2 %

Большая деривационная сложность русского слова в сравнении с французским в целом объясняется различиями в морфологической типологии: русский язык относится к синтетическим языкам, в то время как французский — к аналитическим.

С типологической точки зрения, конверсия представляет собой разновидность семантической деривации, особенность которой в том, что кардинально преобразуется грамматическая семантика исходного слова. Семантическая деривация в качестве источника новых обозначений существенно более продуктивна в аналитических языках, нежели в синтетических.

Иную природу имеет одно интересное типологическое различие в лексике ли­тературных славянских языков, впервые отмеченное А. В. Исаченко (Исаченко 1958). В русском языке, в сфере стилистически нейтральной, официально-деловой и книж­ной лексики, довольно продуктивны обозначения, представляющие собой несвободные (в значительной мере устойчивые, часто воспроизводимые) словосочета­ния, в то время как другие славянские языки (в их числе белорусский, польский, чешский, словенский) используют в этих случаях стилистически нейтральные о д-пословные обозначения. Ср.:

железная дорога — белорусок. чыгунка, чешек. zeleznice

книжный магазин — белорусск. кшгарня, польск. ksiqgarnia

читальный зал — польск. czytelnia, чешек. citarna

зал ожидания — словенск. cakalnica, чешек. cekarna

записная книжка — польск. notatnik, чешек. zapisnik

мукомольное дело — польск. mfynarstwo, чешек. mlynarstvi

молочная лавка (ка- — словенск. mlekarnica, чешек. mtekarna
фе)

, . V.,

молочный зуб — словенск. mlecnik

•
молочные продукты — польск. mleczywo

двенадцатиперстная — польск. dwunastnica, чешек. duandctnik

кишка

полярная звезда — словенск. severnica, чешек. Polarka,

Severka

словенский (русский — белорусск. беларушчына, ело- slovens cina,

и т. д.) язык венск. ruscina,

чешек, cestina,

польск. polszczyzna ; нэи]

Между тем в народной русской речи известны и однословные обозначения некоторых из названных реалий. Так, в Словаре Даля есть слова чугунка и железянка в значении 'железная дорога'; уже в XIX в. было слово читальня; в сегодняшнем студенческом обиходе обычно слово читалка. При этом железная дорога или чи­тальный зал ничуть не точнее, чем чугунка или читальня. Почему же в кодифи­цированном русском языке, в отличие от других славянских языков, однословным обозначениям предпочитаются двуслойные обороты, громоздкие и в значительной мере избыточные?

Дело в особенностях нормативно-стилистического уклада литературных славян­ских языков. По составу языковых средств, образующих языковую материю («ткань») стилей, между книжно-официальными стилями русского языка и его разговорной речью имеется большее языковое расстояние и, следовательно, сильнее различия, чем расстояние и различия между этими же стилями в других славянских языках. Как известно, одна из ярких примет книжно-официальной речи в русском языке — это наличие перифрастических оборотов вроде осуществлять руководство, оказы­вать влияние, произвести измерение и т. п. (вместо однословных обозначений руководить, влиять, измерить). Составные наименования вроде железная дорога или зал ожидания — как раз в духе таких оборотов: они призваны сохранять и увеличивать дистанцию между названными стилистическими регистрами литератур­ного русского языка. В других же славянских языках, более молодых и поэтому более «демократичных», официально-деловые стили ближе к разговорной речи и

поэтому обходятся меньшим числом стилистических маркеров, т. е. в этих языках больше пласт средств, одинаково приемлемых и в обиходно-разговорной, и в офи­циально-деловой речи.

155. Социальные и внутриязыковые предпосылки заимствований

Продуктивность заимствования в качестве способа пополнения словаря определяется тремя группами факторов: 1) характер кон­тактирования языков: 2) своеобразие языковой ситуации и линг­вистической идеологии общества; 3) внутриструктурные особенности языка-реципиента.

По-видимому, лексические заимствования из соседних и далеких языков есть в любом языке, однако в разной мере. Препятствуют заимствованиям обособленное (например, островное) географическое положение народа, сильные изоляционистские и националистические настроения в общественном сознании, приводящие, в частности, к языковому пуризму (отрицательному отношению к заимствованиям, вплоть до стремления избегать заимствований или даже очистить язык от имеющихся заимствований). Внутриязыковые ограничения заимствования связаны с фонетико-морфологическими трудностями принятия чужого слова.

Фонетико-морфологические препятствия на пути заимствований связаны с внут-риструктурными особенностями языков. В некоторых языках возможны слоги строго определенной структуры (допустим, только открытые), ограничено разнообразие звуковых цепочек (например, невозможно соседство двух разных согласных) или имеются ограничения в фонетической типологии слова (не бывает трехсложных слов) и т. п. (см. подробно § 137). В частности, те или иные подобные фонетические барьеры существуют в иврите, в венгерском, финском, китайском, японском языках. Трудность заимствования в таких условиях связана с тем, что, как писал У. Вайнрайх, «заимствованное слово будет поневоле резко выделяться на фоне слов родного языка, если его звуковая оболочка не подвергнется радикальному изменению; но в этом случае оно рискует утратить значительную долю тех этимологических связей с международными корнями, ради которых, возможно, и было оказано предпочтение механизму перенесения перед заимствованием» (Вайнрайх 1972: 46)¹.

Вот, например, как фонетически адаптировал некоторые европейские заимство­вания китайский язык: bolangning (англ, браунинг), hailuoyin (нем. героин), ashipilin нем. аспирин). Ср. также некоторые заимствования из русского языка: suwei'ai (совет), buershiweike (большевик), lubu (рубль). Они стали неузнаваемы! (Примеры В. И. Горелова.) Поэтому в китайском языке так мало заимствований: по данным китайских исследователей, из санскрита китайский язык заимствовал около 200 слов; из тибетского, маньчжурского, монгольского, а также из западных языков — около 900 слов, преимущественно научно-технических терминов (Горелов 1979: 135—136).

В терминологии Вайнрайха, перенесение — это лексическое заимствование, подстановка — калькирование.

Внутриязыковые препятствия на пути заимствований нередко создаются морфо­логическим обликом слова. Так, морфология глагола обычно сложнее, чем морфология имени. Отчасти поэтому среди заимствований в любом языке глаголов в 2—3 раза меньше, чем существительных (отчасти же это обусловлено речемыслительными причинами).

И все же основные барьеры на пути заимствований связаны не с. фонетико-морфологическими трудностями, а с идеологическим неприятием чужого слова. И наоборот: спад пуристических настроений приводит к заимствованиям. Например, даже в японском языке — и островном, и генеалогически обособленном, с серьезными ограничениями в моделях слогов и звуковых цепей, с давними изоляционистскими традициями в культуре (сильными, во всяком случае, до середины XX в.) — число заимствований значительно больше, чем в китайском, — их около 17 тыс. (по данным середины 60-х гг. XX в.: см. Новые слова 1978: 32).

Многочисленность заимствований — отнюдь не признак «слабо­сти» языка, а скорее, открытости, восприимчивости культуры народа к чужому новому. Например, в английском языке французских и латинских заимствований (по разным данным) примерно 40—50 %, причем в основном это обозначения понятий культуры и науки. По-видимому, язык, в котором много заимствований, восходящих к корнеслову классического языка своего культурного ареала, ощу­щается соседями как «не вполне чужой» — его проще учить, на нем легче читать. Вполне вероятно, что обилие слов и корней романского происхождения делает английский язык лексически близким не только романским народам, но и другим языкам — в той мере, в какой они используют интернациональный (в частности, латинский) корнеслов в своей общекультурной и терминологической лексике.

Идеологическое неприятие заимствований характерно или для «закрытых» социумов, или для относительно небольших народов, озабоченных сохранением своей этноязыковой самостоятельности.

В истории разных языков в какой-то век больше заимствований из одного языка, в другой — из другого. В середине нашего столетия в русском, английском, немецком, испанском, польском языках больше всего общекультурных (неспециальных) заимствований было из французского языка. К концу века, во всяком случае, в науч­но-технической терминологии части языков, резко возрос удельный вес английских заимствований.

Существует прямая зависимость между количеством книг, пе­реведенных с тех или иных языков в определенное десятилетие или столетие, и количеством лексических заимствований из этих языков в это время. Например, в истории русской культуры до XVII в. преобладали переводы с греческого, в XVII — с латинского, в XVIII и XIX — с французского, в XX — с английского (хотя, разумеется, во все века были переводы и с других языков). Соответствующей была и динамика заимствований, с той, однако,

существенной оговоркой, что огромный и в смысловом отношении важнейший пласт заимствований в русском языке составила лексика, «чужеязычность» которой не ощущается говорящими. Это заимст­вования из церковнославянского языка — классического языка сла­вянской образованности.

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. I. ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ И ТИПОЛОГИЯ ДЕТЕЙ С НАРУШЕНИЯМИ СЛУХА
2. IV. СООТНОШЕНИЕ СИМВОЛИЧЕСКИХ И ЕСТЕСТВЕННО-ЯЗЫКОВщХ СИСТЕМ КАК ФАКТОР, ОПРЕДЕЛЯЮЩИЙ ХАРАКТЕР КУЛЬТУРЫ
3. IV.1. Общая дифференциация и типология детско-подростковой дезадаптации.
4. Ареальная классификация языков
5. БИЛЕТ 1. Перевод как разновидность межъязыковой и межкультурной коммуникации. Общественное предназначение перевода.
6. В отличие от семантической сочетаемости лексическая сочетаемость — это не свободная сочетаемость лексем.
7. Взаимовлияние языков как главный фактор языковой эволюции. Понятие о субстрате, суперстрате, адстрате, языковом союзе.
8. Взаимодействие языков. Билингвизм
9. ВЗАИМОСВЯЗЬ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ ЯЗЫКОВЫХ ЗНАЧЕНИЙ
10. ВЗГЛЯДЫ НА ЯЗЫКОВОЙ ЗНАК Ф.Ф. ФОРТУНАТОВА И ЕГО ШКОЛЫ
11. ВНЕШНИЕ ПРИЧИНЫ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИй.
12. Внутренние и внешние факторы языкового развития