Представление о языке в истории языкознания

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 6Следующая ⇒

Огромное значение языка в жизни человеческих коллективов люди осознали уже в глубокой древности, задолго до того, как сложилась специальная наука о нём. Русское слово язык, как и слова других языков, передающие это значение, принадлежат к древнему лексическому пласту. Этимология этого слова и набор выражаемых им значений позволяют догадаться о том, как наши далёкие предки представляли себе этот феномен. Не случайно, конечно, в нашем русском слове объединяются значения «средство общения» и «орган во рту», с помощью которого мы произносим звуки. Эта связь прослеживается и во многих других языках: латинское lingua, французское langue, тюркское тил, дил, бурятское хэлэн - и орган во рту (анатомическое значение), и средство общения (лингвистическое). Это яркое свидетельство того, что язык для наших предков был формой непосредственного, именно устного общения. Об этой связи говорят и слова устный, устно (ср. уста) в противопоставлении понятию письменный, письменно. Здесь уже предполагаются две формы общения, тогда как слово язык ещё не связано с таким расщеплением, но ориентировано на устную речь прямо и непосредственно.

Характерно и показательно и третье значение, которое имело слово язык у древних славян: племя, народ. Племена и народы ощущали себя отдельными, самобытными коллективами, отличными от других коллективов, потому что каждому коллективу был присущ особый язык. Чем ближе были между собой языки, чем легче было говорившим на них понимать друг друга, тем более родственными ощущали себя эти коллективы. Если языки их были столь разными, что взаимное понимание исключалось, древние народы склонны были вообще не признавать такие непонятные им языки настоящими языками, они воспринимались скорее как какое-то бормотанье. С этой точки зрения, в общем-то, «в порядке вещей», что на Руси всех иностранцев называли немцами: аглицкий немец, фряжский немец (итальянец). Говорящие не по-русски приравнивались к немым, не умеющим говорить. Такая оценка типична для самых разных народов: «Только мы, греки, говорим правильно, варвары же не говорят, а бормочут».

Предания и легенды древних народов доносят до нас их представления о природе и назначении языка, о его роли в жизни общества, свидетельствуя о том, что эти вопросы волновали людей уже много тысячелетий назад. Так, из Библии мы узнаём, как занимала её создателей тайна возникновения языка. Было у них две версии ответа на этот вопрос. В первой главе «Книги Бытия» говорится о том, что язык, то есть имена вещей, созданы и сообщены людям богом. Во второй главе даётся другая версия: здесь рассказывается, что имена вещам давал сам человек, Адам, бог провёл перед ним все живые существа, чтобы Адам их «окрестил», и имена, придуманные Адамом, остались уже навсегда.

По свидетельству Геродота, в VI веке до нашей эры египетский фараон Псамметих тоже размышлял о происхождении языка и о том, какой же из многих языков Земли, - а он уже знал, что их немало, - является самым древним, родоначальником всех остальных. Он даже поставил своего рода эксперимент, стремясь получить объективный ответ на этот вопрос. Эксперимент состоял в том, чтобы двух детей воспитать в строгой изоляции от общества. Псамметих был уверен, что дети заговорят - но на каком языке они заговорят, если не будут слышать никакой речи? Именно этот язык и надо будет признать первичным. Мысль о том, что дети, воспитанные таким образом, могут не заговорить вообще, экспериментаторам в голову не приходила, потому что «первичный язык», как они полагали, даётся людям так же естественно, как и дыхание. Согласно легенде, дети действительно заговорили, и первым их словом было «бэкос» - фригийское название хлеба.

Нам сейчас очевидно, что если эта легенда не вымысел, то эксперимент был поставлен не чисто: кто-то из кормивших детей был фригийцем и произносил при них это слово. Но интересна сама конструкция рассказа, те мысли, те идеи, которые продиктовали или действительный эксперимент, или легенду, которая так ярко свидетельствует о живом интересе к проблемам происхождения языков уже на заре культурной истории человечества.

Показательна в этом отношении и библейская история о вавилонском столпотворении. В ней содержится наивная попытка объяснить появление на Земле множества разных языков «гневом божьим». Согласно легенде, бог «смешал языки», то есть сделал так, что ранее понимавшие друг друга люди потеряли взаимное понимание. Наказание последовало за то, что вавилоняне, возомнив себя равными богу, дерзнули строить самую высокую - до самого неба, до самого бога, - башню, «столп». После того, как бог смешал языки, они перестали понимать друг друга, и их дерзновенный замысел не мог быть доведён до конца. Сам способ божьего наказания говорит о том, что создатели легенды хорошо понимали значение для общества единого языка, понятного всем средства общения; без этого общество не может существовать как единый социальный организм.

Древние греки живо интересовались происхождением имён, и философы в течение нескольких веков спорили о том, связаны ли имена с природой самих вещей, ими обозначаемых, или они случайны и принадлежат вещам только в силу установившегося обычая. Много разных вопросов о языке задавали себе и римляне, и арабы, а затем и европейцы.

Чем ближе к нашему времени, тем шире становится круг этих вопросов. Но любопытно отметить, что ни иудеи, ни египтяне, ни греки и римляне, ни арабы, ни европейцы не спрашивали себя и своих мудрецов о том, что же такое язык, к какому роду вещей он принадлежит. Вероятно, этот вопрос не возникал потому, что это казалось само собой очевидным. Язык - это то, что и как мы говорим; это слова, которые мы произносим, это звуки, это предложения, фразы, вместе со всем, из чего они состоят. Это, наконец, тексты, записанные буквами на папирусе или на другом материале. Язык - это то, что обеспечивает людям возможность общения, возможность разговаривать, делиться с другими своими мыслями и чувствами, узнавать, что думают и чего хотят другие люди, близкие и далёкие. Разве это не ясно?

До начала XX века это в самом деле казалось ясным. Но на грани веков женевский лингвист Фердинанд де Соссюр глубже своих предшественников задумался над этим вопросом, и вдруг оказалось, что ответить на него современная ему наука не могла.

В самом деле, что значит ответить на вопрос «что такое язык»? Как вообще следует отвечать на вопрос, что такое X? Чаще всего в ответе указывается некоторый род, к которому, по нашему мнению, принадлежит объект X, и затем называются те отличительные признаки, которыми определяется особое место X как вида данного рода. Например, про берёзу мы скажем, что это дерево (род) с белым стволом, кудрявой кроной и резными листьями (отличительные признаки берёз, по сравнению с дубами, вязами и другими деревьями). Жирафа - животное, которое живёт в Африке; у жирафы очень длинная шея, красивая жёлтая с пятнами шкура, маленькие рожки. «О» - это буква русского алфавита, имеющая форму овала и обозначающая огубленный непередний гласный звук. Такие толкования легко построить тогда, когда мы знаем много объектов и много видов объектов, принадлежащих данному роду: много деревьев, кроме берёзы, много букв, кроме буквы «О», много видов мебели, одежды, посуды, разные водоёмы, разные виды транспорта. Если ясен род и входящие в него виды, нетрудно вычленить и описать какой-то из них. Но к какому роду явлений можно отнести языки? С какими другими явлениями их следует объединить?

Еще в прошлом веке язык представлялся уникальным явлением, единственным в своём роде, ни на что не похожим. Конечно, языков было известно много. Слово «язык» обозначало род, объединяющий все языки людей. Но этот род ощущался как верховный, не подлежащий и не поддающийся дальнейшему обобщению. Как известно, вещи познаются сравнением, но сравнивать между собою можно лишь однородные вещи. Что же в окружающем нас мире однородно, сопоставимо с языком? Как будто бы таких вещей нет, мы их не знаем. А если какую-то вещь нам сопоставить не с чем, то очень трудно сказать о ней что-то существенное в классификационном смысле. О таких вещах можно много рассказывать, перечислять их разные свойства, интерпретировать эти свойства так или иначе в свете истории и синхронного функционирования, но логическому осмыслению в понятиях рода и видового отличия, то есть в тех понятиях, в которых обычно даётся ответ на вопрос «что такое X», подобные объекты не поддаются.

К середине XIX века, и особенно во второй его половине, лингвисты, философы и психологи начинают всё глубже задумываться над вопросом о природе и сущности языка. На эту тему высказывается немало интересных мыслей, и некоторые из них остаются актуальными и сейчас. Таковы, например, мысли В. Гумбольдта о том, что язык - это энергия, деятельность (Energia), а не субстанция, не продукт деятельности (Ergon). Даже соглашаясь с этой глубокой мыслью, мы продолжаем описывать языки как субстанции, ибо иначе мы не умеем.

Впоследствии мысли В. Гумбольдта развивали немецкие психологи (Г. Штейнталь, В. Вундт и др.), трактовавшие язык как процесс, но природа этого процесса оставалась туманной. Под термином «процессы» понимались явления разного порядка: и историческое изменение каждого языка, и речевые акты, использование языка, которому соответствуют специфические психические процессы, протекающие по-разному в сознании говорящего и получателя сообщения.

Однако в лингвистике XIX века господствовало иное представление о языке - не как о системе процессов, а как о некоторой абст рактной системе, оторванной от речевой деятельности. Речевая деятельность, живое использование языка с целью общения в это время почти не привлекала к себе внимания языковедов.

Лингвистика формировалась и развивалась в Европе как наука о языках. Сама Европа была многоязычна, и европейским народам постоянно приходилось иметь дело с другими народами в Азии, Африке и Америке, говорившими на своих языках, не похожих на европейские. В рамках языкознания постоянно сравнивались, сопоставлялись разные языки, их грамматики, их словари, их «звуковая материя», их системы письма, их история, назначение, использование в обществе.

В центре внимания языковедов всегда находились вопросы о том, чем одни языки отличаются от других. Так, для лингвистов существовал и требовал ответа вопрос о том, чем звуковая система польского языка отличается от системы чешского или болгарского; какие явления в латинской грамматике имеют параллели в древнегреческом и санскрите; какие пласты восточнославянской лексики имеют параллели в лексике балтийских и какие - в лексике иранских языков; какие фонетические и грамматические явления одного из близкородственных языков, - например, болгарского среди славянских, - не имеют близких аналогов в других. Но эти вопросы лингвистика и ставила конкретно, и отвечала на них тоже конкретно. По мере того как наука всё глубже проникала в специфику языков на разных уровнях их структуры, она сама начинала члениться на дисциплины: фонетика, этимология, грамматика (сначала морфология, потом понемножку и синтаксис), затем лексикология, семасиология.

Обратная сторона этих вопросов - чем разные языки подобны друг другу. Но к такой постановке лингвистика подошла только в середине ХХ века, когда была поставлена проблема универсалий и начала развиваться лингвистическая типология.

Под этим углом зрения в центре внимания оказываются те общие свойства, которые присущи не тому или этому языку, а всем языкам вообще или определенным группам языков. Это, прежде всего, самые общие принципы организации языков, их «организмов»: то, что все они суть языки звуковые и во всех языках обнаруживаются гласные, то есть слогообразующие, и согласные звуки. В образовании звуков принимают участие, в принципе, одни и те же органы, хотя какие-то органы, задействованные в одном языке, могут не принимать участия в образовании звуков какого-то другого языка. Но нет языка, в образовании звуков которого не участвовал бы язык.

Все языки являются также языками слов, и в лексиконе каждого языка можно найти слова, обозначающие предметы, и слова, обозначающие признаки, свойства, в частности, действия предметов и их состояния. Наряду со знаменательными словами в самых разных языках обнаруживаются местоимения и служебные слова. Во всех языках слова соединяются в словосочетания и предложения.

Эти общие, постоянные характеристики априори приписываются «языку вообще» и ожидаются от любого ещё не открытого языка.

Таким образом, по мере накопления знаний не только углублялись представления об отдельных языках, родственных и не родственных между собой, но и постепенно формировалось представление о языке вообще.

XIX век был, в сущности, первым веком в истории научного языкознания. Понятно, что вопросов было гораздо больше, чем ответов на них. Но за сто лет напряжённых творческих поисков лингвистика накопила уже не только много конкретных сведений об устройстве разных языков и о том, в чем они бывают сходны и несходны между собой. В последней четверти века особенно интенсивным становится движение теоретической мысли, которая устремляется к «невидимому и неслышимому языку», к той ненаблюдаемой сущности, которая усматривается уже за каждым видимым и слышимым языком.

В этом плане чрезвычайно характерны такие работы, как исследования И. Шмидта, автора «теории волн», посвященные загадочным, необъясненным отклонениям от германского перебоя согласных, и блестящая работа молодого Ф. де Соссюра - его «Мемуар о первоначальной системе гласных в индоевропейских языках».

Эти работы, посвященные каждая своему, совершенно конкретному и притом очень тонкому вопросу, интересны не только виртуозностью исполнения и глубиной «хирургического» проникновения в объект. Думая об этих работах с позиции XX века, представляя себе тот путь, который теперь уже пройден языкознанием, а тогда еще не был виден их авторам, включая и Ф. де Соссюра, проложившего этот путь, невольно обращаешь внимание на то, как в это время перестраивается само видение, восприятие языка как объекта языкознания. Постепенно отходит куда-то в тень, на периферию, материальная субстанция языка. Даже представление о самой «бездуховной» субстанции языка, о звукотипе, становится всё абстрактнее, лишается своих артикуляционных и акустических характеристик и приобретает вместо них характеристики системные. Из-под субстанциональных понятий и представлений пробивается представление об отношениях, о связях, о зависимостях как о важнейших системообразующих факторах, определяющих место каждого элемента в общем множестве языковых форм.

В свете новых проблем, теоретических постановок переосмысляются многие понятия, казавшиеся ясными, в том числе и вопрос о природе и сущности языка, по-новому поставленный Ф. де Соссюром.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒